Текст книги "Подарок из Египта (СИ)"

Автор книги: Владимир Птах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Зачем вы меня вынесли, придурки?! – набросился он на сенаторов и воинов, – Я же вам кричал, чтобы вы меня отпустили! Куда вы меня выволокли! Чего вы вооб-ще переполошились? Несчастного крокодила испугались?

– Мы тебя спасали, – оправдывались сенаторы. – Они тебя хотели убить.

– Кто? Эти актеришки? – усмехнулся Сеян.

– Ты зря смеешься, – ввязался в разговор военный трибун Росций, один из дру-зей Сеяна. – Актеры специально натравили на тебя крокодила. Это заговор. Я приказал схватить этого Серпрония и его лицедеев. Мы им быстро языки развяжем. Они нам всех своих сообщников назовут.

– Что ты несешь? Какой заговор? – недоуменно произнес Сеян и посмотрел на Росция, как на помешанного.

– Обыкновенный, – с невозмутимым видом отвечал Росций. – Ты чудом спасся. Вот увидишь, заговорщики сами во всем скоро признаются и назовут нам кого надо.

Слова «кого надо» трибун выделил особо. Его лукавый взгляд не ускользнул от Сеяна. Префект, наконец, стал понимать, что имел в виду военный трибун.

– А ведь, действительно, – проговорил Сеян, чуть улыбаясь, – это очень похоже на заговор.

– Не сомневайся, это заговор. Видишь, как народ радуется, что ты остался жив.

Росций кивнул на толпу, собравшуюся вокруг Сеяна. Люди громкими криками выражали ему свою поддержку и требовали безжалостно покарать заговорщиков. Сеян прислушался к их крикам и сразу уловил настроение толпы. «Ну что ж, – подумал он, – раз они уверены, что это был заговор, то пусть будет заговор. Это даже к лучшему».

Изобразив на своем лице тревогу, как и подобает при раскрытии заговора, Се-ян сел в носилки. Трибуну он приказал сесть рядом с собой и уже в носилках давал ему последние распоряжения.

– Ты вот что, Росций, – говорил Сеян трибуну, – направь-ка сейчас же своих людей в дом к этому Серпронию. Пусть они там все возьмут под охрану. И проследи, чтобы ни один стул оттуда не исчез, пока я не приберу его дом к рукам.

Росций понимающе кивнул головой.

– Узнай также, – продолжал Сеян, – сколько у Серпрония земель, где его имение и чем он еще владеет.

– Будем конфисковывать? – спросил Росций, потирая руки.

– А как же, он ведь заговорщик. Ты же сам сказал.

И оба рассмеялись. Затем Сеян распорядился, чтобы Росций держал своих людей наготове. Когда из Серпрония выбьют имена всех, кто причастен к «заговору», надо будет быстро к ним нагрянуть и всех их арестовать. Сеян не сом-невался, что в списки попадет много толстосумов. Их имущество, как и имущество Серпрония, подлежало конфискации. Формально все конфискованное добро отходило государству. Однако Сеян, как это уже было не раз, выкупит его через некоторое время за бесценок, а потом продаст уже по высокой цене. Вот так он и обогащался.

– Однако удачно я сходил сегодня в театр, – проговорил Сеян, ухмыляясь. – Я думаю, мы из этих «заговорщиков» вытрусим миллионов десять, не меньше.

– Уж я постараюсь, – пообещал Росций.

– Постарайся. Одно только обидно, – продолжал Сеян, – теперь все в Риме будут болтать, что меня чуть не сожрал крокодил.

– Это ерунда, пусть болтают. Несколько хороших зрелищ, и об этом все забудут.

– Но только не я! Представляешь, мне какая-то тварь пальцы на руке отдавила, когда я упал, – Сеян потер ноющие пальцы, – ну ничего, я запомнил этот башмак. Попадись он мне только на глаза, с ногой оторву.

Росций вылез из носилок Сеяна и поспешил выполнять его приказания.

За носилками шла немалая толпа народу и выкрикивала благодарность богам, спасшим их благодетеля. Слухи о покушении быстро разнеслись по городу.

Преторианцы во главе с Росцием недолго искали дом Серпрония. Нашлись преданные Сеяну люди, которые указали солдатам, где обитает это чудовище, дерзнув-шее лишить жизни первого человека Рима. Солдаты ворвались в дом Квинта и похватали остальных его рабов. В этом вражьем гнезде, как они думали, все пропитано духом заговора, и каждый в нем если не заговорщик, то, по крайней мере, сочувствующий им. Но в руки преторианцев попали не все рабы. Некоторым уда-лось ускользнуть. В основном это были те, кто в качестве зрителей присутствовал на представлении, и на чьих глазах схватили Квинта. Домой возвращаться они не стали, а разбре-лись по городу кто куда. Раз хозяин арестован, то они посчитали себя свобод-ными, правильно полагая, что их теперь никто искать не будет.

Но несколько человек, наиболее преданных своему господину, не мешкая, отправились прямиком в имение Квинта, чтобы предупредить об опасности его жену Юлию.

Юлии повезло, что она за день до всех этих печальных событий покинула Рим. Иначе бы и ее поволокли в тюрьму.

Не успела она еще распаковать свои вещи, как ночью, еле живой от усталости, из Рима пришел первый вестник дурных новостей. Это был раб Квинта Галез. Он целые сутки пешком добирался из Рима до имения и совершенно выбился из сил. Переведя дыхание, он сообщил Юлии о беде, постигшей ее мужа. Юлия не на шутку взвол-новалась.

– А Марк? Что с Марком?! – в ужасе вскрикнула Юлия тряся Галеза за плечо.

Галез вздохнул и скорбно проговорил, что Марку досталось еще больше, чем Квинту, и Галез не знает, жив ли он еще или его прикончили там же на сцене. От этих слов Юлия пошатнулась. Слезы навернулись ей на глаза, застилая взор. Она стиснула зубы, чтобы не разрыдаться перед рабами. Судь-ба отнимала у нее сына, и она ничем не могла ему помочь. Но она не даст прихлебателям Сеяна возможность поглумиться и над ней. Юлия хорошо знала, что бывает с семьей заговорщика, власти с ней церемониться не будут. Для нее теперь было самое разумное – не теряя ни минуты, покинуть Рим. Но сделать это самовольно Юлия не могла: в имении она находилась под своего рода домашним арестом. Квинт приставил к ней четырех германцев, чтобы они никуда не отпускали Юлию из имения. Однако германцы тоже жили в Риме не первый год. Им было известно, как поступают с рабами тех, кто обвинен в каком-нибудь гнусном преступлении против властей.

Юлия заметила растерянность германцев, предчувствующих свою печальную участь. Она предложила им собрать все ценное, что можно было унести, и вместе с ней бежать в Испанию к ее родственникам.

– Ну что, согласны? – спросила она своих охранников.

В ее тоне звучала решительность и смелость.

– Согласны, госпожа, – ответил главный из германцев, и они стали спешно собирать вещи.

Бежать с ними согласились и управляющий имением, и еще несколько надсмотрщиков за рабами. Один из рабов тайком подстрекал германцев выдать Юлию властям. Он их убеждал, что за эту услугу они получат свободу и хорошее вознаграждение. Однако главный германец сурово ответил ему:

– Может, это у вас, в Каппадокии, предают своих господ, а у нас в Германии служат им до конца.

Германцы навьючили самым ценным добром несколько мулов и вместе со своей госпожой быстрым шагом двинулись к побережью.

Но это произошло уже потом, через несколько дней после неудачного выступления артистов Квинта. A пока что очевидцы нападения на Сеяна растекались из театра Марцелла по городу, и Рим быстро наполнился противоречивыми слухами о покушении. Всем было ясно, что последуют неминуемые аресты, но кто еще заме-шан в этом заговоре, кроме Квинта Серпрония, оставалось только догадываться. Главный виновник всех этих внезапных событий астролог Шумшер почуял опасность и для себя. Наблюдая в театре разыгравшуюся перед ним драму, Шумшер ужаснулся тому, что он натворил. А он-то, несчастный, хотел всего лишь сорвать выступление актеров Квинта. Шумшер и представить не мог, что все так обер-нется. Выходило, что он сам, собственными руками, лишил себя столь прибыльного местечка в доме Квинта. Куда он теперь пойдет? Опять к цирку предска-зывать будущее за сестерций? Все это не укладывалось у него в голове. А между тем надо было подумать и о своей безопасности. У него была слишком яркая внешность, и при желании его легко можно было отыскать. Рим кишел со-глядатаями, и чтобы укрыться от их вездесущих глаз, нужно было раство-риться в толпе, стать, как другие, и до поры до времени забыть свое ремесло. Сначала Шумшер решил избавиться от своей мохнатой бороды. Он завернул в пер-вую подвернувшуюся ему парикмахерскую и попросил брадобрея гладко его выб-рить. Брадобрей усадил его на стул и не спеша выбрал подходящую бритву. Между делом он полюбопытствовал, с чего это вдруг Шумшер захотел лишиться своей бороды. Ведь такую знатную бороду, какая была у Шумшера, нужно было отращивать не один год. Шумшер ответил, что он недавно женился, но молодая жена оказалась на редкость страстной натурой. В постели, в момент наивысшего сладострастия, она, сама того не желая, всегда почему-то хватается за его пышную бороду и рвет ее.

– Вчера она мне огромный клок из бороды вырвала – притворно жаловался Шумшер. – Нет уже моих сил терпеть. Для меня постель – сущий кошмар. Я после ночи с ней по всей комнате собираю свои волосы.

Брадобрей посочувствовал его горю и с еще большим усердием продолжал скрести бритвой щеку Шумшера.

Пока он этим занимался, в парикмахерскую завернули двое приятелей и, увидя, что брадобрей занят, сели рядом на скамейку дожидаться своей очереди. Один из них возбужденно рассказывал другу о том, что произошло час назад в театре Марцелла.

– Говорю же тебе, Критон, никто не ожидал, что эти актеры с дрессированным крокодилом нападут на Сеяна, – взахлеб рассказывал посетитель. – Все шло как обычно, но тут вдруг один из актеров, переодетый египтянином, как крикнет на весь театр: «Тирану смерть!», а потом своему ручному крокодилу: «Фас! Загрызи его!» и показывает крокодилу на Сеяна. Крокодил как прыгнет на него, да как вцепится Сеяну в руку. Ну, все, думаю, конец нашему префекту. Но Сеян опытный воин, его просто так не загрызешь, он вырвался и давай быстро уползать от крокодила под креслами. Крокодил за ним, но сенаторы его задержали.

Брадобрея так поразила эта новость, что он совершенно перестал следить за своей рукой и резанул Шумшера бритвой.

– Осторожней! – крикнул Шумшер брадобрею, хватаясь за свою порезанную щеку.

Но брадобрей не обратил на его возмущение никакого внимания. Он стал расспрашивать посетителей о покушении на Сеяна. Узнав, что актеры, натравившие крокодила на префекта, были рабами Квинта Серпрония, он произнес:

– Знаю я этого Серпрония, его клиенты частенько у меня бреются. Мне один из них как-то рассказывал, что у этого Серпрония в доме живет перс-астролог. Препаршивейший, говорит, варвар. Я думаю, это он привез крокодила из Египта, чтобы с помощью этой твари убить Сеяна.

– Вот бы поймать этого перса, – мечтательно проговорил Критон. – Уверен, за его голову дадут немало денег.

Все с ним согласились, и брадобрей посоветовал приятелям сходить на форум и узнать там приметы этого перса. Вдруг им посчастливится, и они его поймают.

– А ты его не знаешь? – обратился Критон к Шумшеру. – Ты ведь тоже, кажется, перс.

– Нет, я сириец, – спокойно ответил Шумшер. – А о Квинте Серпронии в первый раз слышу. Но думаю, его перса уже поймали.

– Навряд ли, персы народ хитрый, хитрее вас, сирийцев. Скорее всего, он улизнул.

– Надо сходить на форум, – сказал приятель Критона. – Там точно скажут, поймали этого перса или не поймали.

– Эх, попался бы мне этот перс, – проговорил брадобрей, делая зверскую гримасу, – я бы ему с удовольствием своей бритвой горло перерезал.

Шумшер невольно втянул голову в плечи и мысленно обратился к своему всесильному богу Ахурамазду, чтобы его поскорей побрили.

Луцию, как и Шумшеру, удалось невредимым выбраться из театра. На представлении он сидел рядом с Квинтом, но когда того стали вязать солдаты, он смешался с толпой и избежал участи брата. Правда, какой-то тип попытался удержать его за тогу. Но он двинул наглеца кулаком в зубы и был таков.

Долго не раздумывая, Луций устремился в Остию. Переждать разразившуюся над его двоюродным братом, а значит и над ним, бурю Луций решил в Африке. В Карфагене жило много его знакомых купцов, и у них он рассчитывал отсидеться, пока все не утрясется.

«Эх, братец-братец, – рассуждал про себя Луций, быстро перебирая ногами. – Не под счастливой звездой ты родился, нет, не под счастливой. Погубил тебя твой сынок со своим подарочком. И я еще в этом оказался замешан, – с досадой думал Луций. – Лучше бы ты, Марк, утонул в Меридовом озере на моем корабле. Честное слово, всем было бы теперь легче. Пьянствовал бы я сейчас на твоих поминках, а не бегал, как дурак, из города в город. Но я-то еще побегаю, с меня не убудет, а вот бедняга Квинт свое уже отбегал. Жаль, я денег у него не занял. Все равно у него все отберут. Как бы теперь и до меня не добрались». И Луций ускорил шаг.

Допросы главных «заговорщиков» начались в тот же день, как их взяли. Проводил дознания Тонгилий, матерый палач, хорошо знающий свое дело. Через его руки прошли десятки осужденных по лживым доносам. Чего только не напридумывали люди, чтобы погубить ближнего своего. Тонгилий, бывало, долго смеялся над той клеветой, какую приходилось ему читать в доносах. То кто-то жаловался, что у соседа в доме висит картина с изображением пронзенного мечом Минотавра, причем в бычьей морде Минотавра ясно проглядывают черты императора. Другой же доносил на приятеля, который, якобы, уронил в нужник монету с профилем Тиберия и не хотел доставать ее из нечистот, а наоборот, еще сверху помочился на императора, приговаривая: «Вот тебе тиран! Чтоб ты захлебнулся!»

Подобных наветов Тонгилию приходилось читать много. Абсурдность обвине-ний его не смущала, потому что в его руках обвиняемый признавался во всем. Тонгилий мог найти подход к любому. Он с первого взгляда определял, что пе-ред ним за человек и как за него лучше взяться. Сразу пытать он не любил. Ему было интересно вначале поизмываться над своей жертвой без пыток. Попугать ее, насладиться ее страхом, понаблюдать, как она будет при этом изворачиваться, валить все на других. Интересно дать ей почувствовать, что ей почти по-верили, что она почти выкрутилась, благодаря своей хитрости, а потом бац – и на дыбу.

Конечно, если его подопечные упирались или время поджимало, Тонгилий без лишних слов надевал забрызганный кровью передник и брался за клещи, которыми обычно отрывал пальцы, носы и уши. Сегодня ему пришлось оставить в покое всех прежних преступников и взяться за заговор актеров. От Тонгилия требовалось выбить из Квинта имена основных участников заговора.

Когда Квинт узнал, что на него взвалили обвинение в заговоре, ему стало плохо. Сидя в застенках Мамертинской тюрьмы на Капитолии, он еще по-настоящему не осознал всю величину постигшего его несчастья. Будь он беден, он, может быть, еще и отделался каторжными работами, но его богатство стало для него смертным приговором.

Квинт всячески отгонял от себя подобные мысли и надеялся, что все еще образуется. Он же не виноват, что этот проклятый крокодил прыгнул на Сеяна. Все знают, как Квинт любит префекта преторианской гвардии и восхваляет его при каждом удобном случае.

«Ничего страшного, – успокаивал сам себя Квинт, – Сеян во всем разберется, и меня отпустят. Преторианцев тоже можно понять. Они люди нервные, чуть что, сразу за мечи хватаются. Неудивительно, что они на меня набросились. Но Сеян во всем разберется. Надеюсь, он не сильно ударился, когда падал. Не будет же он из-за этой ерунды мне мстить. Мне ведь и без того здорово досталось от солдат». Так утешал себя Квинт, уповая на милость Сеяна и помощь своих друзей в сенате.

Он каждую минуту ждал, что двери его камеры вот-вот откроются и тюремщики скажут ему с улыбкой:

– Расслабься, Квинт, мы пошутили. Можешь идти домой. Вот только крокодила твоего прикончили. Но ты, надеемся, не в обиде?

– Какая может быть обида! – воскликнет Квинт. – Бог с ним, с этим крокодилом, туда ему и дорога.

Но двери не открывались, и Квинта никто никуда не отпускал. А ночью его повели на допрос.

Тонгилий уже допросил актеров и некоторых рабов из дома Квинта. Ни о каком заговоре они, конечно же, не знали и никогда о нем не слышали. Но после «беседы» с Тонгилием стали припоминать, что да, действительно, их хозяин готовил покушение на Сеяна, но он так их запугал, что они боялись на него донести. После их показаний все стало очевидно. Квинт представал в этом деле главарем заговора. Он, как выяснилось, уже давно планировал убить Сеяна и для этого послал своего сына Марка в Египет привезти оттуда дрессированного крокодила. С помощью этого крокодила Квинт и хотел убить префекта преторианцев, а потом разделаться и с самим императором. Оставалось только узнать, кто еще был причастен к заговору.

Квинту Тонгилий сказал, что если он хочет сохранить себе жизнь, то ему не стоит выгораживать заговорщиков. Разумнее всего – выдать их всех властям и этим подтвердить свое раскаяние. Квинт плакал и клялся, что никакого за-говора не было.

– Ну как это не было? – притворно удивился Тонгилий. – А вот твои рабы все как один сказали, что был заговор. Что ты приказывал им точить ножи и сам их учил, как лучше ударить кинжалом в шею, чтобы прирезать наверняка.

– Кто? Я их учил? – взревел Квинт. – Это вранье! Они меня все ненавидят. Они хотят моей смерти за то, что я наказывал плетьми этих ленивых тварей!

– А Рахонтеп? – спросил Тонгилий, прищуриваясь.

– Что Рахонтеп?

– Он тоже хочет твоей смерти?

Квинт догадался по лукавому взгляду Тонгилия, что и Рахонтеп оклеветал его, спасая свою шкуру.

– Да! – воскликнул Квинт. – Этот египтянин меня больше всех ненавидит. Я над его крокодилом издевался. А он для него дороже матери. Это его бог. Это он натравил крокодила на Сеяна, чтобы отомстить мне.

Тонгилий откинулся на спинку стула.

– Странно у тебя однако получается, Квинт, – рассуждал он, – все тебя ненавидят, один ты всех любишь. Но, признайся, ты ведь завидовал Сеяну, его богатству, его славе. Тебя грызла эта зависть и не давала тебе спать. Вот и рабы показывают, – Тонгигий кивнул на папирус, – что ты ночью часто кричал во сне: «Я убью его! Бейте его в сердце!».

– Они все врут! Я во сне никогда ничего не кричал. Я всегда хорошо спал и никому не завидовал. А Сеяна я люблю больше всех. Кто угодно это подтвердит.

– Как же ты его любишь? – недоумевал Тонгилий. – Когда у тебя в доме не было ни одной его статуи, ни одной его картины? По-моему, ты его терпеть не можешь.

– Это не так, клянусь своим Гением, это не так, – оправдывался Квинт. – Я заказал его статую хорошему мастеру, чтобы он был, как живой.

– Ты хочешь сказать, что во всех лавках, где продают статуи Сеяна, он как мертвый? – запутывал Квинта Тонгилий.

– Нет, я другое имел в виду…

– Я знаю, что ты имел в виду. Тебе везде мерещился мертвый Сеян, потому что ты мечтал его убить. Ты день и ночь грезил этой бредовой идеей.

– Я не хотел его убивать!..

– Хотел, – перебил Тонгилий Квинта, – это уже доказано. Нам только неизвестно, кто еще принимал участие в заговоре. Ты должен назвать нам их имена.

– Не было никакого заговора! Не было! Не было! – рыдал Квинт.

– Хорошо, пусть не было заговора. Ты только скажи, кто в нем участвовал, и, может быть, тебя простят, – издевался Тонгилий.

Но Квинт не торопился себя оговаривать. Он был не так глуп, чтобы собственными руками затянуть петлю на своей шее. Он продолжал утверждать, что заго-вора не было. Его нытье порядком надоело Тонгилию, и тот решил развязать ему язык другим, более проверенным способом.

Он повел его в соседнюю камеру, где производились пытки. При виде орудий истязания Квинту совсем поплохело. Ему захотелось тут же упасть на пол в бесчувствии, чтобы ничего этого не видеть, но его поддерживали с двух сторон под руки и водили за Тонгилием. Тонгилий подробно объяснял Квинту назначение каждого приспособления. Все они были в крови, и кое-где на них болтались куски отодранной кожи.

– Но больше всего, – говорил Тонгилий, – я люблю вот этот крюк.

Он подвел Квинта к большому крюку, подвешенному цепью к потолку. На крюке висели ошметки человеческого мяса, а под крюком чернела лужа крови.

– Я называю его «Крылья Пегаса», – сказал Тонгилий. – Знаешь, как его применяют?

– Нет, – с трудом выдавил из себя Квинт, дрожа от страха.

– Очень просто. Его цепляют за твое ребро, например, вот за это, – Тонгилий нащупал у Квинта нижнее ребро, – и тянут за вон тот конец веревки, пока тебя на крюке не подымут к самому потолку. Ощущение, скажу я тебе, незабываемое. Только вот толстым, как ты, часто не везет, – с сожалением проговорил Тонгилий. – Ребра у них не выдерживают и вырываются вместе с мясом. Вот видишь это ребро? – Тонгилий указал на ошметки мяса, болтающиеся на крюке. – До тебя тут висел один не в меру упитанный. И минуты не провисел. Только-только, можно сказать, стал ощущать удовольствие от полета на «Крыльях Пегаса», как вдруг: хрусть – и он уже на полу, а ребро осталось на крюке. Жалкое зрелище. Мой тебе совет, Квинт, в следующий раз, когда будешь затевать заговор, похудей. Худому намного легче висеть на крюке, поверь моему слову.

– Не было заговора, – жалобно лепетал Квинт.

Но Тонгилий словно не услышал его слов и продолжал как ни в чем не бывало:

– Вот недавно, – оживленно рассказывал он, – повесили мы на крюк одного святотатца. Маленький такой, худенький, висит себе преспокойно на крюке и еще мне, сволочь, в лицо смеется. Оно и понятно, он легкий, ему почти не больно, вот он и смеется. Я терпел, терпел, да и не вытерпел, взял и повис у него на ногах. Ну, тут конечно ему стало не до смеха, тут уж я вдоволь натешился, – Тонгилий усмехнулся, словно припоминая этот забавный случай. – Так что, Квинт, сам понимаешь, худой ты или толстый, а мы все равно из тебя имена заговорщиков вытянем. Ну что, хочешь полетать на «Крыльях Пегаса» или все-таки вспомнишь имена?

Зловещий голос Тонгилия резанул Квинта, как ножом по сердцу.

– Полетай, не бойся, – зашептал ему с издевкой Тонгилий в самое ухо, – такой случай только раз в жизни выпадает. У тебя ребро крепкое, я думаю, несколько минут оно тебя продержит. А потом расскажешь мне, каково там под потолком.

Но Квинт отказался от полета на «Крыльях Пегаса» и сказал, что лучше уж он назовет имена заговорщиков. Только вот не знает, с кого начать.

– Начинай с самого богатого, – подсказал ему Тонгилий. – Только не забывай адреса называть.

Квинт понял, чтó от него хотят услышать, и стал называть имена своих зажиточных друзей и приятелей. Секретарь записывал все его показания.

– Ты никого не забыл? – вкрадчиво спросил Тонгилий, перечитывая имена на папирусе.

– Нет, всех назвал.

– А сенатор Руф? Разве он не в заговоре? – спросил Тонгилий и пристально посмотрел на Квинта.

– Что, и сенатор Руф в заговоре? – испуганно проговорил Квинт.

– Ты у меня спрашиваешь? Это ты должен знать, в заговоре он или нет. Но по твоим глазам я вижу, что он в заговоре, ведь верно? – и Тонгилий недвусмысленно посмотрел на Квинта.

– Да, в заговоре, – печально проговорил догадливый Квинт.

Он надеялся на помощь Руфа и поэтому не называл его имени, а тут выходило, что сенатору самому скоро потребуется помощь.

– Я забыл его назвать, – добавил Квинт виновато.

– Понимаю, – снисходительно проговорил Тонгилий. – Ты устал, напуган, ну ничего, пойдешь сейчас в свою камеру, успокоишься, может, еще кого-нибудь вспомнишь. Ведь вспомнишь?

Тонгилий качнул крюк рукой.

– Вспомню, – пообещал Квинт, испуганно косясь на «Крылья Пегаса».

– Вот и хорошо. Уведите! – приказал Тонгилий солдатам.

Квинта увели, а Тонгилий подозвал к себе одного из помощников и передал ему списки «заговорщиков».

– Пусть отнесут это военному трибуну Роспию, – сказал Тонгилий тюремщику. – А я пока займусь сынком этого слизняка. Как он там? Вы его еще не убили?

– Нет, еще живой, – ответил тюремщик.

– Он признался в заговоре?

– Пока нет.

– Нет? – удивился Тонгилий. – Чем же вы там с ним занимались?

– А ты у него спроси, – недовольно ответил тюремщик, – если он еще сможет тебе ответить.

– Я спрошу, но ты меня, Патагат, удивляешь. Не можешь вытянуть признание из какого-то мальчишки. У меня он сейчас за несколько минут во всем признается.

– Ну конечно! – воскликнул Патагат. – У тебя тут вон сколько всего. Одни эти «Крылья Пегаса» чего стоят. А у меня что? Сапоги да кулаки.

– Уметь надо, Патагат, уметь. Я готов с тобой поспорить на двести сестерциев, что развяжу мальчишке язык одними вот этими руками.

Тонгилий повертел своими ладонями перед носом у Патагата.

– Что, без клещей? – засомневался Патагат.

– Разумеется, без клещей. Голыми руками.

– Давай, попробуй, – согласился Патагат, – посмотрим, как это у тебя получится. А то ты, Тонгилий, очень шустрый, чуть что – так сразу вешаешь на свои «Крылья Пе-гаса». Так любой дурак признание выбьет.

Эти слова задели Тонгилия за живое. Он загорелся желанием доказать Патагату, что тот ошибается и мальчишка в его руках не то что заговорит, а запоет. Тонгилий приказал притащить к нему Марка, а сам пока разминал свои громадные кулаки.

Из всех «заговорщиков» Марку досталось больше других. И причиной тому было его выступление, пусть короткое, но весьма яркое. На сцене Марк выделялся среди других актеров, и поэтому солдаты решили, что именно он и есть главный заговорщик, и били его, не жалеючи. Когда Марка притащили в Мамертинскую тюрьму и там выяснилось, что он, вдобавок ко всему, еще и сын Квинта Серпрония, то ни у кого не осталось сомнения, что в покушении на Сеяна Марк должен был сыграть главную роль – убийцы. За это ему и в тюрьме досталось. Его били до тех пор, пока он не терял созна-ния. Потом давали ему время прийти в себя и били снова. Но напрасно Патагат добивался от Марка признания. Марк решил стерпеть все и не признаваться в покушении на Сеяна. Он понимал, что этим признанием подпишет себе смертный приговор. Пока в нем оставались силы, Марк достойно сносил побои. Однако вид у него был жуткий. Опухшее, все разбитое в кровь лицо совсем не походило на ли-цо прежнего Марка. Когда Тонгилий его таким увидел, он удивленно приподнял брови.

– А ты, Патагат, я смотрю, времени зря не терял, – сказал Тонгилий, повернув к себе лицо Марка. – Хорошо постарался.

– Тут еще преторианцы руку приложили, – сказал Патагат. – А эти звери с одного удара могут мозги вышибить.

– Вот я и смотрю, на нем живого места не осталось. Как бы его теперь так… поаккуратней, чтобы не убить, – размышлял вслух Тонгилий.

– Не бойся, если убьешь, я с тебя денег не возьму.

– Ты думаешь, мне денег жалко?

– А что, мальчишку? – усмехнулся Патагат.

– Смейся, смейся, – проговорил Тонгилий. – Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда твои двести сестерциев окажутся в моем кошельке.

– Ну-ну, посмотрим.

Тонгилий приступил к допросу Марка. Сначала Тонгилий старался бить его поаккуратней, чтобы он действительно не испустил дух. Но упорство Марка взбесило Тонгилия, и вскоре он уже метелил Марка изо всей силы и куда попало.

– Ты у меня заговоришь, – злобно повторял Тонгилий между ударами. – У меня и немые говорили.

– Бей нежней, – смеялся над ним Патагат. – Что ты как с цепи сорвался? Ты же его убьешь, он и так еле дышит.

– Не мешай, – огрызнулся Тонгилий и стукнул Марка головой об стену.

Несколько раз Марк терял сознание, и его обливали из ведра холодной водой, чтобы привести в чувство.

– Ну что, – обратился Патагат к Тонгилию, когда Марк в очередной раз вырубился, – мне уже подставлять кошелек для своих двухсот сестерциев?

– Перебьешся, – отозвался Тонгилий. – Я еще не закончил.

И он послал солдата за водой. В дверях солдат столкнулся с вольноотпущенником Сеяна Помпонием. Тонгилий его хорошо знал. Это он рассказал Тонгилию, что произошло вчера в театре и какие признания надо выбить из «заговорщиков».

– Ого! – воскликнул вольноотпущенник, увидя на полу окровавленное тело, – кого это вы так отделали?

– Сына Серпрония, – ответил Тонгилий.

– Марка, что ли?

– Да его.

– Ну, вы даете. Его и не узнать. Он хоть жив?

– Жив, что с ним сделается?

– Вы, ребята, явно перестарались, – проговорил Помпоний, склонясь к Марку, – вы что, хотели, чтобы он назвал заговорщиками всех, кого только знает?

– Да все нормально, – не разделял его тревоги Тонгилий. – Чего ты так переживаешь? Сейчас водой его польем, он и оклимается.

– А если не оклемается?

– Оклемается, не волнуйся.

– Это вам волноваться надо. Сеян приказал мне вам передать, чтобы Марк через десять дней был бодр и полон сил.

– С чего это вдруг? – удивился Тонгилий.

– А с того. Через десять дней Сеян устраивает гладиаторские бои в честь сво-его спасения. А Марка как главного убийцу хотят кинуть на растерзание львам. Теперь вам понятно? Сеян хочет видеть, как он будет бегать с воплями по арене. А он у вас не то что бегать, ползать не сможет.

– И что нам теперь делать? – растерянно спросил Тонгилий. – Может, нам еще лекаря этому ублюдку привести?

– Не знаю, не знаю. Но я бы, на вашем месте, не стал портить Сеяну праздник. Ему уже один вчера испортили.

Вольноотпущенник ушел, а тюремщики всерьез призадумались.

– Проклятье, – ругался Тонгилий, – придется нам его теперь выхаживать.

– А пусть его лечит этот египтянин, как его… Рахонтеп, – предложил Патагат. – Он же, кажется, врач?

– Да врач, – подтвердил Тонгилий. – А это хорошая идея. Пусть лечит. Не будем же мы с ним возиться.

– Вот именно. Ты его припугни, что если он не подымет Марка на ноги, то ты его подымешь на свои «Крылья Пегаса».

– Да что ты прицепился к моим «Крыльям»? – недовольно проговорил Тон-гилий. – Сдались они тебе.

– Но ты же без них не можешь, – весело отозвался Патагат. – Ты из-за них так обленился, что чуть было не проиграл мне двести сестерциев.

– Но-но. Если бы не Помпоний, я бы вытряс из Марка всю душу.

– Не сомневаюсь. Вытрусить душу много ума не надо. А вот заставить говорить без «Крыльев Пегаса» – это сложней.

Тонгилий не стал спорить с Патагатом. Его охватило двойственное чувство. С одной стороны, он радовался, что не лишился своих денег, а с другой стороны, ему было досадно, что он не смог развязать язык какому-то сосунку, и теперь вместо того, чтобы подвесить Марка на крюк, его придется лелеять и беречь для львов. Но как ни хотелось Тонгилию покатать Марка на «Крыльях Пегаса», идти против воли Сеяна он и не думал.

Следуя приказаниям вольноотпущенника, тюремщики оставили Марка в покое, и чтобы он быстрее поправился, посадили к нему в камеру Рахонтепа.

Памятуя о «Крыльях Пегаса», Рахонтеп неустанно хлопотал возле Марка, при-меняя все свое искусство врачевания. Допросы не прошли для Марка даром. Три дня провалялся он в бреду и горячке. Рахонтеп вытирал его пылающее жаром тело влажной тряпкой, поправлял повязки на его ранах и кормил Марка, как ребенка, из собственных рук.

На четвертый день Марку стало легче, и даже Тонгилий порадовался его выздоровлению. Тонгилий приходил к Марку в камеру, чтобы узнать, не сдох ли он еще. Марк в первый раз крепко заснул спокойным сном, и Тонгилий, взирая на его покрытое синяками и струпьями лицо, остался доволен лечением Рахонтепа.