Текст книги "Лесничиха (сборник)"
Автор книги: Владимир Битюков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Председатель вскочил, схватил со стола шапку:
– Айда!
Лесосклад был тут же, возле правления. За углом темнели из-под снега огромные штабеля бревен. Председатель лазил по сугробам, похлопывал ладонью по длинным, ровным, бронзовеющим даже в ночи сосновым спинам, тяжело пыхтя, приминал ногами снег, ощупывал торцы, предлагая потрогать их шершавые, еле ощущаемые пальцами кольца. Спрашивал:
– Ну как? Ну как? – В его голосе звучало торжество.
Витька ползал вслед за председателем, обшаривал каждое бревно, молчал. Вместо глаз все больше действовали руки, и они честно сообщали: «Лес что надо».
– Первый сорт, – промолвил он, устало отдуваясь.
Председатель улыбался. Лицо его под шапкой чуть светилось. Потом оно померкло, посерьезнело:
– Этот лес для нас дороже золота. Береги его, руби с обдумкой. Что еще надо с нашей стороны?
– Человек бы десять в мое распоряжение, с топорами. На недельку. Ну, там транспортом кое-когда поможете, у нас сейчас свой распылен по разным объектам.
– Десять мужиков… – Ситников задумался. Вздохнул. – Самому нужны не знаю как, ну да ладно. Лишь бы побыстрей наладить свет. Будут завтра люди, обещаю. Чего еще?
– Электростанцию надо поглядеть.
– Прямо сейчас? Ну, давай! – согласился председатель. Зашел в правление и вернулся с той, похожей на маленький самовар, лампой.
При тусклом свете, в холодной тишине, как в огромном, покрытом инеем погребе, Витька стоял перед черно лоснящейся, поставленной на высокий фундамент дизельной электростанцией.
– Перед ней и шапку можно снять, – промолвил глухо Ситников. – Все это… – он приблизил лампу к установке, потом направил свет на распределительный щит, стоявший чуть в стороне, и сделал световой широкий круг: – Все это в копеечку нам влетело… – Вздохнул тяжело.
– Ничего, – пообещал Витька. – Сделаем – все быстро окупится.
– Поглядим, поглядим, – как бы сомневался председатель.
Вышли снова к правлению.
– Да, вот еще что… – Витька затоптался. – Жилье бы мне.
– А что, – ахнул Ситников, – еще не устроился? А ребяты что? Уже устроились? – И показал через дорогу: – Вон в той избе живет завхоз, он тебе разом отыщет квартиру. А то и у себя устроит: изба у них просторная… Мне бы тебя к себе, да у меня, – он смущенно усмехнулся, – куча, извини, ребятишек.
…Изба завхоза была, и верно, большая, недавно построенная. Внизу, в палисаде, бедными родственниками горбились будылья подсолнухов. Наверху, под крышей, высверкивали звездами сосульки.
Витька торкнулся в ворота, и они со скрипом распахнулись. И сейчас же из-под ног, чуть не сбив испуганного мастера, ринулась на улицу черная овца. За ней прошмыгнули другие, белые.
– Бяша, бяша, – тихонько позвал он, но овцы радостно неслись по улице, не обращая внимания на призыв.
Витька в нерешительности остановился. Постучал в раскрытые ворота, и через минуту-две из избы вышла длинная прямая баба. Подошла, уставилась кошачьими глазами.
– Я из Сельэлектро, – неловко представился он. – Вот… К вам, насчет жилья.
Баба как-то сразу потеряла к нему интерес и, позевывая, сказала:
– Ступайте в десятую отсель землянку. К бабке Пионерке. У ней завсегда останавливаются, которые насчет чего.
Витька сухо поблагодарил и повернулся искать Пионерку. Но через три шага не выдержал и честно сообщил насчет овец.
– Ах вы, стервы! – пронзительно закричала завхозиха. – Пашка, паразит, беги за ярками!
Рядом в сарае захрюкали свиньи. Захлопали крыльями встревоженные куры. Из избы выбежал здоровенный мужик в белой рубахе и, покрутившись у ворот, загремел сапогами по улице.
Витька насчитал десятую избу, и настроение у него, упало. Изба была, и впрямь, похожа на землянку. Ни ворот, ни забора, ни даже собаки… В тесных, низеньких сенцах он нашарил скобу и отворил дверь. И тотчас шибануло в нос едким аммиачным запахом. Якушев чихнул и остановился.
