Текст книги "XX век. Исповеди"

Автор книги: Владимир Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

– Тут и агитировать не надо: газовики должны на вас просто наброситься?

– Вещь, безусловно, оригинальная! Правда, наши нефтяные и газовые магнаты наконец-то начали чувствовать, что тут пахнет большими деньгами и зачастили к нам. Идут переговоры, начали нам предлагать сотрудничество. Поначалу, как обычно, попытались обмануть, то есть ничего не платить, но сейчас все-таки вырисовывается реальная материальная основа для сотрудничества.

– Но энергетика будущего все-таки базируется не только на газе?

- Развиваются разные направления. В частности, наш институт традиционно очень силен в «холодной плазмохимии». Физики колдуют с температурами в миллионы градусов, а у нас плазма «холодная»– всего три тысячи градусов. Правда, с некоторых атомов (типа аргона, кислорода, азота и других) электронные оболочки слетают, и мы имеем концентрацию ионизированных систем. Такая плазмохимия – необычайно перспективный способ химического преобразования ненужных или малонужных веществ и в весьма полезные. Пример: есть оригинальный процесс получения ацетилена из того же самого природного газа. Вы зажигаете плазму, и при такой температуре водород отлетает от метана, а две молекулы его соединяются в молекулу ацетилена. И теперь уже можно не беспокоиться за сварочные работы – ацетилена хватит, и он дешев. Таким образом, вместо того чтобы осуществлять необычайно экологически вредный процесс производства ацетилена из карбида кальция, вы все делаете элегантно, поистине «в белых перчатках». Кстати, после распада СССР в России источников карбида кальция нет. Они все остались в Казахстане и на Украине, где цены на него очень высокие. И приходится карбид кальция возить из Финляндии и частично из Казахстана, оплачивая поставки его валютой…

СЛОВО ОБ АКАДЕМИИ: «Российская академия наук вступает в третье тысячелетие в очень непростых условиях. Окружающий мир, непрерывно меняясь, выдвигает новые проблемы как глобального, международного, так и российского масштаба. С одной стороны, возникающие экологические, коммуникационные, информационные, генетико-биологические угрозы заставляют сообщество ученых интенсифицировать исследования и искать возможные прорывы на новые уровни знания. С другой стороны, российская неустроенность, политические и экономические катаклизмы все последние годы отвлекают внимание общества и властей от науки. Чтобы вновь привлечь к себе внимание, научное сообщество вынуждено тратить много сил, которые можно было бы направить на созидательную деятельность. Отсюда моральная усталость и рост разочарований в своей профессиональной деятельности, которые охватывают наиболее продуктивную часть нашего общества – молодежь в возрасте от 25 до 35-40 лет».

– Мне кажется, что в вашей области ситуация с молодыми иная: к вам пока рвутся, не так ли?

- Я бы не сказал, что рвутся, но при приеме в аспирантуру есть из кого выбирать.

– И чем вы это объясняете?

– Прежде всего интересными проектами, которые удается осуществлять! Я рассказал лишь о немногих из них, а ведь есть еще весьма "экзотические"…

– Знаю, что некоторые из них касаются оборонных областей… Может быть, о некоторых все-таки можно в общих чертах рассказать?

– Это работы так называемого "двойного назначения". К примеру, химический реактор. Мы задумались: а нельзя ли мощные энергетические установки, например, жидкостный реактивный двигатель или дизельный мотор, применяемые для производства механической энергии, использовать для наших целей. И мы немножко изменили конструкцию камеры сгорания и, оказывается, ее уже можно применять для химии, а не только для того, чтобы перемещать космический аппарат или гонять на "Мерседесе". Не буду подробно рассказывать о том, как это мы сделали, отмечу лишь одно: степень сжатия у современного дизеля не больше 28, а мы получили 73! Представляете, что это за собой "тянет"? Вес уменьшается, а значит, можно делать моторы для автомобилей и самолетов намного легче… Впрочем оставим это– пусть там конструкторы сами разбираются, а позаботимся о своих нуждах. Если в камеру ЖРД или дизеля вместе с топливом я помещу токсичное химическое вещество, то в течение микросекунды можно осуществить его сгорание с эффективностью "восемь девяток", то есть оставшаяся концентрация будет существенно ниже предельно допустимой.

– Что вы имеете в виду под понятием «токсичное химическое вещество» ?

– Химическое оружие, тот же нервно-паралитический газ и прочую гадость. И мы изучили и предложили альтернативную программу уничтожения химического оружия.

– Вас поддержали «на самом верху» ?

- Пока «изучают»…

– Вы в это верите? Вероятнее всего, просто положили под сукно?

– Я все же надеюсь на разум властей: слишком уж много неприятностей с запасами химического оружия, да и международная общественность настаивает на уничтожении его. С ее мнением руководство любой страны вынуждено считаться.

– Вы сказали о «двойной технологии». А где такие установки могут применяться за пределами военных производств?

– Надо уничтожить 40 тысяч тонн боевых отравляющих веществ. Это огромная задача… Но и на каждом химическом производстве образуются отходы. Это могут быть лишние пестициды, инсектициды, фунгициды, да и просто какие-то ненужные вещества. С каждым годом их количество увеличивается в геометрической прогрессии. Все решается просто: мы ставим химический реактор, уничтожаем отходы на месте и плюс к этому производим электроэнергию. После этого главный инженер или директор выписывает чек за проделанную работу, и все довольны.

– Последняя операция, мне кажется, выглядит весьма идеалистически?

- Из-за этого многие уникальные отечественные научные разработки остаются невостребованными, а наши предприятия и предприниматели закупают на Западе машины и установки, которые уже устарели и которые намного хуже, чем те, что есть у нас. Поверьте, только в нашем институте создано множество реакторов и устройств, которые могут широко применяться как в быту, так и на производстве… В начале нашего разговора я упомянул о том, что был недоволен определением «нефтехимический синтез», мол, это весьма не «эффектное» название для области науки. Однако потом я прочел высказывание корифея нашей науки академика Сергея Семеновича Наметкина, который был одним из основателей нашего института: «Нефтехимия есть наука и искусство делать из углеводородов нефти и других ее компонентов продукты высшей химической ценности». Потрясающе точное определение! Оно дает мне возможность заниматься чем угодно, если это приносит толк фундаментальной либо прикладной науке, а чаще всего и для той, и для другой.

– Стендаль однажды сказал: «Каждая эпоха сосредоточивает внимание на какой-нибудь отрасли человеческих знаний. В ней только и заключается жизнь». Не кажется ли вам, что в началеXXIвека выбор падет…

– …на высокоинтеллектуальные технологии – здесь и химия "умных полимеров", и глобальные информационные системы, и генетическая инженерия, и многое другое, в частности, и наукоемкая нефтехимия.

– Именно это от вас надеялся услышать!.. Но напоследок я все же просто обязан задать еще один вопрос: откуда такая «неожиданная» для русского человека фамилия?

- Мой дед рассказывал, что ему говорил его дед о том, что в середине XIX века некто из Эльзаса приехал в Россию организовать какое-то дело. Француз тот осел в России, женился. Рождались мальчики, и фамилия «Платэ» передавалась по мужской линии.

– Значит, вы из французов?

– "Зова предков" я не чувствую! Но Францию люблю, много раз читал лекции в тамошних университетах, однако никакого ностальгического чувства нет: если посчитать, что "французского" у меня процента два, не больше…

– Благодарю вас за откровенный и обстоятельный разговор. Надеюсь как-нибудь продолжить его…

– Согласен. Ведь мы только начали беседовать о полимерах и нефтехимии, увидели только "вершину айсберга", а самое интересное и важное еще скрыто от сторонних глаз. Однако наша отрасль науки развивается весьма стремительно, и без сомнения, в XXI веке она будет в лидерах научно-технического прогресса. Я призываю молодых, мечтающих о науке, выбирать именно нашу отрасль – поверьте, никто об этом из них не пожалеет!

Член-корреспондент РАН Борис Черток:

НА МАРСЕ БУДУТ ЦВЕСТИ ЯБЛОНИ. КИТАЙСКИЕ…

Остался лишь один человек, который о нашей космонавтике и ракетной технике знает все! Нет, я нисколько не преувеличиваю -это именно так: ведь Борис Евсеевич Черток сразу после войны работал в Германии и "вывез оттуда все, что возможно, тем самым обеспечив развитие ракетной техники в СССР". (Так о нем пишут историки. Они, как всегда, несколько преувеличивают, но в данном случае их мнение весьма близко к истине.) Б.Е. Черток был заместителем С.П. Королева, а затем и у его наследников по КБ -академиков В.П. Мишина, В.П. Глушко. Ныне он по-прежнему работает в "Энергии" и в свои 88 лет столь же энергичен, как и тридцать лет назад, когда нам с ним довелось познакомиться. Ну а памяти Бориса Евсеевича стоит только позавидовать: последние четыре года он выпускает по тому мемуаров "Ракеты и люди", во-вторых сотни имен, множество событий, поворотные вехи в истории космонавтики, – и все это настолько точно и обстоятельно представлено, что не может не вызывать восхищения – суперсовременный компьютер обязательно даст сбой (как сейчас мой!), но не память Б.Е. Чертока. Я убеждался в этом неоднократно, а потому прошу верить на слово: никаких искажений и домыслов в книгах член-корреспондента РАН Б.Е. Чертока нет!

Мы вновь встретились с конструктором, когда шли съемки фильма "XX век. Супервойна". Кому же другому, как не Чертоку, комментировать те события, которые определяли победы и поражения в "Холодной войне"!

Я спросил его:

– Не кажется ли вам, что в «Холодной войне» полководцами стали Главные конструктора?

– Пожалуй, в определенной степени такое сравнение правомочно – ведь каждый Главный конструктор осуществлял прорыв на своем участке науки и техники. За Главным конструктором, или как часто говорили "Генеральным", шла "армия" ученых, инженеров, специалистов… Вот труднее обстояло дело с Верховным Главнокомандующим и Генеральным штабом. Либо есть сам полководец, как, к примеру, Наполеон, и ему не нужны никакие Генеральные штабы, либо, как в Великой Отечественной войне, нужен единый центр, который разрабатывает стратегию наступления или обороны, а командующие армиями – полководцы и маршалы – уже ее осуществляют. Но наши Главные конструктора, на мой взгляд, обладали значительно большей свободой, чем маршалы минувшей войны. Каждый из них имел право выбирать свой путь прорыва и не ждать, пока ему кто-то и где-то начнет предписывать. Он сам творил, и этим существенно отличался от военного полководца… И, тем не менее, такие параллели весьма условны.

– Можно ли в таком случае сравнивать Сергея Павловича Королева с Наполеоном?

– Нет, с этим я согласиться не могу.

– Но вы ведь создавали принципиально новое оружие, которое в корне изменило бы ход войны, если бы она, не дай Бог, началась!

- Нет, я не сказал бы, что в своей области Королев был «Наполеоном». Наполеон менял историю Франции, народов Европы…

– А разве вы с Королевым этого не делали?

– Мы предотвратили третью мировую войну, но это сделал не Сергей Павлович Королев, перед памятью которого я преклоняюсь, а очень многие. Не он один, а весь народ, который сознательно, а подчас и несознательно, участвовал в той грандиозной работе, которая выпала на долю нашего поколения. Если употреблять вашу терминологию, то были и другие полководцы, которые стоят вровень с Королевым.

МЫСЛИ ВСЛУХ: 'Термин «ракетно-ядерный щит» ассоциируется в сознаниилюдей, далеких от ракетной и атомной технологии, со сплошной линией укреплений вдоль границ государств, начиненной ракетами с ядерными зарядами. Эти ракеты в представлении неосведомленного населения и обязаны защищать нас от вероятного нападения ракет и авиации США и НАТО. В этом есть доля истины: ракеты ПВО, предназначенные для поражения самолетов, и ракеты ПРО, предназначенные для борьбы с баллистическими ракетами, по праву могут называться «щитом». Они действительно предназначены для обороны, а не для нападения. Однако для такого ракетного щита вовсе не обязательно использовать ядерные заряды. Для уничтожения самолетов и ракет «потенциального противника» изобретены достаточно эффективные средства поражения, в том числе некогда фантастическое «лучевое оружие».

Термин «ракетно-ядерный» следует отнести не к «щиту», а к «мечу». Если ракета снабжается ядерным боезарядом, она перестает быть простой ракетой. По военно-политической терминологии, такая ракета попадает в категорию «наступательных стратегических вооружений».

– Как известно, наша ракетная техника рождалась в спорах и конкуренции нескольких Главных конструкторов…

– Раньше я тоже так считал. Но теперь мне кажется, что конкуренции как таковой не было. Просто взгляды на развитие ракетной техники у них были разные. И самый принципиальный – о применении того или иного вида топлива. Королев был сторонником применения для ракет-носителей жидкого кислорода и керосина, а Глушко с Янгелем стояли за высококипящие компоненты, которые были очень токсичны. Именно различие взглядов выдающихся конструкторов XX века и породило несколько направлений в развитии боевой ракетной техники.

МЫСЛИ ВСЛУХ: «К концу „холодной войны“ в 1991 году США и страны СНГ имели на различных носителях более 50 тысяч ядерных боеголовок. Если принять среднюю мощность одной боеголовки 0,5 мегатонны, то общий ядерный потенциал стратегических наступательных сил составлял 25 тысяч мегатонн. При одновременном использовании стратегического потенциала всех ядерных средств СССР, США и блок НАТО были способны взорвать в сумме не менее 20 тысяч мегатонн (считаем, что 5 тысяч использовать просто не успеют). Одна мегатонна – это 50 бомб типа сброшенной на Хиросиму и уничтожившей 100 000 человек. В совокупности обе супердержавы могли взорвать в эквивалентном исчислении 1 000 000 таких бомб. Значит, можно уничтожить миллион городов с общим населением 100 миллиардов человек. А людей всего на земном шаре круглым счетом 5 миллиардов. Двадцатикратный запас по уничтожению человечества накоплен сверхдержавами и их союзниками в ходе „холодной войны“! Даже если в этих расчетах я ошибся в десять раз, то все равно накопленных ядерных средств вдвое больше, чем требуется для полного уничтожения всего человечества».

– Не было ли обидно тому же Валентину Петровичу Глушко, что Королева, а не его, называют «отцом первого спутника», «основоположником практической космонавтики»? Это как высадка на Луну. Армстронга все знают, а Олдрина – никто, хотя они опустились на Луну вместе. Однако Нил Армстронг сделал первый шаг, и это определило все…

– Я с вами не согласен, что никто не знает Олдрина. В Америке хорошо знают обоих, и стараются их не разделять, понимая, что это несправедливо… Если вы спросите наших школьников, кто такой Армстронг, то они тоже не знают – назовут скорее музыканта, чем астронавта. Хорошо, если еще Гагарина вспомнят… А что касается конкуренции "за славу", то, конечно же, ничто человеческое нашим великим конструкторам не было чуждо. Я считаю, что их честолюбие было здоровое и полезное, потому что полное отсутствие честолюбия в таком большом деле было бы, на мой взгляд, ненормальным для нормальной человеческой натуры.

– Но все-таки «первым по честолюбию» считают Валентина Петровича Глушко?

– Сейчас я не стал бы делить и оценивать вклад наших конструкторов в развитие ракетной техники и космонавтику по величине честолюбия – не это главное. Очень важно, что они сделали. Ну а честолюбие – это второстепенное… Но все-таки, на мой взгляд, Глушко был более честолюбив, чем остальные. Это было заметно.

– Мне довелось встречаться с академиком Глушко. И у меня создалось впечатление, что, к примеру, побыть с ним в баньке, просто так выпить по рюмке, другой…

- Насчет выпивать, я с вами согласен. За те годы, что я знал Глушко, я видел, как он выпил стакан спирта. Причем не запивал водой, что нас совершенно потрясло. Это было единственный раз! В нашей жизни случались праздники, когда просто не выпить было невозможно. Он был Генеральным директором НПО «Энергия», и у нас случалось какое-то историческое события – завершение трудного полета или какое-то достижение в космонавтике. Казалось бы, не поставить ради это на стол бутылку конька просто невозможно, но в присутствии Глушко такое было исключено. Никто из нас не заикался даже об этом… Он поставил дело так, что он не пьет, а следовательно, никто из его приближенных это делать не должен!

– Тем более интересен тот единственный случай?

– Это было в конце сороковых. Мы пускали ракеты на полигоне Капустин Яр. Обязательно надо было найти в степи "головку", а потому мы колесили по округе – точность пусков была, как вы понимаете, неважнецкая… Однажды в степи мы потеряли Глушко – он куда-то исчез. Вернулись на базу без него. Слегка, конечно, беспокоились, но надеялись, что утром найдем его. Жили мы тогда в вагонах поезда. Замерзли в тот день сильно – была поздняя осень, а потому собрались в купе у Леонида Воскресенского. Спирт у нас был, так как ракеты тогда на спирте летали. Сидим, выпиваем потихоньку… Вдруг дверь купе распахивается, мы видим Глушко. Хоть он и в валенках, но было видно, что сильно промерз. "Налейте!" – сказал он. Воскресенский налил ему немного спирта. "Еще!" – крикнул Глушко. В общем, Леня налил полный стакан, а рядом поставил другой с минеральной водой. Но Глушко махом выпил стакан спирта и, не запивая, ушел…Мы так и замерли от изумления.

– Хорошая сцена для художественного фильма… У вас были близкие отношения с Глушко?

– Формально я был заместителем и Королева, и Глушко, но по-человечески мы были гораздо ближе с Сергеем Павловичем. Глушко "к себе не подпускал" никого – он держал всех "на дистанции". Внутренний мир принадлежал только ему. Тем, о чем он мечтал и что переживал, он не делился. Королев тоже не был "открытым", я не знаю никого, кто мог бы сказать, что он близкий друг и товарищ Королева. Но с Сергеем Павловичем можно было откровенно говорить и на неслужебные темы, обсуждать личные вопросы – он был человеком менее замкнутым, чем Глушко.

– Вы, конечно, знали, что Королев и Глушко сидели и работали в «шарашке» Они вам рассказывали об этом?

– Ни тот, ни другой очень не любили рассказывать об этом периоде своей жизни! Все знали, что они этого не любят, и никто из окружения, насколько мне известно, не приставали с расспросами. Поэтому все, что мне известно о жизни этой "шараге", из рассказов других – тех, кто там сидел, и из публикаций всевозможных документов.

-И в «шарашке» они оставались такими же, как были Главными конструкторами?

– По крайней мере, Глушко был таким же элегантным, не допускал никаких скидок на то, где он находится. У него всегда был идеальный порядок. И был такой же замкнутый… Глушко приезжал к нам в Химки под охраной, он работал над двигателями. .. Нас, вольных, удивило, что заключенный приехал с иголочки одетый, элегантный, а мы такие расхлестанные, без галстуков… Глушко в этом смысле во все времена выгодно от нас отличался… Что же касается Королева, то я почти ничего не знаю о годах его заключения. Пожалуй, только в воспоминаниях Марка Галлая есть эпизод, когда он встретил Сергея Павловича среди заключенных. Он показался ему "потерянным"… Но Королев сначала был в общих лагерях, а потом его затребовал к себе в "шарашку" Глушко, и тем самым спас его.

– Тем более странным было наблюдать их конфликт, когда оба стали Главными конструкторами?

– В те годы мы считали, что их разногласия мешают развитию ракетной техники. Мы были, конечно, на стороне Королева и считали, что для лунной программы нужны мощные кислородные двигатели. И если бы Глушко согласился, то, на мой взгляд, мы не потерпели бы тех катастроф с нашей лунной программой, которые в конце концов и привели к ее краху. У коллектива Глушко, у его школы был огромный опыт по созданию кислородно-керосиновых двигателей, и в то время этот опыт не был использован. Позднее он создал двигатели для ракеты "Энергия", и они до сихпор не превзойдены в мире! Но во времена лунной гонки таких двигателей не было…

– И история космонавтики стала бы иной?

– Извините за банальность, но история не знает сослагательного наклонения… Ясно, что если бы Глушко создал бы подобные двигатели лет на двадцать раньше, то мы не потерпели бы фиаско на Луне. Да, обогнать американцев мы не могли -на то были свои причины, но через три-четыре года после полета "Аполлона-11" мы могли бы начать создавать базу на Луне. Может быть, лунная база работала бы и сейчас, как на околоземной орбите станция "Мир". Кстати, создание этой станции -это своеобразные "отходы" лунной гонки, потому что после прекращения той программы мы судорожно искали свой путь в космонавтике – так появилась программа космических станций.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ: "Первый пуск первой ракеты Р-9 был назначен на 9 апреля 1961 года. Это совпадало с самыми напряженными днями подготовкик пуску Гагарина. Многие испытатели днем были заняты «семеркой» для «Востока», а ночью готовили первую «девятку».

Подготовка к первому пуску ракеты Р-9 проходила с большой задержкой. С пятичасовой задержкой наконец вышли на пятнадцатиминутную готовность. Воскресенский, стоявшийу перископа, вдруг объявил;

– Дать всем службам пятнадцатиминутную задержку. Повернувшись к нам, он сказал, что есть заметная течь кислорода из фланцевого соединения у стартового стола.

– Я выйду осмотрю. Осташев со мной, остальным из бункера не выходить!

Осмотрев парящее соединение, Воскресенскийи Осташев, не спеша, скрылись за ближайшей стенкой стартового сооружения. Минуты через две Воскресенский снова появился в поле зрения, но уже без берета. Теперь он шагал решительно и быстро. На вытянутой руке он нес что-то и, подойдяк столу, приложил это «что-то» к парящему фланцу. Когда шагающие фигуры отошли от ракеты, стало ясно, что течь прекратилась: клубящихся белых паров больше не было.

В 12 часов 15 минут ракета окуталась пламенем, разбрасывающим стартовый мусор, и, взревев, резко ушла навстречу солнцу…

– Пойду поищу берет, – как-то неопределенно сказал Воскресенский, направляясь к «нулевой» отметке.

Кто-то из солдат нашел берет в метрах двадцати от стартового стола, но Воскресенский не стал его надевать, а нес в руке, даже не пытаясь засунуть в карман. На мой немой вопрос он ответил:

– Надо бы простирнуть.

От Осташева мы узнали подробности импровизированного ремонта кислородной магистрали. Укрывшись за ближайшей стенкой от паров кислорода, Воскресенский снял свой берет, бросил его на землю и… помочился. Осташев присоединился и тоже добавил влаги. Затем Воскресенский быстро отнес мокрый берет к подтекающему фланцу и с виртуозностью опытного хирурга точно приложил его к месту течи. За несколько секунд прочная ледяная корка-заплата «заштопала»' кислородную подпитку ракеты.

Вечером мы не упустили случая повеселиться и острословили по адресу ремонтеров. Воскресенскому советовали на будущее запасаться анализами мочи для стартовой команды на предмет доказательства ее взрывоопасности. Берет был выстиран и в дальнейшем использовался по прямому назначению. Подобный метод ремонта кислородных магистралей вошел в ракетную мифологию".

– Почему же Королев, после первых блестящих побед в космосе, все же не оставил боевую тематику? Казалось бы, это было так выгодно для вашего КБ?

– Да, в случае прекращения разработок боевых ракет у нас высвобождались конструкторские и производственные мощности для новых космических программ. Если бы Королев смирился с тем, что Янгеля, Челомея и Макеева достаточно для создания боевых ракет, ни Хрущев, ни тем более Устинов, который в декабре 1957 года был назначен заместителем председателя Совета Министров СССР и председателем ВПК, не стали бы нас принуждать к разработке нового поколения межконтинентальных ракет. Однако, создав первую межконтинентальную Р-7 и ее модификацию Р-7 А, мы не могли отказаться от азартной гонки по доставке ядерных зарядов в любой конец света. Что произойдет в районе цели, если мы забросим туда настоящий заряд мощностью от полутора до трех мегатонн, никто из нас в те времена особенно не задумывался. Подразумевалось, что этого не случится никогда.

– Вы считаете себя «боевым» конструктором или «космическим» ?

- Я эволюционировал: начинал как «боевой», и в этом смысле считаю себя «ястребом», но потом постепенно отходил от боевой тематики вместе с Королевым и всей фирмой, где работал. Так что боевые комплексы стали для меня «историческим прошлым». Но горжусь тем, что участвовал в создании таких ракет, как Р-9, и 8К98, которая много лет была на боевом дежурстве и составляла ядерный щит нашей страны.

– А что вам нравилось в этих ракетах?

- Начиная с «семерки», их огромная мощь. То, что головная часть ракеты может уничтожить целый город, внушает уважение к этому ракетному созданию. Безусловно, это творение человеческого гения. Можно рассуждать, доброго или злого – но это уже проблема философов. Именно они должны определять, кто – Бог или Сатана – руководил людьми, но они сделали такое ракетно-ядерное оружие… То, что ты работаешь над ним, возвышало, рождало, если хотите, «ракетный фетишизм». И все ракетчики, которых я знаю, в какой-то мере заражены им. Они влюблены в ракеты не как в средство, способное уничтожить человечество, а как нечто одушевленное… И когда мы испытывали ракеты, готовили их к старту, то обращались с ними, как с думающими существами. Укоряли их, мол, «как ты нехорошо поступила, давай попробуем по-другому…»

– Поэтому большую часть времени вы проводили на полигонах?

– Во время отработки ракет полжизни проходило там… И воспоминания, связанные с Сергеем Павловичем Королевым, прежде всего связаны именно с полигоном. Заместитель Королева по испытаниям Леня Воскресенский, прилетая на полигон, любил говорить: "Ну, вот мы и дома!", и мы всегда с ним соглашались.

СТРАНИЦА ИСТОРИИ: "8 ноября 1960 года Джон Кеннеди победил на президентских выборах. По предварительным выступлениям и первым заявлениям в конгрессе была надежда, что Кеннеди станет новым Рузвельтом. После знаменитого обращения Кеннеди 25 мая к конгрессу о подготовки экспедиции на Луну даже Королев как-то обмолвился: «А неплохо бы слетать за океан,посмотреть, как это они собираются делать». Келдыш, ставший президентом Академии наук, тоже давал понять, что он приложит старания для установления научных контактов между истинными создателями пилотируемых космических аппаратов.

Очень быстро эти надежды были разбиты… Американские военные, расходясь в деталях, открыто провозгласили доктрины на резкое усиление гонки ракетно-ядерных вооружений.

Чтобы преодолеть наше отставание, два завода: куйбышевский № 1 и днепропетровский № 586 – в три смены трудились над выпуском межконтинентальных ракет– носителей ядерного заряда – Р-7А, Р-9 и 0-16. К концу 1962 года изготовлено ракет было уже много. Но стартов Р-7А по-прежнему было всего четыре. Р-9 и Р-16 еще не были доработаны для пусков из шахтных установок. Первые десятки этих ракет срочно поставили на дежурство на не защищенных от ядерного удара наземных позициях.

Ракет на подводных лодках у нас было в десять раз меньше, чем на вооружении США. Точных данных о действительном соотношении ядерных зарядов, которые стороны способны обрушить друг на друга в 1962 году, я не встречал в официальных публикациях. В мемуарах приводятся такие цифры: у США было пять тысяч единиц ядерного оружия, обеспеченных средствами доставки (на территорию СССР), против 300 единиц у СССР".

– Вы первые пуски помните хорошо?

– Конечно.

– Что было самым трудным?

– Пуски в Капустином Яре были тяжелыми, потому что у нас не было опыта. Многое делали впервые, а потому допускали глупости… Сейчас все это кажется детскими ошибками, но тогда все было серьезно.

– Когда вы почувствовали, что родилось грозное оружие? Ведь не думали же вы, что это Р-1 ?

– Вплоть до 1956 года мы понимали, что ракеты как оружие для будущей войны не эффективны. Но с того момента, как мы соединились с ядерщиками, ситуация сразу же изменилась. Все годы пусков первых ракет мы знали, что рано или поздно это произойдет… Еще в Германии мы узнали о Хиросиме. Тогда я подумал, что очень хорошо, что у немцев не было возможности поставить атомную бомбу на ФАУ-2…

– А что именно произошло в 1956 году?

- На ракете Р-5М впервые была установлена настоящая ядерная боевая часть и был произведен первый в истории (и последний, кстати!) пуск по схеме «земля-земля». Расстояние 1200 километров. Сколько там погибло сайгаков, не знаю…

– У боевых ракет своя история. Какие этапы развития вы могли бы выделить?

– Качественные скачки были. Шла "холодная война", и битвы ее проходили в лабораториях, на полигонах, на заводах. Те, кто создавал новые вооружения, трудились столь же напряженно, как и в годы Великой Отечественной войны.

– Получается, что у вас вся жизнь на войне.. .

– Так и есть… Надо было обеспечить паритет с Америкой в области ракетно-ядерных вооружений. "Холодная война" началась при явном преимуществе американцев по ядерным вооружениям. Да и сами США были для нас недоступны. Бомбардировщики могли долететь туда, но вернуться они уже не могли, то есть они были заведомо обречены. Да и средства противовоздушной обороны уже могли отразить любой налет. Поэтому шла очень жестокая война по созданию таких вооружений, которые делали бы Америку столь же уязвимой, как и СССР. И на нас лежала ответственность за создание принципиально нового вида оружия. Поэтому мы так интенсивно работали сначала над первой межконтинентальной ракетой Р-7. И она же стала носителем для первых космических аппаратов. Так что гонка вооружений явилась одним из мощным стимулов развития космонавтики. Все ее становление у нас – пуск первого спутника, Юрия Гагарина, других полетов – базировалось на межконтинентальной ракете, предназначенной для доставки ядерных зарядов до Америки… Но нам быстро стало понятно, что Р-7 для войны непригодна. И мы сделали ракету Р-9. Янгель параллельно создавал ракету Р-16, Челомей начал делать "Сотку". Шло соревнование между "ракетными полководцами", у каждого была своя концепция. Потом появляются твердотопливные ракеты, и резко сокращается время подготовки к старту – от семи суток у Р-7 и до нескольких секунд у современных ракет. От моноблочных головных зарядов перешли к многоблочным, к боеголовкам с индивидуальным наведением. Резко возросла точность: у Р-1 "квадрат попадания" был 16 на 8 километров, а теперь 100 на 100 метров!.. Это все качественные скачки в ракетостроении, и над этим работали лучшие умы нашей страны. И спектр был очень широкий: требовались люди разных специальностей. Требовалась полная отдача не только интеллектуальных, но и физических сил.