Текст книги "Подарок из Египта (СИ)"

Автор книги: Владимир Птах

Трубачи протрубили условный сигнал, по которому загонщики должны были вер-нуть зверей в клетки. Когда львов прогнали с арены, Рахонтепу сказали, чтобы он слезал с Олимпа. Рахонтеп и сам рад был спуститься, но не мог. Его пальцы застряли в щели, и как он ни старался их выдернуть, у него не получалось. Служителям амфитеатра пришлось становиться друг другу на плечи, чтобы дотянуться до Рахонтепа и снять его с Олимпа.

– Осторожней! – покрикивал он на них, – пальцы оторвете! Львы ничего не откусили, так не хватало, чтобы вы меня покалечили.

– Не скули, – грубо отвечали ему, – радуйся, что жив остался.

– Это львы пусть радуются, я их пожалел.

Рахонтеп покидал арену с гордым видом. Он только тоскливо покосился на растерзанных преступников. Их уволокли с арены за ноги, а кровавые лужи присыпали песком.

Зрелища продолжались. На арену выпустили гладиаторов. Они бились между собой и парами, и целыми отрядами, и пешими, и конными. Были даже амазонки на боевых колесницах.

Победители обеими руками загребали монеты, приветливо махали зрителям лавровыми ветками и, переступая через трупы поверженных врагов, счастливые и довольные, покидали арену. В самом крупном сражении – мавретанцев с паннонийцами, где учас-твовало одновременно более двухсот человек, – победили мавретанцы.

Те, кто поставил на паннонийцев и проиграл свои деньги, стали возмущать-ся, утверждая, будто бы на стороне мавров дрались перекрашенные в черный цвет германцы. Они-то и определили исход сражения. Но подобные доводы не помогли проигравшим вернуть деньги и послужили для них лишь слабым утешением.

Трупы павших в сражении прожгли для верности раскаленным железом и только тогда уволокли с арены. Зрители сами могли убедиться, что никакому подлому трусу не удалось их обмануть, прикинувшись мертвецом.

Этим большим сражением бои гладиаторов закончились, но расслабляться зри-телям было еще рано. Им предстояло увидеть схватку крокодила со львами. А заодно полюбоваться, как от львиных зубов умрет неудавшийся убийца Сеяна Марк Серпроний.

Пока арену приводили в порядок, зрители наспех впихивали в себя свой нехитрый обед, чтобы к началу нового зрелища рот был свободен для криков.

И вот долгожданный момент настал. На арену вывезли клетку с крокодилом и вытряхнули его на песок. Крокодил злобно заревел на своих притеснителей, угрожающе приоткрыв зубастую пасть. Служители поспешили поскорее убраться с арены, видя, как крокодил неторопливо прохаживается по песку, высматривая, на ком бы отыграться. Публика нетерпеливо заерзала на своих скамьях, с любопытством рас-сматривая крокодила. Многих разочаровали его размеры. По рассказам, ходившим по Риму, крокодил, напавший на Сеяна, был не меньше тридцати локтей в длину. А этот никак не тянул на тридцатилоктевого. Некоторые забеспокоились, а не подменили ли им крокодила? Но споры об этом отложили на потом. Рассуж-дать, тот это крокодил или не тот, было некогда. На арену вывели Марка, и все, в ожидании начала зрелища, устремили свои взоры на него.

Чтобы придать зрелищу большую остроту, Марку решили выдать кин-жал. Раз он такой заядлый убийца, то зачем пропадать этому таланту? Пусть покажет свое мастерство на арене, в битве со львами. Этим он и себе жизнь прод-лит и зрителям доставит удовольствие.

Глашатай объявил, что Марку выдали тот самый кинжал, какой у него был в момент покушения на Сеяна. Тогда он, якобы, не успел им воспользоваться: доблестные преторианцы вовремя его обезоружили и скрутили. Зато теперь Марку возвращался его кинжал, чтобы он последний раз в жизни насытил свою кровожад-ную свирепость убийствами львов. Конечно, было опасение, что он может себя же им и пронзить, чтобы избежать мучительной смерти от клыков хищников. Но Сеян посчитал, что Марк на это не решится. А если даже он и вонзит себе в грудь кинжал, то это будет очень походить на самоубийство Брута, который зарезался тем же ножом, которым убил до этого в сенате Гая Юлия Цезаря.

Когда Марк ощутил в ладони рукоятку кинжала, дрожь прошла по его телу. Теперь он покажет, как умирает настоящий римлянин. Он не будет с жалкими воплями убегать от львов. Он встретит смерть лицом к лицу и погибнет достойным своих славных предков.

На арену выпустили трех громадных львoв. Это были самые большие и свирепые звери, каких только удалось найти в Риме. Гривы у них были выкрашены в разные цвета: в красный, черный и синий.

Зрители сразу же стали заключать между собой пари, какой из цветных львов первым поразит Марка. Больше всего ставили на красного льва. В нем зри-тели без труда узнали знаменитого хищника по кличке Ужас Пустыни. На его счету была не одна оторванная голова. В последний раз он дрался с громадным быком. Их привязали друг к другу цепью, чтобы они не разбежались и дрались до конца, Квинт был на том представлении и поставил тогда на быка десять тысяч сестер-циев. Уж очень ему показался рогастым и свирепым этот бык. Но Квинт прогадал, Ужас Пустыни перегрыз быку горло в считанные минуты. Поэтому многие сейчас отдавали предпочтения Ужасу Пустыни и ставили именно на этого льва.

Загонщики погнали львов на Марка и крокодила. Марк стиснул кинжал и приготовился к своей последней схватке. Он держался рядом с крокодилом и старался стать так, чтобы Сух был между ним и львами. Он словно хотел спрятаться за ним от львов. Сух недоброжелательно покосился на стоящего рядом Марка. Это уже был не тот послушный ручной крокодил, каким знал его Марк.

За десять дней скотского с ним обращения крокодил превратился в свирепейшую тварь, какую только порождали воды священного Нила. В голодном, избитом палками и камнями, в нем проснулась вся его звериная сущность, перед которой тысячелетиями трепе-тали египтяне. Попади он сейчас в реку, она бы вскоре получила название Река Смерти, потому что Сух убивал бы всех, кто встречался на его пути. Марк почувствовал это в холодном взгляде, который бросил на него крокодил. Но вместе с тем ему показалось, что Сух его узнал и теперь не тронет. Марк стоял к нему очень близко, и крокодилу ничего не стоило изогнуться и сомкнуть че-люсти у Марка на ногах. Однако крокодил, словно не замечал Марка, он перенес все свое внимание на львов и не выпускал их из виду.

Львы, впервые увидавшие такого невиданного зверя, насторожились. Но их неуверенность длилась недолго. Природная свирепость и острые копья загонщи-ков подтолкнули первого из них, черногривого, напасть на Марка. Лев подбежал к крокодилу и хотел было перепрыгнуть через него, но не успел он к нему приблизиться, как Сух мгновенным броском схватил льва за морду. Туча песка и пыли взметнулась вверх. Лев ревел, выл, скулил и пытался лапами отодрать крокодила от своей морды. Он дергался в разные стороны, но Сух уперся всеми четырьмя ла-пами в землю и не отпускал своего врага. Остальные львы замерли в испуге, наблюдая за этим смертельным поединком. Они явно не ожидали, что эта ползучая тварь так опасна.

Крокодил разжал челюсти и выпустил черногривого. Лев с истерзанной мордой, обливаясь кровью, побежал прочь от крокодила. Он спотыкался, падал, опять вставал, пока не наткнулся на копья загонщиков. Они попытались вернуть дезертира обратно, но доведенный до бешенства лев бросился на загонщиков и погиб под ударами копий.

Зрители визжали от удовольствия. Начало было многообещающим. Те, кто ставил на черногривого, проклинали крокодила, одним укусом «сожравшего» их сестерции.

Но за черногривого было кому отомстить. Все возлагали особые надежды на Ужас Пустыни. Он усвоил опыт своего собрата и не стал лезть на рожон. Лев обошел крокодила со стороны хвоста, чтобы беспрепятственно напасть на Марка. Но Марк перепрыгнул через Суха и опять оказался под его защитой. Зрителям понравилась его тактика. Они с нетерпением ожидали, чем же все это закончится. Синий лев попытался обойти крокодила со стороны рыла, но Сух стремительно побежал на него и схватил льва зубами за заднюю лапу. Лев с ревом изогнулся и вонзил свои клыки в верхнюю челюсть крокодила. Завязалась жестокая борьба. На этот раз Марк не стал, сложа руки, наблюдать, как Сух бьется за его жизнь, он подбежал к синему льву и ударил его кинжалом в бок. Лев отпустил крокодила и обратил свою пасть против Марка, но Марк вовремя отскочил назад.

В это время Ужас Пустыни набросился на крокодила с другой стороны и впил-ся ему клыками в шею. Он прокусил его чешую и стал сжимать челюсти, лапами придавливая крокодила к земле. Сух извивался как змея, размахивая своим смертоносным хвостом. Видя, что Сух погибает, Марк в отчаянии прыгнул на спину Ужасу Пустыни и, вцепившись левой рукой в гриву льва, стал бить его кинжалом куда придется. В этом было что-то дикое и безумное. Зрители ожидали всего, но то, что Марк оседлает льва, никто не предполагал. Сто тысяч зрителей ревели и сходили с ума. Лев выгнулся, чтобы зубами достать Марка, но тот встретил его мор-ду ударами кинжала. В этот момент хвост крокодила ударил льва по лапам, и тот рухнул на землю. Марк упал вместе с ним, но даже, оказавшись на земле, ни на секунду не переставал колоть льва кинжалом, пока тот не издох от ран. Убедившись, что лев мертв, Марк выдернул свою ногу из-под его туши и поковылял на помощь Суху. Крокодил по-прежнему не отпускал синего льва, вцепившись в его ногу мертвой хваткой. Марк подобрался ко льву поближе и несколькими ударами кинжала прикон-чил его.

Зрители приветствовали победителя стоя. Все львы погибли, а значит те, кто на них ставил, остались при своих деньгах, и это никого не разочаровало. На-дежды зрителей увидеть сегодня что-то необычное оправдались с лихвой. Все были уверены, что Марк руководил своим дрессированным крокодилом и натравли-вал его на львов. А крокодил, как верный пес, не жалея себя, сражался за своего хозяина. Такого действительно еще никто не видел. Все были восхищены мужес-твом Марка и преданностью его крокодила. Прежняя ненависть за покушение на Сеяна сменилась горячей симпатией. Зрителям захотелось вознаградить столь отважного юношу. Все знали, что он приговорен к смерти и расстанется с жизнью, несмотря на свою победу. Это, по их мнению, было несправедливо. Народ потребовал от Сеяна даровать Марку жизнь. Зрители стали дружно махать над головами платками, плащами и шляпами, чтобы префект догадался об их желании и пощадил Марка.

Сеян не ожидал такого поворота событий. Ему говорили, что этих львов Марку одолеть будет невозможно. За каждого из них он выложил по тридцать тысяч сестерциев. А теперь они валялись перед ним дохлыми на арене, а невредимый Марк вкушал ликующие клики толпы. Однако когда Сеян несколько минут назад напряженно наблюдал за сражением, он поймал себя на мысли, что переживает за Марка. Где-то в глубине души он, может, и не хотел его смерти, но сам бы он ни за что не даровал ему жизнь. В глазах друзей и приближенных Сеян хотел выглядеть безжалостным к своим врагам. Но теперь, делая вид, что он подчиняется настойчивой просьбе толпы, Сеян велел объявить, что смертный приговор Марку заменяется работами в рудниках. Зрители встретили это решение радостными кри-ками. Сеян еще раз показал всем свое великодушие. Однако друзьям, сидевшим ря-дом, он сказал вполголоса:

– Сегодня мальчишке повезло. Но, я думаю, в рудниках он долго не протянет.

Росций как надо понял эти слова своего командира и чуть заметно улыбнулся. Это означало, что Марк и до рудников навряд ли дотянет. Ему помогут умереть, избавив его от каторжных работ.

Но это будет потом, а сейчас Марк грелся в лучах славы. За то короткое время, что он бился со львами на арене, Марк вдруг стал знаменитым на весь Рим. Многие пожалели, что он не связал свою судьбу с ремеслом гладиатора. Из него получился бы отличный боец.

Зрители сторицей вознаградили Марка рукоплесканиями, и под эти овации он покинул арену. Уходя, Марк оглянулся и посмотрел на Суха. Крокодил провожал его печальным взглядом, как будто прощался с Марком навсегда.

Загонщики окружили Суха и издали забросали его копьями. От множества глубоких ран крокодил умер, устремив свой потухающий взор на ворота, в которых только что скрылся Марк.

Когда Марка и Рахонтепа вновь привезли в Мамертинскую тюрьму, у Тонгилия глаза полезли на лоб. Чтобы из амфитеатра кто-то из заключенных вернулся живым, такого еще не было. Подробно расспросив у охранников, что происходило на арене, Тонгилий удивился еще больше. Такой прыти от своих подопечных он никак не ожидал. Поэтому он побоялся сажать их в одну камеру, где они обязательно опять замыслят какое-нибудь нападение или побег, раз уж поодиночке умудрились усеять арену трупами львов.

Слава преследовала Марка даже в тюрьме. У заключенных он пользовался осо-бым почетом. Марк по многу раз пересказывал им свой смертельный поединок со львами, и все кругом сходились во мнении, что без помощи божества сотворить ему такое было бы не под силу.

Впервые за все время пребывания в Мамертинской тюрьме Марк уснул спокойным, безмятежным сном. Теперь бояться ему было нечего. Жизнь он свою отстоял, а что будет впереди, известно лишь одним богам.

В эту ночь Марку приснился очень странный сон. Ему снилось, что он лежит на берегу Нила на песочке и нежится в теплых лучах солнца. Но тут он замечает, что местные египтяне, пасущие коров, в страхе разбегаются от него. Они испуган-но кричат друг другу, что нужно скорей уводить коров от берега, иначе кроко-дил их сожрет. Марк хотел им крикнуть, что тут нет никаких крокодилов, но вдруг с ужасом увидел, что он сам и есть крокодил. Лапы, хвост и морда – все у него было крокодилье. Не успел Марк опомниться, как откуда-то появились артисты Квинта и стали на нем репетировать сценку. Марк силился сказать им, что он не крокодил, но артисты не понимали его рева. Больше всех к нему льнула Таида. Она всем говорила, что Марк будет очень зол на нее, если она не научится как следует ласкать крокодила. Ей было невдомек, что этот крокодил и есть тот самый Марк, который требовал от нее побольше страсти. Таида обнимала его, целовала, и Марк ощутил несказанное удовольствие от ее прикосновений. Марк не пожалел, что он стал крокодилом и всем своим видом показывал Таиде, чтобы она его не боялась и действовала смелее. Таида разошлась, и неизвестно, до чего бы дошли ее ласки, если бы вдруг не появился отец Марка. Он стал орать на Таиду за ее чрезмерную страсть к животному. Таида оправдывалась, говоря, что у нее такая роль, и она просто старается сыграть ее как можно лучше. Однако Квинт ей не поверил и стал бить ее кулаком, подозревая в измене с крокодилом. Марк пытался своим длинным рылом отстранить отца от Таиды, но тот пнул его в морду ногой и схватил убегающую Таиду за волосы. Тогда Марк кинулся на отца и перекусил его пополам своими острыми, как кинжалы, зубами.

Здесь Марк проснулся. Он чувствовал, как бешено колотится его сердце. Сон был настолько реалистичным, что он до сих пор ощущал, как у него по губам стекает кровь перекушенного отца. Марк невольно вытер губы рукой и задумался над своим сном. Что он мог предвещать? Марк попытался разгадать сон и связать его со своей дальнейшей судьбой.

Он решил, что, возможно, его сошлют на медные рудники в Египет, и там от тяжелой работы он настолько озвереет, что станет свирепее крокодила. Лучшего объяснения своему странному сну Марк придумать не смог и вновь уснул, горюя о своем нелегком будущем в рудниках.

5-ая глава

Однако этот сон предвещал совсем другое. Никаких египетских рудников Марку так и не довелось отведать. Хотя внутренне он уже готовил себя к нелегкому труду рудокопа. Но Марк обдумывал не только то, как он будет ползать по штольням и долбить породу кайлом, он уже мечтал о побеге. Кайло рудокопа – это хорошее оружие, и если его с размаху вогнать охраннику в голову, то надзира-теля никакой шлем не спасет. Марк молил богов, чтобы вместе с ним в рудники послали бы и Рахонтепа. Этот неугомонный египтянин обязательно согласится бежать вместе с ним. А если их еще отправят на рудники в Египет, то там Рахонтеп будет незаменим. В своей стране Рахонтеп обязательно найдет, куда спрятаться от преследователей, так что с ним Марк не пропадет.

Подобным размышлениям Марк предавался на нарах Мамертинской тюрьмы всего шесть дней. Через шесть дней в Риме произошли события, которые перевернули не только всю его судьбу, но и судьбы тысяч людей.

Глубокой ночью в Рим, с письмом от императора, прибыл человек по имени Макрон. Письмо было очень важное и предназначалось консулам для прочтения в сенате на следующее утро. Тиберий в последние годы только так и общался с сенаторами через письма, не покидая Капри. Он тяготился их раболепием и подозревал сенаторов в коварных замыслах против себя. Мало было людей, кому Тиберий по настоящему доверял. И одним из таких людей был Макрон, бывший командир пожарных частей Рима, не обремененный государственными должностями и древностью рода. Именно ему Тиберий доверил опасное, но тщательно спланированное предприятие – низложить Сеяна. Тиберий в последнее время стал бояться непомерно возросшего влияния своего любимца. Не для того он возвышал и наделял Сеяна властью, чтобы теперь он возомнил себя правителем Рима. Раньше с помощью Сеяна подозрительный Тиберий избавлялся от тех, в ком он видел для себя угрозу своей власти. А покончив с неугодными, пришла пора устранить и самого Сеяна, пока он, командуя преторианскими когортами, не замыслил что-нибудь худое против Тиберия. Шутка ли, вся преторианская гвардия была у Сеяна в руках. С такой силой можно было в одночасье подчинить себе весь Рим со всеми его неисчислимыми богатствами. А там и до Капри рукой подать. Мнительному Тиберию эта мысль не давала покоя, и в голове своей он вынашивал планы, как бы поскорее покончить с могущественным временщиком. Но осторожность и хитрость, свойственную Тиберию, он проявил и здесь.

Утром Макрон явился в дом Сеяна и обрадовал префекта новостью о том, что привез с Капри письмо с хорошими для него вестями. Император якобы по достоинству оценил заслуги Сеяна и в письме к сенату назначает его народным трибуном. Должность очень весомая и многообещающая. Она делала Сеяна почти что соправителем Тиберия и открывала большие перспективы на будущее. Тиберий был уже стар, а после его смерти императорскую власть наследовал бы его несовершеннолетний внук Гемелл. Сеян рассчитывал стать регентом при малолетнем правителе и уж тогда бы он вершил судьбу государства по-своему.

С такими радужными мечтами, не догадываясь о западне, Сеян поспешил в храм Аполлона Палатинского, где уже с утра заседал сенат. Невдомек ему было, что Макрон еще ночью, перед тем как придти к нему, побывал в доме одного из консулов Регула – старого друга и приверженца Тиберия. Регулу Макрон открыл истинную причину своего внезапного приезда в Рим, а также показал приказ Тиберия о назначении Макрона новым префектом преторианцев. Консул без колебаний согласился помочь Макрону. Вот только на кого можно было опереться, чтобы арестовать Сеяна? Городские когорты, которые обеспечивали порядок в Риме, сочли не вполне надежными. Многие из ихних солдат водили с преторианцами дружбу. Поэтому было решено положиться на пожарные части, которыми не так давно командовал сам Макрон, и где хорошо помнили своего прежнего командира. Пожарники люди сильные и отважные (а главное не обласканные Сеяном), вполне подходили для такого опасного дела. Конечно, в прямом столкновении с гвардией пожарникам бы не поздоровилось, но такого поворота событий нужно было постараться избежать.

Сеян ничего не знал о тайной ночной встрече и о грозящей ему опасности. Утром преторианцы проводили своего префекта до храма Аполлона Палатинского и остались ждать снаружи. Вслед за Сеяном в храм вошел Макрон и вручил письмо Тиберия консулу Регулу для прочтения сенаторам. Затем Макрон сразу вышел и предъявил преторианцам приказ императора о назначении его новым префектом гвардии. Он также пообещал от имени императора каждому преторианцу по тысячи динариев. Солдаты обрадовались такому щедрому подарку и благосклонно встретили нового командира. Макрон поскорее увел послушных ему преторианцев в лагерь, а храм Аполлона Палатинского оцепили вооруженные пожарники.

Участь Сеяна была предрешена. Когда он остался без защиты консул Регул распечатал письмо и громко зачитал его Сенату. Тиберий упрекал в нем Сеяна в нерадивом исполнении своей должности, а двоих его приспешников вообще обвинил в государственной измене и потребовал их казни. Коварный старик и здесь проявил свою хитрость и не стал открыто обвинять Сеяна в чем-то серьезном, чтобы в приступе безысходности тот не совершил отчаянные поступки. Сеян был ошарашен этой новостью и недоуменно взирал на консула, решительно затягивавшего петлю на шее бывшего префекта.

Прозорливые сенаторы поняли, что звезда Сеяна закатилась и уже не сомневались в том как себя повести, чтобы самим не пасть очередной жертвой Тиберия. На Сеяна со всех сторон посыпались обвинения и угрозы. Даже его прежние товарищи, из страха за свое будущее, теперь наперебой ругали бывшего префекта гвардии. Однако Регул, вопреки заведенному в сенате правилу, не стал опрашивать каждого сенатора в отдельности и тем оттягивать задуманное. Он спросил только у одного сенатора, заслуживает ли Сеян ареста и, получив утвердительный ответ, велел командиру пожарников взять его под стражу. Бледного Сеяна вывели из храма и препроводили в тюрьму, туда, куда он до этого многих отсылал сам.

Вечером сенаторы спешно собрались вновь, но уже в храме Согласия, поблизости от тюрьмы, где содержался Сеян. Бывшего префекта гвардии обвинили в измене и единогласно приговорили к смертной казни. Приговор немедленно привели в исполнение, а труп изменника и заговорщика крюками выволокли на всеобщее обозрение.

Народ толпами сходился поглазеть на обезображенное тело и радостными возгласами одобрял решение сената. От прежней любви к Сеяну не осталось и следа. Его статуи спешно разбивались, картины сжигались, а кругом воцарилось веселье, как будто Рим избавился от жестокого узурпатора. День его казни было решено отмечать всенародным празднованием.

А Тиберий в своей мести заставил содрогнуться весь Рим.

* * *

Друзья и приверженцы Сеяна пребывали в страхе и трепете. Доносы на них потекли нескончаемой рекой. Многие, не дожидаясь ареста, сами вскрывали себе вены или пронзали грудь мечом, чтобы не попадать в руки палачей. Кровавое колесо возмездия завертелось в обратную сторону.

Зато как возликовали недруги Сеяна! Те, кого прежде сторонники префекта лишили имущества и обрекли на изгнание, возвращались теперь из ссылок и принимались мстить своим притеснителям. Из тюрем были выпущены все прежние враги Сеяна. И в первую очередь освободили Квинта и его сына Марка. Теперь они были героями. Еще бы, о том, что они неудачно покушались на префекта, знал весь Рим. Чуть ли не полгорода были тому свидетелями. Марка так вообще узнавали на улицах и провожали долгими взглядами.

Квинту вернули его дом и бóльшую часть конфискованных земель. Однако его радость была омрачена тем бедственным положением, в каком пребывало все его хозяйство. Дом Квинта был полностью разорен. Все, что в нем находилось, распродали и разграбили вольноотпущенники Сеяна. Из всех рабов Квинту удалось вернуть только четвертую часть. Остальные или разбежались, или уже давно были перепроданы.

Первое время Квинт старался не замечать разорения. Он дни и ночи напролет пьянствовал, празднуя свое освобождение. Деньги на пирушки он занимал у своих друзей, тех самых, кого он еще недавно называл палачу Тонгилию в числе заговорщиков. Многие из них тоже были арестованы, но затем выпущены, как и Квинт. Некоторые после этой его «услуги» не могли простить ему застенков Мамертинской тюрьмы и навсегда отвернулись от своего «друга». Однако потеря прежних друзей не очень опечалила Квинта: у него сразу же появились новые. Ведь он считался злейшим врагом Сеяна, пытавшимся его убить, и дружба с Квинтом была неплохим прикрытием для тех, кого подозревали в симпатиях к бывшему префекту. Самые дальновидные даже попытались примазаться к «заговору» Серпрония. Квинт охотно соглашался принять их в соучастники, но только после того как новоиспеченные «заговорщики» занимали ему большие суммы денег на неопределен-ный срок. Ему охотно давали в долг, и Квинт закатывал на эти деньги загульные пиры.

Попойки следовали одна за другой. Квинт гулял с таким размахом, как будто он жил последний день и завтра его должны были повести на казнь. Он все никак не мог избавиться от преследовавших его ужасов Мамертинской тюрьмы. По ночам ему то и дело грезились проклятые «Крылья Пегаса» и окровавленные клещи Тонгилия. Один раз ему приснилось, что его подняли на крюке к самым не-бесам, но тут его ребро не выдержало, и он со страшной высоты шмякнулся об землю. Другой раз ему снилось, что все его ребра уже болтаются на крюке, и он слезно выпрашивает их обратно у палача Тонгилия.

Вино позволяло Квинту хоть как-то забыться. Марк пил вместе с отцом, и пьяными они делились между собой впечатлениями о кошмарах Мамертинской тюрьмы. С ними пьянствовал и Рахонтеп. Поначалу Квинт и видеть не хотел этого вредоносного египтянина. Он считал его главным виновником всех обрушившихся на него бед. Но Марк заступился за Рахонтепа и свалил всю вину на растерзанного львами Кастрика. Это он, якобы, во время представления наступил Суху на лапу, и обезумевший от боли крокодил наделал столько переполоха. Рассказал Марк отцу и о том, как Рахонтеп спас ему в тюрьме жизнь, выхаживая и залечивая его раны. В довершение этих лестных для Рахонтепа отзывов Марк рассказал, как они вдво-ем напали на тюремщиков, которые чуть было не завладели его задом. Выслушав все это, Квинт смягчился и позволил Рахонтепу остаться у себя в доме. Квинт рассудил, что египтянин может ему пригодиться, ведь врач Квинта бесследно исчез, а тратиться на нового ему не хотелось.

Как только Квинт оказался на свободе, сразу же объявились и его клиенты. Они поздравляли своего патрона с освобождением и клялись, что неустанно мо-лили богов о его спасении. Псека даже, не без гордости, сообщил, что дал обет покончить жизнь самоубийством, если его горячо любимого патрона казнят. Он уже будто бы и нож для этого приготовил, и завещание написал, но когда пришло известие, что Квинт на свободе, Псека отнес свой нож в храм Юпитера Капитолийского и посвятил его богу.

– Это ты поторопился, – сказал ему Квинт. – После тюрьмы я себя совсем плохо чувствую. Может, долго и не проживу. Так что ты, Псека, купи себе новый нож. У тебя еще будет возможность исполнить свой обет у моего погребального костра.

От таких печальных слов у клиентов блеснули на глазах слезы. Псека сказал, что боги не допустят кончины столь славного римского мужа. Ему вторили и остальные клиенты, и Квинт, глядя на их слезы, пообещал по крайней мере сегодня не умирать. Он принарядился и с прежним блеском, в окружении толпы своих клиентов, отправился в императорские бани.

К себе в носилки Квинт посадил Баселида и всю дорогу слушал его новую поэму, посвященную заговору Квинта против Сеяна. Поэт состряпал ее за несколько дней, чтобы польстить своему патрону. К большому удовлетворению Квинта, Баселид громко читал ее теперь на всю улицу:

 
   И Марс, и Юпитер ему помогали,
   Точили кинжалы, советы давали,
   Как с извергом справиться лучше всего,
   Как ночью до горла добраться его,
   Как вырвать зубами из горла кадык,
   Чтоб не был услышан солдатами крик.
   Но лучше всего натравить крокодила,
   Что жрет египтян у далекого Нила.
   От этой зверюги Сеян не спасется,
   Один лишь бросок – и уж сердце не бьется.
   Ошметки мясные, раздроблены кости,
   Сеян к Прозерпине отправится в гости!..
 

Сопровождаемый подобными высокопарными стихами, Квинт приехал в баню.

Там он встретил множество своих знакомых и приятелей. Все они были уже наслы-шаны о заговоре Квинта и выпавших на его долю лишениях. Они приветливо с ним здоровались и любезно справлялись о его здоровье. Всем не терпелось узнать, как он себя чувствует после пыток. То, что Квинт их не миновал, никто не сомневался. О Мамертинской тюрьме в Риме ходили очень жуткие рассказы. Каждый, кому посчастливилось выбраться оттуда живым, обязательно уносил с собой какие-нибудь увечья. Поэтому знакомые Квинта с любопытством осматривали его голое тело, но, к своему большому удивлению, не наблюдали на лоснящейся коже ни единой ссадины, ни единого синячка. На недоуменные вопросы приятелей, где шрамы, Квинт отвечал, что его пытали не огнем и железом, а кирпичами, которые в огромном количестве ставили ему на грудь, чтобы он задыхался от этой невыразимой тяжести. Поэтому шрамов и не осталось.

– На меня целую пирамиду Хеопса навалили, – острил Квинт, притворно кашляя время от времени. – Мне до сих пор дышать больно.

Однако все старания палачей, как говорил Квинт, не увенчались успехом. Им не удалось вырвать у него признания, и за это изверги кинули его сына Марка на растерзание львам.

Рассказывая друзьям, как он стойко переносил тюремные невзгоды и истязания, Квинт заметил в бане курульного эдила Гая Цезония. Эдил подошел к Серпронию с приветствием и, как и все, поинтересовался здоровьем Квинта и самочувствием его геройского сына Марка.

В Риме курульный эдил вел надзор за городскими рынками и водопроводами, кроме того, на нем лежала обязанность устраивать за собственный счет общест-венные игры и зрелища во время государственных праздников. А как раз один из таких праздников, а именно Плебейские игры, должен был состояться на днях. И хотя казалось, что в городе всем было не до праздников, но народ легко менял свои настроения, и стоило только затеять какие-нибудь зрелища, как в Риме сразу забывали о казнях и арестах и толпой валили на представления. Гай Цезоний, вместе со своим напарником по должности, хотел провести Плебейские игры с размахом, чтобы показать всем, что смерть Сеяна – это великая радость для всего римского народа. Курульные эдилы договорились между собой, кто какие зрелища будет устраивать, и Цезонию выпало отвечать за театральные представления. Он уже заранее хлопотал о том, что будет показывать зрителям, и рассылал пригла-шения лучшим комедийным труппам Рима.

Заметив в бане Серпрония, Цезоний решил, что было бы очень кстати, если бы на его представлениях выступили и актеры Квинта с той самой сценкой про крокодила, которая, якобы, послужила прикрытием для покушения на Сеяна. Все хорошо помнили о том скандальном выступлении, и сценка должна была вызвать немалый интерес у зрителей.