Текст книги "Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны"

Автор книги: Владимир Снегирев

Соавторы: Давид Гай
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Уже устоялся определенный актив – люди весьма интересные, преданные революции. Молодежь тянется к ДОМА.

В бытовом отношении я устроился вполне сносно – живу в лучшей гостинице, где, кроме меня, еще есть несколько советских людей, имеем возможность поговорить, обменяться прочитанными книгами».

…Рано-рано утром меня позвали к телефону.

– Человек, с которым вы хотите встретиться, находится в Герате и ждет вас. Приезжайте в ХАД.

Дело в том, что я несколько раз говорил начальнику гератской службы безопасности о своем желании лично потолковать с тем афганцем, который первым, спустя сутки после происшествия на шоссе, принес весть о судьбе Г. К. Мне казалось странным, что никто до сих пор так и не удосужился обстоятельно побеседовать с ним, вытянуть из него все возможное. Человек этот сотрудничал с ХАД и в то же время имел репутацию отъявленного головореза в банде самого звероватого местного атамана по имени Гафар Каль (своих пленников Гафар Каль лично распиливал на куски пилой, об этом с ужасом говорила вся провинция). Не знаю подробностей, но, похоже, человек из группы Гафара по каким-то своим соображениям ведет двойную игру. Во встрече с ним мне долго отказывали: боялись его «засветить». Я уже отчаялся увидеть «номер 1» – так для себя решил называть афганца, первым принесшего горькую весть. И вот звонок…

В спешке я допустил досадную оплошность, будучи уверенным, что разговор состоится в помещении ХАД. На попутном бэтээре нас с Фаруком подбросили до службы безопасности, высадили тут, бэтээр в клубах пыли умчался дальше, а встречавший нас хадовец неожиданно говорит: «Надо идти на конспиративную квартиру». И смотрит испытующе.

Вот это новость! Легко сказать – идти, когда по Герату даже на машинах не ездят, а только за броней. Да еще на какую-то неизвестную квартиру, на встречу с весьма сомнительным типом. Но ведь от меня теперь уже ничего не зависело. Ни-че-го! Не скажешь же этому хадовцу: дескать, извини, друг, я передумал.

Он пошел впереди, мы следом – с видом висельников. Я незаметно перевел на пистолете предохранитель в положение для стрельбы. Патрон был в патроннике, пистолет – за поясом, под выпущенной рубашкой. Фарук и хадовец имели при себе автоматы.

Улица изгибалась плавной дугой, но одну ее сторону были виллы за глухими каменными заборами, по другую, справа, сосновый парк. В некоторых калитках стояли крепкие мужчины, облаченные в свободные афганские рубахи и шаровары. Кто они и почему с утра стоят, как изваяния, – я никогда не смогу ни узнать, ни понять этого. Они провожали нас долгим, пустым взглядом. Я заметил за жителями Герата эту привычку: смотреть вслед незнакомым людям долго и пусто. То ли запоминая, то ли боясь получить пулю. Я подумал о том, что на этом городе и на его жителях лежит печать смерти: убивать и быть убитыми – вот удел многих из них в течение последних трех лет с момента утопленного в крови гератского восстания.

Пришли. Калитка в глухом заборе. За садом, в глубине, каменный дом. Нас встретил крупный мужик с седой окладистой бородой, мясистым носом, одетый по-афгански: халат, белая чалма, на ногах – галоши. Здоровенные ручищи перебирают зеленые камушки четок. Глаза карие, взгляд немигающий, упорный. Словом, по всем внешним признакам – личность незаурядная.

Хозяин пригласил в дом. Уселись прямо на ковре, в комнате, где не было абсолютно никакой мебели. Хадовец положил автомат себе на колени. «Номер 1» стал сразу, без обычных предисловий, говорить о деле.

Вот что следовало из его рассказа. В кишлаке Саурестон у Каюма постоянно находится боевая группа из 15 человек. Сам он и еще 20–25 его людей переходят с места на место, избегая засад. Ночь с 27 на 28 июня он провел в Саурестоне, а утром весь отряд – человек сорок – стал уходить в кишлак Туркони. Сам Каюм был на мотоцикле, остальные – пешком.

Такси, в котором ехал из аэропорта Г. К., по трагическому совпадению, оказалось на пустынном шоссе в тот момент, когда бандиты собирались пересечь дорогу. Вооруженный биноклем Каюм, якобы издалека углядел в машине советского и дал команду своим людям открыть огонь. Они залегли и обстреляли такси – этой версии соответствуют пулевые пробоины в нижней части кузова найденной нами позавчера «тойоты». Гена выскочил из машины, занял оборону в сухом придорожном арыке. У него был автомат и пистолет «ТТ». Каюм сзади подъехал на мотоцикле и тяжело ранил Гену выстрелами почти в упор. Тело привязали к мотоциклу и повезли в Туркони. По дороге Гена скончался от ран. «Номер 1» утверждал, что тело в тот же день захоронили на дне сухого арыка. Он рассказал об этом хадовцам, но те проявили нерасторопность, а бандиты, пронюхав о том, что сюда направляются хадовцы, перезахоронили тело в другом месте. Где? «Номер 1» слышал, как люди Каюма бахвалились, что найти это место без проводника невозможно.

Вот и все. Главное достоинство полученной информации заключалось в том, что она выглядела правдоподобной. Но это не означало ровным счетом ничего. Прожив несколько месяцев в Афганистане, я понял: очень часто местные люди говорят нам вовсе не то, что они на самом деле знают или думают.

Этот «Номер 1», без сомнения, был самым необыкновенным афганцем из всех тех, которых я до сих пор встречал. Казалось, он видел нас насквозь. Он не тратил время на принятые здесь чисто ритуальные изъявления уважения и пустые разговоры о здоровье. Когда мы прощались, он сказал, обращаясь ко мне: «Плохо вы с нами воюете. Бестолково. Так вы еще долго будете воевать». И посмотрел жестким, немигающим взглядом.

…Днем события приняли неожиданный поворот. К губернатору тайком явился мулла из кишлака Саурестон и сказал, что он покажет место, где захоронен советский. Мулла согласился быть проводником, но ставил одно условие: никто из местных жителей не должен знать об этом, иначе ему смерть.

В то время, когда мы встречались с «номером 1», губернатор созвал совещание: хадовцы, военные, царандоевцы. Решили посадить муллу в танк и пустить впереди колонны. Без танка в те места никто лезть не хотел, потому что все дороги Каюм там густо заминировал. Танку да еще с минным тралом при подрывах ничего не сделается, а следом пойдут другие машины. Выезд назначили на 16.00.

В 14.00 мы отправились на встречу с Гулямом. Днем, при ярком солнечном свете, фабрика выглядела повеселее, но и теперь, кроме трех сторожей, там никого не было. Тишина и пустота. Мы с Фаруком вылезли из раскаленного чрева бронетранспортера, отошли от него подальше, встали так, чтобы было видно: мы одни, и у нас самые мирные намерения.

Стали ждать. Было тихо-тихо…

9 июля.Возбуждение прошло, и чугунно навалилась еще неведомая раньше тяжесть. Она во всех суставах, в голове, в сердце. И пустота. Не хочется ни о чем думать, ни с кем говорить.

Но, странное дело, я до сих пор не ощущаю страха. Его не было вчера. Вчера всем моим существом владели азарт, желание действовать. И было какое-то нелепое, глупое любопытство: что из всего этого получится? И была страшная ярость: нате вам, гады, получайте, еще, еще, еще… А сегодня… Только пустота.

Вчера я остановил свои записи на том, что мы ждали в условленном месте Кривого Гуляма. Мы ждали час. Старик не пришел. Послали за ним сторожа в его кишлак – дом оказался пуст – по всем признакам его покинули надолго. [17]17
  Впоследствии выяснилось, что Гуляма переправили в Иран.


[Закрыть]Ближе к вечеру в сопровождении танка, двух БМП, двух БТР и роты царандоевцев мы отъехали от центра уезда Инджиль по направлению к кишлаку Саурестон. Мулла до самого отъезда томился в бэтээре, где его прятали от посторонних глаз, а когда мы тронулись в путь, муллу пересадили в танк, чтобы показывал дорогу. Ехали недолго: посреди кишлака, в лабиринте высоких глиняных стен, танк застрял. Нам стало ясно, что техника здесь не пройдет. Узкие, как щели, улочки, а кругом дома-крепости с бойницами, глухие дувалы. И ни души. Все попрятались, притаились. Известно, что это плохой признак: значит, может быть жарко – люди чувствуют опасность и стараются укрыться где-нибудь в укромных местах.

Неужели мулла намеренно завел нас сюда? Пожечь застрявшую технику, лишенную маневра, перестрелять людей тут ничего не стоит. Пятиться, возвращаться назад? Старший советник от КГБ полковник Михаил Михайлович Д., руководивший нашим рейдом, распорядился было выводить технику. Люди спешились, привели в боевую готовность оружие.

Следующую команду, не советуясь с растерянным полковником, подал его подчиненный молодой таджик Давлят Гульмамадов. Он буквально силой вытащил из танка муллу, облаченного в глухой плащ с капюшоном, скрывающим его лицо. «Вперед!» Вслед за муллой, пугливо озираясь, потянулись царандоевцы, пошли хадовцы, затем – партийные активисты и мы. Нас, советских, было шестеро: Михаил Михайлович, Давлят, советник по вопросам следствия Николай Алексеев, Николай Захаров, Рашид Сабиров и я.

Это произошло очень быстро, и если бы кто-то захотел возразить против нашего похода, то он все равно ничего бы не успел. Длинная цепь людей уже втянулась в кривую, узкую улицу.

Вначале шли глупо: не оставляли по дороге постов, засад, просто быстро шли, зорко глядя по сторонам. Куда ведет эта дорога и сколько по ней идти, этого никто не знал. Шагали вслед за муллой, с каждым шагом оставляя далеко позади надежную броню. Было жарко и пыльно. В кустах жизнерадостно щебетали птицы.

– Давлят, посты!

Но он уже и сам догадался: догнал царандоевцев, велел им группами оставаться на дороге для прикрытия. А мы шли. Я пытался фотографировать, но сцены были не очень выигрышными: потные, напряженные лица, автоматы наперевес, узкие улицы, огороженные дувалами.

Потом кишлак кончился, и дорога пошла вдоль ручья, скрытого деревьями. Вскоре мы оказались на берегу небольшой речки, через которую был перекинут хлипкий мостик. К этому времени нас осталось не более 30 человек. Часть царандоевцев побежала по откосу вправо и влево, чтобы прикрыть переправу. Остальные быстро перешли на другой берег. Мулла покрутился немного и велел копать здесь.

На нашем берегу, возле переправы, было полуразрушенное глиняное строение, рядом с ним – кучи земли. В двух местах грунт казался свежевскопанным. Царандоевцы взялись за лопаты.

Мулла с губернатором поднялись на высокий берег и исчезли в кустах, никому ни слова не сказав. «Где мулла?» – заволновался Захаров. Где? Если он сбежал, значит, здесь ловушка. До броневых средств далеко, больше километра. Никто не поможет. Утешало то, что мулла пропал вместе с губернатором, а его трудно было заподозрить в измене.

И тут раздались первые редкие выстрелы. Откуда стреляли и кто, понять было невозможно.

Солдаты-царандоевцы продолжали копать. Первое место вскоре бросили – лопаты уперлись здесь в твердый, как камень, слежавшийся грунт. Теперь стали копать прямо у ручья – яма там постепенно наполнялась водой. Помогали взятые по дороге крестьяне – их набралось человек шесть, каждый из них клялся, что моджахедов он в жизни своей не встречал. А между тем стреляли в нас из их кишлака. Я снова подумал о том, что нам никогда не понять этих людей.

Не помню, кто скомандовал отходить. Пошли не по старой дороге, не по тому пути, которым следовали сюда, а по руслу реки. Эта река, казалось, должна была вывести нас к шоссе. Прежний путь теперь был перерезан.

Под звуки редких выстрелов пошли по правому берегу, а там, где берег был крутым, – прямо по воде. Я очень ценил свои туфли фабрики «Скороход», которые купил год назад, они и теперь были как новые, не хотелось мочить их в ручье. Все уже шлепали по воде, а я все стоял в нерешительности и только грозный окрик Захарова вывел меня из этого состояния. Я тоже шагнул в ручей, и вскоре в моих замечательных ботинках зачавкала грязь. Джинсы тоже вымокли почти до пояса.

Стрельба усиливалась. Мы пока не отвечали. Все попытки заставить солдат идти по верху, по обе стороны от русла ручья, ни к чему не привели: от страха эти молодые парни, вчерашние крестьяне, потеряли способность подчиняться и жались к своему командиру – рослому майору с глубоким шрамом на лице, вооруженному одним пистолетом. Наверху шли парт-активисты и хадовцы.

Пройдя метров четыреста, мы увидели нашего муллу. Он сидел рядом с губернатором на рыхлом склоне, по-прежнему с ног до головы укутанный в свои нелепые страшноватые одежды. «Копать здесь», – велел царандоевскому майору губернатор. Сам губернатор был в зеленой полувоенной форме, с автоматом.

Два взмаха лопатой, и из-под рыхлой земли показалась черная куртка. Нашли? Но у Гены никогда не было черной куртки. И тут началось! По-настоящему. Будто кто-то там, наверху, скомандовал открыть огонь. Из-за дувалов на правом берегу загрохотали автоматы, послышались гулкие хлопки винтовок «бур». Наших людей сверху как ветром сдуло.

Теперь все мы – все, что осталось от нашего маленького отряда, – были на дне неглубокой лощинки, на правом берегу ручья. На левом солдаты лихорадочно работали лопатами. Когда стрельба усилилась, майор заменил солдат крестьянами. «В своих стрелять не будут», – буркнул он. Люди на левом склоне были практически беззащитны от свинца.

Вскоре стало ясно, что тело человека, на которое мы наткнулись, было изрублено самым чудовищным образом. Принесли целлофан, в него укладывали останки. Алексеев поторапливал: «Быстрее! Быстрее!» Он помогал крестьянам. Как у него хватало сил глядеть на все это, я не знаю.

Давлят попытался организовать оборону. Где там… Что стало с нашими царандоевцами! Их глаза выражали животный, нечеловеческий страх. Они мешками сползали с откоса вниз, вжимались в землю.

– Наверх, дураки! – кричал, размахивая своим пистолетом, майор. – Вас же перестреляют, как куропаток. Наверх!

Всего-то требовалось ползком выдвинуться к естественному брустверу наверху и спокойно постреливать из автоматов – кто бы тогда к нам сунулся? А если все мы будем копошиться в этой яме, нас можно уничтожить тремя гранатами. Нет, заставить этих ребят выполнять приказ не было никакой возможности. Не помню, что в этот момент делали все мои товарищи, скажу о том, что видел и делал сам.

Пинками и руганью майору удалось загнать человек пять на откос. Партийцы и хадовцы заняли оборону позади – выше по течению, эти были организованны и спокойны, приятно было на них смотреть. Как будто каждый день они прорывались из засад. Сам я пытался помочь обрести смелость двум афганским солдатам, которые залегли рядом. Стреляли они, закрыв глаза, в белый свет. Я решил не травмировать их руганью.

– Ман инджо, – сказал по-афгански. – Я здесь. Мол, не тушуйтесь, ребята, в обиду вас не дадим.

Я старался улыбаться и показывал, что надо делать. Прицеливался, стрелял короткими очередями. Однако помогало это мало, их глаза по-прежнему оставались безумными.

Давлят расставлял людей в других местах. Алексеев по-прежнему руководил раскопками.

Я неосторожно оперся левой рукой о землю, и в ладонь впились несколько колючек, теперь все мое внимание было занято ими. Я подумал о том, что если колючки не вытащить, то ладонь начнет гнить. Забыв обо всем, я вытаскивал свои колючки. Они были толстые, и из ладони текла кровь. «Ранение в бою», – посмеялся я. Бойцы мои в это время опять сползли вниз и, зарывшись головой в песок, палили в небо из автоматов. «Лишь бы своих не зацепили», – махнул рукой Давлят. Солдатами занялся человек со шрамом на лице, который по-моему всерьез решил пристрелить их за трусость из своего «ТТ».

– Николай, – крикнул я, – сфотографируй могилу.

– Сам фотографируй, – огрызнулся он, – если тебе охота.

Ему по-прежнему было кислее всех, ведь он работал на склоне, где спрятаться от пуль было трудно. Через некоторое время я обернулся снова – останки уже были погружены в мешок.

Пальба становилась все ожесточеннее. Мы стали уходить вниз по руслу. Теперь по нам стреляли уже с трех сторон: слева, справа и сзади. Тут на меня что-то нашло.

– А, сейчас я вам покажу!

Вскарабкался наверх и, почти не таясь, веером дал длинную очередь. И еще. И еще. Стрельба утихла, а потом возобновилась еще сильнее. Но теперь уже и афганцы стали отвечать активнее – тоже вбегали наверх и палили, палили… Это, должно быть, создавало у нападавших впечатление, будто внизу, в речной ложбине, находился большой отряд – ведь мы поливали их на широком фронте.

…Потом, уже вечером, губернатор все жал нам руки и терся небритыми щеками. «Вы, – говорит, – большие тактики». Какие там к чертям тактики…

Как-то само собой получилось, что Давлят, Коля Алексеев и несколько партактивистов образовали группу прикрытия. Наши резво отходили вниз по ручью. Около семи часов вечера мы – без потерь– вышли на шоссе, метрах в ста от отеля «Герат».

И еще. Очень кстати нас поддержала броня. Танк и боевые машины, оставленные нами в кишлаке, вовремя сумели выбраться из лабиринта узких улочек и заняли огневую позицию неподалеку от шоссе. Поняв по звукам выстрелов, что мы ведем бой, ребята стали стрелять из пушек в сторону реки. Трудность заключалась в том, что они не представляли, где мы находимся, и вполне могли накрыть нас своим огнем. Один снаряд разорвался совсем недалеко от ручья, хорошо, что мы были внизу. На моджахедов орудийная стрельба произвела желаемое впечатление, вскоре их выстрелы стали реже.

Выходили мы уже в тишине.

К этому необходимо сделать короткое послесловие. Впрочем, предоставим слово документам.

Докладная записка:

28 июня 1981 года на дороге из аэропорта «Герат» в отель «Герат» пропал советник ЦК ВЛКСМ при ДОМА Кулаженко Г. В. Совместно с работниками местных органов безопасности, а также сотрудниками наших спецслужб были предприняты поиски Г. Кулаженко… Используя агентуру ХАД, удалось получить информацию, согласно которой он был убит или захвачен на дороге бандой Каюма…

Спустя две недели активные поиски были прекращены, группа пришла к выводу о гибели Г. Кулаженко, о чем были информированы МИД СССР, ЦК ВЛКСМ и семья советника. Указом Президиума Верховного Совета СССР тов. Кулаженко Г. В. награжден орденом «Дружба народов» (посмертно).

В конце октября 1981 года в шестой отдел центрального управления ХАД явился с предложением о сотрудничестве бывший член шиитской подпольной организации из провинции Вардак (в дальнейшем будем называть его «афганец»). Он, в частности, показал, что в кишлаке Тогау уезда Бихсуд провинции Вардак расположена тюрьма одного из бандформирований партии «Харакате исламие» (руководитель Арбоб Гарибдат), в которой содержится какой-то советский молодой человек. «Афганцу» был предъявлен ряд фотографий пропавших советских людей, среди которых он сразу без колебаний опознал Г. Кулаженко. В представленном фотомонтаже было две фотографии советника – одна, сделанная накануне его пропажи, где он сфотографирован с бородой, вторая (сделана в апреле 1981 года), где Г. Кулаженко без бороды. «Афганец» опознал обе. В. Снегирев при встрече с «афганцем» задал ему вопрос о внешнем виде, росте, цвете волос и глаз, манерах человека, содержащегося в тюрьме. Не все ответы «афганца» безоговорочно указывают на то, что это именно Г. Кулаженко, но большинство его показаний совпадают с данными, которыми мы располагаем. По словам «афганца», бандиты стремились склонить пленного к сотрудничеству, однако он неизменно отвечал отказом.

Для перепроверки новых фактов в начале декабря 1981 года в Герат вновь выехал В. Снегирев, перед которым была поставлена задача: постараться получить через различные каналы подтверждение факта гибели (или пленения) Г. Кулаженко, обнаружить могилу и при помощи специалистов произвести эксгумацию трупа. При неподтверждении гибели найти возможность выхода на подпольные исламские организации для переговоров о судьбе Г. К.

Что касается реализации первой задачи, то, как и летом, никаких следов захоронения обнаружить не удалось. Показания источников, в том числе из членов б/ф Каюма, отличались противоречивостью, но сходились в одном: никто из них сам не видел советника ни живым, ни мертвым.

В ходе поездки совместно с соответствующими службами был разработан план захвата Каюма для возможного диалога с руководством «Харакате исламие». Руководство группы советников проинформировало генерала армии Ахромеева С. Ф. о состоянии дел, после чего им было дано указание провести означенную операцию. Одновременно отдано распоряжение об аэрофотосъемке кишлака Тогау и разработке данного направления.

К сожалению, в эти же дни по линии спецслужб была проведена независимая операция против Каюма, в ходе которой главарь б/ф был убит. Его гибель исключает возможность вступить в переговоры о судьбе Г. К.

С фотопланшетом кишлака Тогау был ознакомлен «афганец», который опознал здание тюрьмы, помещение исламского комитета, дал некоторые показания о системе обороны кишлака и охране тюрьмы.

По неуточненным данным, 30 ноября в одной из передач «Голоса Америки» было сообщено, что в плену у афганских партизан уже полгода содержится молодежный советник. Эту передачу слышал отец Кулаженко, приславший письмо с просьбой предпринять все возможные усилия для спасения сына.

17 января 1982 года В. Снегирев встретился в Майданшаре (центр провинции Вардак) с сотрудником провинциального управления ХАД Джумаханом, курирующим уезд Бихсуд. Из беседы с ним подтвердилось наличие тюрьмы в кишлаке Тогау, но какими-либо данными о содержании там советского пленного ХАД не располагал. Джумахан предложил использовать свою агентуру для проверки информации по тюрьме. Им были посланы в район Тогау два человека. Одновременно центральное управление ХАД направило туда «афганца» (…)

21 февраля Снегирев вторично выезжал в Майданшар. Один из источников Джумахана, в свое время находившийся в составе б/ф Гарибдата, показал, что пол года назад из Герата через Газни в уезд Бихсуд был доставлен пленный советник на машине-амбулатории в сопровождении руководителя крупного б/ф, бывшего майора вооруженных сил ДРА Саида Джаграна. По информации январской давности отношение к пленному в банде приобрело жестокий характер (пытки). От него добивались информации о деятельности советнического аппарата. Источник утверждает, что руководство б/ф было намерено в ближайшие сроки переправить пленного в Пакистан. Однако и в данном случае источник лично пленного не видел.

Вернувшийся в конце февраля в Кабул «афганец» утверждает, что отправка пленного уже состоялась: по одной версии в Бамиан, по другой – в Пакистан.

Офицер по безопасности совпосольства сообщил, что представители Международного Красного Креста выехали в Пакистан для переговоров о судьбе всех захваченных в плен советских граждан, в том числе и Г. К.

И еще раз дневник:

Нет ничего омерзительнее предательства. Люди привыкли к тому, что предательство совершается очень часто. На каждом шагу. Предательство перестало быть чем-то аномально-плохим, всеми осуждаемым.

А я болею. Начитался книжек?

…Сейчас мы предаем Г. К. Огромная страна не может выручить из плена своего гражданина.

Почти шесть месяцев Гена в бандитской тюрьме. Для всех друзей, соотечественников – убитый, списанный со счетов…

Сам я впадаю в отчаяние, когда меня спрашивают: зачем лезу не в свои дела? А чьи это дела? Чьи, как не мои, не каждого, кто хоть чем-то может и хочет помочь? Сколько равнодушия кругом. Непробиваемая толстая броня. Судьба отдельного человека – ничто, она не имеет никакой цены.

Прости нас, Гена…

Возможно, в этой эмоциональной, несколько даже нервической записи и есть вся соль. Во всяком случае, сейчас, спустя много лет, я не откажусь ни от единого слова.

Да, сказано резко. Но что это было, как не предательство? Мы, друзья Гены, обивали пороги военных штабов, представительств разведки и контрразведки. Нас по этому поводу принимал маршал Соколов и генерал армии Ахромеев. Выслушивали, вызывали своих помощников, отдавали какие-то распоряжения, но в итоге их приказы, переходя сверху вниз и достигнув конкретных исполнителей, теряли всякую силу. Или же выяснялось, что такие приказы выполнить невозможно (некому, некогда…). Все заканчивалось ничем.

Да, наверное, я занимался не своим делом. Не мне, журналисту, надо было шастать с пистолетом по кишлакам, искать выходы на моджахедов и разрабатывать планы операций. Не мое это дело. Но ведь обнаружить тех, чье это дело, нам так и не удалось. Формально поисками пленных занимались, вроде бы, все службы, а на самом деле – ни одна из них.

С тех пор я не один раз бывал «за речкой», пытаясь найти хоть какие-нибудь следы Гены Кулаженко. Встречался с арестованными боевиками исламских партий. Расспрашивал сотрудников пакистанского посольства в Кабуле. Разговаривал с представителями Международного Красного Креста. В лучшем случае мне обещали что-нибудь узнать. И – ничего.

А годы летят…