Текст книги "Победитель драконов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Владислав Русанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ
СОЖЖЕННЫЙ ОБОЗ

Только спустившись в неглубокую лощину, где дымились повозки, Годимир понял, насколько прав был Ярош. Смердело невыносимо. Не то, чтобы рыцарь никогда не слышал запаха паленой плоти – все-таки вырос в батюшкином маетке, где и свиней смалили частенько, да приходилось и больную птицу или скотину забивать и сжигать, чтоб зараза по округе не пошла. Да, скажем прямо, случалось ему в странствиях задремать у костра, не сняв с углей курицу. Редко, но случалось. Тоже тот еще запашок. Да и обидно…

Но тут была особая вонь. Ни с чем не сравнимая. Очень не хорошая…

Ярош пошел по дуге, огибая выгоревший круг слева. Лук он держал в руках, и стрела глядела на ближайшую стену леса.

Годимир, дыша ртом, пошел вправо.

Три повозки. Вместительные, крепко сбитые. Колеса цельные, без осей и обода. Впереди каждой – дышло. Первую, судя по ярму, волокли быки или волы. А собственно, какая разница? На второй – обрезки постромок и гужей. Значит, кони. Третья… Снова ярмо. Волы.

Кто бы это мог быть?

Должно быть, переселенцы, о которых молодой человек много слышал еще в Островецком королевстве, а после и в Ошмянах.

С десяток лет назад по Заречью поползли слухи, мол, в отрогах Запретных гор можно сыскать самоцветные каменья. Кошачий глаз и орлец, жабье сердце и змеевик, турмалин и гранат, гелиодор и гиацинт, шерл и жаргон… А иногда, сказывали, можно даже изумруды добыть. Врали, скорее всего. Каменья небывалой ценности. Годимир слышал лишь о единственных копях в землях Ордена Длани Господней, что на севере. А чтоб в каком-то зачуханном Заречье… Разве можно в эдакое поверить?

И, тем не менее, легковерные нашлись. Потянулись на юг с берегов Оресы и Словечны разорившиеся свободные землепашцы, вольные добытчики – охотники, бортники и прочие, – кое-где стали и беглые кмети появляться. Шли пешком с котомками за плечами и ехали целыми семьями на подводах. Иные сбивались в ватаги. Как, например, вот эти. Думали, что кучей и от разбойников отбиться можно, и с хищным зверьем совладать, да и попросту выживать легче, когда локоть товарища чувствуешь. Мысли верные – трудно возразить. И все же…

Странные, если не сказать – страшные, дела творились здесь, в позабытом Господом, Пресветлым нашим и Всеблагим, медвежьем углу. Обычно переселенцы беспрепятственно добирались до предгорий. Правители ближних королевств не очень-то возмущались. Больше для виду. А сами уже потирали ладошки в надежде наложить лапу на свежевыкопанные прииски. Спали и видели самоцветные ручейки, заполняющие их полупустые сундуки. Да не тут-то было! Сколько не обустраивалось в отрогах Запретных гор людей, а начать добычу драгоценностей никому пока не удалось. Нет, может, у кого-то и вышло, да только никого в живых не осталось, чтоб о том миру поведать. Возжелавшие отнять у земли ее сокровища начали исчезать. То ли по дороге, то ли обустроившись уже на новом месте. Некоторые успевали даже завести дружбу и торговлю с ближайшими поселениями местных уроженцев. Обещали в гости приходить. На праздники там… На Водограеву ночь или День Рождения Господа, на День Поминовения Усопших или Величание Последнего Снопа. Даже сватов к пригожим девкам сулились засылать. А потом вдруг – бац! И нет ни слуху ни духу от пришлых. Принимались искать – да хоть бы и тот же пан Божидар герба Молотило отряды снаряжал – и находили сожженные избы, разоренные землянки. Очень редко мертвые тела.

Когда Годимир услыхал об этой загадке впервые, он ни на миг не усомнился – драконья работа. Кто, кроме зловредного гада, воплощения мирового зла, на подобное способен? Все сходилось, как по-писаному. Избы пламенем чародейским сжигает. Бедняг-старателей попросту сжирает, кто убежать или в какую-никакую нору забиться не успел. Заработанное тяжким трудом собирает и сносит в пещеру. Читанные в отрочестве и юности труды многомудрых ученых, знатоков всяческой нежити, только подтверждали его рассуждения. Потому-то и помчался странствующий рыцарь, мечтавший уничтожить хотя бы одного-единственного дракона, на юг, в Островец и Ошмяны. Оставил просвещенный Стрешин, состязания певцов и поэтов, благородные схватки, пани Марлену, наконец, которую долго – и не без поощрения с ее стороны – Годимир считал панной сердца.

Теперь о пани Марлене напоминал лишь затертый и засаленный до невозможности шарф зеленого цвета, на котором уже почти и не угадывались некогда золотистые листочки канюшины[8] 8
  Каштелян – управитель замка или крепости.


[Закрыть]. Да и сам образ пани Марлены, супруги Стрешинского воеводы, потускнел, а еще лучше сказать – затерся. А ведь в свое время сколько рифмованных строк посвятил ей ищущий славы не только в боевом, но и в поэтическом искусстве рыцарь! Ну, вот хотя бы…

 
– Я не прошу твоей руки —
Такого счастья я не стою.
И все ж безудержной тоски
Я не скрываю. И не скрою.
 
 
Ты путеводная звезда
В скитаньях этой жизни мрачной.
Жить от тебя вдали – беда,
И всяк живущий – неудачник…
 

– Эй, пан рыцарь! – негромко окликнул Годимира Ярош. – Никак опять задумался? Вот беда мне с этими панычами, елкина ковырялка! Все думают и думают… О чем хоть замечтался? Или, верней сказать, о ком? О зеленокожей страхолюдине?

– Перестань! – Словинец почувствовал закипающий гнев. Еще чуть-чуть и сорвется на крик. – Зря ты так, Ярош. Она нам всем по два раза жизнь спасла. Себя не пожалела.

– Да ладно! – Бирюк согласился с поразительной легкостью. Махнул рукой. – Не надо – не буду. Только я постарше буду. И мой тебе совет, пан рыцарь, – не грусти о мертвой нежити, когда живая девка под рукой имеется. Уяснил?

– Это ты про…

– Во-во. Про королевну нашу.

– Ну, какая ж она королевна?!

– А это с какой стороны поглядеть. Жалко, что она в Ошмяны поехала. Надо было тебе уговорить ее остаться.

– Скажешь тоже… Пускай едет.

– Гляжу я на тебя, – разбойник уже завершил обход выгорелого пятна и остановился прямо напротив рыцаря, – и диву даюсь. Рыцарь ты или монах какой?

– Ты это на что намекаешь?

– Да я не намекаю. Я прямо могу сказать. Девка-то она не королевских кровей, елкина моталка. Но все что надо, все при ней. И тут, и тут…

– На себе не показывай, – попытался перевести разговор в шутку Годимир.

– А ты не учи меня, пан рыцарь! – сердито откликнулся Ярош. – Тебе дело говорят, а ты… Неужто тебе интереснее за драконами по горам гоняться, королевен там всяких искать – леший пойми еще живая она или нет, а может, уже с новоявленным женихом десяток поприщ[9] 9
  Гривенка – мера массы в землях южнее Оресы. 1 большая гривенка равна 1 крейцбержскому фунту или 1 султанатскому анасырю.


[Закрыть] отмахала!

– Не смей!

– Помолчи, помолчи, пан рыцарь. Послушай, елкина ковырялка. Я хоть и черного роду, а голову на плечах имею.

– Ну, так и…

– Слушай, слушай! Потом еще благодарить будешь. Что тебе толку в сбежавшей Аделии? Ты прям так и думаешь, что найдешь ее и в рыцари тебя посвятят по всем правилам? А после обвенчают с наследницей Ошмянского престола? А после батюшка-король, свет Доброжир наш ненаглядный, и на твою макушку корону взгромоздит?

– А почему бы и нет?

– Эх, взрослый ты парень, пан рыцарь, а в сказки веришь! Прошло то время, когда короли слово, данное принародно, держали насмерть. Прошло и то время, когда в рыцарстве опору любого трона видели, хоть Хоробровского, хоть Ошмянского. Зря, что ли, столько наемников в королевских армиях? Как думаешь, елкина ковырялка?

– Ну… – Годимир замялся.

– Вот то-то и оно. «Ну» да «ну»… На одно это ваше рыцарство и способно. Мечами махать да длиной мериться…

– Чего длиной?

– Да выходит, что копья! Больше вам и помериться нечем!

– Ты говори-говори, да не заговаривайся!

– Прямо! Пугать меня вздумал? Я пуганый. А в этой жизни только удара в спину боюсь, елкина ковырялка!

– Ты, Ярош…

– Да! Я – Ярош. И за тебя же, дурня благородного, переживаю. С чего бы только, елкина ковырялка? Не пойму! Ты, за королевнами да паннами сердца гоняясь, запросто можешь счастье в жизни упустить! Чего ты ее с ошмяничами отпустил?

– Так что ж мне, в ноги ей падать было? Уговаривать? – возмутился Годимир.

– Да ты не то что в ноги, ты поговорить не пытался!

– А что я? Почему я?

– А кто еще? Я? Я – старый уже. Мне бы вдовицу найти добрую да домовитую, и чтоб за бражку не сильно пилила, и все. Большего счастья не надо, елкина ковырялка. Певун? Так он, будь уверен, уже вовсю клинья подбивает! За ним не заржавеет. Вот уведет у тебя девку – локти кусать будешь, а поздно…

Годимир сердито нахмурился. Нравоучения Яроша его изрядно утомили. Добро, был бы ученый мудрец или убеленный сединами благородный пан-рыцарь, а то лесной молодец. И туда же – учить жизни! Хотя нельзя сказать, что хотя бы в глубине души рыцаря тоненький голосок не подзуживал: «А ведь прав разбойник, прав!»

История о том, как они приняли невесть откуда взявшуюся в окрестностях Гнилушек девчонку за королевну Аделию, похищенную из замка в Ошмянах предположительно драконом, сама по себе достойна быть увековеченной как пример глупости и самообмана. Но, задумываясь сейчас о случившемся, Годимир не мог не признать, что их спутница и сама ему подыграла, не возражая, чтоб ее называли «твое высочество», водили по лесу искать пещеру дракона… На испуганную дурочку она никак не походила, а значит, имела свой интерес, как говорят купцы в Белянах, что в Поморье. И когда обман раскрылся – а он не мог не раскрыться с появлением пана Божидара и прочих ошмяничей, знавших истинную королевну в лицо, – она не особо раскаивалась. И на откровение не шла. Всего-то и искренности, что соизволила настоящее имя назвать. Да и то – настоящее ли? Последний раз они говорили вчера, у той же пещеры, после того, как пан Божидар увел Олешека, а Ярош сказал, что пойдет прогуляться по округе – следы посмотрит…

Рыцарь присел на камень рядом с лжекоролевной. Покосился на ее устало опущенные плечи, раздосадованное – кажется, вот-вот заплачет – лицо. Подумал: искренне ли она переживает или по-прежнему обманывает? Сменила одну маску на другую?

– Зовут-то тебя как по-настоящему?

– А что?

– Да ничего… Просто Аделией звать как-то… – Он пожал плечами. – Да ты, пожалуй, и сама теперь не захочешь.

Девушка сверкнула глазами. Должно быть, хотела ляпнуть очередную дерзость. Но сдержалась. Кивнула:

– Верно. Не захочу. Меня в малолетстве Велиной кликали. Вот и зови Велиной. – Она помолчала. Вздохнула и быстро проговорила: – Ты прости меня, рыцарь Годимир. Я не хотела тебя обманывать. Просто так вышло. Иногда бывает…

– Это точно, – согласился словинец. – Иногда бывает. Просто выходит само собой. Уж я-то знаю…

Он собирался сказать многое, но так и не решился. Упрекать или благодарить? С одного бока – обманула, выдала себя за другую, морочила голову… Кто знает, если бы не ее ложь, глядишь, и к Якиму с Якуней не попали бы. А значит, не было бы погони через ночной лес, схватки с горными великанами, обезглавленного дракона, а главное, навья осталась бы жить… Вернее, не жить – ведь она сама любила повторять, что мертва больше четырех сотен лет. Просто ходила бы рядом, разговаривала бы, смеялась.

– Ты зачем пришла?

– Помочь хочу…

– Помочь? Зачем?

– Странный… Смешной… Зачем помогают?

И правда, зачем помогают?

Кто-то рассчитывает получить выгоду и отдачу от вложенной доброты и участия. Кто-то помогает бескорыстно. И люди, и нелюди. Бросается на выручку, не раздумывая, и теряет… Пусть не жизнь, пусть подобие жизни, подаренное старинными чарами. Все равно нужна смелость и благородство.

Теперь навьи с ним нет. И не будет уже никогда.

Коротенькое слово «никогда». Казалось бы, скромное и невзрачное. Есть много более громких и красивых. Но почему стынет душа от одного его звука?

Никогда.

Никогда…

Никогда!

– А еще говорят – когда-нибудь, – тихонько произнесла Велина. Угадала мысли или последнее «никогда» он прошептал вслух? Она продолжила: – И если не на этом свете, то в королевстве Господа, Пресветлого и Всеблагого. Нужно только верить.

– Верить… – Рыцарь кивнул. Задумчиво поковырял обгоревшей палочкой холодные угли. – Верить мало. Нужно еще бороться. Вера без борьбы – удел слабых духом.

Девушка посмотрела на него долгим взглядом, в котором мелькнуло нескрываемое уважение.

А потом Годимир почувствовал, что хочет спать. Выворачивая челюсти, зевнул. Тихонько сполз с камня, примостил на него голову. Гранитный валун вдруг оказался мягче пуховой подушки.

Как же давно он не спал на настоящей подушке…

А утром, когда стражники во главе с паном каштеляном начали седлать коней, Велина заявила, что желает отправиться в Ошмяны. Мол, надоело ей в дикой глуши ошиваться. А раз Божидар ее лазутчицей обзывал, то тем более должна пойти с ним, чтобы последние сомнения в ее виновности отпали.

Пан Божидар покряхтел, покусал ус для порядку и согласился. А что ему было делать? Слава Господу, что хоть коня девка вздорная не потребовала. Сказала, что пешком ходить привычная.

Олешека усадили в седло связанного. Цистру повесили тут же, на луку, иначе шпильман начинал дергаться и озираться, словно припадочный.

На том и попрощались.

Годимир радовался, что хоть Яроша пан Молотило не опознал. Если бы среди стражников нашелся один, знающий Бирюка в лицо, несдобровать бы лесному молодцу. Скорее всего, его довезли бы до ближайшего дерева с крепкой веткой. А так – ходит, жизни учить пытается…

А может, нужно было его сдать с потрохами Божидару? Ну, просто, чтоб не лез в душу…

– Эх, нужно было тебя Божидару выдать! – ляпнул рыцарь вслух и тут же устыдился. Кем бы ни был Бирюк, а все-таки сражались бок о бок с горными людоедами. Годимир ведь помнил, чьи стрелы сохранили ему жизнь.

Ярош в первый миг не смог ничего сказать. Раззявил рот, пожал плечами…

Наконец выдохнул:

– Ну, ты даешь, пан рыцарь…

Повернулся и пошел прочь, глядя под ноги.

Кровь прилила к ушам и щекам словинца. Вот как бывает в жизни! Одно неосторожное слово, одна дурацкая шутка… Разве сам он не обиделся на Олешека за глупые обвинения? Нет, конечно, ему можно. Он же рыцарь, а тут какой-то лесной молодец. Грабитель и убийца. А то, что это разбойник пробрался в королевский замок его величества Доброжира, вознамерившись помочь тебе, паныч неблагодарный? Разве одно это не стоит всех сокровищ Хоробровской казны?

Годимир потрусил вслед за Бирюком, словно побитый щенок.

– Ярош! Послушай, Ярош! Погоди же!

Бирюк и не думал останавливаться. Шагал и шагал себе.

– Эй, погоди! Ну, погоди же! – Рыцарь несмело коснулся плеча разбойника.

Неожиданно Ярош резко повернулся:

– Что ты тянешься за мной, будто хвостик? Пошел бы поглядел, что там на телегах.

– Я… Ну… То есть, я хотел сказать…

– Все. Сказал. – Лесной молодец прищурился, ухмыльнулся, показывая выбитый резец. – Делом займись, пан рыцарь.

– Так ты не…

– Обиделся?

– Да! Я думал…

– Ты опять думал? – нахмурился Ярош. – Прекращай. Пустое занятие. Лучше погляди что да как. Может, что необычным покажется. А после поговорим.

Годимир вздохнул с облегчением:

– Хорошо. Погляжу.

Он остановился у кромки горелого пятна. В самом деле, что-то не так. Не может свежая трава так гореть. Это же не стерня, высушенная жарким солнцем к концу серпня[10] 10
  Скоец – денежная единица. 1/24 гривны.


[Закрыть]. Тем более, второго дня дождь шел. Да не просто дождь – ливень с громом и молниями.

А если бы горело перед дождем, сильные струи разбили бы пепел, размыли бы его, развезли по округе, а то и вовсе снесли бы – вон как ложбина уходит под гору. Не иначе поблизости яр или речка, сбегающая с гор. Но если человеку столь сильное пламя развести не под силу, то остается предположить лишь одно…

Молодой человек никак не мог решиться выговорить это слово. Даже мысленно, будучи уверенным, что никто его не услышит, не поднимет на смех.

Нет, чтобы решиться, нужно подыскать еще доказательства. Весомые и неоспоримые.

Марая сапоги жирной черной гарью, он двинулся к ближайшей телеге.

Прежде всего, следует осмотреть трупы, если таковые найдутся.

Они нашлись. Прямо в телеге, поверх каких-то тюков, обугленных коробов, тряпок, мешков муки, превратившейся в черные спекшиеся комки. Четверо взрослых и трое детей.

Рыцарь наклонился над верхним телом. Ни лиц, ни волос разобрать невозможно – пламя не пощадило. Сквозь расползшиеся губы белеет оскал. Судя по зубам, труп принадлежал молодому мужчине. Не старше самого Годимира. А если и старше, то на два-три года, не больше.

Посмотреть бы, кто там еще, но уж больно неохота руки марать. Если копоть так воняет, то и липнуть к рукам она должна тоже, не приведи Господь!

А почему смрад кажется таким знакомым?

Вот загадка!

Где же он мог его слышать? Вернее, чуять. А еще вернее, обонять… Или как там правильно?

– Ну, что скажешь? – окликнул Годимира разбойник.

– Я бы не рубил с плеча, но… – искренно отвечал рыцарь.

– Думаешь, дракон?

Слово, которое так боялся произнести драконоборец, прозвучало.

– Ты сказал, – вздохнул он. – Не я.

– Еще бы мне не сказать, – оскалился Бирюк. – Что ты еще, пан рыцарь, можешь подумать? Огнь, палящий даже мокрую траву. Трупы. Скотины нет…

– Дракон мог сожрать волов и коней.

– Ага. А людей сложил в телеги и пожег.

– Люди могли сидеть на телегах, когда гад напал. Там и смерть приняли.

– Могли. Только не думаешь ты, что горящий человек кинется прочь из повозки, вместо того чтобы в кучу сбиваться, словно овцы?

– Ну-у… – Годимир пожал плечами.

– Это раз, – беспощадно продолжил Ярош. – Ярмо разбито. Ладно, елкина ковырялка, положим, быки с перепугу взбесились и вырвались. А гужи на конской запряжке кто разрезал?

– Ну…

– Погоди. Еще не так нукать начнешь. Там на дороге следы верховых. Много. Больше десятка. Гораздо больше, но точно сказать не могу – они топтались на одном месте долго. Кое-кто спешивался…

– Стой! Теперь ты погоди и меня послушай! – Годимир хлопнул себя по лбу. Чуть более звонко, чем изначально намеревался, а потому поморщился, но продолжил: – Вонь. Я вспомнил, где я в первый раз ее учуял!

– И где же? – Разбойник глянул немного насмешливо, с чувством превосходства опытного, умудренного жизнью человека.

– В Ошмянах. В королевском замке!

– Неужто, елкина ковырялка, Доброжир так провонялся?

– Не смейся. Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Этот смрад стоял в спальне королевны Аделии после ночного пожара. Пожар-то ты помнишь?

– Помню, – как бы нехотя согласился Ярош.

– Помнишь, как из окна пламенем бабахнуло?

– Помню. Что ж не помнить?

– Так вот нас поутру водили туда… Ну, то есть в спальню королевны.

– Высоко ж тебя занесло, пан рыцарь, – хмыкнул разбойник.

– Каждому свое, – в тон ему весьма ядовито откликнулся Годимир. – Комната выгорела почти вся. Все как есть… Сундуки с платьями, кресло, кровать с балдахином…

– Ты, пан рыцарь, про огонь давай. Мне как-то без разницы – комод у Аделии был или сундук, и сколько в нем нарядов хранилось.

– Хорошо. Про огонь так про огонь. Выгорело там все. И копотью покрылось. Такой же черной да жирной, как и эта, – рыцарь кивнул на обугленную телегу.

Ярош задумался. Почесал бороду. Недоверчиво прищурился:

– И ты думаешь – это все дракон учудил?

– Как пить дать!

Бирюк вздохнул:

– Ты ж сам видел. Вымерли они. Нет бессмертных на этом свете. Хоть букашка-таракашка, хоть дракон, а все умирают.

– Абил ибн Мошша Гар-Рашан в «Естественной истории с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным», – терпеливо пояснил Годимир, – упоминает о немыслимой продолжительности жизни драконов. До тысячи лет. И возможно, это не предел. И архиепископ Абдониуш, составитель знаменитого «Физиологуса», с ним согласен. Он даже отмечает, что сказки о бессмертии драконов и пошли от их долгожительства.

– Да? – Ярош в растерянности полез пятерней в затылок. – Так ты хочешь меня убедить, дескать, Запретные горы – край непуганых драконов?

– Убедить? Да упаси меня, Господи! Не веришь – не надо. Просто все один к одному сходится.

– Сходится, да не все. Есть одна отметочка, которая все твои выдумки о драконе, пан рыцарь, перебьет в одночасье. Как меч хворостину.

– Что ты говоришь? И какая?

Ярош успел только раскрыть рот, как громкий топот копыт, донесшийся от перелеска, заставил его круто развернуться, натягивая лук.

Прямо к ним мчались галопом, горяча могучих коней шпорами, три рыцаря.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ТРОЕ НА ОДНОГО

Всадники приближались, наклонив копья для удара.

Как в страшном сне время растянулось, и Годимир успел рассмотреть во всех подробностях доспехи рыцарей и сбрую коней. Дрожали края раздутых ноздрей, втягивавших и выдувавших воздух со свистом. Отсвечивали перламутром выпуклые глаза скакунов – у среднего жеребца левый глаз был «сорочьим[11] 11
  Грош – денежная единица. Четверть скойца.


[Закрыть]» и жутковато выглядывал из-под стеганого шанфрона[12] 12
  Аршин – мера длины. Приблизительно 71 см.


[Закрыть]. Широкие копыта взмывали над землей и ударяли в нее, разбрасывая искалеченный дерн. Хлопья пены срывались с распяленных стальными удилами лошадиных губ.

Всех опередил крайний слева рыцарь в ярко-алой суркотте поверх вороненого хауберка[13] 13
  Месяцы: стужень – январь, зазимец – февраль, сокавик – март, пашень – апрель, кветень – май, червень – июнь, липень – июль, серпень – август, вресень – сентябрь, кастрычник – октябрь, подзимник – ноябрь, снежень – декабрь.


[Закрыть]. На щите его раскорячился черный зверь, похожий на кошку, но с человеческой головой.

«Мантихор, – подумал Годимир. – Кто ж это такое чудище гербом избрал? Вот у нас в Хоробровском королевстве…»

Закончить мысль словинец не успел. Прямо над краем щита воткнулась знакомая стрела с серым оперением. Ярош?

Точно он.

Опять выстрелил без нарукавника. Ишь как зашипел.

«Мантихоровый» рыцарь дернулся, уронил копье. Его конь отвернул в сторону, сбив с ноги скачущего рядом вороного.

Рыцарь, восседающий на вороном, громко, но неразборчиво закричал. На его голове красовался бацинет[14] 14
  Койф – кольчужный капюшон.


[Закрыть] с бармицей, а низ лица закрывала кольчужная сетка. Но Годимир узнал изображенный на щите и на суркотте, рыжей, как мех молодой лисицы, герб – черная подковка. Должно быть, дальний предок выбрал себе герб на счастье. Этого пана драконоборец встречал в Ошмянах, но вот имя запамятовал.

У третьего из атакующих на щите стояли на изогнутых хвостах две толстые рыбины. С первого взгляда могло показаться, что караси уселись на корточки. На взгляд словинца или заречанина более дурацкой картинки нарисовать невозможно. Годимир не сомневался, кто сейчас на него скачет, хоть и скрывались веснушки и огненно-рыжие кудри королевича Иржи из Пищеца под глухим шлемом, увенчанным, кстати, кованой рыбкой. Вот так случай! А случай ли? В последнее время Годимир все чаще и чаще убеждался, что истинные случайности бывают ой как редко.

Словинец рванул меч из ножен… и непонимающе уставился на стальной обломок не более пяди в длину, торчащий из рукояти.

Как же он мог забыть?!

Мечу, подаренному паном Тишило пришел конец, когда, срубив драконью голову, он столкнулся с гранитным валуном. Самая лучшая сталь прямого удара о камень не выдержит. Конечно, рыцарю без меча никак нельзя, но прощание с паном Божидаром вышло более чем холодным, и просить у ошмянского каштеляна даже ухналь[15] 15
  Стрелище – расстояние прицельного выстрела из «большого» лука. Обычно 150-180 м.


[Закрыть] Годимир не стал бы ни за какие пироги. Не то что меч, пожалование которого накладывает весьма существенные обязательства на принимающего подарок.

Вот так и остался пан рыцарь Косой Крест без оружия. И что самое обидное – вспомнил только теперь, когда нужно сражаться.

В отчаянии Годимир швырнул сломанный меч под ноги и приготовился умереть.

– Не боись, рыцарь, выдюжим!!! – весело воскликнул Ярош, выпуская стрелу за стрелой.

Каленый наконечник соскользнул по шлему королевича Иржи. Следующая стрела воткнулась в щит, задрожала в бессильной ярости.

Пану Подкове повезло меньше. Жало стрелы нащупало слабину в пейтрали[16] 16
  Суркотта (котта) – тканевое покрытие доспеха для защиты его от дождя и солнца. Может нести герб и цвета владельца.


[Закрыть]. Конь вскрикнул жалобно, как смертельно раненный человек, и покатился кувырком. Взбрыкнули задние ноги, отлетело брошенное рыцарем копье. Всадник не успел не то что спешиться, а даже ноги из стремян выдернуть. Конская туша грохнулась на него сверху, и Годимир невольно содрогнулся, услышав предсмертный вскрик молодого рыцаря.

Сопереживая пану Подкове, словинец едва успел отклониться от удара копья поморянского королевича. Острие скользнуло по кольчуге и тут же горячее конское плечо ударило Годимира в грудь Он отскочил, с трудом удержав равновесие. Услышал крик Яроша:

– Сзади!

Холодный клинок свистнул над головой, обдав макушку ветром.

Годимир присел, оглядываясь: ярко-алый мантихор на треугольном щите скалился со щита незнакомого рыцаря, который вновь заносил меч для удара.

– Я их придержу! – кричал разбойник.

Кого? Ныряя под конскую голову и нашаривая повод, Годимир успел вяло удивиться, а после ему стало не до того.

Ох, и тяжко же противостоять конному вооруженному противнику, озабоченному тем, чтобы убить тебя. А тем более тяжело заставить себя почувствовать к нему ненависть, столь необходимую для боя. Из всех молодых рыцарей, ошивавшихся в ожидании турнира при дворе короля Доброжира, словинец чувствовал неприязнь лишь к королевичу Иржи. И то даже не потому, что тот во всеуслышание хаял Олешека лазутчиком и подсылом загорским, а потому, что с ним самим паныч задирался, словно петух.

Хвала Господу нашему, Пресветлому и Всеблагому, что сейчас Иржи не смог вовремя остановить и развернуть коня, и тот, разогнавшись, уволок его шагов на двести вперед, вломившись с разбегу в подлесок. Теперь, пока выберется, нужно успеть с «мантихоровым» разобраться. Вот только как это сделать, если всего-то и успеваешь, что уворачиваться от его размашистых ударов, проскакивая под мордой гнедого то вправо, то влево. Левой рукой рыцарь Косой Крест удерживал коня под уздцы.

Рыцарь в алом рубил как одержимый. Так и норовил зацепить Годимира. И если бы не стрела, торчавшая из левого плеча, преуспел бы с первой полудюжины ударов. Все-таки рана давала себя знать.

– Трус! Заяц! Трус! Заяц! – выдыхал «мантихоровый» с каждым взмахом меча.

Словинец не отвечал, опасаясь сбить дыхание. Ничего, потерпим. Смеется тот, кто остается на ногах. Он очередной раз оказался у самого стремени алого, попытался схватить его за локоть.

Не получилось! Пальцы соскользнули по рукаву хауберка.

«Мантихоровый» оскалился – у него лицо не скрывалось ни забралом, ни кольчужной сеткой – и попытался ударом шпор поднять скакуна на дыбы. Годимир сделал все, чтобы ему помешать. То есть повис на поводе, всем весом притягивая голову гнедого к земле. Конь заржал, протестуя против издевательства, приподнял передние ноги на пол-аршина и тут же тяжело опустился.

«Слава тебе, Господи!» – мысленно поблагодарил Отца Небесного Годимир. Уж очень не хотелось получить по голове широким – с добрую миску – копытом.

– Ах, ты смердюк! – выкрикнул всадник. Вновь занес клинок над головой.

Этого словинец не стерпел. Очень уж не по-рыцарски выходит. Конный на пешего, вооруженный на безоружного… Да еще обзываться?

Злость вскипела в сердце Годимира. Бросилась в виски.

Он с силой толкнул плечом щит «мантихорового» вверх. Так, что окованный край толкнул древко стрелы, по-прежнему торчащей между звеньями кольчуги. Попробуй-ка!

Алый рыцарь аж взвыл от боли. Дернулся, едва не уронил меч, зацепил коня по гриве – правда, плашмя, но все равно поделом.

– Не нравится? – Словинец позволил себе впервые с начала схватки открыть рот. – А так?

Он отпустил повод прижавшего уши коня, двумя руками схватил противника за подошву сапога, подналег…

Жалобно, по-детски вскрикнув, «мантихоровый» взмахнул руками, пошатнулся, бросил меч, стараясь удержаться пальцами за гриву, но волосы выскользнули из перчатки и он повис на боку коня, зацепившись шпорой за высокую заднюю луку.

Гнедой плясал, совершенно сбитый с толку происходящим.

– А ну-ка давай! – Годимир несильно стукнул кулаком по пятке алого. Тот ойкнул и свалился на землю.

Словинец тут же звучно хлопнул ладонью по крупу коня, который рванулся с места в галоп.

– Смердюк! Песья кровь! – тоненьким мальчишечьим голоском выругался «мантихоровый», пытаясь нашарить в траве меч.

«Это кто еще смердюк?» – подумал Годимир, легко зацепив сапогом древко стрелы. Алый взвыл дурным голосом, схватился за плечо, а словинец нагнулся и подхватил оставшийся без хозяина меч.

«Вот теперь-то мы на равных, рыжий…»

– Сзади! – вновь подал голос Ярош.

Даже не оглядываясь, рыцарь понял, что, скорее всего, королевич развернул коня и теперь стремится вновь поразить его копьем. Поэтому Годимир прыгнул через поверженного им «мантихорового» и закрутил пируэт, отмахиваясь вслепую мечом. Рядом, в опасной близости пронесся игреневый конь королевича, но копье, хвала Господу, прошло мимо.

Теперь появилось еще несколько мгновений, чтобы отдышаться и посмотреть по сторонам. Разогнавшегося рыцарского коня запросто не остановишь – уж это Годимир знал доподлинно.

И точно. Королевич вовсю работал поводом, сдерживая скакуна, и даже сумел перейти на рысь. Зато отъехал опять на порядочное расстояние.

А это еще кто?

Полдюжины всадников неестественно замерли на опушке, с северного края поляны.

Оруженосцы?

Скорее всего. И они, и слуги благородных панов рыцарей. Как же панам в одиночку путешествовать? Костер самим разводить, кашу варить, коней чистить? Нет. Не панское это дело.

Годимир вспомнил свои одинокие ночевки в лесу, обожженные о котелок пальцы, подгорелую кашу, заплаты, которые сам себе накладывал на штаны, сапоги, которые…

Да ну их всех!

Что за сопли он тут развел?

Еще попроси, чтоб пожалели!

Это белоруких панычей впору жалеть, а не его. Попади они в его шкуру – или померли бы с голодухи, или удрали бы в родительские маетки так, что пятки в задницы влипли бы.

Сталь калят не в тепленькой водичке, а из жаркого полымя в ледяную купель опускают!

А что ж стоят, не шелохнутся?..

И тут Годимир заметил застывшего на сгоревшем возу Яроша. Вот откуда лесной молодец ему советы подавал. Верно один шпильман сказал – мне сверху видно все, ты так и знай!

Несколько ударов сердца потребовалось рыцарю, чтоб сообразить – Бирюк не просто забрался куда повыше. Разбойник крепко сжимал до половины натянутый лук, а жало стрелы перебегало с одного оруженосца на другого. Наверняка, только это и охлаждало их горячее желание прийти на помощь панам и намять бока проходимцу, имевшему наглость объявить себя рыцарем без надлежащего обряда посвящения.

Ладно. Стойте. Придет нужда, и с вами поговорим.

Интересно только, Ярош кого-нибудь подстрелил или пример несчастного пана Подковы послужил наилучшим подтверждением смертоносности его лука?

Тем временем Иржи развернул коня.

Годимир пару раз, на пробу, взмахнул мечом «мантихорового». Добрый клинок. Тяжел ровно настолько, насколько необходимо. И баланс отличный. Воздух рубит со свитом – одно удовольствие.

Сейчас поглядим, только ли воздух этот меч способен разрубить.

Словинец вознес клинок к небу:

– Пан Иржи! Пан Иржи, я вызываю тебя на честный бой!

Поморич ошарашенно тряхнул головой.

– А? Что? – донесся его голос, изрядно приглушенный закрытым шлемом.

– На честный бой! Грудь на грудь, меч против меча. Ну же, отвечай!

Королевич медлил.

– Или ты боишься? – дерзко бросил Годимир.

– Что? Я? Тебя?

– Так за чем же дело стало?

– Невместно мне биться с оруженосцем!