Текст книги "Подарок из Египта (СИ)"

Автор книги: Владимир Птах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Он шевелится, – оправдывалась она, глупо улыбаясь.

– А ты что думала? – заговорил Марк, – что он будет лежать здесь, как бревно? Он же живой. Он и на сцене будет шевелиться, привыкай.

– На сцене я сделаю все как надо, а сейчас я не хочу. Давайте дальше репетировать.

– Не сделаешь ты как надо! Если ты сейчас не можешь сыграть с ним как сле-дует, то на сцене и подавно не сыграешь. Ты же сорвешь нам все выступление!

– Не сорву я выступление, не волнуйся.

– Еще как сорвешь. Если ты не можешь, то сразу скажи, мы найдем тебе замену.

– Я могу, – упрямо проговорила Таида.

– Ну так покажи нам, что ты можешь. А мы посмотрим.

Все кругом стали ободрять Таиду и советовали ей, как лучше облапать крокодила. Кастрик даже взялся показать ей, как это делается. Он был посмелее Таиды, и поэтому у него здорово все получилось.

– Вот видишь, – сказал Кастрик Таиде, – ничего страшного со мной не произошло. Крокодил меня не съел. Давай, Таида, сделай как я, и все будет нормально.

Таида собрала все свое мужество и вновь попыталась сыграть роль жены так, как от нее хотели. Но и на этот раз она сплоховала. Марк не замедлил выска-зать ей свое недовольство:

– И это ты называешь хорошей игрой? – возмущался он, – Ты же, как калека над ним трясешься. Нет, по-моему, ты не хочешь, чтобы мой отец стал сенатором. Ты ду-маешь, зрителям понравится такая игра? Да они камнями нас закидают!

– Что я, по-твоему, должна его обнимать?

– Да, должна. Я думаю, ради того, чтобы мой отец попал в сенат, можно не только пообнимать крокодила, но и в пасть ему залезть, если это потребуется.

– Сам лезь ему в пасть! – бросила Таида Марку и быстро вышла из комнаты.

Хоть здесь Марк отвел душу. Но он и виду не подал, что этот срыв Таиды его обрадовал. Он стал громогласно сокрушаться, что сценка под угрозой срыва. Если эта истеричка не вернется и не сделает все как надо, то лучше вообще на сцену не выходить. Отец им позора не простит.

Леда побежала за Таидой. Таида лежала на кровати в своей комнате и плакала в подушку. Леда стала ее успокаивать.

– Чего это Марк к тебе прицепился? – недоумевала она, гладя подругу по голове. – Пьяный он, что ли?

– Сволочь он, вот и все, – произнесла Таида и вытерла слезы.

Ей было обидно, что она даже не могла пожаловаться на Марка Квинту. Все его слова, пусть даже и такие враждебные, были правдой. Она, действительно, боялась это чудовище и ничего не могла с собой поделать. Леда посоветовала подруге выпить побольше вина для храбрости и сама сбегала на кухню за кувшином. Вино успокоило Таиду и придало ей смелости. Подруги навеселе вернулись в комнату для репетиций.

В то время, как артисты репетировали сценку, Шумшер, под предлогом того, что ему нужно пообщаться с купцами из Вавилона, покинул дом Квинта. Никаких купцов на самом деле не было. Оказавшись на улице, Шумшер прямиком нап-равился в лавку своего земляка Астарходона, торгующего всякими травами и сна-добьем. Он хотел купить у него какое-нибудь жгучее зелье, от которого кроко-дил взбесится и сорвет выступление, намеченное на послезавтра.

Астарходон встретил Шумшера по-восточному приветливо и пригласил его во внутреннюю комнату, где им никто не мог помешать. Знакомы они были уже давно, с того времени, когда Шумшер был еще малоизвестным астрологом и прорицал будущее за сестерций возле Большого Цирка. Там они и познакомились. В многолюд-ном Риме персиян было не так уж и много, и встретить земляка вдали от роди-ны всегда приятно. Шумшер предсказал тогда Астарходону хорошее будущее, так оно и случилось. Астарходон открыл свою лавку на Священной улице, и дело его процветало.

– Ну как, Шумшер, твоя поясница? – спросил земляка Астарходон, приглашая Шумшера сесть в кресло. – Боли прошли?

