Текст книги "Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)"

Автор книги: Владислав Рубинчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Так говорил Драгослав на военном совете, собранном в промозглый вечер накануне Осенних дедов. По крыше терема барабанил дождь, пламя камина играло тенями на стенах и бликами на окнах. Дубравка и другие приближённые уличского князя казались зловещими тенями в полумраке тронного зала.

– Быть может, пришло время воззвать к Погибели Аэн Граанны? Неужели ты не сможешь пробраться на Кречете к его темнице и вызволить Дитя, а потом вернуться назад? – спросила Дубравка.

– Ну да, хорватские волхвы как раз ждут не дождуться, как я самолично сунусь к ним в пасть. С тем же успехом мне можно просто приехать к стенам Буривойска с повинной головой, – задумчиво возразил Драгослав.

– Я могу вызвать тринадцать могучих шайтанов из Нижних миров, – произнёс Рахим аль-Автан, чернокнижник из далёкой Аравии. – Неужто ни один из них не сможет сломить оборону варваров?

– Всадники Святовита годами учаться противостоять враждебному чародейству и его отродьям. Для твоих шайтанов даже просто подойти к стенам Буривойска будет всё равно что тебе – залезть в раскалённое железо, – донёсся голос Истинного псоглавца, которого Драгослав называл просто Первым.

– Не хочешь ли ты сказать, что какие-то варвары...

– Хочу, – оборвал его псоглавец. – Твои соплеменники совершили ту же ошибку, что и слуги Белого Христа, попросту закрыв глаза на то, что в мире есть множество иных сил, кроме вашего бога. Вы попросту не знаете, с чем вообще нужно бороться, потому да, "какие-то варвары" лучше обучены противостоять черному колдовству, чем вы.

Рахим потупился, пристыжённый. Драгославу даже стало его немного жаль: это был уже не первый раз, когда недооценка "северных варваров" играла с ним злую шутку.

– Боюсь, даже наши смертельные взгляды не причинят вреда стенам, которые защищают всадники Святовита, – продолжил Первый, обращаясь уже к Драгославу. – Но у меня есть другое предложение. Нам действительно нужно как можно быстрее пробудить Дитя, а сделать это можешь только ты, князь людей. Есть другой способ, как тебе попасть к горам, минуя заставы белых хорватов.

– Какой же? – спросил Драгослав.

– Мы можем попытаться прорезать Врата Миров. И ты пройдёшь через мир, где, пожалуй, никто не способен выжить, хотя расстояния в нём преодолеваются невероятно быстро даже без коня.

Над столом повисла тяжёлая тишина.

– Никто не способен выжить? Что там с этим миром не так?

– Там нет... ничего. Ни воздуха, ни воды, ни малейшей жизни. Солнце там давно догорело, и теперь на его месте только бездна, испускающая силу Йир`гхэрваш.

– Что такое этот... иргеваш?

– Лучи, незримые человеческим оком. Они отравляют всё, на что ни попадут; к еде и вещам, которых они коснулись, нельзя даже дотрагиваться, даже подходить к ним близко. У тех, кто попал под Йир`гхэрваш, выпадают волосы и ногти, их рвёт кровью, тело покрывается омерзительными язвами, и они умирают в жутких муках. Нет лекарства, и даже самый могучий ведун не поможет.

Кажется, в голосе Истинного, обычно подчеркнуто бесстрастном, появился страх. Драгослав почувствовал, как по спине пробежал холодок. Даже самые нижние области Пекла казались приятнее, чем описанный Первым мир.

– Итак, ты предлагаешь мне пройти через земли, в которых кто ни побывает – умрёт мучительной смертью, словно они зачумлённые. Вдобавок, там нет вообще никакой жизни – я так понимаю, и духов тоже?

– Духов тоже. В предсмертных судорогах солнце испепелило всё. Это наш мир, князь людей. Мир, из которого мы вышли. Тьма-за-Гранью поглотила его, потому что мы не почитали её надлежащим образом, и то же самое произойдёт и с вами.

– Избавь меня от проповедей, псоглавец, – Драгослав поднял руку, прерывая Первого. Гадюка на шее Истинного зашипела, но не угрожающе, а скорее испуганно. Князь продолжил:

– В мире, лишенном духов, я не смогу творить волшбу. Черт с ним, врата вы откроете, раз уж действительно можете резать грани между мирами. Ладно. Но отправиться туда где моё чародейство бессильно, нечем дышать, а вместо солнечного света – смертельные лучи? Друзья мои, что бы вы сами сделали с человеком, который даёт вам такой совет? Не правда ли, решили бы, что он хочет погубить вас?

Голос Драгослава был ледяным, глаза презрительно буравили шамана псоглавцев.

– Стоит ли мне усомниться в твоей верности, Первый?

– Погоди гневаться, княже! – вскочил другой Истинный. – Не всё так плохо, как тебе кажется. Мы иногда навещаем свой родной мир, хоть на это и способны лишь самые сильные среди нас. Ты могучий чародей, и для тебя пройти через Пепельные равнины вполне по плечу. А на обратном пути нас Дитя Змея убережёт, для его рода такое не помеха.

– По плечу, говоришь? Я человек из плоти и крови. Моя сила – в воинской выучке и навыках заклинателя. Драться там не с кем. Заклинать некого. Вы там как, в духе путешествовали?

– От Йир`гхэрваш уберегают свинцовые доспехи, но они должны закрывать всё тело. Заговорить их так, чтобы в них можно было двигаться, несложно для искусников, собравшихся здесь. Правда, Йир`гхэрваш выжигает силу из колдовских узоров, так что действовать нам всё равно нужно будет быстро. Мы, собственно, так и поступали во время кратких путешествий в родной мир.

– Допустим. Но с воздухом что делать?

– Захватить с собой нескольких духов воздуха?

– Свинцовые доспехи и на них надеть предлагаешь? – недоверчиво спросил Драгослав.

– Ими придётся... пожертвовать, – сказал Истинный.

Драгослав подумал о сильфидах. Весёлые, беззаботные существа, играющие со Стрибожьими внуками, носящиеся на их крыльях, смеющиеся и играющие в воздушных потоках... Они обычно с радостью шли на его зов. Обречь их на мучительную смерть было немыслимо жестоко.

Но люди, доверившиеся ему? Но Дубравка? Но белые хорваты, которые камня на камне не оставят в земле уличей, если он будет медлить?

Драгослав сжал кулаки. До боли, до хруста в пальцах. Сердце колотилось как бешеное, душу изнутри грызли жестокие муки совести.

"Раз избрав самый тёмный из путей, с него уже не свернуть..."

Каким же чудовищем станет он в конце? Если победитель Змея сам оборачивается Змеем, то кем же становится тот, кто подражает его поступкам?

Драгослав окинул взглядом комнату. Задержал взгляд на Дубравке: её лицо тоже было искажено печать тяжёлых дум, но она нашла силы улыбнуться ему. Ответив тем же, князь положил руку на оголовье Инея.

"Назад дороги не будет, я знал это, ещё когда согласился на предложение Язгудая, если не тогда, когда принял власть над Пересечнем. То, что должно быть сделано, будет сделано, и пусть лучше грех ляжет на мою душу, чем на кого-то ещё".

– Все свободны, – наконец произнёс он. – Все, кроме вас, Истинные. Нам с вами ещё многое предстоит обсудить.

Особенно резкий порыв ветра разбил об окно пригоршню дождевых капель, завыл в перекрытиях крыши. Драгославу показалось, что это сильфиды просят его пощадить их, не предавать ужасной погибели, но он прогнал от себя эти мысли.

"Чего ты ещё ждал на этом пути? Танцев с русалками на цветочных полянах и увеселительных поездок на миленьких единорожках?"

То, что должно быть сделано, будет сделано.

21

Подготовка растянулась на несколько дней. Под руководством Истинных там, где должны были отвориться Врата в Пепельный мир – на пустыре за Пересечнем, в стороне от дорог, полей и селений – был сколочен деревянный сруб. Его стены изнутри обшили свинцом, чтобы губительные лучи, о которых говорили псоглавцы, не вырвались из Врат, отравив всё кругом.

Несколько кузнецов, хоть и удивляясь странному поручению, выковали шесть полных доспехов из свинца. Неподъемные пластины затем были обшиты непроницаемой, грубой тканью, а поверх на них наложили защитные заклятия, испещрив белое полотнище ровными рядами витиеватых знаков. Драгослав собирался наложить ещё и облегчающие чары, но Истинные остановили его.

– Они не понадобятся тебе по ту сторону Врат, княже. Там нет не только воздуха, но даже и тяжести земной. Даже в свинцовой броне мы будем там весить не больше котёнка. Потому-то я и говорил, что мы даже не заметим расстояния: в один шаг мы будем покрывать как бы не полверсты.

Драгослав пожал плечами. Кажется, пока что доверять Истинным ещё можно было. Они делали для себя всё то же самое, что и для князя, и умирать вроде бы не спешили.

Приготовления были закончены на восьмой день – дождливым, туманным, промозглым осенним утром. Накануне Драгослав всю ночь ставил ловушки на сильфид, заковывая их в Иней, который он использовал как посох. Испуганные крики духов воздуха, их жалобные мольбы и тихий плач всё ещё отдавались эхом в его голове и муками совести – в душе, тем более что обрекал он их на судьбу хуже смерти. Вряд ли они отыскали бы дорогу назад в человеческий мир там, где лучи мертвого солнца испаряют духов, как воду на огне.

Свинцовые доспехи давили на плечи, сильно сжимали грудь, делая дыхание почти невозможным. Драгослав еле переставлял ноги, и дорога от места, где он спешился, до порога деревянного укрытия заняла, по ощущениям, полчаса. Больше всего он боялся упасть, поскользнувшись в осенней грязи: казалось, что подняться уже не сможет.

В самом здании Истинные подняли друг другу веки. Придерживая их руками, они устремили свои взгляды в самый дальний угол. Свинец раскалился, в воздухе стало жарко, но деревянная обшивка вроде не загорелась: здесь дождь сыграл князю на руку.

Драгославу доводилось слышать о силе взгляда Истинного псоглавца. Во времена, когда они ещё не измельчали, Истинные могли сжигать целые войска и города. Даже сейчас его спутники наверняка бы не оставили бревна на бревне от этой избушки уж точно, если не от половины Пересечня.

Правда, сейчас они не собирались разрушать никакие рукотворные постройки. Взгляды Истинных были нацелены в одну точку, но не на саму стену, а словно бы за неё – они и впрямь пытались прорезать саму ткань мироздания, границу, непреодолимую для людей. Под свинцовыми доспехами не было видно вздувшихся желваков и вен на шее и висках, но невероятное напряжение чувствовалось в самих позах Истинных.

Наконец в углу поднялось марево, похожее на то, что возникает над огнём, но что-то в нём было не так. В следующий миг там словно бы вспыхнуло новое солнце, резанув Драгослава по глазам так, что он ненадолго ослеп. В спину, словно добрая булава, ударил порыв ветра, невесть откуда взявшийся здесь; дверь и форточки застонали на петлях, готовые сорваться. Пол накренился, прокрутился, синее сияние заполонило всё вокруг, Драгослава и его спутников потащило куда-то по направлению к углу строения. Ветер завывал, дул в спину, толкал их ещё сильней, Драгослав влетел в угол, врезавшись прямиком в ослепительно сияющий шар.

Он ожидал обжигающей боли, но вместо неё ощутил только невероятную лёгкость, будто враз сбросил не только свинцовые доспехи, но и большую часть тела. Сияние начало гаснуть, ветер – утихать. В тот же миг Драгослав запустил подготовленное им заклинание, создававшее вокруг него и псоглавцев воздушный пузырь из плоти захваченных им духов.

И сделал первый вдох на Пепельных равнинах.

22

Повсюду, насколько хватало глаза, простиралась безрадостная тёмно-серая равнина. Ни травинки, ни куста не росло здесь, лишь иззубренные скалы кое-где нарушали единообразие картины. Не было слышно ни пения птиц, ни стрекота насекомых, даже ветер не дул. Сверху лился блёклый, слабый свет, но толку от него было немного. Только заставлял скалы, булыжники и путников отбрасывать резкие, непривычно длинные, чернильно-чёрные тени, испещрявшие унылую равнину, подобно старческим морщинам.

– Добро пожаловать на нашу родину. Когда-то этот мир кишел жизнью, как и твой, княже. Здесь были реки, горы, леса и города, населённые сотнями тысяч наших предков. Сейчас от них не осталось даже воспоминаний. Даже руин.

Голос Первого не выражал никаких чувств. Драгослава передернуло: если бы такое случилось с Индерией или землёй уличей, он бы, наверное, плакал навзрыд, только ступив на опустошенную землю. С другой стороны, прошли бездны времени – десятки, если не сотни, тысяч лет, для псоглавцев их родная земля наверняка уже отошла в область смутных, полузабытых легенд.

– Ты так спокойно говоришь об этом, – заметил Драгослав.

– Мы научились смиряться с неизбежным, – всё тем же ровным голосом сказал Первый. – Тьма-за-Гранью пожрала солнце нашего мира, и оно обрушилось на него огненной волной, испепелившей даже сами скалы. То, что ты видишь – это обмылок нашего мира, от силы одна десятая того, чем он был когда-то. Тьма-за-Гранью могущественна, ибо она есть сама неизбежность. Но она и милостива к тем, кто служит ей: нам, как видишь, она дала возможность спастись и приготовить её приход в другом мире.

– То есть, когда освободится Рогатый Змей, то же самое ждёт и мой мир?

По спине Драгослава пробежал холодок. Не стоит задавать вопросы, ответы на которые столь же очевидны, сколь неприятны.

– Он в любом случае освободится, рано или поздно. И вознесётся ли твой народ, как некогда вознеслись мы, или сгинет в одночасье, поглощённый огненной волной, зависит только от тебя.

– А боги, хранящие наш мир? Неужели они ничего не смогут сделать?

– Вы, люди, как дети, – рассмеялся псоглавец. – Маленькому ребёнку тоже кажется, что его отец и мать – сильнее всех на свете и могут защитить его от любой беды. Но приходят могучие враги, сжигают дом, убивают родителей и продают ребёнка в рабство – и как поможет ему вера? Мы тоже верили в богов, князь людей. Мы считали, что они оградят нас. В каждом нашем городе возвышался великий храм в честь Солнца, где собирались люди для пышных богослужений. И вот оно, Солнце!

Псоглавец поднял руку вверх, указывая на небо. Драгослав поднял глаза вслед за его жестом.

Солнца не было. Небо, сероватое, как на рассвете, залитое бледно-серым свечением, блестело несчётным количеством ярких белых звёзд. Над востоке неба вздымалась, подобно исполинской радуге, дуга бледно-синего цвета. От неё и исходило то свечение, что отбрасывало так поразившие Драгослава чернильно-чёрные густые тени. Немного не доходя до линии горизонта, арка изгибалась, превращаясь в полукруглую светящуюся линию, из-за которой на первый взгляд можно было подумать, будто на горизонте плещется море. В самой арке звёзд видно не было.

– На этой половине нашего мира вечные сумерки под сиянием того, что осталось от солнца. На противоположной – такая же вечная ночь. Здесь, кстати, всё равно холодно, настолько, что мы бы вмиг превратились в ледышки, если бы не воздух, который ты призвал.

Краем разума Драгослав услышал испуганные стоны: духи воздуха, захваченные им, поняли, какая судьба ждёт их под лучами умершего солнца. Они бились, как рыбы в сетях, пытаясь вырваться, вернуться назад, где уже успела почти затянуться прореха в ткани мироздания – но чары Драгослава держали крепче любой нити.

– Нам пора, – бросил князь. – Долго они не выдержат, а путь, насколько я понял, неблизкий. В какую сторону, кстати?

Первый указал на запад, в сторону, прочь от сияющей в небе арки. Где-то вдали посреди моря из теней вставал округлый холм, почти ничем не отличавшийся от остальных.

– Туда. На глаз здесь расстояния определять сложно, но и преодолевать их куда быстрее, я уже говорил. Успеем.

Драгослав сделал шаг. Земля ушла из-под ног, словно какая-то рука, схватив его, подняла высоко к небесам. На миг он увидел Пепельную пустошь с высоты птичьего полёта – исполинская серо-чёрная чаша, перекинутая вверх дном под обессилевшим серебристым небом. Земля рванулась вниз, князь рухнул лицом в прах, подняв облако пыли, закрывшей мир от его глаз.

К нему протянулась рука Первого в свинцовой латной перчатке, символы, покрывавшие её слабо мерцали синим цветом.

– Давай осторожно, княже. Мы же тебя предупреждали, что земной тяги здесь почти нет.

– Теперь я понимаю, почему вы говорили мне не волноваться насчёт тяжести доспехов, – сказал Драгослав, осторожно поднимаясь.

Некоторое время Драгослав пытался привыкнуть к непривычно малой тяжести. Сейчас он и впрямь весил не больше кошки, и каждое привычное движение грозило тут же отправить его в новый полёт. На земле, упади он с такой высоты, уже костей не собрал бы, наверное. Стоило ему подумать об этом, как князя тут же замутило.

После ещё нескольких падений, украсивших равнину неопадающими столбами пыли, Драгослав все-таки приспособился к здешней тяжести: нужно было передвигаться скачками, вкладывая в них не больше сил, чем требовалось бы, чтобы встать на цыпочки. Получались прыжки на несколько саженей, кажется, точно так же двигались на руинах родного мира и псоглавцы.

Они устремились к далёкому холму, который примерно соответствовал горам Аэн Граанны в мире людей. Расстоянию в добрых семь сотен вёрст здесь соответствовало, судя по всему, не больше семидесяти, и в час, приноровившись, можно было запросто пройти, вернее, пропрыгать, верст пятьдесят. Усталости Драгослав почти не чувствовал, мутить от постоянных прыжков вскоре перестало, и только крики боли духов воздуха, выжигаемых смертельными лучами, да постепенное угасание чародейских символов вынуждало их торопиться.

И они мчались сквозь безжизненные серые пустоши, то оказываясь на неверном свету застывшей радуги, то погружаясь в непроглядные тени. Каждый неверный шаг сулил полёт и новое падение с высоты в добрую версту, каждый удар сердца приближал к мучительной смерти. Даже верхом на Кречете Драгославу не доводилось преодолевать столь огромные расстояния за такое малое время.

Псоглавцы тоже передвигались прыжками, лишь немногим более уверенными. Как и Драгослав, они то и дело прилагали слишком большое усилие, взмывали почти под купол воздуха и падали лицом оземь. Столбы серой пыли покрыли равнину, словно на ней развела походные костры многочисленная рать. Не скоро они опадут, а отпечатки ног и тел вообще останутся навечно – в мире псоглавцев нет ни ветров, ни дождей, стирающих следы.

– И часто вы сюда наведываетесь? – спросил он Первого.

– Обычные воины – раз в жизни, при посвящениях. Мы, соответственно, чаще, я раз десять бывал. Да толку-то, всё равно каждый раз как заново к этим прыжкам привыкать.

Холм всё приближался, закрыл собой горизонт, знаки вспыхивали всё тусклее, готовые угаснуть в любой миг. Духи воздуха начали умирать, воздушный пузырь, поначалу раздувшийся до доброй версты, сдулся почти вполовину. На вершину холма они буквально влетели, не собираясь проводить под мертвым небом ни секунды больше, чем нужно было.

Истинные встали в круг; ничтожная тяжесть позволила им поднять веки самостоятельно. Шесть глаз уставились в одну точку, и всё повторилось как двумя часами ранее.

– Ложитесь на землю и упритесь в неё что есть силы! – крикнул Первый.

Драгослав бросился ниц. Не успел – поток ветра сбил его с ног, отшвырнул назад. Грудь словно обожгло огнём; телу стало тесно в свинцовом доспехе. Попытавшись вдохнуть, князь с ужасом понял, что дышать нечем. Он открыл рот, забитый пылью – но крика не было. В глаза словно попало раскалённое железо, последнее, что увидел Драгослав – был вздымающийся из мрака холм с серебристым огоньком врат далеко впереди. Боль затопила всё сознание, болела каждая клетка тела, вокруг сознания, кричащего, перепуганного, враз забывшего о гордости и достоинстве, сомкнулась черная пелена...

Чья-то рука схватила его, потащила вперёд, швырнула в отворившиеся врата, но он уже не видел этого. Дуновение воздуха из людского мира отбросило его далеко назад, за пределы изрядно сдувшегося воздушного пузыря, туда, где люди не выживают.

23

Врата померкли, и псоглавцы остались наедине под ночным осенним небом. Погода над землёй белых хорватов была не по-грудневому ясной, далёкие звёзды блестели жемчугом на бархатном небе, неторопливо плыл по небу серебристый полный месяц, тихо шелестели леса, укрывавшие склоны Карпатских гор. Впрочем, выходцам из погибшего мира до этого не было никакого дела, и не только потому, что с точки зрения псоглавцев любоваться природой значит отдавать себя в лапы бессмысленной суеты. Все это – ничто пред ликом Тьмы-за-Гранью, взмахнёт она черным крылом – и не останется ни месяца, ни гор, ни лесов. И звёзды рано или поздно погаснут все до единой, оставив лишь бесконечность мрака и пустоты, в которой души людей будут терзаться голодом, тоской и отчаянием, пока тоже не распадутся в прах.

Дело было в том, что человеческий князь, на которого они положили все надежды, лежал в беспамятстве. Глаза лопнули от перепада давления, и теперь глазницы Драгослава представляли из себя два кровавых озера, из которых вытекали красные реки, стекая вниз по скулам и вискам. Будь это их сородич, они бы, пожалуй, бросили его умирать, но на человеческого правителя Тьма-за-Гранью и её Дитя возлагали слишком большие надежды.

Освободив Драгослава от доспехов и одежды, Истинные оттащили его подальше от Врат, туда, где была более-менее мягкая трава. Она, конечно, успела пожухнуть, а листья с редких деревьев – облететь, но сила жизни чувствуется всегда. Истинные очертили вокруг князя круг, окропив его своей кровью и обозначив ей тёмные знаки, выпивавшие жизнь из земли вокруг, передавая её князю людей. Долго ещё на том месте, куда положили они Драгослава, оставалась проплешина, на которой ничего не росло.

Дыхание людского князя стало ровнее, кровь остановилась, кожа порозовела. Травы внутри круга рассыпались в прах, земля будто сжалась, отдав всю свою силу без остатка, но теперь Драгослав спокойно спал.

– Жить будет, – удовлетворённо заметил Первый, проверив пульс. Сердце билось сильно, но спокойно. – Будет ли он видеть, другой вопрос.

– А почему бы и нет? – спросил Второй. – Мы же видим без помощи глаз. Да, для людей это тяжело, но Избранный Рогатого Змея могучий колдун, каких в этих землях не было уже добрую тысячу лет. Думаешь, ему сложно будет заклясть змей, как это делаем мы? Или ещё что-нибудь выдумать...

– Здесь не в этом дело, – возразил Третий. – Хорошо, видеть он будет. Но не забывай, что по меркам людей Драгослав всё равно будет калекой, что плохо повлияет на его авторитет.

– Люди это полбеды, их можно замирить огнём, мечом и чарами, – снова заговорил Первый. – Рогатому Змею нужна здоровая жертва. Он не примет калеку. И разбираться не будет, видит наш князь или нет. Душа станет непригодна для обряда – и долго же нам придется ждать, пока она возродится снова!

Псоглавцы озабоченно замолчали. Пятый отошёл в сторону от своих товарищей, раскинул в стороны тонкие мохнатые руки, поднял голову к звёздному небу. Змея на его шее вытянулась, медленно оглядываясь по сторонам, будто искала что-то.

Пятый был почти самым слабым среди Истинных стаи Рхашгарга, ему уступал только Шестой, и то лишь в силу молодости. В обрядах он обычно довольствовался второстепенной ролью, прислуживая старшим собратьям или выполняя чисто механические действа вроде перерезания глоток жертвенным животным. Самок у него тоже было немного: они не находили его привлекательным. Не будь он Истинным, был бы самым последним и притесняемым самцом в стае, вечно бегающим с поджатым хвостом. Но у Пятого была способность, которую считали псоглавцы почти утраченной: умения Творцов Плоти.

Когда-то Творцы Плоти, как среди псоглавцев, так и среди дивьего народа, могли превращать в живую плоть глину, дерево и камень. Дивьи лишились этих способностей после гибели Аэн Граанны, псоглавцы – после Артамирова истребления, но остатки навыков всё ещё жили среди отдельных Истинных. В частности, Пятый умел оживлять отрезанные части тел: многие псоглавцы благодаря ему сохранили свои руки и ноги.

– Что ты ищешь, Пятый? – окликнул его Первый.

– Человека. Вряд ли кто заберётся осенней ночью в такую глушь, но чем Тьма не шутит. Глаза человечьего князя я оживить не смогу – оживлять нечего. Но вот пересадить ему чьи-то ещё...

Первый отошёл, чтобы не мешать соратнику. Если что, он готов был призвать духов ветра, чтобы понесли его как можно быстрее – они, конечно, наследят чародейством так, что любой волхв заметит, но зато Избранный будет спасён. Тем более что даже долгая осенняя ночь имеет свойство заканчиваться, так что лучше им бы быть порасторопнее.

24

Несмеян торопился. Дожди, зачастившие в последнее время, в последние несколько дней перестали: осень давала людям насладиться последними погожими деньками перед зимой. Зима обещала быть долгой и холодной, к тому же вести с восточной границы приходили одна другой мрачнее: Пересечень, павший во мрак, угрожал со дня на день выплюнуть несметные вражьи полчища, вооруженные темным чародейством.

Впрочем, сейчас даже дороги изрядно просохли, да и спокойно было в окрестностях Стольского: сюда не доходили находники с востока, а на остальных рубежах Бранимировой державы было спокойно. Ночь была ясная, месяц высвечивал каждую кочку и ухаб на дороге, при Несмеяне были верный меч, добрый конь и нагрудная гривна княжьего посланника, освящённая самим Богухвалом на Святовитовом поле. Кто в здравом уме посягнет на такого человека?

И всё равно на сердце у Несмеяна было неспокойно, как и всегда, когда приходилось по долгу службы проезжать мимо Змеевой пустоши. Чем-то древним, как само время, и жестоким, как лесной пожар, веяло со стороны Черной горы. Чем-то таким, отчего даже Несмеян, самый отважный и отчаянный парень в своем родном селе, то и дело погонял коня и побаивался оглядываться назад.

Всего-то дел было у него: доставить весть в Перемышль, что князь Бранимир собрал полюдье в Стольской вотчине и теперь едет к ним, пусть готовятся. И дернули же черти отправиться не долгим путём – в обход гор – а коротким, через перевал у Городничка!

На Несмеяна налетел внезапный порыв холодного ветра, бросивший ему в спину охапку палой листвы и прибивший плащ к спине. Кмет поёжился в седле, плотнее запахнулся в одёжу.

Он не мог отделаться от ощущения, что кто-то на него смотрит. В зарослях ежевики слева что-то зашелестело, юркнуло куда-то вдаль, послышалось шипение, похожее на змеиное.

– Боги, спасите, сохраните и отведите, – Несмеян суеверно коснулся освящённой гривны. Кому скажи: первый храбрец своей сотни зайца испугался! Княжий слуга нервно расхохотался, хотя на душе было невесело. Любой опытный охотник сказал бы, что зайцы предпочитают обходить окрестности Чёрной Горы десятой дорогой. И уж тем более каждый знает, что они не шипят по-змеиному.

Дорога огибала каменистый холм, далеко вперёд выдвигающийся из своей гряды. Миновав поворот почти на полном скаку, Несмеян стрелой вылетел на темный, сгорбленный силуэт.

– Тихо, Рыжик! – крикнул он, натягивая поводья. Конь со ржанием взвился на дыбы, с удил потекла пена. Путник замер как вкопанный, явно напуганный внезапно вылетевшим ему навстречу всадником – не меньше чем сам всадник.

Первый испуг прошёл, и Несмеян смог осмотреть его подробнее: одинокий путник в плаще с капюшоном, низко надвинутом на лицо, в руке – дорожный посох. Кому бы понадобилось бродить здесь посреди ночи, да ещё без оружия?

– Осторожно, добрый молодец, не раздави старого человека, – донеслось из-под капюшона.

– Прости, отец. Не углядел тебя, а сам по делам спешу, сам понимаешь, служба.

– Да, да, служба. Всё вы, молодые, спешите куда-то, но так уж боги порешили, да будет их воля. Ступай своей дорогой, добрый молодец.

Несмеян осторожно объехал путника. Когда они поравнялись, Рыжик всхрапнул, злобно косясь на человека. Княжий дружинник похлопал его по шее, чтобы успокоить.

– Тебе тоже страшно, друг? Не беспокойся. Скоро уже доберемся до людских поселений, я тебе лучшего овса насыплю.

Он пытался говорить ровнее и спокойней, но сердце по-прежнему колотилось. Он положил руку на меч.

В спину его что-то ударило, да так, что Несмеян стремглав вылетел из седла, не успев вытащить ногу из стремени. Ремешок перекрутился, Рыжик испуганно заржал и понёсся рысью, волоча кричащего кмета по кочкам. Путник, оставшийся вдали, вдруг разогнулся, отбросил посох и взвился в воздух, затмив звёзды. Он упал прямо на Несмеяна, придушив его чудовищным весом. В нос пахнуло омерзительным запахом мокрой псины.

Последним, что увидел кмет, была узкая полоска заточенной стали, вонзившаяся ему в глазницу.

Ловко вырезав оба глаза у человека, Первый положил их за пазуху и снова свистнул в свисток, призывая духов воздуха нести его назад. Он ни разу не оглянулся на Рыжика, напуганного пуще прежнего, который мчался куда глаза глядят, и на овавленного седока, которого он волочил в стремени.

25

Драгослав открыл глаза. Месяц миновал зенит, уже показались утренние зори. Будь сейчас лето, небо уже посерело бы.

Пятый вздохнул – князю показалось, с облегчением. Его поддержали другие псоглавцы.

– Сколько я лежал и что со мной случилось? – спросил князь.

– Нет времени, правитель людей. Быстрее, в Аэн Граанну, пока нас не засекли! – ответил Первый.

Драгослав поднялся на ноги. После Пепельных пустошей он чувствовал себя, будто с тяжёлым панцирем на плечах, даром что был он сейчас только в плаще.

– Где Иней? – хлопнул себя по поясу князь.

Первый почтительно протянул ему клинок, тускло блестевший в ножнах.

– Ты сильно пострадал, Избранный Змея. Нам пришлось провести... небольшой обряд, чтобы поставить тебя на ноги как можно скорее. Для этого мы тебя раздели. Свинцовые доспехи тебе, думаю, больше не понадобятся.

Не в силах избавиться от мысли, что псоглавцы что-то не договаривают, Драгослав препоясался мечом.

– Черт с ним, потом из вас всю правду вытрясу. Давайте, ведите меня к этому... Рогатому Змею.

26

Дорога вела прямо к горам среди кустарников, что становились все более чахлыми по мере того, как горы приближались. Последнюю версту путники шагали по голой земле, растрескавшейся и сухой, словно пустыня.

Тропа заканчивалась у огромной пещеры, похожей на раскрытую пасть.

– Когда-то это был торный путь, по которому в Аэн Граанну приходило множество народа, – сказал Первый. – Но все это захирело за прошедшие века. Ярость Владыки была такова, что чудинам Аэн Граанны пришлось пожертвовать собой, чтобы заковать его снова.

– Сколько же лет томится твой повелитель в заточении? – спросил Драгослав.

– Он был скован долгих три тысячи лет, прежде чем вырваться на свободу и уничтожить Аэн Граанну, город, что был выстроен, как его темница. Заново его заковали -ценой тысяч жизней – несколько веков назад, – ответил псоглавец. – Если он освободится теперь, ничто не сможет его остановить.

Они вошли под свод пещеры, которая изнутри казалась ещё больше, чем снаружи. Выщербленные ступени вели куда-то во тьму.

– Когда-то это была Гостевая палата, где торговало множество людей и дивных, – заметил псоглавец. – Узилище Владыки там, внизу.