Текст книги "Ворошилов"

Автор книги: Владислав Кардашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Это горячее и проникновенное послание тронуло Репина. Вскоре в письме знакомому он признался: «А еще есть лицо, в Москве же, Климент Ефремович Ворошилов! (Получив о нем понятие только по письму, я начал серьезно верить: что Россия жива…)». Болезнь и преклонный возраст, однако, не позволили великому художнику вернуться на Родину.

Горячее участие Ворошилов принимал в судьбе М. Б. Грекова. Впервые картины художника он увидел еще в 1922 году в рабочем клубе, когда приехал инспектировать Новочеркасский гарнизон. Оценив огромный талант художника-баталиста, увидев, какие он таит возможности разработки патриотической темы, командующий поддержал Грекова, находившегося тогда в очень стесненных обстоятельствах.

Художник приехал в Ростов, беседовал с членами РВС округа и выразил желание писать картины на тему «Гражданская война». В его присутствии произошел характерный разговор. Один из командиров засомневался:

– У нас армия без штанов, а мы будем картины писать…

– Ты рассуждаешь неверно, – возразил Ворошилов, – у нас должны быть и армия, и искусство.

Он обещал Грекову привезти из Москвы краски и обещание сдержал. Впоследствии художник писал: «Я встретился с Климентом Ефремовичем Ворошиловым. У него я нашел запросы к искусству того общественного смысла, на основе которого только и может развиваться большое искусство… Оглядываясь теперь на это прошлое, я забываю формальное несовершенство своих вещей и благодарю Климента Ефремовича, что благодаря ему я недаром прожил то время…»

На протяжении последующего десятилетия наркомвоенмор неизменно поддерживал художника-баталиста. Такая помощь была очень важна: в 20-х – начале 30-х годов художники-реалисты подвергались яростным атакам, шельмованию и даже преследованию со стороны представителей «архиреволюционных», «левых» – модернистских, формалистических – течений в искусстве. Картины художников-реалистов не принимались на выставки, их обливали грязью в печати под видом борьбы за «пролетарское искусство». А. М. Герасимов, который сам во многом обязан Ворошилову поддержкой, вспоминал, как однажды беседовал с наркомом об организации очередной выставки к годовщине РККА. Выяснилось, что картины Грекова забракованы: модернисты господствовали в жюри. Лицо Ворошилова погрустнело, и он тихо сказал:

– Эх, обидели старика!

Приехав перед открытием выставки и просмотрев экспозицию, он обратился к устроителям ее:

– Ну а теперь покажите, что вы забраковали… После смерти художника в специальном приказе от

29 ноября 1934 года нарком обороны писал, что «полотна художника Грекова с их беспредельными южными степями, охваченными революционным пожаром, красными всадниками, в дыму кровавых схваток мчащимися навстречу смерти и победе, навсегда останутся ценнейшими жиьыми документами суровой и великой эпохи…». Тогда же по инициативе наркома была создана студия художников-баталистов имени Грекова. Вплоть до последних лет жизни Ворошилов следил за работой студии.

Глубокий знаток народных характеров А. М. Горький видел в нем человека, типичного для русского революционного движепия. Он писал: «Павел Власов – характер также нередкий. Именно вот такие парни создали партию большевиков. Многие из них уцелели в тюрьмах, ссылке, в гражданской войне и теперь стоят во главе партии, напр., Клим Ворошилов и другие такие же талантливые люди». По предложению главы «цеха литераторов» наркома обороны включили во Всесоюзный пушкинский комитет: Горький не без основания полагал, что нарком, влюбленный в стихи Пушкина, поможет пропаганде великих творений поэта, столетие смерти которого пришлось на 1937 год.

Советовался Горький с Ворошиловым и по вопросам современной литературы. В архиве хранится письмо Горького от 29 апреля 1934 года: «Я хочу напомнить об одном Вашем пожелании – дать художественное произведение, посвященное «Обороне Царицына»… За дело взялся Алексей Толстой, а всю подготовительную работу и историческую консультацию мы возложили на т. Минца. Сейчас предварительная работа закончена, и т. Толстой собирается уже писать. Я очень просил бы Вас принять тт. Толстого и Минца и заслушать их сообщение. Как ни много собрано материалов, но без указаний руководителей и активных участников трудно дать богатую, полную пафоса историю борьбы за Царицын. А хотелось бы создать большую вещь!» А. Толстой был принят наркомвоенмором в мае 1934 года, встречались они и позднее. Это, несомненно, способствовало созданию «больших вещей» – «Хлеба» и «Хмурого утра».

В архиве сохранилось и письмо кинорежиссеров Г. Н. и С. Д. Васильевых от 2 ноября 1934 года: «Проработав в течение 17-и лет над звуковой военно-оборонной фильмой «Чапаев» и закончив ее к дням XVII годовщины Октября, мы убедительно просим Вас не отказать в разрешении показать ее лично Вам в любой день и час до выпуска на экраны». На письме резолюция: «Нужно посмотреть. 7.ХI.34 г.».

Обращаются не только писатели, художники, кинорежиссеры. Вот письмо организаторов конкурса на массовую походно-строевую комсомольскую песню для РККА. Жюри (в него входили А. В. Косарев, Д. Бедный, M. M. Ипполитов-Иванов, Н. Я. Мясковский, С. H Василенко и др.) просит: «Зная, какое значение Вы придаете красноармейским песням, хотелось бы до принятия окончательного решения жюри конкурса и определения премий, чтобы Вы согласились прослушать эти отобранные песни…» Ворошилов слушал песни 28 июня 1934 года.

Ворошилов был одним из организаторов Центрального музея Вооруженных Сил СССР, Центрального театра Советской Армии, Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии… И в этих делах нарком обороны видел прямую связь со своим занятием – строительством мощных Вооруженных Сил СССР.

Вместо малочисленной, слабо вооруженной и технически отсталой армии 1925 года уже к середине 30-х годов наша страна располагала массовой, хорошо вооруженной современной армией. В 1936 году в ней насчитывалось 1100 тысяч человек. Значительным было и число соединений, частей: к концу 1935 года советское командование располагало 86 стрелковыми и 19 кавалерийскими дивизиями, 4 механизированными корпусами, 14 механизированными бригадами. Важно отметить, что то были в подавляющем большинстве кадровые войска: наша страна теперь могла позволить себе отказаться от территориально-кадровой системы. Вполне обоснован вывод авторов первого тома «Истории второй мировой войны»: «К середине 30-х годов Вооруженные Силы Советского Союза полностью соответствовали уровню развития экономики нашей страны и задачам ее обороны».

Разумеется, это стало возможным только благодаря неутомимому труду нашего народа, руководимого Коммунистической партией, разумеется, только усилия целой когорты советских военачальников сделали Красную Армию столь могущественной и организованной. Но не может быть забыта и роль Климента Ефремовича Ворошилова в укреплении обороноспособности страны. Признанием его заслуг было присвоение ему 20 ноября 1935 года вместе с четырьмя другими военачальниками звания Маршала Советского Союза.

МАРШАЛ

В середине 30-х годов даже самым оптимистичным современникам было очевидно – новая мировая война не за горами. Акты агрессии следовали один за другим: 3 октября 1935 года итальянские войска вторглись в Эфиопию, 7 марта 1936 года фашистские батальоны без сопротивления заняли Рейнскую демилитаризованную зону; в июле – августе этого же года Италия и Германия начали интервенцию против республиканской Испании, в июле 1937 года Япония приступила к расширению войны в Китае, 12 марта 1938 года вермахт оккупировал Австрию… Последовательность и всевозрастающий размах агрессивных действий убеждали Советское правительство в близости войны.

Нельзя было с уверенностью сказать, где начнется война, на западе или на востоке, где большая опасность грозит нашему государству. Ныне, спустя почти сорок лет после трагических событий Великой Отечественной войны, как-то стерлось, затушевалось в памяти людей, что во второй половине 30-х годов вся страна с волнением и тревогой следила в первую очередь за событиями на Дальнем Востоке.

Японские милитаристы не скрывали своих притязаний на огромные участки советской территории. Они провоцировали многочисленные инциденты: за три года (1936–1938) на границе захваченной японцами Маньчжурии и СССР произошло 231 столкновение, из них 35 крупных. В конце же июля 1938 года у пограничного озера Хасан разыгрался весьма серьезный конфликт, грозивший перерасти в войну.

На этом участке, находящемся в 10 километрах от берегов Тихого океана и в 130 километрах напрямую от Владивостока, уже давно было неспокойно. Японских милитаристов прельщали высоты Заозерная и Безымянная, откуда открывался великолепный обзор на Посьетский залив и бухту Тихую. Захватив высоты, японцы получили бы возможность держать под обстрелом эти важнейшие участки советского побережья.

Советское военное руководство, отдав необходимые указания об усилении охраны дальневосточных границ, в то же время стремилось локализовать конфликт, не дать ему перейти в войну. Поздно вечером 26 июля 1938 года В. К. Блюхер, завершая доклад о положении на границе, спрашивал у наркома обороны: «…7) Прошу разъяснить, как понимать указание об усилении па горе Заозерная, то есть следует ли его понимать как приказ, в котором должны принять участие и части войск фронта, или это должно быть сделано только силами пограничных войск? У меня все. Ответ будут ждать у аппарата».

В 23 часа последовал приказ Ворошилова: «Никакого особого усиления на горе Заозерной, кроме того, что уже там имеется, не предпринимать». На это Блюхер отвечал: «Понятно. Указания приняты к исполнению. 6.15 минут Хабаровского времени. Блюхер».

Однако японские войска довольно значительными си лами вторглись 29 июля на советскую территорию, захватили столь важные высоты Заозерная и Безымянная и стали их укреплять. Теперь не могло быть и речи о сдержанности. 1 августа Сталин и Ворошилов отдали по прямому проводу приказ в кратчайший срок выбросить с нашей территории японцев. Поскольку во время атаки, предпринятой 2 августа, высоты очистить не удалось, нарком обороны 3 августа направил командованию Дальневосточного фронта директиву, в которой требовал сосредоточить в районе конфликта усиленный 39-й стрелковый корпус и 2-ю механизированную бригаду, решительными действиями покончить с японской агрессией и восстановить государственную границу.

Болотистая местность, ограниченное число дорог за трудняли концентрацию войск. Двое суток они подтягива лись в район боевых действий. Удалось сосредоточить свыше 15 тысяч человек, 1014 пулеметов, 237 орудие 285 танков – силы немалые. Ворошилов требовал правильного их применения: «Наступление начинать мощной артиллерийской подготовкой, действия авиации тесно связывать с действиями пехоты, танков и артиллерии».

Во время атаки 6 августа артиллерия и авиация помогли возвратить советские высоты, но японские агрессоры не угомонились, и бои продолжались вплоть до 9 августа, 10 августа японское правительство запросило мира, и советское руководство, всегда стремившееся к дипломатическому урегулированию, пошло ему навстречу. Вечером 10 августа Ворошилов приказал с 12.00 местного времени 11 августа прекратить все военные действия, но одновременно предупреждал: «В случае, если после 12 часов 11 августа 1938 года японские войска все же будут продолжать военные действия, то в этом случае мы действуем с прежней силой… Должны быть применены меры полной постоянной готовности и в особенности артиллерии и авиации…» С 11 августа боевые действия у озера Хасан прекратились, но положение на дальневосточных рубежах оставалось напряженным. Теперь японские милитаристы перенесли свои провокаторские усилия значительно западнее – они готовили авантюру против союзной нам Монгольской Народной Республики.

У озера Хасан Красная Армия впервые после гражданской войны столкнулась с кадровыми войсками империалистической державы. Подобный опыт был важен: обнаружилось, что лобовые атаки подготовленной врагом обороны без сильной огневой поддержки бесперспективны и что само по себе количественное превосходство в технике не гарантирует успеха. Немедленно в боевую и оперативную подготовку войск и штабов следовало внести необходимые коррективы. Генеральный штаб разработал соответствующий проект приказа, и нарком внимательно его рассмотрел. А. М. Василевский вспоминает по этому поводу: «У меня осела в памяти, свежа и до сих пор поправка, внесенная рукою любимого нами К. Е. Ворошилова, в раздел о недостатках в тактической подготовке бойца. Там, где говорилось о слабом умении бойцов при наступлении пользоваться малой шанцевой лопатой, о пренебрежительном отношении к ней, о неумении быстро окапываться при перебежках, что приводило к излишним потерям в людях, К. Е. Ворошилов вписал в приказ (привожу по памяти): «Наш долг добиться от бойца уважения и любви к своей лопате и научить его пользоваться ею так же быстро и сноровисто, как быстро и сноровисто он орудует ложкой за столом». Приказ был утвержден Политбюро ЦК партии.

Между тем и на Западе положение быстро осложнялось. Ободренный безнаказанностью «аншлюса» – присоединения Австрии, Гитлер принялся готовить агрессию против Чехословакии. Когда в середине сентября 1938 года Германия предъявила ультиматум Чехословакии, правительства Франции и Великобритании, связанные договором с этой страной, вместо помощи ей занялись постыдной торговлей с Гитлером. Уступками за счет других стран они думали умиротворить агрессора и достичь своей желанной цели – направить фашистские армии против СССР.

По условиям советско-чехословацкого договора СССР обязался помогать Чехословакии только в том случае, если ей будет оказана помощь и Францией. Несмотря на то, что наше государство не располагало тогда непосредственной границей с Чехословакией, Советское правительство неоднократно заявляло правительству Бенеша, что оно окажет военную помощь, даже если Франция не сдержит своего обязательства, но только в том случае, если Чехословакия сама будет сопротивляться. По приказу Ворошилова с июня 1938 года в Белорусском особом военном округе (БОВО) и Киевском особом военном округе (КОВО) началось срочное формирование крупных армейских групп. К 1 сентября их развертывание было завершено.

21 сентября 1938 года нарком обороны приказал войскам КОВО начать выдвижение к государственной границе, 23 сентября такое же указание получили войска БОВО. Всего в эти дни были приведены в боевую готовность 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, мотострелковая и 12 авиационных бригад. 25 сентября Ворошилов телеграфировал военно-воздушному атташе СССР во Франции для передачи начальнику французского генерального штаба о предупредительных мерах по оказанию помощи Чехословакии: «1. 30 стрелковых дивизий придвинуты в районы, прилегающие непосредственно к западной границе. То же самое сделано в отношении кавалерийских дивизий. 2. Части соответственно пополнены резервистами. 3. Что касается наших технических войск – авиации и танковых частей, то они у нас в полной готовности».

Кроме войск, находившихся в непосредственной близости от границы, был приведен в боевую готовность и второй эшелон: 30 стрелковых и 6 кавдивизий, 2 танковых корпуса, 15 отдельных танковых бригад… Спустя год во время переговоров с англо-французской военной делегацией Ворошилов говорил: «У нас не только войска были готовы, но и правительство, вся страна, весь народ – все хотели оказать помощь Чехословакии, выполнить свои договорные обязательства». Однако правительство Чехословацкой республики, располагавшее многочисленной и хорошо вооруженной армией, поддалось нажиму Великобритании и Франции, капитулировало перед фашистами. Советские войска находились у границы до 25 октября, а затем былл ^олвращены в районы постоянной дислокации.

Теперь угроза войны вплотную встала перед страной. На XVIII съезде ВКП(б) 13 марта 1939 года Ворошилов говорил: «Миролюбивые государства, среди которых имеются и наши ближайшие соседи, мало делают для упрочения мира и подготовки отпора агрессорам. Поэтому мы должны, как и раньше, полагаться только на себя. Мир, благами которого народы Советского Союза пользуются на протяжении более полутора десятка лет, является результатом огромной работы нашей партии, Правительства и всего народа. Мир для своего государства мы делаем своими собственными руками».

Советское правительство стремилось создать преграду фашистской агрессии и настойчиво добивалось результативных контактов с правительствами Англии и Франции. Поскольку в этих странах прогрессивная общественность требовала соглашения с СССР, правительства Англии и Франции пошли на переговоры, не оставляя, впрочем, тайной надежды на то, что им все-таки удастся подтолкнуть Гитлера к агрессии на Востоке.

Всю весну и лето 1939 года по дипломатическим каналам шел обмен мнениями, и англо-французская сторона и кивала всевозможные проволочки, нагромождала искусственные преграды по таким вопросам, которые при доброй воле и искренних намерениях западных партнеров могли бы быть разрешены без помех. Как писал А. А. Жданов 29 июпя 1939 года, «англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сдел ке с агрессорами». Это стало особо очевидно, когда для военных переговоров в СССР была направлена делегация западных стран.

Советское правительство отнеслось к ведению этих переговоров со всей серьезностью. Это видно хотя бы из того, что делегацию СССР на переговорах возглавил нарком обороны Ворошилов. В нее входили: начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников, нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов, начальник ВВС РККА А. Д. Локтионов и заместитель начальника Генерального штаба И. В. Смородинов. В то же время возглавлявший делегацию Великобритании адмирал Р. Дракс и делегацию Франции генерал Ж. Думенк, так же как и их спутники, не были в своих странах достаточно авторитетными лицами, чтобы вести столь важные переговоры. К тому же они получили удивительные по тем обстоятельствам инструкции. Английская военная миссия, к примеру, получила указание «вести переговоры очень медленно» и не забывать, что «Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому следует стремиться к тому, чтобы ограничиваться в военном соглашении возможно более общими формулировками».

Истекали последние недели мира в Европе, десятки миллионов людей с тревогой следили за газетными сооб щениями о подготовке фашистской Германии к войне, а англо-французские военные представители, снабженные подобными инструкциями, «не спешили». 25 июля английское правительство приняло наконец советское предложе ние о необходимости заключить военное соглашение, не лишь 5 августа западные делегации покидают Лондон Они не летят самолетом, не едут курьерским поездом, они…вступают на борт тихоходного пакетбота «Сити оф Экстерс» (скорость не выше 13 узлов!). Переговоры начинаются только 12 августа.

Сразу же выясняется, что советская делегация не только гораздо более авторитетна, но и располагает всеми необходимыми для достижения реального результата полномочиями. Ворошилов зачитывает должным образом офор мленный документ, где сказано, что он и его товарищи уполномочены «вести переговоры с английской и французской военными миссиями и подписать военную конвенцию по вопросам организации военной обороны». Ворошилов спрашивает, имеют ли подобные полномочия англо-французские представители.

И тут выясняется ошеломляющий и в то же время знаменательный факт: письменные полномочия, хотя и очень ограниченные, есть у генерала Думенка, но адмирал Дракс ими не располагает. Он говорит, что «не имеет письменного полномочия; он уполномочен вести только переговоры, но не подписывать пакта (конвенции)».

Ворошилов не поверил своим ушам и во второй раз спросил Дракса, имеет ли тот письменные полномочия, и во второй раз получил отрицательный ответ. Далее последовал такой диалог:

«Маршал Ворошилов… Но полномочия, по-моему, необходимы в письменном виде для того, чтобы взаимно было видно, в каких пределах вы уполномочены вести переговоры, каких вопросов вы можете касаться, до каких пределов вы можете обсуждать эти вопросы и чем эти переговоры могут окончиться. Наши полномочия, как вы видели, всеобъемлющи… Ваши полномочия, изложенные на словах, мне не совсем ясны. Во всяком случае, мне кажется, что этот вопрос не праздный – он в самом начале определяет и порядок и форму наших переговоров…

Адмирал Дракс…заявляет, что если бы было удобным перенести переговоры в Лондон, то он имел бы все полномочия, но ввиду дальности расстояния от Лондона он не может подписать конвенцию без того, чтобы эту конвенцию не видело его правительство.

Маршал Ворошилов под общий смех замечает, что привезти бумаги из Лондона в Москву легче, чем ехать в Лондон такой большой компании».

Этот инцидент сразу же показал Советскому правительству, что его партнеры по переговорам не стремятся к заключению военной конвенции, которая действенным образом сдержала бы агрессора. Тем не менее работа совещания продолжалась.

После первого заседания, так же как и впоследствии, Ворошилов докладывал Сталину о результатах переговоров. Выслушав неутешительные вести, Сталин все же решил не прерывать переговоров и заставить англо-французских представителей ясно определить свою позицию: хотят ли они заключить тройственный союз или нет? 13–17 августа состоялись еще семь заседаний.

Делегации Англии и Франции, следуя полученным инструкциям, старались вести отвлеченные дискуссии и отнюдь не собирались переходить к конкретным решениям, которые в той обстановке только и могли способствовать отпору агрессорам. Дракс провозглашал прописные истины вроде того, что надо «отрезать неприятелю все пути сообщения» или «найти и разбить флот противника», и т. п. Западные миссии даже не согласовали, хотя бы предварительно, план совместных операций против агрессора. В то же время начальник Генерального штаба РККА СССР Б. М. Шапошников на одном из заседаний огласил совершенно конкретный план, гарантировавший пресечение агрессии. По плану предусматривалось три варианта действий: 1) Когда блок агрессоров нападет на Англию и Францию; 2) Когда агрессия будет направлена на Польшу и Румынию и 3) Когда Германия, используя территорию Финляндии, Эстонии и Латвии, нападет на СССР. Ворошилов и его коллеги, откровенно информировав партнеров по переговорам о Советских Вооруженных Силах, заверили их, что в случае подписания военной конвенции Советский Союз готов выставить против агрессора на своих западных границах 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 5 тысяч тяжелых орудий, 9—10 тысяч танков и от 5 до 5,5 тысячи самолетов.

Как сами эти впечатляющие цифры, так и деловая форма, в которой они были сообщены, не оставляли сомнений: СССР действительно стремится к соглашению с Англией п Фрапцией. В донесениях своим правительствам западные представители подчеркивали это обстоятельство. Данные англичан и французов о своих вооруженных силах, которые опи сочли необходимым сообщить на переговорах, были гораздо более расплывчатыми. Все же создавалось впечатление: совместные вооруженные силы трех держав настолько внушительны, что никакой агрессор не рискнет начать войну, если СССР, Англия и Франция выступят против него единым фронтом. Но именно этого и не желали в тот момент правительства Англии и Франции. Совершенно очевидно стало это, когда Ворошилов перешел к кардинальному вопросу переговоров.

В конце третьего заседания, вечером 13 августа, он спросил партнеров по переговорам: «Как данные миссии или генеральные штабы Франции и Англии представляют себе участие Советского Союза в войне против агрессора, если он нападет на Францию и Англию или если агрессор нападет на Польшу или Румынию, или на Польшу и Румынию вместе, а также если агрессор нападет на Турцию? Одним словом, как себе представляют английская и французская миссии наши совместные действия против агрессора или блока агрессоров в случае их выступления против нас?»

Постановка этого вопроса отнюдь не была чем-то новым и неожиданным для западных дипломатов. СССР не имел границы с Германией, и его войска могли вступить в боевые действия с вермахтом, только пройдя по территории Польши или Румынии. Вопрос о такой возможности уже затрагивался во время предыдущих дипломатических переговоров. Но ясного ответа Ворошилов не получил, как ранее и другие советские дипломаты.

Когда на следующий день, 14 августа, он повторил вопрос, генерал Думенк не мог сказать ничего удовлетворительного:

« Генерал Думенк.…Генерал Гамелен думает, а я, как его подчиненный, думаю так же, что наша первая задача – каждому крепко держаться на своем фронте и группировать свои силы на этом фронте. Что касается упомянутых ранее стран, то мы считаем, что их дело – защищать свою территорию… Но мы им окажем помощь, когда они потребуют ее.

Маршал Ворошилов.А если они не потребуют помощи?

Генерал Думенк.Нам известно, что они нуждаются в этой помощи.

Маршал Ворошилов.…если же они своевременно не попросят этой помощи, это будет значить, что они подняли руки кверху, что они сдаются.

Генерал Думенк.Это было бы крайне неприятно.

Маршал Ворошилов.Что тогда предпримет французская армия?

Генерал Думенк.Франция тогда будет держать на своем фронте силы, которые она сочтет необходимыми…»

В ходе дальнейших переговоров выяснилось, что западные делегации не могут ответить на вопрос: будут ли пропущены советские войска через территорию Польши и Румынии? В конце заседания Ворошилов прочел заявление, в котором говорилось: «Советская военная миссия считает, что без положительного разрешения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР, по ее мнению, заранее обречено на неуспех. Поэтому военная миссия Советского Союза не может по совести рекомендовать своему правительству принять участие в предприятии, явно обреченном на провал».

Английская и французская делегации запросили свои правительства, но скорого и вразумительного ответа не получили, да и не могли получить, поскольку правительства этих стран не желали искреннего соглашения с СССР, а переговоры вели лишь с целью оказать давление на Германию, запугать ее возможным соглашением с СССР. Попытки правительств Англии и Франции договориться с Польшей о пропуске советских войск были очень вялыми, а потому и тщетными. 19 августа военный атташе Франции в Польше сообщал в военное министерство после беседы с польскими лидерами: «Завещанная Пилсудским догма, основанная на соображениях исторического и географического порядка, запрещает даже рассматривать вопрос о вступлении иностранных войск на польскую территорию». Меньше чем через две недели на территорию Польши все же вступят иностранные войска – это будут солдаты вермахта! И лишь спустя пять лет в Польшу, многострадальную, истерзанную, потерявшую 6 миллионов своих граждан, придут освободители – и это будут героические советские солдаты! Так политическая слепота польских лидеров-националистов обратилась трагедией для польского народа. В августе же 1939 года французский атташе, следуя безрассудной линии польских правителей, советовал прибегнуть к прямому обману советского руководства: «По согласованию с Беком было признано, что наша делегация в Москве может маневрировать так, как если бы перед поляками не ставилось никакого вопроса».

Однако, когда 22 августа генерал Думенк попытался осуществить этот «маневр», это тут же было разгадано. В длительной беседе Ворошилов изложил позицию советской стороны и, в частности, сказал: «Прошло одиннадцать дней, и вся наша работа за это время сводилась к топтанию на месте. Поэтому я лишен возможности согласиться на участие в дальнейшей работе совещания до тех пор, пока не будут получены все официальные ответы. Я не сомневаюсь, что генерал получил положительный ответ от своего правительства. Но позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна. Поэтому наша дальнейшая работа может свестись к одним разговорам, которые в политике могут принести только вред. Я убежден, что поляки сами захотели бы участвовать в наших переговорах, если бы они дали согласие на пропуск советских войск. Поляки непременно потребовали бы своего участия, их генеральный штаб не пожелал бы остаться в стороне от вопросов, которые обсуждаются и которые так близко их касаются…»

Маршал был прав: даже и в этот момент, за десять дней до начала мировой войны, правительства Англии и Франции готовы были пойти всего лишь на разговоры. Советское же правительство не могло довольствоваться ими: на востоке, в пределах союзной Монгольской Народной Республики, на реке Халхин-Гол, уже третий месяц шла необъявленная война. В ожесточенных боевых действиях участвовали десятки тысяч бойцов, многие сотни самолетов и танков. Каждый раз, возвращаясь с переговоров, нарком обороны с тревогой прочитывал донесения, подписанные комкором Жуковым. Через два года эта фамилия станет известной всему миру, чтобы затем занять в истории нашей Родины место в том же ряду, что и фамилии Суворова и Кутузова. Но то была первая операция, которой привелось руководить Жукову. Начатая 20 августа, она завершилась к 31 августа блестящей победой – окружением и уничтожением японской группировки. Однако 21–22 августа исход операции был еще неясен.

Реальная перспектива войны на два фронта в условиях международной изоляции встала перед правительством СССР. Убедившись в нежелании правительств Франции и Англии достигнуть соглашения, Советское правительство принимает смелое, единственно правильное в той обстановке решение, меняющее международную обстановку: подписывает с Германией договор о ненападении. Он расстроил расчеты империалистов и позволил зыиграть время для укрепления обороны страны.

И тогда, и ныне буржуазные журналисты, дипломаты, историки приходят в ярость при упоминании о советско-Германском пакте августа 1939 года. Это, кстати, служит еще одним доказательством того, насколько пакт противоречил интересам «западных демократий», насколько он в корне разрушал их расчеты на немедленное столкновение Германии и СССР. Искреннее стремление договориться с Англией и Францией со стороны Советского правительства не подлежит сомнению. 25 августа, когда Драке и Думенк нанесли Ворошилову прощальный визит, маршал сказал им: