Текст книги "Медсестра"
Автор книги: Владислав Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Бывший разведчик раскурил трубку.
– Этот маргариновый король боится вашего Филиппа. Говорит, тот способен на все. И советовал мне держаться от него подальше.
4
Алена медленно выздоравливала. Поднявшись первый раз, почти не ощутила своего веса, настолько она похудела, превратившись в травинку. Ей даже показалось: стоит оттолкнуться от пола, и она зависнет в воздухе, полетит, подгоняемая легким сквозняком с кухни. В ней вдруг снова появилась та невероятная легкость прыжка росомахи, когда тело не мешало и не тянуло вниз.
Побродив по гостиной, она могла часами смотреть в окно, вниз, на шумную парижскую улицу, по которой беспрерывно катились машины разных цветов и оттенков, и эта большая оживленная улица с четырехсторонним перекрестком напоминала детскую игру. Окна были плотно закрыты, и отдаленно, волнами закатывал уличный шум,а посидев так минут десять, она погружалась в странную, почти наркотическую дремоту, вывести из которой ее мог лишь свистящий удар плетки да резкий окрик охранника Хасана, злобного татарского пса со сплющенным, сломанным когда-то на ринге носом и узкими щелками глаз.
Он, как и четверо, прекрасных обитательниц большой пятикомнатной квартиры, из дома не отлучался. В его обязанности входило следить за каждым их шагом, подслушивать все разговоры и обо всем докладывать хозяину, Филиппу Лакомбу. Раньше девушек было пять, но одна из них, самая младшая, Нина, за два дня до прибытия Алены покончила с собой, не выдержав полуторагодичного плена. Почему-то именно ее больше других невзлюбил Хасан, садистски унижая, заставляя ублажать его столь мерзкими способами, что Нину трясло, выворачивало всякий раз наизнанку. И она, улучив момент, когда Хасан набросился на еду, а подруги легли отдыхать, закрылась в ванной и вскрыла себе вены. Через час ее хватились, вышибли дверь, но было уже поздно.
Примчался Филипп, тело завернули в полиэтиленовый мешок и ночью тайком вывезли неизвестно куда. Ужас охватил остальных пленниц. Они взбунтовались и потребовали немедленно отправить их домой, наотрез отказавшись работать и требуя свидания с русским послом или консулом. Назревал большой скандал. Лакомб-младший не на шутку перепугался, сам приехал уговаривать «своих подружек», как всегда ласково их называл, объявил, что готов выслушать и пойти на уступки. Пленницы не хотели его и слушать.
– Все, успокоились, хватит! – жестко обрубил всех Лакомб. – Мне самому жаль, что так все получилось! Я обещал устроить ваши судьбы – и сделаю это! Кое-кто из моих постоянных клиентов уже намекал мне, что был бы счастлив иметь такую жену...
– Про кого говорили? – загоревшись и тряхнув золотистыми кудряшками, пропищала Мими, похожая на хрупкую статуэтку. – Кто хочет моего счастья?
– Я не могу пока открыть эту тайну, это деликатный, вопрос, меня просили не разглашать...
– Кому ты нужна, пискля зеленая?! – рассмеялась Кэти. – Жди, завтра графиней станешь!
– Зря смеешься, Кэти! – снисходительно улыбнувшись, загадочно проговорил Филипп. – Между прочим, тобой тоже интересовались! Да что говорить, наши француженки вам в подметки не годятся! Вы все настоящие красавицы, а с таким опытом еще
желаннее! Нормальные французы без предрассудков, для нас девственность вовсе не достоинство, а недостаток. Молодость должна перебеситься, чтобы уступить место зрелости, а какая нормальная жена без чувственного и сексуального опыта? Вы же дипломированные жрицы любви, вам уже подвластны все тайны сладкой страсти, вы способны оживить мертвеца, а это дорогого стоит, не так ли?
Филипп умел убеждать, и две другие девушки, Биби и Лили, завороженно слушали хозяина, веря каждому его слову. Да и Мими уже недовольно посматривала на Кэти, готовая присоединиться к ним.
–Поэтому зачем нам ссориться, подружки мои? – видя, что ситуация меняется, ласково пропел он. – Решим дело миром. Ну что вас не устраивает, выкладывайте!
Лакомб выслушал все претензии, и пообещал возобновить воскресные прогулки, а сам день вообще сделать выходным. Чтобы окончательно их задобрить, он выплатил каждой «подружке» по полторы тысячи долларов за год работы, объявив, что по окончании второго последует такая же сумма. Строго приказал Хасану к девушкам не притрагиваться, а быть лишь их охранником, а также по их просьбе согласился добавить в ежедневный рацион йогурты, овощи, соки и улучшить набор косметики и кремов. Но звонить и писать письма домой по-прежнему запрещалось.
У оставшихся четырех девушек, как и у Нины, был заключен контракт на два года с одной московской фирмой, направившей их на работу в Париж. Девушки знали, какая работа их ждет: «развлекать гостей песнями, танцами, веселыми разговорами и создавать им хорошее настроение», так было записано в контрактах, но все они хорошо понимали, что кроется за этими словами. И не жаловались.
Поначалу все было внове, интересно, даже, фильмы и телепрограммы, пусть на незнакомом им языке. Они старательно учили французский, раз в неделю, по воскресеньям, выходили в город. Поднялись на Эйфелеву башню, посетили Лувр, съездили в Фонтенбло, поглазели на собор Нотр-Дам и на знаменитое варьете «Мулен руж», прошлись по Елисейским Полям, Монмартру, постояли на набережной Сены, посидели в летнем кафе, выпив по чашке кофе, на большее денег не выделили. Но и этих впечатлений хватало, чтобы не сетовать на гнусную и однообразную работу. Но однажды эти прогулки отменили. Филипп в ответ на их возмущенный ропот ответил лаконично:
– В контракте не записано. Как не предусмотрены и выходные, тем более что вы не очень утруждаетесь! Пить шампанское, есть фрукты, да еще получать удовольствие с избранными мужчинами Франции – за такие вещи вы мне еще приплачивать должны! Я представляю, кто бы в Москве вас пользовал: разные хачи да тупоголовые охранники. Так что радуйтесь тому, что есть!
Но они до поры не роптали. И только жуткая смерть близкой подруги заставила их взбунтоваться.
Когда Алену привезли сюда, доктор Жан Пике, ровесник Филиппа, пришедший по вызову, осмотрев Алену, констатировал у нее сильное истощение, воспаление легких, сердечную аритмию и еще несколько болезней. Лакомб молча выслушал своего врача, который не первый год осматривал и лечил девушек, пожал плечами.
– Мне нужно, чтоб ты за неделю поставил ее на -ноги! – рассерженно бросил ему Филипп.
– Это невозможно!
– У меня здесь не госпиталь Сен-Дени! – вспылил Лакомб.
– Я забираю ее в больницу и могу обещать, что через две недели она встанет на ноги...
– Никуда ты ее не заберешь, и никаких двух недель у тебя нет. Неделя – и точка! – жестким тоном перебил его Лакомб. – Я за что деньги плачу?!
– Я буду ее лечить столько, сколько понадобится! – грозно прорычал Пике. – Иначе будешь разбираться с властями! И кончай свои замашки местного дона Карлеоне, меня мутит от них!
Филипп не нашелся что и ответить, а Пике ушел, хлопнув дверью. Лакомб помрачнел и вышел из комнаты, где лежала Алена, но тут же вернулся, бросил Мими, жившей когда-то вместе с Ниной:
– Я тебя прошу: давай ей по часам все лекарства! Пои и корми! Мне только второго трупа здесь не хватало!
Мадам Лакомб, не вставая, пролежала трое суток. Лекарства и хорошее питание вернули ее к жизни. На четвертый день она сама поднялась, но, сделав несколько шагов, упала на пол. Снова голова закружилась. Мими едва успела ее подхватить. Во второй половине дня Алена сумела добраться до окна, села у подоконника на стул и не могла оторвать глаз от большой парижской улицы. Собственно, Парижа она и не видела, Даниэль промчала ее когда-то по окраинам, быстро свернув к Лиону. Теперь она могла любоваться одной из шумных столичных магистралей, смотреть и. медленно погружаться в дрему.
К вечеру, выпив чашку горячего куриного бульона и приняв новую порцию лекарств, она выслушала взволнованный рассказ Мими об их полуторагодичном заточении. В тот вечер гости почему-то не пришли, и девушки, одевшись в длинные прозрачные платья, сквозь тонкий шелк которых можно было рассмотреть все родинки на теле, больше часа слонялись по комнатам в ожидании новых дружков. Лишь в восемь вечера раздался резкий звонок. Хасан взял трубку, и Филипп мрачным тоном сообщил, что сегодня никого не будет, но его подружки могут выпить пару бутылок шампанского и бутылку водки, лишь бы не вопили и не теряли форму.
– А вы, хозяин, придете?
– Нет!
И он отключился. Хасан объявил новость, переданную Филиппом. Девушки обрадовались.
– А может быть, и меня кто-нибудь из вас обиходит, коли никто не пришел?! – с упреком бросил им.
И все внезапно застыли, со страхом и с явным неприятием глядя на него. Хасан кашлянул.
– Ну не хочете так не хочете! – хмуро обронил он. – Хозяин с барского плеча дарит вам две бутылки шампанского и бутылку водки. Гуляйте, девки, вечер ваш!
– А то мы и без его разрешения не погуляли бы! – язвительно заметила нахальная Кэти.
– Ох и договоришься ты у меня когда-нибудь! —
предупредил ее Хасан.
– Испугала-ась! – язвительно пропела она. – Ох, испугала-ась! Прямо подол обмочила!
Все захохотали. Хасан задергал желваками, сжал в руках плетку, но Кэти, уперев руки в бока, с презрением, не мигая, смотрела на него, и татарин сдался. Бросил плетку и ушел к себе в комнату. Он жил в бывшей кладовой, но помимо цветного телевизора имел у себя и видеомагнитофон с дюжиной видеокассет на русском языке, которыми заглушал тоску по родным местам.
Полтора года назад он польстился на богатые посулы Филиппа: вольготная жизнь в Париже, знакомство с избранным обществом, бесплатная жратва,
Шампанское, водка и классные девочки, коих надо держать в узде, – вот и вся работа, да еще полторы штуки долларов за год в кармане. Хасан тогда переживал нелучшие времена: ему сломали нос на чемпионате Европы по боксу и выбросили за ненадобностью. Предложили постоять вышибалой в баре. За сто баксов в месяц, жратву и пару кружек пива. Он был взбешен и мог наломать дров, потому и решился отбыть на два года в Париж, остыть, успокоиться, кроме того, познакомиться с влиятельными людьми, а там, может быть, что-нибудь и подвернется стоящее. Да и хороших шлюх повалять тоже не грех. А то постоянные сборы, соревнования, режим, и по-настоящему девок он еще «не ломал». Но все оказалось впустую. К влиятельным людям его не подпускали, а теперь запретили трогать и шлюх, и он вместе с ними сидит, как лох, взаперти. Его пленницы хотя бы по вечерам пьют шампанское, едят клубнику со сливками, а потом еще и удовольствия срывают, а он, как цепной пес, обречен лишь рычать да лаять.
Из гостиной донесся взрыв женского смеха. Хасан заскрежетал от ненависти зубами, выключил фильм «Белое солнце пустыни», который уже знал наизусть, и повернулся к стене.
Оставалось полгода до конца срока. Хасан доработает до конца, иначе хозяин деньги не отдаст, и возьмет расчет. Слетает напоследок в Ниццу, понежится на Лазурном берегу, на песочке, загорит, как негр, и вернется в стильных шмотках в Россию, как нормальный человек. А там видно будет, чем займется. Может быть, свое дельце откроет, бизнес – прибыльная штука...
Девки разгулялись, а обнаружив, что Хасан храпит, нахальная Кэти спустилась вниз, купила бутылку виски, упаковку пива и два килограмма креветок. Они вытащили в гостиную Алену, чтобы познакомиться
усадили ее за стол, угостили шампанским. Узнав, что она мадам Лакомб, а Филипп ее пасынок, вознамерившийся ее убить и захватить наследство, они обомлели. Она же рассказала о своих злоключениях: как сидела в тюрьме по обвинению в убийстве мужа, о похищении и о погребе с крысами, где чуть не сдохла.
– Он тебя живой не выпустит! – выслушав ее и захмелев от шампанского и виски, мрачно проговорила Кэти. – Я и за наши жизни опасаюсь...
– А за наши почему? – недоуменно пропищала трусиха Мими.
– Потому что мы свидетели убийства Нинки! Этот татарский выродок Хасан убил ее, а Лакомб скрыл все от властей, от расследования, значит, хозяин – его соучастник. Мы же свидетели, и стоит нам заявить об этом, как наш Филиппок загремит в тюрьму. А потому ему легче перебить всех нас и закопать в Булонском лесу, чем отпустить обратно в Россию! – глотнув виски, заявила Кэти и меланхолично добавила: – Я полагаю, что он так и сделает, когда наш контракт закончится.
У Мими глаза чуть не вылезли из орбит от страха. Она схватила первый попавшийся бокал и вместо шампанского хлебнула водки, открыла рот и почти минуту не могла прийти в себя. А придя, завыла в голос.
– Да замолкни ты! – оборвала ее Кэти.
– А зачем ты нас пугаешь, зачем?! – заверещала она. – Я не хочу быть закопанной в Булонском лесу!
– Заткнись! Я тебя не пугаю, я говорю правду.
– Но если это правда, то нам надо отсюда бежать! – Мими даже поднялась.
– Куда? – спросила Кэти.
– Куда угодно!
– Без паспорта далеко не убежишь, – задумчиво
вздохнула Кэти и, повернувшись к Алене, твердо произнесла: – А ты беги! Заявишь на этих тварей, чтоб им на нарах до старости париться, может, и мы благодаря тебе выпутаемся!
Алена не сразу поняла, о чем говорит Кэти, а поняв, засомневалась. Ноги по-прежнему ее не держали, хотя и здесь оставаться было нельзя.
– Я не знаю, смогу ли я... – пробормотала Алена. – В голове словно вентилятор.
–Да мы тебе поможем спуститься, дадим денег, поймаем такси! У тебя есть знакомые в Париже?
Алена помедлила и кивнула.
–Не боись, подруга! – горячо заверила ее Кэти. – Мы бы вместе с тобой сбежали, да нам бежать некуда! Ни контрактов, ни документов, ни одежды, кроме этих проститутских пеньюаров! Я представляю, как будут хохотать полицейские, когда засунут нас в кутузку в этих нарядах! Мы весь Париж насмешим! А насмешек я не терплю!
– Я тоже... терпеть этого... не буду! – вмиг осоловев от выпитого, храбро пропищала Мими.
Остальные две красотки, Биби и Дили, в разговор не вмешивались. Они и бунтовать против хозяина поначалу не хотели. Им нравилась их теперешняя жизнь, потому что в России они вечно торчали на панели, их били клиенты, обирали сутенерши, использовали милиционеры. А тут центр Парижа, они нежатся в холе, неге и в радости, а некоторые господа, кто приходит к ним во второй и третий раз, даже делают небольшие подарки: то браслетик, то нитку жемчуга, то колечко, не говоря уже о сладостях и вкусном вине. Так зачем же им бежать? Чтобы возвратиться в Москву, на холодную Тверскую? Но крепкая Кэти взяла обеих предательниц за горло и прошептала:
– Если не станете бунтовать вместе с нами, я вас, сучки, как котят придушу!
И те сразу на все согласились, промолчав всю беседу. Впрочем, большего от них и не требовалось.
– Ты собираешься отсюда чесать или нет?! – не поняла Кэти, взглянув на Алену.
– Да! – твердо сказала Алена. – Только дай мне выпить, а то ноги совсем не держат!
Кэти налила ей четверть стакана виски. Алена помедлила и залпом выпила. Рот и горло обожгло, несколько секунд она не могла вдохнуть. Кэти, взглянув на нее, стукнула ее по спине. Мадам Лакомб судорожно задышала.
– Ну что?
Алена кивнула, поднялась, однако ноги сами собой подогнулись, и она снова села.
– Ноги.
– Другого раза, беби, не будет. Это сегодня наш цепной пес неожиданно заснул, обычно же он сидит и бдит до тех пор, пока мы все в койки не падаем! А сегодня идеальный случай! – горячо настаивала Кэти, прикладываясь к стакану с виски и потроша креветки, – Спроси у Мимишки!
– Она правду базарит! – отозвалась Мими.
Алена заколебалась, не зная, на что решиться. Она
вдруг вспомнила, как Виктор называл вслух имя своего друга Антуана, владельца небольшой гостиницы «Глобус» где-то здесь, в центре столицы, и Алена могла бы остановиться там на сутки или двое, попросив хозяина связаться с Виктором. А тот непременно бы помог или хотя бы что-то посоветовал.
– Ну чего ты молчишь? – взъелась на нее Кэти. – Согласна или нет, черт возьми?!
– Да! – выдохнула Алена.
Кэти помогла ей подняться, довела до ее комнаты, нашла ее старую одежду, которую Филипп забыл спрятать. Она по-прежнему воняла гнилостным погребом, но Кэти решительно махнула рукой, сама натянула на нее джинсы, надела рубашку и свитер. Нашлись и туфли.
– Пошли! – Взяв Алену под руку, Кэти повела ее к выходу и сунула ей в карман сто долларов. – Не забудь попросить сдачи, здесь сотня! Эти лягушатники возьмут и не поморщатся! Стой!
Кэти отключила сигнализацию, открыла дверь. Оглянулась. Все девки сгрудились в прихожей, глядя на них.
– Брысь за стол! Если пес очухается, ведите себя как шлюхи! Скажите, что я ушла спать!
Подруги исчезли. Кэти с Аленой вышли на лестничную площадку,
– Не дрейфь, подруга! Сразу заяви в полицию, и пусть они едут сюда!. Мы уж тут выведем этого подлеца на чистую воду! Мы тебе, ты нам, другого, спасения нет. У французов не может быть вся полиция коррумпирована!
Девицы молча сидели за столом; когда появился сонный Хасан. Он оглядел своих подопечных и сразу же обеспокоился.
– Где эта стерва? – прорычал он.
Но ему никто не ответил. Все сидели, словно набрав в рот воды.
Татарин кинулся к входной двери. Он сразу же увидел отключенный блок сигнализации, выскочил на лестничную клетку и помчался вниз, догнав беглянок На первом этаже. Кэти первой отважно бросилась в бой, закрыв собой Алену и попытавшись нанести апперкот в челюсть, но боксер легко увернулся и крюком справа нанес удар в живот и левой – в ухо. Кэти зашаталась, схватилась за лестничный поручень, присела на пол: Хасан схватил мадам Лакомб за руку, рывком притянул к себе.
– Поднимайся наверх, если не хочешь, чтобы я тебя изуродовал! – прошипел он..
Новенькая неожиданно улыбнулась и насколько хватило сил ударила его головой в лицо. Хасан явно не ожидал столь отчаянного и внезапного нападения. Брызнула кровь. Цепной пес схватился за сломанный нос, застонал. Алена подняла Кэти. Но Хасан пришел в себя и, несмотря на сильное кровотечение, пригнул голову, принимая боевую стойку.
–Я вас обеих угроблю, если кто-то из вас еще хоть пальцем шевельнет! – в ярости выпалил он, и эта угроза подействовала на беглянок. – Наверх!
Кэти, поддерживая обессилевшую Алену, стала подниматься с ней на четвертый этаж. Татарин дотронулся до своего носа, застонал от боли и поплелся следом за девицами.
Через полчаса все сидели за столом. У Кэти вздулся синяк под глазом и распухло ухо, Охранник держал у носа полиэтиленовый пакет со льдом, пытаясь остановить кровь. Мими принесла ему водки, налила полстакана, тот залпом выпил, ожег Алену яростным взглядом. Лили заботливо вытерла кровавые полосы на его лице. Все ждали реакции Хасана на эту дерзкую стычку. .
– Значит, так, – нарушив молчание, наконец заговорил он. – У нас в этот вечер ничего не случилось! Мы с вами все из России, я не хочу быть гестаповским надзирателем, но вы не должны изображать из себя краснодонцев-подполыциков. Нам заплатили по полторы штуки за год, как и было обещано. Осталось проработать еще полгода. Получим свои деньги, а дальше каждый по себе. Подрядились на два года, надо свои обязательства выполнять, никто вас на аркане сюда не тащил! Знали, куда и зачем едете! Дальше кто хочет – остается, кто не хочет – отправится обратно. Я вам обещаю, что условия договора
нарушены не будут! Если же хозяин вздумает нас надуть, я первый встану в ваши ряды и буду драться с ним до смертельного исхода! Все понятно?
Биби радостно заулыбалась, а Лили, чуть смутившись, даже зааплодировала. Мими растерянно взглянула на Кэти с Аленой, но те сидели с угрюмыми лицами.
– Кто не согласен?
– А что с ней будет? – кивнув на Алену, спросила Кэти.
– Тут я не знаю, – помрачнев, отрезал Хасан. – Хозяин сказал, что это новенькая, вот и все. Как, мол, окрепнет, займет место Нины. Его последние слова. Надо с ним говорить. Про вас всех я знаю, а про нее ничего...
Охранник, видимо, ожидал объяснений, но новенькая не проронила ни слова.
– Тогда праздник окончен, и все по комнатам! – объявил Хасан.
– Спасибо тебе,– прошептала Алена, прощаясь с Кэти.
– Хочешь, с Филиппком вместе поговорим? – предложила та.
– Нет, я его хорошо знаю. Если за эти дни сбежать не удастся, то либо я его убью, либо себя. Как уж получится.
5
Напротив дома, где Филипп держал свой притон, стоял такой же дом в стиле ампир. Первые два этажа занимали магазинчики, кафе, офисы, а на третьем и четвертом располагались дорогие квартиры. Виктору потребовался целый день, чтобы с помощью Люсьена и знакомых из спецслужб получить доступ в одну из них для наблюдения за «салоном» Лакомба.
Хозяин квартиры Гийом Сотэ, известный коллекционер и собиратель живописи, согласился впустить человека из разведки лишь потому, что полгода назад благодаря энергичным поискам сотрудников Интерпола удалось найти и вернуть один из малоизвестных этюдов Дега, принадлежавших Сотэ. Это был поразительный этюд с танцовщицами. Четыре балерины в свободных позах сидели в репетиционном зале, отдыхали, наблюдая за танцующими подругами. В небольшом по размеру этюде великий импрессионист блистательно разыграл музыку поз, наметив и психологию характеров.
– Все утверждали, что Дега музыкален, что он великий колорист, но я смею говорить, что он еще и мастер психологического портрета, – представляя этюд, с гордостью проговорил старый коллекционер
Хозяину перевалило за девяносто. Тонкая, с коричневыми пигментными пятнами, кожа обтягивала скуластое лицо. Светлые, некогда голубые глаза выцвели, капали и с трудом угадывались за резко выступавшими вперед надбровными дугами и кустистыми бровями: Вместо губ две еле угадываемых полоски. И рука, которую он протянул, была хрупкая, еле теплая. Домашний бархатный пиджак, сшитый искусно, по хозяину, как и легкие модные брюки, дорогая рубашка из шелка, платок на шее, прикрывающий шейные морщины, – все это смягчало ужасное впечатление; которое производил старик. Виктор, не считавший себя сентиментальным, вдруг почувствовал, как защемило в груди: неужели и он сам когда-нибудь превратится в такое же жуткое подобие человека?
Картин в гостиной он насчитал не больше пятнадцати, но каждая приводила в неподдельное восхищение.
– Да, вы правы, мсье Рене, я оставил только те полотна, души которых закроют мне глаза и проводят в последний путь, – точно угадав мысль гостя, продолжил Сотэ.
Он говорил с трудом, изредка взмахивая правой рукой, словно помогая этим выталкивать слова из гортани.
– Я специально услал экономку, – пояснил Гийом, – она непомерно болтлива, и бесполезно ее просить держать язык за зубами. А я подумал, что вашей конторе ее реклама ни к чему. В вашем распоряжении часа три, не больше. Кофе хотите?
– Спасибо, не откажусь. Хотите, сам сварю?
– Нет, вы работайте, у вас не так много времени, а мне полезно двигаться, – проворчал он. – Хотя бы по квартире. На улицу один я уже боюсь выходить, а по квартире стараюсь ходить побольше. Кармен, моя экономка из Каталонии, постоянно долдонит: «Вот вы все ходите и ходите, чего ходить?! Неужели посидеть нельзя?» – но я ее не слушаю и стараюсь чаше двигаться, потом хорошо спится, когда находишься...
Он ушел на кухню,a Виктор, присев на стул у окна, вытащил бинокль. Окна были не зашторены, но в гостиной Лакомба он никого не обнаружил. Прошло минуты две, никто не появился. И через десять минут та же картина. Бывший разведчик не на шутку разволновался. Неужели Филиппа вспугнули и он в спешке переселил своих девиц в другое место?
От этого предположения Рене даже пот прошиб и во рту пересохло. Ситуация складывалась простая: Катрин собрала досье на Лакомба, Люсьен передал его какой-то ревнивице, и та могла напугать Филиппа, пригрозить разоблачением, и осторожный сутенер быстренько перебросил свой бордель в более безопасное место. Если это так, то Виктору не повезло. На поиск нового пристанища уйдет неделя, и придется продлевать срок работы Катрин,платить новые деньги, но даже не в них дело. Любая оттяжка в спасении
Алин чревата риском для ее жизни. Если через десять минут никто не объявится, он призовет на помощь Ларош, пусть подключается.
Гийом, шаркая шлепанцами, принес на подносе кофе, сахар и печенье в вазочке.
– Я с детства пью только чай, но время чаепития еще не настало, – заговорил Сотэ, бросив взгляд на старинные часы с амурами, стоявшие на белом рояле. – Через сорок минут. В моем возрасте приходится соблюдать жесткое расписание, чтобы ни желудок, ни другие органы не сбивать с ритма. Что делать, мсье Рене, выкручиваюсь как могу, экономлю на всем энергию, даже на общении с людьми. Ко мне редко кто заглядывает. Вы ведь из разведки?
Виктор кивнул, бросил в кофе два кусочка сахара, стал тихо помешивать.
– Это хорошо, – улыбнулся Гийом. – В детстве я тоже хотел стать разведчиком. Многие мальчишки мечтают о профессии сыщика и уж тем более нелегала в чужой стране. Вы ведь работали в чужой стране?
Виктор снова кивнул.
– Я сразу это понял. Вы не болтун. И это хорошо. Мне нравится, когда люди умеют слушать. И уж совсем не нравится моя Кармен. Это сплошное болтливое бедствие. Но мы вместе уже двадцать Лет, она знает мои вкусы, привычки, распорядок, ей не надо ничего объяснять, и за это я вынужден терпеть ее глупый, несносный характер и вульгарный вкус. Представьте, эта шестидесятилетняя корова обожает комиксы и карикатуры. – Он хрипло рассмеялся. – И еще она страшно сексуальна. До сих пор! Носит черные ажурные колготки, прозрачные блузки, цепляет на бедра всякие резинки и время от времени устраивает мне стриптиз, считая себя неотразимой. Это тоже очень смешно. И страшно возбуждает. Да, вы не поверите, я еще могу возбуждаться. – Он снова
хрипло рассмеялся. – Это кажется настолько невероятным, что сам удивляюсь. И, задумавшись, я вдруг понял: Кармен меня возбуждает своей страшной безвкусицей и вульгарностью. А что еще может возбуждать? Не Венера же Джорджоне или Тициана. Даже Рубенс и Ренуар при всей брутальности их обнаженных богинь пробуждают во мне только восхищение своими формами, игрой света и тени, колоритом и композицией. Безобразное, низменное столь же необходимо человеку, как прекрасное и возвышенное. Без одного не познать другого... – Гийом выдержал паузу, пожевал воздух, как бы сомневаясь в сказанном, но через мгновение, словно очнувшись, неожиданно спросил: – Я сказал «познать»?
Рене кивнул. Гийом пожевал узкими полосками бывших губ, и в его глазах неожиданно сверкнула огненная искра.
– Глупости! Не получить удовольствия, вот что! Ведь то и другое приносит нам чувственные удовольствия. Вкус шампиньонов, ананасов, глоток бордо начала века, даже ложка отвратительной овсянки, которую готовит моя Кармен, – все это ни с чём не сравнимые удовольствия! Потому-то человек и не хочет умирать. Он не хочет Лишаться привычных приятных ощущений! А там этого нет. Здесь юдоль страдания, но все-таки я чувствую, – следовательно, существую. Декарт был полным дураком, выставив в дурном свете всю нацию перед человечеством. Куда бы я ни приехал, мне только и говорят: а, французы, вы все по Декарту живете! Потом доказывай, что мы не умственные дегенераты, а вполне нормальные, полнокровные! – Он улыбнулся, пронзительно взглянув на Виктора. – А вами, я чувствую, тоже верховодит страсть! Хоть вы этого и не понимаете. Ну вот, опять разболтался! Все, ухожу, вы работайте,
а то меня понесло! Вот ведь до чего несносный характер!..
И он снова двинулся на кухню. Виктор бросился к окну, навел окуляры на резкость: никого. Гостиная довольно большая, в центре овальный стол, картины на стенах, живопись неплохая, но не французская. Скорее всего, из России. Не выдержав, он набрал номер мобильного телефона Катрин, поделился своими сомнениями.
– Хорошо, попытаюсь соединиться с нашей дамой. Хотя вообще-то я не имею на это никакого морального права, как вы понимаете. Люсьен мне голову оторвет, если узнает, но вы приглянулись одинокой девушке, так что пойду на служебное преступление! – усмехнулась она и отключилась.
Вчера вечером он пригласил Катрин поужинать. Выбрал знакомое местечко, русский ресторан «Анна Каренина», где любил бывать. Там работал знакомый метрдотель, очень неплохо готовили и цены были умеренные. Виктор пригласил ее без всякой задней мысли, просто для того, чтобы установить нормальный контакт с напарницей и снова поболтать о деле. Иногда в таких пустопорожних разговорах возникают ценные идеи. Важно было придумать, как проникнуть в эту злосчастную квартиру. Если там один охранник, то можно сделать дубликат ключей, ворваться, всех положить на пол, ребят для такой операции Рене бы подобрал. Осталось из старой компании несколько крепких гвардейцев. Лишь бы только не вышло перестрелки. Вот в чем проблема. Но Катрин, закурив, неожиданно перевела разговор на своего шефа, заявив, что Люсьен слишком правильный, потому что до сих пор ни разу не изменил своей жене.
– Вы ведь вместе работали в России? – глотнув
виски и облизав губы, проговорила она. – Неужели там не ходили по девочкам?
– Не получалось, – пожал плечами Рене. – Настоящий разведчик вовсе не похож на Джеймса Бонда, внешне он довольно скучная фигура...
– А вы, и в отставку выйдя, остались таким же скучным? – надув губы, кокетливо спросила она. – После ужина мы можем поехать ко мне. Я не замужем, как вы успели заметить, и живу одна. Даже милого дружка нет. Всех разогнала. Это случилось неделю назад, тогда я никого не хотела видеть. А теперь, кажется, начинаю испытывать дискомфорт. Вы никогда не испытываете дискомфорта по этому поводу?
– Я не люблю мужчин.
Она расхохоталась, пригубила виски, жадно поедая его глазами.
– А я, знаешь ли, люблю мужчин... с юмором. – Она перешла на «ты», отбросив всякие церемонии.
После двух глотков виски сознание Ларош затуманилось. Ни к русской семге, ни к красной икре, ни к своим любимым тартинкам с гусиной печенкой – Рене расщедрился на хорошие закуски, забыв о жесткой экономии, – его милая напарница даже не прикоснулась, проглотив маринованный грибок и пару фаршированных оливок.
Когда принесли второе ,– Катрин сама выбрала жареную осетрину, – она взяла лишь листик салата, вишенку и маслинку, ко всему остальному не прикоснулась, зато ее бокал Виктор наполнял виски уже в третий раз.
– Ты на диете? – не выдержав, спросил он.
– Сегодня нет аппетита, – отмахнулась Ларош. – С женщинами так бывает. Хочешь, съешь мою рыбу! Ты же мужик, ты должен есть!
– Нет-нет, спасибо! Я сыт отбивной.
– Ты ж мой котик!
Однако, к его удивлению, после третьей порции виски Катрин неожиданно протрезвела, перестала открыто с ним кокетничать и томно облизывать губы, превратившись в нежную и трогательную даму,какими часто оказываются одинокие женщины. А протрезвев и окинув зал ресторана, наполовину заполненного посетителями, Катрин поморщилась.
