Текст книги "Польский пароль"

Автор книги: Владимир Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Она орала так, что в блиндажную дверь встревоженно заглянул один из бурнашовских автоматчиков. А в заключение грохнула кулаком по столу – предназначенная ей кружка с чаем перевернулась.

Вахромеев мрачно насупился. Он смотрел на эту лупоглазую пигалицу, а в глазах у него, как зарево, вставало недавнее незабытое: падающие на бегу солдаты в выгоревших гимнастерках под Белгородом, днепровские кручи, где песок на брустверах был пополам перемешан с осколками, кирпичные развалины в Тарнополе, под которыми пал костьми весь взвод Егора Савушкина, и видимый отсюда полуразрушенный железнодорожный мост, ставший надгробьем для сотен наших ребят… И эта белобрысая стерва митингует здесь? Теперь, после всего пройденного, добытого и утраченного?!

В блиндаже сделалось тихо, стало слышно, как пролитый чай тонким ручейком сливается со стола на широкую деревянную лавку. А оттуда капает на пол.

– Прокопьев! – тихо, сквозь зубы, позвал Вахромеев. – Неси сюда тряпку. Живо!

Афоня нырнул за дверь и тут же подал командиру хозяйственную тряпку – старую солдатскую гимнастерку из б/у, из списанной ветоши.

– Не мне, ей подай… – процедил Вахромеев и вдруг резко повернулся, шагнул к пленной: – А ну, вытри! Сейчас же подотри, мать твою перетак, фрейлейн-дрейлейн!

Он сказал это негромко, спокойно, однако летчица сразу присела, посерела лицом: в сузившихся глазах советского офицера она увидела нечто страшное, гибельное для себя. Увидела, прочла такое, перед чем меркли, делались пустячными все ее предыдущие передряги.

Подхватив тряпку, она быстро вытерла стол, лавку, опасливо косясь на Вахромеева, всхлипывая и лопоча одновременно.

– Она говорит, что приносит извинения, – переводил капитан Соменко. – Она высказала все, что должна была сказать перед смертью. Она, видите ли, убеждена, что ее здесь ждет. Расстрел и позор. Теперь она готова умереть. За Германию.

Вахромеев почистил платком пятна на кителе (от разлитой кружки досталось и ему), усмехнулся:

– Скажи ей, что она просто дура. Никто ее не собирается расстреливать, и вообще никто пальцем не тронет. Поедет в лагерь военнопленных, а после войны выйдет замуж и будет рожать детей. И пусть не вздумает еще раз митинговать, а то ведь смотря какие люди попадутся. Народ теперь нервный…

Ну а после этого разговор пошел на лад. Летчица сообщила, что, пользуясь утренним туманом, летела в осажденный Бреслау, везла туда важного пассажира – эсэсовского полковника, специального эмиссара рейхсфюрера Гиммлера. Нет, она не знает цели его командировки, очевидно, штандартенфюрер был послан для укрепления боевого духа «крепости Бреслау», Это теперь практикуется повсеместно.

Нет, она сама не имеет к СС никакого отношения, она лишь член имперского союза девушек «Юнгмедель». Воинского звания не имеет. Рядовая летчица из особой спортивной авиаэскадрильи «Ганна Рейч» («Это знаменитая немецкая летчица-рекордсменка мира. Надеюсь, господа советские офицеры читали в довоенных газетах о ее рекордных полетах?»).

Перед тем как отправить пленную в штаб дивизии, Вахромеев велел ординарцу Прокопьеву отвести ее в соседний блиндаж и накормить как следует, а также дать ей по возможности обсушиться.

За это время они с капитаном Соменко и Бурнашовым распотрошили кожаную полевую сумку, найденную в разбитом самолете. Как оказалось, она принадлежала пассажиру «штандартенфюреру СС Ларенцу, который следовал в крепость Бреслау в качестве особоуполномоченного рейхсфюрера Гиммлера» – так было сказано в обнаруженном командировочном предписании.

