Текст книги "Маэстро Воробышек"

Автор книги: Владимир Длугач

Соавторы: Сергей Романов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

ЗВЕНЕЛА МУЗЫКА В САДУ

Солнце только садилось, а в аллеях уже зажглись фонари. Они были похожи на огромные головки ландышей, и их белые абажуры отчетливо выделялись на фоне желтых красок заката.

Тангенс и Николай сидели вдвоем на скамейке в одном из тихих закоулков парка. Из дальних репродукторов тихо доносилась до них музыка. Вдалеке хлопали глухие выстрелы мотоцикла – в деревянном балагане начался очередной сеанс мотогонок.

– Вы все-таки скажите, зачем я вам нужен? – настаивал Николай. – Мне очень трудно было сегодня выбраться из лагеря.

– Знаю, знаю… Просто захотелось поговорить с вами погулять. Нельзя разве?

– Можно.

Еще вчера Николай получил письмо от Тангенс, она просила обязательно приехать, и вот уже больше часа они гуляют вдвоем по парку, а она все не говорит, в чем дело.

– Мне вас иногда просто недостает. Вот поэтому и вызвала.

Николай недоверчиво посмотрел на девушку. Много он дал бы, чтобы это было действительно так. Но Тангенс уже отвернулась, задумчиво смотрела на убегающие вдаль фонари.

– Дело у меня есть к вам, – снова повернулась она к нему. – Ну, какое может быть у девушки дело. Так просто, каприз. Если выполните его, я буду очень рада. Скажите, выполните?

– Слушайте, Тангенс, я знаю, чего вы хотите от меня. Чтобы я согласился на предложение Терентия. Ведь правда, да?

Тангенс повела плечами:

– Вы достаточно взрослый человек, чтобы самому решать свои дела с Терентием. Мне лично кажется, что вам не надо так решительно отказываться от того, что он предлагает. Но это ваше дело, я не касаюсь его. А вот другое… – Она посмотрела ему прямо в лицо. – Мне отец дает машину, на месяц. Нас целая компания, мы поедем путешествовать. И рассчитываем так, чтобы проехать по Украине и побывать во Львове на соревнованиях. Я хочу, чтобы вы поехали с нами.

– Когда?

– В августе.

– Вы же знаете, что в августе у нас в лагере соревнования, без меня ребятам будет трудно.

– Мне надоело сидеть тут, пойдем погуляем, – предложила вдруг Тангенс.

Они пошли по узкой боковой аллейке, обсаженной кустами сирени. Влажный, только что политый гравий оседал под ногами.

– Мы поедем вместе, – продолжала девушка, как будто не расслышав всего, что только что сказал Николай. – Где-нибудь в деревне остановимся. Яблоки, сливы, подсолнухи… Я страшно люблю подсолнухи. Будем купаться, валяться на берегу маленькой тихой речушки. Так как же? Поедем?

– Не смогу я, Тангенс.

Девушка продела свою руку через руку Николая и по-детски просительно заглянула ему в лицо.

– А если я попрошу. Очень попрошу.

Николай ничего не ответил. У него никогда не было того, что бывает в жизни каждого мальчика – он никогда не презирал девчонок, они всегда были для него товарищами. И позже, когда у многих его одноклассников презрение к ним сменилось совсем другим чувством, они вдруг стали в их присутствии заикаться, краснеть, робеть и мучительно стесняться, он не мог понять этого и по-прежнему относился к школьницам спокойно и ровно. На комсомольских собраниях обрушивался на всех, кто позволял себе с девочками грубость или какую-нибудь вольность. Требовал он и от девочек хорошего товарищеского отношения к ребятам. И вдруг это случайное знакомство. Он даже не мог отдать себе отчета, что с ним произошло, но произошло что-то большое. Иногда это «что-то» доставляло огромную радость, он чувствовал прилив энергии и сил, а иногда – неприятную горечь и боль… Она была из другого мира, эта Тангенс, из мира непонятного, и ему всегда хотелось перед ней чем-то отличиться, быть каким-то особенным, не таким, как все. Сейчас она ему советует бросить товарищей, а он даже не может по-настоящему рассердиться на нее. Нет, он даже рад ее предложению. Ну да, рад! Ведь какая это может быть замечательная поездка!

Они вышли к реке. Он старался идти с ней в ногу, делая мелкие шажки. Напротив, на другом берегу, бежал по набережной автобус, он казался отсюда совсем крошечным.

– Я вам хочу сказать, Тангенс, – начал тихо Николай, – что мне доставила бы большую радость поездка с вами. Но есть еще другое. Я спортсмен, и бросить команду накануне соревнования, знаете, как это называется… Не сердитесь на меня.

Они шли вдоль набережной. Теперь музыка доносилась отчетливее, можно было даже разобрать мелодию – это была песенка из какого-то кинофильма.

– Я понимаю вас, – также тихо сказала Тангенс. – Но ведь не всегда надо думать о пользе других. Подумайте и о себе. Вам хочется поехать с нами? Хочется, да?

– Очень, – сказал Николай. – Но…

– Не надо «но» – Тангенс вдруг по-мужски щелкнула пальцами. – А в общем, сегодня чудесный вечер. И не будем его портить, мы еще успеем обо всем договориться.

Они остановились у гранитного парапета. Внизу плескалась о стенку зеленоватая вода.

– Городская природа, – грустно сказала Тангенс. – А я люблю и ее. Хотя, конечно, лес красивее… Вот, как у вас там. Там, где драка ваша знаменитая была. Я обязательно приеду к вам. Приеду одна.

– Вы уже обещали приехать… – Он усмехнулся, что-то вспомнив. – Вообще, Тангенс, ведь вы меня уже несколько раз обманывали.

– Я? Обманывала?

– Да. Вспомните, когда я пришел к вам в первый раз. Насчет портсигара…

– Вот вы о чем.

– Да. Вы тогда сказали неправду. Какой-то грабеж. Никакие, Тангенс, это не были грабители, и никто не арестован. Я знаю все. Портсигар был у гадалки, она преспокойно расхаживает на свободе… Сколько раз потом я спрашивал вас, а вы мне ничего толком так и не сказали. Может, хоть сейчас объясните мне.

– Что объяснить?

– Что это за история с портсигаром? Вы гадали. Не идет к вам такое, но это так. Но на кого? Тангенс, скажите, на кого?

Девушка посмотрела на него насмешливым взглядом.

– До чего же проницательный. Если вы все так хорошо сообразили, догадайтесь тогда, на кого я гадала.

– Тангенс, – Николай крепко сжал руку девушки.

– Мой дорогой Отелло, не надо только применять силу. Для вашего успокоения могу сказать – все уже кончилось. Сейчас я уж если пойду к гадалке, то из-за вас.

Николай хорошо понимал, что девушка говорит не серьезно. Но понимал также, что больше она ничего не скажет. Мысленно он перебрал всех ее знакомых. Конечно же, это Терентий. Но сказать о своем предположении он не решался. Только спросил:

– А Терентий? Он тоже в машине поедет? Или там будет ждать?

– Я говорю вам – целая компания. А как Терентий решит, не знаю. – Она посмотрела на ручные часики. – Давайте, пройдем к поплавку, там нас ждут.

Николай никак не предполагал, что их кто-то будет сейчас ждать, хотел спросить, кто именно, зачем, но девушка уже тянула его за собой.

У входа на поплавок стояли Зоя, Борис и Оля.

– Скорее, скорее! – крикнул им Борис. – Терентий столик отвоевывает.

Они пошли по мосткам, внизу темнела вода. Николай взял Тангенс под руку.

– Я не могу сегодня. Я лучше уеду.

– Бросьте, Коля, – сказала Тангенс весело. У нее было то приподнятое настроение, которое в ресторанной обстановке появляется у многих. – Почему не посидеть в хорошей компании? А если вы денег с собой не захватили, то это ерунда. Пусть не волнуют вас такие мелкие мирские дела. Терентий расплатится за всех.

– Не в этом дело, – поспешил заверить ее Николай, хотя, по правде говоря, именно отсутствие денег его сейчас больше всего и останавливало.

«Посидеть в хорошей компании»… Двойственное отношение было у него к этим приятелям Тангенс. У них были необычные вкусы, суждения, неожиданные оценки, так непохожие на то, что он слышал от учителей, от своих товарищей. Иногда ему хотелось во всем подражать им, а порой какая-то злость против этих так уверенных в себе молодых людей поднималась в нем. Они казались тогда ему неприятными, надуманными, чужими, он готов был наговорить им кучу дерзостей.