Около печи на соломе дремал поросенок, а над ним, склонившись, стояла маленькая, в сером халате старушка.
– Будьте здоровы! – бодро сказала она, выпрямляясь.
Витька объяснил ей, кто он и откуда, и украдкой осмотрелся. Изба была квадратная, без перегородок. У окна стол. На столе под черной электрической лампочкой потрескивала керосиновая лампа. На стенах ни икон, ни фотографий.
– Дождалися! – воскликнула бабка, шмыгая глубокими галошами. Подбежала, посмотрела на него поближе, и он разглядел ее – шуструю, радостную, суетную, с серыми короткими лохмами. Она была похожа на девчонку.
– Да вы раздевайтесь, а чемоданчик давайте сюда… Да вы знаете, что такое для нас свет! Да вы знаете! – Она вихрем металась по избе, расшвыривая ногами подстилку. Поросенок открыл глаза и недовольно хрюкнул. – Спи, спи, Кудесник… Свет для нас как для этого рахитика. Все, кажись, есть: и молоко даю цельное, парное, у соседки беру, и рыбным жиром пичкаю из ложечки, а все не помогает. На свету не бывает, известное дело. Темно тут у меня, как… не знаю у кого, а на улицу нельзя, простынет…
Витька сидел за скрипучим столом, пил чай, заваренный неведомой травицей, и устало кивал. Изба Пионерки казалась ему очень неуютной. Жить здесь, питаться жиденьким чаем, лежать на раскладушке около какого-то поросенка и по утрам просыпаться от холода совсем не улыбалось. И он сидел, прихлебывал чаек, невольно вспоминал о бешбармаке.
Пионерка шаркала ногами, беспрестанно курила, размахивала красным угольком и все разговаривала, разговаривала. «Ничего, – успокаивал себя Витька, – завтра утром скажу завхозу и устроюсь по-настоящему». Клонило ко сну. Поезд, машина и прогулка пешком – этого было слишком много. Старуха заметила Витькину усталость и, примолкнув, принялась стелить постель.
Раскладушка была узкая, продавленная. Совсем близко посапывал Кудесник, но Витька этого не замечал, проваливаясь, как в: зыбун, в теплый успокаивающий сон…
Он проснулся от мысли, что на дворе уже день. Вскочил, взглянул в окошко – оно светилось – и стал торопливо одеваться, застегивая пуговицы через одну. Впопыхах наступил на поросенка. Тот пронзительно завизжал и поднялся на кривые сабельки. Старухи в избе не оказалось.
Витька быстро отыскал валенки – они стояли на печи – и, чувствуя ногами приятную сухоту, вышел из избы.
Прислушиваясь к рокоту громкоговорителя, он с тревогой отметил, что уже не меньше девяти часов. Ребята, наверно, заждались, и Подгороднев сердито выражается. «Проспал… Вот так инженер!» – укорял себя Витька, двигая напрямки по улице, покрытой ледяной хрустящей коркой.
Направо и налево из хлевов надсадно орали петухи, блеяли овцы. Возле беленькой чистенькой школы бродил одинокий, видно выгнанный с урока, пацаненок и, обернувшись, дерзко показал Витьке язык. У колодца посреди дороги стоял мосластый, с завалившимися горбами верблюд и горделиво этак, свысока разглядывал Якушева, будто сроду таких и не видал. Витька сам в первый раз; встретил живого верблюда, но не остановился, прошагал дальше.
Дверь в правлении была открыта настежь. Из проема выветривался сумрак. Якушев вошел в контору, боясь взглянуть в глаза людям: и своим троим и десяти колхозникам, которых обещал Ситников. Но в коридоре было пусто. Только в кабинетах поскрипывали стулья, пощелкивали счеты, а в бухгалтерии скрежетал арифмометр.
Сделалось спокойней на душе, но только на одну минуту. Появилось новое чувство – злость. Десятый час, а ни своих, ни чужих не видно. Но и злость прошла скоро, потому что Витька догадался: ребята сильно устали с дороги, и, если уж на то пошло, сегодняшний день им надо бы отдать на отдых. Что же касается колхозников… Он постучался и, не дожидаясь приглашения, смело вошел в кабинет к председателю.