Никаких оперативных документов в сумке не оказалось. Был лишь пакет, адресованный начальнику гарнизона Бреслау генералу Никгофу, а в нем отпечатанный на машинке приказ фюрера от 19 марта 1945 г. о разрушении объектов на территории Германии.

После того как помначштаба перевел относительно короткий (на полторы странички) текст приказа, Вахромеев закурил, меланхолично заметил:

– Стало быть, «все подлежит уничтожению»?.. «Выжженная земля», как он говорит, Ну ежели разобраться, это и неудивительно! Гитлер ведь гад, потому и действует по-змеиному: подыхая, все равно жалит. Непонятно, зачем, отчего эта дурочка до сих пор вопит «хайль фюрер!»? Он для всей их Германии уже приговор подписал, а они продолжают на него молиться. Где тут логика, славяне, а? Я вас спрашиваю?

– Хрен его знает… – озадаченно протянул лейтенант Бурнашов, – Одно слово, немцы, товарищ майор.

– Не немцы, а нацисты! – блеснув очками, сухо поправил капитан Соменко. – Различать надо, Бурнашов. Разграничивать!

Уже потом, час спустя, когда пленная летчица и Бурнашов с автоматчиками были отправлены в дивизию, майор Вахромеев вдруг припомнил фамилию командированного в Бреслау штандартенфюрера и замер, досадливо хлопнув себя но лбу: Ларенц!.. Где он слышал эту фамилию, причем не очень давно и при каких-то необычных обстоятельствах?

Ларенц… Ну конечно, это было летом прошлого года под Жешувом, когда танковый десант Вахромеева прорвался к секретному ракетному полигону «Хайделагер»! Ларенц – фамилия коменданта-эсэсовца полигона, садиста и изувера, на счету которого тысячи загубленных советских пленных. Штаб фронта тогда приказал выделить спецгруппу для поимки этого Ларенца. Но ему удалось сбежать…

Значит, матерый душегуб нашел-таки свой конец здесь, на дне Нейсе?

Хорошо, если так…

2

Штандартенфюрера Ларенца выловили из воды немецкие гренадеры – уже у самого берега в лозняке зацепили его багром. Спасение Ларенца выглядело чудом, если учесть, что ему удалось благополучно переплыть полноводную Нейсе в обмундировании в обжигающе-ледяной воде, да еще под адским пулеметным обстрелом. Так по крайней мере считали изумленные гренадеры, выволакивая вконец обессилевшего штандартенфюрера в прибрежный сосняк.

Впрочем, никакого чуда не было: просто солдаты не знали, что Макс Ларенц в молодости считался спортсменом экстра-класса и еще десять лет назад входил в Олимпийскую сборную Германии. К тому же штандартенфюрер, как опытный пловец, во время первого же затяжного нырка сумел сбросить сапоги, а потом, опасаясь пуль, большую часть своего вынужденного заплыва провел под водой. Потому его даже не царапнуло.

Через полчаса Ларенц, выпив коньяка, уже грелся я в комфортабельном блиндаже, облачившись в старомодный помещичий халат хозяина – старика генерала, недавно мобилизованного из запаса и волею фюрера поставленного во главе гренадерской дивизии. А еще через час, после того как генеральский денщик просушил и отгладил обмундирование, штандартенфюрер выехал на бронеавтомобиле в Берлин.

После выпитого коньяка, плотного завтрака Ларенц испытывал бодрость, прилив сил и вообще пребывал в отличном настроении. И не только потому, что ему удалось избежать, казалось бы, неминуемой гибели. Он был откровенно рад тому, что тщательно задуманная группенфюрером Бергером провокация против него, Ларенца, все-таки сорвалась, хотя и обошлась очень дорого. Благодарение господу, счастливая звезда все еще сопутствует ему!

Неделю назад, будучи срочно вызван из Тухеля в Берлин, в резиденцию РСХА[45]45
  Имперское управление безопасности.


[Закрыть], Ларенц сразу же понял, что ему готовится западня. И не кем-нибудь, а влиятельным в кругах СС группенфюрером Бергером, заместителем начальника РСХА Эрнста Кальтенбруннера.

