Текст книги "Маэстро Воробышек"

Автор книги: Владимир Длугач

Соавторы: Сергей Романов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

ЕСЛИ ДРУГОМУ ТРУДНО…

Время тянулось медленно. Анюта пробовала собирать в лесу ягоды – надоело. Потом она нарвала охапку цветов, сплела венок и надела на голову – это немного развлекло ее, но не надолго. Затем прилегла на траву, закрыла глаза. Странный этот Виктор, самолюбивый, очень мнительный. Мнительность это вроде болезни, лечить человека надо от нее. А чем? Силой удержать его? А в чем сила? Сила в дружбе… Ведь они друзья, Виктор и Николай, Виктор сам говорил. А друг это всегда…

– Анюта, вставай! – услышала она над собой чей-то голос. – Все коровы разбежались.

Анюта вскочила на ноги – слава богу, это шутка, коровы на месте. А Дуся смеется.

– О чем это ты мечтала, даже не слышала, как я подошла.

– Так шутить не надо, – придя в себя, проговорила Анюта.

– А я пожалела тебя, пришла сменить.

Теперь, когда Анюта освободилась от одного дела, у нее сразу же нашлось множество других неотложных дел. За какое браться? Конечно же, идти в правление к Александру Ивановичу – надо, наконец, договориться насчет участка для их бригады.

Тропинка петляла вдоль реки. Из прибрежного тростника с кряканьем выплыло утиное семейство. Анюта постояла немного, глядя на самого маленького утенка, смешно догонявшего своих старших братьев и сестер. Потом река круто поворачивала направо, и тут, вдалеке от себя, Анюта увидела стоявших на берегу трех женщин. Они о чем-то оживленно беседовали, затем одна отделилась от других и стала быстро подниматься вверх по обрыву.

– Эй, Женька! – крикнула Анюта, сложив руки рупором. – Постой!

Девушка остановилась, постояла, потом побежала навстречу подруге.

– Ты откуда? – спросила она на ходу.

– Тольку заменяла. Его в райсовет вызвали.

– Как же, механизатор знаменитый!

– А теперь Дуся пришла. Ну, а ты что?

– Как что?

– Что здесь делаешь? И с кем это?

– Ты видела их? – спросила Женя смущенно. – Знаешь к Паньке приехала знакомая. Мы ее провожали. Из Павлушкова она.

– Из Павлушкова? Как же вы здесь очутились?

– Как, как… Просто так… Купаться ей захотелось… А потом передумала…

– А ты при чем здесь? Что у тебя с Панькой?

– Ну, пошла допрашивать. Нельзя уже с девушкой. Попросила она помочь с вещами.

– Что-то ты завираешься, Женечка дорогая. А где вещи?

– Знаешь что, – Женя надулась и отвернулась в сторону. – Не приставай! Это Панькины дела, и я рассказывать не стану.

– Ну и не надо.

Девушки повернули от реки на тропку, которая вела прямо к деревне мимо огородов. На рыхлых грядках прыгали, перекликаясь друг с другом, воробьи.

– Я только что узнала одну тайну, – нерешительно начала Анюта.

Женя встревоженно посмотрела на нее.

– Какую тайну? Обо мне?

– При чем тут ты. Витька уехал в Москву. Он самый слабый в лагере, его все там обижают, он и уехал. Тут вообще дело, конечно, посложнее, я тебе в общих чертах рассказала.

– Понятно, – обиделась Женя, – где уж мне разбираться в сложных делах!

– Я вечером обязательно пойду в лагерь, – продолжала Анюта, – найду Николая и поговорю с ним.

Женя остановилась.

– Замечательно! Мы вместе пойдем, только не в лагерь. Я видела Николая с их начальником, полчаса назад видела. Они пошли в правление колхоза. Я даже с Николаем поговорила немного.

– Женя, ты же клялась, что все. Что больше не будешь даже на глаза ему показываться. А сама.

– Да, сказать легко! А вот как увидела его, сначала спрятаться хотела. Но как будто кто-то подтолкнул меня сзади, будто вилами, и я подошла к нему. Очень безразлично с ним говорила, поверь мне.

– Вот-вот, ты умеешь безразлично говорить!

– Хорошо тебе, ты рассудительная очень. А я… Мы с Панькой даже… – Она испытующе посмотрела на подругу и тут же отвела глаза. – Эх, рассказала бы тебе, да боюсь – совсем меня заругаешь.

– Ну и не говори.

– И не скажу.

Они подошли к кирпичному одноэтажному дому, где помещалось правление колхоза.

– Подожди, – тихо сказала Женя и направилась прямо через крапиву, росшую позади здания, к окну. Здесь она привстала на цыпочки и заглянула внутрь. – Нет его.

– Кого нет? – спросила Анюта, тоже заглядывая в окно. – Вот же и Александр Иванович и начальник лагеря.

– Николая нет, – разочарованно протянула Женя. – Даже ногу обожгла этой крапивой! И напрасно, главное.

– А если нам поговорить с Леонидом Васильевичем? – не обращая внимания на жалобы подруги, предложила Анюта. – А? Как ты думаешь?

– Можно и с ним, – без особого энтузиазма согласилась Женя, потирая колено.

Девушки отошли от окна и сели на лавочку у двери. Минут через десять на крыльцо вышел Леонид Васильевич.

– А-а, председателева заступница! – приветствовал он Анюту. – И со своей неизменной подругой!

– Мы всегда вдвоем, – гордо заявила Женя. – У нас дружба не то, что у некоторых.

– Это кого ты имеешь в виду? – поинтересовался Леонид Васильевич.

– Так я, между прочим, – смутилась Женя.

– Леонид Васильевич, – вмешалась Анюта, – у вас есть один мальчик…

– Да у меня не один, а десятки их.

– Я о Викторе Черных. Вы знаете, что он ушел из лагеря?

– Куда ушел?

– Уехал в Москву. Совсем.

– В Москву? Когда? Откуда ты это знаешь?

– Я его встретила. Совсем недавно. Он шел с вещами. В таком состоянии он был.. А я его понимаю. Смеялись над ним товарищи, а кроме того… Я не могу вам говорить, но у него еще здесь были всякие неприятности. Леонид Васильевич, неужели вам никогда не было тяжело и никто вам не помог? Не может так быть!

– Так ты, я вижу, по своему характеру – заступница, – заметил Леонид Васильевич. Потом помолчал немного и добавил: – Да, не может так быть. Это верно. – Он снова задумался. – И не будет, я тебе обещаю.

– И друг ведь у него есть, Булавин Николай, – сказала Женя. – Ведь мог бы. А он ни на кого не обращает внимания. И Виктора своего забыл.

– Виктора надо вернуть в лагерь, Леонид Васильевич, – убежденно произнесла Анюта. – Вы извините, что я так…

Леонид Васильевич внимательно посмотрел на девушку.

– Зачем же извиняться. Хорошо, когда не о себе одном только думают.

– Она всегда так, – рассмеялась Женя, – во все вмешивается.

Девушки попрощались и повернули назад, в деревню. А Леонид Васильевич легко сбежал по узкой, почти отвесной тропинке в крутую и глубокую выемку оврага, взобрался по другому откосу и углубился в лес. Под ногами с треском ломались сухие прошлогодние веточки и сучья.

Вернуть Черных в лагерь… Да разве дело только в этом? Надо вернуть его к любимому делу, вот о чем стоит подумать. Любимое дело! А как страшно лишиться его. С ним самим было когда-то почти такое же. Когда это было? С чего началось? Даже теперь, спустя много лет, он отчетливо помнит тот зимний воскресный день, когда он нашел в лесу обломок настоящей армейской лыжи. Мимо деревни, где он жил в детстве – это было на Урале, – шел однажды отряд красноармейцев-лыжников. Его поразил тогда их стремительный и вместе с тем слаженный ритм бега, широкий взмах рук с палками, сильный шаг. Они отошли уже на порядочное расстояние, как вдруг один остановился и, низко нагнувшись, стал возиться с лыжами. Потом сел прямо на снег, снял с ноги лыжу и бросил ее в сторону от дороги, а сам уже на одной лыже пошел догонять товарищей. Вот с этого обломка лыжи все и началось. Теперь уже он не показывался на катке, не катался с горки на салазках, не играл в снежки. После школы шел домой, наскоро обедал, делал уроки – и принимался за работу. Через несколько вечеров кусок дерева снова стал лыжей. Труднее было сделать вторую. Доска от старого стола не подошла для этого, не годился и штакет забора, ничего нельзя было сделать из скамейки, которая стояла в саду под яблоней. Зато одна из досок рассохшегося бочонка оказалась наиболее подходящим материалом. Но и с ней пришлось повозиться – распаривать ее и сушить, загибать в колодках, снова мочить, снова сушить, шлифовать стеклом, шкуркой, пропитывать смолой… И наступил, наконец, день, когда он смог надеть свои лыжи на валенки и, отталкиваясь самодельными палками, покатить по лыжне.

Леонид Васильевич вышел к реке. У берега в воде рос камыш, подальше, к середине, белели кувшинки.

Вот такая же, очень похожая, была в их деревне река. Но вскоре пришлось расстаться с ней. Родители переехали в Свердловск. Школа, армия. У него уже был первый разряд по лыжам, он участвовал во многих соревнованиях.

После армии поступил на строительство – работал сначала слесарем, потом бригадиром, наконец мастером. И вот тут-то, на строительстве, с ним случилось несчастье – во время работы он упал и повредил позвоночник. Да, положение у него было даже похуже, чем у Виктора. И если бы не Иван…

Леонид Васильевич глядел вниз, на воду, которая лениво текла у его ног.

Иван Колесников был его товарищем. Вместе они работали на стройке, ухаживали за девушками, вместе ходили на стадион. В больнице Леонида навещали родные, товарищи по работе, но чаще всех бывал Иван. Придет, сядет в своем несуразном с рукавами по локоть белом халате на табуретку. И оба молчат. И о чем можно было говорить, когда и так все было ясно – навсегда ему надо забыть о спорте.

Леонид Васильевич поднял с земли щепку и бросил ее в воду. Она медленно, едва заметно покачиваясь, поплыла по течению…

Его выписали из больницы. Несколько дней он ходил, опираясь на палочку, по улицам родного города – дома не сиделось. С работой все уладится, а вот… Он говорил Ивану, что будет пробовать ходить на лыжах, нельзя же так сразу сдаваться. Но Иван по-прежнему отмалчивался. Леонид пытался брать сиротливо стоявшие в углу его комнаты лыжи, но тут же ставил их на место. Ему трудно было даже нагнуться, чтобы завязать ботинки. Но однажды Иван прибежал к нему в необычном волнении и еще с порога крикнул: «Тебе, Ленька, не придется уходить из спорта!» С какой злостью посмотрел он тогда на своего друга! Похоже было, что тот просто смеется над ним. А Иван продолжал: «Я уже договорился. Понимаешь, ходил всюду, и вот нашел.

В Доме пионеров тебя возьмут тренером. Будешь воспитывать мальчишек там и девчонок… Хорошее, нужное ведь это дело».

Прошли годы. Не одну сотню ребят привлек он к спорту, были среди его бывших учеников и мастера и спортсмены с именами, знакомыми всей стране. И сейчас, перебирая в памяти всю свою жизнь, он ни о чем не жалел. Знал, что не напрасно стал учителем физкультуры, не напрасно отдает все свое время, все свои привязанности ребятам. А если сейчас с одним из них случилась беда, его долг помочь ему!..

ОН ДОЛЖЕН ВЕРНУТЬСЯ!

Александра Николаевна заложила в машинку лист чистой бумаги и посмотрела на часы – до шести оставалось пятнадцать минут, времени достаточно, чтобы отпечатать еще одну страницу.

Как прежде долго тянулись эти последние минуты перед окончанием рабочего дня! А сейчас… Сейчас ее ничто не тянуло домой. Первый раз в жизни не было с ней ее сына, она даже до сих пор не понимает, как это решилась отпустить его в этот лагерь.

Прозвенел звонок. Все четыре ее сослуживицы – три машинистки и заведующая – уложили бумаги в ящики, закрыли машинки и ушли. Александра Николаевна осталась одна. Допечатала до конца страницы, вынула лист, положила в папку. Еще несколько минут посидела в кресле возле своего столика. Потом не спеша встала.

На улице толпа подхватила ее, и она двинулась по течению. Прошла мимо автобусной остановки, где всегда садилась, чтобы ехать домой.

Скоро Витя будет ужинать. Он ей недавно прислал большое письмо и в нем подробно описал весь распорядок дня. И теперь Александра Николаевна жила не своим, а его распорядком. Помнила не то, что сейчас у нее обеденный перерыв, а то что у сына начинается час отдыха. Ложась спать, она знала, что Виктор уже давно в постели, а вставая, думала, что он сейчас завтракает. В воскресенье она обязательно поедет к нему.

Снова автобусная остановка. Подошел автобус, никто не садился, и она быстро вскочила в него. Ей вдруг захотелось как можно скорее оказаться дома – могло прийти письмо от него, он ведь обещал часто писать.

Окна их квартиры выходили на улицу. Они были открыты, но она помнила, что, уходя утром, закрыла их. А может быть, забыла?

Дверь в квартиру Александра Николаевна отперла своим ключом. На столике в коридоре, где всегда лежали письма и газеты, ничего не было. И вдруг подумалось, – эти открытые окна, нет писем. А может, он сам приехал…

Быстро вошла в комнату – никого, все оставалось так, как было, когда она уходила. Прошла в другую, маленькую комнату, – и здесь, на кровати, в костюме и ботинках, спал, повернувшись к стенке, ее мальчик. Господи, что случилось? Заболел? Или приехал так, по какому-нибудь делу? Она подошла к постели: сын мерно и спокойно дышал, тихонько посапывая носом.

Александра Николаевна долго смотрела на него, на его загорелые лицо и шею, на широко разбросанные по подушке руки. И ей страшно захотелось, чтобы он никуда, ни в какие лагеря, больше не уезжал, пусть даже всегда ложится на чистую постель в ботинках, она ни слова теперь ему не скажет. Но что же все-таки с ним? Разбудить, спросить? Но он так сладко спит и на вид совсем здоров.

Александра Николаевна на цыпочках вышла из комнаты. Когда она снова заглянула в нее, Виктор уже не спал. Мать бросилась к сыну.

– С тобой что-нибудь случилось? – обеспокоенно спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: – А ты загорел. Нос весь облупился, надо вазелином смазать.

Виктор встал, подошел к окну.

– Я, мама, больше не могу. Не могу так. В пеленках, до сих пор в пеленках! Все кругом люди, а я. Каждый, как ребенка, водит меня за ручку и учит. Правильно учат, а я не могу.

Мать тихо спросила:

– А что такое произошло там? Ведь ты же сам хотел ехать.

– Ничего страшного, мама. – Он сел на диван. Мать села рядом. – Просто так будет лучше. Я не вернусь больше туда. У меня ничего не получается, а они смеются. У меня внутри все переворачивается.

– А как же тогда, Витя? Как же с музыкой. Надо, наверное, себя побороть, пересилить.

– Я буду дома заниматься гимнастикой. Тут нужен только режим, постоянные упражнения, поверь мне.

– И я тебе помогу, Витенька. Мы вместе будем заниматься. А за режимом я буду следить. – Она уже радовалась, что все так хорошо обернулось, и готова была обещать что угодно, лишь бы ее мальчик был с ней. – Расписание составим, график. Нет, конечно, когда смеются, это обидно. Бесчувственные они какие-то! Правильно ты поступил, Витя, и не расстраивайся. Все к лучшему.

Александра Николаевна пошла на кухню готовить ужин.

Потом они сели за стол. И все время, пока он ел, мать украдкой посматривала на сына. И вдруг подумала, что лучше, если Виктор сейчас чем-нибудь отвлечется. И предложила, чтобы он куда-нибудь пошел – к товарищам, в кино, просто пройтись. Виктор сразу согласился.

Через минуту он вернулся. Вид у него был очень встревоженный.

– Мама, он там. Идет. Я его увидел на лестнице.

– Кто идет?

– Леонид Васильевич.

– Что ты говоришь?! А зачем он?

– Ну как ты не понимаешь. Уговаривать будет. Мама, выдумай что-нибудь, скажи, меня нет. Только я к нему не выйду.

– Успокойся, сынок, я ему скажу, что надо. А ты иди в свою комнату и сиди тихо, чтобы он тебя не услышал.

Александра Николаевна закрыла за сыном дверь его комнаты, а как раз в этот момент в передней раздался звонок.

– Здравствуйте, Александра Николаевна, – сказал в дверях Леонид Васильевич. – Конечно, вас удивил мой приход.

– Да, признаться, не ожидала вас, – произнесла Александра Николаевна, пропуская гостя в комнату.

– Виктор дома?

– Виктор? – растерянно повторила Александра Николаевна. – Нет, его нет дома.

– Где же он? Ведь он еще с утра уехал из лагеря.

С деланным удивлением Александра Николаевна переспросила:

– Уехал? Что вы говорите! – Но тут же поправилась: – Да, я знаю, что уехал. Да, да, знаю. – Она медлила, обдумывая, что сказать. – Он был дома. Мы с ним уже поговорили обо всем. Он пока поживет в городе. Я думаю, это лето уже так пройдет, а на будущий год посмотрим.

– А где он сейчас? – продолжал допрашивать Леонид Васильевич.

– В кино, кажется, ушел. Он так расстроен.

– Я знаю, что он расстроен. Поэтому я здесь. Уехал, никому ничего не сказал, только записку оставил. Я, правда, догадываюсь, в чем дело.

– А если догадываетесь, то должны были принять какие-то меры. Ведь нельзя травмировать мальчика. У него нервы, у него повышенная чувствительность.

– Александра Николаевна, очень больно педагогу сознаться, что он в чем-то допустил ошибку. Я немолодой педагог, и мне тем более это непростительно. Организационные дела, хозяйственные заботы – все это не оправдание для меня. Но вы поймите и другое. Коллектив ведь, много разных ребят. Нельзя так болезненно все воспринимать, как ваш сын.

– Но там все над ним смеются. – Александре Николаевне казалось, что она выдвинула в защиту сына неоспоримый довод.

– Да, иногда и посмеются и подразнят. Ребята ведь. Но обижаться на каждую шутку, на каждый смешок нельзя. Мне надо с Виктором поговорить. Я хочу, чтобы он вернулся в лагерь. Конечно, я не буду ему создавать там какие-то особые условия. Он сам не пойдет на это, да это и не нужно. Но я буду следить за ним, как старший товарищ, помогу ему войти в коллектив.

Леонид Васильевич поднялся.

– Да, вот еще что. Вы передайте ему, пожалуйста, что он немного подвел товарищей, ведь ему поручили провести какую-то беседу по истории музыки. Скажите ему, я обязательно заеду еще раз.

Когда гость ушел, Александра Николаевна вернулась в столовую. Виктор был там.

– Ты все слышал? – спросила мать.

– Все, – ответил он односложно.

– Тебе дома хорошо? Хорошо ведь? Ну, допустим, спортом тебе нужно заниматься, в этом, может быть, они правы. А мы это в Москве сделаем, можем даже преподавателя нанять. Я теперь беру сверхурочные работы, сумеем заплатить.

– Не то, мама…

– Во всяком случае, не возвращаться же тебе в лагерь. Я не очень ловко его обманывала, правда?

– Да, не очень, – все так же коротко проговорил Виктор, думая о чем-то своем. – Мама, сегодня я ехал в поезде. На насыпи стояли ребята из детсада, вместе с воспитательницей, очень молоденькой. И все дружно махали руками нашему поезду. А потом две девушки шли по тропинке, навстречу нам. Остановились, в руках у них были цветы, тоже помахали. А кому? Просто так, ехавшим в поезде людям.

– К чему ты все это говоришь? – спросила мать.

– Знаешь, мама, о чем я думал, пока вы говорили? Как это хорошо, когда люди болеют за чужое горе или радуются чужому счастью. Тем ребятам, что махали цветами вслед поезду, хотелось, чтобы и мне, и проводнику нашему, и всем пассажирам тоже было хорошо, чтобы мы вместе с ними радовались солнцу, воздуху, цветам. И они… Леонид Васильевич, я его всегда считал сухим человеком, какой-то он всегда холодный, официальный… Или Елена Петровна… Ну, о Кольке не говорю, он друг… И вот Леонид Васильевич второй раз приходит ко мне, беспокоится. Что их так волнует? Я, моя судьба. Или там, в лагере… Девочка одна, из соседнего колхоза… Коров мы с ней вместе пасли.

– Коров пасли? – ужаснулась Александра Николаевна.

– А узнала, что я хочу уехать, такое наговорила. Доводы такие привела, откуда только они взялись у нее.

– Ну и что, Витенька?

– Вот у Николая Асеева есть стихи: «Что такое счастье? Соучастье в добрых делах людей». Или вроде этого. Да, мама, жить среди людей, вместе с ними, чего-то добиваться, это большое счастье. А я, дурак, бегу от них, хочу все сам.

– Ты что же, Витя, – перебила его мать, – неужели решил вернуться? Нет, не пущу я тебя. – Она говорила и просительно и в то же время требовательно. – Вот запру дверь на ключ – и все. Обо мне, наконец, можешь тоже подумать. Одна, одна, каждый вечер одна. И о тебе душа теперь будет болеть куда сильней, чем прежде. Прошу тебя, Витенька, не надо ехать.

Виктор слабо улыбнулся.

– Никуда я не поеду, мама. Хотел бы – и не могу. Не могу.

Тонкая синяя жилка вздулась на его лбу. Мать посмотрела на нее – и ей стало жалко и своего слабенького сына и себя.

ДЕНЬ ДРУЖБЫ

В воскресенье утром Дмитрий Иванович отправился в спортивный лагерь, где должна была состояться дружеская встреча москвичей с бережковскими школьниками.

Велосипед мягко катился по обочине дороги. Ветер обдувал лицо и грудь доктора, теребил его волосы. Хорошее настроение не покидало его со вчерашнего вечера, когда ему позвонили из лагеря и пригласили его на спортивный праздник. А что это за девушка, которая будет ждать его на развилке дорог, чтобы проводить на место?

У доктора было много знакомых девушек, которые ему когда-либо, в разное время и при разных обстоятельствах, нравились. В школе, потом в институте, на практике, куда он ездил после четвертого курса. И всегда это были нежные худенькие создания, видимо, такой уж у него вкус. В них он поочередно, в течение нескольких минут тихо влюблялся… А может быть, и сейчас он встретит именно такую девушку? Он предложит ей сесть с ним на велосипед и довезет ее до лагеря. Она будет держаться тонкой ручкой за его пояс, где-нибудь на ухабе тихо вскрикнет: «Ой!» – и прильнет к нему…

Чей-то громкий, басовитый голос окликнул его:

– Доктор! Остановитесь! Вам сюда!

Дмитрий Иванович соскочил с велосипеда. К нему подходила крупная ширококостная девушка в красной майке и синих шароварах. Ее обнаженные руки были загорелыми и мускулистыми, волосы заплетены в две косички.

Она протянула руку доктору:

– Лена. Член совета лагеря… Поедемте, доктор, сюда.

Дмитрий Иванович с явным разочарованием посмотрел на свою новую знакомую. Потом перевел тоскливый взгляд на старую истертую покрышку заднего колеса и неохотно предложил:

– Садитесь… Сзади… Доедем как-нибудь вдвоем.

Лена вскочила на багажник, ухватилась руками за пояс доктора. Но никакой радости он от этого не испытал.

Дорога сперва пошла в гору, и бедный доктор с большими усилиями нажимал на педали. Потом велосипед покатился вниз, и Дмитрий Иванович спросил:

– А как здоровье вашего больного?

– Э-э! – присвистнула Лена. – То, что было с Витькой, – полная ерунда! Разве это болезнь.

– Что вы говорите! – крикнул, не оглядываясь назад, Дмитрий Иванович. – Солнечные ожоги бывают очень опасными… А вы ничего не понимаете и беретесь рассуждать.

Велосипед все убыстрял ход. На ухабе он подскочил, и Лена резко подалась вперед.

– Извините, доктор, – сказала она совсем тихо, даже робко.

Дмитрию Ивановичу стало стыдно за свою недавнюю грубость, но он не нашел ничего лучшего, как буркнуть под нос:

– Пожалуйста.

Велосипед выехал на большую поляну, окруженную со всех сторон густым хвойным лесом.

– Здесь будет старт, – сказала Лена, соскакивая с велосипеда. Потом махнула рукой в темноту леса и добавила. – А там финиш. Бежать надо по пересеченной местности, пять километров. Дорога ужасная – овраги, лесные завалы, даже речка на пути.

Доктор понимающе хмыкнул и тоже соскочил с машины. Посреди поляны стояла высокая мачта, от вершины которой веером расходились гирлянды разноцветных флажков. Большое красное полотнище с надписью «Старт» было натянуто между двумя вбитыми в землю столбами.

– А почему так торжественно? – спросил доктор и указал на флажки.

– О, вы ничего не знаете! – Лицо девушки вспыхнуло от удовольствия, ей вдруг очень захотелось, чтобы этот симпатичный доктор обязательно узнал, какие у них в лагере происходят интересные дела. – Ведь сегодня будет первый «день дружбы». Вам, наверное, говорили об этом по телефону. А таких дней предстоит еще очень много. И будут гости, даже сам председатель колхоза.

– Он настоящий человек.

Доктор произнес эти слова таким серьезным тоном и так посмотрел на Лену, что она невольно покраснела. Что значит «настоящий человек»? В таких вещах Лена толком никогда не разбиралась, и ей сейчас почему-то стало грустно. А вдруг она хоть и хорошая спортсменка, а человек не настоящий? Может, на доктора она произвела именно такое впечатление? И тяжело вздохнув, Лена взяла из рук Дмитрия Ивановича велосипед.

– Я его спрячу в надежное местечко. А вообще мне придется оставить вас. У меня еще тысяча нерешенных организационных вопросов. Если бы можно было разорваться на тысячу частей.

Доктор улыбнулся.

– На каждый вопрос по части.

Он хотел сказать еще что-то такое же остроумное, но Лена уже вскочила на велосипед и отчаянно заработала педалями. Доктор остался один.

Шагах в двадцати от него, возле мачты, собралась группа ребят. Хорошо было бы просто подойти к ним, хлопнуть кого-нибудь по плечу, ткнуть кулаком в грудь другого. Но все это были незнакомые ребята, никто из них не обращал на него внимания, даже не повернулся в его сторону, когда он проходил мимо. Они о чем-то говорили между собой, чему-то смеялись.

Возле трех березок было особенно людно. Здесь, в толпе ребят, Дмитрий Иванович увидел председателя колхоза. И обрадованный тем, что встретил, наконец, знакомого человека, быстро зашагал к березкам.

– Здравствуйте, Александр Иванович, – сказал он, протягивая руку председателю. – Смотрите, как оживился наш Поликарповский лес!

– Почти Венсенский лес, дорогой доктор, – рассмеялся Александр Иванович. – Впрочем, у нас будет кросс почище, чем в Венсенском лесу в Париже, что газета «Юманите» проводит.

– А ведь правда, Александр Иванович, – воскликнул мужчина в спортивном костюме. – Может быть, мы с вами присутствуем при рождении новой хорошей традиции.

– Познакомьтесь, доктор, – это начальник лагеря Леонид Васильевич, – сказал председатель колхоза. – А это – наши друзья, московские спортсмены.

Дмитрий Иванович поклонился начальнику лагеря, потом повернулся к ребятам. И глаза его остановились на худенькой девушке в кремовой блузке – теперь уже не было для него ни яркого летнего неба, ни расцвеченной флагами лесной полянки, ни празднично настроенных, взволнованных перед стартом спортсменов и спортсменок. Он видел только голубые, прозрачные, как горное озеро, глаза, золотистые вьющиеся волосы, нежную загорелую шейку, стройную тоненькую фигурку – все, что принадлежало этой удивительной сказочно красивой девушке. И она, это живое воплощение его давней и заветной мечты, стояла с ним рядом…

– Вот мы вас, доктор, и поэксплуатируем, – сказал Леонид Васильевич. – Было бы хорошо, если бы вы прочитали нам лекцию о закаливании организма или еще о чем-либо другом как-нибудь вечером у костра.

Доктор мельком взглянул на свою голубоглазую мечту – слышит ли она, какое лестное предложение он только что получил. Но девушка уже не смотрела на него, она чему-то смеялась, разговаривая с высоким юношей. И он уныло ответил:

– Прочту обязательно.

Только предупредите заранее.

– Как я вам уже говорил на предыдущей лекции, – не утерпел Олег, становясь в позу лектора, – в древней Греции спорт был поставлен очень высоко. Как вам я уже докладывал, в Спарте… – он остановился, сделал вид, что поправляет на переносице пенсне, и продолжал размеренным голосом: – В Спарте, например, совсем голых детей купали в бассейне с ледяной водой, потом бросали в снег.

– А где они там находили снег? – рассмеялся Севка. – Из Сибири возили?

– Так вот. Однажды один древнегреческий грек во время олимпийских соревнований прибежал к месту финиша, неся на плечах огромного живого быка. Как вам известно, греков ничем нельзя было удивить в смысле спорта. Но тут весь стадион ахнул. Бросились к бегуну, и репортеры стали расспрашивать, как это он сумел добежать с таким тяжелым быком на плечах. А он, то есть бегун, а не бык, только усмехнулся: «Я, говорит, товарищи…»

– Тогда товарищей не было, – снова уточнил Севка.

– «Я, говорит, милорды и джентльмены, начал с малого. Когда этот бык только еще родился и был всего лишь однодневным теленком, я взвалил его на плечи и сделал несколько пробежек. Повторил это на другой день, на третий, на четвертый. Так повторял это каждый день. И вот, синьоры и синьориты, теленок рос, прибавлял в весе, а я, ежедневно тренируясь с ним, незаметно для себя поднимал все большую и большую тяжесть»… Так этот древнегреческий грек закаливал свой организм.

– Пример интересный, хотя к закаливанию не имеет отношения, – улыбнулся Леонид Васильевич. – Это из области развития физической силы.

Послышалось гудение мотора, и вскоре на лужайку выехал грузовик. Из кабины выскочил Федя и крикнул:

– Вот тут и разворачивайтесь.

Машина развернулась, и сейчас же из нее стали выпрыгивать ребята. Наверху осталась девушка с круглым лицом и румянцем во всю щеку. Она передала вниз сначала огромную, почти с контрабас, балалайку, потом барабан и другие музыкальные инструменты. Достали из кузова машины запасливые ребята и две скамейки и несколько пюпитров для нот. Всем распоряжался Федя. Он указывал, где ставить скамейки, куда сесть балалаечникам, куда – мандолинистам, где поставить пюпитры.

Ребята побежали к музыкантам, ушли куда-то и Леонид Васильевич с Александром Ивановичем. И снова доктор остался один.

Некоторое время он бесцельно ходил по полянке. Потом подошел к бачку с водой, стоявшему на стуле, и приподнял крышку.

– Кипяченая? – строго спросил он присевшего рядом, чтобы завязать шнурок на ботинке, мальчика.

– Не знаю, – растерянно ответил тот.

– Плохо, что не знаешь, – назидательным тоном продолжал доктор. – А мух у вас в столовой много!

– Не считал я их, – осмелев, бросил мальчик.

– Слушай, мальчуган. – Доктор вдруг заговорил шепотом, заговорщически придвигаясь к мальчику. – Вот, видишь ту девушку? – Он указал на девушку в кремовой блузке. – Понимаешь, забыл, как ее зовут. Не скажешь?

Мальчик сразу затрещал:

– Какая? Не знаете, разве? Нонна, ее зовут, Нонка. У нас из-за нее недавно двое ребят поссорились. Вам она тоже понравилась?

– Нужна по делу, – коротко отрезал доктор и быстро отошел от мальчика, покраснев до самых ушей.

Возле колхозных музыкантов никого уже не было, и доктор направился к ним. На скамейке с балалайкой в руке сидел маленького роста мальчик со светлыми, льняного цвета волосами. А над ним склонился Федя и сердито выговаривал ему:

– Неужели ты до сих пор не научился разбирать ноты? Ведь это же, Вася, «ре», а не «ми».

– Знаешь что, – угрюмо ответил Вася. – Я лучше без нот буду играть. Знаешь, как душа подскажет.

Федя повернулся к доктору:

– Дмитрий Иванович, как вам это нравится? Слушай, Васька, вот если бы ты пришел к доктору, ну, если бы у тебя живот болел или что-нибудь, и он тебя стал бы лечить, как душа подскажет. Что с тобой было бы?

– Если я буду рассчитывать, – начал доктор и вдруг засмеялся – в голове у него родился каламбур, который показался ему очень смешным. – Если я буду рассчитывать только на свою душу, то вы отдадите богу свою душу.

Шутка ребятам понравилась, они посмеялись. Потом доктор спросил Федю:

– А вы часто здесь бываете? В этом лагере?

– Иногда заходим.

– Здесь хорошие ребята. И девушки тоже.