Текст книги "Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны"

Автор книги: Владимир Снегирев

Соавторы: Давид Гай
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Линдсей вспоминал, как его и Джеффа специально разбудили члены отряда ИПА («Исламской партии Афганистана»), чтобы показать людей с отрезанными головами, ногами, руками. А в Кандагаре они видели реальную «работу» борцов за веру. Они закопали в землю десять убитых советских солдат, оставив торчащими из земли ноги…

Д. Гай: Почему мы так детально останавливаемся на свидетельствах наших зарубежных коллег? Думается, ответ ясен. Десятилетие наш читатель кормился с одного стола, где готовились блюда официальной советской пропаганды. Об Афганистане было положено знать лишь ту «правду», которую, исходя из своих интересов, скупо отцеживали «кураторы» в ЦК, КГБ и Генштабе. Для освещения афганских событий нашим журналистам выделили только две краски: светлую – описывать подвиги революционеров и черную – изображать преступления душманов. Да и цензура проявляла сверхбдительность…

В. Снегирев: К стыду своему и я, пока не разобрался в ситуации, «работал на контрасте»: белое – черное, друзья– враги, революция – контрреволюция. Сейчас горько об этом вспоминать.

А может, думать не хотел? Вопросов трудных задавать себе боялся? Ведь так жить было удобнее, а? Да нет, пожалуй… Очень прочно было «зацементировано» сознание, долгим оказался путь из плена догм к прозрению.

Путешествие Данзигера

В марте 1989 года, после выхода из Афганистана наших войск, один из авторов этой книги познакомился в Кабуле с весьма колоритным человеком. Представила его журналистка из Би-би-си Лиз Дуссет, отрекомендовала как самую необыкновенную личность из всех известных. Корреспонденту («фриланс») журнала «Мидл ист» Нику Данзигеру было чуть больше тридцати. В отличие от всех остальных западных коллег он жил не в роскошном отеле Интерконтиненталь, а в ободранном, холодном номере старой гостиницы Кабул и не ездил по городу, как они, в арендованных такси, а ходил только пешком. Одиссея его в двух словах такова.

Англичанин Ник Данзигер в середине 80-х совершил, можно сказать, беспримерное пешее путешествие через Сирию, Ирак, Иран, Афганистан, Пакистан и Китай. Без единой визы он миновал пять границ, прошел по обширной территории, объятой войной. Его могли казнить в Иране и в Афганистане, бросить за решетку в любой другой стране. Он написал книгу «Путешествие Данзигера», которая заняла четвертое место в списке бестселлеров на книжном рынке Англии.

Разумеется, нас более всего интересовал афганский этап путешествия Ника. Казалось невероятным, как это он один, без охраны и провожатых, смог пройти по дорогам и тропам страны, где за чужестранцами велась самая настоящая охота – с использованием спецслужб, вертолетов, собак и прочего.

Из рассказа Данзигера следовало, что маршрут по Афганистану занял у него два месяца и проходил по провинциям Герат, Гур, Гильменд, Кандагар. Три недели он провел с моджахедами Турана Исмаила в западной части древнего Герата – как раз в то время, когда город подвергался ожесточенным бомбардировкам с МиГов и вертолетов.

– Как моджахеды к тебе относились?

– Вначале настороженно, затем, познакомившись поближе, дружески. Они ненавидят советских, однако следом идут американцы – их они ненавидят тоже.

– Встречались ли тебе на пути наши военные?

– Видел их только издалека. А вот высокопоставленного офицера правительственных войск наблюдал в двух шагах. Он пришел к Исмаил-хану с ценной информацией о том, как лучше устроить засаду на советских. Это был завербованный агент Исмаила.

– Ник, верил ли ты, что все для тебя закончится благополучно?

– Откровенно говоря, в Герате под бомбежками не раз прощался с жизнью. Из глубины Афганистана отправил письмо родным в Великобританию, и оно дошло до адресата. Непостижимо!

– Что главное вынес ты из этого путешествия?

– Я увидел, что от войны более всего страдают обычные мирные жители.

– А скажи, Ник, что ты думаешь об афганцах?

– Они очень открытые. Очень гордые. И очень свободолюбивые. Никто и никогда не должен советовать афганцам, что им надо делать, как поступать.

Ник Данзигер в знак знакомства подарил свою книгу. С ее фрагментами мы хотим ознакомить наших читателей.

Итак, взгляд на необъявленную войну со стороны моджахедов.

«…Первые бледные проблески утреннего света застали моих спутников за молитвой. Эта деревня отличалась от предыдущей, так как была сильно повреждена и явно подвергалась повторным атакам. Дома превратились в груду камней, под которыми, возможно, были погребены их обитатели, а сады были полны камней. Лишь несколько стен оставались целыми, и помещения были открыты для пыли, ползущей с долин.

Женщины здесь не надевали темные чадры, как в Иране. Вместо этого они носили разновидность клетчатого шерстяного покрывала, которым, как вуалью, закрывали лица. Дети играли в оросительных каналах, превращенных войной в болота, полные грязи. Однако, казалось, мало кто находился в подавленном состоянии духа.

…Мы продвигались от одной деревни к другой. На окраине каждой ожидали приветствий старейшин. Без благословения старейшин мы не могли войти ни в одну деревню…

Помню, один из моджахедов озабоченно взглянул на меня, когда я был им представлен, а другие переминались с ноги на ногу с выражением недоверия на обветренных лицах и спрашивали: «Би-би-си, Лондон?» Это звучало как если бы они произносили магическое заклинание. Я сказал им, что я действительно из Лондона, оставив открытым вопрос, представляю ли Би-би-си.

Мы старались передвигаться как можно быстрее, чтобы уменьшить риск нападения, ибо пересекали наиболее открытый участок. Только один из нас имел «Калашников», который прятал. Кто-то указал на отдаленный дом: «Это русский пост».

…Я замечал мало домов, оставшихся непокрытыми шрамами войны, а в одном месте увидел нетронутые бункеры цементной фабрики, очевидно, не взорванные из страха ответного удара. Выяснилось, что примерно так оно и было. Расплата по принципу «око за око, зуб за зуб» иногда предотвращала бои. Если афганские повстанцы оставят целой эту фабрику, тогда русские пощадят соседнюю деревню. Таким был здесь счет.

…Мое путешествие казалось бесконечным, и, несмотря на облегчение, приносимое водой и деревьями, дающими тень, я впал в уныние при виде дороги, уходящей вперед. Мне, однако, достаточно повезло: я был подобран сначала разновидностью местного такси – весело украшенной повозкой, запряженной лошадьми, а потом мотовелосипедом.

Во время поездки на мотовелосипеде я стал свидетелем, как МиГи совершили нападение средь бела дня. Их целью стало маленькое неприметное селение.

Шесть самолетов, подобно смертоносным иглам, внезапно спустились с ясного голубого неба. Они следовали, как я определил, стандартной схеме атаки… Падение бомб сопровождалось огромными столбами дыма и пыли, поднимающимися по спирали до самого неба. Я смотрел на происходящее со страхом и возбуждением, так как впервые видел такую акцию, если жестокую безнаказанную атаку можно было назвать акцией. Повстанцы не имели возможности отплатить врагу, а русские, похоже, зная это, действовали не слишком торопливо. Реактивные самолеты атаковали парами, сбрасывая бомбы и совершая заход по кругу, чтобы пристроиться в конец «очереди» для повторной бомбежки. Я сначала не понял этого маневра, но когда до меня дошло, то возблагодарил Господа, что не последовал первому инстинкту немедленно бежать на помощь раненым.

Атака была столь внезапной, что я даже не обратил внимания на два вертолета, которые сопровождали реактивные самолеты. Они парили параллельно друг другу, как бы размечая зону бомбежки.

…В отличие от остальных я оставался пригвожденным к месту еще долго после того, как самолеты и вертолеты улетели. Теперь я понимал, что значит находиться в военной зоне. Смерть была здесь обычной вещью. Наверное, поэтому МиГи оказали мало воздействия на жителей. Мужчины в тюрбанах продолжали идти со своими осликами, нагруженными продуктами, сновали велосипедисты, работающие в полях крестьяне едва удосужились взглянуть вверх. Даже животные, казалось, не обратили внимания на бомбежку.

Отсюда и до самого Герата война вошла в мое сознание во всей своей полноте.

Заваленная обломками дорога была рябой от воронок из-под бомб… Я спрашивал себя: как будет выглядеть древний Герат? Я видел фотографию города с возвышающейся над ним мечетью, но понимал: тот, каким он стал сейчас, будет иметь мало сходства с тем, каким он был до нашествия.

Западная часть города была и впрямь разорена. Это выглядело намного страшнее, чем на некоторых картинах, виденных мною в галереях Дрездена или Лондона. Великий Герат, который простоял 2500 лет и был свидетелем походов Александра Македонского, Чингиз-хана и Тамерлана, превращался в груду развалин. Объятый ужасом, я смотрел на разрушения. Перекошенные деревянные балки выступали из-под обвалившихся стен подобно рукам, протянутым с мольбой. В стены были вмурованы все еще не разорвавшиеся ракеты, взрыватели которых ясно различались в хвостовых частях. Везде валялся мусор войны. Бомбежка здесь была более чем интенсивной. В некоторых местах виднелись глубокие воронки, в них натекла вода.

Герату был нанесен исключительно большой урон. Но моджахеды продолжали жить в развалинах зданий, за разбитыми дверными проемами, в глубине уничтоженных садов. Их комнаты были пустыми, за исключением нескольких подушек на полу, «Калашниковых» и сумок с амуницией, висевших на изуродованных стенах. Их оружие было украшено веселыми разноцветными рисунками и обращениями к Богу. Многие моджахеды для удачи и защиты имели маленькие цепочки, прикрепляемые к автоматным стволам или небольшую треугольную сумочку со свитком Корана внутри. Эти сумочки так же надевались на шею или на руку повыше локтя подобно подвязке.

…Военные операции моджахедов проводились ночью; в течение дня они обычно отдыхали, держа ухо востро в ожидании отчетливого прерывистого звука винтовых лопастей. При гуле приближающихся вертолетов все приходили в движение: каждый хватал свое оружие и выбегал наружу, под прикрытие высыхающего, обрамленного деревьями оросительного канала. Я выбегал вместе с ними, отчаянно пытаясь завязать шнурки ботинок, но это отнимало так много времени, что я бросал ботинки, предпочитая им скользящие сандалии моих спутников.

Когда атака начиналась – а появление вертолетов почти всегда предвещало приближение МиГов, – мы обычно распластывались вдоль канала. Я старался сделаться как можно меньше, съеживался, забирался под деревья, дабы обеспечить себе максимальную безопасность. Ничто не наводило на меня такой ужас, как эти атаки: шум двигателей и резкий свист от падения бомб, казалось, изолируют вас от всего мира, оглушая и ослеп-ля я, и вы уже больше ничего не осознаете, кроме сверкания, грохота и пронзительного, дикого визга реактивных самолетов. Были мгновения в этом начинающемся аду, когда я молил Бога: если удар придется по мне, то чтобы умереть сразу. Но я страстно хотел выжить – ибо умереть значило бы исчезнуть без следа. И вот так с надеждой припадал я к земле, пока не растворялись последние звуки падения бомб и не наступала тишина.

Каждый раз, когда атака кончалась, мы приветствовали друг друга с облегчением – вначале осторожно, а потом радостно, прыгая и махая кулаками, как если бы мы забивали эффектные голы. Однако мое облегчение от того, что я выжил, омрачалось тем, что каждый день два или три моджахеда» которых я знал и которые давали мне приют в Герате, погибали, заплатив цену мучеников.

Случались дни столь интенсивных бомбардировок, что невозможно было расслабиться. Улетали самолеты, и начинала бить артиллерия… И так продолжалось целыми днями. Наиболее опасным было время молитв и время еды, когда на «той» стороне знали, что мы собираемся вместе. Было трудно отстреливаться, поскольку к тяжелым китайским минометам – единственному виду артиллерии, имевшемуся в распоряжении моджахедов, часто не хватало боеприпасов. Была очевидной и неумелость афганских партизан перед лицом современной военной технологии.

…Радость их была безмерной, когда на одной из мин подорвался русский танк. Моджахеды помимо «Калашниковых» имеют гранатометы, используемые против танков и бронетранспортеров. Наша группа располагала также двумя запускаемыми с плеча ракетами «земля – воздух», и моджахеды радостно вспоминали, как однажды сбили ненавистный вертолет. Они могли бы сбить и больше, но их вторая ракета не запустилась из-за севшей батареи. Неудача, которая не произошла бы, будь афганцы лучше обучены пользоваться техникой.

«Откуда берется все ваше вооружение?» – спросил я у одного из командиров. «Большей частью – из Китая или мы захватываем его у русских, – сообщил мне он. – Ракеты нам дали американцы, которые купили их у египтян».

…Нигде так не очевидны тяготы быта повстанцев, как в их полевых госпиталях. Я посещал такие госпитали в Герате, где не было водопровода и воду брали из канав. Кровати не имели белья. В одном госпитале я упал в обморок. Было удушливо жарко, в комнате отсутствовала вентиляция, стоял смрад. Я наблюдал, как доктор снимает повязку с гноящейся раны, чтобы прочистить ее, и вдруг потерял сознание. Очнулся, окруженный медперсоналом. Я сказал себе, что не упал бы в обморок, не будь такой жары, но, честно говоря, это больше имело отношение к виду ран. У одного человека, например, рот был оторван шрапнелью.

Антисанитария – не последняя из проблем, которая стоит перед полевыми госпиталями. Как только правительственные войска узнают об их местонахождении, госпитали становятся их целями. Так, во время налета звук двух МиГов заставил нас буквально выползать из госпиталя, который каждые 4–5 недель переносился на другое место. Я не могу понять, что заставляет русских бомбить госпитали. Думаю, это потому, что врачи и санитары время от времени носят оружие.

К западу от Герата бомбежка пощадила мало деревень. В одной деревне, где жило пятьсот семей, осталось теперь только 20 человек. В другой – всего 3 старика. Остальное население или убито, или бежало в Иран. Я, признаться, не поверил, когда мне рассказали историю про деревенских жителей, заживо сожженных после того, как они нашли убежище в подземном канале (кяризе). Теперь я воочию видел, сколь легко совершалась подобная жестокость.

…Исмаил-хан, командовавший партизанами в провинции Герат, произвел на меня глубокое впечатление. Сдержанный мужчина лет сорока – думающие глаза, печальное лицо в обрамлении большой черной бороды. Он выполнял свои обязанности с настоящим профессионализмом…

Голос его был мягким, нежным, но непреклонным, решительным, и я ни разу не слышал, чтобы он повысил его. Его движения были под стать его речи: рассчитанные, неторопливые. Он хорошо говорил по-английски, ясно и обдуманно. Это человек, олицетворяющий собой партизанское движение, глубоко религиозный и страстно любящий свою страну.

Путешествовал Исмаил-хан в джипе, другой джип сопровождал его в качестве эскорта, оба автомобиля были заполнены моджахедами, вооруженными до зубов. Исмаил-хан – один из первых в правительственном списке разыскиваемых, он должен постоянно быть начеку.

Исмаил-хан не знал отдыха. Он работал с рассвета до сумерек. Лично отвечал на письма, которые приносили в любое время суток. В них его спрашивали совета, предлагали поддержку, сообщали о жестокостях. В одном таком письме рассказывалось о трех русских солдатах, пытавшихся изнасиловать двух женщин в деревне. Двое были заколоты жителями, но третий в свою очередь застрелил их. Эта история повергла меня в сомнение, ибо я обдумывал возможность в целях безопасности путешествовать переодетым в женщину. Теперь я понял, что должен буду отказаться от этого плана.

…Гератские торговцы действовали как посредники правительственных солдат, желавших переметнуться к моджахедам. Такие перебежчики подвергались тщательной проверке, потому что некоторые из них оказывались на содержании у ХАД – службы афганской государственной безопасности. Помню, как однажды ранним утром 14-летний мальчик пришел предлагать свои услуги. Его удостоверение личности было проверено, у него имелось рекомендательное письмо от родственника, знакомого командиру моджахедов. Все казалось правдоподобным, но после трех часов допроса в «легенде» мальчика начали обозначаться слабые места. Не теряя самообладания, он поведал об истинной цели своей миссии. Мальчик был завербован ХАД, чтобы ликвидировать командира и отравить пищу. Будучи разоблаченным, он с нескрываемым удовольствием продемонстрировал свое мастерство, которому был блестяще обучен. Моджахеды засекли время, за которое он разобрал и снова собрал «Калашников», и аплодировали ему.

Мальчик рассказал, что ему платили 10 тысяч афгани в месяц. Его раскаяние казалось мне результатом страха. Он оказал услугу импровизированному суду, выдав двух взрослых коллаборационистов, и так как был юным, то не был казнен. Его заставили изучать Коран. Это выглядело чрезвычайно гуманным, если учесть, что порученное ему задание он непременно выполнил бы, если бы не был раскрыт. Два коллаборациониста были казнены.

…Меня заботила мысль о том, чтобы принять непосредственное участие в деятельности моджахедов, нежели просто быть их гостем, и я предложил свою помощь. Но даже когда я пытался лишь налить чай, они выхватывали у меня котелок и просили сесть… В конце концов я стал настаивать, приводя им свои доводы. «Ты неверующий», – объяснили они.

Я чувствовал себя ребенком, которому другие дети заявили, что он не может с ними играть. Неверующий – следовательно нечистый. Это больно ранило, ведь я льстил себя тем, что они полностью приняли меня. Теперь я понял: существует барьер между нами, который будет всегда, пока я не обращусь в ислам.

…Все известные наркотики запрещены исламом, но моджахеды делают их запасы, используя как обменный товар. Русские солдаты обменивают на наркотики деньги, еду, сигареты, даже оружие и боеприпасы. К моему удивлению, я обнаружил, что у русских весьма ценятся маникюрные щипчики, которые почти невозможно купить в СССР.

«Что случается с солдатами, которых вы берете в плен?» – спросил я как-то помощника командира. Абдул Саттар погладил свою бороду. «Мы сохраняем им жизнь, – ответил он лаконично. – Иногда пытаемся обменять их на наших людей, но Советы не любят этого».

…Было время сбора урожая, и Исмаил-хан дал указание не начинать никаких действий против правительственных войск, прежде чем пшеница не будет ссыпана в амбары…

Одного старика я вспоминаю с восхищением. Он был среди тех немногих, кто все еще обрабатывал свои поля. Он ходил в поле выполнять свою ежедневную работу и ухаживал за своими животными, как если бы ничего не случилось в его жизни, а то малое, что имел, распределял среди моджахедов, передавал молодым партизанам свою спокойную решимость. Я уверен, что никакая армия не покорит таких. Она может лишь уничтожить их. Им нечего противопоставить МиГам, которые прилетают так быстро, что их слышишь уже после того, как они совершат свой первый налет. Но сила духа может двигать горы. И если 80-летние старцы, которых я встречал, с лицами, похожими на грецкие орехи, были исполнены решимости убить русского, прежде чем умереть, то горы действительно будут сдвинуты»…

Многим покажется: Ник Данзигер, или Ник Мохаммед, как называли его моджахеды, идеализирует афганских повстанцев. Наверное, это так. Да и само путешествие, не столь уж длительное по времени, не позволило ему прочувствовать все напряжение военного конфликта, где кровью и жестокостью платили за кровь и жестокость. И однако его свидетельства имеют особую ценность– ведь он воочию, изнутри наблюдал жизнь моджахедов, делил с ними кров и пищу, вместе страдал от военных лишений.

Да, он определенно на их стороне, считает их борьбу святой и правой. Что ж, каждый может иметь свой взгляд на афганскую войну.

Была ли «химия»?

Итак, как мы уже неоднократно подчеркивали, советский человек, если он не принадлежал к высшей номенклатуре, был лишен возможности получать объективную информацию о том, что творилось в Афганистане. И это при том, что спрос на такую информацию был огромен. Наши мальчики воевали за Амударьей, гибли, получали ранения и увечья. Как там они? С кем сражаются, где живут, что едят? Господи, да хоть что-нибудь бы сообщали в советской прессе… Нет! Или ничего, или полную лабуду вроде заметок, как советские воины сажают парки дружбы или пашут вместе с декханами их поля.

Уже на кладбищах наших появились целые аллеи с более чем скромными памятниками погибшим воинам, уже тысячи матерей поседели от горя, а власть предержащие «не пущали» ни словечка правды об этой войне. Не было в ДРА никаких боевых действий, и все тут. А герои в мирное время – они откуда? «За отвагу, проявленную на учениях», – так было велено писать нашему брату.

В 1981 году один из нас передал из Афганистана очерк о десантнике, Герое Советского Союза. А прочел его в родной газете и плохо ему стало. Усилиями цензоров свой подвиг десантник, оказывается, совершил… на маневрах, в учебном бою с условным противником. А ведь это читали и воины наши, те самые интернационалисты из «ограниченного контингента». Ох, и честили же они журналистов последними словами…

В том же году тому же репортеру редакция поручила ответить через газету матери солдата, приславшей письмо с вопросами, суть которых коротко заключалась в следующем: как служат в Афганистане наши ребята? Вера Ивановна Мироненко из Днепропетровска писала о том, что Афганистан стал ей очень близок, ведь там сейчас находится ее сын Саша. «За его судьбу постоянно переживаю. Начинает ли утренние передачи радио, включаю ли телевизор, беру ли в руки «Комсомолку» – первым делом хочется скорее услышать, увидеть, прочесть, как там дела в Афганистане? Спокойно ли там? Какая там обстановка? Болит материнское сердце за всех людей, которым враги мешают мирно жить, трудиться, растить детей. Хотелось бы больше знать о событиях в этой стране. Просила сына прислать фото – не присылает. В письмах – ни слова о службе. Пишет: «Все нормально». А мне нет ни минуты покоя…»

Журналист встретился с рядовым Александром Мироненко, а затем подготовил в виде газетной заметки свой ответ матери солдата. И хотя почти все, что касалось войны, из статьи опять было вымарано, публикация вызвала большой резонанс. По существу она оказалась первой, из которой можно было понять: «за речкой» наши солдаты не только сады разводят.

Это – спустя полтора года после вторжения.

Д. Гай: Да что говорить о прессе, спеленутой цензорскими путами, когда и сугубо военные документы для служебного пользования секретились по меньшей мере наивным и странным способом. Знакомясь в штабе тыла Вооруженных Сил с различными донесениями, связанными с афганской войной, я обратил внимание на название объемистой папки: «Переписка по учению в ТуркВО». Хорошенькие учения, подумал я, – с кровью и смертями…

Кого надоумила светлая идея в среде профессиональных военных использовать «секрет Полишинеля», ума не приложу.

Природа не терпит вакуума. Любая пустота всегда чем-то заполняется. Информацию об Афганистане наши люди черпали, слушая по ночам передачи зарубежных радиостанций на русском языке. Афганская тема долгое время была доминирующей. Так, скажем, «Голос Америки» в начале 80-х практически ежедневно комментировал ситуацию на Среднем Востоке, а содержание и тон этих материалов, естественно, соответствовали ожесточенной конфронтации, которая установилась между двумя нашими странами.

Сами руководители «Голоса Америки» не скрывали факта, что роль их радиостанции становится особенно заметной в кризисных ситуациях. Бывший директор «Голоса» К. Томлинсон в 1983 году сказал: «Нам точно известно, что в периоды международных кризисов число слушателей «Голоса Америки» в таких странах, как Советский Союз, стремительно возрастает».

Афганистан в этом отношении для американцев стал просто подарком судьбы. Эти русские не только дали заманить себя в ловушку долгой, бесперспективной войны, но еще и отказали своим гражданам в праве знать о ней хоть что-нибудь. Прекрасно! Потирали руки на «голосах». Мы восполним этот пробел.

Вот факты. Только за один год, с 1 сентября 1983 года по 31 августа 1984-го, служба радиоперехвата при Гостелерадио СССР (была такая служба, которая записывала все «голоса», а тексты передач по особому списку на утро рассылались номенклатурному начальству, чтобы оно знало, «о чем брешут») зафиксировала 366 материалов «Голоса Америки» на русском языке, посвященных событиям в ДРА. В действительности их прошло в эфир больше, так как перехватывалось и записывалось не все, а только, на взгляд «перехватчиков», самое важное. Это были информационные сообщения, комментарии, обзоры газет, заявления руководящих деятелей США. В среднем афганская тема ежемесячно присутствовала в 30 передачах, причем надо иметь в виду и то, что многие материалы, особенно информационного характера, в течение дня передавались в эфир неоднократно.

Американцы освещали события в Афганистане со своих позиций й, повторим, в духе ожесточенной конфронтации. Их можно было понять. Слушателям сообщались факты, подобранные и прокомментированные таким образом, чтобы у людей сложилось совершенно определенное впечатление и о войне в целом, и о конкретных действиях советских солдат.

Пока отечественные средства массовой информации делали вид, что ничего не происходит, весь эфир был заполнен сообщениями о кровопролитных боях в Афганистане, передаваемыми из Вашингтона, Мюнхена, Лондона, Парижа, Стокгольма, Тель-Авива, Ватикана… Что же узнавали наши радиослушатели из этих сообщений? Судя по вещанию «Голоса Америки», «советские войска безжалостно истребляют мирное население»; «Афганистан ждет судьба одной из советских республик, а вслед за ним наступит черед Пакистана»; «Советский Союз искореняет в Афганистане исламскую религию»; «русские во множестве дезертируют из армии»… Кроме того, ежедневно сообщалось о «боевых успехах партизан, наносящих ощутимые потери оккупантам» (это особенно «приятно» было слушать близким и родственникам наших военнослужащих), о «деморализации личного состава ОКСВ», об «экспансионизме СССР», передавались соответствую щие заявления политических и общественных деятелей. Всеми силами создавалась впечатляющая картина глобального осуждения цивилизованным миром советского вторжения. Эта картина была, увы, недалека от реальности.

Пользуясь параличом нашей пропаганды, западные СМИ иногда шли на прямые подтасовки фактов.

Впечатляющий пример – многочисленные утверждения западных журналистов об использовании нашими войсками химического оружия на территории ДРА. Поскольку по этому поводу была развернута самая настоящая пропагандистская кампания, в ходе которой миллионы людей во всем мире поверили в «химию», остановимся на этом подробнее.

Одно из первых сообщений было опубликовано газетой «Интернэшнл геральд трибюн» 24 января 1980 года под осторожным заголовком «США изучают, используют ли русские химические боеприпасы в Афганистане». Автор заметки избегал категорических утверждений. Его текст носил скорее «зондажный» характер: «Американские разведывательные источники заявляют, что по сообщениям афганских повстанцев русские применяют против них химические бомбы. Администрация Картера обещает изучить эти сообщения. По словам дезертировавших офицеров афганской армии и повстанцев, химические бомбы взрываются в воздухе, – говорится в сообщении разведывательных источников. – Согласно этим сообщениям химический газ зоман использовался против позиций мусульманских партизан вблизи Файзабада, Джелалабада, в Бамиане и Тахаре.

Советское посольство в Вашингтоне не комментирует эти сообщения. Советские официальные лица на прошлой неделе отрицали, что войска в Афганистане используют химические вещества.

Источники указывают, что официальные лица администрации США не могут подтвердить физическими доказательствами применение химических веществ».

По всей видимости, это был тот самый случай, когда преднамеренную утечку информации осуществило ЦРУ. Такое часто практикуется в отношениях между прессой и специальными службами. Затем кто-то разработал и широко протиражировал «сенсацию».

«Утка» широко разлетелась по всему свету, а вскоре специалисты Пентагона приделали ей более прочные крылья. Просмотрев снятые в Афганистане фильмы, они обнаружили в составе колонн ограниченного контингента советских войск дегазирующие машины, которые согласно штатному расписанию в обязательном порядке придаются частям и подразделениям. На этой основе был сформулирован вывод, переданный в печать: «Трудно представить, чтобы такое снаряжение служило оборонительным целям, поскольку повстанцы не имеют химических боеприпасов… Поэтому ясно, что оно направлено в Афганистан для использования против партизан». Это заключение вовсе не выглядело убедительным, однако здесь срабатывал авторитет источника – министерства обороны Соединенных Штатов.

Вслед за этим официальные лица вашингтонской администрации сделали целый ряд громких заявлений по обвинению Советского Союза в использовании химического оружия. Крупная денежная премия была обещана тому, кто представит доказательства применения химического оружия Советским Союзом в ДРА (английский журнал «Санди тайме мэгэзин» называл сумму в 100 тысяч долларов). Но ни тогда, ни впоследствии не было представлено ни одного сколь-нибудь серьезного доказательства этого обвинения. Тем не менее с большей или меньшей интенсивностью публикации на эту тему продолжали появляться в течение пяти лет.

Марк Урбан в уже упоминавшейся нами книге тоже весьма скептически отзывается о возможности использования в Афганистане «химии». «Высказанное предположение о том, что русские используют против беззащитных повстанцев нервно-паралитический газ, носило очень эмоциональный характер, – пишет он. – Судя по сообщениям газет, этот газ был впервые применен еще в 1979 году. Правдоподобие такой информации придавало участие разведслужб США в подготовке «документальных свидетельств». Свое заявление, подтверждающее использование химического оружия, сделал в 1980 году и госдепартамент Соединенных Штатов. В этом заявлении, в частности, содержались такие факты: в состав советских воинских частей входили дегазирующие подразделения; на телах убитых советских солдат находили сумки с противогазами; кроме того, о применении отравляющих веществ имелись свидетельства моджахедов и перебежчиков».

Однако далее Урбан не без ехидства замечает, что вообще-то, кроме дегазирующих машин, Советская Армия прихватила с собой на войну еще много другого совершенно не нужного ей боевого снаряжения, к примеру ракеты ПВО, хотя всем было известно, что у повстанцев нет авиации. Кроме того, английский журналист указывает на то, что «сообщения моджахедов и перебежчиков сомнительны, голословны, грешат неточностями. Они, скажем, заявляют о каких-то «цветных газах», тогда как большинство нервно-паралитических газов бесцветно».