– Да, прошли, – ответил Шумшер, присаживаясь. – Хорошую мазь ты мне дал в прошлый раз. Теперь хоть мешки на себе таскай.

– Зачем мешки, ты лучше девушек таскай, – посоветовал ему Астарходон, улыбнувшись. – Лю-бовь хорошее лекарство.

– Не до девушек мне нынче, – печально вздохнул Шумшер. – Боюсь, скоро и впрямь мешки в порту таскать придется.

И Шумшер рассказал земляку о своей беде. Хозяин, которому Шумшер служит, привез с собой из имения огромного пса, и надо же так случиться, что эта кобелина почему-то невзлюбила Шумшера. Шумшер подозревает, что собаку на него науськивает главный спальник, с которым у Шумшера была давняя вражда. Теперь Шумшеру совсем нет житья в доме. Он боится выходить из своей комнаты. Того и гляди, эта псина загрызет его. Он даже стал носить с собой нож, чтобы при случае было чем отбиваться. Но нож ненадежная защита, тем более, если Шумшер по-ранит любимую собаку хозяина, ему несдобровать. Поэтому нужно придумать что-то другое, чтобы избавиться от пса. Лучше всего, если Астарходон даст ему какое-нибудь зелье, после которого собака взбесится и перекусает всех слуг. Тогда хозяин отошлет этого злого пса обратно в имение. Астарходон вниматель-но выслушал друга.

– А не проще было бы отравить собаку? – предложил он.

Но Шумшер ответил, что ему жалко пса. И потом, если пес сдохнет, могут заподозрить, что его отравили, начнется дознание, рабы разболтают, что собака боль-ше всего кидалась на Шумшера, и тогда подумают на него.

– Лучше все-таки, если она взбесится, – сказал Шумшер. – У собак же такое бывает.

– Ну что ж, – задумчиво сказал Астарходон. – Есть у меня одно средство. Только боюсь, как бы после него твоя собака действительно не взбесилась.

– Ну и пусть. Главное, чтобы она не сдохла.

– Не сдохнет, я тебе дам маленькую дозу.

– Лучше дай побольше, – попросил Шумшер. – Вдруг с первого раза не получится. Тем более, собака здоровенная, как теленок, на нее ничего не действует.

– Мое зелье подействует, – сказал Астарходон и щедро отсыпал Шумшеру темного порошка. – Дашь ей половину, – сказал он, – остальное прибережешь до следующе-го случая.

– И через сколько оно подействует? – спросил Шумшер.

– Ну, если собака такая огромная, как ты говоришь, то, я думаю, часа через два.

Шумшер поблагодарил земляка и, расплатившись, пошел домой, унося в кармане отраву Астарходона. Теперь у него было средство, чтобы как следует насолить Рахонтепу.

4-ая глава

Когда Квинт вернулся из суда, сценка была уже отрепетирована. Правда, не столь хорошо, как хотелось бы Урбику, но в запасе был еще один день, и завтра Урбик рассчитывал поднатаскать своих актеров как следует.

Квинт был в приподнятом расположении духа. Дело его знакомого квестора было отложено, и это уже считалось успехом. Немалую роль в этом сыграли клиенты Квинта. Они старались, как могли, и, не жалея горла, то возмущались, то поддерживали выступавших.

Квинт велел Урбику привести актеров в триклиний, и пока он обедал, они разыграли перед ним сценку. Квинт остался доволен их исполнением, тем более что Урбик пообещал выжать завтра из артистов все, что можно.

– Выжимай, выжимай, – одобрил стремление Урбика Квинт, – а то, если вы плохо сыграете, выжимать буду я.

Все поняли намек хозяина и пообещали постараться. Урбик дал актерам время для отдыха, но через час опять предстояла репетиция.

Однако у Марка были другие планы. Ему не терпелось встретиться со своими друзьями и поделиться с ними впечатлениями о поездке в Египет. Вместо себя Марк оставил актера Галеза, чтобы тот на репетиции читал его слова.

Но сперва Марк заглянул в комнату матери. Он хотел с ней попрощаться пе-ред тем, как она уедет. Юлия уже собрала свои вещи и готовилась отправиться в имение. Роскошная вилла в Умбрии была для нее чем-то вроде ссылки. Скуч-ные однообразные дни представали в ее воображении и тоской отзывались в сердце. Ей страшно не хотелось покидать эту кипучую, яркую столицу.

Марк с сожалением сообщил матери, что ему не удалось уговорить отца разрешить ей остаться в Риме хотя бы до его выступления.

– Жаль, ты не увидишь, как я буду играть, – тяжело вздыхая, проговорил Марк. – Я так хотел, чтобы и ты была в театре. Но ничего, я тебе напишу, как все происходило.

– Только прошу тебя, Марк, – предостерегала Юлия сына, – будь осторожней с этим крокодилом. Мне рассказали, как вы вчера над ним издевались. Это добром не кончится. Если у твоего отца мозгов нет, то хоть ты думай головой, куда лезешь. Откушенную руку ты потом себе обратно не пришьёшь.

Марк пообещал, что будет беречь свои руки. Он попрощался с матерью и поспешил в «Каледон». Так назывался трактир на Субуре, где любили собираться его друзья. Они уже ждали Марка. Новость о том, что Марк вернулся из Египта, уже несколько раз обошла Эсквилин и обросла удивительными подробностями.

Одни говорили, что он привез из Египта дрессированного крокоди-ла, который ходит на задних лапах и, как собака, приносит брошенную палку. Другие же утверждали, что это был крокодил-людоед, который настолько при-вык к человеческому мясу, что уже ничего другого не ел, и отец Марка, якобы, послал своего приказчика на невольничий рынок, чтобы тот выбрал там рабов пожирнее и помясистей.

Но Марк развеял все эти домыслы и рассказал друзьям, что на самом деле представлял из себя его ручной крокодил. Заодно Марк рассказал им и про свое путешествие по Египту, угощая всех при этом обильной выпивкой и закуской. Обычное застолье быстро переросло в настоящую пирушку. Друзей собралось много, и «Каледон» то и дело сотрясался от хохота молодых людей. Марк потчевал приятелей египетскими байками и хвастал перед ними большим количеством обольщенных египтянок. С особым удовольствием Марк поделился с ними новостью о том, что на днях он будет выступать в театре Марцелла со своим крокодилом. Все обещали непременно прийти на выступление, а потом соб-раться всем вместе и как следует отметить это событие. Пировать было решено в «Каледоне». Марк поклялся, что зальет вином всю Субуру.

На следующее утро в дом Квинта пришли посланцы от Сеяна. Руф сдержал свое обещание и рассказал вчера в сенате Сеяну о ручном крокодиле Квинта. Кроме того, Руф посоветовал ему не упускать такую возможность и разнообразить свои зрелища этим диковинным животным. Сеян послал своих людей в дом Серпрония, чтобы они посмотрели крокодила и на месте решили, стоит ли его показывать на представлениях.

Квинт радушно встретил посланцев Сеяна, и актеры специально для них разы-грали сценку с крокодилом. Посланцам понравилось выступление, и они договори-лись с Квинтом, что завтра его актеры выступят в театре Марцелла.

– Пусть они утром подходят в театр, – сказал один из людей Сеяна. – Их там встретят и скажут, когда выступать. Только крокодила привяжите, чтобы не убежал.

Посланцы ушли, оставляя Квинта преисполненного надежд на будущее. А свое будущее Квинт видел в сенате.

К концу дня все уже было готово для выступления. Костюмы подобраны, декорации нарисованы. Квинт даже приказал всем, кто играл жрецов, остричься наголо. Он кивал на лысый череп Рахонтепа и хотел, чтобы головы актеров точно так же блестели на солнце. Марк попытался было отстоять свои локоны, но и ему пришлось побриться. Он отнес волосы на домашний алтарь и посвятил их пенатам.

За приготовлениями актеров внимательно следил Шумшер. Он уже подмешал зелье Астарходона в вино и ждал только удобного момента, когда можно будет незаметно влить эту отраву в пасть крокодила. В том, что крокодил не откажется от вина, Шумшер не сомневался, но его смущал охранник, приставленный к Суху, который отгонял от ванны с крокодилом безмозглых рабов, кидавших ему в ванну хлеб и объедки. Если он и ночью будет сторожить крокодила, то это поме-шает планам Шумшера. Перс до самой ночи думал, как ему избавиться от охранни-ка.

