355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Петров » Польский пароль » Текст книги (страница 20)
Польский пароль
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:12

Текст книги "Польский пароль"


Автор книги: Владимир Петров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

6

События последних месяцев резко и круто повернули судьбу оберста Ганса Крюгеля, переместили жизнь в совершенно иную плоскость, заставив многое переосмыслить, а кое-что просто начать наново.

Решающим было то, что война для него, полковники вермахта, осталась позади – после тех драматических июльских дней в «Хайделагере», которые сразу разорвали перетянутый тугой узел, привели к неожиданной развязке. Хотя он и сейчас, анализируя прошлое, не усматривал в этом логики, не находил ее, внутренне интуитивно понимая, что она все-таки была.

Времени для размышлений оказалось более чем достаточно: сначала три госпитальных месяца в Свердловске, потом безмятежные и однообразные, похожие один на другой дни для пленных генералов и высших офицеров. Никаких обременительных забот здесь не было, даже регулярного физического труда – пленных выводили лишь на расчистку снега да на всякие мелкие работы по благоустройству территории. Все это скорее напоминало принудительные прогулки, проветривание мозгов для генералов и полковников, которые в едких клубах даровой русской махорки до одури спорили в бараках о проигранных сражениях, искали виновных краха столь блестяще разработанных операций. Как правило, в числе таковых оказывались вовсе не они, фронтовики, а «лизоблюды» и «щелкоперы» из оберкомандовермахт, оберкомандохеерс типа Кейтеля, Йодля, Цейцлера, и, конечно, этот напыщенный ефрейтор, возомнивший себя стратегом.

Крюгель не участвовал в спорах, сторонился вечерних покерных компаний – он был чужим и чуждым в среде битых профессиональных военных, до сих пор с кичливой гордостью носивших на мундирах Железные кресты. Уже дважды он отклонял предложение о вступлении в «союз немецких офицеров», хотя и считал прогрессивной эту организацию. Однако себя он не считал кадровым офицером – в этом было все дело.

В принципе так ведь оно и было: его мобилизовали в вермахт в 1936 году как опытного специалиста-инженера. Он и не мог поступить иначе в то время. Он честно прошел несколько кампаний и испил свою чашу до дна – с него довольно. Теперь он должен думать только о своей истинной профессии, заниматься тем, чем должен был заниматься согласно призванию: строить, а не разрушать. Он порядочно разрушил в войну, и дай ему бог за оставшиеся дни восстановить или заново построить хотя бы половину из лично им разрушенного.

Это был долг из тех, которые оплачивают жизнью.

Ему было что вспомнить в связи с этим. Стоило лишь закрыть глаза, и в памяти кошмарной явью возникали обугленные развалины Воронежа, серые осыпи и груды кирпича на улицах Харькова и бесконечные ряды белых печных труб на месте выгоревших деревень, поселков, хуторов… Понадобятся многие годы, чтобы на месте пепелищ вновь заблестели окна домов, десятилетия, чтобы зацвели выгоревшие дотла сады и парки.

Читая в газетах оперативные сводки, Крюгель с особой болью думал о Германии – война уже вступила на ее территорию… Конечно, он хорошо знал, что такое война, что кроется за понятием «возмездие», но все-таки не верил в ответную жестокость русских, ибо знал этот народ, изучил, как считал, его истинную душу за годы работы на таежной алтайской стройке. Он видел этих русских-сибиряков в разных ситуациях: смешливыми и мрачными, радостными и разозленными, упоенными успехом, раздосадованными неудачами или убитыми горем. Но жестокими, мстительными – не видел.

Хотя, может быть, просто не встречал…

В свое время он многое не понял в русских, в советских людях вообще. Но в одном твердо убедился: эта нация только еще пробудилась к подлинной, всесторонней и многообразной созидательной жизни. Именно созидательность, как главная и решающая черта, присутствовала в крови каждого русского, была непременным преобладающим качеством. И сформировалось это давно, вышло из глубин веков, из исторических столетий народа, упорно шедшего к своему возрождению через суровость природы и климата, через бескрайние просторы степей и тайги – девственных, нетронутых преобразованиями, ждавших прикосновения человеческой руки.

Такой народ не мог жаждать разрушений, тем более теперь, когда перелом в войне вручил ему в руки не только карающий меч, но и судьбу завтрашнего мира, будущего всей многострадальной Европы.

Как ни странно, это убеждение сформировалось у Крюгеля не в далекие уже мирные годы, когда он бок о бок работал с сибиряками на строительстве Черемшанской плотины, а много позднее – на войне. Встретившись с необъяснимым упорством советских солдат, увидев не один раз непоколебимую, казалось, вечную решимость в их глазах в бою и даже на окровавленных лицах пленных, он долго искал ключ к расшифровке таинственного и загадочного русского характера.

И только потом понял, в чем дело…

Лагерное бездействие угнетало Крюгеля. Правда, его деликатно попросили, чтобы он, если появится такое желание, написал бы по возможности обстоятельный инженерный трактат, обобщающий боевой опыт строительства крупной оборонительной позиции «Хаген» на Орловском выступе в первой половине 1943 года (оберст Крюгель возглавлял эту операцию по линии инженерно-саперного управления оберкомандохеерс). Технические расчеты, планировка, схема минно-взрывного обеспечения, методы работы по созданию столь мощной полосы обороны, очевидно, всерьез интересовали советских военных историков.

Однако Крюгель не менее деликатно отказался, считая для себя невозможным возвращаться к уже перечеркнутому прошлому. И совершенно неожиданно для коменданта лагеря подал встречное прошение-рапорт с просьбой направить его на один из горнорудных уральских объектов в качестве инженера-строителя. Честно говоря, он давно уже втайне завидовал пленным немецким солдатам из соседнего лагеря, которых ежедневно водили на подземные работы в ближайший рудник. В конце концов, он был согласен даже на роль какого-нибудь шахтного маркшейдера: не может же он, столь задолжавший России, бесплатно есть русский хлеб в качестве высокочиновного тунеядца!

В лагерной комендатуре рапорт (написанный, кстати, по-русски) приняли с нескрываемым удивлением, но никакого хода не дали. Единственным результатом стали откровенные насмешки лагерных коллег-полковников да презрительное брюзжание в адрес Крюгеля стариков генералов.

В один из мартовских дней, когда уже стали забываться студеные снежные вьюги, а снег в окрестностях засинел, подернулся искристой коркой, Крюгеля вдруг вызвали в комендатуру. Он шел туда уверенный, что разговор пойдет о его рапорте и что наконец-то будет поставлен окончательный крест на постылой и постыдной военной карьере.

Однако Ганса Крюгеля ожидало непредвиденное. Оно началось уже с того, что в кабинете коменданта лагеря его встретил незнакомый советский подполковник в мешковатом кителе, с усталым припухшим лицом – явно не из строевых, а из штабных офицеров. Ответив на приветствие Крюгеля, он коротко сказал:

– Внизу нас ждет машина. Вы не возражаете проехать для беседы?

Крюгель лишь пожал плечами: пожалуйста, если так надо… Взглянул в окно: за воротами лагеря действительно стояла автомашина – черная легковушка довоенного советского производства.

Через несколько минут они выехали на ближнюю автостраду, миновали мост над рекой, который Крюгель частенько разглядывал из окна своего барака (его интересовали оригинальные деревянные сваи моста), затем свернули на проселок.

Подполковник оказался человеком деликатным: узнав, что Крюгель некурящий, сам тоже курить не стал, сунул в карман портсигар. И продолжал молчать. «Странно, – подумал Крюгель, – пригласил «проехать для беседы», но молчит, не начинает разговора… Очевидно, разговор состоится не здесь, не в машине. А позднее».

Он искоса приглядывался к сидевшему рядом подполковнику, ощущая неведомо откуда взявшееся любопытство: ему вдруг показалось, что когда-то и где-то он уже видел этого человека, И пожалуй, очень давно…

Неужели опять, как в прошлом году, Черемша?

Подполковник вдруг повернулся и сказал улыбаясь:

– Да-да, господин Крюгель! Вы правы: мы с вами уже встречались раньше. И правильно думаете – в Черемше.

Крюгель несколько опешил от неожиданности, потом решил все-таки поддержать шутливый тон, рассмеялся:

– Вы есть ясновидящий по лицу. На немецком языке – физиономист.

– По-русски тоже так, – кивнул подполковник. – Это у меня, наверно, от моей основной профессии осталось. Я ведь долго был следователем. Между прочим, с вами я встречался именно в этом качестве. Помните дело по подрыву экскаватора в скальном карьере?

– О! – изумился Крюгель. – Очень помню! Вы мне тогда, как это сказать… навешивали саботаж. Не так ли?

– Ошибаетесь, господин Крюгель! Вас обвиняли только в служебной халатности. Не более того.

Крюгелю сделалось грустно от нахлынувших воспоминаний: майн гот, как давно это было! Целая вечность… Откинувшись на спинку сиденья, он прикрыл глаза: густая, плотная, как стена, духовитая зелень тайги, треск перфораторов, голые по пояс, загорелые люди, утренние купания в ледяной таежной реке и обязательная кринка молока… Черт побери, не от этого ли молока у него тогда так удручающе быстро лысела голова? Каким же молодым, опрометчивым и наивным он был!

Да, конечно, он хорошо помнил, как проницательно буравил его этот следователь своими припухшими глазами, какие каверзные вопросы подбрасывал.

– Вы меня ловиль на словах, – смеясь, Крюгель погрозил пальцем. – Как какой пособник вредитель.

– Ничего подобного! Я знал, что вы честный человек, господин Крюгель.

– Ну хорошо. А теперь тоже будете допрашивайт? – уже серьезно поинтересовался Крюгель.

– Ни в коем случае. Я и тогда вас не допрашивал, а просто беседовал. Сейчас тоже – только беседа.

– Уже начали?

– Нет, это предисловие. – Подполковник выразительно кивнул в сторону солдата-шофера: дескать, разговор может состояться только в условиях строгой конфиденциальности.

«Ну что ж, – подумал Крюгель. – Допрос или беседа – эти тонкости для меня, военнопленного, сейчас в общем-то не имеют значения. Важна тема». А вот этого он пока предугадать не мог. Скорее всего, что-нибудь, связанное с «Хайделагером», с испытанием ракет Фау-2, Он ведь еще осенью прошлого года, будучи в госпитале, а точнее, на положении выздоравливающего, написал подробный доклад на этот счет со всей доступной статистикой и выкладками. Изложил все, что ему было известно. Может быть, возникла необходимость уточнить или перепроверить его данные? Пожалуйста, он готов.

Подъехав к какому-то крупному городу, машина пробежала по булыжнику окраинной улицы и снова свернула на проселок, уходящий в густой лес. Затем – полосатый шлагбаум контрольно-пропускного пункта и, по всем приметам, территория военного городка. Наконец в глубине леса, у одиночного бревенчатого домика, машина остановилась. Крюгель по армейской привычке взглянул на часы: ехали ровно пятьдесят минут, следовательно, расстояние от лагеря около семидесяти километров. Интересно, какого рода воинское учреждение здесь располагается и о чем с ним будут вести разговор? Кто и на каком уровне?

Подполковник пошел первым, поднялся на крыльцо, чуть прихрамывая (Крюгель только теперь заметил это). Вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.

Внутренняя комната напоминала убранство охотничьего домика: лосиные рога на крюке, чучело кабана в углу. Да и пахло по-лесному: сосновой смолой от гладкоструганых бревенчатых стен. Справа у окна, в простенке, висела топографическая карта Германии, немецкая, крупномасштабная, исполненная в характерном серо-зеленом цвете – такими картами пользовались во всех штабах вермахта, и Крюгель знал это. Карта его сразу насторожила: зачем она здесь? Уж не станут же его расспрашивать, например, о крупнейших военно-промышленных объектах Германии. Как и он не станет отвечать. Хотя бы потому, что никогда не считал себя компетентным в таких вещах.