Это была старая история. Бергер невзлюбил Макса Ларенца еще с прошлого года после таинственного исчезновения из «Хайделагера» (в самом конце июля) оберста – инженера Крюгеля, к которому группенфюрер откровенно отечески благоволил (якобы как к другу своего погибшего кузена). Бергер не преминул обвинить Ларенца, полагая, что он, комендант «Хайделагера», виноват во всем, именно он «прохлопал скромнягу Крюгеля – честного и храброго солдата».

А чуть позднее, уже в августе, когда по секретным каналам СД выяснилось, что «скромняга Крюгель» проходит по спискам тайной офицерской оппозиции и косвенно причастен к заговору против фюрера 20 июля 1944 года, группенфюрер и вовсе взбеленился, люто возненавидел Макса Ларенца. Это и понятно: ведь штандартенфюрер был, пожалуй, единственным человеком, который знал об отеческих симпатиях высокопоставленного эсэсовского генерала к военному инженеру, оказавшемуся врагом рейха.

Одно время Ларенц даже всерьез опасался за свою жизнь: его запросто могли убрать как нежелательного свидетеля. Однако Бергер поступил иначе и проделал все тоньше, хитрее: официально командировал «крапленого» штандартенфюрера в осажденный Бреслау в качестве «имперского толкача». Послал на верную гибель. Тем более что заступиться за Ларенца, замолвить слово было некому. Покровитель Ларенца рейхсфюрер СС Гиммлер, знавший Макса еще с конца двадцатых годов, отсутствовал, будучи назначен командующим группой армий «Висла».

Теперь, кажется, обстановка переменилась. Как сообщил старик генерал – командир гренадерской дивизии, по радио получен приказ фюрера о снятии Гиммлера с поста командующего группой армий, он заменен генерал-полковником Хейнрици, «мастером железной обороны». Следовательно, рейхсфюрер уже возвратился в Берлин, и надо полагать, он не откажется выслушать в трудный час одного из своих старых и верных товарищей, начинавших свой путь еще с продымленного зала «Бюргербройкеллера»[46]46
  Пивная в Мюнхене, где проходили первые сборища нацистов.


[Закрыть].

В течение трех часов, пока броневик пробирался к столице, то и дело съезжая на временные объезды, минуя завалы на дороге, выстаивая очереди на понтонных переправах (в мирное время по шикарной бетонной автостраде Бреслау – Берлин на это понадобилось бы около часа), штандартенфюрер тщательно обдумывал, взвешивал свое положение и определял план действий.

Главное состояло в том, что теперь, после авиакатастрофы, у него были развязаны руки. Он мог действовать самостоятельно, минуя управление РСХА, потому что в случае надобности имел возможность сослаться на чрезвычайные обстоятельства.

Он был уверен, что на Альбрехтштрассе в резиденцию имперской службы безопасности ему не попасть – его просто не пропустят многочисленные патрули. Более того, сразу задержат и доставят в полевую фельдкомендатуру – ведь его офицерское удостоверение и специальный пропуск совершенно размокли. Не говоря уж о командировочном предписании, которое он вообще утерял.

Следовательно, на первом же берлинском контрольно-пропускном пункте надо (пользуясь присутствием сопровождающего на бронеавтомобиле обер-лейтенанта) звонить сразу в «дом Гиммлера»[47]47
  Так называлось здание министерства внутренних дел, расположенное на Кенигсплац.


[Закрыть], в приемную самого рейхсфюрера. Уговорить, упросить, в конце концов умолить дежурного адъютанта соединить его с шефом. Ну а дальше наверняка будет проще.

Ларенц, разумеется, представлял, что пробиться к столице на обычном пехотном броневике будет нелегко: Берлин еще 9 марта объявлен фронтовым городом и находится в тройном кольце мощных оборонительных обводов. Все дороги перекрыты многочисленными заставами, контрольно-пропускными пунктами.

Им удалось добраться только до района аэропорта Иоганнисталь: здесь, на невысоком холме, их задержали у шлагбаума фельдкомендатуры. Тут же Ларенца ожидал и неприятный сюрприз: оказалось, что связи у полевой жандармерии с «домом Гиммлера» нет. «Это вовсе не наш уровень», – пробубнил пожилой фельдфебель, подозрительно разглядывая грубые солдатские сапоги на ногах штандартенфюрера СС (черт побери, в штабе гренадеров так и не смогли отыскать приличных офицерских сапог!).

К счастью, выручил обер-лейтенант, сопровождавший в поездке Ларенца. Неподалеку на этом же холме, за кустами орешника, он разглядел причудливую радиоантенну и предложил:

– А не пройти ли нам на радиостанцию, господин штандартенфюрер? Я ведь по специальности связист и вижу, что там расположена одна из наших новинок: дециметровая радиостанция направленного действия. Она наверняка держит связь с центром.

Так оно и оказалось. Это была станция, входящая в радиосеть коменданта Берлина и ставки оберкомандовермахт. Делать было нечего, и, немного подумав, Ларенц решительно приказал дежурному радисту:

– Соедините со ставкой! Пригласите к микрофону адъютанта фюрера по войскам СС штурмбанфюрера Гюнше. Для срочного сообщения.

Это был последний шанс, и следовало рискнуть, попробовать использовать его. Дело в том, что Отто Гюнше, как и обергруппенфюрер Фегелейн – уполномоченный по СС при ставке фюрера, были давними приятелями Ларенца. Когда-то все трое входили в состав первых десяток СС, не раз плечом к плечу ходили на рискованные операции, а потом до утра сидели в какой-нибудь пивной и, выбивая пробки из зеленоватых бутылок «рейнвейна», горланили любимую «Призыв раздался, подобный грому».

Они давненько не виделись, война разбросала их и бескомпромиссно предопределила каждому свое. Честно говоря, Ларенц недолюбливал прыщавого заносчивого Гюнше, считал его лжецом и лизоблюдом, но… времена теперь были не те, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

Как важно, чтобы Гюнше сейчас оказался на месте! Надо его упросить, уломать во что бы то ни стало!

В динамике раздался щелчок, шорох и затем четкий металлический голос:

– Здесь штурмбанфюрер Гюнше! Я слушаю.

Ларенц взял микрофон из рук радиста, сдерживая волнение, сказал:

– Говорит штандартенфюрер Ларенц. Приветствую тебя, дружище Отто! Как ты там кукарекаешь? – Друзья когда-то прозвали Гюнше «петухом» за его пристрастие к девочкам, которых сам он игриво называл «курочками». – Я нахожусь возле аэропорта Иоганнисталь, у фельдкомендатуры. Только что прибыл с фронта, и, как видишь, первым делом захотел услыхать твой голос. Как идут дела, дорогой?

Радист переключил рацию на прием. Ларенц в ожидании ответа усмехнулся, похвалил самого себя: быстро интуитивно сориентировался, взял верный тон разговора. Гюнше всегда слыл бодрячком и о делах говорил только иронично, пренебрежительно. Просительность, уничижение в беседе с ним противопоказаны.

– Здравствуй, милый Макс! Откуда ты свалился, черт побери? – раздался наконец удивленный голос из динамика. – Мы тебя недавно вспоминали с Фрицем (это Фегелейн, отметил Ларенц). Зачем тебя занесло сюда? И вообще, говори дело, мне, к сожалению, очень некогда.

– Главное дело – увидеть тебя, Отто. Соскучился. Ладно, шучу! Слушай, пришли-ка мне сюда срочно машину с особым пропуском. А то я торчу здесь, потому что никак не могу связаться с нашей конторой. Учти, Отто, отказывать старым друзьям нельзя. Жду машину.

– Жди. Высылаю, – коротко буркнул динамик.

Ларенц облегченно вздохнул.

Отправив обратно броневик, штандартенфюрер долго стоял на холме, разглядывая раскинувшийся в долине огромный задымленный Берлин. Даже отсюда, издали, хорошо были видны руины – целые кварталы лежали в бесформенных развалинах, кое-где торчали обугленные остовы некогда многоэтажных домов добротной каменной кладки, еще недавно олицетворявших мощь и величие «тысячелетнего рейха». Черные провалы выбитых окон, ломаные очертания руин, дымное, низко упавшее небо и гнетущая, какая-то кладбищенская тишина… «Мертвый город», – с грустью подумал Ларенц, представив, как нелегко будет пробираться на автомобиле в центр среди этих сплошных осыпей кирпича, бетона и щебня.

Он вспомнил, как десять лет назад, в начале июля тридцать пятого года, они возвращались победителями из Мюнхена: два транспортных «юнкерса» приземлились тогда на этом аэродроме.

Молодые, крепкие, бесшабашные, в новенькой эсэсовской форме («черные парни в белых рубашках и черных галстуках») – «овчарки фюрера», как со страхом их тогда называли враги, и они гордились этим прозвищем.

Они выскакивали на зеленое летное поле и, радуясь солнцу, жизни, радуясь победе, ошалело налили в воздух из парабеллумов. Они имели на это полное право, потому что два дня назад, в ночь на 30 июня, во главе с фюрером раздавили под Мюнхеном зловонное гнездо предателей-педерастов из бывших штурмовиков. В борделях Мюнхена и по окрестностям они выловили около двухсот «паршивых ремовцев» и всех сразу поставили к стенке: ведь эти подонки, как сказал фюрер, готовили заговор против него. Брали прямо в постелях, тепленькими, иных с девочками-такси, иных, как главаря капитана Рема и его начштаба Хейнеса, вместе с их накрашенными мальчиками. Хмельная, разудалая была эта «ночь длинных ножей»!..

Макс Ларенц и Гюнше находились среди «ударной группы» молодых эсэсовцев, которые на рассвете вместе с фюрером прибыли в городок Бад-Висзее (в часе езды от Мюнхена) и сразу же ворвались в отель «Гензльбауэр», где мертвецким сном дрыхли после попойки главари мятежных штурмовиков. Фюрер сдернул Рема с постели на пол и в ярости плюнул ему в лицо.

Ларенц, пожалуй, допустил потом, на другой день, очень грубую ошибку, высказав в кругу товарищей-эсэсовцев недоумение по поводу реальности «ремовского путча»: ведь все они, как оказалось, пьянствовали, а затем просто дрыхли в эту ночь. Он и сейчас жалеет о сказанном: наверняка кто-то из друзей донес начальству о его сомнениях, может быть, тот же Отто Гюнше. Не случайно Ларенца долго потом держали на рядовых должностях, и только война позволила ему более или менее выдвинуться вперед. А ведь мог бы сейчас носить в петлице золотые генеральские листья, как многие его товарищи – ветераны СС. Как, например, тот же Фриц Фегелейн, обергруппенфюрер СС.

Непростительно-обидны грехи молодости, что поделаешь…

Машина – черный бронированный «мерседес-бенц» – прибыла через час. За рулем сидел угрюмый плечистый шарфюрер, который за всю дорогу не вымолвил ни слова, только беспрерывно чадил дешевыми солдатскими эрзац-сигаретами «Юно», выплевывая их одну за одной через опущенное боковое стекло.

Ларенц еще в самом начале поездки назвал ему адрес (Кенигсплац, «дом Гиммлера»), однако шофер никак на это не реагировал, а с полуразваленной центральной Вильгельмштрассе вдруг неожиданно сделал левый поворот на Фоссштрассе и вскоре, резко затормозив, остановился прямо напротив боковых ворот сада имперской канцелярии. И только тогда буркнул:

– Приехали…

– Но позвольте, шарфюрер! Я же назвал совсем другой адрес! – возмутился Ларенц.

Тот уже обошел вокруг машины, рывком открыл заднюю дверцу:

– Прошу выходить! Я обязан доставить вас прямо в адъютантскую фюрера. Таков приказ. Следуйте за мной, герр штандартенфюрер.

Ларенц помедлил, оглядывая полуразрушенное, разбитое бомбами здание имперской канцелярии, недоуменно пожал плечами: что все это значит? Уж не затеял ли какую-нибудь провокацию коварный лизоблюд Гюнше? Ведь на языке эсэсовцев – «доставляют» только арестованных… Но тогда почему в приемную самого фюрера?!

Над всеми этими вопросами ломал себе голову изрядно встревоженный Ларенц, пока шли через обширный сад мимо многочисленных постовых, а потом спускались в подземелье по бетонным ступенькам. В узких, тускло освещенных коридорах пахло сыростью, ржавым железом, прогорклым табачным дымом. Они шли, казалось, по нескончаемому бетонному полу, делали повороты, спускались вниз на несколько этажей, снова поднимались наверх… Здесь, под землей, был расположен, оказывается, целый бетонный город, напичканный оружием, разноцветными кабелями и людьми преимущественно в черной эсэсовской форме. Их всюду беспрепятственно пропускали.

Наконец миновав какую-то полутемную залу, уставленную рядами мягких стульев, они вошли в небольшую комнату, где было светло как днем. Из-за стола, уставленного телефонами, навстречу Ларенцу шумно кинулся Отто Гюнше – щекастый и улыбчивый как прежде, только, пожалуй, заметно полысевший. Они молча обнялись, поцеловались, похлопали друг друга по плечам.

– Послушай, Отто, я не понимаю… – обескураженно начал штандартенфюрер.

– Все поймешь! Айн момент, все поймешь! – перебил Гюнше и многозначительно приложил палец к губам: в квадратной комнате, как только теперь заметил Ларенц, находились посторонние, в том числе какой-то напыщенный моложавый генерал. – Садись, отдыхай и пей кофе. Настоящий бразильский. Точно такой мы пили когда-то у старика Швебера в Годесберге. Надеюсь, ты не забыл?

Ну как же, Ларенц хорошо помнил кофейню Швебера! Это было в декабре тридцать восьмого на свадьбе Фрица Фегелейна и Гертруды Браун – родной сестры Евы Браун, обворожительной и верной подруги фюрера. Именно после того события Фегелейн быстро пошел вверх и уже через год оказался в числе самых приближенных людей Адольфа Гитлера.

Смакуя ароматный кофе, Ларенц вдруг сообразил, что штурмбанфюрер Гюнше отнюдь не случайно напомнил ему о свадьбе в Годесберге. Это был намек, совершенно недвусмысленный намек на предстоящую встречу с обергруппенфюрером Фегелейном.

Выпроводив наконец посторонних, Гюнше придвинул и себе чашечку кофе, закурил сигару и довольно рассмеялся:

– Молодец, старина Макс! Я гляжу, ты не утратил своей былой проницательности. Правильно меня понял: да, ты нужен, ты понадобился Фегелейну. Зачем? Черт меня задери, я этого не знаю. Клянусь пресвятой девой! Фриц совершенно случайно присутствовал в радиорубке при нашем с тобой разговоре. А потом хлопнул меня по спине: «Это тот человек, который мне нужен! Тащи его сюда». Вот все, что я могу тебе сказать.

– Но пойми, Отто… Я же подчиненный Гиммлера.

Я обязан доложить ему о своей неудачной командировке, вернее, о возвращении с того света. Я же был послан в Бреслау…

– Знаем мы это! Знаем! – насмешливо перебил Гюнше, – Уже навели справки. Считай, что тебе сегодня повезло дважды: ты ушел от смерти и одним махом вышел в вершители судеб рейха. Да, да, я не преувеличиваю, ибо то, что ты отныне станешь делать, будет скреплено печатью и подписью самого фюрера.

«А ведь он кое-что знает о причинах столь неожиданной метаморфозы! – отметил про себя Ларенц. – И даже каким-то образом заинтересован в появлении моем здесь и, вероятно, в том, что мне предстоит делать. Ну что ж, будущее покажет».

– Мы с тобой старые солдаты, Отто… – в раздумье, но твердо произнес Ларенц. – И ты знаешь: я всегда готов выполнить любое задание. Тем более задание фюрера, Хайль фюрер!

Гюнше молча поднялся и, кивнув Ларенцу, вывел его в коридор. Там сухо сказал:

– Вторая дверь налево. Удачи тебе, старина!