Текст книги "Польский пароль"

Автор книги: Владимир Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

5

Больше всего Ганс Крюгель радовался солнцу. Странно, что он сделал это открытие на сорок четвертом году жизни: оказывается, видеть, замечать солнце, ценить его благодатное присутствие на небе есть вернейший признак душевного равновесия, здорового человеческого восприятия жизни. Раньше оно не то чтобы мешало или помогало ему, а, видимое почти ежедневно, впопыхах, в суете и тревогах, было привычным, назойливо-будничным: оно пугало его излишним ультрафиолетом на снеговых вершинах далекого Алтая, немилосердно палило спину пыльным летом сорок первого, изнуряло до липкого пота в горевшем Харькове или по-осеннему скупо заглядывало в окна госпитальной палаты на Голосеевке, под Киевом.

Только теперь понял, как много истинно живительного, бодрого, окрыляющего вливает оно в тело и душу, окрашивая мир в строгие радужные цвета порядка и успокоения.

Здесь, в «Хайделагере», в баюкающей пасторальной тиши, в искристом половодье весеннего света, он словно забыл про войну, которая была сейчас где-то очень далеко и к нему лично не имела прямого отношения. Крюгель отлично понимал, что это иллюзия чистейшей воды, но не стремился разрушить ее. В конце концов, он имел право на этот наивный самообман.

Ежедневная рабочая суета на полигоне, конфликты и скандалы из-за вечной нехватки материалов, горючего, окислителей, постоянные неполадки на стартовых позициях, нервозность и гневные укоры местного начальства Ганс Крюгель как-то не воспринимал всерьез. Все это казалось ему пустяковым и ничтожным по сравнению с тем, что он уже пережил, что осталось у него за спиной.

Сам он определил свою роль как «при сем присутствующего», ничуть не более. Он аккуратно по утрам являлся в штаб, делал разнарядку на очередные строительные работы, регулярно появлялся на объектах, чинно забросив за спину руки и благодушно ухмыляясь. На истерические вопли шеф-инженера доктора Грефе он, посмеиваясь, отвечал: «Майн пферд ист абгеягд»[16]16
  Мой конь уже загнан (нем.).


[Закрыть], спокойно подставлял лицо весеннему солнышку. («Грейтесь, герр Грефе, грейтесь! Это полезно».) «Анормаль!» – возмущенно орал Грефе и, размахивая руками, убегал на очередной объект.

Сам Крюгель, как раз наоборот, ненормальным считал Фрица Грефе – фанатичного и безалаберного инженера-ракетчика. И как ему казалось, не без основания. Человек, верящий е прочность мыльного пузыря, каким в общем-то была идея «вундерваффе», не может быть нормальным. Впрочем, Крюгеля это тоже по-настоящему не касалось.

Его ум сейчас активно работал только на запоминание. Крюгель уже досконально знал тактико-технические данные ракеты А-4 (кодовое название Фау-2), малой ракеты «Рейнботе», зенитных реактивных снарядов «Вассерфаль», «Рейнтохтер», которые испытывались на полигоне, знал их общую компоновку и конструкцию, химический состав топливных и окислительных смесей, вес и тактические возможности транспортной ракетной повозки «видадьваген» и ракетного самоходного лафета «майлерваген». Даже имел некоторые данные по отстрелам таблиц дальности. Но к сожалению, все это уже почти три месяца лежало мертвым грузом, законсервированное где-то в потаенных закоулках памяти…

На брань шеф-инженера Крюгель не обращал никакого внимания – между ними были вполне приятельские отношения. К тому же Фриц Грефе, в сущности, был человеком незлобивым, хотя и любил частенько поворчать. Круглоголовый, лысый, с жиденькими кудряшками над ушами, он всем тыкал и на всех орал, с непостижимой быстротой мотаясь из конца в конец по полигону, вроде шарообразного куста азиатской полыни, называемой перекати-поле. С ним часто ссорились, но уважали.

Другое дело комендант «Хайделагера» штурмбанфюрер СС Макс Ларенц – его побаивался даже Грефе (Ларенцу, единственному человеку, он говорил «вы»). Штурмбанфюрер был воплощением подтянутости, подчеркнутого внешнего лоска. Он казался безнадежно, по самые уши, влюбленным в самого себя. Пугали его глаза, – старчески бесцветные, они где-то в своей глубине вдруг удивляли острой льдистой синевой. Глаза, которые не умели, просто неспособны были улыбаться.

Ларенц выглядел флегматичным, и уж если оживлялся, то, как правило, не к добру: либо устраивал очередную постыдную экзекуцию над рабочими-военнопленными, либо творил скорую расправу над проштрафившимся солдатом, или готовил бумажную пакость кому-нибудь из руководящего состава, уединившись в свой «комендантхаус» – единственный кирпичный дом на территории полигона. К счастью, на рабочих объектах и пусковых позициях он бывал редко.

Крюгель блаженно нежился на утреннем солнышке, когда услыхал сзади на асфальтовой дорожке знакомый солдатский, четкий шаг штурмбанфюрера. Поежился, но оборачиваться не стал (может, пройдет мимо?..).

– Принимаете солнечные процедуры, герр оберст? – спросил с иронией комендант.

Крюгелю пришлось-таки повернуться, сделать удивленно-обрадованные глаза.

– О да! Прогреваю ключицу. Еще в госпитале рекомендовали врачи.

– Вы прямо-таки становитесь солнцепоклонником! – учтиво и доброжелательно сказал Ларенц.

«Черт побери! – обеспокоился Крюгель. – Что он затевает, этот черный иезуит? Неспроста разливает елей…» Произнес благодушно:

– Мы все солнцепоклонники, в сущности… Не случайно наш фюрер – хайль фюрер! – избрал государственной символикой древний знак огня, олицетворение солнца.

– Прекрасно сказано, оберст! Но насколько я сведущ, эти свиньи-славяне пошли еще дальше: в свое время они объявили солнце главным богом. Не так ли? Может быть, я ошибаюсь, тогда вы, как специалист по России, поправьте меня. Битте.

– Я не силен в истории… – ушел от ответа Крюгель и опять демонстративно повернулся к солнцу. Пусть не воображает, что ему, штурмбанфюреру, майору по званию, дозволено вот так высокомерно и вальяжно играть казуистикой в общении с полковником. Пусть чувствует дистанцию.

– Я, собственно, явился к вам с предложением, герр оберст, – сухо кашлянул Ларенц. – Вы не смогли бы прямо сейчас поехать со мной на аэродром для встречи важных гостей? Если, конечно, позволяет ваша чрезмерная занятость.

Разумеется, это был приказ. Но и ехидная колючка тоже. Разве мог удержаться Ларенц, чтобы лишний раз не пришпилить этого «ленивого оберста»?

– В этом есть необходимость?

– Безусловно.

– Я готов.

Правда, не совсем понятно было, почему именно ему предложено встречать «важных гостей»? Почему не Фрицу Грефе, ведь он, шеф-инженер, командует здесь парадом, а вовсе не Крюгель? Ну это выяснится…

Встречающая кавалькада состояла из бронеавтомобиля, черного бронированного «мерседеса» и бронетранспортера с солдатами-эсэсовцами в хвосте колоны. Это выглядело внушительно, хотя до аэродрома было рукой подать – он начинался сразу же за территорией полигона, буквально за колючей проволокой. Значит, следует ждать действительно важных гостей, если Ларенц принял такие меры предосторожности…

Из приземлившегося самолета (эскорт из четырех «мессершмиттов» тут же повернул на запад и скрылся) вышли генералы. Их было двое: один – в авиационной форме; второй, грузный группенфюрер, – в черной, тыловой эсэсовской. Именно он первым шагнул к Гансу Крюгелю.

– Бергер. Очень сожалею, оберст, что я не смог тогда принять вас в Берлине. Срочно улетел в Италию в связи с этой перетряской у Муссолини.

– Я тоже очень жалел, герр группенфюрер!

Крюгель, разумеется, говорил неправду. Он тогда, в декабре, до чертиков обрадовался, когда узнал, что визит не состоится. Он откровенно побаивался высокопоставленного эсэсовца: мало ли что ему известно и не начнет ли он докапываться до истинных глубин его, Крюгеля, делового сотрудничества в Харькове с двоюродным братом генерала штандартенфюрером Хельмутом Бергером…

– Бедный Хельмут… – Генерал печально вздохнул. – Он мне часто звонил из Харькова. Хорошо отзывался о вас – вы ведь были знакомы с детства?

– О да, герр группенфюрер!

– Вечная слава доблестному солдату рейха… Надеюсь, полковник, мы еще встретимся и поговорим. Вспомним нашего дорогого Хельмута.

Вторым генералом-визитером оказался Вальтер Дорнбергер – бывший начальник испытательного ракетного центра Пенемюнде, а теперь один из военно-технических руководителей всего ракетного производства третьего рейха. Крюгель терялся в догадках: что привело сюда высокопоставленных генералов? Вероятно, очередные испытания ракет. Но в таком случае почему к испытаниям не было надлежащей подготовки? Уж он-то, Крюгель, всегда доподлинно знал, когда и какие предстоят испытания и, исходя из этого, планировал работы первоочередной важности. Однако в этот раз его никто ни словом не предупреждал. Это было странно…

Испытания действительно состоялись – в срочном порядке, ровно через два часа. Очевидно, где-то в берлинских верхах зашел спор о малой ракете «Рейнботе», о ее готовности к серийному производству. Как позже понял Крюгель из разговоров на командном пункте, этой ракетой на твердом топливе заинтересовался сам фюрер. Торопил с ее применением на фронте.

«Рейнботе», почти равная по длине А-4 (11 метров), была и проще и сложнее последней. Проще – потому что запускалась прямо со стрелы «майлервагена». А сложнее– потому что компоновка ее состояла, в отличие от монолитной Фау-2, из четырех ступеней (включая стартовый ускоритель). Двигатели каждой из ступеней срабатывали в воздухе последовательно, передавая своеобразную огненную эстафету очередной порции дигликольдинитрата (название этого твердого топлива Крюгель заучил назубок). Однако к сожалению, не всегда «эстафета» срабатывала четко…

Первый пуск прошел вполне успешно. Длинная, изящно оперенная «Рейнботе» со страшным ревом, в дыму и пламени легко скользнула с направляющей «майлервагена» и быстро ушла в зенит. А уже через несколько минут с наблюдательного пункта, расположенного в двухстах километрах на северо-восток (район Пинских болот), сообщили по радио: ракета упала и взорвалась в километре от цели.

Однако затем произошел полнейший конфуз. Вторая ракета, едва отделившись от стрелы, неожиданно завалилась набок, приняла почти горизонтальное положение… Снова выровнялась и, оставляя четкий белый хвост, начала описывать немыслимые пируэты прямо над траншеей командного пункта, над головами перепуганных генералов. Кувыркнувшись несколько раз, ракета плашмя грохнулась поблизости – раздался оглушительный взрыв.

Крюгель заметил, как мертвенно побелело лицо Фрица Грефе, когда он увидел генералов, на четвереньках ползущих по дну траншеи… Впрочем, как и следовало ожидать, оба они быстро пришли в себя, отряхнули мундиры и молча выбрались на поверхность. Крюгель с ужасом ожидал генеральских громов и молний на голову бедного, убитого неудачей шеф-инженера, да и в свой адрес тоже. Но ничего подобного не случилось.

Группенфюрер желчно сказал:

– Это то, что я предвидел… Я не пророк, но именно об этом я говорил в Берлине, герр Дорнбергер. Не так ли?

Скрестив на груди руки, тот молча и безучастно глядел на недалекую воронку, на дымящиеся обломки «Рейнботе». Громко сказал:

– Это не имеет значения!

– Что не имеет значения? – Бергер грузно повернулся, насупил брови.

– То, что вы сказали, не имеет значения. Во всем виноват доктор Грефе. Да-да! Он слишком тороплив, ему недостает пунктуальности. Предстартовый контроль функционирования был проведен поспешно, небрежно. В этом вся причина. Я прав, Грефе, отвечайте?

На толстяка Грефе жалко было смотреть. Он отрешенно пожал плечами: дескать, вы начальство, стало быть, вы и правы. О чем может быть разговор?

Все-таки Крюгель счел нужным вмешаться (правда, после некоторого колебания). Шагнул к Дорнбергеру:

– Прошу извинить, герр генерал! Но… я сам видел, как ракета зацепила стабилизатором за угол стрелы, чуть развернулась при этом по оси. Не здесь ли причина неудачного старта?

– А! Что вы понимаете в этом, полковник?! – Дорнбергер досадливо отмахнулся. – Мы тоже все видели. Идите занимайтесь своим делом.

На этом испытания закончились.

Во время обеда в офицерской столовой стояла панихидная тишина (впрочем, неудача ничуть не повлияла на обычный аппетит толстяка Грефе), только за фанерной перегородкой, где располагался кабинет-«люкс», явственно слышалась генеральская перебранка. Генералы в чем-то принципиально расходились, при этом уговаривал, увещевал Дорнбергер, судя по его многословным патетическим фразам, а эсэсовец Бергер не соглашался, упрямо и коротко бубнил: «Нет! Нет! Нет!» Очевидно, генералы продолжали спор, начатый еще в Берлине, а неудачные испытания лишь обострили его, подлили масла в огонь.

Кончилось тем, что экспансивный Дорнбергер перешел на крик и минуту спустя, багровый от злости, выскочил из фанерного «люкса». Схватив фуражку, на ходу крикнул: «Машину! На аэродром!» То же самое сказал и появившийся следом группенфюрер, только более спокойно и солидно. На Крюгеля не взглянул, и тот с облегчением понял, что запланированная генералом беседа «с другом юности бедного Хельмута» не состоится и на этот раз…

Во второй половине дня в барачную комнату Крюгеля (оберст уже стал привыкать к непременному послеобеденному руештунде. Почему бы и нет?)[17]17
  Час отдыха (нем.).


[Закрыть] неожиданно и шумно вкатился шеф-инженер Грефе. Плюхнулся на стул и с минуту обиженно сопел, чмокал потухшей черной сигарой.

– У тебя есть огонь?

– Да. – Крюгель из стола достал спички. Застегнул мундир, приготовился слушать: наверняка Грефе явился к нему, чтобы излить душу.

– Спасибо, Крюгель, – грустно вздохнул шеф-инженер. – Ты честный человек. Я имею в виду эту твою неуклюжую попытку выгородить меня. Это было наивно, но все-таки… Среди этих скотов так трудно встретить порядочного человека!.. Спасибо!

Доктор наконец раскурил свою сигару и почти скрылся в клубах синего ароматного, дыма.

– Найдется что-нибудь выпить?

– К сожалению, нет. Как-то не держу, – ответил Крюгель, только теперь замечая, что ракетчик уже под основательным газом. Очевидно, хлопнул с досады штоф спирта – его тут предостаточно.

Грефе заметил на столе зеленый томик солдатского католического молитвенника «Духовная броня», положил на него пухлую ладонь, притянул к себе, кисло усмехнулся:

– Душу ремонтируешь, оберст?..

– Да нет, – сказал Крюгель. – Это случайно. Подарил, как ни странно, штурмбанфюрер Ларенц.

Действительно, молитвенник принес ему Ларенц в знак благодарности, как бы ответный подарок за неаполитанскую миниатюру, которую штурмбанфюрер увидел и выпросил у Крюгеля на прошлой неделе.

– О, потрясающе! – Грефе изумленно вытаращил глаза. – Неужели этот плотоядный хамелеон из числа верующих? Никак не ожидал… Берегись, Крюгель, его внимание дорого обходится, Он тебя сожрет.

– Я не съедобный, – усмехнулся оберст.

– Да, я это знаю! – хитро подмигнул инженер. – Откровенно говоря, мне импонирует твоя внутренняя цельность, ты знаешь, чего хочешь. А твое внешнее безразличие – маска для дураков, и я это тоже понимаю и тоже одобряю. Ты человек-пружина, ты распрямляешься редко, но метко, А вот я не такой: уж слишком часто я распрямляюсь и все по пустякам.

Грефе полистал молитвенник, ткнул толстый палец в страницу:

– Вот это обо мне написано: «Кого бог любит, того он наказывает». Понял, оберст? Впрочем, я вижу, ни черта ты не понял… Так я объясню: они приезжали сюда за тем, чтобы наказать именно меня. Специально прилетали, а эти внезапные испытания «Рейнботе» были чистой инспирацией. Да-да! Меня; старого осла, не проведешь. Теперь они будут убирать меня с должности…

– Убирать вас? Что за вздор!

– Ты очень наивен, мой дорогой Крюгель! Неужели ты не понимаешь, что вокруг «вундерваффе» идет тайная смертельная борьба. Схватка титанов. С одной стороны, вы – вермахт, с другой – эти черные молодчики во главе со своим эсэсовским кардиналом. Не делай испуганные глаза, оберст, я знаю, что говорю.

– Но это же чепуха! Какая разница, в чьих руках окажется «вундерваффе»? В любом случае оно обрушится на головы врагов рейха. Не так ли?

– Так, да не так! «Вундерваффе» – это сила, А сила – эквивалент власти. Надеюсь, тебе не нужно разъяснять эту прописную истину? Дошло до тебя наконец?

– Странно… Но вы-то при чем тут?

– Вот именно. Я тут ни при чем. Я никакой не оппозиционер. В конце концов, мне плевать, кому служить, хоть самому дьяволу! Для меня важно довести свое дело до конца, дать жизнь моему детищу. Я человек науки, и только. Человек дела.

– Я не совсем понимаю вас…

– Чего тут не понять? – закипятился, запыхтел Грефе, – Я конструктор и создатель ракет. Для меня существуют только ракеты, ракеты, ракеты! Ну и еще, если хотите, космос и полеты к дальним планетам.

– Однако, герр Грефе, сейчас ведь идет война, кровопролитная война, – резонно возразил Крюгель. – И не где-нибудь на дальней планете, а буквально у нас под боком. Вы слушали вчерашнюю сводку Дитмара[18]18
  Генерал Дитмар – военный радиообозреватель гитлеровского рейха.


[Закрыть]? Развернулись ожесточенные бои уже за Тарнополь, а это, между прочим, всего в трехстах километрах отсюда. Кстати, это нормальная дальность полета для ваших Фау-2.

– Ты уже и это подсчитал? Проницательный малый! – ехидно ухмыльнулся Грефе. Отшвырнув молитвенник, произнес равнодушно: – Меня это ничуть не волнует. Ничуть! И вообще, если уж быть до конца откровенным, меня даже не интересует всерьез, куда полетят созданные мной ракеты: на англичан или на восток, на головы русских. Плевать я хотел на эту войну и на все, что с ней связано. Повторяю еще раз: я человек дела! Сугубо технический специалист, А техника, как любит говорить мой друг барон Вернер фон Браун, – это прикладной ум, а не прикладная мораль.

Крюгель обеспокоенно поднялся, прошел к буфету и выпил минеральной воды. На минуту задумался. Откровения толстяка Грефе ему не просто не нравились, но вызывали острое чувство протеста. А может быть, разглагольствования шеф-инженера всего лишь наигранный максимализм?

Однако спор с ним, хотя бы и по отвлеченной проблеме, никак не входил в планы Крюгеля. Он вернулся к столу, внутренне сдерживая себя, полистал солдатский молитвенник.

– А как вы смотрите, герр Грефе, вот на это? Тут написано: «Когда человек заботится о деле больше, чем о душе, – погибает то и другое». К вам это не относится?

– Ерунда! – отмахнулся ракетчик. – Примитивная притча. Я считаю, что лично моя душа – в моем деле. Я их не разделяю. Это монолит. И вообще, рассуждения о так называемом парении души есть досужие бредни клерикалов и всяких прочих неврастеников-филантропов. В этом смысле я стопроцентный ариец.

– Похвально, хотя и грубовато! – усмехнулся Крюгель. Он с любопытством разглядывал шеф-инженера и думал о том, что, пожалуй, крепко ошибался в нем до сегодняшнего дня, принимая его за безобидного работягу-фанатика, слегка пришибленного в темечко своей непомерной ученостью. У него, у Фрица Грефе, оказывается, тоже есть своя личина, а Крюгель наивно принимал эту личину за подлинность. Именно наивно…

Интересно знать, зачем доктор пришел к нему? Не за тем же, чтобы исповедаться, излить обиду, – с этим мог явиться тот старый Грефе, шутливый добродушный толстяк в ореоле желтых колечек вокруг лысины. Новый Грефе, только что открытый Крюгелем, несомненно, имел более вескую причину для визита.

Крюгель взглянул на часы, недвусмысленно намекая: не пора ли приступить к главному? Шеф-инженер понял, обеспокоенно завозился на стуле:

– У меня есть просьба, мой дорогой Крюгель… Я обращаюсь с ней потому, что безгранично доверяю тебе. Разумеется, это должно быть только между нами, только конфиденциально… Вот посмотри. – Грефе положил на стол клочок бумаги, который неизвестно откуда и как появился вдруг у него между пальцами. («А ведь он прирожденный манипулятор!» – удивился Крюгель.) – Здесь записаны телефоны моего друга фон Брауна… Да-да, того самого генерального конструктора, отца «вундерваффе»! Дело в том, что… Одним словом, обещай мне немедленно позвонить фон Брауну сразу же после… После моего ареста. Ну в случае, если такое вдруг произойдет.

– Вы сгущаете краски, доктор! Такого человека, как вы, ценит сам фюрер. Он не допустит!

– Фюрер, мой дорогой Крюгель, очень далеко. А штурмбанфюрер Ларенц близко. И если я говорю об этом, стало быть, имею основания. Кстати, взгляни в окно: вон он, Ларенц, идет со своими ландскнехтами. Бьюсь об заклад, они направляются именно сюда!

Шеф-инженер оказался прав. Пять минут спустя в дверь постучали: это был стук Ларенца – он стучал костлявым набалдашником щегольского стека.

– Херайн![19]19
  Войдите! (нем.).


[Закрыть]

В комнате Ларенц, правда, появился один. Чопорно поздоровался, однако без нацистского приветствия. Четко прошагал к столу:

– Прошу извинить, господа, долг обязывает. Только что получено радиосообщение из Берлина: по приказу рейхсфюрера Гиммлера арестован за саботаж доктор Вернер фон Браун, а также его помощники инженеры Клаус Ридель и Гельмут Греттруп. Они в гестапо.

Шеф-инженер охнул, у него испуганно отвалилась челюсть. Попытался что-то сказать, однако штурмбанфюрер тут же резко повернулся к нему:

– Айн момент, герр Грефе! В соответствии с приказом рейхсфюрера вы тоже арестованы. Прошу сдать оружие!

Ларенц ловко защелкнул наручники на пухлых запястьях доктора. Подтолкнул его к двери, к порогу, где уже маячили два плечистых эсэсовца. Затем штурмбанфюрер обратился к удрученному Крюгелю, приветливо улыбнувшись при этом:

– Поздравляю вас, герр оберст! Приказом свыше вы, как дипломированный военный инженер, с этой минуты назначаетесь временным техническим руководителем полигона. Позвольте пожелать вам успеха на высоком посту! Хайль фюрер!

…К счастью, Ганс Крюгель пробыл на этом «высоком посту» очень мало: ровно три часа двадцать минут, Затем пришел приказ Гитлера: «Ракетчиков освободить, арест считать недоразумением». Затея рейхсфюрера СС провалилась.

ЛИЧНОЕ И СТРОГО СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ ОТ г-на ЧЕРЧИЛЛЯ МАРШАЛУ СТАЛИНУ

1. Имеются достоверные сведения о том, что в течение значительного времени немцы проводили испытания летающих ракет с экспериментальной станции в Дебице в Польше. Согласно нашей информации этот снаряд имеет заряд взрывчатого вещества весом около двенадцати тысяч фунтов, и действенность наших контрмер в значительной степени зависит от того, как много мы сможем узнать об этом оружии, прежде чем оно будет пущено в действие против нас. Дебице лежит на пути Ваших победоносно наступающих войск, и вполне возможно, что Вы овладеете этим пунктом в ближайшие несколько недель.

2. Хотя немцы почти наверняка разрушат или вывезут столько оборудования, находящегося в Дебице, сколько смогут, вероятно, можно будет получить много информации, когда этот район будет находиться в руках русских. В частности, мы надеемся узнать, как запускается ракета, потому что это позволит нам установить пункты запуска ракет.

3. Поэтому я был бы благодарен, Маршал Сталин, если бы Вы смогли дать надлежащие указания о сохранении той аппаратуры и устройств в Дебице, которые Ваши войска смогут захватить после овладения этим районом, и если бы затем Вы предоставили нам возможность для изучения этой экспериментальной станции нашими специалистами.

13 июля 1944 года.

СЕКРЕТНО И ЛИЧНО ОТ ПРЕМЬЕРА И. В. СТАЛИНА ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ г-ну У. ЧЕРЧИЛЛЮ <…>

3. Мы хотели бы выполнить Вашу просьбу, изложенную в послании от 13 июля, относительно экспериментальной станции в Дебице, если эта станция попадет в наши руки. Просьба уточнить, о каком именно Дебице идет речь, так как в Польше, говорят, есть несколько пунктов под этим названием.

<…>

15 июля 1944 года.

ЛИЧНОЕ И СТРОЮ СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ г-на ЧЕРЧИЛЛЯ МАРШАЛУ СТАЛИНУ

1. К Вашей телеграмме от 15 июля относительно экспериментальной станции в Дебице. Ниже приводятся официальные британские сведения о месторасположении указанной станции.

2. Район, который нас интересует и где производятся эксперименты с запуском больших ракет, находится северо-восточнее Дебице, или Дебица, которая расположена на железнодорожной магистрали между Краковом и Львовом, 50°05′ северной широты, 21°25′ восточной долготы. Площадь района испытаний равна приблизительно десяти милям на три с половиной мили…

<…>

19 июля 1944 года[20]20
  Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-Министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. М., Госполитиздат. 1957. Том первый, документы № 295, 297, 298, с. 240. 241–242, 243.


[Закрыть].