Подполковник между тем включил электрочайник, стоящий на подоконнике, расчистил от бумаг стол и, тщательно обтерев салфеткой, выставил на него три чайных стакана в мельхиоровых подстаканниках. Потом достал из тумбочки сахарницу, тарелку с хорошо прожаренными сухарями.

Крюгеля почему-то беспокоила, даже раздражала эта нарочитая неспешность хозяина, дотошность, с какой он готовил чаепитие («будто совершает священный ритуал!»). Хотя причина торжественной медлительности, очевидно, проста: приходится ждать третьего. Наверняка начальника.

– Нет-нет! – махнул рукой подполковник, перехватив взгляд Крюгеля, брошенный на дверь. – Никого третьего не будет, герр Крюгель. А третий стакан предназначен для заварки. Я, видите ли, собирался лететь сюда в спешке и забыл свой чайничек. А здесь, к сожалению, все делают по-солдатски: заварку бросают прямо в котел или вот в электрочайник. Но это уже, извините, не чай, а бурда.

– Вы летели сюда? – удивился Крюгель. – Откуда?

– Из Москвы.

– Даже так? Интересно…

– Самое интересное будет впереди, герр Крюгель! – усмехнулся подполковник и стал заваривать чай.

Откровенно говоря, Крюгелю понравилась манера чаепития: в крепкий подслащенный чай надо было бросить два-три румяных сухарика, а уж потом пить. Вкус такого чая показался необыкновенно приятным.

– Зэр гут! – похвалил Крюгель. – Однако Черемша такой чай не пьют. Я помниль.

– Верно, не пьют. И нигде, наверно, не пьют. Это мое изобретение. Личное, герр оберст. – Прихлебывая чай, подполковник исподлобья, чуть заметно улыбаясь, поглядывал на Крюгеля. – А вы, я вижу, картой интересуетесь? Это я тоже из Москвы прихватил. Так, для ориентировки. Может быть, она нам понадобится. А может, и нет.

На карте жирной красной полосой нанесена была линия фронта: на севере по Одеру, по Нейсе, потом через Рудные горы вниз, почти пополам перечеркивая Чехословакию. Крюгель, конечно, читал газетные сводки и знал положение на фронтах, однако тут, на карте германского генштаба, обстановка выглядела более чем красноречиво: уже утрачены Померания, Нижняя и Верхняя Силезия, а ведь от Кюстрина на Одере до Берлина каких-нибудь шестьдесят – семьдесят километров…

– Да-да! – кивнул подполковник. – До Берлина осталось расстояние для одного оперативного удара – несколько суток боев. Можете не сомневаться: дни Берлина сочтены. А вообще, до конца войны несколько недель. Такие дела, герр Крюгель.

«Любопытно, – подумал Крюгель. – Зачем я им понадобился на последних днях войны? И ведь очень понадобился, иначе не стали бы посылать сюда курьера из Москвы… Что-то уж слишком затягивает разговор хитроватый русский подполковник, давно пора перейти к делу».

И опять подполковник, словно угадав, перехватив нить размышлений Крюгеля, сказал веско, подчеркнуто официально:

– Я прибыл сюда прежде всего затем, чтобы передать вам, герр Крюгель, благодарность советского командования за помощь, которую вы оказали Красной Армии. Ваши сведения о «Хайделагере» поистине неоценимы. Это ваш личный весомый вклад в антигитлеровское движение, в борьбу немецкого народа за завтрашний день, за его будущее…

Подполковник говорил, пожалуй, излишне выспренно и витиевато, однако Крюгелю в целом нравилось: в конце концов, оценка давалась конкретно, по существу дела. Именно ради будущего немецкого народа – так, и только так определял сам Крюгель истинные мотивы своих действий и поступков в прошлом, связанных с риском, порой даже граничащих с авантюрой, но искренних и честных, ничем не пятнающих достоинство немецкого патриота.

Выпив не спеша свой чай, подполковник из ящика стола дослал папиросную коробку, на которой был изображен черный всадник в папахе (такие папиросы иногда выдавали в лагере пленным генералам), извинился, чиркнул спичкой:

– Я все-таки закурю, герр Крюгель. Привычка, знаете ли… – Потом поднялся, шагнул к карте и обвел на ней круг – чуть южнее Баварии: – Вот сюда, по нашим данным, эвакуируются сейчас правительство Германии и ставка главного командования. Высокогорный район в Альпах – Зальцкамергут. Сюда же свозятся все ценности рейха, секретные архивы, даже картины из национальных галерей. Все это спешно укрывается, прячется в горных пещерах, штольнях, шахтах, кое-что затапливается в местных озерах. Между прочим, вот тут, в местечке Оберйох на днях будут расквартированы ракетчики фон Брауна, и в их числе кое-кто из ваших старых знакомых – например, доктор Фриц Грефе…

Подполковник с минуту молчал, попыхивая папиросой, потом вопросительно взглянул на Крюгеля, словно бы проверяя, как он реагирует на все это, Ганс Крюгель равнодушно пожал плечами:

– Мне непонятна затея этой акции…

– Гитлер и его компания хотят отсидеться в Альпийской крепости. До тех пор пока, как они надеются, англо-американцы не передерутся с нами, русскими.

Крюгель вытаращил глаза, откровенно рассмеялся:

– Но это есть глупость! Гитлер еще раз показывает весь мир, что он дурошлеп и болван, как говорили в Черемша.

– Да нет, тут есть определенный смысл… – не согласился подполковник, задумчиво поглядывая в окно. Потом резко повернул голову; – А если подходить серьезно, как вы все это оцениваете, господин Крюгель?

– Не знаю… Я родился, вырос в Магдебурге, а в Альпах никогда не быль. Не приходилось. Правда, Баварию посещал – ездил в командировка в Бейрейт, но это севернее. Так что моя консультаций вам ничего не может давать. К сожалений.

– А как вы смотрите, герр Крюгель, на то, чтобы вам самому, лично ознакомиться с положением дел в этой Альпийской крепости? Так сказать, на месте?

– Не поняль…

Подполковник медленно и тщательно загасил в пепельнице папиросу:

– Я имею в виду вашу переброску туда – например, в район города Бад-Ишль. Разумеется, на самолете и с помощью парашюта.

Услыхав это, Крюгель недоуменно приоткрыл рот, потом расхохотался:

– Вы есть большой шутник, герр подполковник!

«Ничего себе!» – весело подумал он. Ему всерьез предлагают амплуа парашютиста-диверсанта, да еще на последних днях войны. Блистательный венец его злосчастной и путаной военной карьеры!

Подполковник обиженно насупился, опять закурил и хмуро отвернулся к окну. Крюгелю, честно говоря, было немножко жаль гостеприимного подполковника, который, надо полагать, рассчитывал на успех своей миссии и потому так прямо, без обиняков высказал столь сногсшибательное предложение. Неужели он не понимает, что Крюгелю вконец осточертела эта война и что ему нет никакого дела до обанкротившихся полубезумных нацистских бонз и их прихвостней типа фон Брауна и Грефе? Чего ради он должен снова лезть в самое пекло? Долг перед Германией? Да, Крюгель не отрицает его, однако долг этот возвратит с лихвой в послевоенное время: чего другого, а уж строительных работ будет невпроворот.

Чтобы хоть немного сгладить неприятный осадок, Крюгель в том же полушутливом тоне примирительно произнес:

– Вы напрасно так вериль меня. Если я оказываюсь Бад-Ишль, то потом убегаю на американский сторона. Вы этого не учель.

Подполковник, видимо, тоже решил переменить тональность, тоже понял, что об очень серьезных вещах говорить на полном серьезе трудно или, во всяком случае, не вполне удобно. Наливая себе новый стакан чаю, сказал с усмешкой:

– А мы вас не ограничиваем по месту. И не требуем возвращения назад. Нам важно получить информацию. А потом гуляйте, где захотите. Только ведь Германию вы все равно не покинете. Верно?

– Верно, – кивнул Крюгель. – Но Альпиенфестунг мне совсем не нравится. Это есть капкан. Меня, Ганс Крюгель, узнавайт многие офицеры, потом – гестапо. Я есть на списке оппозиция «тайная Германия» и получаю потом пиф-паф. Отшень бистро. А вы будейт снимать своя шапка на мой память, герр подполковник.

– Вы можете отправиться туда под другой фамилией. Любой, на выбор.

– Я никогда не меняй фамилий. Это не мой правил.

Крюгель улыбался. А почему бы нет? Он был уверен в неотразимости аргументов, которые приводил. Если слова сами по себе весомы, значительны, их незачем подкреплять патетикой или мимикой чрезвычайных переживаний – это зачастую рождает лишь оттенок фальши. Сейчас в таком разговоре, когда на карту ставится судьба, не должно быть и тени неискренности.

– Мне очень жаль… – сказал подполковник.

– Мне тоже. Но это выше моих предел.

После этого они переменили тему разговора. Речь пошла о недавних событиях на советско-германском фронте, потом – о неудавшемся арденнском наступлении немцев. Крюгель согласился с предположением подполковника о том, что наступление в Арденнах, в сущности, представляло попытку Гитлера разгромить англо-американцев и, пользуясь этим, заставить их подписать сепаратное перемирие. Чтобы затем всю сохранившуюся мощь вермахта бросить на восток, против русских. Крюгель сказал, что Арденнская операция, несмотря на мощный танковый кулак, была заранее обречена на провал, так как в распоряжении оберкомандовермахт уже не было человека, способного решительно и умело воплотить в жизнь в целом удачный оперативный замысел. Таким человеком мог быть только погибший фельдмаршал Эрвин Роммель – герой африканской пустыни, не раз громивший там англичан.

– Между прочим, Роммель не погиб, как об этом сообщала мировая пресса, – сказал подполковник. – Его по приказу Гитлера заставили принять яд.

– Невероятно… – изумился Крюгель. – Но почему?

– Потому что, как оказалось, он был причастен к заговору 20 июля, Сейчас нам известно, что после провала покушения фон Штауффенберга около пятидесяти генералов, причастных к оппозиции, покончили самоубийством. Да еще двадцать генералов были расстреляны, в их числе фельдмаршал Витцлебен и ваш бывший командир дивизии, а впоследствии главнокомандующий армией резерва генерал-полковник Фромм. Что касается вашего друга генерала Хеннига фон Трескова, то, он предпочел смерть на передовой: 21 июля открыто вышел на ничейную полосу и погиб от пуль…

– Майн гот… – в смятении прошептал Крюгель. – Но я ничего не знал об этом…

– А всего, герр Крюгель, казнено и расстреляно около девятисот ваших товарищей по офицерской оппозиции, только в Берлине казнено сто восемьдесят офицеров и генералов. Это достоверные цифры.

«Страшные цифры!..» – мысленно поправил Крюгель. А ведь полгода назад он, оберст Крюгель, должен был тоже пополнить эту статистику, разделить трагическую участь Клауса фон Штауффенберга, капитана Пихлера, полковника Бернардиса и дорогого, незабвенного Хеннига, который еще в сорок первом году предсказывал сокрушительную катастрофу нацистской банде…

– Да, я знаю, о чем вы сейчас думаете. – Подполковник прошел к окну, приподнялся, распахнул форточку. – Вы правы, герр Крюгель, судьба не только уберегла вас от рокового конца, она предоставила вам еще один реальный шанс продолжить дело ваших погибших товарищей по оппозиции «тайная Германия». Именно сейчас! И я полагаю, над этим стоит подумать.

– Я подумаю… – тихо произнес Крюгель.

– Не спешите. Взвесьте все хорошенько. Ответ: да или нет – завтра передайте через коменданта лагеря. Он мне позвонит. Я хочу только подчеркнуть: мы вас не принуждаем, не неволим. Мы предлагаем, просим. А уж вы решайте.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю