Текст книги "Ворошилов"

Автор книги: Владислав Кардашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Владислав Кардашов
ВОРОШИЛОВ

ПРОЛЕТАРИЙ

В 80-х годах прошлого столетия путешественник, въезжавший с севера в пределы Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, внезапно и приятно бывал поражен изменением ландшафта. Начиная от станции Попасная, после бескрайних, ровных и несколько однообразных картин южнорусской степи, местность мало-помалу становилась все более лесистой. Железная дорога, подковой обогнув расположившееся в долине реки селение, следовала далее вдоль крутого откоса горы и уходила в лес, тянувшийся по обоим берегам Донца.

Это село называлось Верхнее, оно же – Третья рота и было одним из старейших в том краю. Возникло оно как пограничный пункт в 1720 году, а в 1753–1755 годах здесь по указу императрицы Елизаветы была поселена 3-я рота Бахмутского гусарского полка, состоявшего из сербов и молдаван. Отсюда и название – таких «рот» в Бахмутском и Славяно-сербском уездах насчитывалось то ли 15, то ли 16, соответственно числу их в полку.

Строители Екатерининской дороги намеревались было провести линию прямо через Верхнее, но обыватели заломили за землю такую ни с чем не сообразную цену, что строители предпочли обойти дугой это живописное село. Железнодорожный путь прошел по склону горы.

Вблизи от села Верхнего, между станцией Переездная и разъездом Волчеяровка, на косогоре примостилась сторожевая будка, смотревшая единственным своим окном прямо на рельсы. Здесь 23 января 1881 года у Марии Васильевны и Ефрема Андреевича Ворошиловых родился третий ребенок. Нарекли его при крещении Климентием.

С детских лет были знакомы маленькому Климу меловые кручи берегов извивающегося в глубокой долине Северского Донца, заросшие лесом и кустарниками буераки, глубокие омуты и пронизанные солнцем перекаты реки, где барахтался он с ребятишками. Навсегда запечатлелись в его памяти просторы раскинувшейся кругом степи, наполненные весной неповторимыми ароматами ковыля, типчака, пырея…

Сын путевого обходчика начал жизнь так, как и многие другие мальчишки той поры, – в нужде и в раннем труде. Судьба его отца была своеобразной. Ефрем Андреевич Ворошилов родился на хуторе Воронов Старобельского уезда Харьковской губернии в 1844 году и был шестым сыном в большой русской семье. Крестьянствовать ему, однако, не пришлось – не в свой срок, вместо старшего брата, пошел он в армию, а по возвращении со службы остался без земельного надела, покинул родной хутор и стал работать в помещичьих имениях, на шахтах, на железной дороге – повсюду, где находился спрос на его труд. О своей деревенской родне Ефрем Ворошилов вспоминал неохотно, да и братья не очень-то интересовались его судьбой.

Мария Васильевна Ворошилова, в девичестве Агафонова, была на 13 лет младше мужа. До замужества она не покидала село Боровское того же Старобельского уезда, но по выходе замуж ей пришлось немало поскитаться – семейство Ворошиловых то и дело меняло местожительство. Причиной тому были не только нужда, но и характер ее мужа.

Ефрем Ворошилов был своенравным, беспокойным человеком. Нанимаясь на самую разную работу, он нигде не уживался подолгу. Не мирился с обидами и несправедливостями, а сыпалось их на голову наемного работника множество: и со стороны хозяев, и от слуг их. В таких случаях Ворошилов-старший давал отпор сразу и в результате оставался без места. Можно отметить, что эта же черта – нежелание молча переносить обиды и несправедливость – присуща и Климу Ворошилову.

Неуступчивость Ефрема Ворошилова часто приводила к тому, что ему приходилось подыскивать новое место работы, нередко вдали от жены и детей. Семья бедовала в такие периоды особенно. Детей было пятеро: старше Клима – брат Иван и сестра Катя, младше – Анна и Соня. В отсутствие отца все заботы о большой семье ложились на плечи матери, и она нанималась работать то прачкой, то кухаркой.

Жилось Ворошиловым нелегко. Сверстник Клима вспоминал: «Я с Ворошиловым рос вместе и хорошо его помню. Клим одевался в детстве по-крестьянски. Носил фуражку с широкими полями; черные или голубые сатиновые рубахи были у него. Ходил летом всегда босиком. Жили Ворошиловы очень бедно. Питание было слабое. Борщ постный ели, ржаные галушки, замешенные на воде… В землянке Ворошиловых было очень темно, пол глиняный, обстановка самая бедная: вместо кроватей – нары, вместо стульев – сбитая из досок скамья». Не слишком-то разнообразные впечатления остались у Клима от той поры и сохранились скорее горестные, чем светлые. Помнил он, как играл с сестренками в хате в пятнашки, ударился лбом об угол плиты, лицо залила кровь, и навсегда остался заметный шрам (впоследствии – особая примета в полицейских документах). В другой раз он качался с ребятами на доске, положенной поперек большой колоды. По временам кто-нибудь становился посредине доски и помогал ее раскачивать. Клим тоже хотел взобраться на доску, оперся руками на бревно, и внезапно тяжелая доска прижала ему пальцы: дикая боль, ногти на руках сорваны. Домашнее лечение – примочки, гусиный жир, нашептывание знахарок – и руки постепенно заживают.

Запомнилась ему болезнь и смерть сестренки Сони. Оспа поразила только ее в семье, о противооспенных прививках думать не приходилось. С ужасом и болью следили родные за мучительным угасанием маленького существа…

Крепко сохранились в памяти у мальчика впечатления о жизни помещичьей семьи генерала Суханова в селе Смолянинове. Тайком, сквозь ограду сада наблюдали дети батраков-поденщиков за господами. Костюмы, занятия, поведение господ – все вызывало удивление и любопытство, но особенно нравилась Климу игра оркестра в помещичьем саду – то была первая его встреча с музыкой…

Главное, что запомнил мальчик, – это постоянную нужду и голод. Рано, очень рано пришлось ему думать о том, как прокормить себя и по возможности помочь матери. Особенно нелегко было семье во время безработицы отца – не однажды маленький Клим с сестренкой вынуждены были просить у добрых людей хлеба. Уже на седьмом году жизни он получает вполне определенное и, пожалуй, единственно посильное для ребят его возраста и происхождения занятие.

В двух верстах от станции Юрьевка, рядом с волостным селом Васильевка, раскинулось богатое поместье Алчевского. За 60 рублей в год Ефрем Ворошилов подрядился пасти здесь скот, а его жена – кухарничать. Жить все же было очень тяжело, поэтому на заработки идет сначала тринадцатилетняя Катя, а за нею – и Клим. Вместе с десятилетним напарником Васей каждое утро по пыльной степной дороге, щелкая кнутом, гонит маленький пастушонок стадо помещичьих телят. Так начинает он свой трудовой путь.

Целыми днями гонялись малолетние пастушки за телятами, шкодливыми и беспокойными, особенно в летнее знойное время. Вася был хорошим напарником, не обижал младшего товарища, и в редкие минуты отдыха они вместе разжигали костер, любовались степными далями или же, лежа на спине, глядели в безбрежное, привольное небо, где восточный ветер от Волги и Дона стремительно гнал далекие тучи.

В такие свободные минуты товарищи мечтали, болтали, а иногда и баловались. Однажды Вася, расположившись у костра, вытащил из-за пазухи пачку махорки, подмигнул напарнику:

– Закурим? – и, не дожидаясь согласия, приказал: – Помогай вертеть.

Наделали самокруток.

Выкурили по одной.

– Давай еще?

– Давай, – храбро согласился младший.

Вторая самокрутка прошла гораздо хуже, Клим несколько раз поперхнулся, махорочный дым драл ему горло.

– Что, не можешь больше? – поддразнил Вася. – А я вот могу сколько угодно.

Сызмальства Ворошилов был азартным человеком.

– Я тоже могу, – упорствовал он.

Ребята наглотались дыма до обморока, оставленные без присмотра телята разбрелись, а малолетних курильщиков взрослые обнаружили лежащими без сознания. Этот урок Клим Ворошилов запомнил навсегда и до конца своих дней оставался непримиримым врагом курения.

Уже в эти годы стали проявляться черты характера гордого, не склонного мириться с обидой. Как-то случилось следующее. По вечерам ребятишки собирались в близлежащей степной балке, где хранились дрова для имения, играли в казаков-разбойников, в прятки. Друг друга не обижали, но отличался дерзостью лишь сын приказчика Колька Цыплаков. Пользуясь тем, что ребята боялись его отца, Колька обижал младших и слабых.

Проделки приказчичьего сынка сходили ему с рук, пока он не вздумал «пошутить» так с Климом. Пастушонок не стал откладывать расплату с обидчиком, выбрал подходящий момент и с силой ударил Кольку поленом по затылку. Трудно соизмерять удары в драке, и Клим, видимо, перестарался: обидчик его повалился на землю и стал кататься, крича от боли. Женщина, проходившая мимо с ведрами, поспешила на помощь, окатила Кольку водой, и он очнулся.

– Кто ударил? – сквозь слезы и все же со злобой спросил он стоявших молча вокруг ребят.

Клим и не думал скрываться:

– Я, – он старался быть спокойным. – Понял теперь?.. Попробуй тронь кого-нибудь, еще хуже будет!

Наука подействовала – больше Колька не трогал ребят.

…Около двух лет пас телят Клим, а затем получил «повышение по службе» – стал подпаском у отца и вместе с ним стерег стадо коров. Как ни старались отец и сын, избежать потрав им не всегда удавалось, и тогда следовали выговоры приказчика или, что хуже, вычеты из заработка. После одного столкновения с хозяевами Ефрем Ворошилов в очередной раз бросил работу. Сыну шел лишь десятый год, когда отец, разругавшись с приказчиком, опять ушел искать новое место. Без работы оказался и Клим. К этому времени семья лишилась и Катиного заработка. Она вышла замуж и вместе с мужем, Иваном Ивановичем Щербиной, переехала на Голубовский рудник, где Щербина работал машинистом подвесной канатпой дороги. Мать осталась теперь единственной кормилицей семьи. Посоветовалась с зятем:

– Что делать? Неужто ребятам по миру идти?

– Найдется место на руднике и для Клима, – заверил тещу Иван Щербина.

Жалко было матери расставаться с сыном, но ничего другого не оставалось. И Клим пошел на шахту.

Голубовский рудник был уже и в начале 90-х годов большим предприятием. Владельцы его, как и все горнопромышленники России, без зазрения совести использовали детский труд. В России существовали законы, ограничивавшие его применение, но они всегда и везде оставались на бумаге. «Чтобы судить о применении законов, ограждающих детский труд, – писал один из дореволюционных исследователей положения рабочих в Донбассе, – стоит на любом руднике зайти в здание углеподъемных или других машин или же в так называемое «ламповое отделение…». В этих помещениях, особенно в «ламповых», воздух которых до такой степени насыщен парами наливаемого в лампы бензина, что вызывает головокружение и тошноту, вы увидите целые вереницы крошек-мальчуганов. С бледными, истомленными лицами, перепачканными копотью и сажей, с черными руками, замасленные донельзя, быстро движутся они по огромному зданию под недремлющим оком десятника».

Никого, по сути дела, не интересовал возраст малолетнего работника. «Большинству из них, – писал тот же автор, – трудно дать и 13 лет, сплошь и рядом попадаются дети лет одиннадцати. Но если вы спросите любого, сколько ему лет, он, к вашему изумлению, ответит: «пятнадцать»… Не в интересах и самого мальчугана открыть истину: он может лишиться места, а это открывает перед ним перспективу недоедания и вечных попреков дома».

Клим, разумеется, также не хотел потерять работу и старался изо всех своих детских силенок. Его приобщение к шахтерскому труду состоялось так: дали ему специальный ящик и поставили выбирать примеси из выданного на-гора угля. Рабочий день, как у взрослых, с шести утра до вечера, с двумя перерывами; полчаса на завтрак и час на обед. Мокрый и грязный от угольной пыли, въедавшейся в кожу, таскал десятилетний мальчик тяжелый ящик по крутым штабелям угля. Оступишься – сорвешься вниз, искалечишься, а выпустишь ящик – тогда пропала работа: жалованье зависело от количества набранных ящиков с породой. И за этот каторжный труд – 8, редко 10 копеек в день! К вечеру Клим еле волочил ноги.

Однако, как ни тяжела была эта работа, ни в какое сравнение не шла она с трудом горняка – в этом Клим убедился, когда знакомые шахтеры взяли его посмотреть, как добывается уголек. Навсегда запали в его память узкие и душные штреки, навсегда запомнил он забойщиков, долбивших кайлом, согнувшись в три погибели, а то и лежа, уголь, и саночников, впряженных в постромки тяжелых волокуш.

Да, жизнь и работа на руднике была куда как тяжелой. Но если натуры слабые и податливые в такой обстановке разрушались и гибли, если на большинстве людей работа шахтера сказывалась угнетающе, то для натур сильных, упорных и готовых к борьбе она была закалкой, и тот, кто выдерживал, проявлял характер – мог считать, что он готов к любым жизненным испытаниям. Таков был и Клим: его, уставшего, замученного, интересует и отчего горят электрические лампочки, впервые увиденные им на шахте, и как устроена подвесная канатная дорога, его тянет все увидеть, дойти до всего собственным умом или при помощи взрослых. Смышленого малыша замечают, и вот он уже смазчик машины, подающей уголь из шахты на-гора, он ходит с масленкой и повинуется окрикам машиниста:

– Эй, Кли-и-им! Посмотри, где нужна смазка!

Старательность маленького смазчика и благосклонность механика послужили и причиной тяжелого испытания. Вместе с Климом уходом за машиной занимался пятнадцатилетний паренек. Опасаясь, видимо, конкуренции, он подговорил группу старших ребят, и они, воспользовавшись удобным моментом, избили мальчугана, избили зверски. Очнулся он лишь через несколько дней на койке рудничной больницы.

Болезнь была долгой, и даже спустя несколько лет ощущались последствия избиения – головные боли. Родители на некоторое время забрали сына на соседний, Шепиловский, рудник, но вскоре отец возвратился в Смоляниново. Клим вновь оказался среди сборщиков колчедана в Голубовке, и вновь началась изнурительная, изматывающая работа. Теперь, однако, мальчик окреп, набрался опыта и ухитрялся наполнять по нескольку ящиков породы в день. С гордостью приносил он домой заработанные деньги. Сестра не тратила их, приберегала. Однажды настал день, когда вся семья отправилась выбирать обновы. На свои собственные, кровные деньги купил малолетний горняк рубашку, штаны, полотенца. Особенно гордился он шевровыми сапожками на высоких каблуках.

Головные боли не прекращались, и мать решила забрать сына в Смоляниново. До весны он не работал – мать хотела, чтобы мальчик немного оправился от болезни. Поэтому, когда в гости к Ворошиловым заехал племянник, сын дяди Спиридона, и позвал Клима погостить на хуторе Воронов, родине отца, мать охотно согласилась – ей казалось, что в деревне сыну будет лучше. Вышло, однако, не совсем так – после тяжелого труда отборщика породы ему пришлось познакомиться с долей батрака в хозяйстве богатого крестьянина.

Дядя Спиридон – человек зажиточный, у него много земли, арендовал он и помещичью, держал три пары быков, несколько лошадей, коров, отару овец. Большая семья жила вместе, все трудились с утра до вечера, и все же рабочих рук не хватало. Появление племянника пришлось кстати, и вот он снова пасет скот, как и в имении Алчевского, только на этот раз бесплатно, ведь он «гостит» у родственников.

Через пару месяцев Клим уже заправский батрак и работает на совесть, как и всю свою жизнь. Причина проста: «Я с детских лет был приучен отцом и матерью, да и всей обстановкой, в которой мне приходилось жить, к честному, добросовестному труду. Сказались в этом и особые материнские наставления. Она постоянно внушала нам, детям, добродетельные чувства, приучала быть честными, трудолюбивыми».

Благородная эта привычка сказывалась во всем. Мальчик работал усердно, и, главное, что бы он ни делал – пахал ли, сеял, косил, – во всем и всегда сохранялось у него ощущение того, что он совершает важное и нужное дело. Так рано, очень рано, в тяжелом труде формируется характер юного Ворошилова. Чтобы понять этот характер, чтобы осознать, почему деревенский мальчик – луганский слесарь занял столь видное место в совершенно особенном, уникальном ряду людей, оставивших глубочайший след в истории нашей страны, надо всегда помнить о его отношении к труду. Это одновременно даст возможность постичь, почему он был так любим народом: с незапамятных времен наш народ почитает людей, которые умеют и жаждут трудиться, истинными народными героями у нас всегда называют тех, кто воспринимает труд не как неизбежную, но постылую обязанность, а как радостное, праздничное действо. Это ощущение праздничности труда, как бы тяжел он ни был по временам, сохранил Ворошилов на протяжении всей его долгой жизни.

Дядя не мог пожаловаться на него. Одиннадцатилетний парнишка работал без устали. Осенью, однако, произошел случай, запечатлевшийся в памяти Клима неизгладимой обидой.

Дядя выравнивал глиняную площадку – готовил ток для молотьбы. Клим не работал, отдыхал. Надев единственную свою обновку – неизношенные сапожки, неосторожно вышел он на еще не затвердевшую площадку, не сообразив, что может оставить на ней следы каблуков. Невинная оплошность вызвала бешеный гнев хозяина. С дикими ругательствами бросился он на племянника и швырнул в него вилы. К счастью, промахнулся, но все же рукоятка больно ударила мальчика по плечу; он испугался и убежал. Дяде этого показалось мало, и вечером он отобрал сапожки, отдал их своему внуку, а племяннику бросил изношенные опорки:

– Носи да помни, что с тобой еще милостиво обошлись.

Несправедливость запомнилась, да к тому же батрацкая жизнь становилась с каждым днем тяжелее, и Клим уже подумывал о побеге. Когда ранней весной следующего года за ним приехала мать (она, видимо, почувствовала настроение сына, хотя тот и не жаловался), он решительно сказал, что уедет в Васильевку, к семье.

Была и еще одна причина, побудившая мать взять сына с собой: ей хотелось, чтобы он пошел в школу. Да, вплоть до осени 1893 года, до двенадцати с половиной лет, Клим оставался неграмотным. Учиться ему было некогда, да и негде – в деревнях и поселках, где он жил, школ не было. Между тем родители, в особенности мать, очень хотели, чтобы сын учился. Простые труженики, они хорошо знали: «ученье свет, а неученье – тьма». Правда, мечты матери не шли далее того, чтобы увидеть своего сыночка читающим Псалтырь и Евангелие, но она, как только представилась возможность, послала сына в школу.

В Васильевке земская школа открылась осенью

1893 года, и с трепетом, с жадным желанием учиться переступил ее порог Клим. Поначалу ему не слишком-то повезло – учитель оказался неважным, но все же за первую школьную зиму мальчик научился писать и читать по складам. Дальше дело пошло лучше – осенью в школе появился новый преподаватель, Семен Мартынович Рыжков, – человек, к которому Ворошилов до конца жизни сохранял глубочайшую признательность.

Талантливый педагог, еще очень молодой (ему в

1894 году едва исполнилось двадцать лет), Рыжков сразу же заприметил любознательного и настойчивого мальчика, сумел заинтересовать его, увлечь, направить – и вот Клим начал читать. Сначала это были, разумеется, небольшие рассказы или повести. Постепенно пришла настоящая страсть к чтению, и вскоре Гоголь и Крылов, Пушкин и Лермонтов, Толстой и Тургенев стали его учителями и наставниками. Ученье увлекло Клима, шло оно у него легко и споро. Рыжков даже начал поручать ему читать вслух другим ученикам в классе, проводить несложные занятия. Это еще более привлекло Клима, и он занимался теперь с утроенным старанием.

Молодой педагог всячески стремился привить своим ученикам любовь к родине, к родному языку, литературе, истории. В школе он устраивал вечера, где со сцены ученики читали стихи, плясали, пели. Непременным участником этих вечеров был Клим. Он, кроме того, пел в хоре, созданном церковным регентом Ф. Поляковым. Народные песни, как русские, так и украинские, он сызмальства любил и умел петь, а в хоре ему поставили голос и, главное, научили понимать музыку. Эту любовь Клим Ворошилов сохранил на всю жизнь, так же как и благодарную память о людях, приобщивших его к музыке.

Старательность и рвение позволяли ему наверстать то, что было упущено в раннем детстве. Ясный ум, отличная память и способности сделали его первым учеником в классе. Педагоги и сверстники-ученики впоследствии согласно утверждали, что учился Клим прекрасно. «Учись как Ворошилов», «Читай столько, сколько Ворошилов читает», – говорили родители его одноклассников. Пройдет много лет, и вся огромная страна будет говорить своим защитникам: «Стреляй так, как стреляет Ворошилов!» Так уж повелось у него с детских лет – все делать споро, умело, надежно…

Между Рыжковым и Климом установились теплые, дружественные отношения. Вот что писал Рыжков спустя сорок лет, будучи в эмиграции: «Смуглый, коренастый, с большими, умными глазами, он резко выделялся своей смышленостью, детской непринужденностью, наивной прямотой и независимостью характера, удивительной для его возраста. Он был очень правдив, никогда не запирался в проказах, не перелагал вину на товарищей, не лгал и не подхалимствовал перед своими более счастливыми товарищами… Это был живой, общительный и очень толковый мальчик, всегда жизнерадостный, несмотря на свою бедность, хороший товарищ и ученик». Рыжков, видимо, искренне полюбил ученика, он приглашал его к себе домой, снабжал книгами и говорил коллегам, что Ворошилов – «юноша с будущим». В ту пору, однако, сыну батрака не приходилось подолгу учиться…

Весной 1895 года он вновь вынужден устраиваться работать.

Впрочем, искать работу далеко и долго не пришлось: тут же рядом, у Васильевки, близ станция Юрьевка, на землях поместья Алчевского, где когда-то Клим с Васей пасли телят, уже несколько лет шло огромное для той поры строительство. Донецко-Юрьевское металлургическое общество (ДЮМО) вознамерилось соорудить здесь большой металлургический завод. Одна за другой вырастали доменные и мартеновские печи, бессемеровский и пудлинговый цехи, работа кипела, и строительство напоминало муравейник. Нашлось место и для Ворошилова. Но теперь грамотный подросток мог рассчитывать не только на физическую работу. Его взяли рассыльным в заводскую контору.

Служба была простой – Клим разносил по цехам приказы заводоуправления, собирал сводки. Должность рассыльного имела и то свойство, что давала возможность познакомиться с огромным заводом. Вскоре Клим знал всех начальников, мастеров, служащих конторы и множество рядовых рабочих. С присущим ему желанием все понять присматривался он к сложной жизни завода, о которой ранее не имел и представления.

Через некоторое время ему доверили более сложную работу: отвозить корреспонденцию в почтовую контору, находившуюся верстах в десяти от завода, отправлять и получать крупные денежные переводы и посылки. Для ежедневных поездок ему дали лошадь. Ездить верхом Клим умел с детства и теперь с сумкой через плечо с удовольствием трусил на смирной лошаденке по степи. Лошадей он любил, умел за ними ухаживать и обращался ласково.

Да вот беда, головные боли, последствие зверского избиения на Голубовском руднике, не прекращались, и это иногда мешало исполнению обязанностей рассыльного. Кроме того, и это главное, Климу хотелось иметь профессию, и, конечно, профессию рабочую – его тянуло на завод, в цехи. Так он стал помощником машиниста на водокачке.

Первым наставником Клима был машинист-поляк Сгожельских. Терпеливо обучал он паренька обращению с машинами, разъяснял их устройство и назначение. Клим стремился во все вникнуть. Точно так же прилежен он и в электротехническом цехе, куда его вскоре перевели. Прилежание – немалое достоинство для всякого молодого паренька, а этот к тому же грамотен, постоянно расспрашивает старших об устройстве различных машин. И вот он сначала помощник, затем машинист электрического крана в чугунолитейном цехе. Обычно для того, чтобы проделать такой путь, требовалось два-три года работы, Климу удается это в полгода.

Он понимает, что знания его недостаточны, что надо учиться и читать. Рыжков помогает молодому рабочему, он подбирает книги для Ворошилова, и тот основательно знакомится с классикой мировой и в первую очередь русской литературы. Память у него великолепная, и многое из прочитанного, в особенности стихи, Клим знает наизусть.

Каждый молодой пролетарий той поры имел сундучок, где хранил свое нехитрое имущество. Сундучок Ворошилова уцелел и после революции занял почетное место в музее на родине героя. Примечательно содержание сундучка: в нем было немало книг по естественнонаучным вопросам. Здесь «Популярная астрономия» К. Фламмариона, «Научные основы психологии» В. Джемса, «Звери, птицы и насекомые среднеевропейского леса» В. Гааке, «Вулканы и землетрясения» М. Неймайера и другие – круг интересов молодого рабочего был, как видно, достаточно широк. Так как на заводе не имелось библиотеки – печальное, но обычное для той поры обстоятельство – и книги доставать было трудно, Ворошилов стал выписывать газету «Биржевые ведомости» и очень популярный в дореволюционной России литературный журнал «Нива».

Рыжков познакомил своего ученика с преподавателями школы при заводе ДЮМО. Ворошилов с увлечением играет в спектаклях школьного театрального коллектива. От тех дней у него сохранится любопытный документ:

«Господину Клименту Ефремовичу Ворошилову.

Правление общества учащих и учивших выражает Вам, Милостивый государь, свою глубокую благодарность за горячее содействие в устройстве спектакля в Юрьевском заводе и активное в нем участие. Спектакль дал сто десять рублей шестьдесят восемь копеек чистого сбора, который и пойдет на пособия учителям, впавшим в крайнюю нужду.

Председатель Е. Радаков.

Секретарь С. Рыжков».

Круг знакомств Ворошилова постоянно расширялся. По вечерам со своими сверстниками – рабочими Сергеем Сараевым, Павлом Пузановым, Иваном Придорожко, Епифаном Плуготаренко – он часами обсуждает положение рабочих, события в стране. Многое еще неясно Климу и его товарищам, они еще не готовы к решительной борьбе. Характер Клима толкал его к яростному сопротивлению.

Еще во время учебы в школе, на каникулах, летом, Клим подрабатывал в имении Алчевского: вместе с двумя старшими товарищами обслуживал помещичью молотилку. Работали они от зари до сумерек, получали гроши и решили забастовать. Сказано – сделано: бросили молотилку и ушли. На следующее утро управляющий вызвал всех троих, кричал и грозил расправой с «бунтовщиками», но все же согласился увеличить оплату, приказав, однако, за простой молотилки оштрафовать рабочих. Больнее всего наказали Клима: вычли чуть не весь его заработок – 1 рубль 20 копеек. Управляющий добавил злорадно:

– В другой раз не станет бастовать!

Реакция Клима была неожиданной. «Тут случилось нечто невероятное, – писал он позднее. – Я потерял всякий контроль над собой. Крикнув что-то оскорбительное моему обидчику, я выскочил на улицу и запустил в окно конторы булыжником. Меня пытались догнать и наказать, но я скрылся в ближней балке и с тех пор стороной обходил этот дом…»

Или такой вот случай. Ворошилов на улице не поздоровался с полицейским приставом Грековым, так как не знал его в лицо – тот недавно появился в рабочем поселке. Полицейский счел себя оскорбленным и вознамерился было тут же, на месте, «проучить» молодого рабочего. Однако Ворошилов не позволил себя избить, стал сопротивляться – и оказался в околотке. Отпустил его пристав только наутро, пригрозив «присмотреться». На следующий день о столкновении рабочего с приставом говорил весь завод. Так началось долгое знакомство Клима Ворошилова с полицией.

Вскоре к нему действительно стали присматриваться: обнаружилось, что известный всем шпик по кличке «Москва» ходит за ним по пятам и особенно интересуется тем, что делают молодые рабочие в компании С. М. Рыжкова. Надо сказать, что и учителя инцидент с приставом затронул: честный, вспыльчивый, прямодушный человек, он не стал бездеятельно наблюдать за расправой над своим учеником, имел резкое объяснение с приставом. Полиция вскоре произведя у него обыск. Ничего «опасного» не нашли, да и не могли найти, так как Рыжков не вел среди рабочих революционной пропаганды.

И все же полиция беспокоилась не зря…

Дело в том, что именно в этот период, в 1898 году, на заводе ДЮМО складывается рабочий кружок, один из первых социал-демократических кружков в Донбассе. Организатором его был Иван Алексеевич Галушко, с которым Ворошилов познакомился у матери, где Галушко столовался. Вот что писал о возникновении кружка один из друзей Ворошилова, Дмитрий Паранич: «К нам в Алчевск приехал только что освобожденный из ростовской тюрьмы рабочий-литейщик Галушко. Он привез нам кое-какую политическую литературу.

Клим Ворошилов набросился на литературу, как голодный на хлеб.

Вскоре у нас сколотился революционный подпольный кружок…

Учредителями кружка были Ворошилов, Пузанов и я».

Ворошилов в своих воспоминаниях значительную роль отводит И. А. Галушко. Он был старше и, что самое важное, гораздо опытнее. Именно он после очередной поездки к семье в Ростов привез первое марксистское произведение, с которым познакомился Клим, – «Манифест Коммунистической партии». О Марксе и его учении к тому времени он уже кое-что прочел. Многое в «Манифесте» тогда еще оставалось непонятным, но одно он усвоил твердо: рабочие должны сплотиться, их сила – в единении, и только тогда они свергнут власть буржуазии.

Начав с самообразования, кружок рабочих постепенно перешел к чтению Добролюбова и Чернышевского, а затем и социал-демократической литературы. После отъезда Галушко руководить кружком стал Ворошилов. Теперь кружок пытается расширить свои связи с рабочими, вести среди них политическую агитацию. Собирались небольшими группками в близлежащих степных балках. Все громче звучит голос Ворошилова. «Говорил Клим резко, решительно, чрезвычайно просто и понятно», – вспоминал один из участников встреч. Для того чтобы так говорить, надо было обладать уверенностью в правоте своих слов, а дается она знаниями, и Клим учится. Вскоре он становится инициатором и организатором открытого выступления рабочих.

Между тем полиция не забывала строптивого рабочего. На его квартире был произведен внезапный и тщательный обыск, но ничего противоправительственного найдено не было.

Работал он по-прежнему машинистом крана. Наверху, под самым потолком цеха, где двигался кран, скапливались испарения и газы, шедшие из формовок с раскаленным металлом, здесь было нестерпимо душно.