Текст книги "Медсестра"
Автор книги: Владислав Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
–Но кто же тогда пишет? Парижский ловкач, которого нанял Филипп, а чтобы замести следы, нашли и спивающегося аборигена. Последнему наверняка заплатили, взяв с него обещание о строгом сохранении тайны, – пронеслось в голове Виктора, который, улыбаясь, подал руку нетрезвому и заросшему рыжей щетиной журналисту. – А потому представляться киношником нельзя, нужен другой ход!
– Но кто вам дал код звонка? – недоуменно произнес Симоне. – Вообще-то я работаю и мне сейчас не до гостей!
Виктор подошел к столу, взял бутылку шотландского виски, наполовину опустошенную, рассмотрел ее и поставил на место.
– Вы слышите, мсье, я сказал, что мне сегодня не до гостей! – повторил Симоне.
– А я не гость, мсье Симоне. – Рене достал свое удостоверение, показав лишь название грозного учреждения и не давая журналисту возможности развернуть документ. – Я здесь по важному делу, и от тебя сейчас зависит, останешься ли ты радостно лакать свое виски, или мы уйдем вместе. А там, куда ты попадешь, условия будут намного похуже. Так что сядь и слушай, что я тебе буду говорить!
– Но в чем дело, мсье? – вскинулся было журналист, но Виктор его резко перебил:
– Заткнись! Ты вляпался в большую кучу дерьма со своей статьей! Тебя подставили, понятно?
– Кто меня подставил? – не понял Симоне.
– Тот, кто воспользовался твоим именем и подсунул тебе грязную статейку!
– Я не понимаю, о чем вы говорите? Статью о этой русской написал я и не стыжусь этого!
– Ты от начала до конца?
Журналист замялся, чем окончательно и выдал себя.
– Что значит – от начала до конца? Да, я написал эту статью! – с гордостью бросил он. – От начала до конца!
– Так ты, выходит, большой специалист по России? – усмехнулся Виктор.
– Да, я спец по России!
– И ты знал, что гражданка Нежнова работала на русскую разведку?
Этот вопрос застал Симоне врасплох. Он не нашелся что ответить, и Рене этим воспользовался.
– Я думаю, вам все же придется проехать со мной, мсье Пьер Симоне.
– Я никуда не поеду! – снова завелся он. – Вы не имеете права! Где ордер на мой арест?!
– Там тебе покажут ордер и предъявят обвинение.
Виктор достал мобильный, набрал свой домашний номер и сказал:
– Мне нужно еще двоих, он собирается оказать сопротивление!
– Кто вы такой, что вам нужно? Давайте поговорим, я же не собираюсь отказываться от разговора! —испугавшись, заюлил Симоне. – Что вы хотите знать?'
– Хорошо, я все расскажу, только никого не надо! – вскрикнул он.
Виктор снова набрал свой домашний телефон и дал отбой своим гориллам.
– Я тебя слушаю! – сев на стул, бросил Рене
– Я их не знаю! Они свалились как снег на голову. Пришли, привезли выпивку, спросили, слышал ли я про ту русскую, которую подозревают в убийстве своего мужа-калеки? Я говорю: да, слышал, потому что об этом только и говорили в новостях! Эти двое сразу же оживились и выложили мне статью...
– А как они представились?
Обыкновенно, я сейчас и не помню. Один вроде бы Жан-Поль, а второй назвался русским именем, одну секунду... – Симоне наморщил лоб. – Вспомнил! Вадим! Он назвался Вадимом! И даже показал свое удостоверение, нет, карточку аккредитации, где было написано, что он, Вадим... сейчас, одну секунду... что он, Вадим Баранов, является собственным корреспондентом, а вот какой русской газеты или журнала, я уже не помню... Забыл! И вот этот Баранов сказал, что у него есть материал о нашей русской, мадам Лакомб, но в России снова введена негласная цензура и есть установка, чернуху, то есть негативные статьи, больше не печатать, а уж тем более о плохих русских за границей. Но здесь за это схватятся. А поскольку у него жесткий договор со своей редакцией – ни строчки не продавать другим изданиям, то не мог бы я выдать все это под собственной фамилией, а гонорар пополам.
