Текст книги "Чекисты рассказывают. Книга 3-я"
Автор книги: Владимир Востоков
Соавторы: Олег Шмелев,Федор Шахмагонов,Евгений Зотов,Иван Кононенко,Леонид Тамаев,Ф. Кондрашов,Н. Прокопенко,Тамара Волжина,Владимир Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
Глава десятая
ВТОРАЯ ЯВКА
– Тетя Домна, не кажется ли вам, что наш уважаемый сосед Борис Петрович проявляет к моей персоне особый интерес? – спросил однажды за поздним ужином Уткин Второй.
– Что-то не замечала.
– Он вас навещает в мое отсутствие?
– Давно не бывал.
– И не стремится к этому?
– Вроде бы нет. А что случилось?
– У меня такое ощущение, что он в последнее время стал какой-то деревянный в общении со мной... Словно бы играет на сцене, а роль не выучил... Вроде артистов нашей самодеятельности.
– Он вообще человек сдержанный...
– И дети его обо мне ничего не расспрашивают?
– Никогда. Но что вас беспокоит? – Домна недоумевала.
– Так... Воображение... Поживем – увидим. В принципе он, конечно, дяденька неплохой. Но все бывает, все бывает...
– Вы нервничаете, Владимир.
– По вашей милости, между прочим. Не убежали б вы тогда, все было бы по-иному.
Домна Поликарповна виновато молчала.
– Ну, ничего, – успокоительно сказал Уткин. – Знаете, есть такие стихи: но все проходит в жизни зыбкой – пройдет любовь, пройдет тоска... Спать пора...
Но заснуть ему не удалось. Дурные предчувствия не давали покоя. Неуловимые изменения, которые произошли в их отношениях с Борисом Петровичем за последние две-три недели, он не мог бы объяснить словами, не мог даже определить, в чем конкретно они выражаются. Какой-то невидимый для глаза сдвиг. Это все равно что смотреть на часовую стрелку: движения незаметно, но ты ведь определенно знаешь, что она движется.
Опять всплыли в памяти злосчастные марки. Но с тех пор как он брякнул тогда невпопад, ничего подобного не случалось. И давно пора забыться маркам...
Правда, был в его поведении еще один изъян, от которого ему и до сих пор окончательно избавиться не удавалось. А дело вот в чем.
Коль по легенде он телефонный техник, а в прошлом старшина сверхсрочной службы, он обязан постоянно выдерживать эту версию, чтобы посторонний взгляд не мог заметить ни малейших шероховатостей, чтобы сквозь нее ничто не пробивалось. Между тем он уже неоднократно ловил себя на непростительных ошибках: у него часто проскальзывали слишком интеллигентные обороты. В таких случаях, чтобы сгладить нежелательную дисгармонию, он тут же вставлял какое-нибудь вульгарное словечко и, кажется, перегибал в другую сторону, и получалось еще хуже.
Проснувшись в десятом часу, Уткин побрился, умылся и надел выходной костюм. От завтрака отказался, лишь выпил чашку кофе. В десять он покинул квартиру и долго бродил по улицам, изредка посматривая на свои наручные часы и подкручивая их.
Он все время проверялся, нет ли слежки: притупившийся инстинкт лазутчика в чужом стане вновь воскрес в преддверии встречи, важность которой невозможно было переоценить. Ничего тревожного он не заметил, но волнение не покидало его. Из головы не шли подозрения Домны, возникшие при первой явке. Однако отступать он не мог...
Ровно в одиннадцать Уткин был около кинотеатра «Родина». Вдоль стеклянного фасада расхаживал среднего роста человек в сером костюме. На правой руке он держал коричневый плащ на клетчатой подкладке, в левой – черный портфель.
Уткин вдруг услышал биение собственного сердца, чего с ним раньше никогда не случалось. И только сейчас ему стало понятно паническое бегство Домны Поликарповны с первой явки у аптеки...
Он чувствовал себя человеком, прыгающим вниз головой в воду с обрыва и не знающим, не торчат ли скрытые под поверхностью острые, как пика, камни... И он решил немного подстраховаться – установить с незнакомцем контакт на нейтральной основе.
Вынув из кармана пачку сигарет, Уткин остановился и посматривал по сторонам, как человек, ищущий, у кого бы прикурить. Затем, когда расхаживавший туда-сюда человек с плащом оказался ближе всех, Уткин шагнул к нему.
– Не найдется ли у вас спичек?
Тот без особой охоты вынул зажигалку и подал ее Уткину.
– Ронсон? Слышал... Отличная машина, – сказал Уткин, возвращая зажигалку.
– Неплохая, – сухо согласился незнакомец.
Уткин отошел, завернул за угол кинотеатра.
Он успел хорошо рассмотреть человека с плащом. Тот ли это, что был на первой явке? Домна обрисовала напугавшего ее субъекта крайне невразумительно. О чертах лица она вообще ничего сказать не могла, только и твердила: где-то его видела. И еще: грузный, солидный.
Через десять минут время явки истечет. Но Уткин еще не принял решения. Он медленно шел по улице, разбираясь в своих впечатлениях. Этот не грузный и не солидный. Смущала также заграничная зажигалка. Прибывающим из-за кордона не рекомендовалось носить при себе подобные метки, но с другой стороны – мало ли есть курильщиков и курильщиц, никогда не бывавших за границей и тем не менее снабженных заграничными зажигалками? И почему, собственно, так волнует его этот вопрос? Значит, сдают нервы...
До конца явки оставалось пять минут. Уткин повернул обратно. Теперь уже надо было спешить. Остановившись вдали на противоположной стороне улицы, он увидел спину незнакомца у витрины с афишами. Уткин решил посмотреть, куда он пойдет. Это был, можно считать, чисто спортивный интерес. Если он и потеряет связника, контейнеры окажутся в тайнике, откуда он их и возьмет...
Проверившись, незнакомец с плащом двинулся в сторону железнодорожного вокзала. Выходит, нездешний. Уткин начал понемногу успокаиваться.
На вокзале незнакомец направился к кассе, взял билет и, посмотрев на часы, сел на стоявший в углу свободный диван.
Прежде чем подойти к нему, Уткин, как положено, осмотрелся, а потом приблизился и сказал:
– Вы не знаете, есть ли в кассе билеты?
Незнакомец поднял голову, улыбнулся и тут же переложил плащ с правой руки на левую.
– Могу предложить вам лишний билет, – последовал ответ.
– У вас на какой сеанс?
– На ближайший.
– Извините, мне нужно на вечерний. И не один, а два.
Разговор, уместный возле кинотеатра, но не на вокзале. Однако таков пароль... Не сказав больше ни слова, Уткин пошел к выходу. Он держал путь к кафе, слыша за спиной неторопливые шаги. Толкнул дверь, оглядел пустой зал, выбрал столик подальше от кухни, сел.
Минутой позже появился Павел Синицын, он же Бузулуков. Уткин крикнул ему:
– Алло, Саша!
– Кого я вижу! – обрадовался Павел, сворачивая к нему.
Разыграли они эту сценку просто так, на всякий случай.
– А как тебя зовут на самом деле? – спросил Уткин, когда Павел уселся, положив предварительно портфель и плащ на свободный стул.
– Кирилл. Кирилл Бузулуков.
– Я – Володя.
Закурили, помолчали.
– Скажи, пожалуйста, Володя, что за спектакль тогда получился?
– Так надо, – не очень-то убедительно объяснил Уткин.
– Ну, тебе видней. Устроился?
– Вроде бы неплохо. Давно оттуда?
– Откуда?
– Не морочь голову.
– Сегодня ровно сорок дней.
– Где ж перебивался?
– А у меня сестра. Я к ней приехал. По вызову.
– А потом обратно?
– Ясное дело.
– Счастливчик.
– Да оно как знать... – Павел поглядел на Уткина искоса. – Но ты успокой мне душу, объясни: что такое случилось тогда?
– Да черт бы побрал эту неврастеничку! Ей, видите ли, померещились чекисты.
– Такая мощная дамочка – и нервы... – Павел покачал головой. – А если не померещились?
– Пока все шло гладко. – Уткин трижды постучал по деревянной спинке стула.
– Смотри, не забывай наставления Себастьяна: если наш брат перестанет думать об опасности, его неотвратимо ждет провал.
– Веселый ты парень, позавидуешь. Но я ничего не забываю.
– Почему все же не сам вышел на явку?
– Так было безопаснее.
– За это Себастьян не похвалил бы.
– Можешь доложить по возвращении. Положишь на книжку лишний рубль.
– Ты хотел сказать – марку? Стоит ли мараться? Мне больше нравятся доллары, – шепотом сказал Павел.
Уткина покоробило. Бузулуков кольнул его в больное место. Он собирался что-то ответить, но к столику подошел официант. Они заказали бутылку сухого болгарского вина, салат, сосиски и ветчину.
– А неплохо здесь, – сказал Павел.
Уткин не расположен был к лирическим отступлениям. Он как будто начинал испытывать нетерпение.
– Ты что-то должен мне передать.
– Должен, но не передам, – улыбаясь, ответил Павел.
– Нашел время веселиться. В чем дело?
– Шучу. Получишь, но не сейчас. Не повезу же я товар обратно.
– Спрятал?
– А ты как думал? После заветного свиданья с собой таскать буду, что ли?!
– Правильно сделал. Где?
– Вот здесь отмечено. – Павел вынул из портфеля сложенную гармошкой туристскую схематическую карту, отдал ее Уткину. – На ней есть несколько отметок. Нужная тебе – на двадцать третьем километре.
Уткин убрал карту в карман.
– Спасибо.
– Сам возьмешь или, может, мне привезти? – спросил Павел.
– Пусть пока там полежит. – Уткин отодвинул пустую тарелку, уперся локтями в стол. – У меня к тебе просьба будет. Помоги в одном деле...
– Смотря какое дело.
– Не очень трудное.
– Мне по инструкции положено тебе помогать, – сказал Павел. – Но учти – время подпирает. Я ведь торчу здесь уже сорок дней.
– Это много времени не займет.
– Тогда говори.
Уткин сунул в рот сигарету.
– Подари зажигалку.
– Понравилась? Последняя модель – пьезоэлектрическая, – не без гордости сказал Павел, вынимая из кармана зажигалку.
Павел тоже закурил.
– Так вот какая штука, – начал Уткин. – У меня сосед есть, в горжилуправлении работает. Мы с ним вроде бы неплохо подружились. И на рыбалку ходим, и о политике толкуем, и в картишки перебрасываемся... Он из тех, знаешь, без страха и упрека, хотя и простоват немного... Так вот, в последнее время не нравится он мне. Исчезла естественность в общении, а это знак плохой. Такое впечатление, что он меня одного в своем доме не оставит – побоится, украду что-нибудь. Скажем, телевизор... – Уткин замолчал, раздумывая.
Бузулуков вставил слово:
– В таких ситуациях надо уходить на запасную базу.
– Легко сказать... Столько труда стоило легализоваться! – Уткин загасил окурок. – Нет, сначала надо убедиться. Может, мне только мерещится?
– Понимаю.
Павел отметил про себя, что, по всей вероятности, запасной базы Уткин себе заложить пока не успел.
Было невооруженным глазом видно, что агент очень неспокоен. От Павла не укрылось, как его передернуло, когда были помянуты рубли и марки. У Павла это вырвалось почти непроизвольно, он даже на миг испугался, что слишком много себе позволил, но Уткин проглотил горькую пилюлю как привычное, хоть и противное лекарство. Значит, давняя оговорка гложет его постоянно, словно незалеченная язва.
По правде говоря, наблюдать душевные терзания врага было, с одной стороны, интересно, а с другой – не очень-то приятно. Какой-то осадок образовывался. Или что-то вроде оскомины...
– Ну, ладно, – сказал после долгого молчания Уткин, – ты не мышка, я не кошка, нечего играть. Слушай дело...
Он снова закурил, повертел зажигалку.
– Значит, обставим так. Ты напишешь мне письмо примерно такого содержания: «Дорогой Володя! У меня к тебе большая просьба. Мама очень просит достать ей пуховый платок, ее старенький износился. Я слышала, в ваших краях платки в магазинах бывают. Если можешь, купи. Деньги я вышлю. Жду ответа. Целую. Твоя Катя».
– Может, лучше Катюша? – без улыбки подковырнул Павел.
– Не веселись, – осадил его Уткин. – Сходи-ка на вокзал, купи в киоске конверт и бумагу.
– Прямо сейчас?
– Не завтра же.
Павел сходил на вокзал, купил конверт с бумагой, вернулся.
К тому времени народу в кафе поднабралось, но свободных мест оставалось еще много. К их столику никто не подходил.
Уткин начал диктовать, Павел писал.
– «Твоя Катя». Точка. – Уткин сделал паузу. – Теперь постскриптум... Знаешь, что такое постскриптум?
– Ну, как же, не в лесу родился.
– Тогда ставь пэ-эс и пиши: «Посылаю тебе обещанное семечко, о котором ты просил». Теперь все.
Уткин взял листок, прочел, сложил, заклеил конверт.
– Нацарапай адрес – Он продиктовал Павлу название улицы, номер дома, а квартиру назвал третью – не свою, а Бориса Петровича.
– Все правильно? – спросил, написав адрес, Павел.
– Правильно, правильно, – сказал Уткин.
Павел только после его слов сообразил, что выдал себя, ибо из его замечания с очевидностью явствовало, что ему понятна комбинация, затеянная Уткиным, так как комбинация эта строилась на неверно указанном номере квартиры. Замечание свидетельствовало о том, что Павел знает настоящий номер квартиры Уткина, а ведь Бузулукову в центре адрес не сообщали...
Павел ждал, что тут-то все оно и закончится. «Финиш», – сказал он про себя...
Но ничего не произошло. Невероятно, но факт: Уткин не обратил на промах Павла никакого внимания...
– Не понимаю, в чем соль, – сказал Павел, стараясь не выдать голосом волнения.
– Чему ж тебя учили? – как будто удивился Уткин. – Просто и надежно. Письмо придет в третью квартиру, к этому моему соседу. Если он его вскроет, чтобы прочесть, то долго будет искать на полу, куда закатилось семечко. И не найдет. И положит свое. Он у нас знатный цветовод... Не дошло?
Павел улыбнулся, и ему самому показалось, что он никогда еще не улыбался так искренне и так облегченно. Пронесло! Он сказал:
– Действительно просто, а я бы не додумался.
Он, конечно, давно додумался и сейчас благодарил судьбу, что Уткин ничего не заподозрил. Совсем размагнитился на сидячей работе... Видели бы его Марков с Сергеевым!
– Есть и другие способы. – Уткин говорил инструкторским тоном. Он, кажется, отдыхал и оттаивал, слушая себя. – Например, скажем, вложим в письмо песчинку, но тогда надо особенно тщательно заклеивать конверт.
– Меня таким вещам не учили, – сказал Павел.
– Напрасно.
Уткин замолк, а Павел ждал, катая по гладкой пластиковой поверхности стола хлебный шарик. Наконец Уткин прервал молчание.
– И вот что еще. Надо заодно и хозяйку проверить. На это тебе понадобится не больше часа. Сейчас пойдешь ко мне, адрес знаешь, только квартира номер четыре, не три. Хозяйку зовут Домна Поликарповна. Скажешь, что ты мой сослуживец, работаем вместе на телефонном узле. Меня вызвали в военкомат, а военный билет я оставил в гардеробе, в нижнем ящике, где белье. Скажи, прислал тебя за билетом.
– Ну, а если она не даст?
– Неважно. Мне интересно, как она себя вести будет.
– Прямо сию минуту отправляться?
– Именно. Но встретимся мы не здесь, а в кафе «Снежинка». Это на улице Герцена. Спросишь – покажут. Портфель и плащ я заберу. Все ясно?
– Ясно.
– Садись на шестой троллейбус, сойдешь на остановке «Теплоприбор». Письмо в ящик бросить не забудь.
Павел ушел.
Расплатившись, Уткин взял портфель и плащ и тоже покинул кафе.
...Павел сошел с троллейбуса на остановку раньше, забежал на почту, опустил в ящик письмо, затем отыскал возле одного из новых домов будку телефона-автомата.
– Антонов?
– Да, – услышал он знакомый голос.
– Это Синицын. Слушай и запоминай. Борис Петрович получит письмо на имя Уткина. Ни в коем случае не вскрывать, понял?
– Понял.
– Письмо опущено сегодня, значит – завтра придет. Или у вас почта не торопится?
– Если сдать письмо в почтовое отделение адресата, вечером уже придет.
– Я так и сделал. Пусть Борис Петрович сразу отнесет Уткину или его хозяйке.
– Есть.
– Все. Пока. Остальное – по плану.
– Понял. Привет.
Опасаясь, что Уткин может ехать в следующем троллейбусе, Павел дальше пошел проходными дворами – расположение он успел изучить раньше.
Он размышлял, для чего понадобился Уткину этот фокус с военным билетом. Кого таким образом Уткин проверяет – хозяйку или его? Похоже, что не хозяйку.
Позже Павел узнает, что напрасно он думал, будто Уткин пропустил мимо ушей и марки, и замечание Павла о точности адреса. Уткин только не показал вида, по у него уже в кафе зародилось недоверие к Бузулукову. А все дальнейшее только укрепило его в этом недоверии...
Минут через десять Павел стоял на площадке перед квартирой Домны Поликарповны и нажимал на кнопку звонка.
– Кто там? – спросил за дверью низкий голос. Павел даже растерялся, он подумал, что голос принадлежит мужчине, и решил, что не туда попал.
– Я от Владимира. Откройте, пожалуйста, – сказал он.
Дверь приоткрылась настолько, насколько позволяла цепочка...
– Вы Домна Поликарповна? – как можно любезнее осведомился Павел.
– Да. Я вас слушаю.
В квартиру она его пускать явно не собиралась.
Павел боялся этой очной ставки. К тому же они были в неравных условиях: он видел лишь одну половину лица Домны Поликарповны, она могла разглядеть Павла всего, с ног до головы. Чтобы уравнять условия, Павел приблизился вплотную, прижался к косяку грудью.
– Домна Поликарповна, я от Володи. Он забыл военный билет, в гардеробе лежит, под бельем. Прислал меня. Пожалуйста, принесите.
Она не верила ни одному его слову.
– Придумайте что-нибудь более правдоподобное, молодой человек.
– Честное слово! Его вызывают в военкомат, а там нужны документы.
– Почему же он сам не пришел?
– Работы у него – во! – Павел провел ребром ладони по горлу. – Так что, пожалуйста, Домна Поликарповна.
– У соседа внизу есть телефон, – сказала Домна. – Мог бы позвонить.
Она знала свое дело и была непреклонна.
– Да поймите, наконец, ему некогда. Что вы за человек!
– Не кричите. И убирайтесь отсюда, иначе я позову милицию – тут, между прочим, недалеко.
Дверь закрылась, щелкнул замок. Павлу ничего не оставалось делать, как поскорее убраться. Он готов был голову дать на отсечение, что такие хладнокровные люди, как Домна Поликарповна Валуева, вряд ли когда-нибудь теряют самообладание настолько, чтобы не запомнить внешности человека, к которому идут на важное деловое свидание. То, что она панически бежала с первой явки, кажется, еще ни о чем не говорило. И от этого Павлу было не по себе.
Когда он встретился с Уткиным в кафе «Снежинка» и подробно рассказал о своем неудачном походе, Уткин обронил сдержанно:
– Молодец баба. – И больше ни слова.
Павел налил себе из заказанной Уткиным бутылки стакан сухого, потягивал его, курил, молчал.
Теперь, если его расчеты верны, Уткин должен назначить ему встречу, например, на завтра. Придя домой, он спросит у хозяйки, узнала ли она в человеке, приходившем за военным билетом, того, от кого бежала с первой явки. И все станет на место. Или – или... Но Павел, как и полковник Марков и генерал Сергеев, не знал, что Уткин имеет в запасе абсолютно надежный способ проверки личности Бузулукова. Об этом предусмотрительно позаботился разведцентр...
Расчеты Павла не оправдались.
– Ты где остановился? – спросил Уткин.
– Пока нигде. Но думаю, по моему заграничному паспорту в гостинице место дадут. – Павел наивничал.
– А что по этому поводу сказал бы Себастьян? – подколол Уткин.
– Квиты, – согласился Павел. – Но мне по моему положению можно и в гостинице остановиться. И потом, ваш город значится в маршрутах для иностранцев...
– Ладно, сейчас идем ко мне, – объяснил Уткин.
Это было неожиданно. Павлу идти к Уткину никак не хотелось: будет устроена настоящая очная ставка.
– Но ты еще не проверил своего соседа, – попробовал он возразить.
– Ничего, Борис Петрович на работе, он тебя не увидит... Посидим, поговорим...
– Что так рано? – удивилась Домна, выйдя в коридор навстречу.
– В военкомате был. На работу не стал возвращаться. Вот, познакомьтесь, однополчанин мой, с Дальнего Востока.
– Да мы уже знакомы, – сказал Павел. – Меня зовут Кирилл.
Домна перевела взгляд с Уткина на Павла, с Павла на Уткина и спросила:
– Вы присылали за своим воинским билетом?
– Да. Но обошлось и без этого.
Домна опять пристально посмотрела на Павла. Надо было брать инициативу в свои руки, и Павел подмигнул Домне, чуть наклонившись к ней.
– Надеюсь, сейчас вы от меня не убежите?
У Домны округлились глаза, она невольно отступила на шаг.
– Позвольте... – Она ничего не понимала. – Это вы ведь только что приходили?
– Он, он, – сказал Уткин. – Сварите-ка нам кофе.
Уткин распахнул перед Павлом дверь своей комнаты.
– Прошу. Располагайся.
Домна пошла на кухню, куда вскоре заглянул и Уткин.
– Похож на того, у аптеки?
Домна в смущении пожала плечами. Она была слегка растеряна.
– Понимаете... мне кажется...
– Не кажется. Говорите точно. Вспомните все по порядку, восстановите детали.
– Я должна еще на него посмотреть.
– Хорошо. Принесите нам кофе в комнату. И себе тоже. Посидите у меня.
Домна, сварив кофе, принесла сначала две чашки. Уткин пригласил ее составить им компанию, она сходила на кухню, а потом села в старое продавленное кресло, так как третьего стула в комнате не было.
Уткин с Павлом плели какую-то вялую беседу, якобы вспоминая службу на Дальнем Востоке, и все это походило на пошлый фарс, хотя именно в эти минуты решался главный вопрос.
Домна разглядывала Павла исподтишка, но очень внимательно.
Наконец кофе был выпит, разговор о Дальнем Востоке исчерпан, и Домна собрала чашки, ушла на кухню, предварительно включив свет, потому что уже темнело.
Вслед за ней в кухню вошел Уткин.
– Ну как?
– Не знаю... Не могу разобраться...
– Да поймите же вы, – зашептал Уткин раздраженно. – Это очень важно.
– Но что я могу поделать? – взмолилась Домна. – Я плохо помню. Мне кажется, что тот был полнее и старше.
– Кажется, кажется, – передразнил Уткин. – Идите лучше погуляйте. – Он достал из кармана пятерку. – Купите бутылку водки.
Когда он вернулся в комнату, Павел сказал:
– Что это твоя хозяйка с меня глаз не сводит?
Уткин посмотрел на него в упор.
– Ей кажется, что на первую явку приходил не ты...
«Вот так, – сказал про себя Павел. – Пошло в открытую».
– Что я должен сделать? – спросил он. – Рассказать про то, как она была одета? Про зеленое платье и серую шаль?
– Не надо. – Уткин отвел глаза. – У нее просто склероз.
Зеленое платье и серая шаль не значили ровным счетом ничего: Домна носила их с мая до первых холодов, и если Уткин всерьез почуял неладное, знание таких примет не снимет с Павла подозрений.
– Посиди, я сейчас, – сказал Уткин и исчез.
Павел услышал, как хлопнула в коридоре наружная дверь.
Несколько минут он сидел, внимательно прислушиваясь. Хотел было подняться со стула, но вдруг до его обостренного слуха донесся тихий шорох за дверью комнаты. Или ему просто показалось? Затаив дыхание, Павел поднялся, на цыпочках быстро подошел к двери и дернул ручку на себя. Перед ним как ни в чем не бывало стоял Уткин с бутылкой водки в руке.
– Хозяйка принесла. Давай-ка раздавим.
– Не хочется что-то, – честно признался Павел.
– Давай, давай, идти тебе никуда не надо, переночуешь здесь.
– Как скажешь. Ты не решил еще с тайником?
– Погоди, все решим. Открывай, я чего-нибудь закусить принесу.
Когда Уткин вернулся со стаканами и закуской на глубокой тарелке, Павел сидел за столом, подперев голову рукой.
– Что загрустил? – спросил Уткин.
– Устал немного.
Уткин налил граммов по сто, положил перед Павлом вилку.
– Давай-ка за удачу.
– Не сглазь.
Они выпили, не чокнувшись.
Павел вслед за хозяином выудил из тарелки шпротину.
Он еще жевал, когда Уткин неожиданно попросил:
– Покажи-ка паспорт.
– Не доверяешь, значит?
– Скажешь тоже... Никогда не видел, какие паспорта выдают там для законной поездки сюда.
– Ради бога! – воскликнул Павел, доставая паспорт.
Уткин молча взял его, открыл обложку, скользнул беглым взглядом по фотокарточке, начал медленно перевертывать страницу за страницей. Потом пролистал в обратном порядке и долго смотрел на фотокарточку.
– Что, не узнаешь?
– Где фотографировался? – не поднимая головы, спросил Уткин.
– Наверное, там, где и ты, – у Пирсона. Не похож? – Павел продолжал жевать, но на всякий случай чуть отодвинулся от стола.
– Пирсон – отменный мастер.
– Всякому свое.
– С официальным документом можно спать спокойно. Бери свою паспортину. – Уткин, вздохнув, возвратил Павлу паспорт и предложил: – Давай еще по одной.
– По-моему, хватит.
– Хватит – так хватит.
Тут в квартире раздался звонок.
– Кто бы это? – сказал Уткин, вставая из-за стола. – Сосед разве...
Он медленно, словно нехотя, пошел открывать. Комнатную дверь притворил за собой плотно, поэтому Павлу пришлось встать и приложить ухо к замочной скважине.
– Кто там? – услышал он голос Уткина. И глухой ответ:
– Это я – Борис Петрович. Открой, Володя.
Щелканье замка, скрип двери, и тот же голос, но уже погромче:
– Понимаешь, по ошибке в моем почтовом ящике оказалось твое письмо. Возьми, пожалуйста!
– Благодарю.
Сосед ушел.
Павел отпрянул от двери.
Войдя в комнату, Уткин осторожно надорвал письмо, приговаривая:
– Посмотрим, посмотрим...
Над столом потряс конверт за уголок, вынул лист, исписанный Павлом.
– Скажите, пожалуйста, не вскрывал, не читал, семечко не подложил, – без особого удивления констатировал Уткин. – Напрасно я на него грешил...
– Тем лучше, – сказал Павел.
– Ну, конечно, конечно... – Уткин разорвал письмо, бросил клочки в тарелку. – Так, говоришь, контейнеры положил в тайник?
Он говорил, как в полусне. Павлу это не нравилось: Уткин что-то задумал.
– Да. На двадцать третьем километре.
– А что, если нам съездить за ними прямо сейчас, а? Кстати, подстрахуешь меня.
Павел пожал плечами.
– Поздно уже, десятый час. К чему такая спешка?
– Понимаешь, когда они будут у меня – спокойнее. Вдруг там кто-нибудь невзначай наткнется? А сейчас время самое подходящее. Видишь, и дождь пошел. Махнем, а?
За окном и правда был слышен шум дождя.
– Смотри, дело хозяйское, – сказал Павел без всякого энтузиазма. – Но я бы не порол горячку... Выпивши мы... Мало ли что может случиться в дороге. И машину не найдешь.
– Ерунда. Сколько мы выпили, подумаешь! А такси нам ни к чему, доедем на электричке до станции Цементный завод, а там до шоссе рукой подать. Поехали! – Это было уже не предложение, а приказ.
Отказываться Павел не мог.
– Что ж, поехали. – Он встал.
– Только вот оружие оставить надо, а то, упаси господь, еще нарвемся на милицию. – Это тоже был приказ.
– Оружия у меня нет, – вздохнул Павел. – Я ж турист, к сестренке приехал. Зачем оно мне?
– Ну и хорошо...
Они надели плащи, вышли на улицу и зашагали к троллейбусной остановке. Дождь шел мелкий, нудный.
Троллейбуса долго не было – в этот час они ходили редко.
Уткин с Павлом стояли под козырьком газетного киоска (рядом с остановкой, курили, молчали.
Наконец, шестой номер, ярко освещенный, подкатил, разбрызгивая лужи. Они вскочили. Уткин достал книжечку билетов, отделил два, пробил на компостере. Пассажиров было человек пять.
И всю дорогу до вокзала Уткин не вымолвил ни слова.
Входя в вокзал, он пропустил Павла вперед – похоже, боялся, что тот улизнет от него.
В пригородных кассах он купил два билета до шестой зоны, хотя им достаточно было взять до четвертой.
Электричка отошла в 22.37. В вагоне Уткин молчал, глядя в иссеченное косыми линиями дождя темное окно.
В 23.15 они сошли на станции Цементный завод.
Уткин спрыгнул с платформы на пути в сторону, противоположную станционному зданию и заводскому поселку, махнул Павлу рукой, тот последовал за ним.
– Шоссе там, – сказал Уткин, кивнув перед собой.
– Тут я плохо ориентируюсь, – ответил Павел. – Надо выбраться на асфальт.
Они шагали под дождем по глинистому полю, ноги вязли, казалось – вот-вот оторвутся подошвы. Вдали, куда они направлялись, возникали и пропадали сдвоенные огоньки – это пульсировало шоссе, пульс его был очень редким.
Уткин все время держался позади. Павел пытался прикинуть, чем все это может кончиться, но ничего придумать он не мог.
Отмерили по вязкой, размокшей глине километра полтора и ступили на твердый асфальт.
– Где? – нетерпеливо спросил Уткин.
– Подожди, дай осмотреться, – проворчал Павел, с силой притопывая то одной, то другой ногой, чтобы отряхнуть налипшую землю. – Тут недалеко должен быть дорожный знак – поворот указывает... По-моему, это ближе к городу.
Через пять минут они нашли знак.
– Вот, – сказал Павел. – Отсюда в сторону леса сто шагов. Там пень. Справа от пня пять шагов.
– Веди.
– Может, один сходишь? Я ноги промочил, – сказал Павел.
Уткин опешил:
– Ты что, псих?
– Мне свое здоровье дороже, – канючил Павел.
– А ну вперед! – приказал Уткин.
Павел сошел на обочину, перепрыгнул через кювет и зашагал к лесу. Тут идти было легче: хоть и мокрая, но трава. Он уверенно вышел к тайнику, нагнулся, снял кусок дерна и, взяв из ямки заклеенную в целлофановый мешок кожаную сумку с длинным наплечным ремнем, какие носят фоторепортеры, только чуть поменьше размерами, протянул ее Уткину.
– Вот они, бери.
В следующую секунду Уткин выхватил пистолет, направил его в грудь Павлу, просто, как будничное «Здравствуйте», произнес:
– А теперь, голубчик, прощайся с жизнью.
Он нажал на спусковой крючок, Павел рванулся вбок, влево, и одновременно раздался выстрел. Уткинский пистолет стрелял бесшумно, и потому выстрел так ошеломил его, что в первую секунду он даже не почувствовал боли в руке, которая сжимала оружие...
