Текст книги "Подарок из Египта (СИ)"

Автор книги: Владимир Птах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Когда Себек вырос, то стал грозным и могущественным богом. Это он создал людей и все живое на земле. Египтяне называли его не иначе, как отец отцов и мать матерей. Своим священным животным Себек избрал крокодила. Любой, кто обижал это животное, навлекал на себя гнев бога. На крокодила нельзя было не то, что охотиться или кидать в него камни, но и плохо отзываться о нем было опас-но, пусть даже он сжирал твою последнюю овцу.

В былые времена, рассказывал Рахонтеп, еще при фараонах, подобных обидчиков бога попросту скармливали крокодилам как искупительную жертву. Однако со временем эта хорошая традиция стала угасать, пока совсем не сошла на нет в правление греческой династии Птолемеев. Греческим номархам подобные об-ряды внушали ужас. Они их запретили, или, вернее сказать, пытались запретить, потому что время от времени жрецы все же прибегали к древним ритуалам, особенно если нужно было покарать какого-нибудь вероотступника. За это Рахонтеп ратовал одним из первых, так он, по крайней мере, рассказывал.

– Я не злой, – говорил он гостям, – но по-другому в Египте нельзя. Вы же знаете, в нашей стране, что ни бог – то полузверь, ну и люди там такие же. Я сам иногда чувствую в себе что-то звериное. Бывает так и хочется впиться кому-нибудь в горло, – проговорил Рахонтеп зловещим голосом. – А вообще-то я сов-сем не злой, – добавил он, мрачно улыбаясь.

– В Риме людишки тоже сплошное зверье, – не выдержал Порций и вставил свое глубокомысленное замечание: – Так и ждут, чтобы кого-нибудь разорвали на аре-не.

Порция попросили помолчать, потому что слушать Рахонтепа было куда интересней. Рахонтеп продолжал. Он решил рассказать гостям о так называемом, суде Себека. Суд заключался вот в чем. Подозреваемого, чья вина была сомнительна, при-вязывали к столбу и выпускали на него крокодила. Если крокодил сжирал при-вязанного, это означало, что он был виновен, ну а если не сжирал, то обвиня-емого оправдывали и отпускали на все четыре стороны. Случалось, что крокодил откусывал у несчастного ногу или сразу две. Это тоже считалось доказательством его вины. Однако в подобных случаях жизнь безногому старались спасти, чтобы он мог всем потом рассказать, как был наказан Себеком. Но таких счаст-ливчиков было немного. Большинству все же приходилось расставаться с жизнью, и умирали они очень мучительно. Для примера Рахонтеп рассказал про одного воришку, которого подозревали в том, что он ночью выковырял драгоценный глаз у статуи Себека и продал его в винной лавке старому иудею. Проворовавшийся служитель отпирался как только мог, но на суде Себека крокодил, направляемый богом, не внял его мольбам, и сразу набросился на этого осквер-нителя. Рахонтеп так красочно обрисовал эту сцену кары Себека, что слушатели ясно представили ее себе во всех подробностях. Сначала крокодил, не спеша, поотгрызал несчастному ноги, а потом, когда тот еще трепыхался в предсмертных судорогах, перерубил его пополам ударом хвоста.

– Вот так Себек отомстил ему за свой вырванный глаз, – закончил Рахонтеп эту жуткую историю. – Я хорошо знал этого жадного служителя и не раз говорил ему: «Смотри, Сиремпут, доиграешься. Зубы Себека не знают жалости даже к своим служителям». И я оказался прав. Этот несчастный решил, что раз Себек остался без глаза, то он его не найдет. Но Сух своими челюстями показал ему, как он жесто-ко ошибся.

– Так это был Сух! – разом воскликнули гости. – Что ж ты, собака, раньше нам не ска-зал?!

Новость о том, что перед ними находится крокодил – людоед, повергла гостей в ужас.

– Его надо посадить на цепь! – орал Луций.

– Какая там цепь! – вторил ему Фуск. – Он ее в два счета перекусит. Его надо в клетку засунуть. Смотри, как он на нас злобно косится!

– И скольких же он сожрал? – вопрошали Рахонтепа переполошившиеся гости.

– Немногих, – спокойно отвечал египтянин, как будто речь шла о баранах. – При мне всего лишь троих загрыз. И еще одному откусил ногу по колено.

– А мне он ничего не откусит? – обеспокоенно спросил Квинт.

– На своих он не бросается, – успокоил его Рахонтеп.

– А на чужих?

– На чужих только, если я ему прикажу, – проговорил египтянин, обводя гостей пристальным взглядом, словно отыскивая среди них «чужого».

– А давайте проверим! – вдруг предложил Фуск. – Квинт, у тебя есть какой-нибудь провинившийся раб? Мы сейчас натравим на него крокодила.

– Этого мне еще не хватало, – недовольно отозвался Квинт. – У себя дома, Фуск, будешь рабов скармливать, а здесь тебе не амфитеатр.

– Не жадничай, Квинт, – уговаривал его Порций, – мы скинемся по тысчонке и заплатим тебе за раба. Правильно я говорю? – обратился Порций ко всем, кто был в триклинии.

– Конечно, скинемся! – поддержали Порция гости, а некоторые даже пообещали дать ради такого зрелища и пару тысяч.

Но Рахонтеп стал отговаривать их от этой затеи. Как он сказал: не стоило приучать Суха к человечине, а то ведь, если он к ней привыкнет, то потом уже не будет таким ручным и послушным.

– С одного раза не привыкнет, – не унимался Порций.

– Еще как привыкнет, – уверенно сказал Рахонтеп. – К вину-то он сразу привык. Теперь ни дня без вина не может.

– Так он еще у тебя и пьяница? – весело воскликнул Руф.

Гости сразу позабыли, что крокодил когда-то лакомился людьми, и захотели его напоить. Крокодил, видно, и сам был не прочь разогреться винишком, потому что при виде кувшина, как можно шире разинул пасть и держал ее открытой все время, пока Рахонтеп лил в нее вино. В крокодила без труда вошло полкувшина превосходного фалерна. Через некоторое время вино стукнуло ему в голову, и повеселевший крокодил стал тыкаться по триклинию в разные стороны. Он ша-тался, падал, ударялся рылом о колонны и кружил на одном месте, вызывая своей пьяной походкой неистовый хохот гостей. Хорошо, что Рахонтеп предусмотрительно залепил уши Суха воском, иначе бы он точно насмерть перепугался всех этих криков, которыми го-сти сопровождали каждый его шаг. Они острили и потешались над Сухом как толь-ко можно.

– Ну и уморил же он нас, Квинт, – проговорил Руф, вдоволь насмеявшись. – Хоро-ший тебе Марк подарочек сделал, ох, хороший. С таким крокодилом ты, Квинт, зап-росто на ужин к Сеяну попадешь.

– Как это? – удивился Квинт.

– Очень просто. Сеян на днях устраивает театральные представления, ну ты знаешь, в театре Марцелла, – Квинт кивнул головой. – Так вот, – продолжал Руф, – завтра я в сенате расскажу всем про твоего ручного крокодила. Уверен, там про такого еще никто не слыхал. Это, естественно, сразу дойдет до Сеяна, а Сеян любит все необычное, он начнет меня расспрашивать, что да как, ну здесь я ему и подскажу, что этого чудного крокодильчика неплохо было бы показать в те-атре на его представлениях. Мол, толпа будет в восторге от такого зрелища.

– Ты думаешь, он согласится?

– Согласится. Главное, чтобы ты согласился показать своего Суха.

– О чем речь! Конечно, соглашусь. Ты только про меня Сеяну не забудь рассказать.

– Само собой. Об этом ты можешь, Квинт, не волноваться. Представлю тебя в самом лучшем виде. Так что ужин в доме Сеяна, считай, тебе обеспечен.

Квинт несказанно обрадовался такой неожиданной возможности попасть к Сея-ну на ужин. Теперь не нужно было подкупать его рабов, а потом трястись от страха, что обман может быть обнаружен.

Квинт предложил выпить за находчивость Руфа. Все восхваляли его дальновидность и обещали прийти в театр со своими клиентами и друзьями, чтобы кри-ками и рукоплесканиями поддержать там своего любимчика. Да-да, именно любим-чика. Сух всем пришелся по душе, и каждый хотел принять участие в его просла-влении.

– Только надо придумать, – заговорил Луций, – что он там будет показывать толпе. Не станем же мы выпускать на сцену пьяного крокодила.

– А почему бы и нет, – сказал Фуск. – Все там со смеху помрут, когда его таким увидят.

– Нет, пьяным не годится, – возражал Руф, – он там все декорации разломает. Надо что-то другое придумать. Ты, Квинт, скажи своим актерам, чтобы они сочинили какую-нибудь веселую сценку, где был бы крокодил. Пусть они там на нем ката-ются, за хвост его таскают и всякое такое, в общем, ты меня понял.

– Да они же не успеют, – сказал Квинт. – Если я не ошибаюсь, выступление через два дня. Что они смогут сочинить за это время?

– А что тут сочинять? – вдруг воскликнул пьяный Баселид. – Я уже все сочинил!

До этого момента Баселид особо не высовывался. Он все больше налегал на еду да на выпивку. Но вдоволь насытив свою утробу, поэт захотел позубоскалить на крокодилью тему. А тут как раз и момент удобный подвернулся.

Сочинить он, конечно, ничего не сочинил, но надеялся придумать, что-нибудь на ходу. Недаром же он слыл в квартале первым выдумщиком. Гости прекрасно понимали, что Баселид хочет подурачиться, и приготовились услышать от него что-нибудь веселенькое. Ожидания гостей Баселид не обманул. Он, шатаясь, вылез на середину триклиния и разыграл им целую сценку, где все роли исполнял сам. Надо сказать, что у него складно получилось. Умел же толстый выдумывать. А сюжет был такой.

В египетском храме Себека царят переполох и смятение. Нужно кормить священного крокодила, а кормить его нечем. Крокодил питается только красивыми деву-шками, но в округе остались одни лишь старухи да уродины. Всех красивых деву-шек давно уже скормили крокодилу, и ни одну, подходящую для очередного обеда, найти не удалось. Тут из-за кулис выползает сам крокодил. «Где мой обед?!» – ревет он грозно, (Конечно же, ревет не он, а кто-нибудь за декорациями). Жрецы падают перед крокодилом на колени и объясняют ему, что, мол, так и так, не осталось ни одной красотки, одни старухи кругом. Но если священный крокодил очень голоден, то ему могут привести вполне сносную старушенцию. Нужно только хорошенько ее поперчить и посолить, и на вкус она вполне сойдет за молодуху. На это мерзкое предложение разозленный крокодил ответил, что поганить свои священные зубы морщинистыми старухами он не собирается, а раз жрецы не могут най-ти ему для обеда красивую девушку, то пусть ведут своих юных жен. Крокодилу, дескать, известно, что у двух жрецов есть симпатичные женушки, вот их пусть жрецы и отдают на съедение. Иначе крокодил обещал пожаловаться Себеку, а уж тот наверняка покарает Египет чумой или голодом.

Жрецы, конечно, приуныли, но выхода у них нет, и они приводят к крокодилу своих жен. Те все в слезах, они рыдают и молят крокодила о пощаде. Крокодил хоть и животное, но и его разжалобили слезы юных созданий. Он ставит им условие. Та из них, что сумеет его лучше всего ублажить, останется жить до следу-ющего обеда. Ну, а другая будет съедена сегодня.

Женам ничего не остается, как согласиться с этим паскудным условием, и они по очереди начинают ласкать крокодила. Сперва с отвращением, но потом, понимая, что от этого зависит их жизнь, все более нежно и откровенно. Крокодила при этом они называли ласковыми именами и льстиво отзывались о его мужских достоинствах: «Какой у тебя толстый хвост», – говорила одна из них, обнимая хвост крокодила ногами. «Какая у тебя мягкая чешуя», – пела вторая и терлась о колючую спину грудью. Крокодил оказался в затруднении. Обе красотки доставили ему массу удовольствия, и он не знает, какой отдать предпочтение. Он решил пустить их по второ-му кругу. Красотки совсем разошлись и уже не стеснялись в движениях. При этом они вслух превозносили перед ним свои прелести и принижали соперницу. У той, мол, и нога кривая, и глаз косой, и вшей полно где ни попадя. «Да ты на себя посмотри!» – орала другая. Так, слово за слово, началась у них перебранка, пока они с визгом не вцепились друг другу в волосы. Кончилось все тем, что крокодил не стал долго терпеть их истошные крики и сожрал обеих.

Гостям очень понравилась импровизация Баселида. Никто не ожидал, что у не-го все так хорошо получится. Гости не раз смеялись его шуткам и хлопа-ли удачным перевоплощениям. Баселид был то злобным крокодилом, то суровым жрецом, то истомленной женой. Причем, когда он изображал жреца, то старался во всем походить на Рахонтепа. Это еще больше развеселило гостей.

Квинт остался доволен сюжетом. Он согласился, чтобы именно этот сюжет был разыгран в театре Марцелла на представлениях Сеяна.

– А в стихах ты написать все это сможешь? – спросил Баселида Квинт, когда тот с победным видом улегся на свое место.

– Запросто, – хвастливо ответил Баселид, отхлебывая вино из своего кубка. – Ты же меня знаешь, Квинт, мне это раз плюнуть. Было бы вдохновение, – произнес он многозначительно, намекая на оплату.

– Будет тебе вдохновение, – пообещал Квинт. – Только нужно, чтобы завтра вся сценка была готова.

– Завтра, так завтра. Утром сяду и напишу.

– Зачем тянуть до утра? Иди пиши сейчас. У меня полно свободных комнат.

– Сейчас?! – воскликнул Баселид и скривил лицо. Ему не хотелось покидать такой шикарный стол.

– Ну да, сейчас, – настаивал Квинт. – Утром тебе будет не до стихов. Ты же сам мне сегодня говорил, что после попоек блюешь из окна целый день.

Гости засмеялись.

– Я такого не говорил, – упирался Баселид.

Но ему, все же, пришлось покинуть праздничный стол. Квинт распорядился, чтобы рабы отвели его в свободную комнату для гостей и принесли ему туда все письменные принадлежности. Когда Баселид ушел, Квинт подозвал к себе слугу.

– Ты, Луперк, – наказал он слуге, – заглядывай к нему почаще. Если он уснет, то буди его. Знаю я этих поэтов, они только жрать да спать горазды.

Квинт не сомневался, что Баселиду удастся сочинить хорошую сценку в сти-хах. В предстоящих театральных представлениях будут участвовать самые известные комедийные труппы Рима, но Квинт был уверен, что его сценка с крокодилом затмит их всех. От этой мысли у Квинта внутри все пело. Он стал очень разговорчив, со всеми шутил, острил и пил без меры.

Гости пророчили Квинту успех и благосклонность Сеяна. Луций даже согласил-ся погостить у Квинта еще несколько дней, чтобы быть свидетелем его триумфа.

Марк тоже чувствовал себя на высоте. Ведь это он привез крокодила в Рим. Марк заявил, что будет играть в сценке одного из жрецов.

– Тебе-то это зачем? – проговорил Квинт, нахмурясь.

– Как зачем? Просто хочу, и все. Я же уже выступал в театре Марцелла, помнишь? Всем тогда понравилось. Тем более, Сух меня не боится, и я ездить на нем умею.

– Нет, Марк, – сказал Квинт категорично, – на сцене тебе делать нечего. Это позорное занятие. Пусть лучше мои актеры выступают, не отбивай у них хлеб.

– Но это же я привез крокодила! – упорствовал Марк.

– Ну и что?

– А то. Я тоже хочу, чтобы меня Сеян увидел.

– Нужен ты ему триста лет, – усмехнулся Квинт. – Небось перед шлюхами с Субуры хочешь повыделываться? А?

За Марка вступились гости:

– Да пусть Марк выступит, Квинт, – просили они, – может, он прославится.

– Не нужна нам такая слава, – отвечал им Квинт. – Я не хочу, чтобы все кругом говорили, будто Серпроний заставляет своего единственного сына выступать на сцене.

– Но ты же его не заставлял. Мы же знаем, как было дело.

– Действительно, Квинт, – просил за Марка Руф, – Марк столько намучился с этим крокодилом, может же он хоть немного развлечься.

Остальные гости тоже вступились за Марка и совместными усилиями уговори-ли Квинта позволить ему сыграть разок на сцене со своим крокодилом.

Пару лет назад Марк уже играл в театре Марцелла. Труппа Квинта участвовала тогда в состязании комедийных актеров, и Марку с трудом удалось добиться у отца разрешения поучаствовать в этом представлении.

Строгость Квинта можно было понять. В Риме ремесло актера считалось презренным и грязным. Однако, несмотря на это, римляне боготворили своих любимцев. Они толпами ходили за прославленными актерами и буквально носили их на руках. Блеск и слава были постоянными спутниками кумиров толпы. Их ста-туи и портреты наводняли весь Рим. Перед ними были открыты любые двери. И да-же император не гнушался их обществом. Некоторым из этих счастливчиков удавалось сколотить миллионные состояния. И все же актер, как бы богат и зна-менит он ни был, уже не мог связать свою судьбу с государственной службой. Для тех, кто запятнал себя сценой, обратного пути не было. Однако актерскую бра-тию это совсем не волновало, потому что основная масса тех, кто посвящал себя сцене, были люди из низов или провинциалы со всех концов империи. К власти они не рвались, и главное, что им было нужно, – это деньги.

А вот родовитым римлянам, тем, кто лелеял мечту о жреческом сане или о карь-ере военного, мараться сценой было недопустимо. Цензоры без внимания это не оставляли, и можно было запросто лишиться не только сенаторского или всаднического сословия, но и потерять гражданство. Конечно, Марку, если он несколько раз выступит на сцене, это не грозило. Во-первых, у Квинта были в сенате влия-тельные заступники, а во-вторых, на баловство молодых людей из богатых семейств (а именно так это воспринималось в высшем обществе) цензоры смотрели сквозь пальцы. Квинт опасался другого: как бы его недруги не усмотрели в этом повод позлословить над ним. Теперь, когда Квинт, можно сказать, стоял на пороге сената, любая оплошность могла стоить ему сенаторской тоги. Поэтому он так настороженно относился ко всему, что могло повредить его планам.

А Марку хотелось просто покрасоваться перед друзьями. Ох, как они будут ему завидовать, если выступление пройдет успешно. А оно обязательно пройдет успешно. По-другому и быть не может. За свою роль Марк не волновался. Ведь артис-тических способностей ему было не занимать. В бытность свою школьником он любил участвовать в домашних спектаклях и достаточно поднаторел в этом де-ле. На сцене он чувствовал себя уверенно и свободно.

– Марк тебя не подведет, – сказал Порций Квинту. – Я все не забуду, как он играл Амура, когда еще был пацаном. У него тогда хорошо получалось.

– Сыграть Амура любой дурак сможет, – сказал Квинт, – машешь себе крыльями да из лука стрелы пускаешь, а вот жреца… Ты, Марк, сможешь жреца сыграть?

– Конечно, смогу, – уверенно ответил Марк. – Что там его играть. Я же и царей играл, и полководцев.

– Это было давно. Ты уже, наверное, разучился. Ты вон возьми Рахонтепа в учите-ля, потренируйся с ним. Пусть он тебе покажет, как надо играть жреца.

– А кто у тебя, Квинт, будет жен играть? – спросил Луций. – Вот кому потренироваться надо.

– Таида, кто же еще, – ответил за Квинта Фуск. – Лучше нее никто не сыграет.

С мнением Фуска согласились и все остальные. Но Квинт был более сдержанным.

– Я еще не решил, кто будет играть, – сказал он, откусывая яблоко. – Может, Таида, а может, и не Таида. Посмотрим. У меня артисточек много, есть из кого выбрать.

Гости заговорили об артистках.

В это самое время крокодил, чья морда была под столом, вдруг беспокойно зашевелился. То ли у него восковая пробка выпала из уха, и он испугался громкого смеха, то ли ему спьяну, что-то пригрезилось, но только он вдруг стал раз-ворачиваться и в тесноте зацепил рылом толстую ножку стола. У круглого мас-сивного стола из лимонного дерева это была единственная ножка, на которой он держался, и поэтому, стоило крокодилу хорошенько ее толкнуть, как стол медленно накренился набок и рухнул. Все яства и вина с грохотом посыпались на пол. Сух еще больше пе-репугался и забился под ложе, на котором возлежал Фуск. Встревоженный Фуск стал теснить своих соседей, пытаясь перебраться на другое место.

Квинт позвал рабов, чтобы они скорей прибрали опрокинутые кушанья. Гости хором сожалели, что погибли такие восхитительные яства. Но Квинт и бровью не повел. Он всем своим видом показывал, что такая мелочь не может его опечалить. Подумаешь, стол упал. Квинт не нищий, один упал, другой накроют. За этим задер-жки не будет.

Но сперва нужно было вытянуть из триклиния пьяного крокодила. А то он, чего доброго, еще раз стол опрокинет. Однако крокодил покидать свое убежище просто так не собирался. Приказов Рахонтепа он не слушал, и как египтянин ни кричал на него, Сух не хотел вылазить из-под ложа. Пришлось обмотать вокруг его хвоста крепкую веревку и вытаскивать крокодила из триклиния с помощью целой тол-пы рабов. Слугами командовал Марк. Он суетился возле крокодила больше всех и следил, чтобы Суха не поранили эти бестолковые рабы.

– Тяните его плавно, – кричал на них Марк, – не дергайте, а то хвост ему оторвете! Это вам не ящерица, второго хвоста у него не вырастет!

Хорошо, что пол в триклинии был устлан мраморными плитами. По ним крокодил без труда скользил своим желтым брюхом, царапая мрамор когтями. Суха с шумом выволокли из триклиния и потащили в цветник, где для него бы-ла приготовлена большая ванна.

На шум сбежались почти все рабы дома. Были среди них и танцовщицы. Марк любил заглядывать к ним по ночам, и особенно ему нравилась Гликерия. Уезжая в Египет, Марк пообещал привезти ей, что-нибудь в подарок. Сейчас она тоже пришла сюда со светильником в руках, чтобы самой посмотреть, из-за чего подняли шум. Марк заметил ее, и их взгляды встретились. Гликерия недвусмысленно ему улыбнулась, и Марк сразу протиснулся к ней.

– Ну как тебе мой крокодильчик? – спросил он ее, но тут же заорал на ближайшего раба. – Куда лезешь, бестолочь! Назад отойди, ты же на лапу ему наступишь.

Марк повернулся к Гликерии.

– Посвети-ка сюда, – попросил он ее, – а то я чувствую, эти бараны ему все лапы отдавят.

Гликерия подошла ближе к крокодилу и протянула над его головой светильник.

– Ничего себе, какой он большой, – проговорила она восхищенно, обегая крокодила взглядом от головы до хвоста. – Как ты его, Марк, привез?

– Это разве большой, – усмехнулся Марк. – Ты еще не видела по-настоящему больших крокодилов. Есть такие чудовища, что куда там этому малышу. Я такого чуть было не поймал в Меридовом озере. Матросы, сволочи, подвели.

Расплескивая во все стороны воду, рабы опустили крокодила в ванну.

– А он спьяну не захлебнется? – спросил Марк у Рахонтепа, глядя на погрузившегося в воду крокодила.

– Нет, не захлебнется, – ответил Рахонтеп и погладил Суха. – Видишь, вода до ноздрей не достает. Значит, все в порядке.

– Это хорошо, – проговорил Марк и, оставив Рахонтепа присматривать за крокодилом, направился с Гликерией в ее комнату.

По пути он захватил и Хиону, артисточку домашней труппы. Марку она тоже нравилась, и он решил позабавиться с ними двумя. Ведь он так долго не был дома и уже успел соскучиться по обеим.

Гликерия жила в небольшой комнатке на первом этаже с тремя своими подру-гами – танцовщицами, как и она. Подруги увидели Гликерию с Марком и сообразили, что возвращаться им в комнату в ближайший час не стоит.

По пути Марк рассказывал своим нимфам, как он охотился в Египте на гигантского крокодила:

– Я его уже загарпунил, уже стал тянуть на корабль, осталось только сеть на него накинуть, а эти трусливые матросы отбежали к другому борту и затряслись там как зайцы. Ну, крокодил, не будь дураком, перегрыз веревку да и удрал; что он их ждать, что ли, будет?

– А как тебе, Марк, египетские танцовщицы, – спрашивала его Гликерия, – понравились? Я слышала, они очень гибкие.

– Да, и еще какие гибкие, – подтвердил Марк, – настоящие змеи. Выгибаются так, что аж смотреть страшно. В Мемфисе одна как выгнулась, так переломилась пря-мо на сцене.

Девушки засмеялись.

– Ну что ты, Марк, врешь! – не верила ему Хиона. – Такого не бывает.

– Да я клянусь Меркурием, – божился Марк, улыбаясь, – я сам потом помогал ее выравнивать.

Но девушки, конечно же, ему не поверили. Они привели его в комнату Гликерии, и все вместе повалились на кровать. Марк стал целовать Гликерию и шарить рукой у нее под туникой.

– А ты, Марк, подарок мне привез? – спросила его Гликерия, отрываясь от губ Марка.

– Какой еще подарок? – удивился он.

– Как!? – воскликнула Гликерия. – Ты что, забыл? – проговорила она обиженно. – Ты же мне обещал, помнишь? Говорил, что из Египта что-нибудь привезешь.

– Ах, да, – вспомнил Марк, – конечно, привез. Он там наверху, в моей комнате, – Марк показал пальцем на потолок. – Я потом тебе его отдам.

И он опять стал лезть к Гликерии под тунику.

– А что ты мне привез? – нежно, но настойчиво выпытывала она.

– Жука скарабея, – ответил Марк.

– Жука?! – воскликнула Гликерия, – Какого еще жука?

Живого?

– Нет, серебряного. Это амулет такой. Ты что, не знала? В Египте жуки-скарабеи священны. Там все с такими жуками ходят. Ну, давай, снимай тунику.

Услыхав, что жук серебряный, Гликерия успокоилась.

– А он большой? – допытывалась она, сбросив с себя одежду.

– Кто большой? – не понял ее Марк, целуя теплые груди.

– Ну, жук твой, большой?

– Мой жук? – переспросил он ее. – Ну да, большой. Даже очень, – проговорил Марк, погружаясь в мягкую прелесть грудей.

– А куда его вешать, на шею? – донимала Марка Гликерия.

– Можешь на шею, можешь на лоб прицепить, мне все равно.

– А египтяне, что, носят его на лбу? – удивилась она.

– Да что ты пристала ко мне с этим жуком! – не выдержал Марк. – Носи его где хочешь, хоть на заднице.

– Да я просто спросила. Интересно же.

Больше Гликерия про жука не спрашивала. Ей и Хионе было не до того. Де-вушки своим искусством любви дали почувствовать Марку, что египтянки, хоть они и гибкие, как змеи, в постели с ними не сравнятся. И действительно, Марк чуть было не умер под Гликерией от наслаждения. Он сразу позабыл о смуглых египтянках и нимало не пожалел, что вернулся домой.

После получасовой любовной битвы Марк лежал в расслаблении, прижимая к себе с двух сторон своих подруг. Он похвалялся перед ними своей будущей ролью жреца в сценке с крокодилом. Марк вкратце рассказал девушкам ее со-держание. Им очень понравилось место, где жены жрецов ласкают Суха.

– А крокодилу повезло, – сказана Гликерия. – Будет все выступление скулить от удовольствия.

– Но он же тоже мужик, – сказал Марк. – И ему хочется женского тела.

И Марк еще крепче прижал к себе Гликерию.

– Ага, а вдруг он захочет это тело слегка надкусить? – сказала Хиона. – Нет, с таким чудищем страшно играть. Я бы не хотела получить роль жены.

– А тебе ее, Хиона, никто и не даст, – сказала Гликерия. – Вот увидишь, жен будут играть Таида и Леда.

– С чего ты это взяла? – спросил ее Марк.

– А разве непонятно? Они же любимицы твоего папаши, – с сарказмом прого-ворила Гликерия. – Они его попросят, он им и даст главные роли. Особенно Таида любит роли выпрашивать, ей твой отец не откажет.

– Что, он ее так слушается?

– Да, Марк, – кивнула Хиона, – пока тебя не было, эта проныра так присосалась к твоему папаше, что он для нее все делает.

– И комнату ей отдельную дал, – подхватила Гликерия, – и подарков ей уже кучу надарил. Вот-вот вольную ей подпишет.

– Ну надо же, – проговорил Марк, – кто бы мог подумать, что она так пролезет. А была такая скромная девочка. Даже раздеваться стеснялась.

– Она умеет притворяться, – сказала Хиона. – Чтоб ей крокодил ногу откусил, когда она будет выступать, – добавила она.

– Не откусит, он ручной, – разочаровал ее Марк.

– А ты его разозли.

– Ну ты и скажешь. Он же может и на меня тогда наброситься.

Марк призадумался. Ему вспомнились слова матери о том, что Таида грозилась родить ребенка от его отца. А теперь еще получалось, что она будет играть с ним вмес-те на одной сцене, и даже может прославиться на весь Рим. Не слишком ли для нее жирно? Марк вез крокодила совсем не для того, чтобы возвеличивать ка-кую-то стерву. Марк решил, что Таида выступать с ним не будет.

– А где сейчас ее комната? – спросил он у Гликерии, поднимаясь с кровати.

– Пойдем, покажу, – охотно взялась она проводить Марка. – Хочешь с ней поговорить?

– Да, – кивнул он одеваясь. – Надо мозги ей вправить. А то она совсем страх потеряла.

– Давно пора, – обрадовалась Хиона. – Только ты ей не говори, что это мы тебе про нее рассказали. А то она еще твоему отцу наябедничает. Тебе-то ничего не будет, а нас выпорют.

– Хорошо, не скажу, – пообещал Марк. – А чего вы так ее боитесь? Собрались бы все вместе, да и повырывали ей ночью волосы. Отец всех не выпорет.

– Легко сказать «соберитесь», а кто пойдет? Все боятся, – вздохнула Гликерия.

Она быстро оделась и, взяв с собой светильник, вместе с Марком вышла в коридор. Гликерия проводила Марка до комнаты Таиды.

– Вон ее дверь, – тихо проговорила она, указывая на дверь. – Ну все, Марк, я пошла. А то она меня еще увидит.

– Ладно, иди. Я к тебе завтра зайду.

– Только жука не забудь, – напомнила она ему о своем подарке.

Марк вошел в комнату Таиды. Таида была не одна. Она сидела на кровати со своей лучшей подругой Рутилой и болтала с ней о всяком вздоре. Обе девушки очень удивились появлению Марка. С их лиц сразу исчезла прежняя веселость.

– Марк? – проговорила Таида растерянно.

– Что, не ожидала? – произнес Марк с нагловатой ухмылкой. – А ты, я смотрю, неплохо тут устроилась, пока меня не было, – продолжал он. – Комнатку себе отхватила, – Марк окинул взглядом комнату, – шустрой ты, однако, девчонкой ока-залась.

Таида молчала.

– Эй, ты, как там тебя? – кивнул Марк на подругу Таиды.

– Рутила, – тихо отозвалась подруга.

– Слушай, Рутила, – сказал ей Марк, – сбегай-ка вниз, посмотри, как там мой кроко-дил поживает. Только назад не очень спеши.

То, что Марк услал Рутилу, не предвещало ничего хорошего. Таида это поняла по колючему взгляду Марка. Марк подошел к ней вплотную. Она встала с кровати и смело посмотрела ему в глаза.

– Ты со мной так и не поздороваешься? – спросил он ее, улыбаясь.

Таида поздоровалась.

– И это все? – удивленно произнес Марк.

– А что еще?

– Как что. А обнять меня, поцеловать ты разве не должна? Мы же так долго не виделись.

И Марк сам попытался ее обнять.

– Не лезь ко мне, Марк, – отстранилась она от него, – я не хочу тебя обнимать.

– Не хочешь? – притворно удивился Марк. – А раньше ты меня очень хотела. Помнишь, как мы развлекались?

– Это ты, Марк, развлекался. А меня от твоих развлечений всегда тошнило.

– Неужели? Может, ты еще скажешь, что тебя тошнило, когда я тебя вот тут ласкал?

Марк попытался просунуть ей руку между ног.

– Отцепись от меня! – оттолкнула она его руку и стала отходить назад.

– В чем дело, Таида? – недоумевал Марк, не переставая улыбаться, – Ты что, забыла, как ты стонала подо мной на весь дом?

– Я притворялась.

– Ах, ты притворялась, – разыгрывал Марк удивление, наступая на Таиду. – Тогда понятно. Посмотрим, как ты сейчас будешь притворяться.

Не успела Таида опомниться, как Марк припер ее к стене и что есть силы сжал ей правой рукой горло. А сила у Марка была. Таида сразу это почувствовала, когда стала задыхаться. Она судорожно глотала ртом воздух, и смертельный ужас отразился в ее выпученных глазах. А Марк не торопился расжимать пальцы.