Текст книги "Подарок из Египта (СИ)"

Автор книги: Владимир Птах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Владимир Птах
Подарок из Египта

Ты, что привыкла лизать укротителя смелую руку

И средь гирканских тигриц редкостным зверем была,

Дикого льва, разъярясь, растерзала бешеной пастью:

Случай, какого никто в прежнее время не знал.

В дебрях лесов у нее не бывало подобной отваги:

Лишь очутившись средь нас, так озверела она.

Марциал. Книга зрелищ.

1-ая глава

В двенадцать часов дня Квинт Серпроний проснулся от мучительной голов-ной боли. Рабы уже толпились у дверей в спальню, дожидаясь пробуждения хозяина. Лишь только до них донесся его жалобный стон, рабы поспешили к своему владыке. Они обступили Квинта со всех сторон и помогли ему сесть в кровати.

Рабы суетились возле хозяина молча. Они знали, что когда у того болит голова, то нельзя произносить ни единого слова. Любой звук раздражал Квинта.

Первым делом Квинту дали вина. Он посмотрел на чашу мутными глазами и поморщился. Но уже после третьего глотка глаза у Квинта заблестели, и, осу-шив чашу до дна, он потребовал еще. Ему тут же поднесли вторую, и после нее следы недавней попойки почти полностью исчезли с лица Квинта. Головная боль стала не такой мучительной и вскоре прошла вовсе. Квинт повеселел. Это сразу заметили рабы и сначала вполголоса, а потом и в полный голос засыпали его привычной утренней лестью.

Квинт пожелал узнать, как прошел вчерашний ужин. Сам он смутно помнил подробности минувшей пьянки. Рабы наперебой стали рассказывать ему, как проходила пирушка, кто из гостей что говорил, и как все закончилось. А закончи-лось все тем, что бесчувственное тело Квинта с трудом приволокли в спальню шесть рабов. Они, конечно, умолчали об этом, Квинт узнал лишь то, что, поскольку под конец ужина он был изрядно утомлен гостями, ему помогли подняться наверх в спальню, где и уложили в кровать.

Больше всего рабы рассказывали о безобразиях гостей. Поэт Баселид до того напился, что, изображая из себя льва, стал гоняться на четвереньках за флейтистками. Они прятались от него за колоннами, а он с раззинутой пастью наскакивал на них, пока не опрокинул бронзового Гермеса, служившего подсвечником. Горящие фитили упали Баселиду на тунику, и она стала тлеть. Обожженный поэт орал и катался по полу, пока рабы не облили его вином.

Гости хохотали и требовали подать поэта к столу, выкрикивая сочиненный тут же кем-то стишок:

 
Нам Гермес зажарил свинку,
Дай куснуть хотя бы спинку!
 

– Это я придумал, – гордо сказал Квинт, и рабы наперебой стали восхвалять остроту хозяина.

Квинт осведомился о своем двоюродном брате Луции. Тот гостил у него вот уже три дня и был вчера распорядителем пира. Последнее, что всплывало в па-мяти Квинта, это толстая морда Луция, вся в жиру и креме от пирожных, которая лезла к нему целоваться.

Рабы сообщили Квинту, что Луция с трудом удалось угомонить. Он отобрал у музыканта тамбурин и, гремя им над головой, стал горланить какую-то портовую песню о рыбосолах, случайно засоливших в бочке с рыбой двух влюбленных. Квинт, усмехаясь, смаковал все эти подробности, а тем временем двое массажи-стов проворно разминали его обрюзгшее тело.

Тут до слуха Квинта донеслось бряцанье кастаньет и цимбал.

– Что это еще там за шум? – спросил Квинт слуг, прислушиваясь к странным зву-кам.

– К госпоже пришли корибанты, – пояснил один из рабов по имени Метродор,? они сейчас гадают в ее комнате.

– Опять эти кастраты приперлись! – сказал Квинт недовольно.? Сколько их?

– Двое. Плешивый, что приходил в прошлый раз, и молодой с корзиной.

– На кухню их не пускать, – строго приказал Квинт, – не хватало мне еще откармливать этих ублюдков.

– Хорошо, хозяин, – покорно сказал Метродор и добавил: – я проходил мимо комнаты госпожи, эти корибанты гремят там цимбалами, воют песни и дымят какой-то дрянью. Воняет хуже, чем от дурмана.

Квинт усмехнулся.

– А ее, дуру, и дурманом окуривать не нужно. Она и так верит всему, что ей скажут.

Квинт презирал корибантов. Все их предсказания он считал ерундой и выдумкой: чтобы дурачить глупых баб и выманивать у них кур да обноски. Но, несмотря на это, служители богини Кибелы, или как ее еще называют – Великой Матери богов, иногда бывали в доме Квинта. Их приглашала жена Квинта Юлия. Она сумела убедить мужа в том, что очень нуждается в их прорицаниях. Квинт хоть и смеялся над корибантами, но не запрещал им посещать свой дом.

Корибанты уединялись в комнате Юлии и там, приплясывая и ударяя в цимбалы, нараспев произносили непонятные молитвы на сирийском языке.

В Риме к тому времени это была единственная восточная религия, не запрещенная властями. Десять лет назад император Тиберий, пытаясь возродить добрые нравы римлян, запретил все иноземные культы. Храмы чужих богов были закрыты, а все накопленные ими богатства пошли в императорскую казну. И только лишь храм Кибелы оказался нетронутым. И не потому, что он стоял в Риме уже более двухсот лет, со времен нашествия Ганнибала, а потому что в честь Великой Матери богов проводились ежегодные Мегалезийские игры.

Во время этих игр происходили пышные церемонии и состязания на колесницах. Римляне очень любили эти представления, и они бы возненавидели того, кто лишил бы их ежегодного зрелища. И первым, кто стал бы оплакивать игры, был, конечно, Квинт. Скачки были его страстью, и он всегда заранее посылал своих рабов в цирк, чтобы они заняли ему лучшие места. Поэтому на время Мегалезийских игр Квинт смягчал свое презрительное отношение к Великой Матери, и когда толпа в цирке стоя пела в честь нее гимн, он подпевал вместе со всеми.

В самом храме Кибелы он бывал только ради любопытства, чтобы послушать восточную музыку и разноголосое пение ее жрецов. Сам Квинт считал своим покровителем Аполлона. Но в храме Аполлона всегда стояла торжественная тишина и покой, и Квинту было там скучно. Он любил веселые обряды. И нередко, когда он встречал на улице шумную, разодетую в длинные одежды процессию служителей Ки-белы, он останавливал свои носилки, чтобы поглазеть на неистовствующих корибантов.

В своих оргиях корибанты не знали меры. Они проповедовали отрешение от все-го земного и, чтобы убедить толпу в своей святости, в божественном экста-зе прилюдно хлестали себя плетьми и наносили ножами раны. Это забавляло Квинта. Он считал, что с их способностями сносить боль им самое место на арене амфитеатра. Вот кто мог бы потешать зрителей. Ведь не каждый сможет смеяться и петь песни, когда тигр откусит у него руку или ногу.

Но, по большому счету, корибанты вызывали у Квинта чувство брезгливости. Дело в том, что жрецы Кибелы были скопцами. Этого требовал старинный обычай. Предание гласило, что первый служитель Кибелы юноша Аттис дал в честь своей богини обет целомудрия, но не сдержал своего слова и соблазнил прекрасную нимфу. В наказание грозная богиня наслала на Аттиса безумие, и тот в припадке раскаяния отсек себе обломком черепка детородный орган. С тех пор все, кто хотел посвятить себя служению Великой Матери, должны были следовать примеру Аттиса.

Этот ритуал посвящения совершался на глазах у всех жрецов. Кандидата в корибанты поили притупляющим боль отваром, и он, мало что соображая, лишал себя признака мужественности. Отрезанную часть тела корибанты торжественно клали на алтарь Великой Матери. Такой поступок означал полный отказ от любых наслаждений, которые искушают смертного и мешают всецело отдаться служению боги-не.

Именно поэтому Квинт и разрешил корибантам приходить к Юлии. Служителей других богов, у которых с мужественностью было все в порядке, он бы близко к ней не подпустил. Квинт очень хорошо знал вольный нрав своей жены, и в последнее время до него стали доходить слухи, будто бы она ему изменяет. Сам он, не таясь, тешился с рабынями, когда ему вздумается, но своей жене подобного позволить не мог. Квинт слишком дорожил своим добрым именем. Все разговоры о неверности супруги он воспринимал очень болезненно. И чтобы впредь таких разговоров не было, приставил к Юлии двух своих верных рабов-германцев, которые должны были приглядывать за ней. Обо всех ее встречах и прогулках рабы вечером докладывали хозяину.

Куда бы она ни пошла: в театр или в баню, – рабы, как две тени, следовали рядом. Это раздражало и бесило Юлию, но она ничего не могла поделать. Она да-же пыталась подкупить своих стражей, но те были слишком напуганы угрозами хо-зяина жестоко с ними расправиться, если они предадут его, и у Юлии с подкупом ничего не вышло.

Однако мириться с таким положением она не хотела. Уж очень сладки были воспоминания о жарких поцелуях мускулистых любовников. У нее даже был один гладиатор с отрубленным ухом. Она с замиранием слушала его рассказы о смертельных поединках и, обнимаясь с ним в кровати, любила теребить жалкие остатки его изувеченного уха.

Но вскоре Юлии приглянулся кулачный боец Гермарх, и она бросила гладиатора ради атлета. С Гермархом Юлия познакомилась на Марсовом поле, где он упражнялся с другими бойцами. Квинт тогда еще ничего не подозревал о похождениях жены, и никакого надзора за ней не было. Юлия могла свободно встре-чаться с Гермархом, когда ей вздумается. Гермарх был красивым рослым парнем, чьи огромные кулаки на состязаниях сломали не одно ребро. Но денег ему вечно не хватало. Он был страстным игроком в кости и частенько проигрывал добытые мордобоем деньги. Мало того, он проигрывал и то, что занимал у друзей. Постоянные долги не давали ему покоя. Поэтому Гермарх с радостью согласился доставлять удовольствие Юлии своими крепкими объятиями. За это он получал от нее хорошие подарки, которые уже к вечеру проигрывал в кости.

Поначалу любовники встречались в доме сестры Юлии. Но из-за болтливых ра-бов слухи об этом просочились за стены дома и дошли до Квинта. Его ярости не было предела. Для Юлии настали тяжелые времена. Теперь за каждым ее шагом следили двое преданных Квинту рабов-германцев. Юлия была в отчаянии. Ей очень нравился Гермарх, но встречаться с ним теперь не было никакой возможности. И все-таки Юлии удалось провести своих охранников. И помогли ей в этом корибанты.

В храме Кибелы есть специальные комнатки, предназначенные для уединенного общения с Великой Матерью. Туда впускали только по одному человеку, чтобы никто не мешал верующему молиться. Вот этими-то комнатками Юлия и пользовалась для встреч со своим любимым атлетом. В условленный час она приходила в храм Кибелы и сразу отправлялась в одну из комнаток, где ее уже поджидал Гермарх. Корибантам она платила триста сестерций за каждое посещение. Это их вполне устраивало, и для удобства они даже приволокли туда мягкую перину.

Пока Юлия нежилась на перине с Гермархом, приставленные к ней рабы терпели-во ожидали свою госпожу под сводами храма, наслаждаясь пением жрецов и си-яющим ликом Кибелы. Через полчаса, с изможденным от любовных утех видом, появлялась Юлия. Вся в поту, она громко благодарила богиню за ту благодать, что проникла в нее в момент молитвы. Вечером рабы рассказывали Квинту об огромной набожности его супруги.

Квинт потешался над ее глупым суеверием, но рассудил, что лучше уж пусть она будет занята разного рода обрядами, чем с утра до вечера шататься по театрам и циркам, перемигиваясь там с наглыми юнцами. Поэтому он и терпел в своем до-ме корибантов. А ей только этого и надо было.

Сегодня корибанты уже с утра поспешили наведаться к Юлии, якобы для очеред-ных прорицаний. Комната Юлии была приготовлена подобающим для такого случая образом. Ставни окна были плотно закрыты, и от этого комната погрузилась в таинственный полумрак. На круглом столике, где обычно у Юлии находились зеркала и баночки с мазями, теперь был разостлан древний потертый пергамент, на кото-ром были начертаны магические знаки и вавилонские письмена. На пергаменте стояла бронзовая курильница. Из нее тонкой струйкой вздымался вверх и растекался по комнате белый ароматный дымок. Клубы этого дыма медлен-но перекатывались в тонких лучах света, пробивающихся сквозь оконные ставни. Юлия сидела за столом напротив плешивого корибанта, и если бы Квинту взбре-ло в голову в этот момент войти в комнату, то у него не возникло бы ни ма-лейшего сомнения, что здесь предсказывают будущее.

На самом же деле Юлия обсуждала с плешивым корибантом новые условия ее очередного свидания с Гермархом в храме Кибелы. Жадные корибанты посчитали, что они слишком мало получают за свое содействие в этом любовном деле. Для такой богатой женщины как Юлия, думали они, триста сестерций – это пыль, и ей ничего стоит прибавить еще сотню. Так-то оно так, но Юлия из принципа решила не уступать. Она вообще была женщина упрямая, и, кроме того, хорошо знала алчность корибантов. Достаточно уступить им хотя бы раз, как они завтра же запро-сят полтысячи, а потом и всю тысячу.

Пока шел спор, второй корибант, с фригийской тиарой на голове, ходил по комнате и в такт мерным ударам цимбал громко распевал сирийскую молитву. Всем, кто проходил мимо комнаты Юлии, казалось, что там свершается какое-то таинст-во. Но Юлии было не до таинств. Плешивый наседал на нее, стараясь вытянуть лишнюю сотню.

– Ты только вспомни, какое у него могучее тело, – говорил корибант о Гермархе, – такой красивый юноша, знаменитость, все бабы Рима сходят по нему с ума, а тебе жалко дать четыреста сестерциев ради встречи с ним. Я тебя не понимаю, лишаешь себя такого удовольствия.

– А что тут понимать? – бойко отвечала Юлия, – у меня лишних денег нет. Я только одному этому засранцу атлету даю каждый раз по пятьсот сестерциев, вам триста, служанкам плачу по сотне, чтобы письма носили. За бесплатно ведь никто рисковать не будет. Вот и набегает тысяча сестерциев. А где я их возьму? Муж мне уже две недели денег не дает, он до сих пор на меня злится. Я и так уж подругам задолжала несколько тысяч. Так что бери триста сестерциев, и прекратим этот бесполезный разговор.

Юлия пододвинула корибанту триста сестерциев.

Плешивый тоскливо поглядел на кучу монет, а потом устремил проницательный взор на Юлию. Какое-то время они смотрели прямо друг другу в глаза. Каза-лось, корибант хотел заглянуть ей в самую душу, чтобы проверить, врет она или нет. Но Юлия смело смотрела на него, как будто и не пыталась ничего утаить. Наконец корибант отвел глаза в сторону.

– А у тебя красивые сережки, – сказал он, криво улыбаясь.

– Ты на что намекаешь? – насторожилась Юлия.

– Ни на что. Просто у меня есть один знакомый ювелир, так он бы за одну такую жемчужную серьгу дал бы тысяч пять, не меньше.

– Нет-нет-нет, – решительно сказала Юлия, догадавшись, куда клонит плешивый. – Это подарок мужа. Он в любую минуту может спросить, где его сережки. Что я ему тогда скажу?

– А ты скажи, что потеряла серьгу в бане, когда мылась. Такое часто случается.

– Нет, – стояла на своем Юлия, – я вам и так много плачу, а вы с меня еще хотите последние серьги снять. В любом вертепе комната стоит не больше сестерция, а я вам даю целых триста.

– Нашла с чем сравнивать, – усмехнулся корибант, – то вертеп, а то храм. Ощуща-ешь разницу? Верховному жрецу надо дать, – корибант стал загибать пальцы, – служителям, чтобы молчали, тоже надо дать, а теперь еще хору приходится платить, чтобы они орали во всю глотку.

– А это еще зачем? – удивилась Юлия.

– Как зачем, чтобы ваши с атлетом стоны заглушать, – пояснил плешивый, – их же слышно во всем храме. Молящиеся уже стали недоумевать, что это за звуки. Пришлось сказать им, будто это принесли умирающую в горячке.

– Ну, спасибо! – засмеялась Юлия, – уверяю тебя, стонов больше не будет.

Но корибанта это не удовлетворило. Его могли успокоить только деньги. Спор продолжался. Юлия согласилась добавить тридцать сестерциев. Окрыленный этим успехом, корибант приложил неимоверные старания и в конце концов вымутил у Юлии еще столько же.

А в это время раб по имени Гавр, один из тех, кому был поручен надзор за Юлией, припал ухом к двери ее комнаты и, всячески напрягая слух, пытался хоть что-то понять из разговора Юлии с корибантом. Но из-за громкого бряцанья цимбал и занудного воя служителей Кибелы Гавру из всего их разговора удалось разобрать лишь три слова: засранец, в бане и в горячке.

Пораскинув своим варварским умишком, Гавр решил, что под засранцем Юлия подразумевает Квинта. Гавр хорошо знал об их ссоре, и ненависть Юлии к мужу была вполне понятной. Потом Гавр связал воедино и остальные два слова и при-шел к выводу, что корибант предсказал Юлии, будто бы на Квинта в бане нападет горячка.

Подивившись своей сообразительности, Гавр с еще большим усердием стал прижимать ухо к двери. За этим занятием его и застала Фотида, служанка Юлии. Она шла из кухни в комнату госпожи и несла под мышкой жареную курицу и копченую белугу. Эта живность предназначалась корибантам за прорицания. Увидев Гавра у двери в комнату Юлии, Фотида очень испугалась. Она была в курсе всех любовных дел своей госпожи, и от Фотиды очень многое зависело. Недаром, когда Квинт устраивал дознания по поводу слухов об измене жены, то первым делом взялся за Фотиду. Квинт правильно рассудил, что от нее можно узнать очень много интересного о своей жене. Он приказал Гавру бить Фотиду плетью, пока она не расскажет все, что знает. Но здесь Квинт просчитался. Преданная служанка мужественно снесла все побои и ни словом не выдала свою госпожу.

Однако кровавые полосы на спине Фотиды долго напоминали ей о тяжелой руке Гавра. В какой-нибудь другой раз Фотида предпочла бы не встречаться с ним, но теперь она смело направилась к Гавру, чтобы помешать ему что-либо пронюхать о замыслах Юлии.

Гавр стоял спиной к Фотиде и поэтому не заметил, как она подошла к нему сзади.

– Ну ты Гавр и обнаглел! – произнесла она громко.

От неожиданного окрика Гавр вздрогнул и быстро обернулся.

– Я все хозяину расскажу! – пыталась настращать его Фотида, – он с тебя шкуру сдерет за то, что ты подглядываешь за госпожой!

– Пошла вон отсюда! – грубо перебил ее Гавр, – или ты, может, по моей плетке соскучилась?

– Я по тебе соскучилась, Гаврик, – произнесла она весело, – а ты на госпожу заглядываешься, негодник. Ты лучше сюда поглазей!

И с этими словами Фотида, явно издеваясь над Гавром, повернулась к нему спиной и стала вызывающе вилять перед ним задом. Гавр, не долго думая, изловчился, и с размаху пнул кожаным сапожищем по ее мягким ягодицам. Фотида отлетела к противоположной стене коридора и, роняя рыбу с курицей, упала на пол. Делая вид, что она больно ударилась, Фотида завопила на весь коридор. Этот шум Гавру был совсем ни к чему.

– Заткнись, дура!.. – только и успел сказать Гавр Фотиде, как дверь в комнату Юлии приоткрылась и оттуда высунулась голова корибанта в тиаре. Он сразу догадался, в чем тут дело, и захлопнул дверь. Теперь подслушивать их было бесполезно. Гавр с ненавистью посмотрел на Фотиду. Та уже перестала вопить, но, продолжая разыгрывать боль, стонала и кривила лицо.

– Ненормальный! – ругалась она. – Ты меня чуть не убил!

– Тебя, сука, убить мало, – бросил он ей, соображая, что же ему делать дальше. В этот момент из-за угла коридора показался Квинт. Он шел в сопровождении своих рабов в триклиний, где для него уже был приготовлен роскошный завтрак. Фотида быстро встала с пола и подобрала рыбу с курицей. Однако Квинт успел заметить, как она поднималась.

– Ты что это на полу валяешься? – строго спросил он ее, подойдя ближе. – Ты что, пьяна?

– Это я ее пихнул, – пояснил Гавр, – чтобы под ногами меньше путалась.

– А-а, вон оно что, – оскалился Квинт, – правильно сделал. А утку ты зачем притащила? – спросил он Фотиду, – кастратам, что ли?

Квинт кивнул на дверь, из-за которой доносился волчий вой корибанта.

– Да, – ответила Фотида, – меня за ней госпожа послала.

– Неси обратно, – приказал Квинт, – слишком жирно для них. Так никаких уток не напасешься.

Фотида развернулась и торопливо ушла на кухню. Гавр наклонился к уху Квинта.

– Я тут, хозяин, – зашептал он, косясь на дверь, – кое-что подслушал из разгово-ра твоей жены с этими полумужиками.

– Да? – оживился Квинт, – и о чем же они там трепались?

– Корибанты предсказали Юлии, что тебя сегодня в бане охватит горячка! – сообщил Гавр беспокойно.

– Как?! – воскликнул Квинт. – Меня что там, кипятком ошпарят?

– Не знаю, – пожал плечами Гавр, – может и ошпарят. Но то, что ты будешь в горячке, – это точно.

– Типун тебе на язык, – поспешил зачураться Квинт, – вот же змея, – заговорил он о жене. – А день моей смерти она там у них не выпытывала?

– Все может быть. Я плохо слышал их разговор. Мне корибант мешал своим воем.

– А ну-ка, отойди, – отстранил Квинт Гавра от двери. – Сейчас я с ними разбе-русь!

Квинт дернул дверь и решительно вошел в комнату Юлии. Корибант в тиаре перестал петь и приплясывать. Юлия с удивлением посмотрела на Квинта. Тот бесцеремонно подошел к столу.

– Ну и что они тебе тут напредсказывали? – спросил он Юлию с наглой ухмылкой.

– Эй, Луперк! – крикнул Квинт своему рабу, – пойди, открой окно, а то тут дышать нечем, надымили здесь всякой дрянью.

Луперк быстро метнулся к окну и открыл задвинутые ставни. В комнату хлынули свет и свежий воздух.

– Квинт, ты нам мешаешь, – возмущенно произнесла Юлия. – Видишь, мы тут гадаем.

– Что, не терпится узнать, когда меня понесут на костер? – спросил Квинт, разглядывая пергамент.

– Хватит паясничать. Твоя судьба меня совсем не интересует. Мне бы со своей разобраться.

– Разберешься, потом. А сейчас я хочу знать, что вы обо мне тут болтали? И не делай вид, что не понимаешь, о чем я говорю. Ваш разговор слышали, так что давай выкладывай все и про баню, и про горячку.

Юлия побледнела, но сразу взяла себя в руки. Если Квинт несет какую-то чушь про горячку, значит, он толком ничего не знает. Это ее слегка успокоило, и она стала лихорадочно придумывать, как же ей выкрутиться.

– А у нас тут о тебе и речи не было, – смело отвечала ему Юлия. – Ах да, совсем забыла, мой друг, – она кивнула на корибанта, – предсказал, что ты скоро сде-лаешь мне щедрый подарок в знак твоей горячей любви. Вот и все.

– Я? Тебе? Подарок? И он такое предсказал?

– Да, предсказал,? подтвердила Юлия.

– Вот же бестолочь! – засмеялся Квинт, – он тебя обманул. Я тебе ничего дарить не собираюсь. Разве что только в горячке – острил Квинт, – так что гони их в шею за такие прорицания. А то они тебя тут дурят, а ты их утками откармливаешь.

Квинт презрительно посмотрел на корибанта, но тот важно сидел на стуле, не обращая на обидные слова Квинта никакого внимания. «Пусть себе гавкает»,? думал корибант, пряча в рукаве кошелек с деньгами Юлии. Квинт обернулся, чтобы посмотреть на второго корибанта.

– А это кто еще такой? – вдруг воскликнул он удивленно. – Он что, тоже корибант?

– А ты что, сам не видишь? – ответила Юлия, не оборачиваясь.

– Я-то вижу, – произнес Квинт, испытующе вглядываясь в юного служителя, – вот только слишком он молод для корибанта. Может, это твой переодетый любовник, а?

– Ты, Квинт, меньше пей. А то тебе везде одни любовники мерещатся. Так ведь и с ума сойти можно, – усмехнулась Юлия.

– Ты кого угодно с ума сведешь, – проговорил Квинт, не отрывая взгляда от молодого корибанта. – А этого сопляка надо все же проверить. Чует мое сердце, неспроста он здесь отирается. А ну-ка, юнец, – приказал он корибанту, – задирай свое платье, посмотрим, действительно ты тот, за кого себя выдаешь?

Корибант не шелохнулся. Он растерянно взирал то на Квинта, то на своего наставника.

– Чего ждешь? – торопил его Квинт, – давай задирай, а то мои молодцы быстро тебя разденут.

Квинт указал на рабов, толпившихся у двери. Ему было достаточно лишь моргнуть, чтобы они вмиг набросились на корибанта.

– Не сходи с ума! – вступилась за корибанта Юлия, – он служитель богини, она тебе потом это припомнит.

– А что это ты так вдруг заволновалась? – все больше проникался подозрением Квинт. – Боишься? Ну, уж теперь я его обяза-тельно проверю.

– Я не позволю его проверять! – вдруг внушительно сказал плешивый корибант, поднимаясь со стула, – это кощунство, мой брат под защитой богини…

– Твой брат? – перебил его Квинт, – ты хотел сказать: твоя сестра, – поправил он корибанта. – Не волнуйся, я умею обращаться с девушками. Давайте, – кивнул Квинт своим рабам, и те схва-тили молодого корибанта за руки с двух сторон. Корибант попытался вырваться, но не тут-то было. Квинт не держал у себя в доме хилых рабов. Плешивый корибант поспешил на помощь своему собрату, но широкоплечий Гавр стеною стал на его пути.

Между тем Луперк проворно задрал подол платья юного служителя Кибелы и Квинт смог воочию убедиться, что его не обманули.

– Можете отпускать, – махнул он рабам и повернулся к плешивому. – Что ж вы так юношу жестоко изуродовали? – издевался Квинт, – под самый корень ему рубанули. А был такой смазливый мальчик, – с сожалением проговорил Квинт и похлопал осрамленного корибанта по щеке.

– Ты теперь доволен? – бросила ему Юлия, не скрывая своего гнева.

– Теперь доволен, – отозвался Квинт, ухмыляясь, и направился к выходу. – Дом мне здесь смотрите не подожгите, – сказал им Квинт на прощанье. – И не дай бог, против меня колдовать начнете, – я вам тогда тут наколдую.

Квинт и его рабы вышли из комнаты. Квинт остался доволен посещением своей женушки. Он вдоволь поглумился над корибантами, и, кроме того, теперь будет что рассказать сегодня друзьям.

Спустившись в триклиний, Квинт обнаружил там своего двоюродного брата Луция. Тот уже успел влезть на ложе и, подмяв под себя подушку, смаковал медовый пирог.

Квинта это слегка огорчило. Он привык, что гости сперва дожидаются его и только тогда приступают к трапезе. Но Луций был не просто гость, он был его братом и поэтому вел себя в доме Квинта без церемоний.

– Ты чего так долго? – спросил Луций Квинта жующим ртом. – Мне сказали, ты уже давно проснулся.

– Я у Юлии корибантов проверял, – ответил Квинт, устраиваясь на ложе, – ты же знаешь, от этих кастратов всего можно ожидать.

– Это точно, – согласился Луций и полюбопытствовал, как это можно проверять корибантов.

Оказалось, что очень даже просто. Достаточно лишь заглянуть под платье корибанту и сразу станет ясно, кто перед тобой. Луций с хохотом слушал, как это проделывал Квинт.

– Ты теперь, конечно, Квинт, в баню сегодня не пойдешь, – заключил Луций в конце рассказа.

– С чего это ты взял? Думаешь, меня напугали их пророчества насчет горячки? Да ни в жизнь! – произнес Квинт бесстрашно и отломил себе большой кусок пирога.

– А я бы не пошел, – сказал Луций, отхлебнув вина. – Мало ли, а вдруг это прав-да?

– Да чушь это все, – отмахнулся Квинт. – Мой астролог мне не предсказывал никакой горячки.

– А может, он чего не доглядел в своих планетах? – предположил Луций. – Пусть еще раз посмотрит по гороскопу, да повнимательней.

– Ладно, уговорил. Эй, Луперк! – позвал Квинт слугу, – беги за Шумшером, скажи ему, пусть идет сюда с гороскопом. Послушаем, что он мне напредсказывает.

Шумшер был личным астрологом Квинта. Он жил у него в доме и пользовался большим уважением. По происхождению он был перс. Об этом красноречиво говори-ли его смуглое лицо, орлиный нос, черная густая борода и мохнатые брови. Чтобы еще больше подчеркнуть свое восточное происхождение, он носил белый тюрбан с вышитыми на нем изображениями крылатых богов и длинный пестрый халат, ниспадающий до самых пяток. При ходьбе он опирался на посох, увенчанный голо-вой льва. Где бы он ни появлялся, все с любопытством разглядывали его одеяние и особенно огромную золотую серьгу в ухе.

Шумшер своей внешностью чем-то походил на корибантов. Однако он жутко оби-жался, когда ему об этом говорили. Корибантов он ненавидел, и называл их не иначе, как сбродом кастрированных проходимцев, готовых на любой обман ради денег. Он видел в них соперников, которые своими прорицаниями могли лишить его куска хлеба. Поэтому Шумшер при каждом удобном случае настраивал Квинта против корибантов.

Когда к Шумшеру пришел Луперк и сказал ему, что хозяин ждет его в триклинии, то перс не стал особо торопиться. Сначала он подробно обо всем расспросил Луперка: во сколько хозяин встал, в каком настроении и о чем говорил со слу-гами. Шумшер всегда старался быть в курсе всех событий, происходивших в доме. За любопытные сведения он даже приплачивал рабам. Слуги об этом знали, и если кто в доме выведывал что-нибудь интересное, то сразу спешил к Шумшеру в надежде получить за новость несколько ассов. Такая осведомленность очень помогала астрологу в его ремесле. Он порой немало удивлял Квинта, предсказы-вая ему по гороскопу вещи, о которых знал заранее.

Вот и теперь Луперк подробно рассказал персу все, что произошло утром в комнате Юлии и зачем Квинт зовет его теперь к себе. Наградив раба сестерцием, Шумшер придал своему лицу глубокомысленный вид и направился в триклиний.

– А вот и Шумшер! – воскликнул Квинт, завидя входящего астролога. – Послушай, дружище, – обратился он к персу, – загляни-ка в свой гороскоп. Хочу узнать, что меня сегодня ожидает.

– Ты чем-то встревожен? – спросил его Шумшер, разворачивая свиток папируса.

– Да, мне не дает покоя дурной сон, – соврал Квинт. Он не хотел говорить, что его встревожили бредни корибантов.

– Это не страшно, – спокойно произнес Шумшер, разглядывая гороскоп, – сны часто бывают лживыми.

– Это я знаю, ты давай в гороскоп смотри, – торопил его Квинт, – и главное – глянь, ничего там не говорится про баню?

– Про баню? – с удивлением повторил Шумшер, – нет, про баню здесь ничего не говорится. Зато сказано, что какие-то брехливые прорицатели посеют в твоей душе сомнения…

– Ты слышал, Луций?! – радостно воскликнул Квинт, поглядывая на брата,? я же тебе говорил, что они все наврали.

– Ты это о ком? – разыграл Шумшер удивление, приподнимая голову.

– Неважно, – отозвался Квинт, – продолжай.

Шумшер вновь погрузился в свой папирус.

– А день у тебя пройдет как обычно, – вещал он, скользя взглядом по гороскопу. – Правда, присутствие Марса в созвездии Псов, указывает на то, что день может выдаться жарким.

– Что значит «жарким»? – встревожился Квинт, вспоминая слова Гавра о го-рячке,? я случайно не заболею?

– Ну что ты, – поспешил успокоить его Шумшер, – твоему здоровью ничего не угрожает. Скорее всего, и это подтверждают планеты, у тебя будет жаркая встреча с красивой девушкой.

– А, вон оно что, – вздохнул облегченно Квинт. – Ну, это другое дело. Если так рассуждать, то у меня каждый день жаркий, – рассмеялся он. – Ну все, можешь идти, – отпустил Квинт астролога. – А, хотя нет, стой, – попридержал он перса. – Раз ты уже здесь скажи-ка нам, когда приедет мой сын из Египта?

– Сейчас посмотрим, – сказал Шумшер и углубился взглядом в гороскоп.

Больше всего он боялся именно этого вопроса. Сын Квинта Марк мог вернуться из Египта когда угодно. И хотя уже прошло больше месяца, как он отправился в страну фараонов, и все со дня на день ожидали его возвращения, сказать точно, когда он приедет, было невозможно. Но Шумшер и виду не подал, что его смутил этот вопрос. Он только еще больше сгустил брови и важно сказал: