355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Мальцев » Пещера мечты. Пещера судьбы » Текст книги (страница 6)
Пещера мечты. Пещера судьбы
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 06:46

Текст книги "Пещера мечты. Пещера судьбы"


Автор книги: Владимир Мальцев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

НА ГРАНИ АБСУРДА

Чудище обло, огромно, стозевно, озорно и лайяй

Из очень старого фольклора

Современные идеологи утверждают, что лозунг «цель оправдывает средства» антигуманен, принципиально неверен, приводит к плачевным последствиям и вообще уже отжил свое. Спору нет – оно действительно так. С одним маленьким «но». Как известно, философские идеи периодически пытаются упрощать, что и вызывает упомянутые плачевные последствия совершенно автоматически. Осмелюсь предположить, что истоки появления этого лозунга именно в упрощении гораздо более глубокой идеи, что сумасшедшее развитие событий можно обороть только не менее сумасшедшими методами. Причем методы эти никогда не могут быть спланированы заранее, а могут родиться только как результат импровизации.

Складывающаяся вокруг пещер ситуация была из этого ряда. Разгул вандализма был предопределен и развивался согласно всем правилам логики, но – логики сумасшедшей. Противостоять ей можно было только вне правил любой логики. И потому – пещеры были в итоге спасены только исключительно благодаря невероятному нагромождению случайностей. Впрочем, есть такой тезис, что любая счастливая случайность требует для своего появления тщательной подготовки.

Итак, первой случайностью, определившей дальнейшие события, послужило то, что рост ощущения абсолютной неправильности, если не преступности происходящего, совпал у меня с возвратом в Москву. Выпадение из-под гипноза окружающей обстановки стало буквально шоком. Не могу сказать, что как-то особо ощущалась своя вина – решений я, будучи в ранге рабочего, никаких не принимал, а в мелком грабеже участвовал наравне с остальными участниками событий. Просто появилось понимание происходящего и осознание того, что я единственный человек в Москве, кто это понимает. А вместе с тем и понимание того, что раз это так – значит и вся ответственность за прекращение безобразий тоже на мне. Возможно, не всякий читатель теперь понимает, почему важна именно Москва. СССР был сверхцентрализованной державой, и любые эффективные действия против любого из центральных ведомств были возможны только с резидентурой в Москве. Иначе все глохло как в вате.

Почувствовать ответственность – это еще далеко не все. Главное – иметь хоть какие-то возможности к действиям, а вот их-то как раз не было и в помине – не тот калибр. Так с этим чувством ответственности можно было бы и спокойно помереть от старости, если бы не очередная случайность.

Не прошло и полугода, как спелеологи Москвы учинили междоусобную баталию, в которой я каким-то образом оказался поблизости от центра событий. Сейчас это очень смешно вспоминать. Одним из устоев социалистического общества было непризнание принципа, что человек может отвечать за себя сам. В любой области как профессиональной, так и любительской деятельности, воздвигалась целая пирамида. В частности, любительский спортивный туризм, к которому официально относилась спелеология, был устроен следующим весьма забавным образом. Пещеры были поделены на шесть категорий сложности. В походе первой категории имел право участвовать любой, кто выслушал теоретический курс и съездил последовательно в два лагеря начальной спелеоподготовки, получив за это соответствующую справку. На каждый поход следовало чуть ли не за полгода подать заявку в МКК (маршрутно-квалификационную комиссию). Предъявить план похода и справки, что все участники прошли поход на категорию проще планируемого, а руководитель – руководил походом на категорию проще и участвовал в равноценном. По ходу дела периодически отмечать маршрутную книжку в ближайшей контрольно-спасательной службе, в чем единственном хоть какой-то смысл имелся. По завершении написать отчет и получить новые справки. Если в походе что произойдет – за сломанную по пьяни ногу участника ответит руководитель, следом за ним – председатель МКК, выпустившей группу и т. д. Все эти идиотские правила создавались и исполнялись комиссиями по спелеотуризму (вполне общественными объединениями) только за то, что им благоволили государственные, а точнее, профсоюзные структуры – различного ранга Советы по туризму и экскурсиям. Причем благоволение это выражалось в каких-то совершеннейших мелочах – деньгах на один-два слета в год на полсотни человек.

Совершенно понятно, что система была нежизнеспособной абсолютно. Спелеологи – они романтики, как я уже имел честь отметить, а романтики такой тягомотины как спелеошколы, лагеря и прочие справки, принципиально не признают. Поэтому официально признанная спелеология сократилась до пары сотен человек на весь СССР, а остальные несколько тысяч просто занимались спелеологией, наплевав на все. И даже на то, что контрольно-спасательные службы вполне могли у «дикарей» и снаряжение поотбирать, и даже морды побить. И успешно плевали бы и дальше, если бы не Даниил Усиков с Александром Морозовым. Которые, проработав лет пять, прокопали пещеру Снежная на Кавказе до глубины более 1300 метров, побив тем самым рекорд страны и выведя пещеру по ее глубине на второе место в мире. И обнаружили, что не могут этого даже опубликовать без санкции соответствующей спелеокомиссии, а обнаружив – страшно обиделись. И объявили всем официальным структурам в спелеологии войну, потребовав пересмотра чрезмерно забюрократизированных правил, легализации сложившихся «диких» спелеогрупп, замены всего руководства, и т. д.

Год был 1979-й, самый разгар так называемого застойного времени, и в нашем стабильном и спокойном обществе это было прекрасным поводом задействовать революционную энергию молодежных, в основном студенческих, масс. Ибо никакого другого выхода для оной энергии не просматривалось. И баталия пошла. И естественно, с центром в Москве. И, опять же естественно, что как главарь одной из тех самых «диких» групп, подлежащих легализации, я оказался в центре событий. И немедленно усмотрел возможность для действий на два фронта. Кампания за сохранение пещер Кугитанга вполне могла быть поддержана тысячами спелеологов, и так уже вставших на тропу войны. Согласившаяся поддерживать спелеологов пресса тоже вполне могла действовать на оба фронта. Наконец, такая кампания просто увеличивала бы весомость заявлений и действий всего «дикого» движения. Словом, ситуация обоюдовыгодная, и грех было ей не воспользоваться.

Сама спелеологическая революция завершилась, конечно, пирровой победой. Имеющиеся руководители (Владимир Илюхин и компания) были такими же спелеологами, как и все мы, и их идиотские действия и правила на самом деле диктовались системой. Ну, заменили мы их своими, перелегализовали всех дикарей, снизили жесткость правил – суть осталась. Дикари, поначалу влившись в организованные ряды, годик-другой в эти игры поиграли, и – практически в полном составе оказались опять в подполье. Новое же руководство более или менее от всего самоустранилось, увидев полную бесполезность каких бы то ни было членодвижений. Ну, и все, что отсюда следует. Спелеология сама по себе, спелеокомиссии – сами по себе.

Забавнее другое. Судя по современной литературе, такие баталии в обществе развитого социализма были невозможны и приравнивались по меньшей мере к контрреволюционным действиям. А как же – затрагивается авторитет уважаемых центральных ведомств. Страдают номенклатурные работники. В случае с Кугитангом – покушение на выполнение государственных программ. Опять же разложение масс, всякие дикари и прочие анархисты. И так далее.

Так вот фигушки. Всю дорогу и государственные, и партийные, и профсоюзные, и даже правоохранительные органы с великим удовольствием и азартом сами играли в эти игры. То на одной стороне, то на другой. И не придавая всему этому ни малейшего политического значения и звучания. Хотя стучание друг друга по носу Уставом КПСС со взаимными обвинениями в нарушении внутрипартийной дисциплины и демократии также было – но строго в индивидуальном порядке, хотя подчас и с большим количеством зрителей.

* * *

Ладно, хватит о спелеологических проблемах – книга у нас о пещерах Кугитанга, и вернемся к ним. К тому, как их отстояли.

Главным нашим оружием была пресса. В СССР пресса играла совершенно особую роль, и власть ее была многократно выше, чем сейчас. Каждая газета была официальным органом либо ЦК КПСС, либо правительства, либо ЦК профсоюзов. И, согласно общей концепции об ответственности, ни одна газета не имела права печатать ничего, что шло бы вразрез с позицией оных органов. Более того. То, что в газете печаталось, было только вершиной айсберга проводимой ей деятельности. На любой критический материал все организации, которых он касался, обязаны были отреагировать созданием комиссий, принятием мер и пр. Многие материалы до печати не доходили – звонка из редакции о том, что материал возможен, уже было достаточно для инициирования бурной деятельности. Даже просто письмо читателя, отправленное в газету, могло вызвать бурные действия в том случае, если оно содержало недовольство чем-то. Газета обязана была проверить все факты, затребовать создания всевозможных комиссий и проинформировать автора письма о результатах. Для многих руководителей одна критическая фраза в любой из центральных газет была гораздо страшнее, чем любые промывания мозгов в райкомах и горкомах, которые, впрочем, из этой фразы неизбежно проистекали.

Думаю, теперь понятно, почему «гвоздем» кампании стал поиск журналистов, которые взялись бы протолкнуть наши материалы. И не побоялись бы возможных неприятностей. А неприятности могли быть крупные. Такие журналисты нашлись. Первой была Татьяна Меньшикова («Советская Культура»), ее быстро поддержали Татьяна Виноградова («Известия») и Алексей Сергеев («Социалистическая Индустрия»), потом подключились десятки других.

Странно, но эта часть операции оказалась очень простой. Пресса в то время была вообще организована чрезвычайно любопытным образом и самое забавное – то, что про основные особенности этой организации до сих пор не написано нигде. Например – почему хорошие журналисты с таким удовольствием тратили массу времени на привлечение непрофессиональных авторов и фотографов. Да потому, что в свое время уже полусумасшедший Ленин заметил, что в социалистическом обществе газеты должны на 70 % состоять из материалов, представленных людьми с улицы, и только на 30 % – из профессиональных. А спустя много лет – изречение сие было трансформировано в указ о том, что в каждом номере каждой газеты сумма гонорара должна была делиться в соотношении 3:7 между материалами профессиональными и любительскими. Очевидно, что любительских меньше – и потому мне могли за фотографию, опубликованную в газете, заплатить впятеро больше, чем за фотографию не хуже, напечатанную на той же полосе и тем же форматом – профессионалу (внутри «категории» делилось уже просто по объему). Естественно, что чем больше любительских материалов в номере – тем больше будет и ставка у журналистов. Не говоря о том, что за причесывание любительских текстов им доплачивали особо, и за работу с массово поступающими откликами – тоже.

Однако интерес интересом, а последствия – последствиями. И следующим этапом была организация журналистам прикрытия. Было совершенно понятно, что главные события развернутся, когда после сотворенных публикаций их начнут дергать «на ковер». И единственное средство обороны для них – поступившие в редакцию по почте отклики читателей. В достаточном количестве, а также в соответствующем ассортименте – от частных лиц, от крупных ученых, от разнообразных научно-исследовательских институтов, других производственных ведомств и так далее. Обязательно как минимум несколько откликов с места событий, желательно даже от сотрудников Памиркварцсамоцветов.

Все это само по себе не происходит. Пожалуй, самый большой объем работы за всю кампанию приходился именно на производство откликов, причем никакое жульничество ввиду серьезности драки не было допустимо. Десятки спелеологов потратили на это месяцы. Опять же забавно. Директор любой государственной организации, как правило, подписывал подобное письмо в редакцию, не читая. Но только «из рук» пользующегося его доверием доктора наук. Который спелеологом обычно не является. Его самого нужно сначала заинтересовать тематикой, а заодно и предложить полный текст письма. Причем все это следовало делать в строгой координации – для того, чтобы лавина откликов поступила до того, как журналиста поджарят и подадут на стол с хреном и со сметаною. То есть – все десятки и сотни откликов должны были быть синхронно готовы к отправке в день выхода статьи. Разумеется, здесь уже обойтись только московскими силами было невозможно. Совершенно неоценим оказался вклад туркменских спелеологов, особенно из группы Валентины Никитиной, красноярцев, свердловчан, многих других. На удивление дружно отозвались и крупные ученые. Многие из них, как, например, академик Яншин, включились в кампанию со всем возможным энтузиазмом еще до того, как мы на них вышли сами.

