Текст книги "1812 год. Пожар Москвы"

Автор книги: Владимир Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Рисунок, сделанный начальником топографического бюро императора Наполеона Л.А.Г. Бакле д’Альбом в Москве, на котором он представил свою жену в русских мехах(АВПРИ. Ф. 133. Оп. 468. Д. 1842. Л. 285)

Очевидно, что и внешний вид европейской армии, оказавшейся в столице «варваров», тоже изменился радикальным образом, «…я смог купить по дешевой цене теплую шубу, с помощью которой я смог утеплить мой старый гарик (плащ. – В.З.). – Пишет 22 сентября полковник Паркез. – Я сконструировал с помощью солдата большие сапоги из шкуры медведя, мехом вовнутрь, и я закончил перемены в своем внешнем виде, утеплив мехом мой нос, да, смейся, мой нос мехом» [997]997
  Ф.И.А. Паркез – жене. Москва, 30 сентября 1812 г. // АВПРИ. Л. 109; Lettres interceptees. P. 61.


[Закрыть]. «Я, к счастью, нашел гренадера, – повествует в письме к жене помощник начальника топографического кабинета императора Л.А.Г. Бакле д’Альб, – который согласился сделать новые теплые подкладки к моим мундирам. Я подогнал хорошую шубу (хотя и старую), чтобы ездить на лошади… егерь починил мои сапоги, и он же мне обещал пару ботинок из шкуры, чтобы в них наполовину поместить эти сапоги. Я покрыл беличьим мехом мой парижский картуз…» [998]998
  Л.А.Г. Бакле д’Альб – жене. Кремль, 15 октября 1812 г. // РГВИА. Ф. 151. On. 1. Д. 92. Л. 70-70об.; Lettres interceptees. P. 111.


[Закрыть]«Достал очень большую женскую шубу из лисы и белого атласа, и она мне хорошо служит. Я предпочитаю ее всему другому», – писал К.А. Лами, чиновник, прикомандированный к военным комиссарам [999]999
  К.А. Лами – г-ну Буше. Москва, 19 октября 1812 г. / / Lettres interceptees. P. 168.


[Закрыть]. Когда армия тронулась из Москвы, она являла собой картину уже значительно разложившегося военного организма. Вюртембергский лейтенант К. Зуков, например, при выступлении из Москвы имел только один эполет, а поверх мундира был надет домашний шлафрок красного бархата, «отороченный кроликом», на голове вместо потерянного кивера было «нечто вроде каски» [1000]1000
  Suckow К. von. D’lena a Moscou. Fragments de ma vie. P., 1901. P. 199.


[Закрыть]. Сержант полка фузелеров-гренадеров Молодой гвардии А.Ж.Б.Ф. Бургонь надел поверх рубашки «жилет из стеганого на вате желтого шелка», который «сам сшил из женской юбки, а поверх всего большой воротник, подбитый горностаем»; «через плечо висела сумка на широком серебряном галуне» [1001]1001
  Цит. по: Бургонь. Пожар Москвы и отступление французов. 1812 год. СПб., 1898. С. 63–64.


[Закрыть]. Р.Э.Ф.Ж. Монтескьё барон Фезенсак, командир 4-го линейного полка, наблюдая, как Великая европейская армия выступала из Москвы, подумал, что это «спектакль, который напоминает войны азиатских завоевателей» [1002]1002
  Цит. по: Fezensac М. The Russian Campaign, 1812. Athens, 1970. P.52.


[Закрыть]. Москва превратила армию европейскую в армию азиатскую.

Армия стала «варварской» не только внешне. Наполеон, покидая Москву, в мстительном ожесточении решил уничтожить то, что осталось. Чиновник Итасс (вероятно из почтового ведомства) написал 14 октября о том, что армия готова «покинуть Москву и уничтожить все запасы муки, вина, фуража и всего остального, что нельзя транспортировать, вплоть до того, чтобы не оставлять никаких ресурсов для тех жителей, которые остаются…» [1003]1003
  Итасс – г-ну Колэнкампу, директору эстафет его величества. Москва, 14 октября 1812 г. // АВПРИ. Л. 180; Lettres interceptees…Р. 103; Chuquet A. Lettres de 1812. № 33.


[Закрыть]. 20 октября, двигаясь к Малоярославцу, Наполеон отдал приказ о разрушении Москвы: «22-го или 23-го, к 2 часам дня, предать огню магазин с водкой, казармы и публичные учреждения, кроме дома для детского приюта. Предать огню дворцы Кремля. А также все ружья разбить в щепы; разместить порох под всеми башнями Кремля…» После эвакуации гарнизона следовало в 4 часа дня взорвать Кремль. «Следует позаботиться о том, чтобы оставаться в Москве до того времени, пока сам Кремль не взорвется. Следует также придать огню два дома прежнего губернатора и дом Разумовского» [1004]1004
  Наполеон – Бертье. Троицкое, 20 октября 1812 г. // Napoleon I. Correspondance de Napoleon I. P. 278–279.


[Закрыть]. В 26– м бюллетене от 23 октября Наполеон сообщил миру: «Эта древняя цитадель, которая столь же древняя, как сама монархия, этот первый дворец царей, не существует!» [1005]1005
  26-й бюллетень Великой армии. Боровск, 23 октября 1812 г. // Napoleon I. CEuvres de Napoleon I. P. 73–76.


[Закрыть]

Так закончилось пребывание Великой армии в Москве. Наполеон и его армия, входившие в русскую столицу как носители западноевропейской цивилизации, ведущие «гуманную» войну, а вышли из нее, готовые отплатить «скифам» «той же монетой». Позже, находясь на о. Св. Елены, и создавая для Европы миф о русской кампании, Наполеон скажет: «В 1812 году, если бы русские не приняли решения сжечь Москву, решения неслыханного в истории, и не создали бы условия, чтобы его исполнить, то взятие этого города повлекло бы за собой исполнение миссии в отношении России…» [1006]1006
  Montholon. Op.cit. P.228.


[Закрыть]«Мир в Москве предопределил бы окончание моей военной экспедиции», – заявил Наполеон в другой раз и нарисовал далее блестящую картину благоденствия и процветания Европы [1007]1007
  Las Cases A.E.D.M. Op. cit. s.a. T. 2. P. 145 (запись от 24 августа 1816 г.).


[Закрыть]. С тех пор, когда мир услышал голос узника Св. Елены, история о московском пожаре 1812 г. стала своего рода символом противопоставления Западной Европы «варварству русских». То, что война и Великую армию тоже сделала «варварской», было быстро и прочно забыто.

Заключение

Накануне Великого пожара 1812 года в Москве, согласно официальным данным, насчитывалось 9257 домов. После пожара осталось только 2761 [1008]1008
  Рапорт Ивашкина Вязмитинову. 21 октября 1812 г. // Михайловский-Данилевский А.И. Указ. соч. 2007. С. 396. Существуют и другие цифры, однако, в целом, больших различий в них не наблюдается.


[Закрыть]. Общий материальный ущерб исчислялся несколькими млрд. рублей. Еще больший, и совершенно невосполнимый ущерб, был связан с потерями людских жизней (после освобождения Москвы из нее было вывезено и сожжено 11955 человеческих трупа; немало людских останков продолжало оставаться зарытыми в черте города) и духовных ценностей (в огне погибли уникальная библиотека Д.П. Бутурлина, собрание А.И. Мусина-Пушкина с его единственной рукописью «Слова о полку Игореве», бесценные коллекции Московского университета…).

Вместе с тем, конечным следствием московской трагедии (наряду, разумеется, с рядом других событий и обстоятельств) стало изгнание захватчиков из России и крушение империи Наполеона. «Русские, – писал великий историк С.М. Соловьев, – не могли бы без стыда раскрыть славной книги своей истории, если бы за страницей, на которой Наполеон изображен стоящим среди пылающей Москвы, не следовала бы страница, где Александр является среди Парижа».

Великий московский пожар 1812 года стал результатом стечения множества обстоятельств: преобладания в городе деревянных строений; исхода почти всех жителей из столицы; грабежей, произведенных как солдатами наполеоновской армии, так и мародерами из числа местного простонародья; природными и погодными условиями… Однако все это вовсе не опровергает того факта, что у пожара были и организаторы, предопределившие начало и масштабы катастрофы. Главную и решающую роль в его организации, безусловно, сыграл главнокомандующий Москвы Ф.В. Ростопчин. Он не только вывез из города водяные насосы, организовал агентов московской полиции для производства первых пожаров, но и, как он выразился, «поджог дух народа», которым «легко зажечь множество факелов». Осуществить последнее было делом наиболее сложным, с чем, однако, Ростопчин справился блестяще, проявив не только виртуозный талант манипулятора настроениями черни, но и высочайший цинизм, жестокость и презрение к собственному народу.

Что же касается приказов, по-видимому, все же отданных М.И. Кутузовым в целях уничтожения оставляемого в Москве армейского имущества, то они вряд ли выходили за рамки обычных мер военного характера. Более того, очевидно, что деятельность Кутузова во многом помешала Ростопчину организовать более решительное и, так сказать, «превентивное» уничтожение столицы еще до вступления в нее армии Наполеона.

Если ответственность Ростопчина в организации московского пожара очевидна, а роль Кутузова достаточно определенна, то вопрос о влиянии на эти события императора Александра I, вероятно, никогда окончательно не будет прояснен. В любом случае понятно, что Александр (как и в целом российская политическая и военная элита) воспользовался фактом сожжения Москвы для возбуждения патриотических чувств и разжигания ненависти к захватчикам. «Уже слышен нам глас Всеавгустейшего монарха, который взывает: “Потушите кровию неприятельскою пожар Московский”», – читаем мы в приказе по русской армии М.И. Кутузова от 19 октября (ст. ст.) 1812 г. [1009]1009
  ОПИ ГИМ. Ф. 160. On. 1. Ед. хр. 213.


[Закрыть]За два дня до этого в официальном «Известии об освобождении Москвы» был назван и виновник сего пожара: Москву отдал на разграбление Наполеон, и «нещастная Москва, жертва лютости, вдруг во многих местах воспылала» [1010]1010
  Собрание высочайших манифестов, грамот, указов… СПб., 1816. С. 54.


[Закрыть].

 
«…Настали времена другие.
Исчезни, краткий наш позор!
Благослови Москву, Россия!
Война по гроб – наш договор!..»
 

– напишет о том времени А.С. Пушкин.

Московскому пожару и пагубности его последствий для оккупантов в значительной степени способствовали и действия самого Наполеона. Во-первых, французский полководец явно переоценил степень деморализации русской армии в ходе Бородинского сражения (сам факт оставления противником Москвы без боя, казалось, подтверждал эти оценки). Во-вторых, Наполеон недооценил противника в плане его готовности пойти на немыслимые для западноевропейского ума жертвы. Наконец, в-третьих, французский император допустил серьезнейший политический просчет в отношении характера возможных действий Александра. Русский император, как известно, при любых обстоятельствах был готов идти в своей борьбе с противником до конца.

Очевидно, что существенные просчеты, допущенные французским командованием и предопределившие катастрофические последствия пожара для армии вторжения, были обусловлены причинами не только частного, личностного, свойства, но и общим характером представлений о России и русских, сложившихся в Европе, в особенности во Франции, еще в XVIII в. Как известно, Россия, по мнению французских просветителей, не могла быть безапелляционно отнесена к «варварским странам»: она в значительной степени преодолела свою «азиатскость» и, хотя продолжала во многом оставаться аутсайдером Европы, но все же подверглась облагораживающему влиянию европейской цивилизации. Этим, по мнению Наполеона, и должен был определяться характер поведения русских и их императора. Тем большей неожиданностью стал для французов реальный ход событий, что заставило их сразу же отнести «русскую цивилизацию» к числу «скифских» и «варварских», лишая ее тем самым «высокой» оценки как «полуевропейской».

При всей ущербности такой логики, проявленной западноевропейцами, не следует вместе с тем и предаваться тщеславным иллюзиям на счет национальной сплоченности и патриотической жертвенности россиян начала XIX в. Эти сплоченность и жертвенность во многом были предопределены недостаточной дифференциацией общества в условиях раннеиндустриальной фазы его развития. Российский мир был во многом еще традиционным, сословно-замкнутым, демонстрирующим высокую степень «управляемости» со стороны верховной власти. В этой связи можно говорить даже о том, что главный просчет Наполеона был связан не с недооценкой уровня развития России и ее народа (с точки зрения западноевропейца), но, наоборот, с переоценкой их европейскости.

Возле Калужских ворот, Москва, 19 октября 1812 г.Худ. Х.В. Фабер дю Фор

Сегодня, спустя 200 лет после войны 1812 года, Россия продолжает поиск своей идентичности и, кажется, вновь склоняется к тому, чтобы отстаивать «особое» право на исключительность и неповторимость исторического пути и предназначения. Российская политическая элита, как это неоднократно происходило и ранее, стремится формировать патриотизм своего народа на основе враждебности к «Западу», консервируя тем самым провинциальное мироощущение рядовых российских граждан. В то же время и «Запад», не имея ясной стратегии поведения в отношении России, склонен проявлять по отношению к ней высокую степень настороженности, которая активно питается собственным историческим опытом, связанным, в том числе, и с событиями 1812 года. Возникает впечатление, что за два столетия упрощенные, стереотипизированные, а значит, и обедненные, образы как России в глазах «Запада», так и «Запада» в глазах России, сохранились почти в полной неизменности. Этой логике биполярной оппозиции, утрирующей черты каждой из сторон, историк может противопоставить только одно – конкретно-исторический подход, учитывающий вариативность ситуаций, противоречивость поступков как отдельных людей, так и огромных человеческих масс… Только на основе переосмысления и «переигрывания» прошлого возможно углубление диалога и даже взаимопроникновение различных культурно-цивилизационных полюсов настоящего. Обращаясь к тем подходам в изучении прошлого, которые мы условно называем микроисторическими, исследователь выстраивает особый диалог «от человека к человеку», при котором исчезают многочисленные препоны, мешающие не только взаимопониманию, но и осознанию самих себя.