Текст книги "Свет мой светлый"

Автор книги: Владимир Детков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Невольно восхищаешься великой и непостижимой предусмотрительностью эволюции.

Но перед глазами опрокинутая чаша гнезда и две без вины виноватые птахи… И сердце не спешит принимать рассудительное «так надо, что же поделаешь»…

Беда есть беда, и она столь же остра и нестерпима у неумелых и виноватых.

СВЕТЛЯЧОК И МОРЕ

Ночная волна лениво лизала плоские камни дикого пляжа. На море ни огонька, ни звездочки – глухая тьма. Она пугает и манит. Хочется сделать шаг вперед и жутко отдаться во власть стихии.

Светлячок слетел с прибрежных кустов и оживил тьму своим легким мерцанием. Он все ниже и ниже опускался к воде. Вот уже две светящиеся точки живут в темноте: светлячок и его отражение в сонной волне. Еще секунда – и они, качнувшись навстречу друг другу, слились в одно целое и погасли… Светлячок неосторожно встретился с водой. Я выловил пострадавшего и положил его на еще теплый камень. Скоро он, обсохнув, «потеплел» едва заметным свечением, все более разгораясь. Потом как ни в чем не бывало снялся с камня и привычно замигал в пульсирующем полете. Но урок не впрок: он снова направился в море. И снова, обманутый своим отражением, пал в воду.

Дважды спасенный, он не изменил своей страсти и, залетев дальше от берега, погас, уже навсегда.

Несколько минут было темно, словно ночь справляла короткий траур о погибшем. А потом – один, другой, третий – замерцали над водой другие и, как искры от костра, подхваченные ветром, угасли поодиночке…

ЗВЕРИНЕЦ

Замкнутым каре расположился на пустыре за Ямским мостом заезжий зверинец. В тесных автофургонах, вскрытых и зарешеченных с одной стороны, – лисы, львы, тигры, шакалы, гиены, медведи, волки, обезьяны, страус, гриф и сип белоголовый, даже семейство дикой собаки Динго с красным волком…

Экзотика! Какое перо, какая расцветка шкур! Африка… Америка… Австралия… Толпы любопытных и любознательных. Веселые, восторженные возгласы детей. И сам поддаешься радости их удивления. Дивишься знакомым кошачьим повадкам львицы, мерно вышагивающей взад-вперед, от стенки к стенке… «Как наша Мурка, только совсем большая-большая…»

Лев неподвижен в своей классической позе власти и величия, так примелькавшейся нам по дворцовым ансамблям, «нестрашным» кинокадрам и картинкам, что и живой кажется ручным, игрушечным, бутафорским, но натолкнешься на упорный взгляд желтящих глаз – и скомкаешь восторженную, благодушную улыбку: какая тягучая печаль в глазах царя зверей, какой тяжелый, до оторопи пронизывающий взгляд. И нет в нем ни злобы звериной, ни кровожадности хищника… Одна тоска истомленного долгой неволей…

Волки – те злее, волком и смотрят, мечутся от щели к щели, чуют за перегородкой недругов, зубы скалят, порыкивают на соседей… Но и у них взгляд затравленный, исподлобья.

Да, невеселая экзотика… Разное перо, разные шкуры, а все одним серым цветом неволи отмечены – угрюмые, усталые, подавленные.

Разве что медведи, ах ты, кровь скоморошья! – да попрошайки-мартышки без зазрения совести извлекают свою мелкую корысть из глазеющей толпы – лапы сквозь решетку тянут, пасть разевают, мечутся по клетке, пританцовывая, – развлекают. И летит им награда – конфеты в обертках, надкушенные фрукты, куски булок, печенья… «На! Хватай! Ай да молодец! А ну, как следует попроси!» И медведь неуклюже выламывается, будто и на самом деле знает, как оно следует просить…

Посреди шумливой, суматошной разноголосицы вдруг тревожное детское:

– Ой, мама, а почему Багира плачет?!

До лоска черная красавица пантера полусидит, по-человечьи скрестив передние лапы, и, грациозно выгнув шею, отрешенным взглядом устремилась куда-то вдаль поверх наших голов. Не шелохнется, глазом не поведет. Есть в ее облике что-то от женщины, принявшей траур глубокий… Слез не видать, но их отражение – в блеске глаз, в суровой неподвижности… Девчушка, подготовленная высоким благородством «Маугли», тонко прочувствовала это и откликнулась…

– Да не Багира это, а Ночка, – уточняет мама. – Видишь, написано. И не плачет она. Просто задумалась. Африку свою вспоминает. Пошли к лошадке, смотри, как бегает…

Куда ей там бегать на трехметровке, даже карликовой такой. Метнется в одну сторону – два-три стука копытцами – и стена. Метнется обратно… и весь бег. Жалкое зрелище. Но мама хочет отвлечь ребенка от грустных мыслей, ведь порадоваться чудесам заморским привела…

Только какая ж это радость – сквозь решетку?!

Нет, не бывать человеку истинно покойным и вольным душой, покуда живое, свободой рожденное, в клетках томится.

ОДНАЖДЫ

Лишь один раз в жизни пчелам дано право платить за обиду: ужалив, пчела погибает. Но не было случая, чтобы хоть одна из них дрогнула в решающее мгновение и отступила.

Воля инстинкта неумолима и высоконравственна – обидчика надо разить!

АЗБУКА ЛЕСА

Зимой сосны и ели на ветру выводят протяжное «ф-ф-ф-ф».

Облиственные дубы – «ш-ш-ш-ш»…

Голые деревья – «с-с-с-с-с»…

А все вместе – «у-у-у-у-у»…

Учебный год в полном разгаре: ветер азбуку разучивает…

КОГДА ХАРАКТЕР СПИТ

Он был суров на вид и строг по натуре. Никто не знал его улыбки, никто не слыхал его смеха. Они наглухо были зажаты в кулаке характера. И мрачные навеси бровей не поднимались, не расходились до той черты, за которой теплится веселье…

Это был человек, который всегда не смеется…

Но однажды его увидели спящим и не узнали: добродушное лицо светилось детской радостью…

БЕЗ ЛЮДЕЙ

Провожая в последний путь подругу свою, бабушка плакала, жалея вначале об ушедшей из жизни, а потом и о себе…

Внук пытал:

– Ты что, бабушка, смерти боишься?

– Да нет, милый, смерти-то чего бояться, коль срок подходит… А вот когда отнесут тебя на кладбище, закопают, а сами уйдут… Вот тогда и страшно будет… без людей-то…

ПАМЯТЬ

Сон и смерть.

Человеческая память вносит свои поправки в объективную реальность этих явлений…

– Спит как убитый, – с добрым чувством восхищения говорим мы о человеке, поработавшем всласть.

– Лежит как живой! – восклицает печально, прощаясь с тем, кто безвременно покинул нас. – Еще столько мог сделать… Он умер в работе, посреди кипучей жизни своей…

– Нет, он не умер, – протестует Память. – Для нас он живой, только уснувший на долгое долго.

ОТЕЦ

Иногда, шагая домой после трудной и важной работы, вдруг невольно вспоминаю отца. По привычке задумываюсь: а почему я его вспомнил именно сейчас? И, как бы поглядев на себя со стороны, нахожу отгадку – ведь его походкой иду! Размеренной, неторопливой поступью человека, исполнившего доброе, нужное людям дело…

ХЛЕБ И ТРОПА

Хлеб наш насущный… Всему он голова, всему основа. На хлебе, на отношении к нему душа человеческая обретала истинное здоровье, нравы и нравственность вызревали веками.

Но есть у людей еще одно вековое, первоосновное – путь-тропа-дорога… Издавна редкое поле обходилось без тропы…

Даже хлеб расступается перед идущим человеком и благословляет его путь-дорогу…

ОБМАН

Однажды весна заманила меня в лес и оставила наедине с самой Свежестью. Она таилась в трепетных бубенцах ландышей, пробивалась сквозь темно-бурый полог прошлогодней листвы. Зябко кутаясь в зеленые воротнички, они обступали меня со всех сторон и, казалось, сами просились в руки.

…Ну и лукавые ж мы, люди: чего нам хочется, всегда представим так, будто этого хотят другие… А на самом деле мы для одного цветка просто никудышные собеседники – глухие, слепые, нечуткие. Нам подавай сразу охапку – вот тогда и голоса их ароматные слышней и глазам белым-бело. Говорят, что человек с тонкой душой никогда не собирает целые букеты, а одного собеседника терпеливо ищет. Найдет, присмотрится к нему, прислушается и уж тогда…

Хотел и я найти такого. Стою в растерянности: какому отдать предпочтение? А глаза разбегаются, встречая десятки зазывающих взглядов. Право выбора – мучительная вещь. Я и не заметил, как в руке у меня появился сначала один прохладный стебелек, потом другой, третий… Каждый из них на земле казался мне тем единственным, а сорванные, они теряют себя. Но я так увлекся «охотой», что забыл о самоэкзамене на чуткость и самым грешным образом собирал букет.

И все-таки я нашел Его. Он стоял особняком на краешке солнечного пятна и молчаливо взирал на меня своими непомерно большими чашечками. Я поспешил к нему, радуясь находке. И протягивая руку, уже ощущал, как он сначала вытянется в струнку, сопротивляясь, а потом выскользнет из своего гнездовья и затмит собратьев, даже в букете.

Но рука моя, словно натолкнувшись на незримое препятствие, замерла на полпути: сквозь желтоватую белизну красавца на меня в упор смотрели чужие глаза. Под самым стебельком тускло поблескивала холодная плеть гадюки.

Не вздрогнул, не закричал, не стал топтать ногами. Лопнула струна – оборвалась песня. И цветы не цветы, и весна не весна…

ШИПОВНИК

Куст шиповника хранит в себе завидное совершенство: даже имея спелые плоды, он продолжает цвести и как бы переживает за одну жизнь несколько юностей… А вернее – он просто не расстается с ней до самой глубокой осени. И когда проходишь мимо по солнцепеку – весной ли, летом ли, – шиповник всегда пахнет своим первоцветом.

НОВЫЙ СЕЗОН

Несколько дней клен стоял в торжественно-пышной позолоте, настойчиво привлекая на себя все внимание, как бы приглашал насмотреться на него и оценить по достоинству перед прощанием. Но так уж устроены мы, что с недоверием относимся к пышности среди будней и не преминем вместо внимания колким словом отметить: мол, ишь вырядился! И только однажды утром я вдруг понял, что это был праздник.

Ночь накануне была холодная, со шквальным ветром и дождем. Шум осенней бури поглотил все обычные звуки ночи и лишь перед самым-утром вернул их в оправе, настороженной тишины. Со светом тишина подтвердилась пустотой – исчезло из-под окна шумливое облако клена, открыв глазу безлюдную улицу… А потом, как на сцене в начале представления, улица разом наполнилась действием: загудели, одолевая подъем, автомашины, сочувственным дребезжанием их труду отозвались оконные стекла, зашаркали десятки терпеливых подошв, замелькали озябшие людские фигурки, села на оголенную ветку клена такая же одинокая ворона и закаркала призывно, скликая разбросанное бурей племя.

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Незнакомая соседка сжигает бумаги у старого забора в саду, доживающем свой век рядом со стройкой. Мальчишки, как воробьи на зерно, слетались к костру. Смотрят во все глаза, сияют, довольные, стараясь хоть чем-то помочь огню расти. Тот палку, тот клок бумаги подбросит в огонь.

Бдительные жильцы дома всполошились:

– Осторожнее!..

– Смотрите, искры летят…

– Забор загорится! – послышались остерегающие женские голоса.

А мужчины молчат. Они восхищенно следят за «поджигательницей», подкладывающей в костер все новые и новые пачки старых тетрадей и газет… Длинные рыжие волосы ее то и дело сползают с плеч и тянутся к огню, словно желают смешаться с ним. Женщина ловким непроизвольным движением головы возвращает их на место, и они, взметнувшись вверх, ложатся на плечи, чтобы снова тянуться к пламени.

Обычно всякий костер во дворе завершается картофелепечением. Вот и сейчас слышится на разные голоса:

– Алик, дай! Алик, дай!

И с сожалением определяю, что Алик, сын хозяйки огня, держит монополию на печеное лакомство… А мама неожиданно помогает его жадности:

– Да у него и так маленькая…

Пропал романтический аромат.

Без сожаления зажигаю в комнате яркий свет, который гасит костер и отдаляет в темноту его обыкновенную хозяйку…

ПРОШЛОГОДНИЕ ПЕСНИ

Перед самым рассветом сад огласился необычной для зимы песней. Певец долго и настойчиво солировал на фоне далекого лая пушкарско-казацких дворняг.

Кто бы это мог быть? Синичка? Не умеет она так протяжно и громко. Иль, может, какой «озимый» соловей залетел к нам в март?

Пичу-пичу-пичу-пичу!.. Пичу-пичу-пичу!.. Пичу-пичу-пичу-пичу!

Передохнув минуту-другую, певец сменил мелодию: ти-ти! Ти-и-и-и! Ти-и-и! Ти-ти! Ти-и! Короткая пауза – и снова солист запустил «соловья». Потом вдруг без всякого перехода в окно стрельнула бойкая перепалка: «Спать пора! Спать пора!»

«Э-э, брат, ты что-то путаешь…»

Певец не смутился и тут же выпалил с поправкой: «Встать пора! Встать пора!»

«Ну, это другое дело, хоть и не совсем по грамматике».

Исчерпав себя, «перепелка» пропала. А ее голос в эфире сменил совсем не песенный посвист, чередуемый с характерным пощелкиванием.

Ах, вот оно что… Спешу к окну. И прежде чем вижу на яблоне у старого скворечника два длинноклювых силуэта, осеняет: это же скворушка для подруги своей припоминает прошлогодние песни…

НЕБЕСНЫЙ МИКАДО

Восток отполыхал в полнеба, стремительно накаляя его. Вот и царь приподнял над горизонтом свой румяный лик.

Шагаю ему навстречу, дерзко разглядывая его неоформившееся величие. Смотрю долго-долго, пока он не подает первые признаки недовольства моей непочтительностью: сначала щурится в хитрой улыбке и прощупывает меня взглядом первых «зайчиков». Изучил. Понял, что не тот соперник, и снисходительно заиграл румянцем, все больше распаляясь в своей игре. Шутя ослепил и залился беззвучным смехом, салютуя сам себе буйным разливом света.

И намека на соперничество не терпит этот небесный микадо.

Отвожу глаза и чувствую, что наказан за дерзость: куда бы ни бросил взгляд – всюду видится мне золотой хохочущий лик, заслонил все. Даже лица людей расплываются в хитрую улыбчивость светила.

Так-то вот соперничать с их величествами.

ТАКАЯ АРИФМЕТИКА

Первоклассник Вовка отчаянно нагрубил бабушке, которая на самом интересном месте вмешалась в его «войну» и заставила сменить автомат на школьную ручку. Просить прощения наотрез отказался. Вечером отец беседовал с сыном:

– Ты любишь маму?

Предчувствуя в этом вопросе начало родительской нотации за дневные подвиги, Возка, потупив взор, обреченно ответил:

– Люблю…

– Уважаешь ее?

Сын с недоумением покосился на отца: мол, что за вопрос – раз люблю, значит, и уважаю, но «заострять» не стал и ответил, как требовалось:

– Уважаю.

– Мама тоже любит и уважает свою маму… И помни всегда, сынок, что бабушка – это мамина мама.

Вовка оживился, навострил уши, что-то соображая, и выпалил:

– Два раза мама?

– Да, брат, такая арифметика. Вот и действуй по ней – в два раза…

Но сын уже не слышал мудреных выводов. Неожиданное открытие растопило упрямство, и он побежал к бабушке.

В НЕВЕСТЫ ЗАГЛЯНУЛА

В окне соседского дома девчонка-подросток устроила бальный танец с тюлевой занавеской. Взяла в обе руки ее нижние концы и раскачивается в такт своей внутренней музыке. Потом закружилась в вальсе, и тюль шатром сошелся над ее головой, укутав девчонку в белый кокон фаты.

Замерла без движения, как под венцом. Наверное, все вокруг для нее сейчас белым-бело, необычно…

Постояла, заглянула в будущее и шало завертелась в обратную сторону – в детство.

НЕПРОЧИТАННАЯ КНИГА

Лежит она рядом с твоим будничным делом и, словно катализатор, подгоняет его, наполняет ощущением радостного, хорошего. Как предчувствие встречи с желанным другом. Но время бежит, а руки все не доходят до книжки, все недосуг. Ладно, успею еще.

А друг терпеливо ждет, чтобы одарить бескорыстно.

Только не стоит злоупотреблять этим терпением. А то переждешь и потом вроде и рад встрече, да радость осадком горчит: «Эх, пораньше бы!»

КНИГА

Взял у приятеля хорошую книгу, прочел, но придержал для повторной беседы, а скорее – для немого общения…

А потом случилось обрести в магазине такую же.

Предложил приятелю взять ее вместо прочитанной. Он возрадовался, как ребенок, чистенькой, новенькой…

Обрадовался и я – читанная книга дороже мне, как человек, одаривший откровением…

КАШТАН

На грустную аналогию наводит порой скоротечная эволюция обыкновенного конского каштана.

Был молодым-зеленым – ершистым слыл, в руки просто так не давался.

«Созрел – «поумнел». Шкурку колючую сбросил, стал гладким, блестящим, удобным. Всяк его в кулаке зажмет, всяк, играючи, с ладошки на ладошку перебросит. Только и утешение, что не жарят да не едят…

ПЛОТИНА

Когда дело долго не поддавалось, он оставлял его в покое и брался… за более трудное, нелюбимое. Проходил день-другой, и он с радостью возвращался к заброшенному, и оно спорилось.

Хитрость проста: более трудное дело – как плотина, которая копит упрямство, энергию мысли, умелость рук… И тогда уж прежнему не устоять.

ЦВЕТЫ НА АСФАЛЬТЕ

Они были первыми – эти юные отважные создания, свалившиеся с неба по высшему приказу… Десант застлал темное все вокруг белизной своих парашютов, шел густо и неудержимо… Было что-то бесшабашное и победное в его стремительной атаке на теплые крыши и асфальт. И вера жила, и был праздник.

Но его заведомо предали.

Предательство всегда настраивается на волну патриотизма и высших порывов.

Сначала в гимне победы послышалась едва различимая пулеметная дробь капели. Враг, таясь, заманил. Потом вдруг сверху… с тыла… в спину сыпанула картечь дождя… и на глазах белый ковер минутного успеха стал расползаться, таять, исчезать: И вот уже только глянец асфальта отражает скорбные лица фонарей, немых свидетелей трагедии.

Сколько их полегло – первых, доверчивых, окрыленных единым порывом, не успев осознать происшедшего. Не испытав горечи горького – предали! Недоучли, ошиблись – легче ли это?!

…А подкрепление пришло в полночь. Дохнул морозец, укротитель дождей и капелей, да поздно… Нет его войска – одни серые клочки по закоулкам. Рассерчал хозяин стужи, жестоко прошелся по вражьим телам – выстудил каждую лужицу.

Смерть за смерть!

И асфальт вдруг зацвел холодными, как надгробье, цветами, сотканными из останков то ли битвы, то ли побоища…

А потом прошлась метелица материнским плачем, заглаживая непоправимое.

ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР

Меняется мир, совершенствуется… И все меньше человеку приходится покорять «пространство и время», все больше – одолевать характеры собратьев своих, стоящих на его жизненном пути: вершинную недоступность одних, веселый ветер других, штиль сытости третьих, трясинную ненадежность четвертых…

Теперь, чтобы дело твое, идея твоя «пошли-поехали», мало одного умения и отваги личной. Надо, чтобы в паруса твои ощутимо подул ветер бескорыстного человеческого участия…

Да будут благословенны характеры людские, всегда и во всем добром-нужном дующие ветром попутным.

ВИНО

Можно клевать виноград по ягодке. Сладко, но ни уму ни сердцу: ни сыт, ни пьян… И солнце далеко.

Но стоит винодельно руки приложить – сок выдавить и бродить его заставить – какое дело!

Вино – это новое качество. Это приближение солнца. Это полет!

Только как опасен он для бескрылых.

НА ПОВОРОТЕ

Солнце на восходе «зацепилось» за крюк строительного крана, и можно было подумать – попалось на удочку.

Но это только лихое мгновение мысли.

В следующий миг солнце проглотило крючок, а потом и всю башенную махину переплавило в невидимку.

Вот и нам иногда кажется, что держим мы в своих руках поводья от колесницы событий. А на крутом повороте вдруг откроется, что не за удила скакуна концы повода зацеплены, а за оглобли…

ПА-ДЕ-ТРУА

Зеленый «Москвич», стоявший посреди двора с открытыми капотом и багажником, напоминал жука перед полетом. Только лететь он явно не собирался, о чем без слов говорила растерянная фигура автолюбителя. Обладатель чудо-колес напряженно вслушивался в ералаш звуков работающего мотора…

– Загляните в правую крайнюю свечу, дорогуша, она у вас подгорела, – заметил проходивший мимо мужчина в заутюженной до лоска паре.

«Дорогуша» вышел из творческого оцепенения и с недоверием оглядел бесплатного советчика.

– А вы что, автомеханик? – отозвался он не без иронии.

– Нет, что вы, – музыкант, – с достоинством устранил сомнения прохожий и доверительно пояснил свою осведомленность: – На днях моему шефу братец вашего «мерседеса» исполнил аналогичное па-де-труа…

ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА

Так уж повелось, что человек издавна завидует птицам. Вольно им, светло им, легко дышится. Природа вместе с жизнью наградила их совершенством в своей стихии…

Человеку сложнее – ему надо обретать совершенство самому… Природа уступила ему часть себя, свое животворящее, творческое, преобразующее. И в этом он жаждет достичь совершенства, как вот птицы в своем полете… И человек умеет взлетать мыслью, чувством, делом… А природа все больше уступает ему своих «родительских прав». И достойный сын ее – Человек – должен быть особенно велик и осторожен, принимая наследство!

ЗА ГРИБАМИ

Пошел за опятами «без дождей», а значит, и без уверенности на удачу. Хожу, гляжу с высоты своего роста – ни грибка. Одна листва орешниковая, кленовая, дубовая мельтешит в глазах да пусто шуршит под ногами…

Отчаялся, посетовал «на судьбу». Взмолился к ней: «ну хоть для запаха подбрось…»

Вышел из глыби леса на край оглядеться и среди бледно-желтой россыпи березовой листвы вдруг натолкнулся глазом на конопатую шляпку опенка, робко протаявшего из травы. Постоял в радости – тихо-тихо, чтоб не спугнуть, настроил глаз и различил средь листопадной ряби еще один, другой, третий… сразу пятерню, двойняшек…

«Ага! Значит, дошли молитвы!» – мелькнула суеверная мысль. Охота загово́р любит. Наши предки это хорошо понимали, не без хитрости нашептывая свою льстивую хвалу богам в обмен на удачу. А на самом деле они себя настраивали на зоркость и терпение… И удача приходила, укрепляя веру.

ЗДРАВСТВУЙ, ЧЕЛОВЕК

Утром люблю заглядывать людям в глаза. Незнакомым, случайным встречным. И каждого приветствовать хочется, как в деревне. Но голосом – неудобно, не принято: ведь незнакомы… И я приветствую их взглядом.

Здравствуй, человек!

СВЕТ

Когда бы я ни проснулся среди ночи, на верхнем этаже дома, что стоит напротив, словно маяк, светит одно и то же окно…

Я не знаю, кто там живет – инженер или художник, студент или ученый, но свет в окне говорит о главном – человек работает!

И сразу становится стыдно прохлаждаться в постели. Сон отступает, я встаю и включаю свою настольную лампу.

Так согласно работалось нам всю зиму.

Но однажды ночь ослепла… Я не увидел привычного желтого квадратика. Не появился он ни через день, ни через месяц… А я все вставал и, усаживаясь за стол, посылал свой сигнал в темноту, надеясь, что тот отзовется. Но он молчал. Должно быть, человек окончил какую-то срочную работу и теперь живет себе, как все «нормальные люди»?

Но как это можно – кончить работу? Не-ет. Просто он, приучив меня, теперь светит другим…

ВИШНЯ И ГРАД

Град сыпанул внезапным вражьим набегом на сад. Сбил цвет вишневый. Лежат на земле вперемежку белые братья-раздорники.

Град, сотворив беду, быстро исчез, словно по сигналу «к отходу». Пошел совершать свой круговорот под солнцем. Ему еще быть градом-дождем, еще сверкать в этой жизни.

А вишневая осыпь осталась лежать, отторгнутая от своего незавершенного дела, а значит – от жизни.

Не дотянуться ей, не стать никогда цветом-ягодой.

ТОВАРИЩ

«Я с ним рассвет встречал», – сказал друг об одном малознакомом мне человеке. И это прозвучало, как «Я с ним в разведку ходил»… Там ом не подвел. И здесь – душу не смутил, не отвлек на себя, не помешал радости. Умножил ее молчаливым восхищением.

Хороший человек, надежный. Мирное испытание на товарищество выдержал.

КАПИТАЛ

Теряют только собственники… Те, кто себя в вещах копит. Переводите жизненный капитал в духовные ценности. Душа – надежнейшая из сберкасс: не утеряет, не «погасит». И проценты у нее самые высокие!

ГЛУБИНА

Глыба горя, упавшая в озеро души человеческой, неизменно вызовет обратный всплеск – жажду жизни, порыв творчества. И чем глубже это озеро-душа, чем тяжелее эта глыба-горе, тем могучее будет ответ.

СВЕТ – НАДЕЖДА

Ночь давила со всех сторон – беспросветная, студеная, долгая. Встал посреди пути. Вдруг сделалось все равно: тут ли упасть и забыться от усталости и одиночества, или же двигать в свое «никуда»…

Но потеплел первым светом восток, и легче как-то стало, словно друг в угасающий костер подбросил полешек и они занялись на дремавшем жару.

И силы откуда-то взялись, и надеждой воспрянуло желание: «Шагать!»

В ТУПИКЕ

Вдруг с грустью обнаружил, что время шагает быстрей моей мысли…

Конечно, это и объяснить можно: у времени одна заказанная дорога, а мысль мечется, ищет свои стежки-дорожки. Потому и отстает все чаще и чаще, натыкаясь на протоптанное и исхоженное, непроходимое и неодолимое…

Вот и получается, что по хоженой тропе уже гордость не пускает, а завалы иные одолеть – сил маловато, не накопил или истратил попусту.

Так и топчемся мы с ней на месте.

А время все дальше уходит размеренным шагом бывалого изыскателя и не оглядывается на нас, не уступит хотя бы коротким привалом.

За временем надо поспевать вовремя!

ВРЕМЯ

Тревожная ночь, когда же ты кончишься? Ни спать, ни сидеть, ни ходить. Закинул руки за голову, взял ее в тиски ладоней. Да разве руками боль остановишь?

А часы застучали над ухом в бешеном ритме, синхронно с толчками обезумевшей крови. У них своя боль: дробят время на секунды, не в силах ни на миг остановить его. Даже своей смертью!

Одно время – вне болей, вне смертей, вне сердца… И все мы – короткие, но счастливые гости его: с болью, с жизнью, с сердцем.

ЭКСПЕРИМЕНТ

«Один человек не делает тропы» – утверждает народная мудрость. Ну как не дерзнуть на исключение! И я стал прокладывать по целине парка новое окончание тропинки. Каждое утро ступаю десяток шагов по траве. Мне жалко мять траву, ноги невольно робеют, опускаясь на свежую зелень, но дух экспериментатора одолевает, не дает отступить.

На последнем шагу к тротуару растет сочный подорожник. Всякий раз я подминаю его стрелы, но на следующее утро он, как ни в чем не бывало, встречает меня стоя.

И стойкость эта радует меня куда больше, чем очертания будущей тропы.

НЕСЧАСТНЫЙ ХАРАКТЕР

Бывают характеры сродни человеку, рубящему сук, на котором он сидит… Сомнения в нем до топора доросли и подвергают все вокруг себя жесткому «испытанию»… Да какое ж дерево против секиры устоит? Проходит время, и, подрубленное, сбрасывает оно неразумного «испытателя» на землю. Но по странной закономерности тот бранит не топор свой, а сук – «слабый, непрочный, предательский»… И случись ему новую опору обрести, он, после минутного восхищения ее неодолимостью, снова принимается за свое.

Щепка за щепкой – и лес тает. А уж дерево… Снова падает упрямый человек и ушибается. И вновь винит сук, все больше «убеждаясь» в ненадежности рода людского.

Несчастный характер. Хоть бы раз промахнулся да по пальцу себя тюкнул: быть может, тогда… Хотя нет, навряд ли – всю боль свою он все равно на чужой счет спишет.

ДЕВОЧКА И СНЕГ

Ноябрьская капель с туманом уже с утра невидимой молью подтачивает свежие шубки снега. Во дворе детсада девочка трех-четырех лет хочет спасти его и уверяет отца, что если калитка будет закрыта, то снег здесь не растает.

Отец улыбается и с высоты своего возраста без труда рушит эту несостоятельную гипотезу. Но малышка стоит на своем. По ее убеждению, снег «тают» наши ботинки (!), а «человеки», как известно, сквозь закрытую калитку не проходят.

Поразительное открытие! И вытекает оно из конкретного опыта. Всем знакома судьба снега на тротуаре: кашица – жижица – лужица… Маленький защитник прекрасного дает урок нравственности. И напрасно взрослый снисходительно смеется.

Необычная мысль, идея, высказанная заведомым «неавторитетом», порой нам кажется детским лепетом, и мы усмехаемся их чудачествам, не подозревая, что сами в ту минуту уже топчем снег…

СВЕТ И ПТИЦЫ

Задолго до рассвета за окном гудела лишь механическая тишина – далекий вокзал да близкий цех завода в голос с урчащей где-то машиной.

Но стоило мне зажечь свет, как тотчас рядом в саду чуть раньше обычного цвиринькнула синичка и словно за ниточку потянула другие голоса.

Всполошился одинокий городской петух.

Пощелкал сонно скворец…

Кажется, я «включил» рассвет чуточку раньше.

ОТРАВА

Поезд тронулся.

– Проходите, проходите, чего размахались… Добро бы девке…

– Так ведь друг…

– Знаем мы этих друзей… Пока на столе бутылка стоит, – ворчливо продекламировала огромная проводница, оттирая меня в глубь тамбура.

– А тебе что, заложило – столбы посчитать хочешь? – с еще большим жаром атаковала она в спину повисшего на поручнях парня.

Тот последний раз помахал рукой отставшему перрону и оглянулся, весь озаренный счастливой улыбкой.

– Любовь, – произнес он так, словно назвал высшую причину, допускающую исключения даже в правилах по технике безопасности…

– И-и-их! – презрительно протянуло недоброе существо в железнодорожной форме. – Любо-вь. Отвернется только и другому подмигивать начнет… Да и ваш брат хорош. Дай только за семафор умотать…

Что это – зависть? Природная желчь или «сверхтрезвый» взгляд на вещи? Сразу и не ответишь. Какая-то дикая смесь всего поганого, походя извергнутая с той же поганой целью – душу отравить.

«Бутылку на столе» я пропустил мимо ушей, ухмыльнувшись, – мой друг непьющий.

А парень ошарашенно отстранился и, не найдя, что ответить, лишь покачал головой. Весь вечер он, мрачный, просидел у окна, вглядываясь в летящую тьму…

НОВЫЙ СОСЕД

Под окном, возле серых «Жигулей» нашего нового соседа, лежит в снегу раскрытая книга. Ну, думаю, забыл на капоте свой справочник автолюбителя, а он и сполз в снег.

Но вот вышел сосед, играя ключами, мельком глянул на книгу, потом вверх: с какого окна могла вылететь, беспризорная, (любознательный!), и преспокойно сел в свой «комфортейбл». Долго прогревал мотор (заботливый!) и наконец укатил…

А книга осталась мокнуть в снегу.

Выбежал на выручку – «Хрестоматия по педагогике»…

И зачем такие совпадения!

БЕЗ ТОРМОЗОВ

Человек, которому «все равно», так же опасен, как мчащийся автомобиль без тормозов. Беда, если он порешит одну лишь свою судьбу. Но гибельная инерция «все равно» может занести его и на другие жизни.

В ТАКСИ

В такси подсела девушка. Окинула нас невидящим взглядом и, обронив едва слышное: «До Садовой, пожалуйста», осторожно прислонилась к сиденью, вся переполненная чем-то важным и светлым. На лице ее, согретом потаенным чувством, жила улыбка, обращенная, должно быть, туда, откуда девушка только-только пришла…

Нам было не по пути, и шофер хотел сказать это, но, взглянув на нее, промолчал, плавно отпуская машину на скорость.

Девушка была прекрасна своей затаенной радостью, и ею бы только любоваться тихо, «про себя», со стороны, но спутники были назойливы. «Откуда и куда? Как зовут? Едем с нами…»

Но все вопросы и предложения мимо летели – девушка просто не слышала их… И ребята скоро притихли до уважительного молчания. Они сами напомнили водителю, куда завернуть, иначе бы отрешенная пассажирка катила себе до самой «бесконечной» остановки… Ребята весело пожелали ей «не заблудиться», а она невпопад ответила «пожалуйста». И не ошиблась – трижды мысленно сказал ей «спасибо»…