Текст книги "1812 год. Пожар Москвы"

Автор книги: Владимир Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

К этому стоит добавить, по нашему мнению, одну немаловажную вещь: Наполеон не терял надежды на мир, а для этого крайне важным было отделить самого Александра от «английской партии», организовавшей поджог столицы. Были ли у Наполеона сомнения в том, что русский император не причастен к пожару? 36-дневное сидение Наполеона в Москве, связанное с надеждами на начало мирных переговоров, недвусмысленно говорит о том, что таких сомнений у него не было. Это подтверждает огромное письменное и устное наследие Наполеона. Наконец, заметим еще и то, что разыгравшийся пожар не мог не расширить еще более пропасть между оккупантами и населением России. Именно поэтому уже 17 сентября Наполеон обсуждает в Петровском с Обер-Шальме возможность отмены крепостного права, а позже заставит прекратить грабежи, создаст московский муниципалитет и предпримет иные разнообразные меры с целью наладить контакты с местным населением.

Какие версии относительно московского пожара высказывали другие чины Великой армии? Разделяли ли они мнение императора? Далеко не всегда. Прислушаемся к их голосам. Располагая немалым количеством записей, сделанных французами во время пожара, либо вскоре после него, в дневниках и на страницах писем, мы решили, в слабой надежде уловить перемены в настроениях чинов Великой армии, расположить эти свидетельства в хронологической последовательности.

Уже 14 сентября, при начале пожаров, капитан Кастеллан, адъютант генерал-адъютанта Нарбонна, сделал в дневнике запись: «Русское правительство отрядило солдат полиции для исполнения этой операции». В ночь на 15 сентября Кастеллан записал: «Арестовано много русских, с фитилями в руках». И далее вновь: «Говорят, что губернатор Москвы отрядил солдат полиции для исполнения этой почетной миссии» [726]726
  Castellane E.V.E.B. Op. cit. P. 154–155.


[Закрыть].

По-видимому, к 15 сентября может относиться и запись в дневнике А. Бейля, аудитора государственного совета, состоявшего при военных комиссарах (будущего великого писателя Стендаля): «Этот Ростопчин, наверное, или негодяй, или древний римлянин; посмотрим, как его будут судить за такие дела» [727]727
  А. Бейль – Феликсу Фору. Москва, 4 октября 1812 г., на дежурстве у главного интенданта. (Дневник от 14 до 15 сентября 1812 г.) // Стендаль. Собр. соч. в 15 тт. М., 1959. Т. 15. С. 116. Далее идет фраза: «На одном из дворцов Ростопчина сегодня нашли надпись; она гласит, что обстановки там, кажется, на миллион, и т. д., и т. д., но он сжигает ее, чтобы ею не могли воспользоваться разбойники». Но могла ли эта запись появиться в дневнике от 15-го сентября? Надпись, о которой идет речь, была оставлена Ростопчиным в подмосковном с. Вороново по Старой Калужской дороге, куда французские части пришли значительно позже. Можно предположить, что подобную надпись Ростопчин оставил в своем доме на Лубянке или на даче в Сокольниках. Но эти дома, как известно, Ростопчин не уничтожил.


[Закрыть].

Лейтенант 25-го линейного полка Паради в письме м-ль Бонграс от 20 сентября: «Ты знаешь, что этот великолепный город обращен в пепел и что это император России заставил жителей эвакуироваться и зажег огонь на всех пунктах с помощью 10 тыс. русских и всех каторжников» [728]728
  Паради – м-ль Бонграс. Москва, 20 сентября 1812 г. // Lettres interceptees… P. 22.


[Закрыть].

Солдат 21-го линейного полка Ф. Пулашо 21 сентября в письме к жене сделал неожиданное признание, не зафиксированное нами более нигде: «Тем временем, всюду, где мы проходили, мы сжигали всю землю; прибыв в Москву, мы сожгли эту древнюю столицу» [729]729
  Ф. Пулашо – жене. Москва, 21 сентября 1812 г. //Ibid. Р. 51.


[Закрыть]. В тот же день, записывая в дневник о событиях с 10-го по 21-е сентября, гвардейский капитан Фантэн дез Одоард, хотя и не конкретизируя, но определенно свидетельствует о «русских варварах» как организаторах пожара [730]730
  Fantin des Odoards L.F. Op. cit. P. 332–333.


[Закрыть]. Более пространно рассуждает об организаторах поджогов Ж.П.М. Барье, шеф батальона 17-го линейного полка, в письме к жене от 22 сентября: «Вот, в нескольких словах, то, что имело место: эти варвары, которых оживленно преследовали наши легионы, оказались под сильным огнем, который [по ним] был открыт в одном или двух лье от Москвы, и их главный начальник арьергарда стал просить нашего императора остановить огонь с тем, чтобы сберечь город, который они нам оставляют невредимым; но по своему вероломству, не имеющему примера, и которое нельзя сравнить [с деяниями] самых злостных мошенников древней Греции, только лишь с одним Зеноном (?! – В.З.), они отпустили тем же вечером всех сумасшедших и злодеев, которые были в домах заключения и которые, соединившись с 5 или 6 тыс. русских, которых они нашли спрятавшимися в городе, целиком подожженном». По словам Барье, русские рассчитывали на добросердечие французов, чтобы заманить их в ловушку и «всех поджарить» [731]731
  Ж.П.М. Барье – жене. Москва, 22 сентября 1812 г. // Lettres interceptees. P. 33.


[Закрыть].

О русском императоре, как организаторе пожаров, заявил 23 сентября в письме к жене П. Беснар, су-лейтенант 12-го линейного: «…император России выпустил каторжников и начался пожар. Город горел в течение 8 дней…» [732]732
  П. Беснар – жене. Москва, 23 сентября 1812 г. // Ibid. Р. 29–30.


[Закрыть]

Очень сложную и, надо признать, весьма экзотическую версию развивал на протяжении 21–23 сентября на страницах своего дневника и своих писем брату, как правило, весьма осведомленный и тонкий наблюдатель Пейрюсс. Приведем одну цитату из письма

22 сентября брату: «Вполне определенно говорят, что это был план, предложенный англичанами на случай нашего вступления в Москву, чтобы нанести удар по квартире императора и по гарнизону путем пожара и разрушения покинутого города с помощью грабежа. Генерал Барклай де Толли, военный министр, разделял это мнение; но император Александр справедливо расценил, что тот иностранец и чужд этому замыслу, и лишил генерала Толли командования корпусом, который занимал Москву. Генерал Кутузов, главнокомандующий, не согласный с этим диким актом, отвечал, что он желает защищать город до последней возможности. И это было вполне возможно, ибо Москва за ее пределами такова, что могла бы быть хорошо защищена; но не таково было решение губернатора; под давлением великого герцога Константина, возбуждаемый некоторыми высокопоставленными сеньорами, он приказал разрушить город. Этот жестокий приказ более чем точно выполнен» [733]733
  Пейрюсс – брату. В Кремлевском дворце, в Москве, 22 сентября 1812 г. // Peyrusse G.J. Op. cit. P. 101. Note.


[Закрыть].

Москва, 20 сентября 1812 г.Худ. А. Адам

О губернаторе Ростопчине, как организаторе пожара, который воспользовался услугами тысячи каторжников, «освобожденных для этого, и которым было обещано полное прощение», записал в дневнике 24 сентября Фантэн дез Одоард [734]734
  Мы его цитировали ранее: Fantin des Odoards L.F. Op. cit. P. 336.


[Закрыть].

24 сентября, сразу после завершения процесса над «поджигателями», Пейрюсс запишет в дневнике о том, что десять поджигателей, чья вина доказана, приговорены к смерти; они сознались в своих злодействах и в миссии, которую они выполняли, и что шестнадцать останутся в заключении как недостаточно изобличенные. «Среди заключенных, – продолжал Пейрюсс, – двое принадлежат к буржуазии; они заявили, что русское правительство, отдавая приказ об этом великом акте вандализма, исходило из двойной цели – воодушевить энергию жителей в защите страны [через] ожесточенную ненависть против нас и выставить нас в гнусном свете; другая – уничтожить все ресурсы, которые могли бы продлить наше пребывание, и вследствие чего мы были бы принуждены к скорейшему отступлению». Но вот далее в дневнике Пейрюсса идут очень необычные размышления, которые, как полагаем, могли циркулировать в те дни в среде высшей администрации Великой армии. Пейрюсс поведал о том, что во время правления Екатерины II Москва стала объектом ревности со стороны Петербурга и Двора. В Москве знать была значительно более самостоятельной, чем в Петербурге, и ее дух независимости вызывал недоверие правительства. Поэтому «возможность уничтожить этот город-соперник и повесить ярмо на эту фрондирующую знать» стала серьезным мотивом решения об уничтожении Москвы [735]735
  Peyrusse G.J. Op. cit. P. 102–103. Запись за 24 сентября 1812 г.


[Закрыть].

Москва, 22 сентября 1812 г.Худ. А. Адам

«Русские, движимые адским духом, подожгли сами свою столицу», – написал 25 сентября Ж. Фишер, музыкант из итальянской королевской гвардии, своему собрату военному музыканту [736]736
  Ж.Фишер – Рошу. Москва, 25 сентября 1812 г. // Lettres interceptees. P. 36.


[Закрыть]. Москва «погибла в пламени, который использован английскими агентами и которые, как считали многие, имели русское платье…», – довольно наивно заявил в письме кюре Тюгне в тот же день солдат по фамилии Маршал [737]737
  Маршал – г-ну Тюгне, кюре. Москва, 25 сентября 1812 г. //Ibid. Р. 34.


[Закрыть].

26-го сентября лейтенант Паради развивает свою версию событий, сообщенную еще 20 сентября в письме к м-ль Бонграс, на этот раз в послании сыну Гектору. Он красочно пишет о том, что «10 тыс. русских, оплаченных своим императором, безостановочно в течение 8 дней поджигают» свою столицу [738]738
  Паради – сыну. Москва, 26 сентября 1812 г. // Ibid. Р.24.


[Закрыть].

«Когда было принято русскими решение превратить весь город в пепел и погубить всех французов… – пишет 27-го сентября своей жене некто Кудер (возможно, из администрации Великой армии), – огонь охватил множество домов посредством фитилей, которые были в домах, с помощью оставленных солдат, а также офицеров, которые были задействованы, и с помощью 20 тыс. каторжников, которые были выпущены перед нашим прибытием в Москву». Далее Кудер отметил: «Губернатор города сказал жителям не отдавать город французам, чтобы тотчас же он был весь обращен в пепел, вместо того, чтобы достался французам». Кудер сообщает, что жители «не послушались» Ростопчина, «ибо как только французская армия приблизилась, они принесли ключи от города» [739]739
  Кудер – жене. Москва, 27 сентября 1812 г. // Ibid. Р. 51–52.


[Закрыть].

Су-лейтенант Ж. Дав пишет в тот же день отцу о том, что «русским солдатам и каторжникам, которые остались в городе, было приказано зажечь огонь во всех складах и во всех концах города», но не говорит, кто приказал это сделать [740]740
  Ж. Дав – отцу. Москва, 28 сентября 1812 г. // Ibid. Р.54.


[Закрыть].

«…русские варварски спалили этот великолепный и очень большой город посредством фейерверков и других приготовленных приспособлений. Все жители потеряли свои очаги и их судьба [определена] тиранией правительства, которое заставило всех покинуть [город]; наконец, эти нищие варвары уничтожили все, спалили все, и они сожгут также, по всей вероятности, Санкт– Петербург в тот момент, когда армия приблизится», – отписал бригадный генерал Ж.Д. Шарьер 27 сентября [741]741
  Ж.Л.Шарьер – Тошу-старшему. Москва, 27 сентября 1812 г. // Ibid. Р.37.


[Закрыть].

В письме к отцу 27 сентября гвардейский капитан Ван Бёкоп вводит в картину пожара новый персонаж: «Этот красивый и огромный город сожжен этими варварами… Видя, что они не могут нам помешать вступить в город, они сформировались в отряды поджигателей… К несчастью, начался ужасный ветер, чья помощь была так хороша, что в два дня все мгновенно сгорело, и мы в настоящее время в центре руин» [742]742
  К.Ж.И. Ван Бёкоп, капитан 1-го тиральерского полка императорской гвардии – отцу. Москва, 27 сентября 1812 г. //Ibid. Р. 49.


[Закрыть]. К той же дате, 27 сентября, относится письмо генерала Л.Ж. Грандо: «Половина этого города сожжена самими русскими, но ограблена нами в очень изящной манере» [743]743
  Д.Ж. Грандо – полковнику Ж.Ф. Ноосу. Москва, 27 сентября 1812 г. // Ibid. Р. 39.


[Закрыть].

Наконец, приведем еще одно свидетельство, относящееся уже к середине октября (обращение чинов Великой армии в имеющихся у нас письмах и дневниках к теме пожара с конца сентября заметно сокращается). 15 октября Проспер, интендантский чиновник, пишет своему отчиму: «Губернатор Москвы, человек ужасный, перед тем как покинуть город, выпустил на свободу 2000 каторжников, чтобы сжечь город. Каждый господин оставил в своем доме раба для того, чтобы подпалить дом и лишить французов всех ресурсов. Было сильное стремление к тому, чтобы разрушить свою древнюю столицу и преступить приказы императора Александра (et on a outrepasse les ordres de l’emperier Alexandre)» [744]744
  Проспер – отчиму. Москва, 15 октября 1812 г. // Ibid. Р. 147.


[Закрыть].

Есть ли какие-либо закономерности в динамике и характере представлений чинов Великой армии в отношении организаторов московского пожара? Если и есть, то их очень трудно уловить. Но если все же попытаться какие-либо закономерности обозначить, то появляется явная угроза сделать ошибку, выдавая случайное за общее или всеобщее. Ясно одно: после проведения процесса над «поджигателями» разнообразие версий заметно «упорядочивается» и, если ранее имя императора Александра достаточно часто фигурировало среди организаторов пожара, то после 24 сентября оно исчезает. Более того, стали высказываться даже мнения о противодействии со стороны Александра намерениям разрушить столицу. Механизм наполеоновской пропаганды был эффективен, по крайней мере, применительно к среде чинов французской армии.

И все же вопрос о том, какую роль сыграл в организации пожара Москвы император Александр, оставил французские умы далеко не сразу. В 1814 г. Лабом, публикуя свое повествование, изложил, уже становившуюся благодаря Наполеону классической, французскую версию пожара. Он упомянул вероломство русских, пытавшихся перед сдачей Москвы усыпить бдительность солдат Великой армии, подробно остановился на зловещих действиях Ростопчина, вывезшего помпы и организовавшего для поджога полицию. Однако затем автор недвусмысленно заявил, что все эти приготовления шли от Александра и его брата Константина [745]745
  Labaume Е. Op. cit. 1815. Р. 185–188.


[Закрыть].

Думаем, что значительно позже (нам не известно, когда именно автор писал мемуары) генерал Бертезен, состоявший в дивизии Делаборда, глухо затронул этот вопрос в своих мемуарах, вышедших в 1855 г., через 8 лет после его смерти. Бертезен был уверен, что преступление совершили Ростопчин, Кутузов и некоторые другие сановники, принадлежавшие к «английской партии». «В то же время, – писал он, – трудно понять, как без согласия, по крайней мере, молчаливого согласия, царя можно было зажечь Священный город всех русских, как о нем было сказано в его собственной прокламации 18 июля, и, разрушив, поглотить в огне несметные богатства и обречь на нищету и смерть население в 200 тыс. душ» [746]746
  Berthezene P. Op. cit. Р. 67–68, 73. В отечественной историографии сколь бы то ни было заметная роль русского императора в организации зловещего замысла разрушения столицы либо категорически отвергалась, либо давалось понять о невозможности не только разрешения этого вопроса, но даже о его постановке из-за отсутствия каких-либо явных документальных указаний на этот счет.


[Закрыть].

Как известно, правительство Александра I и он сам усиленно распространяли версию о поджоге Москвы французской армией. С политической точки зрения это было вполне логично и оправданно. Параллельно с этим в России никогда не прекращалось существование и другой версии, связывавшей московский пожар с деятельностью Ростопчина, а иногда – Кутузова и некоторых других деятелей эпохи 1812 г. Но вот когда Ростопчин, движимый разными побуждениями, попытался в 1823 г. низвести себя с сомнительного пьедестала разрушителя русской столицы публикацией книги «Правда о пожаре Москвы», началась оживленная дискуссия между сторонниками русской проправительственной версии, разделявшейся отныне Ростопчиным, с одной стороны, и – французской версией, с другой стороны.

Важнейшим и непререкаемым источником для французов в том памятном споре 1823 г. стали свидетельства аббата Сюрюга, о личности которого мы поведаем ниже. Помимо публикаций материалов этого клирика важным фактором воздействия на европейское общественное мнение и на французскую историографию стала книга Лабома. Вышедшая впервые в Париже в 1814 г., она была в том же году переиздана во Франции дважды! В 1814 г. появился первый английский перевод, в 1815 г. – немецкий и итальянский, в 1816 г. – испанский… Описание Лабома для французской историографии можно считать классическим: организатором поджогов был Ростопчин, использовавший для этого полицию и уголовников и вывезший пожарные насосы; перед сдачей Москвы русские посылают парламентера к Наполеону, чтобы усыпить бдительность французов; солдатам Великой армии раскрывают глаза на русский замысел московские французы; французские солдаты вынуждены расстреливать поджигателей, но поджоги домов продолжаются, а сильный ветер способствует распространению пожаров. Как отголосок подозрений солдат Великой армии о причастности к пожару русского императора, у Лабома говорится о том, что «все шло от Александра и его брата Константина» [747]747
  Labaume Е. Op. cit. 1815. Р. 185–188, 200, 214, 216.


[Закрыть]. Наполеон, заточенный на о. Св. Елены, не избежал знакомства с книгой Лабома и, конечно, разделил мнение автора о том, что пожар был организован самими русскими [748]748
  Las Cases A.E.D.M. Memorial de St.-Helene. P., s.a. T. 1. P. 730 (Запись от 19 июня 1816 г.).


[Закрыть].

Рассуждения самого Наполеона о событиях 1812 г. начали просачиваться в европейскую печать еще до смерти бывшего императора, наступившей в 1821 г. Наконец, в 1822 г. Г. Гурго и Ш.Т. Монтолон начали публиковать его воспоминания в 8-и томах [749]749
  Memoires pour servir a lTiistoire de France sous Napoleon, ecrits a Sainte-Helene par les generaux qui out partages sa captivite. P., 1822–1825. T. 1–8.


[Закрыть]. В 1823 г. вышли 8 томов «Мемориала» О.Э.Д.М. Лас Каза, также представлявшие собой «устные мемуары» Наполеона [750]750
  Las Cases A.E.D.M. Memorial de St.-Helene. P., 1823. T. 1–2.


[Закрыть]. Московский пожар Наполеон считал центральным событием всей кампании 1812 г. Главным его виновником Наполеон конечно же назвал Ростопчина. После чего патетически воскликнул: «Никогда, даже в поэзии, все выдумки о пожаре Трои не могут сравниться с реальностью того, что было в Москве. Древний город бурно пылал. Все помпы исчезли. Это был океан огня. Три или четыре сотни поджигателей были казнены, но…» [751]751
  Las Cases A.E.D.M. Op. cit. s.a. T. 2 (Запись от 24 августа 1816 г.).


[Закрыть]«Ужасный спектакль – море огня, океан огня. Этот спектакль был самый великий, самый величественный и самый ужасный из тех, которые я видел за свою жизнь» [752]752
  O’Meara. Napoleon dans l’exil // Ibid. P. 590–591.


[Закрыть].

1823 год можно считать окончательным этапом в становлении французской версии московского пожара. Помимо наполеоновского «Мемориала» вышло первое издание книги Шамбрэ, ставшей классическим французским описанием кампании 1812 г. Важным основанием для версии Шамбрэ стали материалы военной комиссии, которая пришла к выводу о ключевой роли Ростопчина в организации пожаров. Привлек Шамбрэ и свидетельства о «петардах», найденных в доме губернатора [753]753
  Chambray G. Op. cit P. 119–120.


[Закрыть]. Шамбрэ уверял, что существовал изначальный план заманивания неприятеля вглубь разоренной страны. Однако после сражения при Москве-реке события стали развиваться столь стремительно, что Кутузов и Ростопчин потеряли возможность поддерживать консультации с императором Александром: теперь они должны были принимать решения сами, исходя из обстоятельств. Ростопчин был полон решимости сжечь Москву, о чем он говорил только нескольким лицам (по мнению Шамбрэ, в том числе историку Н.М. Карамзину). 13 сентября состоялось совещание Ростопчина и Кутузова, на котором, как давал знать автор, было принято окончательное решение об уничтожении Москвы. Главной целью в организации пожара было изолировать Наполеона от «русской нации» и воспрепятствовать решимости части знати склонить Александра I к миру на недостойных условиях [754]754
  Ibid. P. 127–131.


[Закрыть].

Ростопчин, готовивший в 1823 г. к публикации свою книгу «Правда о пожаре Москвы», познакомился с работой Шамбрэ, которая, как известно, вышла первым изданием анонимно. Бывший московский главнокомандующий не смог не отреагировать на те страницы, где речь шла о Москве. «В ней (то есть в книге Шамбрэ. – В.З.) много правды и беспристрастия, за исключением исторической части об оккупации Москвы» [755]755
  Rostopchine F.V. Op. cit. P. 16


[Закрыть]. Далее Ростопчин попытался оспорить ряд конкретных тезисов французского автора, заявив, что ни он, ни Кутузов не думали о поджоге Москвы [756]756
  Ibid. P. 24.


[Закрыть].

Завязавшаяся таким образом дискуссия вызвала в том же, 1823 г., еще одну, на этот раз многотиражную, публикацию писем аббата Сюрюга от 19 октября и 8 ноября (ст. ст.). Из предисловия следовало, что это издание было своеобразным ответом на книгу Ростопчина [757]757
  Surrugues. Lettres sur l’incendie…


[Закрыть]. Тогда же вышел и «Ответ автора “Истории похода в Россию” на брошюру г-на графа Ростопчина…» [758]758
  [Chambray G.] Reponse de…


[Закрыть]Шамбрэ попытался опровергнуть, по его мнению, неубедительные попытки Ростопчина снять с себя ответственность за московский пожар. Главные аргументы Шамбрэ покоились на свидетельствах Сюрюга и материалах военной комиссии 24 сентября 1812 г.

К начавшейся дискуссии своеобразно подключился Д.П. Бутурлин, готовивший «Военную историю кампании в России в 1812 г.» Первое издание его книги, как известно, вышло в 1824 г. в Париже, и сразу стало широко известно французской публике [759]759
  Boutourlin D. Histoire militaire de la campagne de Russie en 1812. P., 1824. T. 1–2.


[Закрыть]. Мало того, что автор говорил об участии в организации пожара русского правительства, конечно, только в лице московского главнокомандующего, но и упоминал о том, что отсылал рукопись книги к Ростопчину с просьбой внести дополнения и исправления, и тот вернул текст без каких-либо замечаний, как бы соглашаясь с предложенной версией [760]760
  Ibid. T. 1. P. 368.


[Закрыть]. Во втором и третьем изданиях Шамбрэ, конечно же, сослался на Бутурлина, а также рассказал о состоявшемся в 1823 г. споре с Ростопчиным [761]761
  Chambray G. Op. cit. P. 253–256. Note 19.


[Закрыть].

Нет сомнения, что письма Сюрюга, высказывания Наполеона, книги Лабома и Шамбрэ создали вполне законченную версию московского пожара, которая предопределила не только более чем полуторавековую традицию французской историографии [762]762
  См., например: Thiers A. Op. cit.; Olivier D. Op. cit.; Thiry J. Op. cit. Нынешний директор Института Наполеона Ж.О. Будон, попытавшийся в последней работе синтезировать достижения французской наполеонистики за последние 30 лет, написал о «пожаре, организованном губернатором города Ростопчиным…» (Boudon J.O. La France et lTLuropa de Napoleon. P., 2006. P. 264). Редчайшим случаем несогласия с этой традиционной версией московского пожара стала книга генерала-инженера П.М. Немпда, вышедшая в 1826 г., в которой он связал пожар с дезорганизацией и небрежностью, обычными в условиях военного времени. Дополнительной причиной стали грабежи со стороны части жителей, оставшихся в городе (Nempde P.M. Op. cit.). В 1812 г. шеф батальона Немпд-Дюпуайе был исполняющим обязанности директора инженерного парка Великой армии.


[Закрыть], но и существенным образом повлияла на подготовку мемуаров и воспоминаний (и даже изданий дневников!) практически всех участников русского похода.

Стихийные расправы над «поджигателями», подлинными или мнимыми, начались уже 14-го и в ночь на 15– е сентября [763]763
  См.: Castellane E.V.E.B. Op. cit. P. 154–155; Fezensac R.A.P.J. Op. cit. P. 54.


[Закрыть]. Наконец, 16-го был отдан приказ расстреливать всех, кто будет уличен в поджогах [764]764
  Bourgogne A.J.B.F. Op. cit. P. 27.


[Закрыть]. Расправы приобрели гигантский характер. Предоставим слово французам.

Бравый сержант Бургонь из полка фузелеров-гренадеров Молодой гвардии с удивительной откровенностью дал несколько зарисовок. «Неподалеку от губернаторской площади (напомним: так французы называли пространство перед домом Ростопчина на Лубянке. – В.З.) находилась другая небольшая площадь, где было расстреляно несколько поджигателей и потом повешено на деревьях; это место получило название «Площади повешенных» (la place Pendus)» [765]765
  Ibidem.


[Закрыть]. Вечером 19-го, во время экспедиции к Желтому дворцу (Слободскому дворцу) французский отряд захватил 32 человека, которых застали либо за разведением огня, либо которых просто «признали каторжниками». Утром 20-го их эскортировали в расположение дивизии Роге. «По крайней мере, – пишет Бургонь, – две трети этих несчастных были каторжниками, все с отчаянными лицами; остальные были мещане среднего класса и русские полицейские, которых легко было узнать по их мундирам». Среди арестованных оказался один швейцарец, 17 лет преподававший в Москве немецкий и французский языки, и у которого только что погибли жена и сын. Понимая очевидность непричастности швейцарца к поджогам, Бургонь попытался его спасти, а добравшись 20 сентября до своей части, он отделил от остальных еще двух арестованных портных «с расчетом использовать их» в дальнейшем [766]766
  Ibid. P. 34–36.


[Закрыть]. Что касается остальных, арестованных у Желтого дворца, а также пойманных в других местах, то уже через несколько часов Бургонь наблюдал экзекуцию. «В полдень 20-го, – повествует он, – выглянув в окно квартиры, я увидел, как расстреливали каторжника. Он не захотел встать на колени и принял смерть мужественно, колотя себя в грудь, как бы в виде вызова нам. Несколько часов спустя та же участь постигла приведенных нами пленников» [767]767
  Ibid. P. 37.


[Закрыть].

Но новые арестованные «ежеминутно» продолжали поступать. Сам Бургонь в расположении своего батальона «в длинной узкой галерее» неожиданно «обнаружил прятавшегося и совершенно пьяного каторжника в овчинном тулупе, с пикой и двумя факелами для поджогов». «На другой день утром, 21-го, – пишет Бургонь далее, – я услышал сильный ружейный залп; это опять расстреливали нескольких каторжников и полицейских, обвиненных в поджоге Воспитательного дома и госпиталя, где лежали наши раненые…» [768]768
  Ibid. P. 37–39.


[Закрыть]23-го утром Бургонь снова видел, как одного каторжника расстреливают во дворе кофейни, где он квартировал [769]769
  Ibid. P. 40.


[Закрыть].

О расстрелах, правда более сдержанно, пишут Монтескьё Фезенсак, Лабом и другие мемуаристы [770]770
  Fezensac R.A.P.J. Op. cit. P.54; Labaume E. Op. cit. 1815. P. 214; etc.


[Закрыть]. Об огромном количестве повешенных говорит Пьон де Лош. «…дюжина русских, – пишет он, – была повешена на площади, где я остановился (не совсем ясно, о каком месте говорит Пьон де Лош: то ли о Страстной площади, где он находился до 16-го сентября, то ли, скорее, о районе дома князя Барятинского, где он оказался уже после возвращения из Петровского. – В.З.). Многие повсеместно были преданы суду и повешены во многих местах на воротах своих домов» [771]771
  Pion des Loches A.A. Op. cit. P. 132.


[Закрыть], «…везде – на улицах, на дворах, – пишет д’Изарн, – валялись трупы, большей частью бородатые; мертвые лошади, коровы, собаки; далее встречались трупы повешенных: это были поджигатели, которых сначала расстреляли, и потом повесили; мимо всего этого проходили с неестественным хладнокровием» [772]772
  Изарн Ф. д’ Указ. соч. Ст. 1427.


[Закрыть]. «Мы расстреливаем всех тех, которых мы застали за разведением огня, – писал отцу домой 27 сентября Ван Бёкоп, капитан 1-го тиральерского полка императорской гвардии. – Они все выставлены по площадям с надписями, которые обозначают их преступления. Среди этих несчастных есть русские офицеры; я не могу передать большие детали, которые ужасны» [773]773
  К.Ж.И. Ван Бёкоп – отцу. Москва, 27 сентября 1812 г. // Lettres interceptees. P. 49.


[Закрыть].

Систематические расправы продолжались до конца сентября. 28 сентября су-лейтенант Дав пишет отцу, что до сих пор «находят время от времени русских солдат, которые разводили огонь среди того, что еще осталось, они арестовываются и с ними расправляются» [774]774
  Ж. Дав – отцу. Москва, 28 сентября 1812 г. // Ibid. Р. 54.


[Закрыть].

Сколько же всего могло быть жертв? 20 сентября 21-й бюллетень Великой армии объявляет о том, что «три сотни поджигателей арестованы и расстреляны» [775]775
  21-й бюллетень Великой армии. Москва, 20 сентября / Napoleon I. CEuvres de Napoleon I. P. 65.


[Закрыть]. Тем же днем Наполеон уверенно пишет Александру I, что «четыреста поджигателей схвачены на месте; все они заявили, что поджигали по приказу этого губернатора и начальника полиции: они расстреляны» [776]776
  Наполеон – Александру I. Москва, 20 сентября 1812 г. // Napoleon I. Correspondance. № 19213. P. 221.


[Закрыть]. По-видимому, эти цифры являются единственным источником не только для историков, но и для мемуаристов. Так, Бургоэнь не нашел ничего лучшего, как написать о «трех или четырех сотнях злоумышленников», явно соединив обе версии, исходившие от Наполеона [777]777
  Bourgoing P. Op. cit. P. 117.


[Закрыть]. Но ведь если исходить из того, что оба заявления Наполеона (в бюллетене и в письме Александру) относятся к 20 сентября, а расправы продолжались еще минимум дней 10, не считая единичных расстрелов и позже, то можно предположить, что было уничтожено как «поджигателей» более полутысячи, а может быть, и около тысячи человек!

Невозможно сказать, сколько среди убитых было действительно повинных в поджогах. Вряд ли следует исходить из какой-либо пропорции на основе приговора военной комиссии 24 сентября (напомним, что из 26 обвиняемых виновными были признаны 10 человек). Ни в коем случае нельзя всерьез относиться к приговору этого показательного процесса в отношении каждого обвиняемого. Полагаем, что история, рассказанная Ростопчиным о «суде», совершенном над 30 «поджигателями» возле Высокопетровского монастыря, когда произвольно было отсчитано 13 человек справа и расстреляно, а другие 17 были здесь же отпущены на свободу [778]778
  Rostopchine F.V. Op. cit. P. 9–10.


[Закрыть], вполне отражает истинную ситуацию с «правосудием» в оккупированной Москве.

В любом случае, число убитых французами истинных виновников пожара было не менее полутысячи человек!

Попытаемся сейчас понять, как французы оценивали последствия московского пожара. Начнем с Наполеона. Его оценки оказываются очень противоречивыми. В своих бюллетенях, продиктованных в то время, когда пожар еще бушевал, император утверждал, что армия смогла найти «в разных местах значительные запасы» и что солдатам удалось «собрать много вещей», так как «все подвалы были защищены от воздействия огня». «Армия восстановила свои силы; – писал он, – она имеет в изобилии хлеб, картофель, зелень, мясо, солености, вино, водку, сахар, кофе, в общем, провизию всякого рода» [779]779
  19-й бюллетень Великой армии. Москва, 16 сентября 1812 г. // Napoleon I. CEuvres de Napoleon I. P. 62–63; 20-й бюллетень Великой армии. Москва, 17 сентября 1812 г. // Ibid. Р. 63–64; 21-й бюллетень Великой армии. Москва, 20 сентября 1812 г. // Ibid. Р. 65–66.


[Закрыть]. Писал Наполеон об этом и Марии-Луизе: «…осталось довольно для армии, и армия нашла много богатств разного рода…» [780]780
  Наполеон – Марии-Луизе. 18 сентября 1812 г. // Napoleon I. Lettres inedits de Napoleon I. P. 79.


[Закрыть]«Солдат великолепно находит провизию и предметы торговли, он имеет съестные припасы, водку из Франции в значительном количестве» [781]781
  Наполеон – Марии-Луизе. 18 сентября, 8 часов вечера //Ibid. P. 80.


[Закрыть]. В том же он пытается уверять и Александра I [782]782
  Наполеон – Александру I. Москва, 20 сентября 1812 г. // Op. cit.


[Закрыть]. Помимо продовольствия армия захватила в Москве, по словам Наполеона, «60 тыс. ружей, 150 артиллерийских стволов, более 100 тыс. снарядов, 1 млн 500 тыс. патронов и т. д.» [783]783
  21-й бюллетень Великой армии. Москва, 20 сентября 1812 г. // Napoleon I. CEuvres de Napoleon I. P. 65–66. Много и горячо, как истинный буржуа, сетовал Наполеон на бессмысленное уничтожение огромных материальных богатств. Обэтом он говорил в бюллетенях, в письмах. Об этом же он рассуждал и на о. Св. Елены: «Кто может восполнить богатства, которые исчезли?» – восклицал Наполеон. «Представьте себе, – продолжал он далее, обращаясь к собеседнику, – Париж с концентрацией своей промышленности и результатами работы веков: его капитал за 14 веков, который создал этот город, не говоря уже о прибыли в миллион в год, какая сумма! А также его магазины, научные коллекции, собрания искусства, долговую и торговую документацию, и т. д. – и вот теперь это представьте по отношению к Москве: и все исчезло! Какая катастрофа! Одна мысль об этом не может не заставить затрепетать!!!» (Las Cases A.E.D.M. Op. cit. s.a. T. 2. P. 143 (Запись от 24 августа 1816 г.)).


[Закрыть]

И вместе с тем, объясняя на о. Св. Елены своим собеседникам причины провала проекта Великой Европы, Наполеон не раз говорил и прямо противоположное. «В 1812 году, если бы русские не приняли решения сжечь Москву, решения неслыханного в истории, и не создали бы условия, чтобы его исполнить, то взятие этого города повлекло бы за собой исполнение миссии в отношении России; потому что победитель, оказавшись в этом великолепном городе, нашел бы все необходимое» [784]784
  Montholon. Histoire de la captivite de St.Helene. Bruxelles, 1846. T. 2. P. 228.


[Закрыть]. «Огонь пожрал все, что было необходимого для армии, – заявил великий узник в другой раз. – Многочисленные зимние квартиры, полное снабжение продовольствием; и следующая кампания была бы решающей» [785]785
  O’Meara. Op. cit. P. 590–591.


[Закрыть]. Подобные заявления Наполеона, звучавшие со Св. Елены, вызывали несогласие других участников кампании 1812 г. Так, генерал Бертезен, познакомившись с одной из подобных фраз бывшего императора, категорически опроверг ее в своих мемуарах. По его убеждению, пожар Москвы отнюдь не стал фатальным… Армия располагала огромным количеством военного имущества, продовольствия, вина, водки… Имелось также сукно и кожа, сохранившиеся в «подвалах Китай-города». Бертезен утверждал, что значительная часть потерь Великой армии была следствием времени года и неблагоприятного климата [786]786
  Berthezene P. Op. cit. P. 78–81. Бертезен делал только одно исключение: оказалась слаба французская кавалерия, но это, по его словам, было связано с потерями в сражении при Москве-реке, после чего примерно 15 сотен кавалеристов оказались спешенными.


[Закрыть].

При обращении к свидетельствам других участников похода общая картина начинает проясняться. Вот что записал в своем дневнике, находясь в Москве, 24 сентября Фантэн дез Одоард: «Пепел закрывал подвалы, которые сохранились, и в которых была оставлена провизия всякого рода, иногда более или менее поврежденная воздействием огня, но большей частью в хорошем состоянии. Те, кто занимался поисками, уже достали большое количество муки, вин, водки, мяса и соленой рыбы, колониальных продуктов, и урожай еще далеко не весь был собран. Эти самые подземелья оставили нам сверх того нетронутыми товары другого рода. Это холст, кожа, сукна и меха, которые удовлетворят все нужды». Далее, делая запись 12 октября, Фантэн дез Одоард пишет: «От гренадер, торгующих здесь и там, мы купили столовое белье, домашнюю утварь; от других [торгующих] мы получили провизию всякого рода; стада рогатого скота, которые сопровождали армию, снабдили нас мясом; хлеб мы печем из муки, добытой из-под пепла; наконец, армия здесь имеет все основное к досаде Ростопчина. Мы собрали на складе в нашем обиталище в Кремле столько, что мы обеспечены на 6 месяцев винами всех стран, ромом, кофе, сахаром, шоколадом, чаем, мясом, соленой рыбой и вареньем». Наконец, на многие месяцы, как отмечает далее французский капитан, армия запаслась собранной вокруг Москвы зеленью, прежде всего, капустой, которую солдаты заквасили [787]787
  Fantin des Odoards L.F. Op. cit. P. 337, 339–340.


[Закрыть]. Однако дальнейшая запись в дневнике многое объясняет: «Со своей стороны, я расцениваю идею провести здесь зиму как химерическую по той причине, что мы не имеем фуража. Для того чтобы найти его сегодня, надо ехать очень далеко, и нельзя взять вязанку сена или соломы без боя. Вооруженные крестьяне и казаки рыскают всюду, и когда наши поиски возвращаются, то всегда возникают трудности. Ежедневно мы теряем людей в этой малой войне. Я заключаю, что зимовать в Москве невозможно, ибо полагаю, что если сильные люди могут там существовать, то лошади неизбежно умрут от голода, и мы получим удар при наступлении жестокого времени года без кавалерии и без упряжных лошадей. Я, следовательно, могу заключить, что русские совершенно бесполезно принесли в жертву первый из своих городов» [788]788
  Ibid. P. 340.


[Закрыть]. Почти то же писал своей жене маршал Даву: «Несмотря на пожар, мы находим огромные ресурсы для содержания войск. В этом отношении чудовища, разрушившие город, не достигли цели» [789]789
  Даву – жене. Москва, 30 сентября 1812 г. // D’Eckmiihl A.L. (de Blocqueville). Op. cit. P. 177.


[Закрыть].

Несколько иначе оценивает последствия уничтожения Москвы неизвестный адресант, написавший из Москвы командующему военными экипажами императорской гвардии вице-адмиралу А.Ж.А. Гантому: «…невозможно, чтобы мы здесь зимовали. Наши средства этого нам не позволят. Разрушение огнем пяти шестых города уничтожило большую часть ресурсов, которые мы здесь надеялись иметь. Кавалерия, в особенности, уже значительно уменьшилась, и она особенно нуждается в жизненных припасах» [790]790
  № – А.Ж.А. Гантому. Б.м., б.д. // Lettres interceptees. P. 340. В отечественной историографии о наличии продовольствия у Великой армии в Москве и отсутствии фуража писал А.К. Дживелегов (Дживелегов А.К. Наполеон перед отступлением // Отечественная война и русское общество. С. 181–182.


[Закрыть].

О том, что уничтожение в московском пожаре части ресурсов не имело больших последствий, и трудности были связаны только с фуражом, писал историк и участник кампании Шамбрэ [791]791
  Chambray G. Op. cit. 164–165. О том, что припасов было достаточно, но не было фуража, утверждал и Деннье (Denniee P.P. Op. cit. P.97). Об отсутствии фуража, а также о недостатке мяса и хлеба записал 27 сентября Пейрюсс (Peyrusse G.J. Op. cit. P. 104–105). О «мнимом изобилии», когда было вдоволь ликера, сахара и варенья, и не было мяса и хлеба написал Монтескьё Фезенсак (Fezensac R.A.P.J. Op. cit. P. 59).


[Закрыть]. Но Шамбрэ тонко уловил еще один фактор: после пожара Москвы стал невозможен любой контакт между русским населением и Великой армией! Думаем, что Шамбрэ абсолютно прав. Наполеон не мог не осознавать политического и морально-психологического воздействия произошедшего события. Именно поэтому он столь судорожно стал оправдываться в глазах Петербурга и Европы [792]792
  Об очевидном беспокойстве Наполеона по поводу реакции Парижа и Европы свидетельствует письмо императора Марии-Луизе от 21 сентября (Наполеон – Марии-Луизе. Москва, 21 сентября 1812 г. // Lettres inedits de Napoleon I.P. 81–82).


[Закрыть], рассуждать об отмене крепостного права, оказывать помощь московским погорельцам, а затем создавать московский муниципалитет [793]793
  И. Фьеве, постоянный информатор Наполеона, сообщал императору из Парижа в октябре 1812 г. после получения известий о пожаре Москвы: «Невозможно описать того изумления и ужаса, которые произвела в Париже весть о пожаре Москвы. Давно уже народы позабыли о войне, доводимой до крайности. Нашему времени суждено все исчерпать, все довести до крайности, и это событие без сомнения нанесет сильный удар высокому идеалу воинской славы. «…» Время, прошедшее с тех пор как бюллетень принес эту весть, до сих пор не ослабило силы произведенного впечатления. Это такое событие, которого последствия неисчислимы, и чем более в него вдумываешься, тем более открываются новые виды» (Цит. по: Попов А.Н. Французы в Москве. С. 81–82).


[Закрыть]. Главное, что особенно волновало и беспокоило Наполеона: сможет ли Александр, даже если он не причастен к пожару и желает мира, вступить в мирные переговоры с французами?