Текст книги "Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)"
Автор книги: Владислав Рубинчик
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
А в Ретру слуг Дубравки не пускали, кем бы ни доводилось им прикидываться: вещие старцы, сидевшие у ворот города, враз отличали ложь от правды.
– На твоей госпоже грех великий, род свой весь свела да со Змеем возлежит. Не ходить ей и подданным её по святой земле, пока она не покается! – говорили они, грозно тряся кулаком, и соглядатаи возвращались несолоно хлебавши.
Драгослав же жил обычной жизнью храмового служки: принимал пожертвования и распределял их среди неимущих, чистил идолы, рубил дрова и подметал полы, изредка выслушивал мелкие тяжбы, недостойные ушей более высоких жрецов. Здесь, вдали от псоглавцев, и чернокнижников, и Змея, опутывавших его мозг речениями нечестивой "Кинокефалиады", он начал понемногу отходить от мрачных дум, опутывавших его столь долгое время.
Да, единственный исход всему – Тьма, и Солнце рано или поздно испепелит людей. Но не проще ли просто позабыть об отчаянии, что поглотит весь мир, и просто жить, пытаясь получить как можно больше радости?
Да, пусть даже Боги – выдумка трусливых, слабых смертных, порождение их невежества и неспособности объяснить явления природы. Что с того, если молитвы к Ним действуют, и имена их подвигают людей на великие поступки?
Да, он прошел свой темный путь до конца. Любой путь, вступая на него, нужно проходить до конца, и его путь заканчивается слиянием, растворением в Хале – но точно ли это единственный выход?
Он не знал этого. Знал лишь одно – здесь и прямо сейчас ему просто хочется исправить содеянное и жить.
Когда Предан позвал его в заветную пещеру у корней древнего кряжистого дуба, он был готов.
Сухой Провидец возлежал на простой льняной подстилке у самого ствола. Подушкой ему служи старый свернутый плащ, столом – широкий щит, который, кажется, когда-то использовался в бою, но теперь покраска на нем пообупилась, и Провидец ставил на него чашки, свечи, обрядовые принадлежности и крохотный резной идол Святовита.
Пещера была столь низкой, что Драгослав, даже пригнувшись, поцарапал шею о шершвые древесные корни. Пахло прелой землей, водой и благовониями. Между корнями дерева пробивалось всего несколько лучей света, создавая уютный полумрак, но Драгослава, выросшего в Индерии, он не смущал. Войдя и задвинув шторку, князь почтительно склонил колено.
Провидец приподнялся на локте.
– Приветствую тебя, мятущаяся душа, и прости, что не могу встать, как полагается. Видишь ли, половина тела у меня не шевелится, за что Сухим и прозвали. Подвигайся поближе ко мне, и расскажи, с чем пришел.
Драгослав подчинился. Провидец был не слишком стар – чуть больше шестидесяти лет, и если бы не тяжелое ранение в прошлом и суровая аскеза в настоящем, он был бы ещё крепок. Князь ожидал неприятного запаха пота, но почувствовал лишь тонкий аромат еловых шишек.
Протянув сухощавую здоровую руку, Провидец положил её на голову Драгослава.
И впервые в своей жизни княжич расплакался. Он говорил, говорил без умолку – о том, как рос при дворе описать новую версию жизни
Он рыдал, крупные слезы текли по его щекам, шее, груди, ему не хватало воздуха, его трясло – а Провидец просто слушал, иногда поглаживая сухой рукой по голове, словно дитя.
– Все в порядке. Все хорошо. Теперь ты понимаешь, что с самого начала тебе лгали – не мудрено, ибо Великий Змей есть отец лжи, и лживы псоглавцы, ему служащие. Они сами вызвали взрыв своего Солнца, и сами же решили, что наступающая Тьма и Бездна Отчаяния – навеки. Но подумай, разве есть хоть что-то вечное? Всегда, во все времена есть зачатки чего-то нового. Да, может статься так, что Тьма поглотит весь мир – но тогда в ней зародится новый, ибо не может она находиться в вечном равновесии. А пока она ничего не поработила, пока есть Солнце, пока смеются дети, пока приходит весна – что ж нам, плюнуть на это все и скорее ждать самого ужасного? Смотри, Драгослав – можно ли мне называть тебя этим именем? – все люди умирают, верно? Но будет ли разумным, исходя из этого, сразу топить новорожденных младенцев, как котят? И напротив, когда наступает могучий враг, готовый сокрушить княжеское войско, или приходит великая болезнь – не более ли славен тот, кто встает и сражается? И больше скажу: когда-то все могучие князья, боги и дэви считались непобедимыми. И где большинство из них нынче? Они непобедимы, пока кто-то не плюнет и не попробует их все-таки одолеть. Тогда и морок развеивается...
– Значит, и то, о чем мне говорили... Тьма, которая должна поглотить мир, чтобы он избежал больших мучений...
Старец рассмеялся – на диво легко, по-детски, как будто зазвенели серебряные колокольчики.
– Ну разумеется, чушь! Я же говорю: все преодоленные препятствия когда-то считались непреодолимыми. Псоглавцы вот струсили, а мы, между тем, их Тьму гоняли в хвост и в гриву – тысячи лет, тысячи раз, в тысячах миров, где мы возрождаемся. Снова и снова.
Слезы все ещё текли. Драгослав оплакивал время, потраченное на служение мороку, и смеялся над собой за то, что не видел самого простого пути. Да, он шел своей дорогой, да, темной дорогой – но это отнюдь не была дорога всего мира. Более того, она не обязательно должна была вывести туда, куда, как ему говорили, выведет!
– Я вижу твое прошлое, дитя. Вижу так ясно, как если бы оно было моим.
– Ты... Ты можешь рассказать мне, кто я, какого роду-племени? Кем были мои отец и мать?
Старец сухо усмехнулся.
– Могу. Сейчас – могу. На тебе было заклинание, из-за которого тебя не узнала бы родная мать, и никто даже не мог подумать, что ты – того самого рода. Я могу поведать тебе правду, но она может убить тебя...
– Значит, снова дорога во тьму, вниз и вниз, к самому Пеклу, – смятенно произнес Драгослав.
– Дорога темна, но куда она выведет – решать тебе, – сказал Провидец. – Так ты готов?
Драгослав слабо кивнул. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, руки тряслись, в груди не хватало воздуха – но он готов был пройти до конца.
– Знай же, Драгослав, что местом твоего рождения была не кладовка, отведенная рабыне, и не убогая крестьянская хижина, как говорили тебе чудины. Каменный терем Стольского был местом, услышавшим твой первый крик, и мать твою звали Векослава Горановна из дома Бусова, а зачал тебя Буривой из земли ободричей, величайший воин нашего поколения!
Ко всему был готов Драгослав, но не к этому. Его словно молния поразила. Он сидел с широко открытым ртом, рука замерла на полпути до губ. Мысли крутились в бешеной свистопляске. Не сразу он смог вымолвить хотя бы слово...
– Так значит... я отцеубийца? И кровь моей матери... и брата... А Дубравка... Проклятая Дубравка, изменница, так ещё и кровосмесительница!
Он в изнеможении повалился на землю. Его трясло, как в лихорадке. Провидец, приподнявшись на локте, сочувственно глядел на него.
– Не вини Дубравку сверх меры: она попала под очарование Халы, это случалось и с более стойкими душами.
– Но зачем... Почему все это? Я своими руками освободил Халу, я разрушил собственное княжество, я вырезал всю свою семью, я... я...
Драгославу хотелось в землю зарыться от стыда и невыносимых мук совести.
– Ничего не случается просто так. Ты ещё не всю правду знаешь... Готов дослушать до конца?
– Не думаю, что узнаю что-то, что добьет меня ещё сильнее, но говори.
– Хале не век и даже не одна тысяча лет. Задолго до нас с тобой, задолго даже до первого человека, ступившего по Земле, Халы уже жили. Они есть порождения самой Пустоты, Бездны, что пронизывает пространства между мирами. Они ненавидят свет и потому питаются им, пожирая Солнца, заставляя их взрываться и уничтожать всех обитателей...
– Хала говорил мне это. Что Солнце предаст...
– Предаст, но не без его помощи. Есть множество миров, Драгослав. Великое множество, и все они суть отражения Изначального, где стоит Великая Кузница, и Мировое Древо, и находятся три царства – медное, серебряное и золотое. Для нас это всего лишь предания, но там все происходит именно так.
– Изначальная Тьма, породившая все и пытающаяся это все в себя вернуть. Воплощение Тьмы – Великий Змей, тот самый Хала, – продолжил провидец. И, глотнув воды и прокашлявшись, снова заговорил:
–...И Защитник, Великий Кузнец, творящий миры, вырывая из Тьмы новые и новые формы миров. Змей противится ему, пытается разрушить начатое – и в этом суть борьбы Кузннеца и Змея, Бытия и Небытия, где действуют лишь хаотические, слепые силы, не имеющие формы. В каждом из наших миров есть отражения, воплощения этих двух сил. Да и в каждом из нас они есть. Кузнец есть разум и воля, Змей – низменные побуждения, одолевающие каждого из нас..
– Значит, Хала есть воплощение Тьмы в нашем мире. Но кто же Кузнец? – спросил Драгослав.
– Не перебивай. Испокон веков Змей пытался искусить могущественнейших людей, получивших все благодаря Кузнецу. Он соблазнял их несметными богатствами, великой властью, неодолимым могуществом – все в обмен на то, что они отдадут ему Солнце. К чему оно им, если все равно предаст и угаснет, спрашивал он.
– Он говорил это и мне, – заметил Драгослав.
– Неудивительно. Говорят, что во Тьме и Хаосе неисчислимое количество форм, но те, которыми они проявляются, почему-то можно по пальцам сосчитать. Так вот, знай: не раз и не два склонялись могучие владыки пред посылами Халы, и начинали приносить кровавые жертвы, и предавались многим другим злодеяниям – но каждый раз приходили верные Кузнецу варвары, и разрушали нечистые храмы, и посрамляли Змея. Так случалось до сих пор.
– Его заточили в Аэн Граанне... Но как им это удалось?
– Именно это значения не имеет – наша история и так слишком затянулась. Знай лишь вот что: как и у всякого мыслящго существа, у Халы есть человеческая душа, хоть и не Боги дали её. Эта душа позволяла ему не просто принимать человеческий облик: с ней ему становились доступны иные миры Карколиста, включая самый верх, откуда можно было грозить богам. И с ней ему бы стали нипочем щиты, что выставляют жрецов. То, что было заточено в Аэн Граанне, и то, что сейчас на свободе – лишь тело и холодный рассудок. Он неспособен колдовать – только собирать энергию страдания и боли и передавать её кому-то. Он может мыслить, передавая мысли на расстоянии, но не может испытывать чувств и не понимает их. И, наконец, он не может расти. Слившись с человеческой душой, он ко всему перечисленному еще и станет набирать размеры, пока не станет Мировым Змеем, опоясавшим мир. Тогда он исполнит свое предназначение – уничтожит Солнце. Кстати, если сейчас его просто убить, вырвется дух, одержимый исключительной жадностью, и это будет единственным, что в нем останется.
Старец замолчал, чтобы промочить горло. Драгослав размышлял.
– Но почему именно я?
– Вечный вопрос, – усмехнулся провидец. – Все так говорят "а почему именно я"? – Потому, Драгослав, что когда Хала был побежден, человеческую душу у него исторгли, и она воплотилась в кого-то из твоих предков. Погруженный в заточение в Аэн Граанне, Хала некоторое время не мог её почуять и найти, равно как и связываться с разумом людей за пределами твоей темницы.
– Но потом он связался с Дубравкой...
– Не только с ней. Да, он пытался охотиться на твоего Отца, Буривоя Вышановича, но он был уже сильным взрослым человеком, могучим воином, и его любили – сначала мать, а затем Векослава. Любовь чистой женщины – великий оберег, и Хала не мог дотянуться до него.
Почему-то Драгославу показалось, что, говоря о Векославе, провидец горько вздохнул. Так вздыхают об утраченной любви, о нежности, что так и не излилась.
– Но разве меня моя мать не любила? Почему же тогда он дотянулся до меня?
– Он и не дотянулся. Сейчас все поймешь. Конечно, Хала не ставил на одну лошадку. Кроме Карминты, он смог дозваться и до хазарского хана Обадии, подтолкнув его к походу к Аэн Граанне. Освободить Халу, захватить в плен Буривоя, подложить под него рабыню, чтоб залетела, и провести обряд Слияния – что могло быть проще. Но на пути хазар встали славянские войска. Эх, славная то была битва...
– Оборона Турска? Мне рассказывали о ней...
– Ага, и там мне шарахнули по голове, да так, что я думал, душу Богам отдам. Но нет, отделался параличем половины тела и заделался в провидцы.
– Вы были воином?
Глядя на этого сморщенного человека, неспособного встать, но сиявшего силой внутреннего спокойствия, в это сложно было поверить. С другой стороны, чего только в жизни ни бывает...
– Да, был. Ольгердом меня тогда звали, Ольгердом Рудомировичем, наследником Подольского удела и предводителем Святовитова войска. Я был лих, смел, отчаян и жесток. Мне была обещана твоя мать, когда подрастет – мы росли с ней вместе, и я любил её. Безумно любил. Готов был отдать всю жизнь за то, что она просто даст поцеловать её руку – но она выбрала не меня. На самом деле, я не знаю, смог ли бы я что-либо с ней сделать в постели – наверное, не вошел бы как к женщине, а стоял у её кровати, как у алтаря, и молился. Может, и к добру, что предпочла она Буривоя, хотя именно поэтому я и искал смерти – а получил это.
– Да, сложно иногда Мокошь плетет...
– Сложно, то правда. Я уже порядком утомил тебя, потому знай последнее: сейчас Кузнецу, занятому другими делами, помогает другой Бог – Тот, кого зовут Владыкой, Пастырем,Волосом... Он и забрал тебя от Векославы, потому что иначе ты родился бы мертвым, и Хала вырвал бы твою душу безо всякого обряда. Он и отдал тебя чуди на воспитание... И сделал все, чтобы ты достойно прошел свой путь.
– И все?
Провидец молчал.
Драгослав плакал, в сердцах колотя по земле. Мама, Векослава! Всего один раз ты увидела меня взрослым, и то не признала... Без благословения, без любви... вот и весь твой путь, Драгослав...
– Слезами горю не поможешь. Скажи, есть ли в тебе силы исправить то, что ты начал?
Драгослав молча сидел, силой пытаясь подавить плач. Силы? Где ж их взять? Силы...
Он стиснул зубы.
Он воин.
Он мужчина.
И он пройдет до конца.
Назло Хале.
Назло игравшим его судьбой богам.
Назло Тьме.
– Мне нравится такой настрой, – одобрительно произнес Провидец. – Знай же, что Халу нельзя поразить оружием, выкованным в этом мире, но твой меч для этого хорошо подойдет.
– И как я этим мечом достану до его сердца? Его тело уже размером с трех откормленных быков! Я разве что чуть кожу прорежу!
– Значит, тебе нужно больше мечей, – улыбнулся Провидец. И если правдивы слухи о том, как твой отец сражался с Карминтой на её острове, то кое-где тебя ожидает не меньше двух сотен отличных мечей, секир и рогатин из царства мертвых...
– Ты предлагаешь мне...
– Скоро полнолуние, когда на Лысой горе открываются врата в царство мертвых. Не такие крепкие, как на Родоницу или Мокошье, но тебе должно хватить. И если ты будешь делать, как я говорю...
День катился к вечеру, паломники нетерпеливо ругались, переминаясь с ноги на ноги, а провидец из Ретры и человек, прошедший сквозь наитемнейший путь, обсуждали самый невиданный за долгие века метод вербовки дружинников.
49
Бешеная скачка сквозь земли ратарей, доленчан и западных полян, ветер, бивший в лицо, да огненные отблески от крыльев Кречета – вот и все, что запомнил Драгослав, пока они мчались к Лысой горе, за несколько часов одолев путь, на который обычной дружине понадобится не меньше двух недель.
Чернобожники, какждое полнолуние собиравшиеся здесь, чтобы почтить мрачнейшего из богов, и жестокие ведьмы, ожидавшие, что нечистая сила одарит их невероятными дарами в обмен на истовые моления и страшные жертвы, в ту ночь даже не поняли, что произошло.
Как только пламя кострища, взметнувшись в три человечьих роста, поблекло, став иссиня-зеленым, и в его сполохах показались безрадостные картины Пекла, на Лысую гору словно налетел дикий порыв ветра, чуть не посбивавший сектантов с ног. Будь пламя обычным, а не колдовским – перекинуться бы ему на все вокруг, поджигая кустарники, а также волосы и одежду чернобожников. Но оно стояло ровно, исправно показывая в своих бликах обугленные безжизненные скалы, текущие кровью реки и чахлую, словно пустынную растительность, когда невесть откуда появившийся всадник на крылатом коне влетел в костер на всем скаку. Огонь взревел, поглощая его, во все стороны полетели лиловые искры, прожигая мантии ведьм.
– Великий див явился в наш круг! Чернобог посетил нас своим присутствием! – взвыли сектанты.
– Это Чума-воевода, собрав десять тысяч душ, мчится на прием к своему владыке! Взывайте громче, и будет нам дарована власть насылать лихорадку, и кровавые волдыри, и лихоманку, что даже могучего витязя сожжет за три дня! – кричала заводила шабаша, старая колдунья в изодранном платье, вооруженная крючковатым посохом с оголовьем в виде змеи. Самые могущественные из чернокнижников давно стеклись под Драгославово знамя, и здесь остались в основном восторженные, истеричные изгои, обозленные на весь мир и искавшие не глубины познаний Тьмы, а мести всем и вся подряд.
Собрание затянуло нестройную песнь во славу Чумы-воеводы, кто-то полоснул обсидиановым ножом по горлу приготовленного в жертву пса. Животное жалобно захрипело в агонии, и чернобожники со всех ног бросились к нему, собирая в ладони ещё теплую кровь, жадно глотая её или вымазывая ею все тело. Они уже предвкушали, как всех их врагов – засносчивых и удачливых соседей, неблагосклонных князей, святош-волхвов и пришлых жрецов Распятого – захлестнет ужасное поветрие, от которого нет лечения.
Драгослав всего этого уже не слышал. По правую руку от него вздымались высокие, серые остроконечные скалы, покрытые багровыми трещинами, зловно зловещими резами. По левую – клокотало безбрежное море не то крови, не то раскаленного железа. То тут, то там попадались черепа, скелеты и части тел. Барахтались в кровавом море обреченные на долгую муку грешники, тщетно поднимая к небесам опаленные, полуразложившиеся руки с омерзительными, сочащимися гноем желто-зелеными наростами. Драгослав не обращал на них внимания, да и не мог ничем помочь: такие муки были суждены им Радегастом Сварожцем, загробным судьёй, за великие злодеяния при жизни, и должно пройти несколько лет, прежде чем душа, очистившись пекельной мукой, сможет отлететь в Ирий.
Драгослав несся по серпантинной дороге, петлявшей вдоль склона, словно змея. То тут, то там попадались расселины, ведшие куда-то на другую сторону хребта, или глубокие пещеры, чьи обитатели напряженно следили за невиданным всадником своими злобными огнистыми глазами.
– "Нам не туда, если не хочешь стать закуской кому-нибудь из Чернобогова выводка", – передал Кречет.
- А откуда ты, собственно, знаешь, куда именно нам нужно? Ольгерд говорил только о выстроенном явно людскими руками укреплении, полном полумертвых воинов, но как нам его найти? Пекло-то огромно.
– «Да чую я их, не переживай. Издалека чую. Не забывай, что всадники Атланда использовали моих предков и для того, чтобы находить засады по запаху».
– А что у нас со временем? Сейчас ночь, но не наткнемся ли мы днем на каких-нибудь Чернобожьих ратников?
– «Просто погляди на небо».
В багрово-оранжевом небе в самом зените висела аспидно-черная луна, прорезанная несколькими ветвистыми трещинами. За время, прошедшее после прыжка через врата, она не сместилась ни на волосок.
– "Тьфу ты. Со всеми этими провидцами и воротами забыл, что здесь вечная ночь".
Серпантин становился прямее и шире, пещеры и расселины почти сошли на нет. Порядком ниже стала и каменистая гряда. Вскоре Драгослав выехал к мосту, по которому, наверное, пройти мог только боком. Выложенный словно из мутного темно-красного стекла, он казался очень гладким и вдобавок не имеющим перил. Изгибаясь причудливой аркой, мост уходил куда-то в клубившиеся над кровавой рекой бурые облака. Вдалеке, за пляшущим маревом, было видно, что он спускается – куда-то вдаль, на невидимый отсюда противоположный берег, тонувший во мраке и мареве.
– Так вот ты какой, Калинов мост... А этот кровавый поток, значит, река Смородина, – потрясенно выдохнул Драгослав.
– Да, именно так. И сейчас ты познакомишься с его стражами.
Раздался сигнал тревоги – гулкий, низкий набатный колокол. Тяжелый звон плыл в пропахшем гарью, кровью и муками воздухе словно нехотя, но Драгослав все же остановил Кречета. С теми, кто бережет Калинов мост, лучше дружить.
Подняв голову, он увидел, что звон идет из высокой, грубо сложенной из цельных глыб базальта башни, которая венчала последний холм в серой гряде. За ней пространство перед Калиновым мостом представляло довольно широкую и плоскую как стол равнину или, вернее, пещеру. В центре её был невысокий, но крутой холм, на которомвысилась каменная башня, обнесенная круглой зубчатой стеной. Драгослав заметил на стене какие-то фигуры со вполне земным оружием.
Загрохотали конские копыта. Из-за гребня каменной гряды, дотоле невидимые Драгославу, вылетело пятеро всадников на черных конях. Их лица скрывали шлемы с полными масками, оружие – длинные копья и мечи – выглядело староватым, но князь был уверен, что оно будет поострее того, что только вышло и-под кузнечного молота.
– Кто осмелился ступить на дорогу, доступную лишь Ведающим и богам?
Предводителя всадников отличала лишь тускло поблескивавшая в пекельном пламени бронзовая гривна. Голос его из-за личины казался гулким и плохо разборчивым..
Лгать было нельзя – мертвые это чувствуют. Но и говорить то, чему научил Драгослава Ольгерд, казалось глупым. Хотя имеют ли значение глупость и ум простых людей здесь, в преддверии царства мертвых?
– Я Драгослав, сын Буривоя, познавший самый темный путь. Ныне ищу я искупления зла, мной совершенного, и зову вас, стражи Калинова моста, разделить со мною искупление и вечный покой!
Слова были сказаны, повисла неловкая тишина. Драгослав потянулся было к Инею, но предводитель опустил копье. Свободной рукой он снял шлем. Князь увидел совершенно голое, без бороды и усов, лицо. Его испещряли шрамы, вместо носа были только кости, с шумом вдыхавшие воздух. Левая щека предводителя тоже сгнила, выставив напоказ целый ряд пожелтевших зубов. Кожа была цвета старого пергамента, глаза запали, но жили...
– Хо-хо, старина Буривой нас все-таки не оставил! – взревело умертвие.
Оно помолчало немного, вглядываясь в Драгослава.
– Да, похож ты на того, за кем некогда мы клялись идти и в огонь, и воду. Те же глаза, волосы, осанка, голос... Буривой привел нас сюда, в Пекло, а сам каким-то образом остался на Земле. А мы застряли меж Пеклом и миром живых, заживо низвергнутые сюда колдуньей – и гляди, во что мы превратились!
Спутники воина тоже сняли свои шлемы, выставляя напоказ свои язвы и гнилую кожу. На каждом из них не было ни единого волоска.
– Буривой мертв, как и все те его дружинники, что избежали заклятия Карминты. Он понес свой ответ в том числе и за вашу судьбу. Ныне же я зову вас на славный бой, на последний бой – и ваша не-жизнь у врат Нави будет закончена. Вы вернетесь в Ирий и снова сможете родиться на земле, как пора вам было сделать ещё двадцать лет тому назад!
– Ты обещаешь нам свободу. Почему мы должны верить тебе?
– Потому что ты знаешь, что я говорю правду. Тот, кто поставил вас сюда на стражу вместо себя – не предвидел ли этот день?
Всадник снова задумался, на сей раз ненадолго.
– Имя мне Арнгрим, я был побратимом Буривоя и соучастником нападения на Храм. Нас связывала клятва до самой смерти – и теперь такая же клятва связывает нас с его сыном. Веди нас в бой, Драгослав из земли вендов!
Пока они говорили, вокруг них собралась ещё толпа. Больше сотни воинов, с обманчиво старым оружием, все – внешне изможденные, полусгнившие и замученные, но вид умертвий обманчив.
– Веди нас в бой! – подхватила толпа, ударяя копьями о старые щиты, и долина пред рекой Смородиной наполнилась грохотом, какового не слышала, наверное, со времен поединка Огнебога и Великого змея.
– Веди нас в бой! Веди нас в бой! – кричали низвергнутые некогда в Пекло воины Буривоя, и Драгослав победно улыбался. Да, Хала неуязвим для оружия, выкованного руками смертных – но после того, как воины Буривоя провели больше двадцати лет в царстве мертвых, их оружие обрело свойства Навьего. Больше сотни полумертвых воинов – маловато для битвы, но ведь это будет скорее охота...
– Даю час на сборы – и вперед, пока открыты врата! – крикнул Драгослав. Волей Богов вы отныне свободны!
Не знал Драгослав, откуда пришли ему на ум последние слова, но была в них сила Радегаста и Мерота, богов-привратников Иного мира. Сила, некогда сковавшая низвергнутых Вниз воинов Арнгрима и Буривоя, и теперь освобождавшая их во исполнение пророчества.
Короткая кресневая ночь ещё не успела закончится, а мертвое войско во главе с Драгославом на Кречете, соткавшись словно из воздуха на вершине Черной Горы в землях Белых хорватов, уже шло на свою последнюю битву. Ревели расколотые рога, и ветер развевал разодранные, полуистлевшие знамена.
И в ту же ночь стекались к Стольскому войска окрестных князей, не смирившихся с захватом власти Змеем. Подоляне и горцы, вышедшие из укрывищ под знаменами своих князей, и верный Звонимир Тиверский, ступивший на тропу войны ради прав своего племянника Лихобора, законного наследника престола, и отважные велеты с волынянами. Все они шли, ведомые предзнаменованиями, чтобы бросить вызов Тьме-за-Гранью.
Судный день был близок.
50
Близились Русалии, дни были жаркими, а ночи – короткими.
Войско Звонимира шло на Стольское, почти без боя занимая небольшие селения и городища. После той страшной ночи, когда разлетелись вдребезги франкские витражи в великокняжеском тереме, а ворвавшаяся было стража обнаружила на полу кровавые символы, в которых волхвы незамедлительно опознали нечестивые письмена "Кинокефалиады", подчиняться Дубравке и платить ей подати никто не хотел. Более того, лишь то, что она была окружена стражей, защитило её от волховского суда.
Зловещие слухи о княгине ширились, как лесной пожар, и правду в них изрядно приукрашивала молва. Говорили, что Дубравка каждую ночь купается в крови девственниц, что она летает на метле и вступает в блудную связь со своим змеем. Хала после ударов Кречета несколько ослабел: его глаза слезились, головы болели, и летать при свете дня Змею было неудобно. Дубравке он говорил, что скоро излечится и обрушит на непокорных всю свою ярость, но сейчас княгине оставалось лишь сидеть и смотреть, как завоеванное таким трудом княжество уходит из рук, словно песок, струящийся меж пальцами.
Хала не сказал ей о другом: незавершенный обряд Единения выпил у него очень много сил и продолжал их высасывать.Сейчас он был ненамного могущественнее, чем тогда, когда Драгослав вызволил его из Аэн Граанны. Чтобы снова обрести силу, ему приходилось пожирать по два-три быка в день, а достать этот скот становилось все труднее и труднее. В Стольском и окрестностях начался ропот.
В земле уличей вече избрало князем Велемысла, человека престарелого, умудренного опытом и знающего древние знаки. Для защиты пересеченский люд пригласил и наемника – варяга по имени Ральвстад из страны свеев, который ушел от полян из-за того, что ему слишком много платили.
Войско тиверцев шло к столице, и вслед за ними словно расцветала земля. Беженцы наконец снова возвращались в свои дома, латали прохудившиеся крыши, охотились, собирали выросший дикоростом урожай – не Боги весть что, но от голодной смерти обещали спасти тиверцы и уличи.
Земля расцветала, словно после долгой зимы, но тень все ещё нависала над ней.
Потому что по-прежнему сидела в Стольском Дубравка, одурманенная речами Змея настолько, что совершенно перестала быть собой. Собранные Драгославом чернокнижники по большей части разбежались кто куда, стоило пропасть князю – но псоглацы и черемисы, погрязшие в поклонении Хале, все ещё удерживали сердце страны.
Даже без помощи Халы, которого по-прежнему могли удержать соответствующие заклятия, Язгудай-хан ударил по мятежному Перемышлю, разгромил мятежников и пришедшие им на помощь силы велетов и полностью спалил город, вырезав всех в нем, кто был выше тележной чеки.
Затем Хала, чтобы показать, что его ещё нужно бояться, во главе псоглавцев налетел на Унгвар, и несколько тысяч человек погибло в морозном огне, а оставшихся обезумевшие зверолюди насадили на вертела и обжарили, устроив омерзительную трапезу на руинах города.
Драгослав и Звонимир все ближе подходили к Стольскому, и все чаще они натыкались на разъезды черемисов. Временами ночные дозорные замечали Халу, кружившего в вышине: выведывал позиции.
– И все же я не могу до конца доверять тебе, Драгослав, и твоим умертвиям. Даже у самых бывалых моих воинов стынет кровь, когда они глядят на них, лошади фыркают, а кошки шипят. Мы идем на войну с величайшей тьмой – но под знаменами у нас её же создания. Как же мне слушать твои советы?
Так говорил Звонимир Драгославу ранним утром, когда войска тиверцев строились в самом виду Стольского для решающей битвы. Перед Колодницей тянулась плоская равнина, если не считать нескольких курганов, вырытых неведомо кем давным-давно.
На одном из таких курганов и поставил тиверский князь свой шатер. Отсюда было видно, как выстраивается войско, готовое отразить натиск кочевой орды, засевшей в городе и явно готовившейся с минуты на минуту вырваться из него. Идеально ровные линии, частокол рогатин, способных пронзить коня насквозь, за спинами у копейщиков – прославленные тиверские лучники с длинными луками. На крыльях – всадники, готовые вмешаться в ключевой момент схватки и повернуть бой в свою пользу. Все, как и должно было быть...
Драгослав посмотрел вдаль, через мост, который так и не был разрушен. Огромная секция стены, уничтоженная его заклятием, так и не была восстановлена – исполинскую брешь прикрыли лишь наспех оструганным частоколом. Через него было видно беспорядочно разбитые шатры, животных, пасущихся в садах, снующих туда-сюда черемисов, собирающийся у ворот атакующий полк – Стольское теперь больше было похоже на кочевой лагерь, чем на столицу славянской страны. Дубравка, явно боясь, стянула все черемисские орды, какие только могла.
– Да, знаю, Звонимир, доверять тебе мне незачем. Я сам, своими руками, разрушил этот город и множество других, я освободил Халу, который ждет где-то там, возле княжеских палат, и теперь претендую на престол. Одно могу сказать в свою защиту: мне не нужна власть. Хватит. Сыт по глотку. Пусть на престол сядет малыш Лихобор, твой племянник.
– Это мы уже обсуждали, – сказал Звонимир, нервно постукивая по нагруднику. – И что ты сын Буривоя, когда-то похищенный, тоже. Раньше бы я не поверил в это, но сейчас увидел столько всего... у тебя его глаза, его осанка, его манера держать себя... да, наверное, так и есть.
