Текст книги "Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны"

Автор книги: Владимир Снегирев

Соавторы: Давид Гай
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Слово «Панджшер» категорически запрещалось произносить кому бы то ни было, особенно по телефонам и рациям. На всех планах и документах оно заменялось словом «Бамиан» (название местности близ реки Горбанд). Короче говоря, секретность соблюдалась строжайшая, что в немалой степени обусловило успех операции.

К концу дня 15 мая первые части, совершив марш, сосредоточились в районе Чарикара. К этому времени на аэродром Баграм начали прибывать колонны десантируемых частей.

Силами частей 40-й армии и ВС ДРА были начаты боевые действия во исполнение замысла дезинформации: отвлекающие мощные удары авиации и артиллерии в направлении Бамиана, сосредоточение войск у входа в долину Горбанд, открытые переговоры по специально выделенным радиосетям. Как мы и предполагали, главари банд клюнули на нашу уловку и стали поспешно просить помощи у группировок мятежников, расположенных в близлежащих к Горбанду районах. Те двинулись на выручку.

Воспользовавшись обстановкой, в ночь на 16 мая наши разведчики захватили почти без боя все господствующие высоты у входа в долину Панджшер. А вечером того же дня, за 45–50 минут до наступления темноты, вся артиллерия повернула стволы на восток. В ночь на 17 мая были взяты очень важные для нас высоты на глубине до 10 километров от входа в долину.

Ночью 17-го, за два часа до рассвета, командиры довели задачу по ведению боевых действий в Панджшере до афганских войск. С 4 часов утра 17 мая началась крупномасштабная Панджшерская операция, явившаяся полной неожиданностью для мятежников.

…С несколькими офицерами – участниками операции – довелось беседовать авторам книги, и все они отмечают строгую логичность, стройность ее замысла, высокую дисциплину исполнения, а главное – тактические новинки. Вначале – мощнейший авиационный и артиллерийский огонь на максимально возможную глубину занимаемой противником территории, затем его уничтожение сухопутными войсками в долине, действующими углом вперед, по различным направлениям, и массовые десанты на пути отходящих и подтягивающихся группировок мятежников. Очень помог захват господствующих высот. В итоге оборона была разрезана, расчленена, что облегчило продвижение вперед.

В операции участвовали 104 советских вертолета и 26 самолетов, а также часть афганских машин. Были высажены 4200 десантников. В долине решительно действовали мотострелковые дивизии. При этом батальоны шли по горам, при поддержке артиллерии и вертолетов захватывали высоты, ущелья, тропы, выходящие к долине, и прикрывали продвижение передового полка, двигавшегося по долине на БМП и БТР. Отряд обеспечения движения под огнем расчищал дорогу, готовя ее для прохода техники. Темп продвижения был близок к тому, какой запланировали в штабе армии – 7–8 километров в сутки.

Не надо думать, что люди Ахмад Шаха не оказывали сопротивления. Оказывали, и еще какое! Оборона в горах Гиндукуша теперь была организована на уровне регулярной армии, а фанатичность мятежников, пожалуй, превосходила все то, с чем ранее сталкивались наши солдаты. Практически боролись две отменно обученные, технически оснащенные армии.

Наши десантники, закрепившись на отбитых высотах, основными силами вели бои на окраинах и в населенных пунктах, где застигнутые врасплох «духи» пытались вырваться из окружения, вступая даже в рукопашные бои. Едва темнело, как они отчаянно начинали штурмовать высоты, стремясь вернуть утраченное преимущество. Несколько сотен с диким устрашающим ревом то и дело бросались на наших ребят. Но десантники держались стойко, отражая «психические» атаки.

Все ли удавалось нашим и афганским войскам в ходе операции? Конечно, нет. Фронтальное наступление по отдельным направлениям подчас не приводило к успеху. «Духи» успевали отводить свои подразделения и огневые средства по ходам сообщения за скаты, а едва наши части переходили в атаку, отвечали сильнейшим огнем.

«Утюжка» артиллерией в горах себя не оправдала. «Духи» легко укрывались в складках местности. Кроме того, следовало экономить снаряды и мины, ибо подвоз их был крайне затруднен. Поэтому потребовалось большое число артиллерийских наблюдателей и корректировщиков со средствами связи.

Тактика и формы маневра постепенно менялись. Главным было захватить господствующие высоты. Это делали вертолетные десанты и так называемые отходящие отряды. Но они часто не достигали желаемого, то и дело утыкаясь в скалы и глубокие ущелья, которые не могли преодолеть. Приходилось возвращаться назад и искать обходы. Терялось дорогое время. Позарез требовались специальные альпинистские подразделения, а их не было.

Впервые десанты пролетали через перевалы на высоте до 5000 метров, впервые им подавались боеприпасы, вода, продовольствие на высоте до 3500 метров. Не все здесь было отлажено, грузы сбрасывались с 70—100 метров, часть их утрачивалась, емкости с водой разбивались.

Не нашли способа и быстрой доставки раненых с поля в госпитали. Спуск их с гор в долину отнимал много часов.

Разведданные, без которых нечего было и мечтать о выполнении операции, в определенной степени подтвердились, но далеко не все. Многое в обороне осталось невыявленным. Как самокритично признал тогдашний заместитель начальника разведки армии подполковник И. П. Иваненко, «…из-за отрывочных и часто противоречивых данных, а также их несвоевременного получения разведке армии не удалось выявить местоположение руководства бандформирований во главе с А. Шахом и обеспечить его захват».

Но эти и другие промахи и просчеты в конечном результате не повлияли на исход Панджшерской операции.

– В ходе операции мы уничтожили несколько тысяч мятежников, – итожит генерал-лейтенант Н. Г. Тер-Григорьянц, – многих пленили и отправили в Кабул. Наши потери оказались незначительными, вот только раненых, в основном в ноги, было достаточно много. Взяли огромные трофеи, особенно боеприпасы. Обнаружили у «духов» и зенитные средства «Стрела» советского производства. Какими-то неведомыми путями, через третьи страны, они оказались в руках мятежников. Склады Ахмад Шаха были забиты продовольствием, прежде всего пшеницей и сахаром. Раздали его жителям Панджшерской долины. Советский посол в Афганистане Ф. А. Табеев направил сюда специальную колонну с имуществом и едой для крестьян.

В этом районе шла добыча драгоценных и полудрагоценных камней. Захваченные у мятежников лазуриты я лично после окончания боевых действий отвез в Кабул и передал премьер-министру ДРА Кештманду. Он сердечно поблагодарил за возвращение народу Афганистана богатств, стоимость которых исчислялась миллионами долларов.

Операция закончилась, и встал вопрос, как выводить войска. Руководство контрреволюции бросило клич: отомстить советским воинам при их выходе из Панджшера. Часть уцелевших мятежников притаилась в пещерах, норах, трещинах скал и совершала внезапные нападения на наши подразделения. В долину спешили большие отряды ИОА из других районов. Это требовало повышенной бдительности и крайней осторожности. В общем, при выходе удалось избежать потерь.

В Панджшере остались войска афганской народной армии. Но долго продержаться они не смогли и покинули горы и долину.

Подобных крупномасштабных операций в Афганистане, в том числе и в Панджшере, было проведено несколько. Все они в чем-то походили одна на другую. И все-таки каждая операция имела свои особенности, зависевшие от ряда обстоятельств. Общим у них было одно: наш значительный перевес в людской силе и технике. Мы воевали количеством.

Отметим такие операции, как Ниджрабская (апрель 1983 года), одновременные боевые действия на обширной территории в провинциях Парван, Каписа, Кабул, Лагман (февраль – март 1984 года), разгром отрядов оппозиции, их баз и складов в провинциях Баглан, Каписа, Парван (октябрь 1985 года), уничтожение основного базового района и перевалочной базы ИПА Джавара («Волчья яма») в округе Хост (февраль – апрель 1986 года), боевые действия по деблокированию дороги Гардез – Хост и проводке в Хост автоколонны (ноябрь – декабрь 1987 года и январь 1988 года). В них участвовали многие тысячи солдат и офицеров плюс десятки танков, сотни БМП и БТР, орудий и минометов, вертолетов и самолетов. Соответственно масштабам были и потери.

Далеко не все операции достигали цели. В ходе боевых действий допускались серьезные просчеты, ошибки: война есть война. Так, операция 1984 года в четырех провинциях по существу оказалась неудачной. Тяжелые бои не дали возможности вытеснить противника на ледники и вечные снега, как задумывалось. К тому же в ходе эвакуации личного состава после завершения боевых действий были неоправданные потери. Последние вертолеты забирали людей под автоматным и пулеметным огнем противника, так как авиационного прикрытия не было.

В другой операции – по уничтожению базы международных торговцев наркотиками в Рабати-Джали, где в обмен за опиум отряды оппозиции снабжались оружием и учились владеть им, – произошло следующее. Рано утром цель была обозначена светящимися авиабомбами (САБами), хотя особой надобности в этом не имелось – пилоты советских самолетов СУ-17 хорошо знали, куда им класть бомбы. Тем не менее они отбомбились и уступили место вертолетам с десантом. И тут САБы сыграли злую шутку. Ветер отнес их на территорию Ирана, вертолетчики сориентировались на них и высадили десант неподалеку от кишлака на иранской земле.

Высадили и ушли на заправку. Заметив оплошность вертолетчиков, командиры подразделений повели десантников на восток. Только через пять часов они оказались в районе, откуда следовало начинать боевые действия.

Пришлось все начинать сначала… Но не в 7.30, как планировалось, а в 14.30 – из-за ошибки командира вертолетного полка. Многие торговцы наркотиками успели удрать через границу с запасами долларов. К тому же могли возникнуть международные осложнения. Как-никак нарушение границы нашими войсками налицо. А всего-то ветер отнес САБы…

Разумеется, не только и даже не столько в крупномасштабных операциях наши войска стремились достичь желаемых боевых результатов. Война по преимуществу шла партизанская, и в этой тактике противник весьма преуспел.

«Русские в Афганистане, как и американцы во Вьетнаме, по-видимому, поняли, что крупномасштабные рейды с применением пехоты и моторизованных частей для нанесения ударов по ускользающим партизанам не приносят особого успеха, а их результатом является большое число жертв среди военнослужащих, погибающих от мин и засад, – писала газета «Нью-Йорк тайме» 5 июня 1988 года. – Обе армии поняли, что больших успехов можно достичь путем тайного проникновения небольших разведывательных отрядов на территорию, оккупированную партизанами, для выслеживания мятежников и последующего нападения на них с применением вертолетов, доставляющих части к месту сражения».

«Смелый», он же «Лукавый»

В. Снегирев: Однажды в одном из богом забытых уголков Афганистана я столкнулся со своим старым приятелем Володей, офицером разведки Генштаба (ГРУ). Вечером он пригласил меня отужинать в компании с его ребятами. «Боевые хлопцы! – аттестовал их мой знакомый. – Вот увидишь. Только о работе – ни-ни. – Он приложил палец к губам. – Сам понимаешь…»

Его предупреждение не стало для меня неожиданным. «Буду молчать как рыба. А есЛи что-нибудь случайно узнаю, то ты меня на месте застрели…»

Компания подобралась веселая. Выпили водки, стали разговоры вести, спорить, шуметь. Кто-то гитару взял, запели. В разгар застолья вдруг тихо открывается дверь и в комнату, смущенно улыбаясь, бочком протискивается какой-то афганец. Вернее, это для меня он «какой-то», а вся честная компания встречает гостя, как лучшего друга, шумными возгласами и предложениями немедленно присоединиться к выпивке. Володя испытующе глядит на меня: дескать, можно ли доверить тебе большую тайну? Решившись, отчаянно машет рукой и шепчет мне прямо в ухо: «Знаешь, кто это? Наш самый лучший источник по прозвищу «Смелый». Очень ценный агент. Работает на местной фабрике, «духи» ему целиком доверяют».

Я с интересом принялся рассматривать этого «бойца невидимого фронта». Он мгновенно освоился, стал чувствовать себя почти как свой. Не ломаясь, выпил стакан водки (хотя был рамазан, когда употребление всякого питья – а уж спиртного тем более – до захода солнца считалось страшным грехом). Лихо закусил куском колбасы. По-моему, только одно его продолжало смущать: присутствие незнакомого человека, то есть меня. Однако Володя успокоил: «Это свой. Все в порядке».

Прошло несколько дней. Судьба репортера (а был я тогда весьма подвижен, мотался без остановки, как заведенный) свела меня вечером с другой компанией: теперь «посидеть» затащили к себе ребята из «Каскада» [7]7
  «Каскад» – так назывались отряды, сформированные из офицеров разведки КГБ, выполнявшие разведывательно-диверсионные функции.


[Закрыть]. Это тоже были лихие хлопцы. Сплошь молодые, горячие, мечтавшие о больших делах. Работа у большинства из них была связана с повседневным риском: явочные встречи с агентурой, вербовка новых «источников», участие в боевых операциях по реализации добытых данных. Нервная, словом, служба. Но зато и отдыхали они на полную катушку – пили так, как ни до, ни после этого я больше нигде не видел. Это называлось «снять стресс». Гулять с этими ребятами не каждому было под силу.

Так вот, в разгар вечера новые друзья, узнав, что я собираю материал для очерка о местных главарях вооруженной оппозиции, хлопнули меня свойски по спине и сказали: «Считай, что тебе повезло. Мы тебя завтра с одним человеком сведем – он лично знаком со всеми местными «духами». «Кто такой?» – наивно поинтересовался я. «Не задавай лишних вопросов. Одно тебе скажем: это наш лучший источник, его агентурное имя «Лукавый».

Каково же было мое удивление, когда на следующий день на вилле, использовавшейся для тайных встреч с агентурой, мне представили афганца, с которым два дня назад я познакомился за столом у Володи. Только там он был «Смелый», а тут – «Лукавый».

При виде меня афганец слегка побледнел, но, в общем-то, оправдывая оба свои прозвища, успешно исполнил роль человека, совершенно незнакомого советскому журналисту. Я тоже постарался сыграть свою игру до конца. «Познакомились». Поговорили о местных бандах и об их главарях (причем мне показалось, что он не так уж много обо всем этом знал либо скрытничал), мило попрощались… Больше я никогда его не видел.

Случай, типичный для практики первых лет войны, когда ведомственная разобщенность отрицательно сказывалась и на разведке. Когда независимо друг от друга за однГими и теми же секретами охотились «рыцари плаща и кинжала» из ГРУ и КГБ. И это еще не все, ибо рядом с отрядами «Каскад» существовали отряды «Кобальт», созданные с аналогичными функциями на базе офицеров МВД. Но и это еще не все, поскольку наряду с такой «полевой» разведкой продолжала существовать обычная резидентура под крышей посольства – со своей сетью «источников».

Невелика беда в том, что «Смелый» (он же «Лукавый») присосался сразу к двум, а может, и к трем «кормушкам», получая за одну и ту же информацию двойное и тройное вознаграждение. Куда хуже другое: очень часто грош цена была информации, поставляемой подобными «шпионами». А из-за этого гибли наши люди, неудачами заканчивались боевые операции, рейды и засады. Об одном из таких рейдов рассказывает запись в моем дневнике. Вот она.

В мотострелковой бригаде под Джелалабадом я познакомился с начальником разведки Сашей Белогорцевым и командиром разведроты Виктором Гапоненком. Застал их в тот момент, когда они разрабатывали операцию по захвату крупного вооруженного отряда. Разведданные принес их агент по имени Назир из уезда Сурхруд – худощавый, изможденный афганец в светло-кремовой пуштунской одежде. По его словам, в кишлаке Балабаг устроен склад оружия, а по ночам там останавливается группа численностью до ста человек. Разведчики сразу загорелись: будем брать.

План операции в общих чертах был таков. Ночью развед-рота, усиленная двумя танками, а также группой афганских партактивистов (15 человек) выдвигается по руслу полувысохшей реки на рубеж близ Балабага. Здесь надо быть не позднее 5 часов 30 минут. В это время с аэродрома поднимается пара боевых вертолетов, группа выходит с ней на связь и наводит ее на кишлак. «Вертушки» блокируют Балабаг, не позволяя никому покинуть его, а разведрота в это время форсированным маршем, уже не скрываясь, выходит к кишлаку, окружает его и… «Сверли дырку под орден», – весело заключил Белогорцев, хлопнув рукой по карте.

Белорус Гапоненок – по-деревенски основательный, неторопливый, дотошный – все расспрашивал меня про другие страны, про журналистскую профессию, встречи с разными людьми… Скромный и даже робкий в общении, он при знакомстве краснел, будто девушка. И еще штрих: недавно был представлен к званию Героя Советского Союза. Старший лейтенант Белогорцев тоже имел боевые награды.

Вошли они в Афганистан в числе первых и, как говорится, собственной кровью оплачивают науку воевать.

Белогорцев под большим секретом сообщил, что в кишлаке Балабаг по агентурным данным находятся американские военные советники. «Понимаете, что это значит?» «Понимаю», – с готовностью кивнул я, в разных местах слышавший о том, что за захват иностранного советника на территории Афганистана командованием обещаны самые высокие награды.

То ли ребята показались уж очень симпатичными, то ли «клюнул» на иностранных советников, но неожиданно даже для самого себя я попросился в рейд.

Добряк Гапоненок пожал плечами и сказал: «Ладно». А Белогорцев задумался: «Гражданский человек – в бою? А если с вами что случится? Нет, я без комбрига не могу»… Пошли к командиру бригады, им был полковник Оздоев – темпераментный и решительный кавказец, который, едва услышав о моей просьбе, тут же вытащил откуда-то из-под стола автомат и протянул его со словами: «Правильно! Как журналист напишет про бой, если он пороха не нюхал!»

Сказать по правде, ни до, ни после этого я таких командиров в Афганистане не встречал. С Оздоевым мы впоследствии подружились.

К автомату мне вручили еще зеленый комбинезон и стоптанные кеды, которые разведчики предпочитают всем другим видам обуви. «Вообще-то еще положен бронежилет, – заметил Белогорцев, – но они у нас такие тяжелые…»

Часов около трех ночи, стремительно промчавшись через город, наша колонна свернула с шоссе прямо в реку. Не только из-за соображений скрытности, но еще и потому, что дорога – так называемая старая кабульская – была сплошь заминированной. По этой же причине ехали мы не под броней, а на броне: больше шансов уцелеть при подрыве.

Шли с некоторым опережением графика: танк с тралом впереди, затем второй танк, а далее след в след боевые машины пехоты. Я сидел на первой рядом с Гапоненком.

Светало. Вода в реке кончилась, ехали теперь по сухому руслу, усеянному крупными камнями. Было очень пыльно и дымно. Из-за гор нереально быстро, точно в кино, выплывал малиновый диск солнца.

Около пяти часов утра мы были на исходном рубеже. Встали. Через некоторое время услышали шум приближающихся «вертушек», и Гапоненок вышел с ними на связь.

Однако он быстро понял, что толку от вертолетов сегодня будет мало: они продолжали кружить хороводом на большой высоте, еле-еле заметные в рассветном небе. «Новенькие, – досадливо сплюнул Виктор, – необстрелянные. Боятся». Мне тоже показалось, что летчики плохо понимают свою задачу. Но ясно было, что и в кишлаке увидели «вертушки». Надо было немедленно действовать. Гапоненок спрятал рацию для связи с «небом» и отдал приказ.

Вот когда началась настоящая езда! Боевые машины, обогнав танки, рванулись по направлению к Балабагу – сначала по реке, потом по каким-то канавистым пустырям, заброшенным полям, перепрыгивали через арыки, подминали под себя кусты. Мы ехали быстро, но надо было еще быстрее: они могли уйти, увидев в небе вертолеты, услышав издалека рев наших моторов.

– Назир, куда ехать? – кричал Виктор.

Наводчик неопределенно и неуверенно махал рукой: туда…

– Назир, а теперь куда?

Опять тот же жест.

На одном отчаянии мы проскочили несколько широких рвов, проткнули глиняный забор, покрутились на месте, сунулись через глубокую канаву и… «разулись». Слетела гусеница.

Я, откровенно сказать, обрадовался такому исходу. Бешеная езда на броне казалась невыносимой, избитое тело ныло, глаза резало от пыли, лицо было исхлестано ветками.

Подтянулись остальные машины. Люди спешились. Оставив механиков ремонтировать трак, а с ними – прикрытие, дальше мы отправились бегом – по полям, по тропкам. Где-то в стороне прозвучали робкие выстрелы, но кто стрелял и в кого… Влетев r кишлак, мы опять, услышали смутные выстрелы, однако очень быстро все смолкло.

Разделившись на две группы, ведомые Назиром и еще одним афганцем из местных, вошли в лабиринты глиняных улиц.

Была джума, пятница, выходной день. Крестьяне праздно сидели семействами на крышах домов, пили чай. По улицам носились оравы детей. На сельской площади на корточках примостились в тенечке старики.

Наверное, не только я почувствовал, что мы здесь лишние. Если бы в кишлаке действительно находились вооруженные люди, крестьян с улиц и крыш при нашем появлении вымело бы мгновенно. Кому охота попасть в перестрелку?

Да, мы были здесь чужими. Эти люди не нуждались в нашей защите, не звали нас, мы без спроса вторглись в их непонятный, хрупкий мир. Я шел и молил бога, чтобы тут не оказалось моджахедов, чтобы тут не оказалось американцев, чтобы тут вообще не оказалось никого и ничего, способного спровоцировать стрельбу. Один случайный выстрел, неважно чей, наш или с «той» стороны, – и кишлаку этому хана, на него обрушится шквал огня – из автоматов, пушек, вертолетов…

Никто из наших не произносил ни слова, только командир изредка тихим голосом отдавал приказы. Бледные, напряженные лица солдат выдавали их волнение.

Эти ребята не были трусами, нет, не были. Но оказавшись далеко от своих казарм, далеко от спасительной брони, в чреве чужого, непонятного, враждебного мира, они испытывали вполне объяснимый, вполне оправданный страх. Они были молодыми. Совсем мальчишками. И им очень хотелось жить. А смерть затаилась рядом, шла по пятам, высматривала, кого бы прибрать первым. И чтобы выжить – я видел, чувствовал это, – они могли, обезумев, ослепнув от страха, сию секунду нажать на спусковые крючки своих автоматов и побить, покосить, уничтожить все живое вокруг.

Так, случалось, спасались от страха в этих чужих кишлаках.

В какой-то момент они уже почти перешли ту грань, за которой бы началась бойня. Наша цепочка перебегала через кукурузное поле. Слева среди высоких стеблей показалось что-то черное, солдат впереди меня, коротко выругавшись, тут же вскинул к плечу автомат и дал длинную очередь, я увидел, что и другие немедля собираются разрядить свое оружие в ту же сторону, но Гапоненок властным окриком: «Отставить! Корова…» остановил их.

К счастью, корова оказалась единственной жертвой в ходе этого рейда.

Спустя час, Гапоненок, убедившись, что чужих здесь нет, отдал приказ возвращаться к машинам.

Без приключений мы сели на броню и тем же самым путем отправились назад. Однако теперь Виктор выглядел куда более озабоченным, чем утром.

– Что случилось?

– Плохо дело, – ответил он. – Вот увидите, караулят нас на обратном пути.

А мне-то казалось, самое страшное уже позади. Однако прошло полчаса, и я получил возможность убедиться в том, что у командира разведроты прекрасная интуиция. Сначала за ревом моторов я услышал какой-то несерьезный, еле уловимый треск. Гапоненок встрепенулся и вроде даже обрадовался.

– Я же говорил! Ну, теперь повоюем. Все за броню!

Мы нырнули внутрь. Я свой люк закрыть не сумел – в спешке не научили, как это делается. Машины свернули влево. Помчались прямо на выстрелы и вскоре на полном ходу влетели на открытую поляну между невысоким лысым холмом, двумя глиняными крепостями и посадками кукурузы.

Что происходило дальше, я, честно сказать, толком не понял: в сознании осталась какая-то чудовищная каша из беспорядочной стрельбы, дикого метания по полю, ошалелых криков, разрывов гранат, запаха гари и пороха.

Высунувшись по пояс из своего люка, я увидел бегущего перед машиной человека в чалме с автоматом в руках. По нему дали очередь, и человек упал. Пули ударялись о броню и проносились над головами подобно свинцовому ветру. Я опять провалился внутрь, машина резко дернулась вперед, и снова заработал башенный пулемет – методичный твердый стук и звяканье стреляных гильз.

Человек, упавший рядом с нашей машиной, был ранен и уполз в сторону. Мы остановились. Гапоненок приказал солдату спрыгнуть вниз и поискать раненого в траве. Солдат отрицательно замотал головой: страшно. Кругом действительно царил кромешный ад: стреляли с разных сторон, все трещало, рвалось, дымилось. Виктор закричал, тряхнул своим автоматом. Парень с явной неохотой стал исполнять приказание. Остальные прикрывали его автоматным огнем.

Раненый, оказалось, лежал в трех метрах от нас. Солдат едва не наступил на него, сильно испугался, увидев, что он жив, и от испуга всадил в него весь рожок. Это тоже не забыть никогда: он стоял над телом, автомат судорожно плясал и бился в его руках, а Гапоненок орал: «Ты чего? Давай обратно. Ты что там делаешь?» «Он живой! Живой!» – кричал в ответ солдат и все стрелял и стрелял – до тех пор, пока в рожке не кончились патроны. Потом забрал у убитого автомат Калашникова китайского производства, с трехгранным штыком, документы и белый-белый вернулся на броню.

Больше, как ни старались, мы никого обнаружить не могли, хотя с разных сторон нас поливали из автоматов и гранатометов. В глинобитную крепость пошли афганские партактивисты, оттуда послышались взрывы гранат, но очень скоро активисты вернулись: «Там никого нет». Это напоминало чертовщину. Было такое ощущение, что нас заманили, что где-то рядом приготовлена главная ловушка.

И тогда Гапоненок отдал приказ отходить. Колонна снова мчалась руслом высохшей реки, слева нас продолжали густо обстреливать, и с металлическим стуком огрызался наш пулемет.

Внутри было очень тесно, я все время бился головой и плечами о разные выступы и поэтому порывался выкарабкаться наверх, на броню, но там шел настоящий дождь из пуль. Пот ручейками тек по лицу и рукам, оставляя на грязной коже русла-следы.

Вдруг слева прогремели три взрыва, запахло порохом и горелым железом.

Когда засада осталась позади, мы остановились. К нашей машине сбежалась вся рота. Один каток у нас был пробит насквозь – сталь рваными краями топорщилась в разные стороны. В борту виднелась глубокая вмятина. Оказывается, по нашей машине был произведен залп из гранатометов: одна граната разнесла каток, другая – ударила вскользь, рикошетом, ее кумулятивный заряд отчего-то не сработал, третья разорвалась в метре от машины. Не хочется думать, что бы случилось, попади хотя бы одна из них точно в корпус…

Трудно сказать, что это было. То ли агент-двойник с умыслом завел нас в ловушку, то ли мы оказались жертвами неблагоприятного стечения обстоятельств. Но факт остается фактом: только чудом нашей бронированной группе удалось избежать полного разгрома.

Правда, есть и еще одна версия случившегося, но, откровенно говоря, я не особенно склонен верить ей: уж больно красиво все в ней сходится. А суть вот в чем.

Спустя некоторое время в Кабуле состоялась пресс-конференция с человеком по имени Фулад Алмос, бывшим шофером X. Гульбеддина – руководителя самой могущественной оппозиционной партии (ИПА). Этот парень добровольно перебежал на нашу сторону и теперь охотно рассказывал, какой нехороший человек его бывший шеф.

После пресс-конференции я обратился к хадовцам с просьбой устроить мне отдельную встречу с Фуладом Алмосом. Хотелось подробнее поговорить с ним о самом популярном лидере вооруженной оппозиции, о его партии и ее реальных возможностях. Мы встретились. Обстоятельно поговорили. В конце беседы, уже так, почти на всякий случай, я спросил бывшего душмана: не доводилось ли ему видеть на территории Афганистана американцев? «Ну, как же! – встрепенулся мой собеседник. – В сентябре я лично сопровождал группу американцев из Пешавара в провинцию Нангархар». «А какого числа, не помните?» Он назвал дату – естественно, по афганскому календарю, я в уме стал переводить на наш – вроде бы сходилось. «Уезд Балабаг?» – спросил я, боясь услышать отрицательный ответ. Он удивленно уставился на меня: «Да». – «Кишлак Сурхруд?» – «Но откуда вам это известно? Мы там по просьбе этих американцев устроили засаду на русскую колонну…»

Вот так. А теперь – самое главное. Знаете, кто, по словам шофера, были американцы? Журналисты из какой-то телевизионной компании, которым позарез требовалось снять эпизод о разгроме моджахедами советской колонны.

Неужели такое и вправду было возможно? Я охотился за американцами, а они, выходит, мечтали заполучить мой скальп? Похожий сюжет не придумает ни один сценарист.

Один из бывших офицеров-«каскадовцев», с которым мы встречались, собирая материалы для этой книги, утверждал: большинство агентов были «двойниками», то есть работали и на наши службы, и на моджахедов.

– Эти люди, как правило, доверия не внушали, – сказал он. – Мы получали их от хадовцев, которым принадлежала инициатива в вербовке. На встречу с агентом шли вместе с переводчиком и хадовским оперативником.

При первых свиданиях обычно обучали источника правилам сбора информации, элементарным навыкам конспирации. Потом старались назначать встречи так, чтобы хадовца при этом не было. Просили агента приводить с собой кого-нибудь еще. Так, моя сеть к концу командировки состояла из двух крестьян, дуканщика, трех активных моджахедов, учителя, офицера и нескольких работников ХАД, которых мы также вербовали, чтобы узнать, что творится внутри этого ведомства.

За приносимую информацию выплачивали вознаграждение от 500 до 5000 афгани – в зависимости от цейности полученных сведений.

Кроме сбора информации, в нашу задачу входило создание так называемых «лжебанд», натравливание отрядов друг на друга, распространение среди моджахедов дезинформации…

Ежедневно в полдень генерал – старший военный советник по зоне – собирал руководителей всех разведслужб, и каждый докладывал свои данные. На основании этого решали, по каким целям наносить бомбо-штурмовые удары, где проводить войсковые операции, устраивать засады. Афганцев на эти совещания за редким исключением не приглашали, боясь утечки информации. И надо сказать, для этих опасений были самые серьезные основания.

Разведка у моджахедов была поставлена очень хорошо – об этом говорит, к примеру, следующий факт. Крупный командир боевых формирований на северо-востоке страны Ахмад Шах Масуд заранее узнавал обо всех (!) операциях, замышлявшихся против него.