Текст книги "Охра (СИ)"

Автор книги: Владимир Прягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Она не преувеличивала – именно так всё и обстояло.

Вообще, как я уже разобрался, в местной живописи и графике сложилась любопытная ситуация, особенно в плане жанров.

Если брать именно искусство, а не картины-двери, то пейзажи встречались редко. Не потому, что были запрещены, нет – просто обычные живописцы их не любили. Ну, в общем, да, логично – вот ты напишешь великолепный пейзаж, высокохудожественный, критики зайдутся в экстазе, но среднестатистический зритель пожмёт плечами: «Ничё так, но это ведь не дверь. Несерьёзно». И нафига оно надо?

Зато портретная живопись расцвела буйным цветом. Портретисты как будто поставили себе цель – доказать мажорам из Академии: «А зато мы вот так умеем! И вот так ещё! И вот этак! Поняли, да?»

Стандартом считалась реалистичность, максимально возможная. На грани фотографичности, а то и за гранью. Чтобы видны были все морщинки на портретируемом лице, все складки на костюме. И даже иллюстрации в детских книжках были выдержаны примерно в этом же стиле. Ну, может, чуть попроще.

Видимо, по этой причине мультипликация считалась здесь низким жанром, а комиксов я не видел вообще. Издатели просто не рисковали печатать нечто подобное – опасались, что критики заругают, а покупатели пройдут мимо.

Так что да, Илса сомневалась не зря.

– Показывала кому-нибудь? – спросил я.

– Нет, я стесняюсь. Девочки из группы будут смеяться, скорей всего. Наставница укорит, что я растрачиваю силы без пользы. Разве что Бойду покажу – вряд ли ему понравится, но он точно не будет надо мной издеваться.

– Бойду – это правильно. Слушай, а подари мне несколько рисунков. Оставлю себе на память и покажу кое-кому в городе. Если увижу, что не понравилось, то не буду рассказывать, кто это нарисовал.

– Конечно, Вячеслав, выбирай. А потом расскажешь мне, как отреагировали эти твои загадочные ценители.

В роли загадочного ценителя выступила Шиана.

– Забавно, мило, – констатировала она, увидев рисунки. – Не ожидала, что художники в Академии развлекаются в таком духе.

– Они и не развлекаются, – сказал я. – Но конкретно эта художница – необычная. Поэтому и рисует всякое странное, как ты любишь.

– Я заинтригована. Познакомишь?

– Почему бы и нет.

Встретиться решили на выставке, которая намечалась в галерее современного изобразительного искусства. Галерея была официозно-помпезная, со щедрой поддержкой спонсоров, и демонстрировался там не андеграунд, а самый что ни на есть реализм. Но тема выглядела нетривиально – анималистическая живопись против фотографии. Батл, как выразились бы продвинутые товарищи в моём мире.

Место было удобное, потому что публика туда забредала самая разношёрстная – лорды и нувориши, богема и обыватели. Илсу официально пригласил туда Бойд, а я приехал с Шианой. Её подруга Эйра, естественно, в стороне не осталась и прискакала тоже. Полный комплект, короче говоря.

Но прежде чем мы собрались все вместе, один из экспонатов на выставке заставил меня задуматься.

Глава 23

Мы с Шианой брели вдоль длинной стены с холстами и фотками. Иногда останавливались, чтобы всмотреться внимательнее.

Изображения размещались попарно – картина и фотография одной и той же зверушки. Ну, или птички. Идея была понятна – выяснить, какой вид искусства лучше передаёт повадки и красоту конкретного представителя фауны.

Мне чаще нравились фотоснимки, Шиане – живопись. Но в целом состязание шло на равных, как мы с ней констатировали.

Животные в этом мире были похожи на тех, что обитали в моём. Не точные копии, но вполне узнаваемые аналоги. Волки, лисы, медведи, зайцы, всяческие копытные, грызуны и змеюки – это на континенте.

Более экзотическое зверьё водилось на Архипелаге Когтей, расположенном в другом полушарии. С фотоснимков и живописных полотен на нас таращились носороги с гребнями на спине, гориллы с голубоватой шерстью и саблезубые леопарды, каждый размером с небольшой грузовик.

Сюжеты парных картинок не были идентичны. То есть на фотографии, например, какой-нибудь лось мог ломиться через кустарник, а на холсте – спокойно стоять у водопоя, глядя на зрителя с вопросом в глазах: «И чё?»

Но леопарды оказались неожиданным исключением. То ли случайно, то ли намеренно фотограф и живописец изобразили двух этих клыкастых кошек в одинаковых позах. На фотографии леопард крался слева, а на картине – справа. Да, были мелкие отличия в облике, а ландшафты не совпадали, но всё равно зверюги выглядели почти как зеркальное отражение.

Глядя на их хмурые морды, я вновь почувствовал, как в памяти засвербела смутная ассоциация. Но, по сложившейся традиции, не смог вычленить её с ходу.

– Пойдём, чего ты застрял?

Шиана потянула меня за руку к следующим картинкам, однако я придержал её, продолжая разглядывать леопардов:

– Сейчас, лохматик, минуту.

Она взглянула на меня удивлённо, но возражать не стала – умненькая девчонка и чуткая, хоть и ершистая иногда. Молча прислонилась ко мне и больше не торопила. Я благодарно обнял её, не отрывая взгляда от леопардов, и мы простояли так ещё с полминуты.

– Ах вот вы где!

К нам шагнула Эйра. Сегодня она явилась во всей красе – ну, само собой, вокруг шастали потенциальные женихи. На ней было короткое платье, карминно-красное, и сапоги на шпильках, а волосы ложились широкой тёмной волной.

– Немедленно прекращайте обнимашки, – сказала Эйра, – а то мне завидно. И что вы тут такое высматриваете? Хотя котики красивые, я согласна.

– У Вячеслава, – пояснила Шиана, – неожиданный выплеск любви к искусству. Стараюсь не спугнуть, притаилась тихо, как мышка.

Я с сожалением понял – та мысль, которую я вылавливал, опять сорвалась с крючка. А Эйра тем временем заявила мне укоризненно:

– Вячеслав, почему ты не носишь перстень? Нет, я могу понять, когда вы с Шианой бродите по каким-то маргинальным мансардам. Там перстень создаст ненужный ажиотаж. Но здесь – солидная галерея. Демонстрация статуса не только уместна, но и необходима, как элемент хорошего тона.

– Перевожу на человеческий язык, – сказала Шиана. – Эйре ужасно хочется, чтобы все окружающие удостоверились, как она запросто общается с лордом. А ты беспардонно рушишь её грандиозный замысел.

– Не волнуйся, – сказал я Эйре, – два настоящих лорда сейчас придут. Ну, точнее, лорд, а с ним леди. Мы ведь для этого и собрались, чтобы перезнакомиться.

– Но я вижу – их нет, поэтому и переживаю, – сказала Эйра. – Подумала – вдруг они из-за меня не пришли? Не хотят с плебейкой…

– Они не такие лорды, сейчас сама убедишься.

Заметив Илсу и Бойда, я махнул им рукой, они подошли.

– Знакомьтесь, – сказал я, – это Шиана, фотохудожница.

Бойд вежливо склонил голову, а Илса сказала с обычной безмятежной улыбкой:

– Очень приятно. У вас милая причёска, забавная, вам очень идёт.

– Благодарю вас, леди.

– Обращайтесь, пожалуйста, просто по имени. Меня зовут Илса.

– А это – Эйра, – сказал я. – Папа у неё бизнесмен.

Эйра сделала лёгкий книксен. Тот получился многофункциональным – почтительно-сдержанным для аристократов и сексапильным для всех случайных свидетелей. Долго тренировалась, наверное.

– Это – Бойд, – закончил я представление. – Рад, что собрал вас вместе.

– Да, – согласилась Илса, – я тоже рада встретиться лично. Заочно мы с вами, Шиана, уже знакомы, Вячеслав рассказывал о ваших работах. Мне бы очень хотелось на них взглянуть, если вы не будете против и найдёте возможность их показать.

– Возможность есть хоть сейчас, – сказала Шиана. – Несколько штук я специально сделала, чтобы в малом формате. Вот.

