Текст книги "Чекисты рассказывают. Книга 3-я"
Автор книги: Владимир Востоков
Соавторы: Олег Шмелев,Федор Шахмагонов,Евгений Зотов,Иван Кононенко,Леонид Тамаев,Ф. Кондрашов,Н. Прокопенко,Тамара Волжина,Владимир Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
Глава десятая
Сологубов пробыл под арестом пять суток. В пятницу вечером он вернулся к себе на квартиру. Подавая за ужином его любимый творожный пудинг, искренне обрадованная возвращением своего жильца, Марта сказала:
– Я, Петер, сразу подумала, что это недоразумение.
Так по простоте душевной считала эта постоянно озабоченная домашними делами толстуха, не искушенная в нравах американской разведки, хозяйничавшей в ее родном городе, как на своей заокеанской земле. Сологубов не стал разубеждать Марту, лишь улыбнулся, вспомнив при этом слова другого человека – Мальта, сказавшего ему перед самым освобождением из-под ареста: «Будем считать это печальным недоразумением. Наш московский агент, видимо, ошибся, принял за вас какого-то другого человека».
Да, слова похожие. Но не в них суть. Сологубов теперь не сомневался, что весь спектакль с его арестом был разыгран по заранее сочиненному сценарию. Предусмотрели даже такую деталь, как внезапный телефонный вызов Мальта шефом, в результате чего допрос был прерван в наиболее критических обстоятельствах для арестованного. Не исключено, что Мальт разговаривал по телефону вовсе не с шефом «Службы-22», а с каким-нибудь подставным лицом, или даже это была имитация разговора: нажатием кнопки звонка где-нибудь под столом Мальт вызвал себя к телефону и затем беседовал сам с собой. Что же касается квартирного обыска, то тут, похоже, все было без подделки. Проверили буквально все, вплоть до последнего шва на нижнем белье. Сологубову порою казалось, что именно ради такого досконального досмотра и был затеян его арест. Не так-то просто в других условиях обыскать жилище агента, подозреваемого в перевербовке. А тут, надо полагать, расчет был такой: если это разведчик Москвы, при нем должны находиться и доставленные оттуда необходимые разведывательные принадлежности – шифр, средства тайнописи, фотокамера и прочее. Ведь даже самый осторожный конспиратор зачастую хранит их у себя под рукой, где-нибудь в домашнем тайнике. И не вина сотрудников отдела безопасности, что они не нашли этих вещей на квартире Сологубова: связник от подполковника Дружинина еще не привез их, для этого не настало условленное время.
Через несколько дней после освобождения из-под ареста Сологубова по телефону вызвал генерал Кларк и затем принял у себя в кабинете по-обычному любезно, как будто между их первой встречей и этой ничего особенного не произошло и его подвергнутый проверке с пристрастием сотрудник не валялся три ночи в камере на голом цементном полу. Шеф благодушно улыбался всем своим розовым холеным лицом, называл Сологубова «мой друг», угощал дорогими гаванскими сигарами.
Глядя по обыкновению куда-то выше головы собеседника, Кларк сказал, что весьма доволен результатами его поездки в Россию, ценная информация, привезенная им оттуда, кроме всего прочего, свидетельствует о его умении анализировать, отличать существенное от несущественного, делать выводы из мелких на первый взгляд фактов. За проявленное трудолюбие и энтузиазм при выполнении задания господин Сологубов, несомненно, заслуживает вознаграждения и не позже как завтра может получить в банке переведенную на его счет солидную сумму.
После этого шеф заговорил о том, что принято решение зачислить нового сотрудника «Службы-22» на должность помощника инструктора в группу капитана Холлидза, где занимаются подготовкой различного рода учебных материалов, а также документов для конспирации разведчиков, готовящихся к заброске в СССР. Можно надеяться, что на этом поприще найдут полное применение знания господина Сологубова, относящиеся к современной советской действительности...
В этом месте безукоризненную английскую речь генерала прервал звонок одного из четырех телефонов, стоявших на специальном столике слева. Недовольно поморщившись, он взял трубку, поднес к заросшему серебристым волосом уху. И тут же его лицо приняло обычное самодовольно-приветливое выражение.
– Хэллоу, старина! – Кларк сел в кресло поудобнее, так как разговор предстоял не короткий: с ним говорил из Франкфурта-на-Майне редактор закрытого ежемесячника при европейской штаб-квартире ЦРУ, в которой готовилась к печати статья генерала «О роли разведки в так называемое мирное время».
Внимательно выслушав редактора, Кларк сказал:
– Я все понял, дружище! Ты хочешь, чтобы я уточнил термин «мирное время»? Это понятие выдумано каким-то недалеким человеком, тешащим себя несбыточной мечтой о вечном спокойствии. Такого состояния, как абсолютный мир, в природе не существует. Когда умолкают пушки горячей войны, главную роль должны играть профессиональные разведчики. Тотальная подрывная деятельность дипломатическими, экономическими, психологическими средствами – вот война так называемого мирного времени...
Пока генерал разговаривал с редактором, Сологубов, сидевший в кресле напротив капитана Холлидза, от нечего делать обозревал стены громадного кабинета. Они были увешаны географическими картами Советского Союза и отдельных его районов: Кавказ, Урал, Дальний Восток. Особенно обращала на себя внимание распластанная от потолка до пола карта в полярной проекции. И только на одной стене, за спиной генерала, не было никакой географии: там на никелированном кронштейне висел флажок со звездами и полосами.
Кларк наконец бросил в трубку: «До встречи, старина», – и обратился к Сологубову:
– Так на чем мы с вами остановились? Ах, да! Мы говорили о вашем временном назначении к Холлидзу.
– Временном? Это как понимать, сэр? – поинтересовался Сологубов.
Генерал пристально посмотрел на него, отшутился:
– Все на этом свете временно, мой друг.
Он еще немного поговорил о будущей работе Сологубова и, перед тем как отпустить его, сказал:
– На днях из Франкфурта мне позвонил Околович – спрашивал о вас, просил приехать к нему как только сможете.
– Ясно. Благодарю вас, господин генерал.
Сологубов почтительно откланялся и вслед за Холлидзом вышел из кабинета.
Они спустились по широкой лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, на первый этаж, в рабочую комнату капитана.
– Пока этот старый лис Кларк упражнялся в красноречии, у меня совсем пересохло в глотке. – Холлидз достал из тумбы письменного стола недопитую бутылку коньяка «дюжарден». – Давайте малость взбодримся!
Он отпил несколько добрых глотков и, вытерев горлышко ладонью, протянул бутылку Сологубову. В комнате было жарко, в пору бы пропустить чего-нибудь прохладительного, но, чтобы не обидеть Холлидза отказом, Петр последовал его примеру.
Капитан открыл окно, забранное решеткой из стальных прутьев, снял пиджак, повесил его на спинку стула, стал доставать из сейфа какие-то бумаги.
– Вот вам работенка на первое время. – Он протянул Сологубову стопочку машинописных листов. – Читайте и думайте, что можно сюда добавить из вашей разведывательной практики.
На первом листе было крупно написано: «Заповеди конспирации». Ниже шли рекомендации разведчику в чужой стране. В частности, говорилось, как должен вести себя разведчик в быту, в общественных местах, что надо делать, чтобы установить, не ведется ли за ним слежка, где выбирать места для тайников...
Прочитав с десяток страниц, Сологубов подумал: «Неужели, черт побери, мне все время придется иметь дело только с подобного рода общими документами?!»
Эта мысль была неприятна. Ведь, кроме задания, связанного с бывшим комдивом Мишутиным, он имел еще и другое: закрепиться в американской «Службе-22», изучить методы ее работы, чтобы можно было контролировать тайные пути ее агентов. Такой сложной задачи никак не решить, если все время сидеть на составлении элементарных учебных инструкций. В общем, не повезло!
А, собственно, почему ты ожидал, почему рассчитывал, что будешь допущен к более ответственной работе? Кто ты в глазах шефа американской «Службы-22», чтобы он доверил тебе секреты государственной важности? Благодари судьбу, что ты все же сумел попасть в этот дом. Не всегда в подобных обстоятельствах такое удается. Теперь тебе надо основательно закрепиться здесь, поглубже пустить корни. Конечно, помогать капитану Холлидзу готовить учебный материал для индивидуального натаскивания будущих шпионов – далеко не лучшая возможность упрочить свое положение в разведцентре. Работа эта, нудная сама по себе, совсем не богата перспективами проявить свои способности, без чего немыслимо продвижение в более осведомленные круги американской разведки. Однако другой пока нет и не предвидится. Поэтому надо работать там, где поставили. Все, что будут поручать, делать с подчеркнутой старательностью, с видимой инициативой, чтобы твое усердие в конце концов заметили и оценили... Эти размышления Сологубова внезапно прервал Холлидз. Видимо, вспомнив разговор в кабинете Кларка, он спросил:
– А зачем вас вызывает Околович?
– Отчитаться надо, – сказал Сологубов.
– Я бы на вашем месте бросил работу в НТС. – Холлидз повернулся на вращающемся кресле, положил длинные ноги на батарею парового отопления. – Бесперспективное это дело.
– А у вас перспективная для меня работа?
Задавая этот вопрос, Сологубов рассчитывал, что капитан, быть может, проболтается в отношении его дальнейшего использования, приоткроет замысел шефа. Но Холлидз, видимо, был не так прост, как казалось. А может, он по-другому понял вопрос Сологубова и соответственно на него ответил:
– Служба у нас – это совсем иное. Мы в работе против красных стоим на реальных позициях... А что такое НТС? Кого они представляют? Это всего лишь жалкая кучка эмигрантов, которые безнадежно цепляются за прошлое. – Он помолчал, потом лениво добавил: – Я слышал, что у них там произошел раскол...
В НТС действительно произошел раскол. «Буря в стакане воды» – так охарактеризовал это событие Кантемиров в разговоре с Сологубовым, когда они в воскресенье встретились у Петра, чтобы обмыть сделанную им при посредничестве земляка покупку – серый подержанный «фольксваген».
Изрядно выпив, Савва Никитич не стеснялся в характеристиках главарей НТС, передравшихся между собой из-за тепленьких местечек в руководстве эмигрантским союзом. Впрочем, борьба за власть, за «портфели» была не единственной причиной давно назревавшего в НТС и окончательно завершившегося в январе 1955 года раскола. Захватившая руководство в союзе группа Поремского – Околовича обвиняла бывшего председателя НТС Байдалакова в неспособности возглавлять союз на современном этапе, «в связи с новыми задачами», имея в виду требования американской разведки усилить подрывную деятельность против СССР.
Когда Кантемиров рассказал обо всем этом, Сологубов спросил:
– Значит, верх взяли Поремский и Околович: активная служба американской разведке как средство выполнения своих, энтээсовских задач? Так, Савва Никитич?.. Теперь хотелось бы знать, в чем же конкретно заключаются эти задачи на данном этапе?
Притворяясь сильно пьяным, Сологубов взлохматил волосы, фамильярно пошлепал собеседника по плечу. После досадного случая с театральным билетом, о котором Кантемиров, видимо, никому не рассказал, Петр решил поближе присмотреться к нему. Сологубов давно замечал его недовольство своим положением – пребыванием в НТС и службой в американском разведцентре. Было похоже, что Кантемиров тяготится такой жизнью. Но насколько далеко это у него зашло? Встречаясь с ним в последнее время, Сологубов при удобных обстоятельствах старался навести Кантемирова на такой разговор, чтобы выявить его истинные настроения. Так было и на этот раз.
– Задачей НТС было и остается освобождение России от большевизма, – сказал опьяневший Савва Никитич заплетающимся языком.
– Другими словами – реставрация буржуазного строя.
– Объективно, реставрация... – Кантемиров часто поморгал глазами, пытаясь уяснить, куда клонит приятель.
– Но где у НТС силы для этого? – спросил Сологубов. – Ведь, если вдуматься, всю проводимую НТС подрывную работу против СССР и других социалистических стран нельзя сравнить даже с булавочными уколами. Понимают это наши боссы или нет, как вы считаете, Савва Никитич?
– Я думаю, что вполне понимают.
– Что же тогда получается: свою явную несостоятельность, выходит, осознают, а о походе против большевиков кричат?
– Ничего удивительного, батенька мой, – сказал Кантемиров. – Они отрабатывают получаемые от янки доллары, свой комфорт, обеспеченную, сытую жизнь. Такие, как Поремский, Околович, Романов и кое-кто еще из верхушки НТС, имеют свои личные счета в банке, автомашины, живут в богатых квартирах. В общем, не то, что наш брат, рядовой.
– Ну, вы-то, положим, не рядовой.
– Это, пожалуй, верно. Мы с вами продали свои души дьяволу по имени Генри Кларк. И потому кусок хлеба насущного для нас не проблема. Что же касается большинства эмигрантов, то им денег едва хватает на еду...
Этот воскресный разговор с Кантемировым Сологубову припомнился в дороге, когда он ехал на своей малолитражке во Франкфурт-на-Майне, к Околовичу.
По сторонам шоссе мелькали синие, красные, желтые бензоколонки различных фирм, настойчиво зазывая рекламными щитами проезжих заправляться только у них и нигде больше. В потоке встречных автомашин часто попадались американские темно-зеленые «джипы» с сидевшими в них военными в фуражках с высокими тульями. Солдатня в армейских беретах и пилотках распевала на открытых грузовиках и бронетранспортерах залихватские песни. Видимо, где-то поблизости происходили маневры американских оккупационных войск.
Когда казавшаяся бесконечной цепочка встречных военных автомашин оборвалась и на шоссе стало просторнее, Сологубов, внутренне готовя себя к предстоящему отчету в штаб-квартире НТС, вспомнил о своем последнем разговоре с Кантемировым. Много нового, интересного рассказал тот ему о главарях НТС, правдой и неправдой добивающихся, чтобы не иссякли для них подачки с хозяйского стола.
Одним из распространенных способов выкачивания денег из американской разведки является «липачество», которое, по выражению Кантемирова, в НТС стало системой. Однажды в интимной беседе за бутылкой «мартини» приятель Саввы Никитича бухгалтер НТС Веригоф рассказал ему, что ряд оперативных акций, якобы проведенных силами НТС, обошелся американцам в кругленькую сумму. В частности, акция «Поток» стоила 100 тысяч долларов, а под акцию «Епископ» НТС получил от ЦРУ 75 тысяч. В отчете, направленном в американскую разведку, было сказано, что в результате этих операций на территории СССР удалось создать несколько шпионских резидентур, от которых получена ценная экономическая информация. Но потом произошел конфуз. Анализируя эту «ценную информацию», американцы пришли к выводу, что она составлена путем вырезок из советских газет и журналов. В европейской штаб-квартире ЦРУ, находящейся во Франкфурте, вознегодовали. Туда немедленно были вызваны Околович и Романов, им устроили хорошую головомойку и пригрозили урезать кредиты НТС в связи с его «неэффективной работой».
– И вы думаете, «липачество» прекратилось после этой аферы? – спросил Кантемиров Сологубова. – Черта с два! Все продолжается по-прежнему, американцев надувают где только можно.
Он помолчал немного и потом рассказал о случае, частично уже известном Сологубову из какой-то газеты ГДР или откуда-то еще.
Чтобы похвастать перед американской разведкой своими успехами в создании агентурной сети из числа советских граждан на территории Германской Демократической Республики, член НТС Ольгский сфотографировал ряд портретов на кладбище с памятников погибших советских солдат и офицеров, снабдил эти снимки соответствующими характеристиками и передал американцам как вещественные доказательства создания новой резидентуры среди военнослужащих Советской Армии. Шпионские донесения от имени вымышленных агентов этой резидентуры Ольгский сочинял сам, пока об этом не узнали в западноберлинском филиале ЦРУ
– В общем, блефуют по-разному. – Кантемиров что-то вспомнил, улыбнулся, покрутил лысой головой. – Вот вы, Петр Константинович, недавно были в Советском Союзе и, выходя со своей рацией в эфир или просто по обычному приемнику в домашних условиях, могли слышать, как здешний радиопередатчик регулярно посылает на территорию СССР условные радиограммы. Примерно такого содержания: «Слушай, Рослый (это кличка агента, якобы действующего где-то в России), слушай, Рослый! Почему до сих пор нет Марии (т. е. радиосообщения от агента); почему запаздывает Мария? Дай знать через Альберта (надо понимать – письмом), когда Мария прибудет на место...» Приходилось вам слышать такое?
– Да, слышал, и не раз, – сказал Сологубов.
– Так вот, батенька, знайте, что это сплошной блеф. Почти все такого рода сообщения радиопередатчик посылает несуществующим агентам.
– Чтобы дезориентировать органы КГБ!
– Отчасти да. Но главное, чтобы создать видимость активной деятельности НТС и выудить у американцев побольше денег. Это мне точно известно, как бывшему помощнику Околовича по подготовке закордонной агентуры.
– Савва Никитич, а почему вы ушли от Околовича?
– Не я... а меня ушли, – сказал Кантемиров и, допив виски, добавил: – Пришелся не ко двору.
После этого он как-то сразу помрачнел, потерял интерес к беседе и вскоре, опрокинув «посошок на дорожку», распрощался и, тяжело пошатываясь, отправился к себе...
Глава одиннадцатая
Франкфурт означает «брод франков». В древности этим бродом на Майне пользовались различные народы, в том числе и франки...
Об этом почему-то подумал Сологубов, когда переезжал один из мостов, соединяющих части города. Был уже вечер, на душных после дневной жары улицах ярко светились витрины магазинов, разноцветные огни рекламы наперебой зазывали франкфуртцев и приезжих туристов на ярмарку мехов, в выставочный салон автомобилей, в рестораны и другие места, где можно опорожнить кошельки.
Из всего этого рекламно-огневого неистовства Сологубов выбрал то, что ему сейчас было нужно, – отель, сравнительно недорогой, с уютным рестораном на первом этаже, в котором, как ему помнилось, неплохо кормят. Главное же достоинство облюбованного им отеля состояло в том, что он находился поблизости от тех мест, где Сологубову предстояло заниматься своими делами.
Этих дел было два. Кроме доклада в НТС, ради чего, собственно, генерал Кларк и отпустил его на три дня, Сологубову требовалось побывать у одного своего знакомого по плену, служившего потом в немецком «остлегионе». Фамилия его была Бочаров, но среди эмигрантов и «перемещенных лиц» из числа бывших советских граждан, осевших на жительство в этом городе, он больше был известен по своей довоенной воровской кличке – Головастик. После совместного пребывания в Баварском лагере военнопленных Сологубову еще дважды довелось случайно встретиться с этим человеком – в Оберурзеле в первый послевоенный год и здесь, во Франкфурте, когда Петр учился в бадгомбургской школе НТС. Теперь предстояла третья встреча, но уже не случайная – Сологубов давно думал о ней.
В отеле Петр задержался недолго. Договорился с портье о номере, прошел туда, почтительно сопровождаемый мальчиком-боем в лиловой ливрее, достал из портфеля туалетные принадлежности, умылся, потом спустился вниз, наскоро поужинал в ресторане. Уже на улице, садясь в машину, вспомнил: у Бочарова четверо детей, надо купить гостинцев. В ближайшем магазине набрал целый ворох свертков со сладостями, вином и закусками. Теперь можно было ехать.
Головастик жил недалеко от Кропбергерштрассе. Его квартира в подвале старого четырехэтажного кирпичного дома единственным своим окном выходила в узкий, плохо освещенный переулок.
Вся семья была в сборе, ужинала за столом, застеленным протертой на углах, тусклой клеенкой. Появление нежданного гостя удивило хозяина и даже, пожалуй, испугало – это было заметно по его растерянным глазам и нервным, суетливым движениям рук, которые он то складывал на широкой квадратной груди, обтянутой синей застиранной майкой, то подсовывал под себя, сидя на скрипучем венском стуле. И только когда Сологубов объяснил, зачем пришел, Головастик наконец-то перестал нервничать.
Отослав жену с детьми за ситцевую занавеску («Марш на кухню») делить гостинцы, он налил из бутылки, привезенной Петром, в два стакана и тут же жадно осушил свой до дна. Потом еще себе налил, выпил и сразу опьянел.
– А я было труса дал, – откровенно признался Головастик. – Думал, тебя из НТС, от начальства ко мне прислали.
– Зачем?
– Опять прорабатывать.
– А что, уже было такое?
– Раза два приходили. «Вы, говорит, пассивничаете, Бочаров, балласт в НТС, зачем же к нам вступали?» Разозлился я – тут и без них тошно, никак концы с концами не сведешь – и отвечаю напрямик: «Вступил я к вам в плену, по зелености своей, обижен был на Советскую власть за то, что в тюрьму меня посадила. Хотя, если по-настоящему разобраться, пожалуй, и правильно сделала: не воруй народные деньги, не вспарывай, медвежатник, банковских сейфов!.. Что же касается моей пассивности, говорю, не я один такой, к примеру, все мои здешние знакомые не больно прытки. Если, скажем, выпадет случаи, на дармовщинку пожрать, попить в ресторане, где обедают советские туристы, – за это мои дружки могут им подсунуть по пачке листовок – не страшно, все равно никто не верит в эту неумную писанину. Но когда доходит до какого-нибудь серьезного дела, каждый норовит поскорее смотать удочки...» – Головастик неожиданно по-мальчишески озорно улыбнулся. – А я что, рыжий?! Тоже делаю что-нибудь по мелочи, чтобы отвязались... Одно время я долго, года, наверное, полтора, был без работы. Ну и случись такое, дал согласие поехать в Западный Берлин. Там, на Гогенцоллерндамм, тебе, конечно, известно, находится квартира филиала НТС. Собрали нас человек десять со всей Западной Германии, поставили задачу: отправляться в Данию, куда прибудет с дружеским визитом отряд советских военных кораблей, вести там антисоветскую агитацию, склонять к невозвращению на Родину наших моряков, когда они будут находиться на берегу. А за это нам дармовая жратва, выпивка и бесплатный проезд в оба конца... Но я не поехал. К едрене фене!
– Почему? – спросил Сологубов.
– Стоит раз окунуться в это болото, потом завязнешь... – Бочаров пододвинул к себе пачку сигарет «Виргиния», лежавшую перед Сологубовым, закурил и, подперев рукой нескладную, с выпирающим лбом голову, задумчиво продолжал: – Мне такой хомут ни к чему. Хватит с меня одной глупости, когда я дал себя завербовать в «остлегион», будь он проклят! Испугался, что в лагере с голодухи подохну, а о совести-то позабыл...
В его негромком, глуховатом голосе слышалась неподдельная тоска.
– Как-то раз мне отец приснился. И будто узнал, что я у немцев служил. Покачал головой и говорит: «Как же так, Митька, сукин ты сын?!» А мне и ответить нечего.
– А где сейчас твой отец?
– Умер давно. У меня вообще никого из родных в Советском Союзе нет, круглый сирота.
Они помолчали. Потом Сологубов поинтересовался:
– Чем же кончилась история с твоим отказом поехать в Данию?
– Пошумели, пошумели и дали другое поручение. Пустячок один...
– Что за поручение?
– Они там, наверху, задумали альбом завести: «Русские герои, павшие за освобождение Европы от нацизма». Дело, по-моему, хорошее, стоящее. Вот для этого-то альбома меня грешного и послали собирать фотографии наших солдат и офицеров.
– Собирать? Где?
– А в Берлине же, на кладбище. Дали мне «лейку», и стал я щелкать, перефотографировать снимки на могильных памятниках.
– А кто тебе поручал это? – с живостью спросил Сологубов. Ему припомнился рассказ Кантемирова о мошеннических проделках белоэмигранта Ольгского, сфабриковавшего с помощью таких фотографий целую «резидентуру» для американской разведки.
– Фамилии не помню. Он тогда вместе с Околовичем был. Обходительный такой, в круглых очках.
– Сколько ему примерно лет?
– Годов так пятьдесят или чуть побольше.
«Да, похоже, это Ольгский, – решил Сологубов. – Каков мерзавец! Несмотря на свое прозвище «плюшевый», это страшно хитрый, коварный человек. В годы войны был резидентом германской контрразведки «Зондерштаб-Р», помнится, в Минске и Слуцке».
– Ну и как, составили они этот альбом?
– Наверное, составили. – Головастик неопределенно пожал плечами.
«Темнота ты дремучая, Бочаров!» – хотел сказать Сологубов. Но не сказал, а только молча выпил свое вино и стал расспрашивать собеседника о его службе в «остлегионе», где, по данным подполковника Дружинина, в годы войны мог находиться бывший комдив Мишутин.
Сологубов протянул Головастику небольшую, пожелтевшую от времени фотокарточку Мишутина в штатском и при этом пояснил:
– Мой дядя по матери. Были слухи, что он тоже в «остлегионе» служил. Но точно – неизвестно.
Бочаров, прижмурив глаза, долго рассматривал фотографию и наконец решительно сказал:
– Нет, мне такого не приходилось видеть.
– А сама его фамилия – Мишурин – тебе ничего не говорит?
– Мишурин? – Головастик раза три прошептал это слово толстыми губами. – Не слыхал.
– Ну, а сходные, похожие на эту фамилии, например, Мишулин, Мишукин или Мишутин?
Бочаров в непривычном умственном усилии закатил под лоб глаза, пытаясь расшевелить свою память, потом отрицательно помотал головой. А минуту спустя, как бы извиняясь перед гостем, что не мог ему помочь, сказал:
– Ведь «остлегион» был не один. Тот, в котором я служил, совсем небольшой, использовался немцами на западном фронте для охраны железной дороги в прифронтовой полосе.
– А инспектировать, проверять вас сверху кто-нибудь приезжал?
– Само собой. Немецкие офицеры приезжали. В «осте» все командиры были из немцев.
– Тебе не приходилось слышать, в разговоре друг с другом немецкие офицеры не упоминали этой фамилии?
– Затруднительно сказать. – Бочаров поскреб щетинистый, давно не бритый подбородок. – Времени-то с тех пор сколько прошло!
Сологубов задал ему еще с десяток вопросов. Но в ответ ничего интересного не услышал, если не считать совета, как разыскать в Западном Берлине двух бывших сослуживцев Головастика по «остлегиону».
На этом их разговор и кончился. Прощаясь, Петр сунул в карман Бочарову лиловый полусотенный билет («Ребятишкам на гостинцы») и вышел из душной комнаты на улицу.
Приехав в отель, он долго не ложился спать, сидел у себя в номере перед раскрытым окном и напряженно думал, по каким направлениям надо теперь действовать, чтобы добиться ощутимых результатов по делу Мальта – Мишутина.
Помня настоятельный наказ Дружинина воздерживаться от активного изучения Мальта до приезда связника из Москвы, Сологубов все это время собирал по крупицам сведения для его словесного портрета. Но, странное дело, чем больше он занимался такой работой, тем меньше у него было ясности в представлении об этом человеке. Данные о внешности, манерах, привычках Мишутина, полученные Сологубовым в Москве, подтверждались на Мальте лишь частично. Было много сомнительного и противоречивого. Разговор с Бочаровым тоже ничего не дал, надежды не оправдались... Что же предпринимать теперь?
Ресторанчик был по-воскресному полон. Гул пьяных голосов в душном, насыщенном запахами кухни воздухе смешивался с пронзительными всхлипываниями саксофонов. На крохотной эстраде, за синеватой кисеей табачного дыма, кривлялась безголосая певичка с полуобнаженным пышным бюстом.
Сологубов прошел к столику в дальнем углу у окна. Романов, не вставая, протянул ему мягкую влажную руку, пригласил сесть. Перед ним стояли четыре кружки с темным пенистым пивом, в тарелке золотисто желтела солоноватая соломка на закуску.
– Угощайтесь, Петр Константинович, – сказал он и тут же в один прием опорожнил свою толстого стекла посудину.
Эта их встреча была не первой. В пятницу Сологубова должен был принять Околович. Но тот неожиданно заболел, и секретарша отвела Петра в кабинет к Романову.
Что собой представляет этот ближайший подручный Околовича, Сологубов немного знал от Кантемирова. Настоящая его фамилия Островский, сын польского шляхтича, подполковника царской и полковника белой армий. В годы Отечественной войны Островский – Романов в оккупированном немцами Днепропетровске редактировал профашистскую газету, был агентом гестапо. После разгрома гитлеровцев бежал в Западную Германию, вступил в контакт с разведкой США, стал ее активным прислужником.
«Этот прохвост, вот увидите, далеко пойдет, – сказал о нем Кантемиров. – Дай срок, и Поремский, и Околович еще будут у него на побегушках. И не потому, что он семи пядей в лбу, нет – это заурядный корыстолюбец. Тут причина другого рода. У Романова есть влиятельный американский покровитель, имеющий прямое отношение к руководству НТС, один из генералов в европейской штаб-квартире ЦРУ С ним Романов сблизился на почве гомосексуализма. Вот этот американский генерал и тянет своего друга сердца в самые верха НТС» [2] 2
В 1963 году Романов занял пост смещенного Околовича, стал главным доверенным лицом ЦРУ. – Автор.
[Закрыть].
Первая встреча Сологубова с этим человеком, как уже было сказано, состоялась у него в служебном кабинете. Сологубов увидел вышедшего к нему из-за стола высокого мужчину средних лет, с кругловатым холеным лицом и невыразительными глазами. По жирной груди, обтянутой белой рубашкой, тянулся модный полосатый галстук. Говорил Романов тихим, каким-то вялым голосом. А когда умолкал, принимался жевать резинку, заложенную за гладко выбритую щеку.
Перед тем как засадить Сологубова за составление письменного доклада о выполненном задании, Романов долго расспрашивал его, стараясь выудить побольше конкретных фактов, которые не нашли отражение в отчете американской «Службе-22», но представляли определенный интерес для разведки.
Поняв это, Сологубов подумал, что преподаватель разведшколы Жменьков, выходит, не врал, когда однажды в баре, подвыпив, рассказал ему о «сортировке информации» в НТС. Делается это, по словам Жменькова, так. Весь полученный разведывательный материал группируется в нескольких вариантах. Первый, наиболее полновесный, идет американцам. Второй, пожиже – англичанам. Западногерманской разведке Гелена продаются «отдельные факты». Но на этом дело не кончается. Переработав поступившие от НТС сведения, англичане и западные немцы, в свою очередь, не указывая источника, направляют их главному партнеру по НАТО. Изучив донесения союзников, американская разведка убеждается, что ранее полученная ею информация от НТС заслуживает «полного доверия». Круг замкнулся... А сейф ЦРУ для очередной подачки на содержание этой шайки мошенников открылся. Что и требовалось!
От вопросов, связанных с заданием Сологубова, Романов неожиданно перешел к общим, видимо, наболевшим, иначе едва ли у него прорвалось бы такое. Протирая кусочком замши очки, он заговорил о трудностях в НТС с кадрами, затем о мерах, которые принимаются, чтобы выправить это положение.