– Захватил все-таки столик! – все так же оживленно сказала Тангенс.

В глубине ресторана, у самых перил над водой, стоял Терентий и махал им рукой.

– Мы знали, кого бросать на прорыв фронта, – хихикнула Оля и устремилась вперед.

Николай был первый раз в ресторане. Здесь все для него было ново – и эта приглушенная музыка, и бесшумно скользящие по дорожкам официанты в белых пиджаках, и доносившиеся откуда-то снизу запахи кухни.

– А-а! – приветствовал подошедших Терентий. – Хорошо, что Николай здесь! Садитесь, тут как раз шесть приборов. Э, нет, – закричал он, увидев, что Николай садится между Тангенс и Зоей. – Ты, Зоечка, сядь здесь, а я хочу быть рядом с ним. Николай, ты не возражаешь?

– Все равно, – нехотя сказал Николай.

– Я уже все заказал, – продолжал Терентий. – Все, как вы любите. Только не знаю, как ты, Николай. Ты что пьешь? Красное или наше, мужское?

Николай не пил ни того и ни другого. Но в компании, при девушках, при Тангенс не хотелось отказываться от «мужского». И он коротко ответил:

– Водку.

– Хорошо. Я так и знал.

– Звенела музыка в саду таким невыразимым горем… – заунывно продекламировала Зоя. – Откуда это, Борис?

– Ахматова. А «ананасы в шампанском»? Кто так писал?

– Будет вам, – рассмеялась Тангенс. – Как маленькие дети, только знают, что экзаменуют друг друга.

Официант принес приборы и хлеб. Николай с интересом следил за его быстрыми ловкими движениями.

– Река мне сейчас напоминает картину… – Борис назвал какую-то иностранную фамилию, которой Николай не разобрал. – Как будто выбросили в воду охры с сажей.

– Я люблю украинские реки, – задумчиво сказала Тангенс, прищурив глаза и глядя туда, куда указывал Борис. – Меня дедушка иногда брал с собой. Когда ездил на гастроли. Я еще совсем малышкой была, пионеркой. На грузовике ехали в колхоз, помню, назывался он «Жовтень». Это значит – октябрь… Желтые листья падают в октябре… А тогда было лето. Акация… Она цвела тогда… – Девушка говорила все это, ни на кого не смотря, как будто только для себя. Потом повернулась к Николаю. – А вы были когда-нибудь на Украине?

– Нет, – сказал Николай, перекладывая нож из руки в руку.

– Ты много потерял, – заметил Терентий. Он разлил вино девушкам. Потом налил мужчинам водку. – За то талантливое, что есть в каждом из нас! – провозгласил он торжественно и выпил залпом всю стопку.

– Ты думаешь, в каждом из нас оно есть? – спросил Борис, тоже залпом выпив водку. – Это ты, брат, того. Вот Николай… Хороший парень, конечно. Но что в нем пока такого, за что можно было бы поднимать тост?!

Николай поставил свою стопку обратно на стол. Его обидели эти слова, и больше всего потому, что тут рядом сидела Тангенс, слышала их. Он посмотрел на девушку, она, почти совсем закрыв глаза, тянула из рюмки вино.

– Что же ты не пьешь? – услышал он голос Терентия. – Сразу надо. И закусывай.

И то, что Терентий учит его, показалось Николаю обидным. И опять-таки потому, что Тангенс это слышала. Он поднял стопку и единым духом выпил ее содержимое.

– Я сидел в переполненном зале, где-то пели смычки о любви, – надрывно проговорила Зоя. – А это чье?

– В самом деле, надоели вы со своими экзаменами, – капризно сказала Оля. – Ты лучше, Борька, скажи, почему Ирка будет сидеть в переполненном зале на концерте. – Она тоже назвала какую-то иностранную, не знакомую Николаю фамилию. – А мы не попадем туда? А хвалился, будут билеты, будут…

– Сказал достану, значит достану, – самоуверенно заявил Борис, разливая вино по рюмкам.

– Вот ты, Борька, говоришь талант, – начал Терентий. – А ты думаешь, многого ты стоишь со своим талантом? Да есть ли он у тебя, тоже вопрос. Будешь всю жизнь малевать всякие там заставки и виньетки. И никто о тебе не узнает, разве в издательствах несколько работников. А вот Николай… Он только дурак, Николашка, а то мог бы. В его руках собственное счастье. Нет, не в руках, а в ногах. – Он налил по третьей стопке. – Пей, Николай… Пей, как говорят украинцы, чтобы дома не журились… Он, Боб, очень способный спортсмен. Даже талантливый. Да, да, не смейся. А счастья своего не знает.

– Николай очень талантливый мальчик, – сказала Тангенс, как будто совсем не слушавшая, о чем говорят мужчины.

Эти слова и интонация, с какой они были сказаны, поразили Николая. Ни разу еще она не говорила о нем так. И сейчас он готов был сделать все что угодно, чтобы только оправдать ее слова.

Снова появился официант, принес новое блюдо. Заиграл оркестр, Терентий встал и пригласил Зою. Николай хорошо танцевал, оркестр играл знакомую мелодию, и он с радостью пошел бы сейчас с Тангенс. Но вместо того, чтобы пригласить ее, он сидел и сосредоточенно катал из хлеба шарики.

– Пойдем, Николай, – предложила Тангенс.

Она взяла его за руку, и он пошел вслед за ней между столиками. Потом положил руку на ее талию. Что-то надо было говорить, а он ничего не мог придумать.

– Счастье… – задумчиво сказала Тангенс, держа руку на его плече. – А ведь правда, Коля, надо добиваться своего счастья.

– Конечно, надо.

Девушка приблизила губы к его уху и едва слышно прошептала:

– Я хочу, чтобы ты поехал с нами. Слышишь?

Николай отстранился немного – ее глаза сейчас как-то по-особенному смотрели на него.

Музыка смолкла, и они вернулись к столику. Все уже сидели здесь.

– Надо еще выпить, – сказал Терентий. – А то что-то ни то, ни се.

Николай, не садясь, выпил свою стопку. И громко расхохотался.

– Хорошо сказано, в ногах счастье. – Он чувствовал, что язык его начал заплетаться, но это почему-то только веселило его. – В ногах, Борис, а не в руках.

– Я не знал, что ты такой, – как бы извиняясь, проговорил Борис. – Мне Терентий рассказывал. Смотри, будешь нас узнавать, когда станешь знаменитым?

– Буду, буду, – беспричинно улыбаясь, пообещал Николай.

Терентий встал.

– Давай, Николай, пройдемся, подышим свежим воздухом.

Они вышли на мостик. По аллеям двигались толпы людей. Где-то рядом, в тире, стреляли.

– Больше не пей, – покровительственно сказал Терентий, и это сейчас уже не обидело Николая. – В общем, неплохая у нас компания.

– Хорошая, – согласился Николай.

– Ну, объясни, почему бы тебе не поехать с нами? Ты ведь не такой дурак, чтобы не видеть всей выгоды от этого.

– Товарищей бросать… Нельзя это…

– Ну, что такое лагерь против лагеря? Фу… – Терентий брезгливо сморщился. – Кто выиграет, в конце концов не важно. А я тебя зову на серьезные соревнования. Ты и обществу нашему принесешь пользу, и себе… Там мастера будут, настоящие тренеры. Тебя заметят, знакомство. Без знакомств нельзя. А в спорте, как и всюду. А потом, знаешь… – Он перегнулся через перила и сплюнул сквозь зубы. – Мы с тобой будем говорить, как взрослые. Я вижу, тебе нравится Тангенс. И она к тебе тоже не холодна. Но что это за девушка? С ней нельзя просто. Перед ней надо всегда быть в блеске. Серости она не любит. И вот, представь себе. Она ведь будет на соревновании, обязательно будет. И ты проявишь себя… – Он улыбнулся. – А если не поедешь, там Боб будет. Нарисует ее портрет и завоюет ее сердце. А ты останешься здесь со своими друзьями-приятелями, но без нее…

– Так чего же вы, наконец, хотите? – вдруг протрезвев, воскликнул Николай.

– Хочу, чтобы ты ехал с нами, вот чего.

– Ну и поеду! Что же с того. Поеду, и все тут.

– Поедешь? Решил, да? Давай руку.

– Решил, – угрюмо сказал Николай. – Пошли.

Оркестр играл вальс. Николай пробирался к столику. Здесь сидели одни только девушки. Николай протянул руку Тангенс.

– Пойдем?

Тангенс поднялась.

Они прошли несколько кругов молча. Потом Николай сказал:

– Мы только что хорошо поговорили с Терентием.

– Да? – живо спросила девушка.

– Я ему сказал, что согласен. Поеду на соревнования. С тобой поеду…

– Очень хорошо, – проговорила Тангенс.

Если бы Николай не выпил перед этим столько, он почувствовал бы, что в тоне, каким Тангенс произнесла эти слова, уже не было прежней заинтересованности.

ПЕЧАЛЬНАЯ УЧАСТЬ ПОЭТА

Резкая, взбалмошная… С такими или примерно с такими эпитетами связывалось всегда имя Лены. Нет, конечно, все знали, что она хороший, отзывчивый товарищ, любое комсомольское поручение она выполняла не просто, а со всем жаром своего сердца. Но никому из ее школьных друзей даже в голову не могло прийти, что эту крикунью Ленку так скоро посетит такое нежное и вдохновенное чувство, каким считается любовь.

Да, Ленка влюбилась. А сейчас, когда с любимым стряслась такая большая неприятность, к любви прибавилась еще материнская нежность, которая удесятерила это, пусть и неразделенное чувство.

Весь вечер, что бы она ни делала, ее преследовала мысль о несчастной участи, которая ждет доктора. Она повторяла его стихи: «Что сказать про эти щи? Вкуса в них ты не ищи!», «Никуда не годятся биточки! Нельзя подавать их, и точка!»… И точка… Ну, что из того, что в журнале, в котором всегда такие сухие, бездушные, ничего не говорящие ни уму ни сердцу записи, появилось несколько поэтических строчек?! И вот за это на него теперь может обрушиться какая-то комиссия…

Легла спать она взбудораженная. Конечно, ей предстояла тревожная бессонная ночь. Об, этом она знала из художественной литературы, у того же Пушкина, например, бедная Татьяна не спала всю ночь, писала письмо Онегину. Вначале Лену мучили обрывки стихов о котлетах и компотах, но уже через пятнадцать минут она провалилась куда-то в бездну, в небытие. И только среди ночи почувствовала, что кто-то толкает ее в бок и услыхала чей-то сердитый голос: «Ленка, не сопи ты, черт!» Но потом снова все заволокло туманом.

Утром она не могла никак понять, как это случилось, что проспала всю ночь и даже во сне не видела доктора, стреляющегося на дуэли поочередно со всеми членами комиссии. «Значит, любовь моя еще не так сильна, – решила она самокритично. – Любовь и сон несовместимы». – Она осмотрела подушку – нет ли на ней следов пролитых слез. Слез не было.

Это расстроило Лену, но ненадолго. Начинался день, начинались заботы и волнения, которые сразу же отодвинули на задний план все ее переживания. Ведь трудно быть членом совета лагеря и одновременно – влюбленной!

Еще до зарядки, из сводки погоды, которая передавалась по радио, Лена узнала, что предполагается дождь с грозой и ветром. Значит, отменят тренировки, значит, придется отсиживаться по палаткам, значит, надо продумать и подготовить мероприятия, чтобы ребята не скучали.

Делая подскоки и приседания, Лена намечала план действий: Нонне она поручит организовать громкое чтение, сама проведет беседу о дисциплине – это никогда не помешает, а Виктора попросит собрать ребят и потолковать с ними о музыке… Одна девочка, тренируясь на воде, сломала весло. Надо выяснить причину, определить стоимость ущерба, составить акт. А самое главное, надо было срочно подобрать новое весло, ведь соревнования были на носу, а хорошее весло, как известно, не последнее условие для завоевания победы.

На возню с веслами ушло много времени, и Лене пришлось нарушить режим своих тренировок. Но когда она села, наконец, в лодку и сделала два-три гребка, все сразу забылось, все мысли устремились к одному – правильно грести, правильно держать ноги…

Обед еще с утра решили устроить в закрытом помещении. Но, вопреки прогнозам, солнце на безоблачном небе пекло нещадно, и пришлось выносить столы и скамейки снова на свежий воздух. Из-за этого опоздали с началом обеда, суп оказался холодным, а котлеты пережаренными.

После обеда Лена вздохнула свободнее. Она даже полежала у себя в палатке вместе со всеми. А потом снова начались заботы – надо было с Ирочкой, самой маленькой девочкой среди ее гребцов, но зато самой способной, отработать кое-какие движения. И она ушла с ней на реку и не видела, как пришли в лагерь представители ремесленников – Костя и Миша и с ними еще какой-то мальчик.

Они могли бы, собственно, и не приходить сюда сегодня. Как будто уже все спорные и бесспорные вопросы были решены, обо всем договорились. Но Игорь, так звали нового мальчика, был бегуном как раз на те же средние дистанции, на какие бегал Николай. Он недавно приехал в лагерь, узнал, с каким сильным спортсменом ему предстоит соревноваться, и захотел познакомиться с ним.

Николая они нашли у себя в палатке. Он положил на стул свой чемодан, все вещи выбросил на кровать и сейчас аккуратно складывал их снова. На табуретке сидел Олег.

– Здорово! – сказал Николай, увидев входивших в палатку гостей.

– Здорово, – ответил Костя. – Вот познакомься – это Игорь, будет с тобой бежать.

– А-а, – протянул Николай, сворачивая полотенце и укладывая его в чемодан. – Вот, уборочкой занимаюсь.

Олег встал.

– Садитесь, ребята. Двое на одну табуретку, места больше нет.

Костя осмотрелся вокруг.

– А девчонки ваши в другой палатке?

– Нет, вместе с нами, – рассмеялся Олег.

– Ей-богу, кроме девчонок, у него в голове ничего нет, – сердито произнес Миша.

– Слушай, Николай, – проговорил Игорь, – может, вместе побегаем?.. Нет, не сегодня, а как-нибудь поближе к соревнованиям. Как ты на этот счет?

– С тобой побегать? Я не против этого. Даже очень будет подходяще…

– Давай, договоримся насчет дня. Как по-твоему?

Николай подумал, потом неторопливо проговорил:

– Видишь ли, сейчас трудно сказать, когда… Я лучше сам приду к вам, тогда договоримся.

– Можно и так. А то я как узнал, что ты здесь, в лагере, у меня поджилки затряслись.

– И я говорю, – вмешался Миша, – мы бы наверняка выиграли, если бы тебя не было в команде.

– Кроме него, у нас есть сильные ребята, – обиженно сказал Олег.

– Конечно, есть, – словно обрадовавшись, подтвердил Николай.

– А я испугался, когда увидел чемодан, – улыбнулся Игорь. – Думаю, уезжает из лагеря мой соперник.

– Ты должен был бы обрадоваться тогда, – рассмеялся Олег.

– Чего же радоваться? – серьезно ответил Игорь. – Соревноваться хочется с сильным противником.

– Никуда я не уеду, понятно, – вдруг рассердился Николай. – Говорю тебе, уборка.

– А где у вас та, горластая? – спросил, снова зачем-то осмотрев палатку, Костя.

– Это ты про Ленку? – догадался Олег. – На реке она, наверное.

– Я тогда пройду к реке, – сказал через минуту Костя. – Может, искупаюсь.

Лену он встретил, не доходя до реки.

– Здравствуйте, – сказал Костя.

– Здравствуй, – ответила Лена. И, помолчав, спросила: – Ну как, Костя, готовитесь?

– Готовимся. А вы?

– И мы. Хотим набить вам по первое число.

Они шли по дорожке, мимо клумб с цветами.

– У вас тут сплошная поэзия, – сказал Костя.

Лена сразу же вспомнила о неприятностях доктора. И почувствовала, что больше не в силах беспечно прогуливаться по дорожкам с каким-то чужим мальчишкой, что сейчас же должна быть там, где он, что никогда не простит себе, если в ее отсутствие там, в больнице, что-нибудь случится. И она поспешно сказала:

– Ты меня прости, Костя, мне надо по делу…

Она побежала к себе в палатку и схватила на всякий случай плащ, хотя солнце по-прежнему ярко светило.

Через час Лена подходила к больнице. С разбегу влетела во двор и опустилась на ближайшую скамейку. Запал ее куда-то сразу улетучился, и она вдруг протрезвела. В самом деле, явится она к этим строгим седобородым и седоволосым людям и скажет им… Что скажет? И кто она такая, чтобы вообще что-то им говорить? Сестра, жена доктора или невеста? Хорошая знакомая? Но она ведь даже не хорошая знакомая. При этой мысли ее сердце сжалось, но она поспешила отогнать ее прочь.

Больные прохаживались по дорожкам, сидели на скамейках, некоторые просто лежали на траве. Мимо няня провезла в коляске пожилого мужчину. Лена подумала, что, наверное, он совсем еще недавно был при смерти, а вот доктор вылечил его, и теперь он опять может любоваться солнцем, деревьями, общаться с людьми. И, конечно, скоро встанет с коляски и пойдет на работу. Она с особенной теплотой подумала сейчас о своем докторе.

Лена быстро встала со скамьи и направилась к видневшемуся за деревьями больничному корпусу. Она сейчас же должна найти доктора и вселить в него уверенность в свои силы, в свою правоту, возбудить в нем желание добиваться справедливости, бороться.

Доктора она встретила в коридоре второго этажа, когда тот выходил из палаты.

– Лена, вы? – остановился он в изумлении. – Заболели?

– Нет, – ответила девушка, стараясь не обнаружить своего волнения. – Я здорова.

Они прошли в кабинет. Дмитрий Иванович предложил Лене сесть. Потом убрал со стола в шкаф аппарат для измерения давления крови.

– Зачем пожаловали? – профессиональным тоном начал он.

– Дмитрий Иванович, – совсем не в тон ему проникновенно сказала Лена, – я знаю, у вас сегодня комиссия.

– Да, гуляют сейчас во дворе, знакомятся с хозяйством, с больными.

– Я пришла, чтобы сказать вам, – голос ее дрогнул, – что надо… Мужество…

– Одну минутку, – прервал ее Дмитрий Иванович, подошел к шкафу и налил из пузырька в рюмку каких-то капель. – Выпейте это.

Лена безропотно выпила. В комнате остро запахло валерианкой.

– Надо, Дмитрий Иванович, взять себя в руки и драться. Я специально пришла. Как можно допускать, чтобы какие-то несведущие в поэзии люди… – Она продекламировала: – Что сказать про этот борщ? Вкуса в нем ты не ищи…

– Щи, а не борщ, – мягко поправил Дмитрий Иванович.

– Я волнуюсь, поэтому забыла… – Она оправдывалась так, будто бы перепутала слова в стихотворении Пушкина. – Но вы должны мне пообещать… Скажите, что вы будете держаться до последнего, как держатся настоящие спортсмены.

– Я не спортсмен, – улыбнулся Дмитрий Иванович.

– Будете им! Я помогу вам. Вы будете у меня лучшим загребным, я уж постараюсь. Но держаться вы должны уже сейчас…

Дмитрий Иванович смотрел на бледную от волнения девушку и уже не видел ее больших красных рук, ее крупного лица, которое так не понравилось ему при первой встрече. А это новое выражение глаз – в них было такое теплое душевное участие. Да, вся она словно преобразилась. Он взял девушку за руку, и в этом его движении уже ничего не оставалось от того типичного профессионального, что было в нем только что.

– Леночка, успокойтесь. Леночка, право же…

Она вскочила.

– Нет, я вижу, что вы не сумеете. Вы говорите, они во дворе? Я пойду к ним и все скажу.

– Пойдете к ним? Они же с вами не станут говорить.

– Станут! Я им скажу, что я комсомолка, что я не могу, не имею права равнодушно смотреть на несправедливость. Я, Дима, найду, что сказать, поверьте мне.

По ее решительному виду Дмитрий Иванович понял, что она может выполнить все, что обещает. И это уже не на шутку испугало его.

– Леночка, я сделаю все-все, что вы хотите. Не волнуйтесь. И буду драться. Хотя уверен, что не придется. Это просто недоразумение. А теперь, – он посмотрел на часы, – вы меня простите, но у меня сейчас прием. Посидите во дворе, я скоро закончу.

Лена вышла во двор. После всего пережитого она чувствовала большой упадок сил. С трудом добралась до скамейки и опустилась на нее.

Так она просидела несколько минут, ничего, что делалось вокруг, не замечая. Рядом с ней сидела пожилая женщина в скромном темном платье. Лена искоса посмотрела на соседку – та спокойно, по-хозяйски, разглядывала проходящих мимо, посматривала по сторонам. А если… Вспомнились слова доктора о членах комиссии, которые сейчас находятся во дворе… Ну да, конечно, эта женщина – одна из инспекторов, обследующих больницу!.. Какой замечательный случай.

Лена уже начала обдумывать первую фразу, с которой обратится к соседке, но та неожиданно заговорила сама:

– Отчего ты такая грустная, девушка? Отчего такая печальная? Что за грусть-тоска мучает?

Это был вопрос, который как нельзя лучше давал нужное направление предстоящему разговору.

– Не за себя мучаюсь, из-за одного человека.

– Другую любит? – продолжала допытываться соседка. – Или какие-нибудь служебные неприятности?

– Да, служебные неприятности! – вырвалось у Лены, и она сразу же почувствовала облегчение от того, что все стало на место. О том, что он любит другую, Лена, конечно, умолчала.

– В этом я могу тебе помочь. Положись только на меня. Где он работает?

– Да тут же, в больнице. Доктором он здесь.

– Его зовут Дмитрий Иванович? – проницательно сказала женщина.

Теперь у Лены уже не было никаких сомнений, что рядом с ней сидит кто-то из комиссии. Надо только было найти наиболее убедительные, доходчивые слова.

– Поверьте мне, он сделал все из самых лучших побуждений. Важна ведь не форма, а содержание. По существу ведь там все правильно, а если изложено стихами… И наказывать человека за то, что он поэт…

Женщина удивленно уставилась на Лену.

– Что изложено стихами? Кто наказывает?

– Кто же? Облздравотдел…

– Хорошо, справимся и с облздравом, – уже не совсем уверенно произнесла женщина. – Дай руку.

Лена нерешительно протянула руку. Женщина взяла ее, повернула ладонью кверху, внимательно поглядела на нее.

– По линиям вижу, что помочь можно. Только надо, чтобы и ты захотела помочь ему.

Теперь пришла очередь удивляться Лене. Но все же она пробормотала:

– Я очень хочу помочь.

– Сегодня у нас какой день? Среда? Плохо… Ну да ничего, можно и в среду. Сегодня ровно в двенадцать часов ночи… У тебя есть что-нибудь ценное, чего не жалко для любимого?

– Ценное? – Возмущенная наглым вымогательством, Лена хотела уже как следует отчитать взяточницу, но тут же вспомнила, что от нее зависит судьба дорогого ей человека, и нетвердо сказала: – Есть часы, кофточка, туфли… Лакированные лодочки…

– Часы какие?

– Золотые женские.

– Вот и хорошо. Сделай так. Пусть твой доктор подержит эти часы в руках. Когда он будет держать их, ты про себя скажи: «Абратакмара дум». Потом эти часы дашь мне.

– А потом?

– А потом я буду ворожить. И сделаю так, что твоего Митю минуют все печали и горести. И любовь к тебе будет у него крепкая, как…

– Так вы?.. – ошалело проговорила Лена.

Женщина с опаской оглянулась по сторонам.

– Гадалка я, девушка… Из Москвы… Большая клиентура. Скольких я сделала счастливчиками, если бы ты знала.

От негодования Лена чуть не задохнулась.

– Да как вы смеете предлагать мне! Я комсомолка. И я не верю во все это. А вам стыдно! Занялись бы чем-нибудь путным, а то… Вот заявлю куда следует, тогда…

– Но, но, ты не очень, – угрожающе зашептала гадалка. – Никто не видел нас и не слышал, так что ты лучше помалкивай.

Она быстро встала со скамейки и, не оглядываясь, пошла в сторону больничного корпуса.

Лена осталась одна. Нет, это же возмутительно! Неужели у нее настолько несчастный вид, что гадалка увидела в ней свою жертву. У комсомолки, спортсменки.

К скамейке подошла другая женщина, но уже помоложе первой, на ней была темная узкая юбка и белая блузка. Лена подозрительно покосилась на незнакомку, решив после всего только что происшедшего ни с кем и ни в какие разговоры не вступать.

Женщина села, немного помолчала, потом сказала:

– Я тебя что-то прежде не видела в наших краях… Ты не здешняя?

– Не здешняя.

– Наверное, из лагеря?

– Да. Из спортивного. Греблей занимаюсь.

– В Бережках? Я давно уже хочу научиться правильно грести. Покажешь?