Текст книги "Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)"

– Неси меня на восток, в Пересечень, только обогни владения белых хорватов, – приказал ему Драгослав.

28

Богухвал проснулся от удара: словно кто-то двинул старого волхва ногой или огрел подушкой.

– А кого мне в лягушку обратить? – возмущённо крикнул волхв, садясь на ложе и протирая глаза. Ответа не было, лишь на соседней кровати зашевелился Кривжа, разбуженный криком учителя.

Богухвал потёр лоб. В голове пульсировала боль, колени дрожали, сердце колотилось, будто волхв только что стал свидетелем чему-то ужасному. Старик поднялся на ноги, опираясь на посох. Наскоро сотворил требу перед идолами Святовита, Велеса и Перуна, стоявшими в уголке, подновил лампаду. Когда глаза привыкли к её приглушённому свету, достал резы, привычным движением высыпал их на стол, перемешал. Ещё раз попросив Святовита и Велеса о помощи, взял первую резу, означавшую то, что сейчас произошло. Наощупь нельзя было понять, какой именно знак изображён на пластинке: просто сторона со знаком была шероховатой, а изнанка гладкой. Богухвал положил резу перед собой изнанкой вверх.

Затем наступил черёд второй резы, показывавшей то, что происходит сейчас, и третьей, дававшей понять, чему надлежит свершиться. Сердце всё ещё билось, словно у новичка, впервые проводящего гадание. По крайней мере, только в те времена Богухвал изо всех сил пытался отсрочить миг, когда нужно будет взглянуть на резы.

Так, всё. Кому скажи: верховный волхв одного из древнейших капищ земли славянской боится гадальных пластинок. И всё же Богухвал то жмурился изо всех сил, то выравнивал выложенные перед ним знаки.

– "Ну же, Богухвал. Открывай глаза".

Дрожащими пальцами он перевернул первую пластинку, чтобы увидеть на ней резу Чернобог. Бог-разрушитель, бог-насмешник, разрушитель границ, поконов и устоев. Если эта реза выпадала в середине или конце, то это означало неправду, обман разума, и расклад следовало повторить заново. В начале расклада Богухвалу она попадалась лишь дважды: перед гибелью Буса и Мирослава, повлекшей за собой нарушение порядка престолонаследования, и во время гадания о происходящем в Заслучье, которое кончилось тем, что волхв на несколько лет лишился силы. Сейчас выпадение такого знака могло означать только одно: что-то пошло не так. Очень сильно не так. Богухвал почти не сомневался, что это связано с темными силами, что собираются в Пересечне. Уж кто-то, а воцарившийся там князь-чужестранец, чуть ли не в одиночку уничтоживший рать Буривоя, действительно мог разрушить любые границы и поконы...

Второй резой оказался Рок. В игру вступали неуправляемые и непредсказуемые силы, на которые пытаться повлиять – всё равно что плыть против течения бурной горной реки.

Богухвал уже знал, какой будет третья реза – и это был первый за много лет случай, когда он был бы рад ошибаться. Но его дар воистину был безжалостен – и третьей выпала Нужда. Реза жестоких испытаний и утрат.

Волхв ненадолго откинулся на стуле, пытаясь осознать увиденное. Беспокойство грызло его изнутри. Крайне неудачный расклад только усилил его, да и удар, разбудивший Богухвала, мог означать только одно – внезапный всплеск чародейства где-то на вверенной его попечению земле. Когда Буривой с варягами оказались на хорватской земле, так тоже было...

Наспех набросив плащ, Богухвал поспешил прочь из своей хижины: нужно было связаться с другими волхвами, чем быстрее, тем лучше. И послать весточку Бранимиру, как бы не пришлось ему прерывать полюдье для срочного похода на уличей.

29

Рогатый Змей – или Хала, как его называли, хотя в полную силу он ещё не вошёл – промчался над землёй белых хорватов так быстро, что Драгослав и Истинные не успели сосчитать до трёх. Вернее, он, вырвавшись из Черной Горы, отворил врата в Бездну – единственную часть Индерии, для него доступную – промчал князя со спутниками сквозь неё и приземлился в Пересечне, где Дитя Бездны уже ожидала, несмотря на предрассветный час, толпа псоглавцев, ведьм и чернокнижников.

Утром по всей земле уличей протрубил военный сбор. Псоглавцы Рхашгарга, давно стосковавшиеся по доброй драке, собирали тараны, камнемётные машины и осадные башни, готовые двинуться через Буг. Черемисы и податные крестьяне спешно мостили новые переправы взамен взорванных: не далее как через три дня по этим свежим доскам предстояло двинуться несметной черной рати.

Хала поселился на заднем дворе княжеского терема, там, где обычно размещалось ополчение на случай войны. Дубравка предложила построить навес для Дитя, но змей отказался, заявив, что ни холод, ни дожди ему нипочём. На этом же дворе и проходили теперь военные совещания: пролезть в двери терема Хала не мог.

Не мог пока Хала и покинуть мир людей. Индерия и тем более Ирий были закрыты для него – для той части его души, что осталась в его теле. Потому противостоять вражеским чародеям предстояло Драгославу, пока Змей поведет войска на битву. На битву, подготовке к которой Драгослав посвятил теперь все свое время.

30

Стоя на холме над Бугом, Драгослав провожал взглядом войска Рхашгарга, сотрясавшие землю мерными шагами кованых сапог. Псоглавцы не пели, даже не переговаривались – лишь в такт шагам позвякивали железные кольчуги. Над лесом зазубренных копий и воронённых скимитаров неспешно парил в восходящих потоках воздуха Хала, по-змеиному выгибая длинные, гибкие шеи. Занимался тусклый зимний рассвет – словно раскалённое железо на востоке небокрая. Сыпал мелкий, как просо, снег, тут же таявший на плащах, знаменах и гриве Кречета.

Спешившись, Драгослав плотнее запахнулся в плащ: холод не мог нанести ему вред, но то и дело задувавший ветер, норовивший бросить за шиворот пригоршню снежной крупы, затруднял сосредоточение.

Вынув из-за пазухи короткий обрядовый клинок, князь очертил по первому снегу заклинательный круг, привычно проговаривая обережные заклятия. Не то чтобы ученик самого Яргайра опасался злых духов – но предосторожность не помешает. К тому же, у обрядового круга было ещё одно важное свойство: очерчивая его, заклинатель словно уподоблялся богу, творящему мир. Круг отделял его от внешнего пространства, как отделяет мир людей круговое море; посох или клинок, который чародей вонзал в середине круга, становился подобием Мирового Древа. Так чародей становился почти всемогущим властителем на той земле, где проводился обряд – по крайней мере, пока он может контролировать струящиеся через него Силы.

Вонзив Иней в землю в середине круга – клинок из светло-синего стал белым, как снежная целина – Драгослав сел на пятки, положив руки на колени. Глубоко дыша, вслушиваясь в шорох снежной поземки, завывание ветра и рокот шагов, он начал входить в транс.

Теперь он парил над своим войском – высоко, выше даже, чем сам Хала. Рогатый Змей, способный видеть тонкий мир, заметил Драгослава, почтительно кивнув ему средней головой. Князь глядел вперёд – туда, где в нескольких верстах вставали из-за пелены снегопада стены Буривойска. Кажется, там ещё никто не ожидал врагов: морок Халы работал как следует.

Драгослав устремился дальше – сквозь туманы Индерии, отделявшие Тот свет от этого, к раскидистому Карколисту, вдоль ствола которого вилась Троянова тропа. Подняться в Вышний мир ему бы, конечно, не дали – но вот устроить неприятный сюрприз хорватским волхвам не помешал бы никто.

31

– Их сметут. От Погибели Аэн Граанны не укрыться ни за какими стенами.

Голос Нискини дрожал. Богухвалу хотелось списать это на молодость и неопытность младшего волхва, но даже ему сейчас стоило огромного труда держать себя в руках. Хотелось рвать, метать и кусать локти.

Древний Змей на свободе, темная рать выплеснулась из земли уличей – а он здесь, сидит в Стольском, и на поле боя ему не успеть. Святовитово войско, Ярослав, последний выживший из приближенных Буривоя... Воевода Келагаст со своими подольскими кметами...

Неприступная твердыня станет для них смертельной ловушкой. Склонившись над чародейским кубком, то и дело смахивая дрожащими пальцами спадавшие на лоб седые пряди, Богухвал глядел в чуть колышущуюся воду, как гибнет цвет хорватского войска.

Трехглавый Змей парил над городищем, словно стервятник, то бросаясь вниз, чтобы обрушить на защитников потоки ледяного воздуха, то снова набирая высоту. Со стрелковых башен и стен в него летели сотни белооперённых стрел, но они лишь щёлкали по толстой шкуре, не нанося Хале никакого вреда. Нескольким метким стрелкам удалось попасть в кожистые крылья или горящие ненавистью и голодом желтые глаза. Они впивались в кожу Змея, явно причиняя ему боль – но недостаточно сильную, чтобы вывести его из схватки. Стрелы из крыльев Змей стряхивал, по-кошачьи потираясь о них головой, стрелы из глаз – сбивал морганием могучих век.

Чародейскую защиту со стен Буривойска он сбил в первую очередь: спикировав на стены города, как на добычу, Хала разломал их, будто исполинский таран. Ведовские знаки, испещряв стены, вспыхнули десятками маленьких солнц. Хала выдохнул сразу три языка ледяного пламени, потекшего по стенам, словно смертоносная синяя река, заковывающая чародейским холодом все, чего касалась. Девяносто кметов сотника Неждана превратились в ледяные изваяния, глядящие в утреннее небо лицами, искаженными гримасами боли и отчаяния. Ползучий иней враз укрыл целую секцию стены от угловой башни до ворот; охранные резы снова вспыхнули напоследок – ещё сильнее, чем прежде – и погасли навсегда.

Хала облетел кругом весь Буривойск, смешав ряды защитников – они, позабыв про боевой порядок, рвались под защиту башен, создавая столпотворение, сталкивая друг друга с лестниц, снова и снова погибая от смертельного холода.

На людей, разбегавшихся разбегавшихся врассыпную, Хала обрушивал другое свое оружие – град размером с куриное яйцо, срывавшийся с инея, покрывавшего его крылья. Псоглавцы, развернув боевые порядки под стенами Буривойска, принялись обстреливать городище горшками с зажигательной смесью и ворохами горящей соломы, добавляя к ледяному аду огненный.

Хала не мог разбить валы, укрепленные Святовитовыми всадниками – был предел даже его могуществу. Но какой толк от укреплений, которые некому защищать?

Над черно-бурой массой псоглавцев взметнулись крючья и осадные лестницы, цепляющиеся за края стен. В городище ещё била тревога, ещё метались под убийственным градом последние люди, не успевшие укрыться в домах – а ревущее море озлобленных зверолюдов уже перехлестнуло через стены. Одержимые застарелой, тысячелетней ненавистью к людям, они остервенело крушили ледяные статуи, еще полчаса назад бывшие кметами воеводы Нискини, выли и скалили желтые зубы, подобно настоящим псам.

Некоторые стрелковые башни ещё возвышались над ревущим морем хаоса. В них нашли укрытие около половины воинов, находившихся на стенах – и сейчас они, зажатые между дыханием Халы и полчищами Рхашгарга, дорого продавали свои жизни, чтобы дать своим товарищам за второй линией укреплений приготовиться к встрече самого жестокого врага из всех, кого когда-либо видела земля белых хорватов. На узких лестницах, где легко мог сдерживать десяток, в псоглавцев вонзались рогатины и мечи, из бойниц летели стрелы и метательные копья. Зверолюды падали, захлебываясь проклятиями и кровавой пеной, но в спину их толкали новые и новые захватчики.

А в небесах кружил Хала, срывая с башен остроконечные крыши и выдыхая внутрь ледяное пламя, способное, казалось, заморозить само Солнце – и башни превращались в полые, забитые мертвецами обледенелые утесы,. Под его раздачу то и дело попадались и псоглавцы, но Погибель Аэн Граанны этого, кажется, не замечал.

В единственное уязвимое место стен Буривойска – ворота – вгрызся таран, подведённый Рхашгаргом. Скоро на улицах городища окажутся лучшие головорезы из тех, кто ещё остался среди вымирающего племени зверолюдов, и Ярославу придётся нелегко вдвойне...

Видеть разгром Буривойска было невыносимо, оторваться от чаши, лишив себя новых сведений – тоже. Пересиливая себя, волхв поднял голову.

– Чертите обережный круг, – сказал он ученикам. – Я иду к богам.

– Учитель? – благоговейно спросил его Нискиня. Юный волхв ещё отцовских телят пас, когда Богухвал вызвал грифона против заслучских ведьм, и слышал об этом только восторженные кривотолки, в которых верховный жрец представал чуть ли не ровней самому Велесу.

– Не "учитель", а делай, что велено, – Богухвал ненавидел себя, когда он раздражался, но сейчас было не до этого. – Нас могут спасти только боги.

33

Драгослав ждал, сжимая в руке Иней. Ветер Индерии развевал его плащ и волосы, кора Карколиста дышала теплом, собранным в сотнях миров, которые соединяло Вечное Древо. Троянова тропа, опоясывавшая все дерево бессчетными тысячами витков, была здесь совсем узкой – в двух-трёх вершках от князя уже начиналась пропасть. Да, сражаться здесь не слишком удобно, даже при том, что у Драгослава было преимущество: он стоял спиной к кроне, и ствол Карколиста прикрывал его слева, в то время как его противнику этот же ствол мешал нанести удар.

Впрочем, вряд ли крепость мечей и ратное искусство значили бы так уж много в грядущей схватке. Куда важнее здесь были чародейские силы.

Далеко внизу Хала и псоглавцы Рхашгарга устраивали резню в Буривойске. Боль, ужас и отчаяние сотен людей, превращавшихся в живые сосульки, гибнущих в огне или от стрел и кривых скимитаров псоглавцев, эхом отдавались в Мироздании. Хала тянул их к себе, питаясь страданиями людей. Драгослав видел Погибель Аэн Граанны умственным взором – как огромный сгусток тёмно-красного свечения, сотканный из сотен нитей, тянувшихся к нему с земли. Эти нити были страданиями гибнущих людей и зверолюдов – и их энергией Хала щедро подпитывал и своего союзника. Эхо предсмертных криков билось где-то на задворках Драгославова сознания, он чувствовал, что уподобляется упырю, пьющему кровь, но каждая новая нить, вплетавшаяся в его душу, была подобна глотку старого вина, пьянила и радовала душу.

Драгослав ждал. Судьба этого боя должна была решиться здесь, на Тропе Богов. Неужто хваленые хорватские волхвы не пошлют вестников к своим обожаемым Хорсу и Свентовиту, чтобы они обрушили гнев небесный на врагов? Ха, тогда победа станет ещё более простой, и жаль, что Драгослав лишил себя радости личного участия в победоносной схватке.

Погрузившись в раздумья, молодой князь чуть было не пропустил миг, когда на Трояновой дороге появился кто-то ещё – он ощущал это обострившимся чародейским чувством. Первой мыслью было, что это Перун решил покарать прислужника темных сил, показавшегося в Индерии – но нет, сзади не доносился перестук копыт боевого коня, и грозой не пахло. Враг шел снизу, из-за поворота, который делала Тропа вокруг ствола. Шагал медленно, прищелкивая посохом и даже что-то напевая – кажется, детскую песенку про усталого бычка. Драгослав против воли усмехнулся. Его враг, кажется, очень беспечен

Или же столь силён, что чувствует себя в совершенной безопасности даже на мировых тропах.

34

Богухвал, шагая по Трояновой тропе, насвистывал первую пришедшую на ум веселую песню, чтобы подбодрить себя. Обычно залитая здесь ярким солнечным светом, звенящая песнями тысяч беззаботных сильфов и русалок, дорога в Город богов сейчас была затянута густым, недобрым туманом.

Впереди волхв чувствовал нечто не столько злое, сколько до ужаса неправильное. Словно чудовищную воронку, засасывавшую в себя боль и страдания людей, что гибли сейчас от рук Халы и ведомых им зверолюдов. Но все же это был не Змей, как Богухвал опасался: Хала, преодолей он древний запрет, заметил бы его сразу же, стоило ему только покинуть тело.

Миновав очередной виток Тропы, Богухвал увидел наконец своего противника. Он ожидал встретить Истинного псоглавца либо же чернокнижника из далёких краев; реальность оказалась несколько неожиданной. Высокий, худощавый юноша в плаще, подбитом беличьим мехом, стоял, нервно поигрывая полуторным клинком синеватой зачарованной стали. Под плащом он явно носил кольчугу, хотя и немного толку от неё на Трояновой тропе. В отличие от воинской знати славянских стран, брившей голову, оставляя лишь один оселёдок, юноша носил длинные, ниже плеч, волосы. В них поблёскивал тускло-синий самоцвет, вправленный в обруч из потемневшей бронзы.

Богухвал пригляделся получше. Что-то знакомое чувствовалось в этом воине, столь странно выглядевшем для ведомого Змеем войска. В том, как он глядел не по-юношески серьёзными серыми глазами, как держал меч, как улыбался в ожидании схватки... Догадка крутилась у волхва в голове, но словно кто-то не давал ей оформиться в законченную мысль: юноша явно был крепко заколдован. Это чувствовалось и по его свечению: духовным взглядом Богухвал видел сердце, горящее ослепительно-красным огнем воина, и золотистое сияние вокруг его головы – божественный дар, которым отмечают людей, способных властвовать и приказывать. Но было в его душе и другое, почти незаметное для несведущих – тонкие темные, пульсирующие нити, опутывавшие, словно паутиной, сердце и разум воина.

Видимо, заметив, что его читают, воин сделал едва заметный обороняющий жест, и свечение враз померкло, став невидимым для Богухвала. В ответ юноша попытался прочесть его – обереги на груди и поясе волхва нагрелись так, что чуть не обожгли Богухвала.

"Силен добрый молодец, для своих-то лет", – подумал старый жрец.

– Гой еси, старче, – противник учтиво, без тени насмешки, поклонился ему. – Нет у меня ни рода, ни племени, ни отца ни матери, а прозываюсь я Князем-Чародеем. А какого ты роду-племени и как зовешься?

– Я Богухвал, роду волхвовского, жрец Святовита, истинное же имя мое лишь Земле-матушке да Небу-батюшке ведомо, – в тон ему ответил волхв, исполняя необходимую перед чародейским поединком обрядовую часть.

– Куда путь держишь? – спросил его тот, кто представился Рогатым Князем.

– В Ирий праведный, богам поклониться да помощи у сил небесных попросить.

– Нечего тебе богам кланяться, не будет помощи от сил небесных. Поворачивай назад.

"А смелости тебе не занимать", – подумал Богухвал. Даже княгиня ведьм, с которой он давным-давно точно так же сражался на Трояновой тропе, пока Буривой с варягами штурмовал их терем, не так напрямую отказывала ему в праве прохода.

Они стояли друг напротив друга, глядя глаза в глаза. Богухвал шел вперёд, выставив посох перед собой. Чем дальше, тем было труднее: воин творил волшбу, связывавшую ноги. Простой человек бы уже рухнул наземь, Богухвалу же просто казалось, будто он ступает по илу, норовящему засосать его ноги. Неудобно, но ничего опасного.

Князь-Чародей поднял меч как посох, указывая острием в грудь Богухвала. С его губ сорвалось Слово – столь могущественное, что кора Карколиста затрещала, и удивленно зашептала листва.

Богухвал еле успел поднять защиту: удар был такой силы, что сделал бы честь тяжелому всаднику. Юноша запросто мог бы вышибить его с тропы, как былинку, не будь у старого волхва достаточно опыта и сил. Незримый таран заставил его лишь остановиться.

В ответ Богухвал взмахнул посохом сверху вниз, словно пришибая несносную муху. Враг склонил голову: в этот миг на неё пришелся удар, способный превратить мозг в кашу, вытекающую из ушей, носа и глазниц. Богухвал приготовил второй удар, но тут Рогатый Князь резко выпрямился, поднимая меч и словно перечеркивая пространство над волхвом. Заклинание прервалось на полпути, словно кто-то вышиб воздух у волхва из легких.

Они остановились в аршине друг от друга, собирая силы для нового удара.

35

– Отходите! Отходите, пока мы ещё в силах держать щит! Эту крепость не удержать!

Ярослав почти кричал, выталкивая простых кметов из гридницы в заднюю комнату. Оттуда из Буривойска вел потайной ход далеко за город – последняя надежда для подольцев выжить, чтобы продолжать войну.

– Мои воины – не трусы, бегущие с поля боя! – возмущался Келагаст. Воеводе было немногим за сорок, единственной причиной, по которой он не мог сражаться в первых рядах, была потерянная когда-то в битве против киевских полян правая рука. Он неплохо обучился владеть мечом, сжимая его в левой, но Ярослав предпочитал видеть его на ристалище или под военачальничьим стягом.

– Нет трусости в том, чтобы отступить из безнадежной схватки. Даже Огнебог Сварожич, не в силах одолеть Матерь Змеев, укрылся от неё в кузнице Сварога. Ты не понимаешь, что ли, Келагаст? Война только начинается, и Бранимиру понадобятся все воины!

Келагаст колебался. Ярослав смотрел из окна гридницы во внутренний двор детинца. Вокруг второй стены бушевало черно-бурое море зверолюдов. Над стенами носился Хала, разбивая хвостами башни, снова и снова обрушивая на обречённые войска ледяное пламя. Лучники из башен осыпали его стрелами, на скорую руку зачарованными Святовитовым войском: серьёзных ранений нанести ему они не могли, но, судя по всему, отпугивали.

Отряд Святовитовых всадников, спешившись и сомкнув стену щитов, держал оборону в воротах. Закрытые от нападения сверху сводом стены, они раз за разом отражали нападения псоглавцев, давая возможность бесконечному людскому потоку влиться в широко открытые двери гридницы.