Она достала из сумочки фотографии – в том же стиле, что выставлялись в мансарде. Илса придвинулась и стала их просматривать. Бойд, взглянув тоже, заметил вежливо – необычный, мол, взгляд. Шиана сказала ему, чуть хмыкнув:

– Благодарю вас за деликатность, но это – лишнее. Конечно, я знаю, что мои снимки мало кому понравятся. Эйра вот, например, уже зубами скрипит от скуки.

Эйра покраснела, а Илса засмеялась:

– И правда, Бойд, я же знаю – это тебе не так интересно. Посмотри лучше с Эйрой выставку, тут хорошие экспонаты. Мы к вам присоединимся через пару минут.

Бойд обернулся к Эйре:

– Сударыня, не откажетесь?

– Нет, – быстро сказала та, – я с большим удовольствием.

Заполучив лорда с перстнем на несколько минут в единоличное пользование, она торжественно удалилась с ним. А я обратился к Илсе и Шиане, кивнув на леопардов:

– Девчонки, пока мы стоим возле кошаков, хочу спросить – как считаете, их случайно изобразили вот так, симметрично? Или тут хитрый план?

– Вполне допускаю, – сказала Илса, – что фотограф с художником это согласовали, чтобы сделать отсылку к старому искусству.

– Что ты имеешь в виду?

– Вспомни, например, старинные натюрморты, которые мы смотрели. В букетах – чёткая геометрическая структура, даже симметрия. А если уж отход от симметрии, то тщательно просчитанный, с неким смыслом.

– Вот-вот, – сказала Шиана, – в старом искусстве геометрия была скучная, предсказуемая. А я через фотографии стараюсь показать другую, неочевидную.

– Да, это чувствуется в ваших работах, – сказала Илса. – Вот, например…

И они вернулись к своему разговору, я же поскрёб в затылке.

Ну да, симметрия, геометрия – это и так понятно…

У меня было чувство – мысль, которую я пытаюсь поймать, лежит совсем рядом, очень простая, надо лишь посмотреть чуть-чуть под другим углом…

Но так и не получилось.

Мы ещё долго ходили по галерее – то порознь, то всей компанией. Разглядывали животных, делились впечатлениями. Затем пошли в ресторанчик, там посидели пару часов. Отдохнули неплохо.

Вновь потянулись дни.

Я по инерции отсчитывал месяцы привычным мне способом – ноябрь, декабрь… Никак не мог окончательно перестроиться на здешнюю систему. Календарный год начинался здесь в весеннее равноденствие и делился на четыре сезона, по четыре месяца в каждом, без привязки к лунному циклу. В месяце было двадцать три дня и лишь изредка – двадцать два. Календарь, в общем-то, удобный, если ты приучен к нему с рождения, а не переучиваешься по ходу…

Когда уже лежал снег, произошёл неприятный случай.

На Бруммера и Уну, которые отправились в город по каким-то делам, напали отморозки с кастетами. Обошлось, к счастью, без серьёзных последствий – Бруммер отбился, получив лишь один прямой удар, под ключицу. Ещё кастет по касательной ссадил ему кожу над правой бровью. Уна не пострадала.

– Козлы безрогие, – буркнул Бруммер, рассказывая, как это было. – Прямо средь бела дня, в подворотне. Подходят трое – гони деньгу, мол. Я им культурненько – а шли бы вы лесом. Они чё-то разозлились, начали руками махать. Ну, и я махнул слегонца, чтоб не зашибить… Шпанюга совсем уже оборзела…

Версия с ограблением мне, однако, представлялась сомнительной. Любой гопник, стремящийся к самосохранению, обошёл бы Бруммера за полкилометра…

Если только не было заказа целенаправленно на него.

Или, предположим, на Уну.

Мне вспомнился, естественно, Глиррен, из чьего клана Уна ушла. Мелькнула гипотеза – а не он ли нанял шпану? Но это тоже, на мой взгляд, выглядело неубедительно. Ведь ненависть Глиррена концентрировалась лично на мне, и если бы он решил отомстить через бандюков, то на меня бы их и натравливал.

Не мог я не вспомнить и бандитов с базара, с которыми сам столкнулся в начале осени. Но тут взаимосвязь, даже чисто гипотетическая, уже окончательно затуманивалась. И всё-таки я связался с вахмистром Дарреном, попросил узнать насчёт гопников, напавших на Бруммера.

Полиция была в курсе инцидента – патруль оказался рядом во время драки (вроде бы по чистой случайности) и прибыл как раз к финалу, когда бандиты уже валялись в нокауте. Бруммеру пришлось объясняться, Уна была свидетельницей.

Личности нападавших установили быстро – местные урки. Один постарше, с двумя отсидками, два других помоложе. Явно не из залётной банды, которую возглавлял загадочный Невидимка.

Когда налётчики оклемались, полиция допросила их. Никакой амнезии у них при этом не наблюдалось, но ничего интересного они так и не сообщили. На ограбление пошли якобы от безденежья, напали на первых встречных. При этом сами были поддатые, поэтому даже Бруммера не особенно испугались.

Узнав всё это, я запутался окончательно и махнул рукой. Подумал – ну, может, и в самом деле случайно вышло. Стечение обстоятельств…

Зато я наконец-то определился со своим бизнесом.

Превращать его в настоящее предприятие (пусть и в мини-формате) мне было лень. И вообще, не хотелось ставить всё это на поток. Предпочтительнее для меня были разовые заказы, не слишком частые.

Поэтому я поднял-таки цены вдвое, предупредив об этом заранее через ту же газету. Это было уже в декабре, если считать по календарю, от которого я ещё не отвык. И да, теперь ко мне обращались гораздо реже. Услуга стала не просто люксовой, а вызывающе-элитарной.

Миновало солнцестояние, то есть официальный приход зимы, хотя на дворе давно уже был мороз и мела позёмка. Особенных торжеств по этому поводу не случилось, лишь скромные посиделки с друзьями. Никакого сравнения с новогодним загулом на постсоветском пространстве.

Теперь я чаще вспоминал дом.

Там, в моём мире, сейчас шёл к концу декабрь девяносто второго.

С родителями я в последние годы виделся редко. Во-первых, они жили далеко, за сотни километров, а во-вторых, у них дома царила не самая благодушная атмосфера. Они фактически находились в разводе, хотя делили одну квартиру. И при этом работали на одной и той же градообразующей фабрике.

Что же касается моих карьерных возможностей, в родном городке их попросту не имелось. Ну, разве что учителем истории в школу. Или в бандиты, да. Поэтому родители в один голос (что у них случалось лишь в виде исключения) приветствовали тот факт, что я закрепился в более крупном городе, где был подходящий вуз.

Ещё у меня была младшая сестра. Она после школы, недолго думая, рванула в Москву, а там охмурила парня, слинявшего вскоре в Штаты на ПМЖ. Уехала вместе с ним, и связь мы практически потеряли.

Телефона у родителей не было – очередь на его установку продвигалась черепашьими темпами, пробуксовывая годами. Единственный способ связи был через почту. На Новый Год я им посылал либо телеграмму, либо открытку. Теперь с этим намечались некоторые сложности.

Но у меня к декабрю созрел-таки план.

И однажды вечером я постучался к Илсе.

Бойд к этому моменту ухаживал за ней по всем правилам этикета – ей это нравилось, насколько я мог судить. Но он не докучал ей своим присутствием постоянно, так что застать её одну в комнате я смог без проблем.

– Привет, – сказал я, – есть просьба.

– Конечно, Вячеслав. Что мне надо сделать?

– Погоди, не торопись. Просьба достаточно специфическая, и если откажешься, то я не обижусь. Договорились?

– Да, – спокойно кивнула Илса.

– Давай-ка присядем.

Мы сели на топчан. Я держал в руках лист бумаги, свёрнутый вдвое.

– Картины-двери нам рисовать нельзя, – сказал я, – но буду благодарен, если ты нарисуешь мне форточку с ограниченным действием. Все детали перескажу тебе на словах, а общая композиция – вот такая.

Я развернул листок. Она забрала его и с полминуты всматривалась, а затем, подняв взгляд, спросила негромко:

– Это твой родной мир?

– Да, Илса. Это мой родной мир.

Она улыбнулась чуть отрешённо:

– Мне эту чудилось с первых дней, но отогнала эту мысль. Решила, что это очередная моя фантазия, оторванная от жизни. Но когда я рисовала шоссе по твоим подсказкам, мысли опять вернулись. И отогнать уже не смогла.

– Ну, я знал, что рано или поздно ты догадаешься. Извини, что не рассказал сразу.

– Я вполне тебя понимаю. И никому не расскажу, честно!

– Об этом я даже не беспокоюсь. Так что, попробуешь с форточкой?

– Попробую обязательно, разве ты сомневался? – сказала Илса. – У меня есть альбом большого формата, он как раз подойдёт. На твоём наброске – это ведь почтовые ящики? Выглядят непривычно, но догадаться можно. И цифры на другом языке…

– Да, ящики в подъезде жилого дома.

– А вот эти чёрточки на них…

– Это я попытался изобразить царапины, вмятины. Дом неновый, больше тридцати лет ему, подъезд не ремонтировался давно. Ну, и пацаны дурью маются. Вот эта дверца погнута, здесь вообще замок выдран.

– А что нацарапано на стене?

– Название рок-группы, это такой ансамбль, – сказал я, тихо порадовавшись, что за кадром осталось другое слово, чуть-чуть левее, совсем короткое. – Картинка, по-моему, предельно конкретная. Что ещё подсказать?

– Освещение электрическое?

– Да, но довольно тусклое, лампочка далеко, если её ещё не разбили. Свет – вот отсюда, наискосок.

– Ты очень подробно помнишь детали.

– После перехода с той стороны мозги у меня работают лучше, более эффективно. Тем более что эту картинку я видел много раз, поэтому вспомнил чётко, когда сосредоточился. Да, и кстати, краска на ящиках там лиловая, блёклая. Напоминает мой вересковый краситель. Оттенок слегка другой, но довольно близко.

– Это удачно, – сказала Илса. – Повысится вероятность открытия перехода. Давай я сразу сделаю заготовку, а ты уточнишь подробности.

Она положила на столешницу большой лист – формата А2 примерно. Я показал, какого размера должны быть ящики, и мы с полчаса фиксировали царапины, цифры и углубления. Она рисовала, я поправлял. Наконец Илса констатировала:

– Пожалуй, всё, заготовка есть. К завтрашнему вечеру доработаю.

– А я пока Бруммера попрошу приготовить краску. Много понадобится?

Илса, прикрыв глаза, задумалась ненадолго. Затем качнула головой:

– Нет, много не надо. Все ящики закрашивать я не буду, это излишне.

Порывшись у себя в тумбочке, она протянула мне пустой пузырёк – небольшой, приплюснутый и с широким горлышком:

– Треть этого объёма.

– Понял. Спасибо, Илса.

– Не за что, Вячеслав. Очень интересно, как всё получится.

Бруммер не подвёл. Из моих кристалликов, привезённых с Вересковой Гряды, он сделал собственно краску – растёр и развёл в воде, добавив какой-то связующий компонент. С пузырьком, заполненным на треть, я вернулся к Илсе следующим вечером.

Она показала мне рисунок углём, уже доработанный, с прорисовкой и аккуратно намеченными тенями. Изображение казалось рельефным. Я интуитивно чувствовал – оно может раскрыться.

– Ты просто молодчина, – сказал я. – Был бы я твоим преподом, проставил бы зачёт за весь курс досрочно.

– Зачёт проставляют, когда откроется переход, – улыбнулась Илса. – Ну что, наношу даль-цвет?

– Ага, приступай.

Илса обмакнула кисточку в краску и принялась закрашивать ящик в верхнем ряду – тот, куда отправлялась корреспонденция для девятнадцатой квартиры. Мазки ложились на поверхность бумаги, и мне всё явственнее чудился в рисунке объём.

Глава 24

Мы с Илсой стояли перед готовым рисунком. Тот был прикреплён кнопками к стружечной доске на стене, на уровне человеческого роста. Краска уже подсохла.

На почтовый ящик, который меня интересовал, даль-цвет был нанесён густо, а на соседние – лишь отдельными мазками. Илса проделала это мастерски – не было ощущения, что краску пытаются сэкономить, но при этом становилось понятно, что все дверцы имеют один и тот же оттенок.

В руках я держал открытку, купленную на местном почтамте. Обложка выглядела нейтрально – без надписей, с нарисованной вазой, в которой стояли астры. На обратной стороне вверху имелись пустые строчки, куда я вписал родительский адрес. Мелким шрифтом в углу указывалось название типографии, но Илса его замаскировала чернильной кляксой, как и логотип местной почты.

А на свободном поле внизу я нацарапал послание. Так и так, мол, аспирантуру бросил, потому что подвернулась оказия, вахтовая работа далеко за Уралом. Платят отлично, но со связью проблемы. Вот разве что открытку получилось отправить. Задержусь здесь надолго, а пока поздравляю с наступающим праздником.

Без обратного адреса, разумеется.

– Ладно, – сказал я, сосредоточиваясь, – поехали.

Я в упор смотрел на картину, на тот участок, который был закрашен лиловой краской. На нарисованную жестяную ячейку с номером.

Трафаретные цифры на тонкой дверце…

Круглый замок с узкой прорезью для ключа, тусклый блик от лампочки…

Грязная штукатурка над ящиками, царапины…

Сколько раз я видел всё это прежде? Сколько раз доставал оттуда «Советский спорт», а изредка, с предвкушением – журнал «Вокруг света»?

Не сосчитать…

Все остальные ящики теперь тоже стали лиловыми. Горизонтальные щели для писем и газет наполнились глубиной, в них скопилась темень. Стылый сквозняк коснулся лица, и я почувствовал запах пыли.

Передо мной была уже не бумага, а прямоугольная прореха в пространстве.

Форточка в другую реальность.

Стараясь не растерять концентрацию, я медленно поднял руку и сунул её в проём.

Промелькнула мысль – интересно, а как всё это смотрится из подъезда, с той стороны? С лестничной площадки, к примеру? Рука высовывается из пустоты?

Воздух в проёме казался вязким, упругим, словно вода.

Открытка коснулась ящика, я вставил её в горизонтальный паз – и коротким движением втолкнул внутрь.

Она упала туда беззвучно. Я осторожно вытянул из форточки руку и шумно выдохнул. Холодный сквозняк развеялся, а рисунок вновь стал бумажным.

Илса захлопала в ладоши. Я, наклонившись к ней, поцеловал в щёку:

– Ну, я же говорил – ты классная художница.

– Хоть это и нескромно, – улыбнулась она, – но я с тобой согласна. Буду теперь увереннее. И, знаешь, со стороны это смотрится совершенно сюрреалистично, когда картина протаивает…

Плюхнувшись на топчан, я перевёл дыхание. Картина тем временем выцветала и покрывалась желтоватыми пятнами, как будто с момента её использования прошли долгие годы, даже десятилетия. Лиловая краска совершенно поблёкла, высохла и потрескалась. Слои шелушились.

– Жаль, что она так быстро пришла в негодность, – вздохнула Илса. – Для новичка я справилась хорошо, но всё-таки недостаточно технично, наверное…

– Может быть, – кивнул я. – Но это не главное. Мой мир слишком далёк от вашего, коэффициент сходства низкий. Так мне объяснял художник, который сделал первую дверь. Старший лорд из клана, где я теперь состою. С этой дверью он провозился почти полгода. Ну, у него-то и дар слабее, он на универсальном факультете учился полвека тому назад.

– Ты мне расскажешь про свой мир?

– Да, если хочешь. Он и географически, кстати, отличается очень сильно, у нас там пять обитаемых континентов, две сотни стран.

– А ты у себя в стране занимал высокое положение? Был аристократом?

Мне стало смешно:

– Нет, Илса, прости, я чистопородный простолюдин. Хотя у нас и сословий официально нет. Всем рулила партия, но год назад её запретили…

– Не совсем понимаю.

– В двух словах не расскажешь. Но да, недавно у нас сменилась политическая система. И даже флаг поменялся – один спустили, другой подняли, вот как раз год назад… А вообще, забавно – старик, который меня сюда притащил, при знакомстве тоже спрашивал про политику. Я вот думаю – для чего? Проверял, похоже, способен ли я вообще оперировать такими понятиями. Чтобы наследник хоть как-то мог оценить расклад на общегосударственном уровне…

– Не знаю, как ему видятся твои достижения, но я очень рада, что ты теперь – у нас в Академии. И вообще, без тебя было бы скучнее.

– Действительно.

Мы ещё долго с ней разговаривали. Илса расспрашивала, я отвечал – как жил до прибытия сюда и чем занимался. Рассказал ей, как выглядят у нас города и какие технические штуковины у нас есть. Ей больше всего понравилось про орбитальные станции и про домашние телевизоры.

– Значит, тот пейзаж с ветряком, – сказала она, – мог бы стать проходом в твой мир, если бы я его рисовала в нужном масштабе?

– Нет, с ним всё сложнее. Во-первых, я тебе описывал не конкретную местность, а некий собирательный образ из кино. А во-вторых, ты нарисовала не совсем то, что я себе представлял. И если бы дверь открылась, то не в мой мир, а в какой-то другой, про который раньше никто не слышал. Хотя машины там немного напоминают те, что ездили в моём мире лет двадцать-тридцать назад.

– Это любопытно. – Илса задумалась. – А мои новые рисунки, где техника другая? С вокзалом, аэродромом?

– Там ещё интереснее, – хмыкнул я. – Так могли бы изобразить будущее старые фантасты из моего мира. Причём фантасты из разных стран и разных эпох. Если будешь и дальше окучивать эту тему, останусь твоим фанатом.

– Я как раз размышляю – надо ли продолжать? Да, пара рисунков получилась неплохо, в них есть намёк на реалистичность. Но всё-таки транспорт у меня там выглядит сомнительно, как мне кажется…

– Футуристичные паровозы – реализуемы в металле, по-моему. А вот с самолётами – да, перебор, пожалуй. Слишком уж они у тебя огромные. Но я не технарь, не могу привести тебе конструкторские расчёты.

– Это, кстати, идея, – сказала Илса. – Показать мои рисунки тому, кто разбирается в технике не только практически, но и теоретически. Жаль, что у меня нет таких знакомых.

– У меня тоже. Хотя постой…

Вспомнился мой попутчик Рэнди, с которым мы прилетели с юга на цеппелине. Он вроде говорил, что у себя в универе изучает прикладную механику. Адресами мы обменялись, но так и не встретились ни разу с тех пор. Слишком я замотался тут с мегалитами, бизнес-планами и дуэлями…

– Есть такой человек, – сказал я. – Хорошо, что напомнила.

– Ты в этом мире всего три месяца, – с улыбкой сказала Илса, – а я уже – восемнадцать лет, с самого рождения. Но у тебя, по-моему, больше знакомых, чем у меня.

– Ну, так получилось.

И через пару дней, когда у меня нашлось свободное время после обеда, я взял такси и поехал в гости.

Доходный дом, где жил Рэнди, выглядел респектабельно – гладкая кирпичная кладка, вишнёво-красная, широкие окна, гранитное крыльцо под навесом. Я, собственно, и сам в последнее время неоднократно задумывался – а не снять ли квартиру за пределами кампуса? Надоела уже общага. От переезда меня удерживала, главным образом, лень. Сейчас мне требовалась пара минут, чтобы добраться от места жительства до места учёбы. А так пришлось бы ездить на транспорте – пусть даже на личном, если куплю машину…

Рэнди, открыв мне, удивлённо уставился:

– Вячеслав? Совершенно не ожидал, если честно.

– Не отвлекаю?

– Нет-нет, я просто сижу с домашним заданием.

На столе у него громоздились книги, лежала логарифмическая линейка и толстая тетрадь, где страницы были испещрены какими-то формулами. Опасливо покосившись на всё это, я поинтересовался:

– Ну, как дела?

– Спасибо, – сказал Рэнди, – неплохо. Учёба нравится, но она достаточно сложная. Отнимает почти всё время.

– А с однокурсниками как отношения?

– Ну, в общем-то, ровные, – пожал он плечами. – Но большинство здесь всё-таки из столицы или из ближайших окрестностей. На их фоне я – слишком явный провинциал. Это не означает, конечно, что все смотрят свысока. Но какой-то особой дружбы у меня ни с кем не сложилось.

– Всё с тобой ясно, – сказал я. – Предлагаю слегка расширить твой круг общения, пока ты тут не закис. А заодно хочу корыстно попользоваться твоими техническими мозгами. Так что готовься к интеграции в аристократические круги.

– Не совсем тебя понимаю, – сказал Рэнди осторожно. – И звучит это, честно говоря, не слишком заманчиво. Общения с аристократами мне хватило и в сентябре.

– На этот счёт не волнуйся. Аристократы будут хорошие, без рэкетирских замашек. Тебе понравится.

Мы с ним потрепались ещё некоторое время. Рэнди усмехнулся:

– Да, кстати, я тебя осенью вспоминал. Заглянул в «Деловой курьер», а там объявление – следопыт предлагает съёмку домов за деньги. И я почему-то сразу подумал – твоя идея. Такой странный способ заработка никому бы, наверное, больше в голову не пришёл.

– Ну, странный – не странный, а в двадцать тысяч с каждого заказа имею. Сейчас, правда, обращаются редко. Во-первых, дорого, а во-вторых, всё в снегу – хозяева домов понимают, что снимать неудобно. Бывают, конечно, особняки, которые зимой смотрятся даже круче, но это исключение.

Через несколько дней я познакомил Рэнди с Илсой и Бойдом. Встретились в кофейне недалеко от университета.

Сам я пришёл с Шианой, чтобы слегка понизить концентрацию лордов на единицу площади. Поначалу Рэнди чувствовал себя скованно, но вскоре освоился. Илса показала ему рисунки, и он высказал некоторые технические соображения.

– Слушай, Илса, – сказал я, – а почему к вашему факультету на постоянной основе не прикрепили каких-нибудь технарей-экспертов? Чтобы они оценивали конструкторские решения и давали по шапке тем, кто слишком увлёкся?

– Это довольно тонкий момент, – пояснила Илса. – Чтобы открыть двери в новый мир, важна интуиция и фантазия. Именно они первичны в моей профессии. Поэтому первые полгода мы рисовали почти без ограничений. Наставница изучала наш стиль, а её рекомендации были чисто ремесленные – как правильнее делать штриховку, выстраивать перспективу и прочее в том же духе. Только потом она стала давать советы по содержанию. Вот мне, например, посоветовала поработать с кем-нибудь в паре. В общем, нашу фантазию подстегнули, потенциал проверили, а во втором полугодии всё будет уже конкретнее.

– В смысле?

– Будем делать рисунки-двери в уже разведанные миры, опираясь на фотографии. Практического смысла это не имеет, конечно, но пригодится для тренировки. Курсовая работа – дверь именно в такой мир. А вот на следующий год нам уже расскажут подробнее о машинах, но только в общих чертах. Иначе есть риск, что мы начнём слишком стремиться к реалистичности в рамках современной науки, будем на этом зацикливаться и заглушим фантазию. Академия ведь существует не первый год, подходы менялись, результаты оценивались. В итоге решили, что оптимальный метод – так, как сейчас.

– Гм, хитро.

– Ага, – подтвердила Илса. – Нужен баланс между натуралистичностью и фантазией. Причём каждый студент нащупывает этот баланс по-своему, а наставник подсказывает. Конкретно в моём случае оказалось, что консультации по машинам полезны уже сейчас, на раннем этапе. Воображение слишком буйное.

– А полноценную дверь когда вам разрешат сделать? В какой-нибудь совсем новый мир, ещё не открытый?

– На третьем курсе. Это у нас и будет дипломная работа.

Зима набирала силу – трещал мороз, налетали метели с севера.

Мы слушали лекции, разглядывали фотоматериалы из соседних миров, работали с тренажёрами, и я чувствовал, что преодолевать границу между реальностями становится легче. Декан подчёркивал – если тренироваться правильно, то к концу учебного года побочные эффекты сойдут на нет.

А моё расследование насчёт мегалитов забуксовало. Намёков на то, где спрятана суперкраска, больше не попадалось, и не случалось подозрительных инцидентов. Мои оппоненты, кем бы они ни были, впали в зимнюю спячку – и я в роли сыщика-аматёра тоже, за компанию с ними.