Текст книги "Победитель драконов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Владислав Русанов

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
БАЛЛАДА ЗА ПРАВДИВЫЙ РАССКАЗ

Верст за пятнадцать до Ошмян они перестали таиться.

А от кого, леший побери, прятаться? И кому?

Годимир гордо расправил плечи, обтянутые темно-серой кольчугой, подобрал повод игреневого так, что тот пошел «кренделем» – согнул шею, подобрал задние ноги под круп, заиграл, как надраенный скойц. Рукоять меча на левом боку рыцаря гордо торчала вперед, словно рог дивного зверя единорога, описанного Абилом ибн Мошшей Гар-Рашаном в «Естественной истории с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным».

Аделия сдвинула на ухо беретку с эгретом, расстегнула ворот дублета. Управляться с буланым так же, как Годимир с игреневым, у нее не получалось, но недостаток мастерства с успехом возмещался красотой и всадницы, и коня. Королевна восседала в мужском седле слегка подбоченясь, а жеребец так и норовил пойти боком.

К слову сказать, кони за время совместной дороги пообтерлись и привыкли друг к другу. Уже не пытались вцепиться зубами в холку соседа, а размеренно шагали, отмахиваясь хвостами от надоедливых слепней, мокрецов и мелкой, но противной мошкары, именуемой на родине Годимира тростицами. Эти, последние, вообще сволочи, каких поискать. Так и норовят коням под кожу – все больше на шее – запустить мелких, белых червячков, которые, видно, зудят нестерпимо, заставляют животных волноваться, дергаться. Кони плохо едят, быстро устают, а когда осенью червячки выбираются, на коже лошадей остаются кровоточащие ранки.

Чтобы помочь животным, всадники то и дело взмахивали руками, отгоняя наиболее приставучих комашек.

Девушку-сыскаря кровососы заботили куда меньше. Ну, изредка вскользь хлопала себя по щеке… Да и то так редко, что обзавидуешься. А ведь и правда, с чего бы слепням на человека нападать, когда рядом два коня идут?

Велина без труда вышагивала наравне с лошадьми. И усталости не выказывала. Длинный посох она несла на правом плече, а скромную котомку – перебросила через левое. Больше никакими вещами сыскарь себя не отягощала.

Прохладцы вчерашних утренних разговоров, в начале которых женщины держались весьма настороженно по отношению друг к дружке, как не бывало. Они весело болтали, хихикали. Велина рассказала королевне, как вынужденно играла ее роль перед тремя олухами. Годимир вначале хотел возмутиться, а потом передумал. Ну и пусть смеются! Тем более что сыскарь довольно живописно обрисовала приключение в избушке старичков-отравителей. Сам рыцарь выглядел в нем достойно и даже привлекательно. В отличие от обсмеянного Олешека. Рассказывая, как он полз на заднице, пятясь от навьи, Велина не пожалела красок. Впрочем и честно призналась, что сама струхнула, увидев зеленокожую красотку.

– А я думал, ты играла, когда пятилась от нее, – заметил словинец.

– Я играла? Вот уж нет! – воскликнула сыскарь. – Это в Гнилушках я играла, а там не до того было… А с чего это ты взял, пан рыцарь?

– Ну, видел я, как ты людоедов охаживала…

– Там и людоеды были? – ойкнула Аделия.

– Были. Только малость попозже, – ответила Велина, а Годимир многозначительно кивнул.

– Вот это да! – восхитилась королевна. – И этот, как его… Ну, враг Сыдора…

– Ярош?

– Ага! Ярош. Он тоже с вами вместе сражался?

– А как же! – поправила локон, выбившийся из косы, Велина. – Он из лука бил. И очень даже неплохо. Не всякий стрелу отобьет…

– Отобьет? – удивилась Аделия.

А Годимир чуть не полез пятерней в затылок. Да где же это слыхано – стрелы в полете отбивать? Даже в сказках и легендах об этом не говорят! Нет. Решительно невозможно. Ни одному человеку не по силам так управляться с мечом. Может, кочевники – черные клобуки – их кривые сабли гораздо легче рыцарских мечей? Да нет же! Нет, не получится!

– А что тут такого? – подняла бровь Велина и едва не расхохоталась. – Ах, да! Вы же не учились в нашей Школе. И о сыскарях слыхали мало…

– Почему мало? Я… – попыталась возразить Аделия.

– А что ты знаешь? Досужие домыслы? Сказки и сплетни?

– Ну… – Королевна пожала плечами, а потом вдруг кивнула. – Верно. Мало мы еще знаем о сыскарях. Ты лучше расскажи: правда дракон ожил? Это же…

– Да. Чародейство. Навья сама по себе нашим разумом постигнута быть не может. Нежить. Предположительно, когда-то была живой женщиной, но… То ли душу продала за бессмертие, то ли просто грешила так, что не смогла войти в Королевство Господнее.

– Ты-то откуда знаешь? – удивился Годимир. Он не ожидал таких глубоких познаний в области монстрологии от сыскаря – человека, по его мнению, занимающегося исключительно распутыванием преступлений, совершенных людьми.

– Ох, – вздохнула Велина. – И не спрашивай! Чему только нас не учат… И вот что поразительно – большинство учеников нашей Школы считают, что учат их не тому, не тогда, не так, как надо, и не те учителя. Считают, пока не взрослеют и не получают первое самостоятельное задание.

– У тебя-то, надеюсь, не первое? – съязвила Аделия.

– Нет, твое высочество. Не первое, – гордо ответила Велина. Помолчала и добавила. – Второе.

– Ну, надо же! – не подумав, брякнул Годимир. – Я думал, тут серьезное что-то… – И прикусил язык. Сам хорош! Рыцарь-драконоборец! Охотник за чудовищами! Скольких ты убил? Одного волколака? И срубил голову сушеному дракону? Правда, тройку горных людоедов теперь можно приписать к своему счету…

Сыскарь не возразила ничего. Только блеснула глазами.

Зато королевна напустилась на бедолагу так, словно он задел ее собственную гордость.

Ошалев от неожиданности, Годимир успевал лишь вяло извиняться.

«Вот ведь как бывает! Стоит собраться двоим женщинам, и они сразу же начинают объединяться против любого, осмелившегося не угодить им, мужчины. При этом не имеет значения – королевны ли это, княжьи дочки, мещанки или кметки».

Наконец Аделия утомилась. Победоносно глянула на него, переводя дыхание.

Годимир прижал ладонь к сердцу, стремясь изобразить раскаяние гораздо более глубокое, нежели испытывал на самом деле.

В это время Велина обернулась и серьезно, даже сурово, произнесла:

– Вообще-то с первым заданием я справилась не слишком-то хорошо. Не провалила, нет. Но могла бы лучше. А у нас принято доверять выученикам. И давать им возможность показать себя.

– Понятно, – кивнул рыцарь.

Наклонился, срывая крупный, усеянный капельками росы словно бриллиантами, цветок шиповника, и протянул его королевне:

– В знак примирения, твое высочество. Клянусь отныне следить за своим не в меру длинным языком и окорачивать его, не дожидаясь напоминания прекрасной панны.

Аделия приняла подарок, поднесла к лицу, вдыхая нежный, чуть терпкий аромат, а потом задорно улыбнулась:

– А кто, пан рыцарь, обещал балладу прочесть?

– А? Я… – растерялся Годимир. – Ну, да… Обещал…

– Правда? – заинтересовалась Велина. – А вы с Олешеком при мне не упоминали, что ты тоже не чужд высокого искусства, а, пан рыцарь?

Словинец согнал с шеи коня самого наглого слепня, никак не желавшего оставаться голодным. Вздохнул. Подумал: «Что ж за напасть такая на мою голову?..» Поднял глаза к верхушкам ясеней.

– Ты, пан Годимир, от ответа не увиливай-то! – Это Аделия. Вот настырная девка! А с чего бы ей быть скромной? Как-никак – королевна. Ничего. Найдем что ответить…

– А ты помнишь, твое высочество…

– Аделия! Мы же договаривались! Или забыл?

– Хорошо. Панна Аделия, а ты помнишь, что мне взамен обещала?

Королевна кивнула.

– Помню.

– Так давай. Твой рассказ против моей баллады… Ох! Твою налево… – Годимир звучно ляпнул себя по скуле. Оказывается, зловредный слепень никуда не улетел, а напротив, задумал кровавую месть. Сразу надо было убивать. Теперь щека того и гляди распухнет.

Девушки хихикнули, наблюдая за его рукоприкладством.

– Расскажи, расскажи, твое высочество, – попросила Велина. – Мне тоже интересно. Нет, если это тайна за семью замками, тогда, конечно, не надо. А если допустимо поболтать, то…

– Хорошо! – Аделия махнула рукой. – Тайна невелика. Для тебя, Велина, поясню с самого начала – а то, может, ты не знаешь…

– Слыхала кое-чего, но ты все же поясни. Мало ли чего люди натреплют языками? Тот недослышал, этот недопонял, а иной и по злобе лишнего приплетет.

– Хорошо. Очень мне хотелось из батюшкиного замка удрать. Почему – не спрашивайте. Грех это – на родителя, да еще и на короля возводить… Пускай и не напраслину, да кто ж поверит?

– Не надо! – быстро проговорил Годимир. Он и вправду не хотел слушать никаких гадостей о короле Доброжире. О его величестве у странствующего рыцаря остались самые приятные воспоминания. Умен, сдержан на язык, справедлив… Что еще требуется от монарха? И если родная дочь настолько с ним повздорила, что решила сбежать из дому, так в том королевская беда, а не вина.

– Да я и не собиралась все едино… – протянула королевна. – Ладно, слушайте. Удрать из замка я с Сыдором сговорилась еще в начале пашня. Не то, чтоб я без него жить не могла. – Она бросила быстрый взгляд на Годимира. – Просто надоело все хуже горькой редьки. Этикет, няньки, дворня льстивая, а пуще всех иных – рыцари-женихи. Все как на подбор. Или деревенщина деревенщиной – в усах солома, в башке навоз, меч зазубренный, а суркотта в латках; или мальчики позолоченные – десяток слуг с оруженосцами, доспехов с оружием два воза позади себя тягает, а пальцы нежные, словно рукоятки меча ни разу в жизни не касались. Я повадилась переодеваться дворовой девкой и удирать из замка. Бродила по рынку, что перед воротами, по слободе, по городу. И как не боялась, что узнают? Ошмяны – городок невеликий. А может, и узнавали, да стеснялись выдать себя перед взбалмошной королевной? Так вот и с Сыдором познакомилась. В нем сила есть. И удаль, и отвага, и задор молодецкий…

«Еще бы, – хотел вставить Годимир, – король всего Заречья!»

– От него я узнала, что есть жизнь и вне Ошмян, – продолжала Аделия. – Быстрые реки, с гор стекающие, водопады, окутанные холодным туманом из брызг, черные ельники и привольные дубравы. Из-за его рассказов мне захотелось почувствовать, как стрела срывается с тетивы; как хлещет листва по щекам, когда конь мчится галопом сквозь рассветную дымку; как пахнет дым от костра; каково на вкус мясо подстреленного тобой оленя…

«Ага! – не преминул дополнить рыцарь (к счастью, опять в уме). – Какова на вкус свекольная бражка и как болит голова с похмелья. Как орут кмети, когда их порют по твоему приказу, и как хрипят через перерезанное горло ограбленные на дороге купцы».

– И я захотела удрать. Можете называть это ребячеством, – королевна с вызовом глянула сперва на Годимира, а после на Велину, – но я не жалею… Побег мой мы с самого начала хотели обставить так, чтобы нельзя было никого заподозрить, погоню снарядить. А еще лучше, чтобы искать и вовсе не стали. Сгинула, мол, Аделия, и все тут. Погорюют и забудут.

«А как же претензии на престол? Желание объединить соседние королевства? Принести мир, покой и счастье всему Заречью? Или это все потом пришло? У костров, под оленину и бражку…»

– Мы даже хотели так подстроить, будто утонула или звери сожрали дикие… Но… Где в Ошмянах утонешь? Речка наша Быстрянка подлинной Быстрянкой была лет сто назад, а теперь там посадские дети головастиков ловят. Зверям на клык попасть тоже не так просто. Попробуй убеги одна в лес, когда ты королевна! Так и ломали голову… А в начале червня Сыдор весточку передал…

– Прости, что перебиваю, панна Аделия, – прищурилась Велина. – А Сыдор грамоте обучен или как?

– Обучен. Он говорит, что на самом-то деле благородный пан по происхождению. Только с наследством его обошли. Вот и пришлось с лесными молодцами счастья искать.

«Ну, если благородный пан, тогда другое дело… Тогда понятна и тяга выбиться на самый верх, утереть нос соперникам, доказать всему миру, что ты достоин лучшего. Но, с другой стороны… Не похож он на рыцаря. Ну, никак не похож. Нет чего-то неуловимого, что позволяет отличить пана от кметя даже в рубище. Да что там в рубище! Даже в бане! Ладно, что там дальше?»

– Так вот, передал Сыдор весточку, что придумал наконец-то, как меня вызволить. Но появился почти перед турниром. Мы с ним встретились, как обычно, на рынке… Он передал мне горшок. Тяжелый, еле донесла. Горловина куском кожи вдвое сложенным замотана, а все равно вонял. И руки после него воняли… Еле отмыла. Михалине я вечером порошка сыпанула в грибы моченые. Порошок тот – две щепоти, не больше, в мешочке кожаном – тоже Сыдор передал, научил что делать. А как нянька с охами да вздохами в нужник убралась, я в покрышке на горшке дырку провертела ножом, туго скрученную тряпку туда протолкнула, один конец тряпки подожгла… После бегом бежала по лестнице, а когда шарахнуло, даже узелок потеряла, который с собой захватить хотела…

– Вот оно как было! – воскликнул Годимир. – А мы дракона заподозрили!

– Так на это и расчет был, – усмехнулась Аделия. – Зря я, что ли, полную седмицу Михалине рассказывала, мол, снится чудище крылатое, пугает, унести-украсть сулится?

– А с чего это вдруг вообще о драконе вы задумались? – произнесла вдруг сыскарь.

– Сыдор придумал, – пожала плечами заречанка. – Он мастер на всякие выдумки.

– Точно, – подтвердил рыцарь. – То в горшечника переоденется… То еще чего-нибудь выдумает. А Сыдор знал про пещеру с драконом?

– Знал, – кивнула Аделия. – Ты забыл разве – при тебе вспоминал, когда в Гнилушках сидели?

– Верно. Забыл, выходит. Значит, и Якима с Якуней он тоже знал? Они неподалеку живут, – пояснил молодой человек, заметив, как напряглись плечи Велины.

– Может, и знал, – просто ответила королевна. – Но мне об этом не говорил.

– Точно?

– Ты что, не веришь мне, пан Годимир? – нахмурилась девушка. – Смотри – я так и обидеться могу. И очень даже запросто…

– Верю, верю, извини… – Затряс рыцарь головой и неожиданно для самого себя выпалил: – А ножка? Ножка от балдахина!

– А что ножка? – удивилась Аделия. – При чем тут ножка до Сыдора и старичков каких-то?

– Так ножка от балдахина перекушена оказалась! Когда тебя, панна Аделия, хватились… Ну, уже после того, как пожар потушили…

– Перекушена? – Заречанка даже коня придержала, и Годимиру пришлось оборачиваться, чтобы видеть ее глаза. А они округлились от неподдельного удивления. Брови полезли на лоб. – Быть того не может! Кем?

– А ты не знаешь? – пробормотал рыцарь. – Я подумал, что это Сыдор что-то придумал…

– Мудрец у вас Сыдор, как я погляжу! – вмешалась Велина. – Такой весь из себя придумщик! Горшки у него взрываются… Брусья дубовые… Или из какого там дерева ножка была? А! Не важно. Брусья сами собой перекусываются. Чудеса, да и только!

– А точно перекушена? – робко поинтересовалась Аделия.

– Борозды от клыков остались, – убежденно проговорил рыцарь. – Две!

Для пущей убедительности он даже показал два пальца.

– Не знаю, – поникла головой королевна. – Слово чести – ничего не знаю. И не догадываюсь.

– А может, был дракон-то? – подначила ее сыскарь.

– Может, и был. Но меня там уже не было…

– Чудеса! – повторила Велина, качая головой. – Чего только не встретишь на юге Заречья. Около гор Запретных. Так?

Годимир пожал плечами. Аделия вздохнула.

– А что вы, друзья мои дорогие, давеча у костра притихли так дружно, когда я речь о чародеях завела?

Рыцарь искоса глянул на королевну. Пускай сама говорит, если хочет. Лично ему мэтр Вукаш до церковной лампады.

Заречанка решительно замотала головой. Не знаю, мол, никаких чародеев. Но вслух ничего не сказала.

– Не хотите говорить – как хотите. – Сыскарь ничуть не огорчилась. – Самим бы хуже не было. От колдунов да чароплетов всяких добра ждать не приходится. Даже если вид делают, что помогают тебе, все едино свою выгоду ловят. – Помолчала и добавила: – В мутной водице.

– А с чего ты взяла, что мы что-то про колдуна знать можем? Откуда здесь в Ошмянах колдун? – воскликнула Аделия. Без особого убеждения, но с азартом.

– А запнулись вы, когда я речь о Божидаре повела. О стрелке чародейской. А потом по всему видно стало, что не о каштеляне ошмянском рассчитывали от меня услышать. Это раз. А во-вторых, здорово я сомневаюсь, чтоб Сыдор мог так все складно придумать с драконом. Эй, пан драконоборец, много в Заречье книжек о драконах хранится?

– Боюсь, не одной, – искренне ответил Годимир. – Ну, может, в Дыбще какая-никакая есть. А так за ближайшей в Беляны или Хоробров ехать надо.

– А мог Сыдор туда съездить и почитать? Он же грамотный, как оказалось.

– Как ты там говорила? «Здорово сомневаюсь». Когда ему было ездить по монастырям да университетам книги читать? Дело Сыдора – людей на большаке грабить. – К разбойнику Годимир и прежде не испытывал особой приязни, а теперь его чувство потихоньку, полегоньку перерастало в ненависть. Ушлый, хитрый, наглый, вероломный, беспощадный, расчетливый убийца… Что бы еще вспомнить? И это отребье, которому место на ближайшем суку, на полном серьезе заявляет, что намерен стать королем всего Заречья, взять в супруги ни много, ни мало самую прекрасную королевну из живущих от Студеного моря до Загорья, а его, рыцаря в двенадцатом колене, благородного словинца, вынуждает потворствовать своим грязным замыслам.

– Что вы взъелись на Сыдора?! – взмахнула кулачком Аделия. – Разбойник? Да! А ваш Ярош Бирюк кубари для детишек из липы режет? Или, может, ты, пан Годимир, людей не убивал никогда?

– Убивал, – не стал спорить словинец. – Но в честном бою. Один на один. Или войско против войска. Про Яроша ничего не скажу. Только я не видел, как он людей убивает. То есть… – Рыцарь замялся. – Как убивает, видел. А вот что для выгоды своей он это делает – не видел.

– А, значит, как Сыдор убивает, ты видел?

– За горшечника он нам на дороге себя выдал. А потом я узнал, что убили горшечника Пархима из Колбчи.

– И что с того? Ты за руку Сыдора ловил?

– Обоз я видел. Когда от пещеры драконовой мы с Ярошем шли… Три телеги сгоревшие и люди побитые. У людей серьги вместе с ушами срезаны. Не проверял наверняка, но, думаю, и пальцы, ежели у кого колечко нашлось. А у Якима с Якуней полсундука такого добра хранилось…

– И что с того? – с вызовом подбоченилась Аделия. – Сыдор тут при чем?

– Старуха… Якуня которая. Так вот она кричала перед смертью, что молодые панычи приходят, добрые да пригожие, добычу забирают…

– Ну и что? Ничего ты не доказал, пан Годимир! За руку не пойман, значит не вор. Сколько дней назад ты обоз сожженный видел?

– Да в тот день, когда вы меня у гнилушчан отбили.

– Я тебе скажу – весь тот день мы с Сыдором вместе были! Никуда он не отлучался, не уезжал!

Глаза королевны горели праведным огнем. Рыцарь понял – еще чуть-чуть, еще один выпад против вожака хэвры, и она наговорит такого… В общем, о нарождающейся, наклевывающейся словно цветок из зернышка, любви можно будет позабыть раз и навсегда.

Он прижал ладонь к сердцу. Наклонил голову:

– Прости меня, панна Аделия. Это я сгоряча. Больше не повторится.

Заречанка все еще хмурилась, но, видно, подумала о том же. Что чувство, как и цветок, вырастить трудно, а сломать ой как легко. Она протянула руку и коснулась ладонью одетого в кольчугу плеча драконоборца.

– Я принимаю извинения. И не сержусь. А ты, пан Годимир, не держи сердца на Сыдора. Боюсь, скоро он будет требовать сочувствия. – Королевна озорно подмигнула рыцарю. – А теперь – обещанная баллада.

– Да я… Я не… – начал было отнекиваться Годимир, но обе девушки смотрели на него строго и требовательно. – Я не очень силен в стихосложении…

– Ничего. Нам прославленных шпильманов слушать не доводилось, – не сдавалась королевна.

– Не считая Олешека из Мариенберга, – кинула и свои четверть скойца Велина. – Но и того недолго.

– Вам не понравится…

– Понравится, понравится! – заверила рыцаря Аделия. – Нет, погоди, пан Годимир. Это же не честно получается – я всю правду рассказала, ничегошеньки не утаила, а ты, значит, на попятный? Или это и есть воспетое исстари рыцарское понятие о чести?

– Хорошо, хорошо! – сдался Годимир, поняв – от расплаты не уйти. Раз уж проговорился, нужно отвечать за свои слова. Ничего, в следующий раз умнее будет – сперва думать, а только потом говорить.

Он откашлялся:

– Это будет баллада. В старинной манере сложенная.

– Давай, давай, – подбодрила его Аделия.

– В балладе должно быть три куплета по восемь строчек. И посылка – маленький куплет в конце. В нем всего лишь четыре строки. Заканчиваться куплеты…

– Что ты нам лекции читаешь? – скорчила недовольную гримаску Велина. – Словно в Мариенбержской академии. Мы поэзии ждем!

– Заканчиваются куплеты и посылка одним и тем же словом, – все же не дал сбить себя с толку рыцарь. – Теперь слушайте.

Годимир открыл рот. Подумал. Откашлялся еще раз. Начал:

 
– Я – рыцарь, не простолюдин,
Готов на штурм твоей твердыни.
До самых старческих седин
Не знать покоя мне отныне.
Мне чувства не излить в словах —
Теснятся мысли на бумаге,
Но здесь, как и в иных мирах,
Вассальной верен я присяге.
 
 
Мне очи панны – мир един,
Суровый взгляд как вкус полыни.
Ты мне единый господин,
Источник в выжженной пустыне.
Жизнь без тебя – лишь тлен и прах,
Берлога волчья при овраге,
Песок в иссохшихся губах
И жизнь – служение присяге.
 
 
Сраженный – зрит Господь один, —
Пощады лишь прошу я ныне
У холодов твоих и льдин,
В бездонной, северной пучине.
Моя судьба в твоих руках,
О, если бы, Господь Всеблагий,
Сбылось все, виденное в снах…
Но я живу, служа присяге.
 
 
О Неприступная, ответь —
Не зря ль мечтаю я о благе?
А может, лучше умереть,
Своей не изменив присяге?
 

Дочитав последнюю строчку, рыцарь в душе съежился, ожидая насмешек. Но Господь миловал. Девушки не смеялись. Наверное, и правда, маловато истинных, известных шпильманов слышали, если его убогая рифмовка сумела понравиться.

– И кто же эта Неприступная? – наконец-то выговорила Аделия. В глаза ее стояли слезы или Годимиру показалось?

Он собрался с силами, чтобы ответить правду. Как и большинство его поэтических творений, баллада посвящалась пани Марлене из Стрешина – златокудрой воеводше, как сказал о ней тоже не чуждый высокого стиля пан Мешко герба Козерог из Бокуня, что стоит на перекрестке трех трактов приблизительно на полпути между Выровой и Грозовым. Сейчас, по трезвому размышлению (или же благодаря исцелившей его Аделии), Годимир понял, что известная далеко за пределами Стрешинского воеводства пани на самом деле поощряла едва ли не каждого из молодых рыцарей, прибившихся к ее окружению. А уж если рыцарь умел подобрать две-три достойные рифмы! Но сердца своего Марлена не отдала никому. Скорее всего, и ее муж, пан Истислав, не мог похвастаться искренней – не по церковному закону, а по зову души – привязанностью собственной супруги. Ей нравилось купаться в обожании, нравилось наблюдать вокруг толпы поклонников, видеть их горящие глаза, слушать восторженные речи. Но не более того…

И как об этом сказать Аделии? Отнесется ли она с пониманием? Тем более что замусоленный, зеленый с вышитыми желтыми листиками канюшины шарф молодой человек как бы случайно забыл у костра под поваленным деревом. А вместе с ним оставил там и все некогда бушевавшие в его груди чувства к «златокудрой воеводше». Но поверит ли в это королевна?

От необходимости отвечать его избавила открывшаяся за поворотом тракта картина.

Загруженная всяческими тючками да корзинами выше бортов телега с впряженным в нее пузатым коротконогим конем мышастой масти стояла прямо посерди дороги.

Рядом с нею натужно поводил боками караковый жеребец явно хороших кровей. Правда, тонкие ноги дрожали, с трудом удерживая животное от падения, сухая, с круглыми ганашами и широким лбом голова клонилась к земле. Шею, плечи, бока скакуна покрывали полосы засохшей пены, а светлый, желтоватый с непонятным рисунком вальтрап с левого бока марали подозрительные пятна. Бурые. Ну, очень похожие на засохшую кровь.

Где же всадник?

А вот и он. У ног коня лежал, бессильно раскинув руки, человек, а над ним склонились двое. Коренастые, крепкие, как грибы-боровики. Одеты в неброские, но добротные зипуны, на головах меховые шапки, а на ногах – сапоги. Кметь бы надел поршни или опорки. Значит, купцы. И не из самых бедных. Похожи, словно родные братья. Только у одного борода русая с редкой проседью, а у другого – рыжая до огненности.

Старые знакомые.

Купцы, угощавшие их с паном Тишило в корчме Андруха Рябого на пути из Островца в Ошмяны.

Рыжий – Ходась, а второй – Дямид, мужик угрюмый и молчун каких поискать.

А кто же этот раненый? Или убитый?

Годимир толкнул игреневого шенкелем.