Словом, хоть все и проходило относительно тихо, активность масс была ничуть не меньшей, чем в «перестроечное» время, и существенно более эффективной. Конечно, сыграло свою роль и то, что речь шла далеко не о таком гигантском проекте как, скажем, с поворотом сибирских рек, но эта роль была минимальной. Тотальное государственное планирование подразумевало отсутствие разницы в размахе и значимости проектов – все они защищались с одинаковой яростью. Просто при атаке на мелкий проект обычно не мобилизуется крупных сил, а оборона очевидным образом строится согласно ожидаемой силе нападения. Мы смогли победить просто потому что противник не ожидал такой массированной атаки на столь малозначимый с их точки зрения объект. А кроме того – потому, что несколько лучше умели извлекать уроки из истории, в частности – истории военно-морской. Уже мало не двести лет, как известно: если артиллерия противника объективно сильнее, то единственный шанс к победе состоит в том, чтобы укараулить момент и навязать противнику бой в виде свалки. Разрушая его преимущества в эскадренном бою на расстоянии и реализуя собственные – в силе духа и моральной правоте. Так что – ошибку адмирала Рожественского под Цусимой мы не повторили.

* * *

Удивительно, что такие кампании были не просто возможны в то время, но они были много более эффективными, чем сейчас. Если кампания дистанцировалась от любой политики и велась только по некоторому конкретному поводу, при хорошей организации она выигрывалась всегда. И никому никаких взяток не нужно было давать. И всевозможные партийные структуры всегда можно было убедить выступить на своей стороне – хороших людей там тоже было достаточно. Очень забавно, например, выглядела поддержка наших действий парткомом того института, где я тогда работал и где базировалась моя спелеосекция – ВИМСа. Я всегда держался подальше от политики. Даже в комсомол меня затащили только на втором курсе МГУ исключительно из соображений, чтобы не портить статистику курса. Потом я просто засунул членский билет в шкаф и забыл про него, «утеряв связь с организацией». Теперь же, перейдя Рубикон, следовало ждать ответного хода противника, причем очевидно, что по линии общественно-политической. И строить «стратегически внезапную оборону». Обычно правда – кратчайший путь к цели, а потому – пришлось сделать морду лопатой и заложить круг по институтскому «треугольнику» – парткому, профкому и комитету комсомола. С лекцией о том, какую кампанию мы проводим и какого вскоре следует ожидать потока кляуз (а ожидать следовало многого – от разоблачений в шпионской деятельности до обвинений в гомосексуализме). Во всех трех «комах» с удовольствием выслушали лекцию и план кампании, согласились с тем, что кляузы будут и что их нужно будет с интересом прочитать и выбросить, а потом завели длинный разговор о том, какой чушью занимается институтская комсомольская организация, а вот какие серьезные и хорошие дела идут мимо них. И во всех дальнейших перипетиях прочно стояли на нашей стороне.

Довольно быстро кампания перешла из фазы газетной артподготовки в фазу прямого столкновения. Это была целая поэма. Мы организовывали на Кугитанг нормальные спелеологические выезды. То есть они по целям и планировке были нормальными, но с самого начала ясно было и ежу, что получатся исключительно военно-политические маневры. И так оно и было.

Собственно, сформировались четыре сферы деятельности: общение со всевозможными комиссиями, долбающими самоцветчиков по нашим газетным статьям, учинение самоцветчикам мелких (в основном показных) пакостей, оборона от их тоже мелких и тоже показных пакостей и при этом создание видимости, что спелеологическая экспедиция действует по нормальной программе. Последнее было важнейшим психологическим фактором.

Военные действия были разнообразны и вполне отвечали всем канонам кинематографа. Так, когда осенью 1981 года мы приехали очередной раз, Слава Маркарянц (начальник участка) немедленно скомандовал сторожу склада взрывчатки, расположенного около пещеры Промежуточная, чтобы он из своего каньона вылез, сложил себе из камней редут на плато, и шмалял из карабина над головами спелеологов, буде таковые появятся на горизонте. Экспедицию мы начинали с пещеры Кап-Кутан Главный, так что на горизонте появился только Женя Войдаков, облюбовавший себе под туалет небольшой ложок подальше от лагеря. В аккурат находящийся в прямой видимости с редута. Где Женя и был обстрелян, как только снял штаны. Пришлось нам засылать депутацию в Чаршангу за нарядом милиции. Каковой наряд замаскировали комбезами и сводили в тот ложок. После чего сторож был успешно обезврежен, причем без боя и без всяких репрессий. Стрельба прекратилась. На следующий день самоцветчики привезли наряд милиции из другого поселка – Гаурдака, и попытались их силами арестовать нас за нападение на склад взрывчатки. Что не вышло, так как мы оставили у себя в гостях одного милиционера из предыдущего наряда.

Вся эта баталия, продолжавшаяся около года, имела чрезвычайно забавные второй и третий планы. Второй план заключался в том, что реально у нас с самоцветчиками конфликтов практически не было. Мы заезжали к ним в гости на их базу, иногда просто так, а иногда для беседы с очередной комиссией – они останавливались только у них за отсутствием приемлемого жилья на нейтральной территории. Арендовали у них автотранспорт. Договаривались (неофициально) о содержании очередных статей и откликов на них. А вся драка была исключительно на публику. Точнее, на эти высокие комиссии.

Третий план был еще интереснее. Самой мощной силой в регионе была и остается КГРЭ – Кугитангская геологоразведочная экспедиция, обеспечивающая чуть ли не половину рабочих мест в районе, причем практически все места для интеллигенции. В кампании за сохранение пещер КГРЭ заняла весьма любопытную позицию. Из соображений профессиональной этики и солидарности они не могли выступать против самоцветчиков явно. Но вместе с тем были на нашей стороне целиком и полностью. Как результат, они совершенно открыто и демонстративно за свой счет обеспечивали наши экспедиции всем необходимым вплоть до снабжения лагерей питьевой водой в цистернах. При этом они не менее демонстративно держались в стороне от всех событий.

Типичная картина. Утро. По плану отправляем мобильную группу аквалангистов на Чинджирский воклюз [5]5
  Тип карстового источника, обычно доступный для непосредственного исследования с подводной техникой.


[Закрыть]
на пару дней, для чего просим машину у КГРЭ (у самоцветчиков очередная комиссия из министерства и главка). Со сранья появляется газик с комиссией. И другой – с очередным милицейским нарядом. И третий – с районным и даже кое-каким областным начальством. Комиссия высокопоставленная, начальство тоже, так что схватка идет прямо не на жизнь, а насмерть. Появляется КГРЭ-вский ГАЗ-66. Останавливается эдак метров двести не доезжая нас. Вылезают шофер и главный геолог КГРЭ, приехавший пообщаться и посмотреть, как в Чинджир нырять будут. Оценив поле боя, разводят там же около машины костер и заваривают чайку, с удовольствием наблюдая за событиями. Через полтора часа шофер идет в разведку выяснить, а не успеет ли он смотаться пообедать к родственнику в Карлюк или мы закончим быстрее. То есть сроду не видел таких изумительных по своей демонстративности действий – впрочем, Восток есть Восток. Немного поясню, почему без милиции не обходилось ни одно мероприятие. Чаршангинский район имел тогда статус пограничной зоны, и на пребывание в нем требовались специальные разрешения. Естественно, они были далеко не у всех – просто лень выправлять. На вокзале-то у нас действовали отработанные стратегия и тактика протаскивания контрабандой чуть ли не до половины состава экспедиции, но шанс отловить нас с внезапной проверкой документов на лагере всегда был. А для милиции это опять же развлечение. Еще раз подчеркну, что ни в одной ситуации ни к одной стороне ни одного репрессивного действия применено не было.

Драка шла, комиссии приезжали и уезжали безо всякого толку. Но, как это особо актуально именно в спелеологии, капля камень точит. Постепенно все высокие деятели пришли-таки к дельной мысли: так просто ото всей этой банды фанатиков не отделаться и все равно придется пойти на уступки. Очередная совместная комиссия из министерства и главка, состоявшаяся в конце 1981 года, в числе сделанных выводов указала-таки на недопустимость дальнейшего разгрома пещер, тем более что подсчитанных запасов мраморного оникса по всем пещерам был мизер – порядка полутора тысяч тонн при цене меньше доллара за килограмм. Памиркварцсамоцветам было разрешено добрать те залежи, разработка которых была начата, после чего они должны были полностью переключиться на проявления оникса, не связанные с пещерами. Также им было запрещено при работе в пещерах использовать взрывной метод. Во-первых, как разрушающий соседние залы и во-вторых (главное), как вредоносный для качества добываемого оникса. Министерство брало исполнение всего этого на собственный контроль с регулярными проверками в течение года.

* * *

Мы уже готовились справлять тризну по пещерам. Все эти формулировки были одновременно достаточно расплывчаты и достаточно конкретны, чтобы заткнуть рот всем газетам, но в то же время оставить значительную свободу действий для дальнейшего вандализма. Было совершенно очевидно, что наша кампания будет на тот самый год придавлена полностью, а запустить ее повторно уже не удастся. Такая игра ведется только в один раунд.

И тут самоцветчики совершили харакири. Вероятно, сознательное. Они не прекратили ни взрывных работ в пещерах, ни распространения работ на соседние залы. Наоборот. Они свернули все работы на объектах вне пещер. Выдрали решетку на входе пещеры Хашм-Ойик, имеющей республиканский статус охраняемого природного объекта, и развернули работы там. Словом, за два месяца сделали все, чтобы ближайшая же министерская проверка, состоявшаяся через два месяца, пришла в такой ужас, что закрыла все работы на участке немедленно, полностью и безоговорочно.

Первый бой был выигран, но до победы, в смысле обеспечения сохранности пещер, было еще очень и очень далеко. Выбрасывание из пещер самоцветчиков было только первым и самым легким этапом. Теперь же – предстояло решать задачи стратегические, а это требовало совсем иных подходов. Свято место пусто не бывает, а аппетиты государственных ведомств неисчерпаемы. Вполне можно было ожидать попыток туркменского министерства геологии возобновления грабежа пещер уже под своей крышей. Не потому, что они такие плохие. Просто работа у них такая – искать, разведывать и добывать полезные ископаемые. Особенно те, что «плохо лежат» и не требуют больших капвложений. Следовало вести дальнейшую политику так, чтобы подобных поползновений не было, а буде появятся, давить в зародыше. А потому – кампанию в прессе никоим образом не прекращать, держать зубы острыми, порох сухим и всячески поощрять рост популярности туризма на Кугитанге. Параллельно вести кампанию по организации заповедника республиканского, а лучше союзного ранга, который решил бы проблемы надолго: территория заповедников неприкосновенна.

Здесь уже пришлось мобилизовывать журналистов совсем иного ранга, способных не на резкие критические выпады, а на создание больших проблемных статей, выдвигающих и обосновывающих идею создания заповедника. Соответственно более тонкой становилась и работа по организации послестатейных дискуссий в газетах. Дошло даже до того, что в 1983 году у нас затребовали проведение лекции в клубе интересных встреч в ЦК КПСС. Кстати, вот то был цирк! Были запрошены две лекции – Морозова об исследованиях Снежной и моя о Кугитанге. Естественно, все делалось были по бюрократическим каналам, через Центральный Совет по туризму и экскурсиям, в спелеокомиссии которого мы с Морозовым тогда подвизались. За нами увязалось чуть ли не все начальство оного ЦСТЭ – еще бы, такая оказия помозолить глаза аж в самом ЦК КПСС! И не просто увязались, а еще и перед мероприятием начали нас поучать, как строить лекцию, да как по протоколу нужно одеваться, и так далее, и тому подобное. Собственно, я и сам не из трусливых, но Саша Морозов мне тогда преподал нагляднейший урок, что мои методы обращения с бюрократами далеки от совершенства. Он просто за нас обоих послал этих деятелей с их советами куда следует, объяснив, что раз сроду галстуков не носил, то и теперь не собирается, равно как и приглаживать выражения в лекции. Не говоря уж о том, что никакого текста заранее готовить все равно не будет и никакой цензуре читать не даст. А непосредственно на лекции, когда в зале обнаружилось отсутствие каких бы то ни было приспособлений для развешивания шестиметровой «простыни» с картой Снежной, Саша немедленно сориентировался, развесив карту на этой самой команде пингвинов в галстуках, которая за нами увязалась. Как говорится, с паршивой овцы, и опять же небольшая приятная заподлянка.

* * *

История с заповедником и мерами по сохранению пещер на этом совсем даже не заканчивается. Она тянется по сей день, хотя и другими методами и на других уровнях. Я этого слегка коснусь в следующих главах, пока ограничившись самоцветским этапом в истории пещер Кугитанга и его прямыми последствиями. А последствия были разнообразны.

Конец семидесятых и начало восьмидесятых – время максимального разгула вандализма – очень прочно вбило в головы многих и многих, что пещеры есть исключительно источник оникса и красивых сувениров. За сувенирами на Кугитанг ездили чуть ли не все геологи Средней Азии. У местного населения появилась мода иметь в каждом доме ночник из гипсового сталагмита или люстры со вставленной внутрь лампочкой. Пещерные образцы стали ходовым меновым материалом среди коллекционеров, массами продавались в Москве на Птичьем Рынке. Ими украшали министерские кабинеты и модные рестораны. Вполне понятно, что это гораздо страшнее непосредственного разгрома пещер самоцветчиками, а главное – гораздо труднее пресекаемо. Никакие административные меры были невозможны. Нужен был радикальный перелом сознания у очень многих, и не было никаких надежд, что это возможно в короткие сроки. Ни у кого из нас не было на эту тему никаких идей, кроме соответствующего крена в газетно-телевизионной кампании и подпольного воспитания вандалов с возможным мордобитием. А это все при таких масштабах – как мертвому припарки.

Как всегда, выручил случай. В 1985 году на массиве была открыта новая красивая пещера – Геофизическая. Она не была изуродована туристами и горными работами, была сравнительно легкодоступной, и очень красивой. Достаточно красивой и достаточно легкодоступной, чтобы ее могли посетить власть имущие, а посетив – преисполниться гордости и оценить грядущие перспективы туризма. Вокруг этой пещеры (подробнее я о ней расскажу в отдельной главе) началась такая борьба сразу нескольких местных организаций за право контроля и охраны, что массовый пещерный вандализм в регионе стал просто физически невозможен. Какие-то частные реликты, конечно, наблюдаются и сегодня, но уже настолько мелкие, чтобы проблема потеряла остроту.

* * *

Разумеется, среди последствий самоцветской деятельности были не только моральные, но и самые что ни на есть физические. Я не имею в виду конкретно уничтоженных залов – их не вернуть. Созданные неразумной деятельностью факторы уничтожения могут оказаться саморазвивающимися и продолжать быть активными в течении многих десятилетий. В нашем случае таковыми оказались штольни, которыми вскрыли крупнейшие пещеры для удобства отработки. Одна – в Кап-Кутане Главном, две – в Промежуточной. Штольни эти вызвали резкое форсирование вентиляции пещер, приведшее к их быстрому осушению. Во многих залах запылились, растрескались и даже осыпались натеки. В Кап-Кутане Главном высохла лужица, около которой жила уникальная популяция адаптированных к жизни в пещерах жуков-чернотелок, и популяция исчезла. Осушка идет дальше, и единственное средство ее остановить – загерметизировать все штольни бетонными пробками, оставив у пещер только природные входы. Всего-то необходимы – пара десятков мешков цемента и пара цистерн воды, а всю работу любая из групп спелеологов выполнила бы бесплатно. Но все обращения спелеологов ко всем местным организациям на эту тему глохли и глохнут как в вате. А пещеры продолжают сохнуть.

Если штольни закрыть, многое еще может восстановиться – природа имеет кое-какие резервы. Так, практически все следы самоцветской деятельности вне пещер уже исчезли. Дороги, спускающиеся в каньоны и врубленные в скалу, отвалы штолен, канатки – несколько сильных дождей, вызвавших селевые потоки – и каньоны в первозданном диком состоянии. Точно так же, если загерметизировать штольни – в погубленных частях пещер спустя всего пару лет опять зазвенит капель, наполнятся озера, исчезнет пыль со всякими клещами в ней. А лет через двадцать затянутся кальцитовой пленкой многие сколы на натеках. Погубленных уникальных красот это, конечно, не восстановит, но даже самые разгромленные привходовые участки будут выглядеть во всяком случае не хуже лучших пещер Крыма и Кавказа.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю