Текст книги "XX век. Исповеди"

Автор книги: Владимир Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

– Вы были у истоков атомного проекта, а сейчас конец века и есть возможность оценивать происшедшее. Как велики были тогда иллюзии? И если откровенно: нужно было этим заниматься или это огромная историческая ошибка?

– Мы были молоды, а потому над этими проблемами просто не задумывались. Не следует забывать, было государственное внимание, а потому рождалось определенное настроение, отчасти внушаемое, что монополизм на ядерное оружие недопустим. И отчасти это верно, потому что лишение монополизма американцев вело к стабилизации в мире. Нас вдохновляло, что мы не хуже американцев и тоже способны на большие дела. Поначалу никаких раздумий, а тем более тревоги не было. Работа была напряженной, очень серьезной, она забирала все наше время. И особенно я это почувствовал, когда мы переехали в Челябинск-70.

– Все-таки до конца не совсем ясно, почему произошло разделение ядерных центров?

– О причинах разделения можно только догадываться. Назывались стратегические соображения: два – не один, и подальше от опасных западных границ. Но, думается, причина более прозаична: создавался конкурент, чтобы "старый кот не дремал". Собственно говоря, такое было не внове. Во всех сложных производствах стремились исключить монополизм, будь то авиация, ракетостроение, или морской флот.

– Я слышал и иное…

– В "Воспоминаниях" А.Д. Сахарова не нашлось места, чтобы оценить творческие достижения нашего института, но, тем не менее, там есть такие слова: "Сложные взаимоотношения со вторым "объектом" во многом определили наш "быт" в последующие годы… Министерство (особенно при преемниках А.П. Завенягина) явно протежировало второму "объекту". Вероятно, далеко не случайно там была гораздо меньшая еврейская прослойка в руководстве… Министерские работники между собой называли второй "объект" "Египет", имея в виду, что наш "Израиль", а нашу столовую для научных работников и начальства ("генералку") – "Синагогой"… Единственное, что могу сказать -о такой "терминологии" мы узнали из книги Сахарова… В общем, две трети сотрудников оставалось в Арзамасе, а мы уехали на Урал. Там образовался очень молодой центр, Щелкину было всего около сорока, а большинству из нас не было и тридцати.

– Разделение проходило болезненно?

– Борьба, конечно, шла. Поначалу я работал в группе Зельдовича, а не у Сахарова, который занимался водородной бомбой. Как-то сразу определилось, что на Урал едет Забабахин, и он очень хотел, чтобы и я уехал с ним. У меня же были большие сомнения… Но однажды Зельдович сказал мне: Андрей Дмитриевич Сахаров считает, что я должен ехать. Было обидно, мол, не нужен здесь… Это и сыграло решающую роль – я уехал на Урал.

– Конкуренция сказалась быстро?

– Как ни удивительно, практически сразу же она "заработала"! В 1955 году была испытана первая водородная бомба нового образца. Она рождалась в Арзамасе-16, но при непосредственном участии многих из тех, кто уехал на Урал. Людям, знакомым с техникой, должно быть особенно понятно, что существует значительная разница между первым испытательным образцом и серией. В 1957 году была испытана первая водородная бомба которая была передана на вооружение Советской Армии И сделана она была не в Арзамасе-16, а в Челябинске-70! Кстати группа челябинских ученых (и ваш покорный слуга в их числе) была награждена на эту работу Ленинской премией.

МЫСЛИ ВСЛУХ: «Стратегическое оружие в виде ракет -наземных, морских, крылатых – и авиационных бомб направлено, как правило, на города. Одна американская подводная лодка типа „Огайо'' имеет на борту 192 боевых блока с водородными зарядами. Залп атомной субмарины способен уничтожить любое государство, убить десятки миллионов людей за считанные минуты, притом без разбора – стариков и младенцев мужчин и женщин. Даже наши необразованные предки были куда более гуманны когда с топорами и дубинками решали свои 'междоусобицы“ в чистом поле, оберегая женщин, стариков детей. Мы же сегодня, все без исключения, – потенциальные заложники чьих-то политических амбиций и навязчивых идей о переустройстве мира».

– А особенно острый период конкуренции двух ядерных центров к какому периоду времени относится?

– Пожалуй, к началу шестидесятых… В Арзамасе-16 при поддержке самого Хрущева начала быстро развиваться идея о "супербомбах". Чуть позже она воплотилась в испытания на Новой Земле самой большой в истории бомбы – ее макеты выставлены в музеях обоих ядерных центров… Постепенно и мы втянулись в эпопею с большими бомбами, хотя и не понимали их военной ценности. Проведя серию испытаний, Урал в очередной раз обошел "конкурента", по крайней мере с точки зрения внедрения в серию, поскольку нами осуществлялась жесткая привязка к носителю. Но все-таки главное достижение центра на Урале, на мой взгляд, "в миниатюризации изделий"

Наш первый научный руководитель К.И. Щелкин был горячим сторонником малых зарядов. Он говорил: "Разве для такого большого города, как Москва, недостаточно 20 или 50 килотонн, чтобы деморализовать население, подавить связь управление? Преимущество небольших зарядов огромно Их при необходимости мы сделаем вместе с ракетой в Каслях" Хочу напомнить, что в ту пору ядерных зарядов и ракет к ним насчитывалось не сотни и не тысячи, они считались поштучно, угроза же войны, в том числе и массово-ядерной, была вполне реальной – вспомним хотя бы Карибский кризис

Именно в Челябинске-70 ранее и независимо от американских стратегов закладывались основы для разделяющихся головных частей -группа зарядов, располагавшихся на одной ракете-носителе. Недалеко от нас в Миассе находилось "хозяйство" академика В.П. Макеева. В его КБ были созданы великолепные морские ракеты, в том числе и для атомных ударных лодок. Ядерное оснащение морских ракет практически полностью состояло из нашей продукции..

Так что подводя итоги "конкуренции" двух ядерных центров, могу только сказать, что в 70-е годы общее количество зарядов, имеющихся на вооружении армии, более чем на две трети были челябинскими. А работало у нас втрое меньше специалистов, чем в Арзамасе-16.

-Мне кажется, что «дух» конкуренции в вас живет до сих пор. Но вы пока не рассказали об иллюзиях?

Конечно через некоторое время появилось сомнение: а то ли мы делаем? Первым толчком для меня послужило некоторое насыщение …

– Что вы имеете в виду?

– Гоним мы испытания, очень тяжелые… Десятки испытании в год… Непрерывно работают заводы… И невольно задаешь себе вопрос: а для чего это все делается? И нет ответа… Я написал министру Славскому письмо, в котором я доказывал, что мы ведем игру и что выигрыша в ней нет, а потому я предлагаю прекратить испытания в одностороннем порядке, и это даст большой политический выигрыш Советскому Союзу. А с точки зрения техники, мы ничего не потеряем, так как новые испытания практически ничего нового нам для создания оружия не дают.

– И в каком году это было?

– В 1977… Ефим Павлович воспринял это письмо с пониманием. Более того, он сразу же захотел со мной встретиться. А мы с женой путешествовали по Енисею на пароходе. Вдруг капитан вызывает меня к себе в капитанскую рубку, где и сообщает, что меня "потеряли" и ищут по всей стране. Все КГБ включилось, и меня нашли на этом пароходе. Капитан говорит, мол, надо сходить на берег и лететь в Москву к Славскому Но мне не хотелось этого делать, и я попросил сделать мне лишь одну поблажку: мол, приказ я получил в то время когда пароход уже шел по Енисею. Ну а если уж совсем острая необходимость, то я полечу в Москву из Норильска. Но никто меня больше не беспокоил, и я спокойно вернулся в Челябинск-70 а уж оттуда полетел к министру. Разговор у нас с ним состоялся обстоятельный, он во многом разделял мою позицию. Во время этой встречи я попросился отпустить меня в Москву где в университете учились дети, да и доказал, что особой необходимости во мне в Челябинске-70 уже не было.

– Вы работали тогда заместителем Забабахина?

– Да, первым заместителем научного руководителя…

– И вас сразу отпустил Славский?

- В общем, да.

– А у вас не было ощущения, что повторяете «путь Сахарова» ?

- Нет. Так можно говорить с большой натяжкой. Да и Славский поставил одно условие – оставаться в системе Минсредмаша. И посоветовал идти мне в Институт имени Курчатова. Так оно и случилось. Но одновременно у академика Басова в Физическом институте мне предложили заниматься разными термоядерными «штучками», то есть мирным применением термоядерной энергии… Впрочем, поначалу «побросало» меня в Москве – даже попытались делать меня заместителем Басова по обществу «Знание». Но вскоре меня оттуда освободили – целых два дня я выходил на работу… Оказывается, Славский узнал, куда я попал, приехал в ЦК партии и там устроил большой «шум», мол, с какой стати «Феоктистова на профсоюзную работу бросили!» И меня направили заместителем Анатолия Петровича Александрова в Курчатовский институт.

– Значит, Славский «не выпустил» из своей системы?

- Ефим Павлович внимательно следил за своими людьми не упускал их из виду. И если ему требовалось решить какую-то проблему, то быстро находил нужных специалистов, так как хорошо их знал.

– Неужели и он разделял то беспокойство, которое возникло в связи с большим количеством ядерного оружия, накопленного в стране?

– Конечно. Тем более, что он знал гораздо больше нас… 40 тысяч боеголовок! Это груда металла, которая не может быть никогда использована… Я для одной бомбы не вижу поля применения, а тут сорок тысяч! Я запрашивал многих военных: скажите мне о ситуации, приведите конкретный пример, объясните ситуацию, когда необходимо применять ядерное оружие. Я спрашивал, но убедительного ответа не получал… Мне кажется, что в современных условиях существует огромное несоответствие какой-то мыслимой вины и того удара, который может обрушиться на головы стариков, детей, женщин. Ядерное оружие -это оружие массового уничтожения людей, и по этой причине я не вижу ни одной точки, ни одной причины для его применения.

– Тут горячие головы предлагали сбросить небольшую атомную бомбу на Чечню…

– Это могут предлагать люди, которые никогда не видели последствия ядерного взрыва. Уничтожается все! Абсолютно все!.. И это очень страшно…

МЫСЛИ ВСЛУХ: "Мощность современных зарядов выражается в мегатоннах. Используя печальный опыт Хиросимы и Нагасаки, группа экспертов ООН проанализировала возможные последствия ядерного взрыва в одну мегатонну по городу с населением в 1 миллион человек. Город практически будет уничтожен, сразу погибнет 270 тысяч человек от ударной волны и теплового излучения, от облучения еще 90 тысяч человек, не менее 90 тысяч будет ранено. В городе не будет воды, электроэнергии, газа, некому будет оказывать медицинскую помощь.

При ударе боеприпасом в 10-20 Мт радиус поражения возрастет в 2-2,5 раза. Пожары охватят район в радиусе 30 км, а непосредственная угроза для жизни будет в радиусе до 60 км. При наземном взрыве образуется кратер диаметром 800 м и глубиной 75-90 м. Зона поражения в направлении ветра протянется на сотни километров. Так взрыв над Лондоном создал бы зону смерти, разрушений и радиоактивного заражения в Париже. А ведь речь пока что шла об одиночном взрыве, что же будет при массовом ядерном ударе?

Непосредственное действие оружия может быть усилено выбором цели. Представим себе вполне «безобидную» на первый взгляд ситуацию, когда бомба мощностью в 1 Мт взрывается над лесныммассивом. Излучение взрыва немедленно вызовет пожар на площади, содержащей десять миллионов кубических метров леса. Очень трудно предсказать характер развития этого грандиозного пожара: будет ли он распространяться дальше или потухнет из-за нехватки кислорода. Но уже ясно, что пожар будет сопровождаться мощными бурями, вызванными перемещениями разогретого воздуха в верхние слои атмосферы вместе с продуктами горения – золой… Многие глобальные эффекты ввиду их грандиозности не могут быть определенно предсказаны, оценены и смоделированы в лабораториях. Путем прямых расчетов и сравнений с крупнейшими вулканическими извержениями доказывается, что десять тысяч мегатонных взрывов способны поднять такое количество пыли, что она нарушит прозрачность атмосферы, солнечные лучи не дойдут до поверхности. Наступит резкое похолодание и гибель всего живого".

– И, тем не менее, в 1995 году американцы отмечали 50-летие создания ядерного оружия. Через месяц после испытании они сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Утверждали, что это спасло миллион жизней американских солдат, которые погибли бы при высадке десанта в Японии… В 1999 году мы отмечали весьма торжественно 50-летие первого испытания атомной бомбы в СССР. И тоже говорим, что наше испытание остановило третью мировую войну…

- Когда мы делали оружие, именно так и думали. Наверное, это во многом определило то, что бомба у нас появилась. Не нам судить историю: она была и есть, хотя сегодня мы уже думаем иначе, чем вчера.

– Но ведь бывают бессмысленные ситуации!

- Что вы имеете в виду?

– Вы, как один из создателей современного термоядерного оружия, знали, что его накоплено в СССР очень много. По-моему, хватало раз десять уничтожить все живое на планете! Американцы были «чуть сильнее» – они могли уничтожить наш шарик раз двадцать… Почему же вы, ученые-ядерщики, не протестовали против столь бессмысленной ядерной гонки!

– Политику определяют не ученые. К сожалению… Есть предел, и он достигнут: человека достаточно убить один раз, и бессмысленно это делать два, десять, тысячу раз. Современное ядерное оружие несет в себе характер абсолютного, его усовершенствование не может обнаружить сколько-нибудь существенных преимуществ по сравнению с достигнутым.

– Это одна из причин вашего ухода из Челябинска-70? Потом не жалели?

- Нет. Кстати, после смерти Забабахина меня пытались пригласить на работу вновь, но я отказался. То, что я делал и делаю в ФИАНе, меня устраивает. Мое отношение к ядерному оружию изменилось: я считаю, что оно сыграло свою роль, и потому должно уйти со сцены… Но многие мои коллеги в прошлом и даже друзья до сегодняшнего дня считают, что они делают главное для страны дело… Говорится очень много слов о паритете, о сдерживании и так далее. К сожалению, наличие ядерного оружия никого не останавливает: войн во второй половине XX века не меньше, чем в первой, да и людей гибнет очень много в них. Казалось бы, каждая большая война должна чему-то учить человечество – десятки миллионов людей погибли во второй мировой, но почему-то этого не происходит. Да и войны, пусть не мировые, но многолетние – были. Вспомним хотя бы Вьетнам и Афганистан, где ядерные страны – США и СССР потерпели поражение. Значит, дело не в атомной бомбе, не в оружии, а совершенно в другом… И это уже забота философов.

МЫСЛИ ВСЛУХ: «Принято считать, что нельзя красить двумя красками – черной и белой. Всегда, дескать, есть промежуточные тона, нюансы. И все есть ситуации, в которых однозначное решение необходимо. Чрезвычайно важно, если речь идет о международной инспекции ядерных объектов, чтобы она была всеобъемлющей, касалась как ядерных, так и неядерных стран. Достаточно сделать исключение в отношении хотя бы одного реактора, как разрушается идея, вся стройная система надежного контроля, в равной мере приемлемая для всех участников. Обязательно появятся возражения – почему им можно, а нам нельзя? И круг исключений будет нарастать. Таким образом, вывод однозначен: необходим, без всяких исключений, международный контроль всех объектов атомной промышленности. Одновременно, вместе с широким внедрением АЭС возникают гарантии для полного безвозвратного уничтожения военных ядерных материалов. Диалектика такова: полвека мы развивали реакторостроение, чтобы создавать плутоний, теперь настало время строить новые реакторы, чтобы производить электричество и одновременно уничтожать плутоний, сделать ядерную войну невозможной»,

– В своей жизни и по работе вы встречали много выдающихся людей – создателей атомного века. Кого бы вы выделили?

- На меня всегда очень сильное впечатление производил Курчатов. Но я был слишком молод, а он был на вершине атомного проекта, а потому каких-то прямых соприкосновений не было. Да и после 55-го года, когда мы испытали «настоящую» водородную бомбу, он начал отходить от нашей тематики, больше внимания уделял мирным направлениям атомной энергии, размышлял о запрещении испытаний.

– Рассказывают, что взрыв 55-го года потряс его?

- На всех, в том числе и на меня, он произвел очень сильное впечатление. Я видел раньше атомные взрывы, но на этот раз все было иное… Мы находились в 26-ти километрах от эпицентра. Сразу стало ясно, что «событие» состоялось: облако поднялось, яркий свет, зрелище красивое… К нам пришла ударная волна, довольно сильно ударила по ушам… Мы вскочили, закричали «Ура!», и вдруг пришла вторая волна – все кубарем покатились по земле… В землянке сидел солдатик, его засыпало… Город Курчатов (его так теперь называют) был километрах в шестидесяти. Когда мы туда приехали, то увидели весьма странную картину: почему-то толчки в туалетах, извините, повыворачивало… Так что красивое, страшное и смешное было рядом.

– Курчатов сказал тогда: «Теперь война невозможна. На корпусе каждой водородной бомбы следует нарисовать голубь мира».

- Я запомнил его задумчивым, отрешенным.

– Вам не было страшно?

- Нет. Было ощущение иное: могущество, невероятная сила.

МЫСЛИ ВСЛУХ: "Сомнения не оставляют. Может, все так называемое антиядерное движение никому не нужно, неэффективно. Убежденных убеждать не надо,к тем, кто по другую сторону, не достучишься. Потом вспомнишь: ведь совсем недавно Советский Союз обладал самой большой армией в пересчете на душу населения. У нас было около 30000 атомных бомб, способных уничтожить все живое на Земле; 80 000 танков – больше, чем в остальном мире; 40000 тонн веществ для химическогооружия – огромное количество, рассчитанное на миллионы снарядов. У нас свыше миллиона артснарядов перешагнувших только гарантийный срок. Сейчас становится ясно, и об этом раньше не задумывались, что уничтожение всей этой груды бессмысленности будет стоить не меньше, чем потрачено на ее создание. Постепенно появляется сознание того, что массовое разоружение, конверсия, жизненно необходимы, прогресс, как говорится, пошел, и его невозможно остановить на благо всем нам. Приходит постепенно общее понимание, что величие России не в танках и бомбах, а в экономике и благосостоянии народа, в ее культуре и науке. Становится очевидной несостоятельность легенды, активно навязываемой нам, что разработка новых систем оружия быстрее всего продвигает вперед фундаментальные и прикладные научные исследования, наиболее эффективно способствует познанию тайн природы и укреплению технологического могущества. История свидетельствует об обратном".

– Вернемся к моему вопросу о тех, с кем вы работали…

– Яков Борисович Зельдович. Это необыкновенно одаренный человек, хваткий. Его работоспособность удивительна, и нас он к этому приучал. Он и Давид Альбертович Франк-Каменецкий – мои учителя. Они очень много вложили в меня. Однажды я присутствовал при их споре. Франк-Каменецкий заявил, что он за два часа прочитает книгу в 300 страниц. Зельдович не поверил, стало ясно, что он сам это не в состоянии сделать, "пошатнулся" его авторитет. Он начал горячиться. Поспорили. Франк-Каменецкий заперся в комнате, а через два часа началась проверка. Яков Борисович открывал книгу в любом месте, читал строчку, а Давид Альбертович продолжал почти дословно. Необыкновенная память была у добрейшего моего учителя!.. Пожалуй, это был единственный раз, когда Зельдович "проиграл"… Незадолго до смерти Якова Борисовича я случайно встретил его на Ленинских горах. Пошли гулять вместе. Разговорились, кое-что начали вспоминать. На прощание он сказал: "Вы не догадываетесь, какое для меня было самое яркое время? Да, да, то самое…У меня осталась мечта написать еще одну книгу по детонации"… В КБ-11 в "то самое время" было два отдела. Один возглавлял Зельдович, а второй – Сахаров. Но в 1953 году отделы объединились, мы начали вместе делать "настоящую" водородную бомбу… Конечно, контактировал я и с Харитоном, но недостаточно близки мы были: он мало занимался теоретиками, у него другие заботы были… А когда началась уральская эпопея, то мы работали вместе с Забабахиным.

– Его «ремеслом» были атомные бомбы, а у вас– водородные?

- Примерно так. Он не был моим учителем, мы – соратники. В Институте я работал с двумя научными руководителями – Кириллом Ивановичем Щелкиным и Евгением Ивановичем Забабахиным. Это были совершенно разные люди, но, тем не менее, оба блестяще справлялись со своими функциями руководителей.

Щелкин – исключительно сильный организатор, имел многочисленные связи внутри и вне "объекта", тяготел к конструкторам, газодинамикам, испытателям, и меньше занимался нами, теоретиками и математиками, полагая, очевидно, что мы справимся и без него.

Забабахин, наоборот, считал своим первейшим долгом взаимодействовать с теоретиками, оставался до конца жизни ученым в классическом смысле слова…

– Почему-то физики доказывают, что ничего сложнее атомной и водородной бомбы нет. Это так?

– Это очень сложная конструкция, потому что она комбинирует электронную физику, земную газодинамику, связанную со взрывчаткой, теорию цепных реакций, и собственно взрыв, то есть с совершенно иной газодинамикой, где давление миллион миллионов атмосфер и температура – десятки миллионов градусов. И все это в динамике, в развитии. Так что это очень сложная и очень увлекательная физика. И одновременно техника очень высокого класса.

– Но, тем не менее, число стран «ядерного клуба» возрастает?

– Достигнуть тех высот, которые имеют ядерные страны в конструировании атомного оружия, с ходу невозможно. Умение приходит с годами, с опытом, непрерывном экспериментировании. Сделать же бомбу, к которой никаких требований не предъявляется, кроме одного – чтобы она взорвалась, – совсем не трудно, располагая многочисленными справочниками с константами, энциклопедиями и элементарными учебниками. По крайней мере на уровне первых американских бомб или первой советской, потому что в основе их лежат довоенные открытия и, в сущности, простые физические соображения.

Проблема же распространения ядерного оружия возникла вместе с его появлением и исчезнет только вместе с ним. Невозможно представить себе положение, при котором ядерное оружие будет принадлежностью нескольких ядерных государств и недоступно остальному миру. Рано или поздно мировое сообщество вынуждено будет согласиться с тем, что либо ядерное вооружение есть, но тогда повсеместно, либо его нет вовсе. Сложившееся ныне положение нелогично, недемократично, неустойчиво. Процесс распространения остановить нельзя -слишком много соблазнов и путей для того, чтобы обойти существующие ограничения.

– Предположим, что ваш прогноз на будущее оправдается: ядерное оружие станет ненужным, исчезнет, а что делать с плутонием?

– При ядерном разоружении высвобождаются одна-две сотни тонн военного плутония и одна-две тысячи тонн урана-235. Без плутония нет современного ядерного оружия и, наоборот, наличие плутония создает все необходимые предпосылки для восстановления ядерного потенциала за короткий срок – не более месяца. Следовательно, пока плутоний есть, ядерное разоружение носит условный, политический характер… Есть военный плутоний и есть реакторный. Последний довольно сильно "заражен" разными изотопами, и обращение с ним затруднено. А военный плутоний – прекрасный материал, с ним легко обращаться, из него тонюсенькие детали делают… Таким образом, уран-235 можно разбавить природным ураном до концентрации, не применимой для оружия, но пригодной для тепловыделяющих элементов атомных станций. Единственная возможность безвозвратно ликвидировать плутоний – подвергнуть его ядерным превращениям в реакторах. Для этого нужна сеть атомных станций, в том числе и тех, которые наиболее приспособлены для сжигания плутония.

Помимо плутония в бомбах используют тяжелый изотоп водорода – тритий, который также получают в реакторах. Период полураспада плутония – 24 тысячи лет, для трития он "всего лишь" – 12,6 года. Прекращение производства трития автоматически ведет к исчезновению вместе с ним наиболее опасных видов водородного оружия – по расчетам, за 50 лет арсеналы автоматически сократятся в двадцать раз.

МЫСЛИ ВСЛУХ: "Особого внимания заслуживает позиция США – страны с развитой атомной промышленностью. С одной стороны, здесь широко пропагандируется идея захоронения плутония. Происходит это под флагом нераспространения ядерного оружия и под аккомпанемент общего скептицизма в отношении ядерной энергетики как таковой. В то же самое время США активно скупают уран, в том числе и уран российского производства.

Я усматриваю здесь вполне определенную конъюнктуру: надо делать запасы, пока мировая линия на развитие атомной энергетики не возобладала и уран относительно дешев. Уже много лет Америка скупает нефть в Саудовской Аравии, сохраняяв неприкосновенности собственные месторождения. Теперь пришла очередь урана. Сегодня его дешевле купить, чем самим организовать переработку топлива АЭС. Так что высокие соображения о нераспространении оружия, экологической опасности ~ в некотором роде ширма, создающая выгодный фон для формирования общественного мнения".

– Но мы не можем пустить уже десять лет Ростовскую станцию, не можем построить ни одной новой!

- Это другой вопрос. Безусловно, все в нашей жизни взаимосвязано. Но, тем не менее, мы видим, что год от года ситуация на Севере и на Дальнем Востоке с энергетикой ухудшается. Рано или поздно, чтобы в корне изменить ситуацию, придется строить атомные станции. Одну на Камчатке, другую – где-нибудь под Хабаровском, и об энергетическом кризисе люди забудут навсегда. За полвека, прошедших с момента зарождения атомной отрасли в СССР, создана мощная индустрия, с огромным потенциалом для внутреннего развития. В основном она была нацелена на военное применение, и мы сделали все возможное, чтобы добиться успеха вэтом направлении. Теперь наш моральный долг – способствовать возрождению атомной промышленности на новой основе. Если кто-то из моих коллег не потерял надежду найти свое зернышко истины в военной сфере, то его право продолжить работу. Правда, у него шансов мало, так как военное поле неоднократно перепахано.

МЫСЛИ ВСЛУХ: "50 лет существует атомное оружие. С ужасом думаешь, что оно будет еще 50 лет, и жизнь наших внуков и правнуков останется под угрозой полного истребления. Нам твердят про сдерживающую функцию ядерного оружия, нас пугают: Россию растащатпо кускам, не будь она ядерной страной. Только кому она нужна голодная и отсталая?"

– Вы счастливый человек? -Да.

-И в чем счастье?

– Прежде всего в своей семье. Жена Александра Ивановна прошла рядом со мной всю жизнь, преподавала в Челябинске-70 в школе математику, вырастила сына и дочь. А теперь и внуки. И своей работой горжусь, не стесняюсь того, что сделал. Время пройдет, уйдет в прошлое ядерное оружие, но останется атомная энергетика, ядерная физика, и мы поймем, что жизнь прожита не зря. А разве у вас есть иной рецепт счастья?

Член-корреспондент РАН Юрий Семенов:

ОДА «МОРСКОМУ СТАРТУ»

У Юрия Павловича Семенова праздничное настроение. Такого не случалось давно – особых поводов к тому у Главного конструктора Ракетно-космической корпорации "Энергия" имени С.П.Королева не было. В основном заботы у него сугубо "земные": где достать деньги на продолжение работы "Мира", как обеспечить создание новых кораблей "Союз", как убедить родное правительство, что без космоса Россия сразу же становится "третьеразрядной" державой (имеется в виду, что нищенское финансирование в минувшие годы сделала ее уже "второразрядной"). В общем, праздников у Юрия Павловича нынче маловато, а потому ночное бдение в Центре управления полетом не только не показалось ему утомительным, но напротив – радостным…

По ходу я вспоминаю, сколько ночей тут проведено – не перечесть! То и первые старты на орбитальные станции, и посадки на Венеру, и пуски к Марсу, и бесконечная череда дежурств, когда путешествовали по Морю Дождей луноходы, и когда наблюдали за полетами лунных американских экспедиций… А может быть, именно эти бессонные ночи и составляют истинное счастье!

Так или иначе, но еще одну ночь в ЦУПе Ю.П. Семенов и ближайшие его коллеги провели с удовольствием. А наблюдали они за событиями, что происходили по другую сторону земного шара и которые имели к ним самое прямое отношение.

Впервые в истории начал действовать океанский космодром…

– Это был первый, демонстрационный пуск, -говорит Ю.П. Семенов. – Был выведен на переходную орбиту макет спутника. Мы показали нашим потенциальным заказчикам возможности нового космодрома.

– Это новая страница в космической технике?

– Безусловно. Идея такого старта появилась на нашей фирме давно. Пожалуй, "годом ее рождения" можно считать 1955 год, когда был произведен запуск боевой ракеты Р-11 с подводной лодки. Так начало рождаться новое направление в ракетостроении, и оно легло в основу создания ракетно-ядерного щита Советского Союза. Конечно, в те годы никто не думал, что можно использовать такие комплексы для запуска космических объектов… Ракета Р-11 весила что-то около шести тонн, и о каком космосе могла идти речь! Однако уже в то время началось использование ракет в "ампульном варианте", то есть в полностью заправленном и готовом к пуску виде, и это стало "точкой роста" для нового направления работ в нашей отрасли… Ну а что касается такого комплекса, как нынешний, то это казалось фантастикой.

ТОЛЬКО ФАКТЫ: «Компания „Морской старт“ – международное совместное предприятие, образованное в апреле 1995 года компанией „Боинг коммершел спейс“ (США, 40% уставного капитала), РКК „Энергия“ имени С.П.Королева (Россия, 25%), компанией „Кварнер мэритайм“ (Норвегия, 20%), ГКБ „Южное“ и ПО „Южмаш“ (Украина, 15%). Международная компания создана для реализации одноименного проекта».

– Как известно, фирма С.П.Королева всегда решала именно «фантастические» проблемы, не так ли?

– Не только мы это решали… Стартовый комплекс делало КБ транспортного машиностроения, ракету "Зенит" – "Южмаш" на Украине. И у всех были наисложнейшие проблемы, потому что мы впервые создавали столь необычный космодром… Итак, идея о морском старте, родившаяся в пятидесятых годах, была оставлена. И мы вернулись к ней в 1990 году. Поначалу мы предполагали большую ракету "Энергия" использовать для эвакуации радиоактивных отходов. По нашим расчетам можно было создать "орбиту захоронения", направить отходы в сторону Солнца. За один пуск можно было убрать с Земли около 40 тонн "радиоактивной грязи". Потребовалось бы всего два-три пуска "Энергии", чтобы практически полностью решить эту сложнейшую проблему.