Текст книги "Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)"
Автор книги: Владислав Рубинчик
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
– Воевать? – Дубравка, кажется, не верила своим ушам. – В числе, меньшем, чем десять тысяч, хазары не придут, а у нас войска почти не осталось, и стены городищ, которые мы только начали отстраивать, вряд ли помогут нам. Ты могучий чародей, мой дорогой супруг, в этом я не сомневаюсь, и один стоишь тысячи ратных мужей, но ведь и хазары искусны в тайных ремёслах – справишься ли с иудейскими мудрецами?
Драгослав слушал Дубравку, не переставая стучать по столешнице и глядеть в одну точку. Княгиня не была уверена, что он придал хоть какое-то значение её словам, но, стоило ей закончить речь, как Драгослав резко поднялся, накинул на плечи плащ и широкими шагами направился к выходу.
– Ты куда, любимый? – взволнованно спросила она.
– Давненько я не летал, а тут и повод подвернулся... Седлайте Кречета! – нетерпеливо бросил он челяди, удивлённо глядевшей на господина: куда-то собрался посреди ночи?
16
Торопливо вскочив в седло, Драгослав свистнул и взвился в воздух. Прямо на глазах у жителей Пересечня, ещё не спавших в этот полночный час, Кречет расправил огненные крылья. Уличи и без того много говорили о том, что новый князь – великий колдун, но всё равно каждое новое чудо, сотворённое им с помощью ведовства Индерии, поражало их как впервые. Долго потом на рынках и подворьях страны уличей распространялись из уст в уста слухи, ещё и преувеличенные молвой, что в ночь за две седмицы до Живина дня кто-то из соседних правителей наслал на Пересечень ужасного беса, но князь поднялся в воздух на своём Кречете и поразил чудовище не то стрелами, сделанными из золота, не то мечом, чьё лезвие состояло из чистого пламени.
– Ты сам, что ли, это видел? – спрашивали недоверчивые слушатели у восторженных рассказчиков.
– Сам нет, но своячнице моей не спалось той ночью, и она видела князя на огненном коне и беса, чернее самой ночи, вот те знак святой!
– Ну, бабы много чего сказывать могут, их послушать, так у нас до сих пор псоглавцы по дворам ошиваются да кикиморы на болота путников заманивают.
– Так не только бабы, многие в Пересечне видели! – следовал возмущённый ответ. Иногда после него завязывались драки: как это наглые инородцы смеют сомневаться в великом могуществе нашего Драгослава?
Но всё это было потом, а пока Драгослав нёсся сквозь ночь на своём волшебном коне. Обычно полёт захватывал его дух, но сейчас ему было не до того: сердце грызла тревога, и князь понукал Кречета, пока он не сказал недовольно:
- Хватит меня гнать, как ромей колесничью лошадь на скачках. Если я выдохнусь, будем назад до Пересеченя по земле добираться. Или вовсе сгинем оба, с такой высоты упасть – косточек не соберёшь.
Волей-неволей Драгославу пришлось умерить пыл, и теперь ему казалось, что плетутся они мучительно медленно, хотя на самом деле скорость их сделала бы честь охотничьему соколу, да и не столь велика была страна уличей, чтобы не успеть домчать до границы и обернуться до рассвета.
За Днепром – широкой синей лентой, извивавшейся среди зелёных лугов и малахитовых лесов – начиналась степь, извечная вотчина кочевников. Тысячи лет она выплёвывала новые и новые орды на земли славян. Чуть ли не от самой Китайской стены и берегов Тихого океана катились волны захватчиков, видевших в плодородных землях Восточной Европы перевалочный лагерь для набегов на богатые города Средиземного моря. И раз за разом славянские земли поглощали степняков – немногим удавалось продвинуться дальше, и лишь о них запоминали летописцы в горделивых каменных городах Греции, Рима и Византии.
Так думал Драгослав, глядя на распростёршееся перед ним разнотравье. Лагерь кочевников виден был издалёка – несколько чёрных пятен на зелёном ковре степи, посреди которых блестели золотистые огоньки костров. Это был передовой отряд – остальная орда поотстала с кибитками, женщинами и возами для добычи.
Драгослав набросил на себя и Кречета Покров Мары – предосторожность не помешает. Теперь даже самый глазастый часовой разглядел бы только пылевое облачко, невесть откуда взявшееся посреди безветрия. Странно, конечно, но чем духи не шутят?
Князь спустил Кречета на землю, крылья сложились на боках жеребца. Иней на поясе Драгослава блеснул холодным сиянием, рвавшимся из ножен. Драгослав успокаивающе положил на него руку: не время для кровопролития.
Встречный порыв ветра донёс до них запах пота, похлёбки и чадящего костра вместе с грубой, гортанной речью. Драгослав прочёл заклинание Птичьего Слуха, речь кочевников стала понятной, но ничего толкового он не услышал. Спорили о том, кому в дозоре стоять, да жаловались, что соскучились по доброй схватке. Его, кажется, никто не заметил.
– Это не хазары. Хазары пахнут по-другому, и вокруг них вьются духи, посланные иудейским богом.
– Вот как. А кто это по-твоему, Кречет? Какие-то их подданные, которых опять на нас натравили?
– Может, да, а может, и нет. Кто из нас двоих Птичьим Слухом владеет?
– Так Птичий Слух же только понимать речь позволяет. Он не определяет языка: для меня нынче хоть франк, хоть хазарин, хоть китаец – одно речь славянская, а наговорит Птичий Слух какой-нибудь арапин – для него и я по-арабски заговорю.
Они брели вдоль цепочки постоев, вслушиваясь в разговоры и рассматривая находников. В передовом отряде было их немного – не больше трёх-четырёх сотен, но страх парня-гонца был понятен: степняки никогда не приходят малым числом. Впрочем, с этими-то Драгослав мог бы попробовать справиться, а там, быть может, и с главарём орды говорить легче станет.
Оглядевшись, князь заметил невдалеке невысокий курган, увенчанный каменной бабой. Черты её подстёрлись от времени, ветров и дождей, но всё ещё были узнаваемы. У подножия бабы горел костерок – кочевники не пропустили единственную возвышенность на много верст окрест.
Припустив Кречета, Драгослав быстро наговорил заклинания, связывавшие огневиков. Цепкие нити, незримые оком простого человека, вплелись в его волосы, свесились свободными концами почти до земли. Теперь князю стоило лишь немного взмахнуть головой, чтобы походные костры кочевников принесли им нежданный подарок.
У подножья кургана паслись стреноженные лошади. Они испуганно заржали, увидев Драгослава даже под покровом Мары, но Кречет успокоил их. Животным ничего не грозило, в отличие от их хозяев.
Степняки – человек тридцать – спали, разлёгшись у костра. Грязные котелки были свалены поодаль, трое часовых откровенно клевали носом, и только один воин бодрствовал. Он сидел на кошме, скрестив ноги, губы его изредка прикладывались к плошке, которую он держал в руках. Глаза неотрывно глядели на пламя; рубин, которым была украшена его лихо заломленная меховая шапка, переливался в отблесках костра. Кажется, этот воин был не меньше чем сотником. Что ж, он бы ему не помешал.
Одним рывком Кречет взбежал на курган. Часовой, сидевший с их стороны, даже не понял, что его убило: вдруг пробежал ветер, пронеслось рядом облако пыли, в нём сверкнула синяя молния, устремилась к нему – отсечённая голова покатилась вниз по склону. Быстрыми ударами Инея Драгослав прикончил ещё несколько спящих. Несколько связующих заклятий потянулись к костру, но князь утихомирил их: не время. Вместо этого он разом погасил костёр порывом ледяного ветра и сбросил покров Мары.
Сотник вскочил, заученным движением выхватив кривой меч. Его глаза, совершенно безумные от потрясения, впились в Драгослава. Ему бы крикнуть на помощь, но, кажется, внезапный порыв ветра, загасивший костёр, и тут же соткавшийся из воздуха всадник на чёрном коне напугали его так, что из горла вырвалось только сипение.
– Поднимай своих людей, человек, по крайней мере тех из них, кто ещё жив, – спокойно сказал Драгослав, глядя степняку прямо в раскосые глаза.
– Ты... твоя... откуда? – только и смог прошептать сотник. Его рука судорожно сжимала саблю, но разумом он опасался, что жуткому ночному гостю обычная сталь не страшна.
– Скоро узнаешь. Но ты приближаешься к моей земле, и потому правила вежливости предписывают тебе представиться первым, не так ли?
– Я Будай из рода Рогатого Змея, сотник Язгудай-хана, избранника Ночи, из земли черемисов! – выпалил степняк.
– Вот и познакомились, Будай. А сейчас ты отправишься прямиком к твоему Язгудаю и сообщишь ему, что он не далее как через седмицу должен прибыть ко мне в Пересечень, за рекой. Для переговоров. Не больше чем с десятком человек.
– Язгудай-хан не склонится перед ночным духом! Он повелевает тысячей таких, как ты. Эй, черемисы! Враг на пороге! – рявкнул Будай, занимая оборонную стойку. Двое часовых вскочили, расталкивая спящих товарищей. Стоянка загудела, как разбуженный улей.
– Не дури, Будай, – сказал Драгослав. – Погляди на равнину!
Он плавно повёл рукой, завладевая вниманием сотника. Будай обернулся, глядя на вереницу золотистых огоньков внизу – лагеря его людей. Несколько пар сонных глаз повернулись вместе с ним. Драгослав тряхнул головой, освобождая связующие заклятия; нити тут же хищно устремились вперёд, удлиняясь и извиваясь, охватили все походные огни, словно ловчими арканами. Князь отдал мысленный приказ и затем снова тряхнул головой, разрывая ставшие ненужными связи, чтобы зря не тратить волшебную силу.
Несколько десятков костров на равнине вспыхнули, будто в них бросили гремучего порошка. Пламя опалило траву, перекинулось на людей; те, кто спал ближе всех к кострам, вмиг сгорели дотла, оставшиеся заметались, силясь сбить безжалостный огонь с одежды и волос. Кое-где это грозилось превратиться в степной пожар, и Драгослав на всякий случай приготовил заклинание дождя.
Будай и его воины стояли, совершенно окаменев.
– Ты сейчас же направишься к своему избраннику Ночи и передашь ему мои требования. Если его не будет в моём городе через седмицу – я спалю к чертям все ваши вшивые полчища. Ясно тебе?
– Ясно... – чуть слышно прошептал Будай.
Драгослав пришпорил Кречета и растворился в предрассветной мгле. Колдовство отняло у него порядочно сил, но дело, кажется, было сделано.
Вернулся он уже почти засветло: небо посерело, звёзды начали гаснуть. Ещё немного – и солнечные лучи сожгли бы Кречета, не успевшего перекинуться обычным жеребцом. Голова болела, словно Драгослав накануне бочку меда выпил, мысли путались, наотрез отказываясь течь плавно, как подобает. Князю нужен был отдых, и желательно – не в одиночестве.
Войдя в спальню Дубравки, он, быстро раздевшись, осторожно лёг на край кровати, чтобы не разбудить княгиню. Обняв Дубравку и зарывшись в её пушистые волосы, он тут же провалился в сон.
17
К удивлению Драгослава, предводитель черемисов даже не заартачился и не опоздал. Уже на третий день утром в Пересечень прискакал посланник со степного порубежья:
– Едут, княже! Язгудай-хан и десятеро всадников с ним, как ты и предупреждал. Мы дали им сопровождение и глаза завязали, чтобы путь-дорогу не разведали, ведём вслепую окольной дорогой. Завтра пред твои очи предстанут!
Драгослав удовлетворённо кивнул. Должно быть, его маленькое чародейство и впрямь неплохо впечатлило диких степняков. Всё-таки хорошо, что это не хазары, их раввинов такими фокусами можно и не пронять.
Язгудай явился вечером следующего дня. Горбатый, скрюченный старик с бельмом на левом глазу и пальцами, судорожно сжимавшими клюку, как-то не слишком походил ни на вождя воинственных степняков, ни на могучего шамана, о котором говорил Будай: те могли бы и омолаживающие чары знать.
Одет Язгудай был в бесформенную грязно-коричневую хламиду, покрытую таким количеством заплаток, что швы от них, казалось, сплетались в замысловатый узор. Отовсюду – с запястьев, лодыжек, шапки, пояса, груди – свисали костяные дощечки с неизвестными Драгославу знаками, отдалённо напоминавшими нечестивые руны псоглавцев. С каждым шагом Язгудая эти дощечки ударялись друг о друга, и даже когда он замер не доходя несколько шагов до стола, по гриднице ещё долго разносился неритмичный перестук.
Воины, сопровождавшие Язгудая, выглядели более достойно: крепкие кольчуги, стальные шлемы, у расшитых поясов – кривые клинки в резных ножнах. Луки и тули со стрелами они, видимо, оставили вместе с конями. В их глазах светилась алчная зависть, когда они рассматривали резной чертог княжеского терема. Впрочем, едва лишь войдя, они дружно поверглись на колени, и лишь Язгудай остался стоять.
– Наша, черемисы от клан Рогатый Змея, привет твоя, избираемый от Рогатый Змея, также некоторый твоя люди, – произнёс шаман таким тихим голосом, что Драгославу пришлось напрячь слух изо всех сил.
"Это будут долгие переговоры", – подумал он. – "Этот Язгудай мало того, что еле говорит по-славянски, так ещё и голос у него, будто на последнем издыхании".
Взвесив все "за" и "против", Драгослав всё же решил сотворить заклинание Птичьего Слуха. Черемис явно заметил колдовство: в его глазах читалось уважение, хотя он и так, судя по всему, был впечатлён силой Драгослава.
– Моя княгиня и я приветствем тебя, достопочтенный Язгудай, – произнёс он, чуть приподнимаясь с трона. – Не утруждай себя славянским языком: я вполне могу понимать твою речь.
Язгудай благодарно поклонился, вернее, согнулся настолько, насколько позволяли горб и старческая немощь. Дощечки снова застучали друг о дружку.
– Избранный Рогатым Змеем звал меня, и я пришёл. Чего же хочешь ты от меня, чародей из земли славян?
– Ты привёл свою орду на мои рубежи. Я могу сжечь вас дотла, и твой сотник Будай уже мог убедиться, что это не пустая похвальба. Но я могу предложить вам нечто другое. На западе от моей страны лежит земля белых хорватов. Правит ими князь Бранимир, не по праву занимающий престол: он отнял его у моей жены, княгини Дубравки, которая нынче сидит перед тобой. Мы уже воевали с ними, я защитил земли уличей, но погибло слишком много отважных витязей. Нынче между нами установилось равновесие: напади они на меня, и с ними станет то же, что с отрядом Будая. Но и я не могу выступить против них, ибо сильны волхвы Стольского и могущественны всадники Святовита, против которых бессильно моё колдовство. Твои черемисы могут встать под мои знамёна – это перевесит соотношение сил в нашу пользу. Что могу дать твоим людям взамен? Богатства, которые вы сможете награбить в белохорватских городах, и славу тех, кто впервые на людском веку захватил Стольское. От края до края мира будут прославлять могущество Язгудай-хана и его Рогатых Змеев. Согласен ли ты на мои условия, Язгудай?
Шаман тихо рассмеялся, но это не было презрительной реакцией на похвальбу Драгослава и его дерзость. В сухом смехе Язгудая чувствовалось облегчение.
– Спрашиваешь, согласны ли мы, о Избранный Рогатого Змея? Да мы за этим и пришли!
Бровь Драгослава недоуменно поползла вверх.
– За этим и пришли? Объяснись. И почему ты называешь меня Избранным?
Шаман снова рассмеялся. Кажется, сила Драгослава внушала ему трепет, но ему приятно было знать что-то, неведомое молодому князю.
– Это будет долгое повестование, славянский чародей. Готов ли ты выслушать его?
– Говори.
– Знай же, что некогда, во времена, когда на берегах Змеиного моря ещё высились величавые города Детей Богини, мои предки были среди любимых детей её. Когда воины с запада пришли, чтобы предать огню и мечу храмы Черной Матери, Змея и Тура, мы бежали с немногими верными далеко на восток, за Итиль-реку, к берегам Гирканского моря. Другие роды черемисов почитают Ош Кугу-Юмо, Великого Белого Бога, который есть то же, что ваш Свентовит или Сварог. Но мы хранили знание, полученное нашими от детей Тьмы-за-Гранью во времена, когда мир был ещё молод, и пронесли огонь истины через тысячелетия гонений. Знай также, что мне, стоящему пред тобой Язгудаю, двадцать лет назад, после поражения Йехезкеля, было видение. Узрел я дитя Великого Змея, заточённое в древнем граде под горами в славянской земле, и велено было мне усиливать мощь, чтобы в один день приёти на помощь ему. Тогда рухнут оковы, и весь мир падёт ниц пред могуществом нового бога, который есть родня старым. Вернутся прежние времена, когда человечество было в покорности у Тьмы-за-Гранью, и она даст тем, кто завоевал мир для неё, великое могущество, а в посмертии – избавление от мук бесконечного отчаяния, уготованных всем живым существам.
– И что же, ты пришёл сюда и привёл своих людей за сыном Змея? Но причём здесь я?
Драгослав уже догадывался, причём здесь он. Те неясные сны и видения, в которых он мчался по выжженной земле, а в небесах парил Змей, те полунамеки, которыми говорил с ним Всевед, обретали зримую форму.
"Пред тобой лежит темный путь, и только от тебя зависит, как ты пройдешь его".
– ...И было явлено мне, что встречу я великого чародея в земле славянской, на коем лежит печать Рогатого Змея, ибо часть души Его в нем. И должен я оказать ему всяческое воспоможение, ибо он есть единственный ключ к освобождению Младого Бога и восстановлению старых порядков, в которые...
Драгослав слушал шамана урывками. Чёрные думы одолевали слишком сильно. Наконец он поднял руку – достаточно разговоров. Надеялся, что рука не будет предательски дрожать: не хватало ещё показать слабость перед людьми.
– Я услышал тебя, Язгудай-хан. Нынче же отдохни со своими людьми, ешь и пей досыта сегодня и завтра. Затем возвращайся к своим людям. Я дам ответ наутро.
– Как будет угодно Избранному Рогатого Змея, – покорно склонился шаман.
"Мокошь-матушка, если он ещё раз меня так назовёт, я сорвусь".
– Прощай до вечера, Язгудай-хан. Отроки отведут тебя в покои для гостей, – Драгослав дал понять, что встреча окончена.
18
Ночью Драгославу не спалось. Слова Дубравки, её слезы бередили душу; он чувствовал, что должен вернуть ей её царство, то, что принадлежало по праву той, кого он полюбил.
Он был готов идти против любой рати мира – с ним была верная чудь и его колдовское искусство, но у белых хорват – могучие волхвы, и Святовитова конница, и могущественные крепости. Даже одна битва против них стоила Драгославу половины войска; как тут не принять предложение Язгудая?
Но ступить на темный путь, служить Змею, которого когда-то низвергли боги, освободить его, чтобы он вновь сеял разорение...
Драгослав долго молился у красного угла. Здесь стояли Перун, и Хорс-Даждьбог, и Сварог, и матушка Мокошь – все светлые боги, был здесь и Велес в своем облике одинокого страника. Драгослав просил богов дать ему ответ – но боги молчали.
А слышали ли они его когда-либо вообще? Всего, чего он добился – добился своими силами. Да, Всевед подарил ему коня и меч – но разве не мог он добыть их и сам? И потом, Хозяин сам говорил, что Драгослав волен выбирать свой путь...
Выбирать свой путь.
Как же следовало поступить сейчас? Отринуть богов, предаться тьме – чтобы помочь Дубравке, высушить её слезы? Или же остаться верным...
Верным чему?
Боги установили порядок, при котором Дубравка терпела унижения в Пересечне, пока Векослава наслаждалась почестями верховной княгини. Боги никогда не отвечали на его мольбы. Боги дали погибнуть Айнегаре. Боги отступали под натиском Белого Христа, и уже на окраинах славянского мира его храмы сменили древние капища.
Да есть ли вообще сила у этих Богов? Быть может, была раньше, когда они сражались с силами тьмы, но силы тьмы никуда не ушли. Значит, вся их сила – лишь помесь гордыни и выдумки? И прав Язгудай-хан – Чернобог, и Черная мать, и их Змей, заточенный в Карпатах, что помогли выжить его народу, сильнее богов света?
Ведь свет есть, пока есть его источник – огонь ли, солнце ли. А Тьма вечна.
Тьма-за-Гранью, как говорят псоглавцы.
Она послала ему воинов, чтобы он мог завершить начатое. Не просто завоевать одно из людских княжеств – утвердить правду, утвердить справедливость, нарушенную владыками Стольского...
Ночную тишину нарушил грохот, на который тут же сбежались слуги. Драгослав резким движением руки скинул резных идолов с красного угла.
– Унесите их, потому что это не боги, а всего лишь изделия из дерева. Я явлю вам мощь истинных богов, – сказал он вбежавшим было слугам.
Опешившие холопы суетливо убрали идолов из божницы, попрятав их по углам. Видать, обезумел князь, что на богов хулу поднял. А может, и прав он? Когда отеческие боги в последний раз помогали уличам?
Рано поутру Драгослав вызвал к себе Дубравку, Айвира и Язгудай-хана, чтобы объявить им свое решение. Да, он готов вести войска черемисов к Карпатам – к земле, что принадлежит Дубравке по праву и к горам, где скован Великий Змей. Да, он принимает то, что даровано судьбой, и отныне именоваться ему Змеиным Князем, возлюбленным Черной Матери.
Язгудай-хан слушал, улыбаясь, Дубравка бросилась Драгославу на шею, подарив благодарный поцелуй. И только Айвир стоял мрачнее осенней тучи.
– Ты вел нас к славе и власти, Драгослав, – сказал чудин. – Но вижу я, что путь твой лежал во тьму, с которой сражались отцы наши и деды. Знай же, что мы не хотим идти твоей дорогой – пусть помогут тебе твои кочевники. Мы же уходим.
Драгослав опешил на миг. Где-то в глубине души он почувствовал укол совести – он порывал с теми, рядом с кем он вырос, с кем он рисковал жизнью, с кем заработал свою славу непобедимого воеводы. Но выбор уже был сделан, и улыбалась Дубравка, предвкушая месть ненавистной Векославе. Заглянув в её глаза, Драгослав понял, что готов на все. И что прав был Всевед, говоря: "Выбрал свой путь – иди им до конца".
– Я не неволю тебя, Айвир. Изберите себе другого предводителя и уходите. Я остаюсь здесь и помогу моей жене вернуть то, что принадлежит ей по праву.
Чудин развернулся и вышел. Многое осталось недосказанным, и в гриднице воцарилась тяжелая тишина. Драгослав порывал со своим прошлым, поддавался на посылы Змея – и там, в глубине темниц Аэн Граанны, Хала ликовал, и его ликование передавалось всем его слугам.
Скоро ему предстояло быть свободным. Снова, как и в старые времена.
Тот, кто нес в себе половину его души, сделал первый – самый важный – шаг к нему навстречу.
19
Долгие тысячи лет миновали с тех пор, как в Беловодье Сварог перековал Мать Змеев, а в мире людей белокожие и светловолосые варвары обрушили каменные цитадели, где взывали к Черной Матери павшие жрицы Орианы. Теперь лишь в укромных тёмных уголках земель, покорённых некогда Светлым народом, оставались ещё культы, почитавшие, как встарь, Тьму-за-гранью и молившиеся о её возвращении.
И вот по сумрачным лесам западной Европы, где скрывались теперь уже от христиан озлобленные и нелюдимые культисты, передававшие из уст в уста нечестивые знания из "Кинокефалиады" и "Культов пеласгов", по далёким степям Азии, по городам Византии и ледяной северной тайге пронёсся клич:
– Дитя Рогатого Змея возвращается, чтобы занять место отца! Повернулось Колесо, и снова восходит солнце Черной Матери и её мужей! Стекайтесь в страну славян, в земли уличей, где куется меч, уже готовый снести головы как варварским богам, так и узурпатору Белому Христу!
И, ведомые этим призывом, поклонники извечной тьмы и впрямь собирались в Пересечень со всех концов земли.
Откуда-то с севера пришли псоглавцы, в огромном числе – почти три тысячи только взрослых особей, как бы не все пережившие почти поголовное истребление, произошедшее в старые времена. Вёл их огромный вожак по имени Рхашгарг, весь покрытый жесткой черной шерстью, если не считать левого уха и ладоней: на них шерсть была рыжей. Вооружён Рхашгарг был тяжёлым самострелом и чеканом таких размеров, что Драгослав, наверное, не смог бы его даже поднять. За Рхашгаргом неотступно, что твои тени, следовало шестеро псоглавцев в бесформенных балахонах, чьи капюшоны полностью закрывали морды. Вокруг их шей, словно виселичные петли, обвивались гадюки, злобно шипевшие на всякого, кто осмелился приблизиться к хозяевам на непочтительное расстояние.
– Истинные, – суеверно шептались при их виде даже закосневшие в служении Мраку черемисы Язгудая.
Истинными среди псоглавцев назывались те, что рождались с одним глазом посреди лба. Глаз этот закрывался толстым мясистым веком, столь тяжёлым, что его нельзя было поднять без посторонней помощи. Всё, на что падал их взгляд, рассыпалось в пыль. Гадюки были их самыми верными слугами и помощниками: Истинные могли видеть только их глазами. Среди псоглавцев служили они шаманами и знахарями; говорили, что только они полностью знают слова загадочной "Кинокефалиады".
От Рхашгарга и его свиты исходила такая ненависть и злоба, что даже остальные псоглавцы предпочитали держаться от них как можно дальше. Стоило им пройти по улице, как собаки начинали остервенело лаять, кошки – шипеть и топорщиться, кони – взволнованно ржать, а дети заходились горьким плачем, причём весь этот гвалт не утихал несколько часов. Чтобы они не мутили народ, Драгослав отправил их на самое хорватское пограничье, в земли, совершенно обезлюдевшие после похода Буривоя. Там Рхашгарг восстановил разрушенные приграничные крепости и разместил в них своих псоглавцев, сам же со своими шаманами и ближайшими приспешниками остановился в Острожице.
Чудь окончательно покинула земли уличей, но войско Драгослава продолжало прирастать. Спустилось по Днепру несколько варяжских ватаг – самых отчаянных и жестоких. За их вожаками, такими как Гудлейб Лютый и Вратислав Сто Черепов, тянулись такие шлейфы кровной мести и ненависти за омерзительные злодеяния, что нигде на Варяжском море не нашли бы они приюта.
Слетались в Пересечень злые ведьмы со всех концов мира и чернокнижники из ромейских, арабских, хазарских и персидских городов, многие со своими кошмарными приживалами – их было больше, чем на самом многочисленном шабаше за последнюю тысячу лет. Некоторые по старой памяти повадились насылать на людей лихорадку, воровать молоко у коров и торговать ядами по удобной цене. Их Драгослав вздёрнул на воротах Пересечня. Приживалы, пытавшиеся было вступиться за хозяев, на собственных шкурах убедились, что Иней рубит порождения Нави так же исправно, как и простых людей.
Люди в уличских городах всё ещё были очарованы Драгославом и его искусством, обратившим горечь поражения в пьянящую радость победы. Волхвов, пытавшихся обличать князя, толпа не просто высмеивала – если им не удавалось скрыться, то их разрывали прежде, чем кметы князя успевали схватить смутьянов.
Потому никто особо не возмущался, когда одним тёплым летним днём Драгослав велел срубить идолы Перуна, Сварога и Велеса по всей стране. Вместо них князь водрузил на своём подворье искусное изваяние Змея, на торжище – медного быка, внутри которого постоянно поддерживалось пламя, а на капище у городских ворот – идол самой Чёрной Матери в три человечьих роста.
Богиня древних жриц глядела на входящих огромными рубинами, вставленными в глазницы, в каждой из восьми её тонких и цепких рук было по кривому мечу. Ноги Черной Матери до колен были перевиты маками, которые, как всем известно, вырастают там, где было пролито много крови. Из её разверстого лона скалился человеческий череп, вокруг талии вился Змей, а у ступней возлежал Бык.
Вся эта композиция была возведена тринадцатью ведьмами и чернокнижниками в одну-единственную ночь, и народ дивился, восхищался да поклонялся.
В деревнях дела шли похуже: народ не то чтобы рвался отрекаться от дедовских Богов в пользу чудовищной восьмирукой женщины. Драгославу не было до них дела, но мятежи в тылу ему не были нужны совершенно, и он приказал варягам составить списки неблагонадёжных жителей. Случись что – и их бы продали в рабство хазарам вместе со всей семьёй.
Черемисы Язгудай-хана откочевали в степи к югу от Буга. Частично покорив, частично вырезав мелкие кочевые орды, ставшие там на постой, они всё лето донимали страну белых хорватов набегами, пробуя на зуб то одну, то другую пограничную крепость.
От Бранимира в Стольском, а тем более от Богухвала и Святовитовых всадников не ускользнуло то, сколь быстро земля уличей превращается в вотчину Мрака, не виданного на славянской земле как бы не с Артамировых времён. Над всадниками Бога воеводой встал Ярослав, единственный выживший среди соратников Буривоя. Он принял решение возвести крепость на границе с уличами, столь могущественную, что никто не смог бы её одолеть.
Денно и нощно вниз по рекам сплавлялись плоты с брёвнами и железом. Днем хорватские рабочие копали рвы, насыпали валы, возводили могучие стены и стрелковые башни, ночами Святовитовы всадники объезжали крепость, налагая заклятия, отгоняющие всякое зло. Псоглавцев они должны были жечь, словно пламя, а чары чернокнижников – рассеивать, едва они были произнесены.
Крепость назвали Буривойском, в честь отца Бранимира и как напоминание уличам о том, что кара старого князя всё равно настигнет их. Строительство шло быстро, к осеннему равноденствию Буривойск был уже закончен, но Драгослав продолжал выжидать.
– Подождём до зимы, когда ударят морозы и скуют реки, – говорил он. – И клянусь Черной Матерью, эту зиму белые хорваты не забудут вовек!
20
Пожелтели и опали листья, зарядили проливные дожди, превратив дороги в непролазные болота. Белые хорваты всё наращивали мощь на границе: весть о новом пришествии Черной Матери привлекла не только союзников, но и противников нового порядка. На счастье Драгослава, большинство славянских народов были заняты внутренними проблемами, а слухи о ведьмах и псоглавцах их правители сочли преувеличенными да отмахнулись от них, как от бабских побрехушек.
Но в Буривойске встало несколько сотен кметов, не считая Святовитовых всадников, возродились крепости по Бугу, построенные некогда против хазар. Черемисы Язгудай-хана несколько раз пробовали их на прочность, но всякий раз их отбрасывали. Просочиться на хорватскую землю удавалось только небольшим отрядам, разорявшим поселения, но решительные действия Ярослава вскоре положили этому конец: в последний день руеня три сотни черемисских налётчиков были окружены и полностью вырезаны неподалёку от границы, после чего Ярослав пересёк Буг и сжёг несколько ближайших стоянок. Среди черемисов начало нарастать недовольство – пока что глухое, но грозящее перейти в открытый бунт против Язгудай-хана и Драгослава.
Псоглавцы Рхашгарга и несколько чернокнижников вместе со своими приживалами попробовали осадить Буривойск, несмотря на прямой запрет князя. Их встретили неприступные стены, заклятые божьими воинами от всякого колдовства; в Острожец псоглавцы вернулись несолоно хлебавши, несколько десятков их так и осталось лежать в хорватской земле.
– Я рассчитывал собрать достаточно сил до зимы и нанести удар по Стольскому, как только ударят морозы. Но Бранимир тоже не сидит на месте, и попытка прорваться через цепочку крепостей грозит мне в лучшем случае жуткими потерями.