На столе, словно скатерть, лежала карта. Над ней склонились с одной стороны председатель, а с другой – чернявый интеллигентного вида парень. Оба водили пальцами по карте и о чем-то спорили.
– У Мундгалиева за этой балкой не семь, а девять ометов! – доказывал Ситников, напрягая лицо до красноты. – А тут вот, – он тыкал пальцем чуть в сторону, – пятнадцать!
– А я вам говорю: там семь, а тут шестнадцать, – спокойно возражал чернявый.
Витька разглядел, что на карте обозначено пространство ниже извилистой полоски Узеня, а это уже казахстанские земли. Оба как-то разом попритихли.
– Знакомьтесь, – сказал Ситников улыбаясь.
Чернявый оказался парторгом. Он сдвинул карту, постучал по алексеевской земле:
– Все как на ладони. Километровка. На таких вот картах когда-то обсуждались предстоящие сражения.
У Витьки была своя карта, еще более просторная, как простыня. На ней Алексеевка обозначена с птичьего полета. Все было на Витькином плане, даже самый последний сарай. Поэтому он не удивился.
– Я насчет людей, – обратился он к председателю. – Где они? Вы обещали.
– Айда! – Ситников надел шапку, набросил на себя полушубок и, выйдя в коридор, прошептал: – А где твои? Чтой-то не вижу.
– Спят, наверно. – Якушев почувствовал, что краснеет. – Устали они с дороги, сами понимаете.
– Устали? Они вчера в клубе устроили мордобой.
– Да ну-у!
– Вот тебе и ну, – проворчал председатель. – Не хотелось говорить такое при парторге… А мои тут. Наверно, сидят, дожидаются на солнышке. – Заглянул за угол конторы. Никого. – Они где-нибудь тут. Ребяты хорошие. Сам вчера бегал по дворам, договаривался.
Из двери с ведром в руке выскочила бабка Пионерка. Плеснула в снег грязную воду и – назад.
– Погоди, Андревна, – остановил ее Ситников. – Где ребяты? Те, что с топорами.
– Молодые-то? – Бабка засмеялась. – Да они на Узень побежали! Рыбку ловить, которая сонная!
Ситников хлопнул себя по щеке, поморщился и, мельком оглядевшись, погрозил бабке пальцем:
– Об этом никому!
Сорвался, отбежал немного от конторы и закричал в далекое пространство:
– Ереме-ей! Запрягай Любимчика-а! – Прислушался, вгляделся в тишину и заругался хрипло: – Ах ты, старый… И тебя туда же понесло! – И, бормоча проклятия, зашагал к конюшне запрягать любимого конька.
Витька молча шел за председателем, сердцем чуя, что монтеры тоже там, на Узене…
Он стоял на подаче, неумело выбирая из сбруи то хомут с черной скользкой от дегтя шлеей, то пропахшую потом седелку, то тонкую вихлястую дугу, помогая запрягать каурого Любимчика. Работали молча. Председатель пыхтел, наливался кровью, затягивая супонь, подымая чересседельником оглобли. При этом было видно, как шевелилось его правое плечо, словно очень хотело помочь здоровой, но такой одинокой мужичьей руке. Потом он зло перетряхнул солому, прокисшую от сырости и тепла, и уселся в крякнувшие санки. Витька робко примостился рядом.
Перед тем как повернуть Любимчика в сторону реки, Ситников подъехал к своей избе и вынес оттуда двуствольное ружье. «Вот это да-а…» – похолодел Витька, представляя, как потрясающий двустволкой председатель выгоняет с речки парней. Те шумят, отбиваются удочками. А вместе с ними Подгороднев, братья Васькины…
– Волки тут шастают, – хмуро объяснил Ситников, закладывая ружье себе под руку. – Бобика бы взять, да с головой у него чтой-то.
– Волки?!
– Бывают… В лиманах, говорят, скрываются. А то – на Узене.
Свернули в степь, навстречу южному ветру. Снега были взрыхлены копытами, изрезаны полозьями саней, истоптаны мужскими сапогами. Санки, такие раскатистые на дороге, теперь дергались при каждом шаге лошади.
Ситников косо смотрел на следы, бормотал сквозь зубы:
– Вот оно так и получается. Ты тут пыжишься, думаешь за всех, а они вон – рыбку… А дела столько, что не переделать. Свет поставлен на повестку дня… О кормах, опять же, думать надо, не иначе будет гололедица… Сено пережрали, где-то надо доставать, впору снаряжаться в Казахстан…
– И у меня так же, – не удержался Витька. – План такой дали, каждая минута на счету. Автобур уже идет, чтобы ставить опоры. Трассы надо разбивать, столбы вязать… с помощью ваших колхозников.
Внезапно взъехали на земляную насыпь и так, что колыхнулось сердце, ухнули вниз. И тотчас показался Узень с пологим заросшим берегом. На другом, высоком, берегу начинали разбег казахстанские степи.
Тонкие, прямые тростники с покореженными ржавыми листьями стояли плотно, приглушая голоса людей. Ситников ловко вырулил на узкую просечку, обогнул тростниковую заросль и тихо сказал:
– Приехали…
Река темнела от скопления народа. Ребятишки, парни и даже человек десять мужиков, возбужденные, с горящими глазами, сновали по льду и, держа наготове сачки, черпаки, заглядывали в проруби. Удочек не было ни у кого.
В руках у Подгороднева и Васькиных – Витька это ясно разглядел – были длинные крючки из толстой проволоки. Монтеры зябко жались у просторной проруби и время от времени, отталкивая друг друга, пытались подцепить большую рыбину.
Витька подошел к ближайшей лунке и поразился обилию молоди. Теснясь, голова к голове, она выпирала на поверхность и жадно глотала маленькими ртами тонкую пленку воды и воздуха. Рыба покрупней оттискивала мелочь, и та уходила под лед.
Медленно из черной глубины проявилась вытянутая морда щуки. Карасики, линьки не испугались. Щука не бросилась на них, а только сонно взглянула на Витьку и шевельнула перламутровыми жабрами. Витька машинально протянул руку, и морда тихо, как поплавок, ушла в глубину.
Витька поднял голову, отыскивая глазами председателя. Ситников неспешно приближался к мужикам, и те, притихнув и ссутулясь, слушали спиной его медвежье сопение. Парни тоже попригнули спины. Ребятишки стали разбегаться.
– Спасаете рыбку? Молодцы! – неожиданно ласково воскликнул Ситников. Мужики и парни распрямились.
– Кислородное голодание у ей, Иван Семеныч, – с готовностью встрял щупленький, мокрый, замерзший мужичонка, притопывая резиновыми сапогами.
– Правильно. Щучку берете, а карасиков – жалеете. Сознательно… Эй, завхоз, ты чего?! – крикнул председатель рукастому мужику, задом-задом пятившемуся в заросли. – А ну-ка, вылазь из камыша!
– Мне до ветру! – засмеялся, потупясь, заведующий хозяйством, для верности расстегивая штаны. И уплелся в тростник, приседая все ниже и ниже.
– Ну-ка, дай-кось! – Иван Семеныч отнял у щуплого сачок и, наклонясь, глубоко черпанул из проруби. В сачке, вытаращив глаза, разевала пасть большая щука. – Кто больше всех поймал таких вот хищниц, – крикнул он, обращаясь к столпившимся людям, – тому премию пришью от имени колхоза!
– Пашке надо! – засмеялись вокруг, указывая на смутно серевшего заведующего. – У него их штук десять!
– Он получит, – пообещал председатель и поднял сачок. – Ребяты! За проявленную инициативу, за спасение молоди и истребление хищниц выношу вам большую благодарность!
Кто-то недоверчиво хихикнул. Ситников нахмурился:
– А теперь поговорим начистоту. Вот мы тут гуляем, отдыхаем, а дела нас прижимают – дальше некуда. Электро вот надо, как для этой рыбы воздух. Не то сами скоро начнем задыхаться… И над отарами овец висит такая же грозная беда. А может, и еще похлеще! Вот ударят морозы, закуют землю льдом, чем тогда будем, кормить поголовье?!
– На тебенёвку надежа плохая, – завздыхали мужики.
– Потому и говорю, – продолжал председатель. – Давай-ка оставайся тут один, – он кивнул на щуплого. – Возьми-ка лом да наделай как можно больше прорубей. Это будет твоя работа. А остальные – айда по местам!
Воспрянув духом, мужики и парни мигом похватали трофеи, сачки, черпаки и – кто пешком, кто на санях – ринулись на берег к Алексеевке. С треском ломая камыши, выскочил, застегиваясь, все слышавший завхоз и, погрузив свой богатый улов, принялся нахлестывать лошадь. На льду остались электрики да щуплый мужик, который взялся за дело рьяно, согреваясь.
Витька подошел к ребятам, поздоровался. После Ситникова уже не хотелось их ругать, хотя всю дорогу был зол на них до смерти. Только грустно покачал головой:
– А я вас ждал, как последний дурак… – И напустил на себя черную хмурость.
– Да ты не сомневайся, начальник, – бодро ответил, Подгороднев, стуча зубами от пронизывающей сырости. Под глазом у него темнел синяк. – Мы завтра вколем так, что будь спокоен!
«А надо сегодня», – в мыслях возразил Витька, с любопытством разглядывая «фонарь».
– Уо навесили! – похвалился Сема и загоготал. – Девушка, оказывается, замужем!
«Надо сегодня, – думал Витька. – Надо прямо сейчас. Но что сделать, чтобы загорелись у них глаза? Как тогда, когда стояли над прорубью… Ну ладно, этот Сема, его, наверно, ничем не проймешь, он прошел по десяткам колхозов и совхозов. Но вот эти пацаны? У них Алексеевка всего лишь второй объект. Как зажечь их, чем?» Этого Якушев не знал.
– Как устроились, ребята? – обратился он к братьям. Уж очень они были одинаковые: курносые, маленькие, с белым пушком на пухлых щеках.
– А что, ничего! – привольно улыбнулись Васькины. – Хозяева хорошие, кормят – во! За квартиру, стирку и еду берут совсем немного.
– Ты мне сразу говори, – хмуро обратился Сема. – Председатель сам заключал договор или на него сверху поднажали?
– Этого я не знаю, – признался Витька, озадаченно покашливая в кулак. – Наверно, сам.
– Наверно… Если под нажимом заключал, считай, что зря сюда приехали. Только будем резину тянуть и ни хрена не заработаем… Что-то, гляжу, не больно он нас привечает. Народ еще ничего, обходительный, – он потрогал синяк, – а председатель, вишь, забыл про нас. Умахал со своими «ребятыми».
– Тяжелое положение у него. – Витька вздохнул. – Угроза бескормицы…
Сема долго, без отрыва смотрел на мастера, однако промолчал. Присел, стал нанизывать на проволоку вялопузых, но твердых, круглых спинами щук. Самую большую взвесил в руке, протянул:
– Держи на жарево. Небось, не ел еще со вчерашнего.
«Как в воду глядел», – подумал Витька, немного обижаясь. Но все же щуку взял, поблагодарив. Спохватился, нахмурился, жестко сказал:
– Надо начинать сегодня, сразу же после обеда. Пока я организовываю насчет столбов, вы будете трассу разбивать. Под низковольтную линию.
– Уо, это можно, – улыбнулся Сема. – Ты, главное, организовывай. А уж мы и сами знаем, что и как.
– Помнишь, Сема, как на том объекте? – обрадовались Васькины.
«Наконец-то!» – вздохнул с облегчением Якушев и строго, как Ситников своим, приказал:
– Айда на обед и – за дело!..
Царапая снег загрубевшими хвостами щук, поднялись на серую проталину – макушку какого-то кургана. Витька вынул из кармана «синьку», развернул. Ребята держали ее за углы, чтобы она не колыхалась ветром.
Степь просматривалась далеко, слева виднелась Алексеевка, справа – деревенька Годыри, бригада колхоза. Между ними десять километров. Витька вглядывался в бригадные дома, то и дело сверяясь с картой-планом.
– Во-он, – показал он рукой на маленький домик возле коровников, – там будет понизительная подстанция…
Повернулся лицом к Алексеевке, пояснил:
– А повысительная – возле электростанции. – Поглядел еще и, широко обведя рукой, заключил с восторгом – И мимо вот этого древнего кургана побежит высоковольтная линия! Аж ЛЭП-10 – десять тыщ вольт!..
Сема Подгороднев скептически хмыкнул, на своем веку он видал и не такие линии. Но братья Васькины смотрели с восхищением, представляя эту будущую ЛЭП, опоры которой Т-образные. Такую они еще не строили.
Витька приподнялся на носках, надеясь увидеть на горизонте и Таловку – Серегин объект. Но Таловки не было видно. «Как он там?» – подумал Витька о друге и тут же заранее ему позавидовал. У Сереги – это уж точно – никакой задержки не происходит. Работает Серега в полную силу…
Якушев вздохнул и обратился к ребятам, давая им задание на оставшийся день:
– Вот вам, Подгороднев, этот план. Разобьете в Алексеевке низковольтную трассу. А я пока буду организовывать…
После сытного обеда монтеры смастерили сажень, вытесали две ровненькие вешки. («Ты только записывай, записывай, – напомнил Сема не успевшему пообедать мастеру. – Все, что ни делаем, – работа».) Потом пошли в кузню и выпросили ворох бракованных зубьев от борон. Заодно «приласкали» кувалдочку. («Записывай, записывай…»)
Подошли с топорами колхозники – молодые, веселые парни. Якушев отвел их к лесоскладу, дал работу – ошкуривать бревна, потом вдруг вспомнил, что монтерам потребуется транспорт, побежал в конюшню.
Насупленный, резкий в движениях дед-бормотун вывел из станка облезлого верблюда, показал ногой на розвальни, прошамкал сердито:
– Жапрягай.
– Я таких не умею, – попятился Витька, с испугом косясь на жующее жвачку животное. Он где-то слыхал, что верблюды плюются. Нажуют вот так, нажуют да и харкнут в лицо, что потом не отмоешься.
Старик обнажил воспаленные десны, повертел удивленно головой и ловко, точно напоказ, запряг скотину.
– Но, но! – Витька размахнулся вожжами, но верблюд будто и не слышал.
– Чок! – неожиданно чисто прикрикнул старик, и верблюд медленно, как по зыбким пескам, стал перебирать своими длинными ногами.
Ребята встретили верблюда с ликованием. Быстро нагрузили свои приспособления, воткнули в сугроб возле электростанции вешку – тут будет концевая опора низковольтной линии, сели в сани и поплыли на дальний конец села, чтобы оттуда начинать разбивку трассы. Витька проследил, как они сгрузились у крайнего дома, и снова побежал к колхозникам.
Звонкий стук топоров, потом передышка, тихий говор любителя россказней, смех, снова перестук, шуршащее потрескивание коры – под эти звуки было легко и радостно лазить по штабелям, слышать слабый, чуть тревожный запах смолки, деловито разглядывать бревна, вымерять их длину, сортировать, куда какие: эти вот, потолще, – на подстанции, эти – на высоковольтные опоры, а те, покороче и потоньше, – на низковольтные «свечки».
Подошел председатель, пошутил, посмеялся с парнями и взобрался к Витьке на вершину штабеля. Отсюда хорошо была видна улица.
– Что это твои ребяты делают? – Председатель кивнул на копошившихся вдали монтеров.
Витька объяснил. Иван Семеныч как-то сразу потускнел:
– Значит, старую линию будем ломать… А жалко, – признался он, горько усмехаясь. – Денег ведь стоила, стерва. Из-за нее сколько генераторов пожгли. Сами чуть не погорели.
– Кто ее делал – колхоз? – полюбопытствовал Витька.
– Нет. Самим нам было несподручно. Калымщики. – Иван Семеныч смущенно заморгал рыжими короткими ресничками. – Что и говорить, сплоховали мы в ту пору. Я самолично сплоховал, чего там… Думал Сельэлектро приглашать, как другие добрые люди, ведь электростанцию-то мы построили по государственному проекту. Но как узнал, во сколько обойдутся работы, решил чуток повременить. А тут, на грех, калымщики явились: за половинную цену, говорят, отгрохаем! И отгрохали… Навтыкали столбов, проволоку натянули, проводку внутри – все как надо. Свет получился такой, аж слепило глаза, особенно тут, в этой самой конторе… Рассчитывались с шабашниками мелкими, крупных у нас в ту пору не имелось, так что свет этот здорово помог. Не обсчитались. – Он помолчал, пососал цигарку, усмехнулся горько – Зато, как укатили эти проходимцы, как вышел я проверить по домам, и что ты думаешь? Здесь вот было невозможно смотреть, а дальше, на концах, – сплошная темень. Еле волоски краснелись в лампочках.
– Ничего, скоро будет как в городе! – заверил Витька. – И тогда начнется для вас новая эра!
– Давай-давай, – поощрил Ситников. – Действуй. – Крепко пожал руку и пошел назад, к себе в правление.
Лесу было много, на полную электрификацию. Тут же, у стены конторы, чернели из-под снега тяжелые бухты катаной проволоки (колхоз привез ее из Сельэлектро сразу же после заключения договора). Витька развязал одну из бухт и попробовал черный, слегка вороненый конец на изгиб. Толстая проволока пошла в кольцо легко, потом все туже, туже и на крутом развороте чуть слышно затрещала, заколола руки тонкой пленкой окалины. Катанка была мягкая, хоть вяжи узлы, – конечно, не с Витькиной силой. Для привязки деревянных стоек к железобетонным «пасынкам» – ногам, которым век стоять в земле и держать опоры с проводами, – лучшего материала не найти.
Витька оглядел площадку, надеясь посмотреть еще и пасынки, но их здесь почему-то не было. «Наверно, в другом месте», – подумал он и пошел сказать Ситникову, чтобы их приволокли поближе к бревнам.
Иван Семеныч поднялся из-за стола, прикрыл за Витькой дверь, снова сел на расшатанный стул и виновато заморгал:
– Тут такое, Львович, положение… Пасынки-то мы не вывозили. Нету их пока, на заводе задержка… До Нового года, говорят, придется потерпеть.
– Да вы что? – растерялся Витька. – Чего же сразу не предупредили?! Мы считали, у вас все подготовлено, а то бы не спешили сюда ехать!
– Во-во, – грустно закивал Ситников. – Не спешили бы, точно. А время бы шло, а электро нам – вот так, позарез…
Витька смотрел на него не моргая, сдерживаясь, чтобы не взорваться.
– Да вы понимаете, что без пасынков – это все равно, что без столбов! Что будем делать-то?!
– Я тут все обдумал, – сказал Ситников ободряющим тоном. – Вы как всегда работаете: сперва столбы устанавливаете, линию тянете, а потом проводку в избах да на фермах. Верно? А мы давай с другого конца – с внутренней проводки на фермах!.. Какая разница? От перестановки мест… это самое… дело не меняется. А будут пасынки – начнем сначала.
– Да вы представляете: у меня план! – Витька вынул из нагрудного кармана бумажку и зло потряс ею перед носом председателя. – Видите, на сколько тыщ надо наделать в этом месяце?
– Через месяц можно столько же наделать. Хотя я понимаю: план, конец года… – Ситников сокрушенно закачал головой и еще пуще заморгал глазами.
Якушев стоял, не зная что и предпринять. Отступать, возвращаться уже поздно. Да и не хотелось.
– Проводка, проводка… – бормотал он, будто передразнивая Ситникова. – Все это мелочь. Главное – строительные работы. Или хотя бы крупный монтаж… Что еще завезли кроме катанки?
– Еще провод для ферм, – ответил Ситников. – Ролики, ленту. А другого ничего не дали. Сказали, как приедет мастер, как составит заявку – тогда.
Витька хотел тут же составить заявку на основной материал и оборудование, однако спросил на всякий случай:
– А деньги на наш счет перевели? За материал-то?
– Нету пока. Сено вот надо где-то добывать… Зима-то, гляди, месяц лишку у нас отхватила. Нету денег, потерпите маленько. – Ситников скорбно покачивал головой.
Витька с изумлением смотрел на председателя:
– И того, и другого, и третьего у вас нету! На что же вы рассчитываете?
– На доброту… – обезоруживающе улыбался Иван Семеныч.
Витька сердито махнул рукой и подскочил к телефону, чтобы звонить скорей Сереге Седову, спрашивать совета: как быть, что делать?
Пятью звонками вызывалась Таловка, и она вскоре отозвалась. Витька попросил мастера Седова. Слышно было, как кричали: «Сергей Трофимы-ыч!» Видно, он тоже находился в правлении. Минут через пять послышалось его ровное дыхание и неторопливое «Алё». Витька взял себя в руки и как можно спокойней рассказал о своих делах. «Приеду», – коротко ответил друг.
Ситников настороженно слушал разговор, напрягая скорбно-плутоватое лицо.
– Ктой-то? – спросил он тоном, будто ничего не произошло.
Витька промолчал, пряча в кулак подступающий кашель. Угрюмо повернулся к выходу.
– Ты погоди, – остановил его Ситников, вытаскивая из ящика стола книжечку накладных. – Тебе питаться надо получше. Чего выписать?
«Задабриваешь!» – зло подумал Якушев. И решил ошеломить:
– Баранью тушу и центнер молока!
– Вот так и надо в нашем положении, – одобрил председатель и, нагнув свою крепкую шею, стал прилежно выводить каракульки. Заодно подсказывал открывшему рот мастеру: – Пока работай тем, что у тебя есть. А средства мы найдем, и все будет нормально. Только работай, Львович. И поправляйся…
…Уже спустились сумерки, когда, согнувшись под тяжестью мешка, Витька вышел из продуктовой кладовой. Встречные вежливо здоровались и задавали одинаковый вопрос. Насчет электрического света.
– Скоро, скоро, – не очень-то весело отвечал Якушев. – Очень скоро…
На полпути его остановила женщина – пожилая, в темной бахромчатой шали до пят. Глядя снизу вверх угрюмыми глазами, усмехнулась устало:
– Что ж это такое, товарищ инженер? Ставлю вашим ребятам четвертинку – мало. Поллитровкой, говорят, не обойтись.
– Простите, я что-то не пойму…
– Да ваши, которые подчиненные. Столб, сказали, будет супротив моих ворот. Ни вперед, говорят, его двинуть нельзя, ни назад. Так, мол, по чертежу указано. А я в чертежу не понимаю. Поставила им маленькую, а они говорят – давай большую. Так и вбили кол под самые ворота!
– Разберемся, гражданка, разберемся, – тихо пообещал Витька, опуская мешок.
Вдоль тропы чернели земляные лунки с железными колышками в центре. Витька прицелился глазом, свизировал по лункам трассу, однако ничего подозрительного не заметил.
– На другом я порядке живу, на другом! – подсказала женщина.
Витька пересек улицу, глянул вперед – и до боли прикусил кулак. Трасса, сперва прямая, как стрела, становилась все кривей и неуверенней. И где-то вдали завихляла, как пьяная. «Вот это да-а…»
– Сиреневый тума-а-ан над нами проплыва-а-ает… – послышалось издалека. – Чок, чок!
Показался верблюд. Гордо, как и днем, тащил развалистые сани. В санях, разметавшись, лежал Подгороднев. Пел. Братья косолапо шли, держались за натянутые вожжи. Никто из них Витьку будто не заметил, хотя стоял он совсем близко – насупленный, прямой, со сжатыми от гнева кулаками…
Он втащил в избу заметно потяжелевший мешок и побито посмотрел на Пионерку. У старухи на лице было такое выражение, точно она хотела сказать: «Вот ты приволок баранью тушу, и в кармане у тебя бумажка на сто литров молока… Обжираться приехали или делать свет?» Наверно, она уже узнала, как монтеры «разбивали» трассу.
Бабка сидела и курила тонкую, как гвоздик, папироску. Молчала. Потом спросила, словно бы в насмешку:
– По килу вам варить или по два?
– Лучше по два, – ответил Якушев, не зная, куда прятать глаза. – Чтобы и на вашу долю…
Бабка вежливо кивнула.
– Благодарствую. Только мяса я не ем, все больше налегаю на чаек.
Витька снял пальто, шляпу и подсел к столу. Чтобы бабка не спрашивала про дела, сам стал задавать вопросы:
– А поросенка тогда зачем держите?
– Так ведь он хворый! – удивилась Пионерка. – Я его в яме подобрала. Выкинули его, как дохлого, а он еще глазенки не закрыл. Ма-ахонький… – Она склонилась над рахитиком, почесала ему розовый живот. Кудесник: откинул ножку и захрюкал.
– А вот он поправится, тогда как? – заинтересовался Витька.
– Не знаю. – Старуха задумалась. – Наверно, в свинарник отнесу. Пускай в другой раз глядят получше.
Она потянулась к ламповому стеклу и стала раскуривать погасшую папироску. Тонкий дрожащий язычок пламени вытягивался при каждом ее засосе. Она будто пила) из трубочки огонь, как пьют в городских кафе разные там тонкие напитки.
– А почему у председателя рука? – задал Якушев новый вопрос.