Симоне облизал пересохшие губы, выразительно посмотрел в сторону бутылки виски, стоявшей на столе, но неожиданно пересилил эту вспышку жажды и опустил голову, выдержав короткую паузу.
– Я прочитал материал и сразу понял: это готовая статья с явной направленностью против своей соотечественницы, что меня немного удивило. Я даже предложил им смягчить прокурорский тон, все-таки речь идет о красивой женщине, но тут они оба встали на дыбы, а второй, до сей поры молчавший Жан-Поль, даже заявил, что единственное их условие – это неизменность тона и стиля. Если редактор сам вздумает что-либо заменить, то надо будет забрать статью. Но и в этом случае я не буду внакладе и не получу пятьсот франков. В моем положении спорить было бессмысленно, но я знал, что «Суаре» это проглотит и мне еще будут благодарны, не говоря уже о деньгах... Так оно все и случилось, а я вот... – Он проглотил комок, вставший в горле. – Даже заказали продолжение!..
– Они заезжали за своей половиной гонорара? – спросил Виктор.
– Да, но один Вадим. Он оставил мне свой телефон в Париже...
– Когда он хотел приехать?
– Сегодня или завтра, я уже не помню, сейчас гляну!
Он подошел к столу, нашел нужный листок в ворохе бумаг.
– Сегодня! – Симоне взглянул на часы. – Если приедет, то через полчаса на метро, он не любит на машине. Вы эту статью заберете?
Виктор кивнул.
– Мне редактор голову снимет... – еле слышно пробормотал он. – Я уж и аванс взял.
– Выход всегда найдется, – философски проговорил Рене.
Через полчаса раздался звонок. Вадим Баранов звонил с вокзала. Он сообщил, что привез статью и через десять минут будет у Симоне.
Бывшего разведчика журналист представил водопроводчиком. Рене, переодевшись и вооружившись слесарными инструментами, разбирал и, прочищал засорившийся смеситель, чему научился, живя у себя в загородном доме. Подозрений у приехавшего Вадима Баранова не возникло, а через приоткрытую дверь ванной Виктор услышал весь разговор. Русский журналист передал Симоне новую статью и бутылку виски, заявив, что условия их договора прежние, а если газета потребует продолжения, то Пьер должен согласиться.
На вид русскому собкору было около сорока: спортивный, поджарый, с узким, волевым лицом. Рене, следуя всем законам разведки, рассмотреть свое лицо русскому журналисту не дал, а вот его за несколько секунд успел изучить досконально. Гость ушел, а Виктор, собрав кран, который стал работать лучше прежнего, вернулся к хозяину квартиры. Тот передал ему статью.
Большая часть ее была посвящена подруге Алёны, некой медсестре Варваре Анохиной, живущей в Мытищах. Та с шестнадцати лет занималась проституцией и довольно подробно рассказала, как привлекла Алену к старинному ремеслу, и та с большим удовольствием этим занималась, обслуживая за десятку в больнице всех желающих, а некоторых и бесплатно, чем Варвара жутко возмущалась, широко используя ненормативную лексику. Русский журналист делал правку прямо по набранному им на компьютере варианту, а в конце статьи своей рукой дописал, что Пьер может смело вносить любые коррективы в данный текст, по заведенной привычке поставил число, дату и расписался. По-русски.
«Святая наивность!» – усмехнулся про себя Виктор.
– Кстати, вам, мсье Симоне, скорее всего,
придется предстать перед судом за клевету, изложенную в вашей опубликованной статье, – пробежав глазами статью и поморщившись, проговорил он. – Вы, надеюсь, будете готовы представить доказательства всех тех фактов, которые столь красноречиво изложили...
У журналиста вытянулось лицо от столь неожиданной реплики.
– Но мне сказали, что все факты подлинные...
– И что истица вообще скоро исчезнет? – уточнил Рене.
– Мне. сказали, что она имеет твердое намерение покинуть Францию и больше сюда не возвращаться.
– Кто вам это сказал?
– Второй, Жан-Поль...
Виктор вытащил любительскую фотографию Филиппа, которую предусмотрительно захватил с собой, показал ее Симоне:
– Это он?
Пьер взял фотографию. Вглядевшись, он вернул ее гостю, молча кивнул.
– Вы давно за ними следите?
– На этот вопрос я не могу вам ответить, – улыбнувшись, лаконично ответил Рене.
3
Она очнулась от леденящего холода, пронизывающего все ее тело, да еще от странного попискивания над ухом. Резко взмахнула рукой, сбив с плеча огромную мерзкую крысу. И еще несколько тварей шарахнулось от нее в сторону. Сразу же шибануло в нос сырой землей, смешанной с чем-то вонючим и кисло-радостным. Очнувшись, Алена не сразу поняла, где находится. Потому что свет не вспыхивал в глазах,хотя мадам Лакомб понимала, что не спит, к ней вернулось сознание, но почему вокруг темно? Ей
выкололи глаза? Но они оказались на месте. Еще через мгновение отдаленно;откуда-то сверху, донеслись звуки музыки. Алена подняла голову и лишь тогда заметила узкую серую полоску, оттуда пробивалось странное свечение.
Прошло две минуты, и она вспомнила, как ее привезли в холодный, пустой дом., сбросили в погреб или в замерзшую выгребную яму, где она теперь и очнулась. Кончиков пальцев на ногах заонежская росомаха уже не чувствовала, хотя температура здесь, наверное, минус пять, не ниже, но в яме очень сыро и переносить такой морозец в сыром месте очень трудно. Наверху явно кто-то был, сторож или охранник, потому что, когда она стала звать на помощь, он лишь громче сделал музыку, чтобы не слышать ее воплей. Еще через секунду она вспомнила: да, остался охранник, даже двое.
В щели проникал холодный ветер, и помещение наверху темное, нежилое, – значит, там никто не живет и без толку кричать. Единственное утешение – ее вопли метра на два отогнали крыс, которые, чуя лакомый кусок живой плоти, только и ждали удобного момента, чтобы напасть и вонзиться зубами в кровавую мякоть.
Сама мысль о том, что придется умереть столь жутким образом, сотрясла ее ознобом, и Алена быстро подползла к серой полоске, которая понемногу светлела. Видимо, наступало утро, а свет пробивался сквозь щель крышки погреба. Подобравшись поближе, попробовала поддеть ее плечом, послышалось глухое звяканье замка, однако мадам Лакомб почувствовала: запор хлипкий, точнее, даже не сам замок, а железные петли. Вогнанные в прогнивший пол, они сразу же поддались. Только не надо спешить, двое сторожей – это не шутки. С одним она бы как-нибудь справилась, а с двумя сложнее.
Но наверху только звучала музыка, какой-то джазмен-виртуоз перебирал клавиши фортепьяно, и никто ни с кем не разговаривал, хоть это и ничего не значило: один мог спать, а другой сторожить. Мадам Лакомб снова поддела крышку плечом. Образовалась щель, сквозь которую она увидела большую комнату и ноги того, кто слушал или спал под импровизацию пианиста. Прошло секунд двадцать, охранник не шевельнулся, притулившись к стене. Судя по башмакам, размер сорок один – сорок два, не геркулес. Теперь самое главное – не разбудить.
Крысы, почувствовав, что лакомая добыча собирается сбежать, тотчас обеспокоились, угрожающе запищали, созывая всех и, видимо, готовясь к атаке. Крыса-вожак, самая крупная из стаи, уже вонзила свои зубы в ее каблук, пропоров его, но он в ее зубах и застрял, от чего тварь запаниковала. Она завизжала, закрутилась на месте, пытаясь избавиться от вязкого каблука, и остальные крысы на время переключили свое внимание на вожака, следя за его отчаянными попытками освободиться. Алена поняла: ее час пробил. Либо она выберется, либо ее заживо съедят.
Пленница резко ударила плечом по крышке, и та мгновенно поддалась. Выглянув, она увидела спящего парня лет тридцати с грязным, небритым лицом. Музыка раздавалась из транзисторного приемника, стоящего на подоконнике. Мадам Лакомб выбралась из узилища, скорее всего, это был овощной погреб, где хранились лук, капуста, картошка. Остатки их догнивали, образуя невыносимо гадкий запах, и крысы, видимо, там раньше кормились, а теперь, оставшись без припасов, были готовы наброситься и на человека.
Алена закрыла крышку, размозжив голову одной из крыс, потому что та отважно бросилась вдогонку.
Послышался хруст костей, и мерзкая тварь умолкла навсегда, оставив брызги крови на деревянном полу. Охранник заворчал что-то бессвязное. Алена напряглась, схватила кочергу, валявшуюся на полу, готовая вступить в схватку и сражаться до конца, но сторож так и не проснулся. Медсестра, подойдя к окну, обнаружила у дома тот самый темно-голубой «ситроен», не зря напугавший Анри, а в салоне и второго спящего похитителя.
Жаль, что она не умеет водить. Мишель как-то пообещал, что, когда настанет лето и дороги подсохнут, Виктор обучит ее вождению. В его гараже, говорил Лакомб, стоит новенький «пежо», на котором обожаемая женушка сможет ездить сама и возить его.
Она выбралась из пустого, холодного дома, заглянула в машину. Второй охранник, закутавшись с головой в куртку, спал на заднем сиденье, а ключ торчал в замке зажигания.
«Явно не профи, – скривилась Алена. – Мерзкий Филипп пожадничал, нанял непрофессионалов!»
Она огляделась. Дом стоял на возвышении, от него тропинка уводила вниз, к пустынной асфальтовой дороге, а та вела к лесу. За минуту, что она простояла у крыльца, по шоссе не проехала ни одна машина. Но эта дорога куда-то же выводила, возможно, на большую трассу или к поселку, по ней наверняка можно добраться до Овера, хотя Алена не знала, где он теперь находится и сколько времени прошло с начала ее похищения. Она попыталась вспомнить. В погреб она попала не сразу, потому что сначала ее привезли в какой-то мотель и почти сутки похитители держали ее там, привязав к кровати и заткнув рот кляпом. Они по очереди ходили звонить, – видимо, Филиппу, но сначала его не было, а потом им не понравились его требования. Совещаясь друг с другом, они возмущались тем, что наниматель хотел взвалить на них грязную
работенку, за которую они вообще не хотят браться. И денег им за нее не надо. Они не говорили вслух, что за «работенка», но по тому, как избегали смотреть на пленницу, она поняла, что речь идет об убийстве. Однако вмешаться в их спор она не могла. Понемногу они заговорили об окончательной сумме, глазки разгорелись, и один из них побежал звонить, часа два торговались, пока не пришли к согласию.
В дешевом мотеле ее не кормили. Давали пить и водили в туалет, все остальное время Алена сидела привязанной на стуле. Ночью увезли. Ехали долго по проселочным ухабам, пока ранним утром не прибыли на брошенную ферму. Иней лежал на траве. Втащили в дом, сунули в погреб, не посмев убить. Она поняла это по вонючему поту, исходившему от них. Ее еще Грабов на сей счет просвещал: «Страх имеет свой запах, он самый мерзостный и тошнотворный!» Налетчики не умели убивать. Видимо, решили, что она сама издохнет. Или крысы сожрут. И даже развязали ей руки, вытащили кляп изо рта, чтобы придать всему естественный вид. Значит, вот еще один день и одна ночь. Три дня и три ночи. Без пищи. Но как ни странно, ни в мотеле, ни в погребе голода она не чувствовала, Он не мучил ее, – видимо, из-за всех страхов, что пришлось пережить. Лишь теперь, пройдя метров десять по тропинке к шоссе, мадам Лакомб неожиданно ощутила ватную слабость в ногах. Они сами собой подогнулись, и она упала.
Посидев на холодной земле, Алена с трудом поднялась, разогнулась, но в глазах замелькали серые мушки, голова закружилась, и она снова упала, на этот раз потеряв минут на пять сознание. Открыла глаза оттого, что ее кто-то обнюхивал. Она увидела собачьи глаза, но собака была сытая и даже не заурчала от недовольства.
Брезжил рассвет, ей надо поспешить, а она не
может подняться. Стоит ей присесть, как начинает кружиться голова и ее магнитом тянет к земле. От такой жуткой, беспомощной слабости Алена даже заплакала. Видимо, и тюрьма, и последние трое суток стрессов и голодания ее доконали.
Она оглянулась: дом возвышался на пригорке метрах в десяти от нее. Вот-вот эти стервятники проснутся, обнаружат ее исчезновение и бросятся в погоню.
А уж с рассветом они без труда обнаружат беглянку и засунут обратно в погреб, крысы же ей не простят смерти одной из них, и месть их будет страшна.
Алена вдруг подумала, что человеку вовсе не безразлично, как он умрет. Вот она бы не хотела быть съеденной крысами. Согласна на любую другую смерть, готова сама себе вены перерезать, броситься с камнем на шее в омут, но только не крысы. Надо объявить об этом стервятникам. Если уж им нужна ее гибель, то она сама выберет, как ей умереть. В мытищинскую больницу часто привозили девчонок, пытавшихся резать себе вены. Одну из таких сумасшедших они еле откачали, и она рассказывала, что когда вытекает кровь, то умирающий испытывает даже легкую эйфорию, кружится голова, и его точно уносит за облака. Вот она так и сделает. Прямо при них.
Мадам Лакомб снова попыталась подняться, но, едва выпрямилась, опять упала, на этот раз до крови рассадив коленку. Силы окончательно покинули ее, и судьба решила поставить на ней крест. А может быть, мстит за нелепую смерть Кузовлева. Не уйди она к нему, он бы жил и приносил добро людям. Нет, ей захотелось испытать судьбу, заставить ее покориться. В итоге Стасик давно на том свете, вслед за ним отправился и Мишель – такая же голубиная душа, и всему виной она. Вот судьба и торопится свести с ней счеты, дабы избежать очередной напрасной жертвы.
Но надо бороться из последних сил. Если Алена
не может подняться, то надо ползти. И она поползла, обдирая в кровь коленки и оставляя за собой кровавый пунктир. Время от времени оглядывалась назад, но дом почти не отдалялся, так медленно она продвигалась. Ей бы доползти до леса, а там свернуть с дороги, забраться в чащу, быть может, сыщется съедобный гриб или какие-нибудь ягоды. Кто-то ей говорил, что в некоторых странах едят жуков, и это считается даже деликатесом. Ах да, . Мишель рассказывал.
Когда солнце показалось над краем горизонта, Алена остановилась и несколько секунд любовалась восходом. Он был так красив, что она расплакалась. Передохнув, поползла дальше, но адская боль в коленках заставила ее остановиться. Беглянка поднялась и попыталась удержаться на ногах. И ей это удалось. Она знала: стоит выдержать одно мгновение, и голова перестанет кружиться. Главное – не торопиться и добраться до леса, он ее укроет. Мадам Лaкомб осторожно сделала шаг, потом второй и так двинулась дальше, по шажкам, изредка взмахивая руками, потому что ноги подгибались и тело плохо ее слушалось, словно она шла по скользкому гимнастическому бревну. Четвертый, пятый, шестой. Она не падала,– с великим трудом одолевая метр за метром, останавливаясь, чтобы отдышаться. Одышка, как у гипертоника.
До лесной кромки оставалось метров семь-восемь. Там можно идти, хватаясь за деревья. Они ее и спрячут. Или отлежаться в сухом валежнике. Но прежде спуститься в низину, найти ручей, родник, речушку, напиться, смыть кровь с ног, поймать любого малька и съесть. Она и в Заонежье любила есть сырую корюшку. Это очень вкусно. Алена поест; и это прибавит ей сил. Тогда можно идти дальше. Она сильная, она выдержит.
Остановившись, оглянулась и увидела, как из дома выскочил охранник, застыл на крыльце и сразу ее обнаружил. Он замолотил руками по машине, заставляя проснуться напарника и пуститься в погоню. Мадам Лакомб заторопилась, сделала несколько шагов и, потеряв равновесие, упала на дорогу. Подняться уже не смогла и от бессилия заколотила руками по твердой, наезженной колее. Слезы потекли по ее щекам.
Через минуту примчались похитители, подняли ее, как пушинку, засунули в машину. Она не сопротивлялась. Они привезли ее обратно в дом, потащили к погребу, и она вдруг с неожиданной силой вывернулась из их лап, забилась в истерике на холодном полу, отползая подальше от погреба. Добралась до угла и там замерла. Охранники растерянно наблюдали за этими дикими движениями. Один из них решительно направился к ней, но второй его удержал:
– Да оставь ты ее, пусть сидит! Она мне всю руку расцарапала! Здесь хоть на виду.
Они вышли на крыльцо, закрыли дверь на засов, спустились к машине, достали термос и бутерброды, устроившись на заднем сиденье. Алена почувствовала горьковатый запах кофе, ноздри защипал душистый ветчинный дух, рот наполнился слюной. Голова закружилась, и она погрузилась в томительную дрему. Ей приснился странный склад, где на крюках свисали сверху большие круги колбас, окороков, копченых кур, индеек, кроликов. Но еда была так высоко, что она не могла достать. Подпрыгивала изо всех сил, но безрезультатно, однако голод заставлял тянуться вверх. От этих прыжков так измучилась, что стала терять сознание прямо во сне, вдруг вспомнила, как это нехорошо, еще Кузовлев ей об этом рассказывал, говоря, так можно и не проснуться, и Алена, испугавшись, начала отчаянно сопротивляться этому,
пытаясь вырваться из липкого сна и вернуться хотя бы в первый, реальный слой, но ничего не получилось. Смерть уже цепко держала ее в когтистых лапах.
Вдруг кто-то плеснул на лицо водой, и она сразу же проснулась. Перед ней, ухмыляясь, стоял Филипп. Он присел на корточки, презрительно взглянул на нее, весело сказал:
– Я сохраню тебе жизнь, если во всем будешь слушаться моих указаний и делать то, что тебе будут приказывать! Уяснила? – спросил он, кое-как ворочая во рту русские слова и делая ударение на последний слог.
Алена не ответила. Ей не хотелось выказывать свою слабость, кивать головой, соглашаться на все его мерзкие требования. Она понимала, что всё равно
придется их принять, она хотела выжить, выстоять и наказать мерзавца за все, а потому пока изобразит покорность, но тем страшнее будет ее месть!
– Ты слышишь меня? Эй, мачеха! – рассмеялся он, – Это твой сыночек пришел! Подумай, маман, о своей дочери, которая никогда не узнает, где твоя могилка!
Он рассчитывал, что напоминание о ребенке вернет ее к жизни. Но эти слова лишь привели ее в ярость, она стиснула зубы и молчала.
– Ты что, онемела?! – взъярился Лакомб-млад-ший. – А ну-ка поднимите ее!
Ее поставили на ноги, но стоять она не могла. Голова вмиг закружилась, и Алена упала на дощатый пол. Сознание работало, она все слышала, каждый звук.
– Принесите еще воды! – приказал Филипп. —
Надо привести ее в чувство!
Один из охранников побежал за водой.
– Вам повезло, и ей тоже,—усмехнулся Лакомб.
– А нам-то в чем? – не понял охранник.
– Не надо будет ее закапывать живьем. Хотя мне бы хотелось посмотреть!..
Прибежал охранник, вылил на нее целое ведро холодной воды. Она снова очнулась.
– Так ты, дрянь, согласна или нет на мои условия?
Она помедлила и кивнула.
– Так-то лучше! – Он поднялся, поморщился, достал из кармана платок, приложил к носу. – Ну и воняет от нее! Отвезите на своей машине в Париж, к моим девушкам, пусть займет место Нины. Но сначала пусть ее вымоют хорошенько, приведут в порядок, а я пришлю врача!
Утром Виктор Рене прибыл в Париж и сразу же отправился на встречу с Люсьеном Дюкло, с которым последние три года работал в Москве. Люсьен, выйдя в отставку, организовал частное сыскное бюро, имевшее солидную репутацию, к услугам которого нередко обращались и государственные службы, когда не хотели большой огласки при расследовании тех или иных деликатных дел. Как хвалился Люсьен, в девяноста пяти случаях из ста его сотрудники справлялись со своими заданиями: находили воров, шантажистов или похитителей.За убийства, отравления и террор Дюкло не брался, чтобы не конкурировать с уголовной полицией и прочими серьезными ведомствами. Рене знал, что услуги бюро платные, но надеялся, что старая дружба с Люсьеном позволит договориться на льготных условиях. Работая в Москве, и будучи шефом отдела, Виктор помог молодому разведчику стать на ноги, а уезжая, порекомендовал его на свое место. И к мнению Рене прислушались.
Они встретились тепло, как старые друзья. На стене за спиной Дюкло висел портрет создателя Мегрэ Жоржа Сименона. Писатель, видимо, был снят
незадолго перед смертью и смотрел на ускользающий уже от него мир с доброй, но грустной улыбкой.
Молодая секретарша, вежливая и сияющая,принесла кофе, печенье и по рюмочке коньяка.
– Ну давай выкладывай, что за надобность привела тебя ко мне? – сразу же перешел к делу Люсьен.
Он выглядел моложаво, и сорока пяти ему Виктор бы не дал. Легкая седина на висках, уверенный взгляд, блуждающая улыбка на губах. Дюкло держал себя в форме, любил велосипед, гоняя на нем по сотне километров в неделю. Он излучал обаяние и оптимизм, которые наверняка подкупали клиентов, приходивших к нему со своими бедами.
Рене вкратце пересказал суть своей просьбы.
– Стоп! – вдруг вспомнил шеф сыскного бюро. – Ведь эта Алин твоя соседка?!
Виктор кивнул. Дюкло читал об этой истории в газетах.
– А она хорошенькая! – разглядывая ее фотографию в газете, заметил Дюкло.
– Тут ты прав.
– Уверен, что ты знаешь и того, кто ее похитил.
– Филипп Лакомб, сын покойного хозяина «Гранд этуаль». Нет никаких сомнений. Это он состряпал клевету в лионской «Суаре». Симоне его опознал, Филипп приезжал с Вадимом Барановым, собкором из Москвы.
– Знаю такого. Коли у тебя все козыри на руках, зачем мы тебе? – удивился Дюкло.
– У твоих ребят большой опыт по части таких дел, а один я не справлюсь.
Люсьен допил своей коньяк и кофе, помолчал, глядя на друга:
– Обычно мы берем от трех до пяти тысяч долларов за такую работу, в зависимости от сроков и трудности задач. Часть их ты уже исполнил. По счастливой случайности несколько дней ,назад мы передали одному нашему клиенту досье на Филиппа Лакомба, таков был заказ, нам заплатили, так что и эта задача решена. Копия этого досье имеется в нашем архиве...
– Кто заказывал? – не удержавшись, перебил его Виктор. – Я понимаю, такие вещи не подлежат разглашению, но тут возможна какая-то связь...
– Не думаю. – Люсьен выдержал паузу. – Заказчица – молодая дама. Насколько я понял, она воспылала ревностью. Дама, видимо, собирается его шантажировать. Там есть чего, опасаться. Одного человека на неделю тебе хватит?
– Пока да.
– Тогда..– Люсьен вытащил из нагрудного кармана калькулятор, быстро помножил несколько цифр и пояснил: – Как старому другу, считаю все без интересов фирмы, учитывая лишь заработок моего сотрудника. Тебе это обойдется в пятьсот долларов, или две тысячи семьсот франков. Ну как, потянешь?
–Да.
– Тогда по рукам! Заплатишь наличными или выпишешь чек?
– Выпишу чек.
Через две минуты они пожали друг-другу руки.
– Кого же тебе дать в напарники?
– А может быть, того парня, кто собирал досье на Лакомба? – предложил Рене. – Он в материале, многое знает!
– Это неплохой вариант! Тогда посиди, я тебя познакомлю!
Он вышел, а Виктор пригубил коньяк, ощутив легкое жжение на языке и благоуханный аромат напитка, Ему повезло. Он предполагал, что придется заплатить как минимум полторы тысячи долларов, и это было бы еще по-божески, а тут почти символическая сумма. Люсьен явно ему потрафил. Все-таки старая дружба не забывается.
Открылась дверь, и в кабинет вошла хрупкая, молодая дама, невысокая, на вид около тридцати, с прической каре – прямые, черные волосы. Она чем-то напоминала Мирей Матье, возможно, скуластым личиком, такими же полными, яркими губами и большими темными глазами. Видимо, потому и прическу носила как знаменитая певица. Сходство портил лишь чуть крупноватый и длинный нос. Строгий костюм, белая блузка и никаких украшений. Даже обручального кольца нет, но, скорее всего, замужем успела побывать.
– Познакомься, Виктор, одна из лучших наших сотрудниц Катрин Ларош, с который ты и будешь работать, – представил ее Дюкло. – Она и готовила досье на Филиппа Лакомба.
– А что, опять работать с этим мерзким типом? —поморщилась она.
– Считаешь, бывают приятные преступники? – усмехнулся Люсьен.
– Да, шеф! Есть отморозки, гнусные злодеи, интеллектуалы, тупые быки, но есть и трогательные экземпляры, натуры артистические, вдохновенные...
– Катрин пять лет проработала в криминальной полиции, – вставил Люсьен.
– И с последними приятней работать, чем с таким выродком, как Лакомб. Он переродился во что-то нечеловеческое.
– Но Виктор прав, ты в материале, а твой Лакомб похитил девушку и в его интересах ее уничтожить, но тут я согласен со своим другом.
– Речь идет о похищении этой русской? – уточнила Катрин.
Виктор кивнул.
Они попрощались с Дюкло и отправились в ближайшее кафе, чтобы обсудить тактику действий.
– Вы знаете, что Филипп Лакомб содержит втайне от властей под видом салона публичный дом? – с ходу выложила ему Ларош, едва они расположились за столиком в кафе и заказали по бокалу пива.
– Скажем так: я догадывался, – кивнул Виктор. – Вы знаете, где он находится?
– Конечно. Но проникнуть туда практически невозможно. Мне дверь вообще не открыли, разговаривал мужчина на ломаном французском, твердил как попугай одну и ту же фразу, что открывать он не имеет права. Я набралась наглости и представилась хозяйкой, знала, кому квартира принадлежит, но и тут он не сплоховал, сказал, чтобы я обращалась к Филиппу Лакомбу. Вот и вся одиссея с попыткой проникнуть внутрь. А все клиенты приезжают только с Лакомбом. Он сам и есть потайной шифр замка. Возит в бордель избранных, а каждый расплачивается на свой лад: кто деньгами, кто протекцией, связями и прочее. Сутенерство лишь небольшая часть его бизнеса и совсем не главная. Но когда надо подписать выгодный контракт, умаслить заказчика, тут и срабатывает его десерт с русскими девушками...
– Откуда вы знаете, что там русские девушки? – заинтересовался Виктор.
– Поняв, что попасть не удастся, я познакомилась с одним из тех, кого Филипп туда возил. – Катрин закурила.
– Может быть, виски? – предложил Виктор, заметив, с какой жадностью она бросила взгляд на посетителя, который нес к угловому столику стакан с темно-коричневым напитком.
– Да, надо согреться! – Ларош зябко повела плечами.
Рене заказал два виски и попросил к ним несколько бутербродов с ветчиной, но Катрин от них категорически отказалась.
– Чтобы не потерять шарм и изящество при моем скромном росте приходится о фигуре заботиться, – кокетливо улыбнувшись, пояснила она. – А виски я люблю!
Она начала рассказывать, как добыла эту информацию, и Виктор заметил, что ей хотелось этим даже похвастаться.
– Мужчине тяжело добывать информацию такого рода, а женщина, как любит повторять наш шеф, «в игольное ушко пролезет»! Вот я и пролезла. Легко заарканила этого мужика, уложила в постель, увы, старый дедовский способ срабатывает лучше других, а уж в интимном ворковании я его раскрутила, и он все мне выложил, вплоть до имен девушек. Увы, Алин среди них не было, – заметив напряжение во взгляде Виктора, сразу же проговорила она. – Но это ничего не значит, красотки живут там под вымышленными именами: Кэти, Биби, Мими и так далее. Церемония такова: сначала легкий ужин и парад красоток, во время которого каждый выбирает свою, потом все расходятся по комнатам, и девочки их там ублажают, выполняя любые капризы. После полуночи разъезд. Там пять девушек, а потому и гостей больше не бывает. Звучит классическая музыка, комнаты декорированы разными тканями, картины на стенах, такой образчик классического стиля. Девицы выходят не в колготках и лифчиках, а в строгих, а-ля девятнадцатый век, декольтированных нарядах и, как говорил мой боров, от них веет девственной порочностью. Это особый шарм для таких сексуальных маньяков, каким оказался мой маргариновый король. Он подписал контракт с Россией, а оформлял контракт Филипп, так что денежки у Лакомба водятся – и охрана, и девочки, и наряды – все окупается!