Но еще до наступления темноты Шумшер попался на глаза Квинту. Квинт вдруг вспомнил, что не спросил у астролога, каков будет исход завтрашнего выступления. Хоть Квинт и так знал, что все будет отлично, но, отдавая дань традиции и желая услышать приятные для себя прорицания, он подозвал Шумшера. Смуглое лицо перса было теперь совсем черным. На вопрос Квинта он ответил, что пла-неты не предвещают ничего хорошего.

– С чего бы это? – неприятно удивился Квинт. – А ты внимательно смотрел в свои гороскопы? Может, ты их вверх ногами рассматривал?

– Нет, Квинт, – сказал Шумшер, – рассматривал я их как надо. Это боги замышляют что-то недоброе.

– Боги? – проговорил Квинт задумчиво, и тут до него дошло. Он же не принес должные жертвы богам, поэтому они на него и дуются. Ну, конечно же! Это все и объясняет. Квинт решил немедленно загладить перед богами свою забывчивость. Он тут же дал указание Метродору отнести в храм Аполлона и Юпитера по белой овце. А Шумшеру Квинт поручил повнимательней понаблюдать сегодня ночью за планетами, чтобы конкретней разузнать, чего от него хотят боги.

Шумшер так и думал, что Квинт не придаст большого значения его словам. «Ну что ж, – размышлял про себя перс, – посмотрим, как ты заговоришь завтра, когда сорвется выступление». А ночью Шумшер взял свои инструменты, с помощью которых вычислял ход планет, и отправился в цветник наблюдать за звездами.

Цветник представлял из себя небольшой дворик под открытым небом. Со всех сторон он был окружен мраморной колоннадой. В центре дворика струился фон-тан, украшенный разноцветной морской галькой. К фонтану тянулись дорожки, меж-ду которыми были разбиты клумбы с цветами.

Деревянная ванна с крокодилом стояла под колоннадой, а Шумшер обычно располагался возле фонтана, оттуда лучше всего было видно звезды. Вот и в эту ночь он разложил свои инструменты на прежнем месте и поставил между ними кувшин с вином.

Ночью в цветнике было тихо и безлюдно. Раб, охранявший Суха, очень быстро заскучал и стал приставать к Шумшеру с разными расспросами. Больше всего ему хотелось услышать о своем будущем. Шумшер наговорил ему всякого вздора и среди прочего сказал, что его скоро отпустят на волю и он, наконец, увидит свое варварское селение в Галлии, откуда был родом. Но варвар не очень этому обрадовался. Он не хотел возвращаться в свою деревню.

– А что я там буду делать? – скривил варвар лицо, – Долбить мотыгой землю? Нет, лучше я здесь останусь.

– Оставайся, – равнодушно ответил перс, – только мне не мешай. Видишь, я за планетами наблюдаю.

Тут варвар приметил кувшин Шумшера. Он по-всякому стал набиваться к Шум-шеру в компанию.

– Одному пить неинтересно, – резонно заметил варвар. – Давай вдвоем по чуть-чуть булькнем и будем наблюдать звезды?

Шумшер нехотя согласился. Они выпили, но варвару этого показалось мало, и он нагло потянулся за добавкой. Шумшер сделал вид, что очень занят вычислениями и не замечает, как варвар хлебает из его кувшина вино, словно свое собственное. Захмелевший варвар совсем распоясался и уже, видимо, считая Шумшера своим закадычным другом, стал бесцеремонно хватать его инструменты и разворачивать гороскопы. Шумшер грозно на него прикрикнул:

– Убери руки! Или хочешь, чтобы я на тебя лихорадку наслал? – проговорил перс и устремил на варвара свой демонический взгляд.

– Насылай! – отрешенно махнул рукой пьяный варвар. – Все равно у меня не жизнь, а одно мучение.

И он тихо затянул какую-то свою галльскую песню. Шумшер еще немного понаблюдал за звездами и, прибрав свои инструменты, поднялся к себе в комнату.

Вернулся Шумшер посреди ночи. Как он и полагал, варвар, опившись вина, крепко уснул, облокотившись на ванну с крокодилом. Шумшер подошел к ванне и вытащил из-за пазухи киаф с отравленным вином.

– Ну что, дракон, – сказал он крокодилу, поднося к его носу киаф, – теперь и тебе пора выпить за мой успех!

Проснувшийся крокодил почуял вино и открыл пасть. Шумшер вылил ему на язык свою отраву.

С раннего утра в доме Квинта все были уже на ногах. Артисты последний раз прогоняли сценку, но без крокодила. Возиться с Сухом не было времени. Рабы пытались втащить его в тележку, специально сколоченную для того, чтобы везти крокодила в театр. Тележка была низкая и туда легко можно было втянуть Суха. Но это только так казалось на первый взгляд. Крокодил, назло всем, извивался и пытался уползти в сторону. Его с трудом удалось втащить в тележку, но и там он беспокойно шевелился, и тележка скрипела и трещала, как будто на ней занимались любовью.

– Что-то он у тебя сегодня больно дерганый, – сказал Рахонтепу один из ра-бов.

– Он волнуется, – ответил Рахонтеп. – Он же никогда в театре не выступал.

– Так уйми его. А то мы так его до театра не довезем.

Рахонтеп не понимал, что происходит с Сухом. Египтянин влил ему в пасть немного настойки опия, чтобы он успокоился. Рахонтеп постоянно носил с собой маленькую глиняную баночку с опием на случай, если крокодил вдруг начнет показывать свой характер. После опия Сух стал постепенно утихать и вскоре уже не так грозно махал хвостом.

Артисты к тому времени собрали свои костюмы и были готовы отправиться в театр. Квинт решил сказать им напутственную речь.

– Смотрите мне, не опозорьтесь, – стращал он их. – Сыграйте так, чтобы весь Рим заговорил о Квинте Серпронии. Ты, Кастрик, кричи погромче, а то в прошлый раз тебя не слышали в последних рядах. Это и остальных касается. Горла не жалейте. Когда зрители начнут смеяться, дайте им утихнуть и только потом продолжайте. Рахонтепу скажите, чтобы он вам подыгрывал, а не стоял столбом возле кроко-дила. И главное, не робейте. Богов я задобрил, так что об этом не волнуйтесь. И помните, на вас будет смотреть сам Сеян. Сегодня на своих плечах вы должны внести меня в сенат!

Актеры прониклись пылкой речью хозяина, и по их глазам было видно, что они гордятся своим высоким предназначением.

Квинт отпустил актеров и стал сам готовиться к походу в театр. Ему незачем было торопиться, его рабы и так займут для хозяина лучшее место.

К двенадцати часам дня театр Марцелла был уже забит народом. Погода выда-лась удачная, и устроителям зрелища даже пришлось отдать распоряжение натя-нуть над театром полотняный навес, чтобы знойное солнце не напекло зри-телям голову.

Для каждого сословия в театре были отведены особые места. Перед самой сце-ной в креслах сидели сенаторы. За ними четырнадцать рядов занимали всадники, а все остальные места отдавались на откуп простому люду. Так было заведено еще со времен Августа, чтобы знать не толкалась из-за мест с пронырливой чернью.

Квинт по праву всадника разместился в первых рядах. Его клиенты, которые сопровождали своего патрона до театра, сидели выше, прямо над ним, чтобы Квинт мог хорошо видеть, как они будут хлопать его актерам. Среди клиентов Квинта был и Баселид. Поэт, не умолкая, рассказывал приятелям, как целую ночь писал в доме Квинта сценку:

– Он запер меня в комнате и сказал, что не выпустит, пока я ему все не напишу. Даже ночного горшка не оставил, из окна пришлось поливать. Зато денег не пожадничал. Я себе новую тунику купил, думал надеть ее сегодня, но в этой давке ее обязательно запачкали бы.

Насчет давки Баселид не соврал. Зрители заполнили театр до самого верха, и, казалось, вот-вот выплеснутся наружу. Толпа гудела и ждала зрелищ. Однако представление задерживалось. Не было главного виновника торжества – префекта преторианской гвардии Элия Сеяна.

Но народу не давали скучать. Люди Сеяна ходили по рядам с большими корзинами и раздавали всем желающим булки. Там, где нельзя было протиснуться, разносчики кидали угощение через ряды. Зрители на лету хватали булки, а те, кому не доставалось, требовали кинуть еще разок.

– Кидай сюда! Сюда! – кричали разносчикам со всех сторон и махали им руками. Клиенты Квинта тоже окликнули разносчиков, и в их сторону полетело нес-колько булок. Псека оказался самым проворным, и ему удалось схватить одну булочку.

– А ты чего не ловишь? – спросил он у сидящего рядом Баселида. – Или боишься, что тебе опять в глаз попадут?

– Нет, я аппетит не хочу портить, – важно отозвался Баселид, – я же у Квинта сегодня ужинаю. А у него, ты сам знаешь, есть придется много.

– Я знаю, – завистливо вздохнул Псека и откусил свою булку.

Наконец в театр, в окружении толпы сенаторов, вошел Сеян. Зрители с ликующими криками и рукоплесканиями повскакивали с мест и стоя приветство-вали хозяина Рима. Преторианцы, расставленные в проходах, взметнули вверх копья. Сеян, приветливо улыбаясь ликующему народу, прошел в первый ряд и сел в кресло посреди сенаторов. Кивком головы Сеян разрешил начинать представ-ление.

Заревели трубы, загремели барабаны, и все сорок тысяч зрителей устремили свои взоры на сцену. Когда музыка смолкла, на середину сцены вышел глашатай и объявил название первого спектакля. Глашатай перечислил имена задействованных в нем актеров. Некоторые из имен зрители встретили шумными рукоплес-каниями. Еще бы. Сеян ведь не поскупился и пригласил выступить лучших коме-дийных актеров Рима. Ему пришлось немало раскошелиться на этих знамени-тостей. Но они того стоили. Публика ловила каждое их слово и смеялась над любыми их шутками и кривляниями.

Первой выступала труппа известного во всем городе актера Париса. Его выступление не разочаровало зрителей, и он был награжден громом аплодисментов. Сенаторы тоже хлопали, но сдержанней, чтобы не растерять всю свою важность, какую они старались на себя напустить.

Консул, сидевший рядом с Сеяном, склонился к префекту.

– И во сколько он тебе обошелся? – спросил консул Сеяна, указывая взглядом на Париса.

– Кто? Эта шельма? – отозвался Сеян. – И не спрашивай. Сорок тысяч за стервеца заплатил.

– Он их отработал, – проговорил консул, поглядывая на ликующую толпу.

– Попробовал бы он мне их не отработать, – усмехнулся Сеян и для вида похлопал Парису.

– А за ручного крокодила ты сколько отдал? – продолжал выпытывать консул.

– Нисколько, – ответил Сеян. – Хоть этот мне даром достался. Говорят, его хозяин, какой-то Квинт Серпроний, боготворит меня. Он еще был рад, когда узнал, что его крокодила покажут на моем представлении. Надо будет пригласить этого Серпрония к себе на ужин. Преданные люди мне не помешают.

– Тебе весь Рим предан, – льстиво заметил консул.

– Да? Тогда почему эти комедианты задаром тут для меня не выступают?

Консул не нашелся, что ответить на это, и перевел взгляд на сцену.

За Парисом выступала труппа Атилия. Ему Сеян заплатил шестьдесят тысяч. Занавес поднялся, и взору зрителей предстали Сицилийские горы. Они были красочно нарисованы на огромном куске полотна. По сюжету именно в этих горах разворачивались основные события спектакля.

После труппы Атилия должны были выступать актеры Квинта. Они дожидались своей очереди в помещениях за сценой. Перед самым их выходом крокодил опять беспокойно зашевелился. Рахонтеп накрыл ему голову плащом. В темноте Сух всегда становился смирным, но только не сейчас. Плащ Рахонтепу не помог, и египтянин вынужден был вновь прибегнуть к опию. Он вылил ему в пасть все, что у него оставалось, но настойка мало подействовала на крокодила. Марк за-подозрил неладное.

– Что с ним такое? – спросил он у Рахонтепа, кивая на Суха. – Он таким никогда не был.

– Это из-за криков, – ответил Рахонтеп. – Слышишь, как зрители орут? Он к такому шуму не привык.

– А как же мы его тогда на сцене удержим?

– Удержим. Я дал ему лекарство, сейчас оно подействует.

– Быстрее бы, – обеспокоенно проговорил Марк. Он подозвал Таиду и Леду.

– Наш Сух что-то разнервничался, – сказал он им. – Когда будете его обнимать, придерживайте, чтобы он не уползал со сцены.

– Твой крокодил, ты его и придерживай, – усмехнулась ему в лицо Таида. – Ты за хвост его возьми и держи. Зрителям это понравится.

Она мстила ему за те издевательства, которые ей пришлось претерпеть от Марка во время репетиций. «Ну, сука, ты у меня допрыгаешься», – подумал Марк и отошел к Рахонтепу.

А между тем настал черед выступать актерам Квинта. Занавес вновь опустился, и у артистов было несколько минут, чтобы подготовить сцену к своему выступле-нию. Они кое-как выволокли на сцену крокодила и до поры до времени спрятали его за декорацией, которую развернули работники сцены, сидевшие на перекрытиях под потолком. На этой полотняной картине была изображена внутренность египетского храма. Художник Квинта нарисовал храм со слов Рахонтепа, и своим видом он очень походил на храм Себека в Крокодилополе.

Пока за кулисами шли эти последние приготовления, глашатай объявил зри-телям, что сейчас они увидят невиданное доселе зрелище – ручного крокодила. Он настолько ручной, что будет участвовать в сценке вместе с артистами Квин-та Серпрония.

Услыхав о крокодиле, зрители удивленно переглянулись. В объявлениях, написанных на стенах домов и касающихся сегодняшних выступлений, ничего не говорилось ни о каком ручном крокодиле. Для многих это оказалось приятной неожиданностью. Все решили, что так и было задумано, чтобы нежданным зрелищем порадовать публику. Лишь знакомые Квинта знали, что им предстоит сегодня увидеть. При произнесении имени Серпрония они обернулись и посмотрели на него. Квинт весь сиял, чувствуя на себе многочисленные взгляды всадников.

Он гордо восседал на своем месте, свысока пог-лядывая на окружающих. Но вскоре глашатай ушел, и зрители все свое внимание обратили на сцену. Занавес поднялся, и началось представление.

Артисты Квинта играли не хуже, чем до этого римские знаменитости. И лучше всех играл Марк. Он прямо лез из кожи и корчил такие гримасы, что их было видно даже в самых последних рядах. Зрители от души смеялись над его шутками, но все ждали крокодила.

Наконец настал и его черед. Появление крокодила зрители встретили аплодисментами. Сух обвел взглядом все это скопище оголтелых людей и остановился. Рахонтеп стал подталкивать его сзади ногой. Сух упирался, но все же сделал еще несколько шагов вперед. Несмотря на то, что Сух лег не совсем удачно, ар-тисты продолжали играть. Зрители не были посвящены во все эти тонкости и соч-ли, что так и нужно. Однако после слов крокодила:

 
Кто не захочет попотеть,
Тому придется умереть!
 

Сух вдруг приподнялся на своих лапах и ринулся вниз со сцены.

Все произошло так быстро, что ни Рахонтеп, ни Марк не успели ничего предпринять. Крокодил устремился прямо на Сеяна. За каких-то несколько мгновений Сух оказался возле него. Сеян вскочил со своего кресла и отпрыгнул в сторону. Но споткнулся и упал между креслами сенаторов. Крокодил с разбегу вре-зался в сенаторские ряды, сбивая и опрокидывая все на своем пути. Сенаторы с воплями повскакивали с мест и шарахнулись от крокодила в разные стороны. Началась давка и столпотворение. Кто-то из сенаторов пребольно наступил башмаком на пальцы Сеяна. Сеян заорал диким голосом. Он попы-тался встать, но наступившая на его пальцы сволочь не убирала ногу. Увидя Се-яна на земле, извергающим нечеловеческие вопли, окружающие подумали, что он ранен.

– Сеян ранен! – закричал один из его друзей и стал продираться к префекту.

Этот крик был подхвачен сенаторами и мгновенно перекинулся на ряды всадников, а оттуда его подхватили остальные зрители, через минуту во всем театре раздавалось только одно:

– Ранен! Ранен! Сеян ранен!

Кто-то из сенаторов возьми да и крикни сдуру, во весь свой зычный голос:

– Сеяна убили!

И тут же его крик подхватили быстрее прежнего, и во всем театре стало отдаваться эхом:

– Сеян убит! Убит! Убит!

Толпа волновалась, как бушующее море. Зрители изо всех сил вытягивали шеи, чтобы самим увидеть, что же происходит внизу. А внизу царила полная неразбериха. Крокодил, сметая всех, кто ему попадался, дополз до того места, откуда начинались ряды всадников, развернулся и пополз обратно, устрашающе разевая свою пасть.

– Он возвращается! – орали сенаторы, отскакивая кто куда. – Возвращается!

При этом крике друзья Сеяна подхватили префекта на руки и, словно ему угрожала смертельная опасность, потащили к выходу. Сеян кричал им, чтобы они его отпустили, но из-за общего шума его никто не слышал и Сеяна на руках вынесли из театра.

Сцену и все пространство перед ней мгновенно наводнили преторианцы с обнаженными мечами. Они помогли вынести из свалки своего вождя и готовы были изрубить любого, кто встал бы у них на пути. Преторианцы ничуть не сомневались, что на Сеяна напали и хотели убить. Озверелые солдаты рыскали по сцене, хватая актеров, которые, как они полагали, и были главными заговорщиками.

Марка сбили с ног и стали нещадно избивать. Рахонтеп хотел было спрятаться за декорациями, но его выволокли оттуда и учинили над ним не менее жестокую расправу. Остальные актеры тоже оказались в руках легионеров и испытали на себе всю прелесть солдатских сапог.

Квинт, наблюдавший за всеми этими событиями, чуть было не лишился рассудка. Он безумными глазами смотрел на кричащую внизу кучу сенаторов и опомнился только тогда, когда Сеяна, неся над головами, вытащили из театра. Теперь в са-мом разгаре была ловля «заговорщиков». Какая-то гнида услужливо указала преторианцам на Квинта, мол, это его актеры выступали на сцене, и тут же с десяток солдат, расталкивая копьями встречных, стал пробиваться через ряды всад-ников к Серпронию. Квинт понял, что солдаты ломятся именно к нему, и попытался затеряться в толпе. Но его предательская пурпурная накидка была хорошо видна издали, и как Квинт ни нагибался, прячась за спины соседей, его настигли, сорвали с него накидку и стали бить.

Из всех причастных к спектаклю с крокодилом удалось сбежать только Баселиду. Он видел, как схватили Квинта и вовремя догадался, что дело дрянь и что пора отсюда убираться. Баселид бочком протиснулся к проходу и одним из пер-вых улизнул из театра. Его примеру последовали и другие клиенты Квинта. Сво-его патрона они уже считали мертвецом. Все видели, как Сеяна вынесли на ру-ках из театра, а это означало, что он или убит, или ранен, но в любом случае пре-торианцы будут мстить за него безжалостно.

Толпа в театре рвалась наружу. О продолжении представления не могло быть и речи. Всем и этого зрелища было достаточно. Но среди зрителей нашлись и такие, кто ринулся на сцену, чтобы собственными руками разорвать заговорщиков. Преторианцам с трудом удалось сдержать разъяренную толпу и не дать ей растерзать артистов. Их под плотным кольцом охраны выволокли из театра.

На крокодила тоже набросились и издали забросали его сенаторскими крес-лами. Очень скоро крокодил был погребен под целой грудой изломанных кресел. Это и спасло Суху жизнь, иначе бы легионеры изрубили его мечами в куски. Потом, когда театр опустеет, крокодила поймают сетью, крепко скрутят веревками и отвезут в амфитеатр, где было большое количество клеток для разных диких зверей.

Как только Сеяна вынесли из театра, он потребовал, чтобы его немедленно поставили на землю. Он был совершенно цел, и только отдавленные пальцы руки сильно болели. Преторианцы обступили префекта со всех сторон, как будто опасность еще не миновала и враги могут напасть снова. Сеян был вне себя от ярости.