Текст книги "Семь цветов радуги (СИ)"

Автор книги: Владимир Немцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

– Меня вызвали в Тимирязевскую академию, – стала рассказывать Ольга. – Я должна была прочитать лекцию студентам о нашем опыте с люминесцентными лампами. Волновалась страшно, думала – двух слов связать не смогу, а когда увидела, что передо мной сидят такие же, как я, девчата и ребята, вспомнила своих полянских, и сразу мне представилось, будто это не громадная аудитория академии, а наша теплица, где прямо на дорожке расположились члены ОКБ.

Ольга увлеклась, вспоминая свою лекцию, но, взглянув на Зинаиду Павловну, сконфузилась. Ей почему-то показалось, что та смотрит осуждающе на болтливую девчонку. И чего это она расхвасталась?

– Кстати, Вадим Сергеевич, – повернулась к нему Ольга, – хоть я и агроном по специальности, но думаю по-настоящему заняться всякими там корнями и многочленами.

– С чего бы это? – спросил Вадим, с некоторым смущением вспомнив свои курсы по переподготовке в сарае.

– Мне нужна математика для новых опытов. Мы получили очень экономичные лампы в теплицы. По предварительным расчетам оказывается, что нет смысла делать стеклянные крыши. Это становится дороже, чем расход энергии на лампы, тем более, что зимой очень мала продолжительность дневного света. Приедете увидите, как мы расширили наши теплицы. Земляные работы по углублению пещеры, особенно с транспортерами и всякой такой механизацией, нам обошлись куда дешевле, чем строительство наземных оранжерей. К тому же под землей сравнительно тепло, отопление огромной оранжереи стоит буквально гроши.

– Для того чтобы подсчитать экономию, не требуется знать алгебру, прервал Ольгу Вадим, видно желая отговорить ее от столь трудного занятия, каким казалось ему изучение математики.

– Не в этом дело, – возразила девушка и упрямо сжала свои тонкие губы. Она уже снова почувствовала себя руководителем ОКБ. – Нам нужно точно дозировать интенсивность излучения, сочетать ее с температурой, составлять графики и кривые, высчитывать мощность потребления энергии, определять наивыгоднейшие коэффициенты, – говорила она, будто вспоминая вчерашнюю лекцию. – В этих делах мне помогал Копытин, но я же сама должна знать все в совершенстве. А то вот вчера читаю лекцию, а сама думаю: вдруг спросит кто-нибудь из студентов насчет коэффициента полезного действия всей энергетической системы, тут уж, конечно, я запутаюсь в вычислениях.

– Мне-то это знакомо, – невольно вырвалось у Вадима. Он хотел сейчас же рассказать о своем докладе, однако вовремя прикусил язык.

«Интересно, поняла ли тогда Ольга на комсомольском собрании, что Бабкин прислал мне шпаргалку? – вспомнил он и подумал: – Умолчим – дело прошлое».

– Ну, ученый народ, садитесь чай пить, – пригласила Зинаида Павловна.

Пожалуй, не сын, а она больше всего была удивлена приездом колхозницы на лекцию в академию. Совсем ведь девочка, а на кафедру выходит. Вот ей, старому, опытному врачу, только в сорок лет пришлось читать первую лекцию. А тут, скажи, пожалуйста… «Неужели бывают такие колхозницы? Нет, – решила она для своего спокойствия. – Наверное, эта Оля просто талантливая профессорская дочка».

На золотистой скатерти играли лучи бледного зимнего солнца. Блестящий чайник пел, как самовар. Из комнаты Вадима доносилась приглушенная музыка. Зинаида Павловна расставляла тарелки с икрой, пористым слезящимся сыром. В воскресные дни она очень любила завтракать вместе с Вадиком. Это было единственное время, когда она никуда не торопилась и могла спокойно беседовать с сыном. Часто по несколько дней она не видела его, приходила поздно, тоже лекции читала… Вадим учился в вечернем институте, совмещая занятия с работой в лаборатории. Мальчику трудно, но разве его заставишь расстаться с аппаратами? И потом он очень хотел быть самостоятельным. С какой гордостью он приносит каждые две недели заработанные деньги. Сколько раз Зинаида Павловна говорила, что деньги его ей совсем не нужны. Нечего жаловаться – хватает! Нет, не соглашается сын покинуть лабораторию. Он должен и работать и учиться. Ненасытный, все ему мало.

А здоровье? О, Зинаида Павловна хорошо знала, что это значит. У него даже шея похудела, стала тонкой, будто у маленького мальчика. Он еще придумал какую-то бригаду комсомольскую, для колхозников аппараты изобретают, иной раз до ночи засиживается. Куда это годится? Чуть ли не все детские болезни перенес ее Вадик – коклюш, корь, скарлатину, свинку… Зинаида Павловна все это пережила, успокоилась. Но вот он стал почти взрослым. (Именно «почти», потому что она никак не могла признать в восемнадцатилетнем сыне взрослого мужчину.) Однако нельзя же себя так переутомлять. Сегодня, может быть, впервые за все это время она почувствовала, что часть вины лежит на этой красивой «профессорской дочке», которая почему-то оказалась в колхозе. Теперь ради нее и новых друзей из Девичьей поляны Вадик мало спит и до полуночи делает чертежи каких-то странных проектов.

Медленно разливая чай, Зинаида Павловна думала об этом и вдруг совсем по-женски решила пожаловаться гостье на своего Вадима.

– Я вижу, вы большие друзья, – сказала она, взглянув сквозь поблескивающие стекла пенсне на Ольгу. – Мне это очень приятно… Но скажите, Оля, простите, что я вас так называю, попросту, – у вас в колхозе тоже есть мальчики. Я хочу сказать, юноши, вроде моего Вадима, работают целый день и даже иной раз до ночи засиживаются? Не щадят своего здоровья в этом юном возрасте?

Зинаида Павловна хотела было продолжать свою мысль о режиме дня молодого организма, о том, как важно следить за этим… О разумном сочетании труда и отдыха… Короче говоря, прочесть одну из своих лекций. Но Вадим знал их наизусть и теперь не хотел, чтобы Ольга выслушивала нотации, предназначенные только ему.

Он чуть не опрокинул чашку и, для пущей убедительности жестикулируя руками, стал доказывать всю несостоятельность замечаний матери.

– Мама у меня очень странная, – прежде всего, заявил он. – Она так боится за мое здоровье, что готова посадить меня под стеклянный колпак, чтобы, избави бог, не долетела ко мне какая-нибудь инфекция… Она уговаривает меня бросить работу в лаборатории. Утверждает, что переутомление, дистрофия, ослабление организма и всякие такие страшные вещи подстерегают меня на каждом шагу. Она, конечно, лучше меня понимает в таких делах… Но, моя дорогая мамочка, – Вадим коснулся щекой ее плеча, потом устыдился этой нежности перед Ольгой и с независимым видом продолжал: – Я считаю, что для «молодого организма», как ты меня часто величаешь, главное – деятельность. Настоящая, не топтание на месте, а стремление вперед, «чтобы брюки трещали в шагу», как говорил Маяковский.

– Надо – все делать в меру, – пыталась возразить Зинаида Павловна.

Но Вадим уже был затронут за живое. Теперь его ни за что не переубедишь.

– В меру… В меру… – громыхал он на всю столовую. В этот момент, ему казалось, что и голос его был похож на бас Маяковского. – Где она, эта самая мера? Не хочешь ли ты, чтобы я уподобился Жорке Кучинскому?.. Он соблюдает все законы для равномерного развития «молодого организма». Папа у него какой-то большой начальник в главке, присылает каждый день машину к институту. Сынок едет играть в теннис не потому, что увлекается этой игрой, а потому, что считает это занятие высшим шиком. Он вовремя обедает, отдыхает, а вечерами волочится за девчонками.

– Вадик! – В ужасе всплеснула руками Зинаида Павловна. – Такие слова… Постыдился бы гостьи…

– Извините меня, – Вадим вспыхнул, но возбуждение его не остыло.

Он, видимо, страстно, до боли ненавидел этого Жорку и спокойную Жоркину жизнь. Он ее ненавидел так же, как Васютин, и, может быть, навсегда запали в юношескую душу правдивые и взволнованные слова инструктора райкома о тупой сытости и самоуспокоенности каких-нибудь Лукьяничевых.

– Ненавижу, – твердил Вадим, сжимая кулаки. – Ненавижу! Этому сопляку (Зинаида Павловна снова ахнула) в теннис нужно играть затем, чтобы не разжиреть… У него нет никаких интересов, он ничего не хочет, кроме удовольствий. В институте он тоже бездельничает, на тройках едет и посвистывает. Книг для него почти не существует. Он только сквозь зубы цедит, что Маяковский непонятен. Да я бы ему за одного Маяковского ноги повыдергал…

– Довольно, Вадик, – вмешалась мать, – ты слишком резок. Жора обыкновенный мальчик, ничего плохого он не делает.

– Да и хорошего тоже, – не унимался Вадим. Он отставил чашку и вышел из-за стола. – Такие Жоры хуже Макаркиной и Круглякова в тысячу раз. К сожалению, они еще есть у нас… Ты говоришь, он обыкновенный, а какое право он имеет оставаться этим «обыкновенным», если эпоха наша самая необыкновенная из всех эпох, которые знала история? Ты же читала, что мы сейчас строим самые мощные в мире гидростанции, каналы в пустынях и степях, переделываем природу, разводим сады. А там за океаном – военный лагерь. Срочно стряпается водородная бомба, разводятся смертельные бациллы… Миллионы людей встали на защиту мира! Твоего же «обыкновенного мальчика» ничего не трогает, и водород его интересует как «водородная перекись», которой красят волосы знакомые девчонки. Я думаю, что через десяток лет такую говорящую амебу ученые будут изучать под микроскопом.

– Правильно и очень зло! – отозвалась Ольга, усмехнувшись. – Такие люди, кик это нелепое существо – ваш Кучинский, должны скоро навсегда исчезнуть. С ними мы не придем к коммунизму. Мне почему-то кажется, что этого Жорку я встретила, поднимаясь сюда по лестнице. Мальчишка в шубе с бобровым воротником и сигареткой в зубах. Кругленький такой?

– Вот-вот, – оживился Вадим. – Собственной персоной вышли на прогулку… Я ему не могу простить, как он отозвался о наших работах. Пришел я к нему в прошлое воскресенье за монтажным проводом. А он меня прямо так в упор и спрашивает: «И охота это тебе благотворительностью заниматься? Связался с какими-то колхозниками». Простите, Оля, но это меня так задело, что я еле удержался. Подумать только!.. «Благотворительность»… Да я ему чуть по морде не съездил…

– Вадик! – снова воскликнула Зинаида Павловна. – Еще одно такое слово, и я тебя попрошу из комнаты.

– Ну не буду… Вот, честное слово, не буду, – замахал руками Вадим. Только, если он еще такое скажет, честное слово… изобью… И пусть меня тащит его папа в милицию, я там все как есть расскажу. А его шуточки чего стоят?! – снова загорячился Димка. – Жоркиному папаше кто-то привез из Парижа нелепую американскую игрушку. Румяная булочка, очень натурально сделанная из резины. Ну, не отличишь от настоящей, такая же аппетитная и пышная… Жорка тут же отбирает у папы подарок, выбегает во двор, по очереди подходит к маленьким детям и каждому из них сует эту игрушку… Какой-нибудь несмышленыш в два годика тащит приятную булочку в рот, надкусывает и с плачем бросает. Оказывается, булочка пищит словно мышь. Жорка хохочет. – Каблуки Димки выбивали дробь. Он пристукнул, словно припечатал их к полу. – Матери жаловались, что после этой «милой шутки» дети совсем переставали есть булки и при виде их плакали.

– Какое безобразие! – возмутилась Зинаида Павловна, и стекла ее пенсне задрожали.

Она, как детский врач, особенно близко приняла к сердцу рассказ Вадима. В этот момент она согласилась, что Жора не такой уж милый мальчик, каким она его себе представляла. Нет, Вадик никогда бы не решился на такую гнусную шутку.

– Оля, вы не хотите сливок? – спросила она, пододвигая ей молочник.

– Нет, спасибо! – Ольга вдруг встала из-за стола. – Простите, я позабыла наш подарок.

Она выбежала в коридор и притащила корзинку.

– Не знаю, не испортились ли?

Вадим с любопытством наклонился над корзинкой. Там в разных отделениях лежали свежие, будто тронутые росой ягоды. Среди них и гигантская земляника, и зеленовато-желтая актинидия, и крупные ягоды, напоминающие малину.

– Из нашей оранжереи, – смущенно говорила Ольга. – Когда мы их послали в город, то никто не мог поверить, что это свежие ягоды, все думали замороженные.

– Немудрено. Прелесть какая! – Зинаида Павловна взяла розово-красную ягоду. – Ну и огромная, никогда таких не видела!

– Для Оли – это обычное дело, – сказал Вадим. – Земляника у нее – гигант, величиною с картошку. Картошка по размерам похожа на дыню. Дыня – величиною с тыкву… А тыква… тут уж я не подберу сравнения… В общем, человек в нее влезет… Значит, тыква – величиною с хату.

Все рассмеялись. Вадим стал выкладывать землянику на тарелку.

– Мамочка, а если со сливками?

– Знаю тебя, лакомку… Балуете вы нас, Оля. – Зинаида Павловна тепло посмотрела на гостью. – Уж очень много посылок…

– Сейчас Тимка придет. Мы с ним все это разделим, – восторженно говорил Вадим. – Только он чудной, все такие вкусные вещи ребятам отдает. Знаете, Оля, я – грешник: не могу на такое самопожертвование решиться. Все могу раздарить… Но вот насчет земляники, – он прижал руки к груди, – ну, просто не могу… Кстати, мама меня поддерживает в таких делах. Кушай, мол, Димочка, тебе очень нужно сладкое… Вот я и стараюсь, благо вышел из такого возраста, когда золотухой болеют… Мама, как она по-латыни называется?

– Ну, довольно тебе, болтушка! – шутливо отмахнулась Зинаида Павловна.

Вадим поднес к лицу полную тарелку ароматной земляники и, вдыхая ее запах, от наслаждения закрыл глаза. Разве мороженая так пахнет?

Наблюдая, как Зинаида Павловна раскладывала не – обыкновенное лакомство по блюдцам и поливала сочные ягоды густыми сливками, Вадим обратился к Ольге:

– Вы так и не сказали, что случилось с Кузьмой? Как его дела? Мы давно от него не получали писем…

Девушка замялась и, не глядя на Вадима, ответила:

– Кузьма уехал в область. Его вызвали для реализации своего изобретения.

– Трактор-автомат?

– Нет, новый плуг для каналов. Сейчас, после решений правительства об орошении, эти дела особенно важны.

– Ну, еще бы… А надолго он уехал?

– Думаю, что да, – помолчав, ответила Ольга. – Там организован какой-то специальный институт. Говорят, что разрабатывается очень нужное изобретение. Ну, а Тетеркин к нему причастен как автор небольшого усовершенствования. Кстати, он и сам совершенствуется в заочном институте.

– Пишет? – осторожно спросил Вадим, пододвигая к себе блюдце с земляникой.

– Нет.

– Да на что же это похоже? – У Вадима даже ягода стала поперек горла. Уехал, и с глаз долой. Заважничал…

Ольга улыбнулась и будто нечаянно посмотрела на себя в зеркало у двери.

– Напрасно это, Вадим Сергеевич. Кузя не забывает старых друзей.

«Ого, – подумал юноша, проглатывая ягоду. – Он уже Кузя стал…»

– Но все-таки, почему Кузя?.. Простите, Оля, но я терпеть не могу уменьшительных имен… Даже с мамой приходится иной раз ссориться… Кузя… Смешно! Так и представляешь, что Кузя этот смотрит на вас младенческими глазами и пускает пузыри… Забавно! Однако почему же он не пишет? – настаивал Вадим и тут же почувствовал, что Ольге неприятен этот разговор.

– Ему незачем посылать письма, так как он бывает дома каждое воскресенье, – сухо ответила Шульгина.

Багрецов хотел как-то исправить свою бестактность. Черт его дернул вспомнить про пузыри! Не хорошо получилось, глупо.

Он суетился, неловко пододвигал Ольге тарелки с закусками, потом отставлял их обратно.

Зинаида Павловна смотрела на сына насмешливо и укоризненно, однако ничем не выдавала своего желания прийти на помощь.

Уж если ты считаешь себя взрослым, то должен найти выход из любого затруднительного положения. Посмотрим, как это у тебя получится. Надо уметь вести себя в обществе.

ГЛАВА 2

НОВЫЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ «ББ» И ДРУГИХ…

Сами

на глазах у всех

сегодня

мы

займемся

чудесами.

В. Маяковский

У входа позвонил Бабкин. Конечно, это был он. По сговору с товарищем, его звонок резко отличался от всех возможных комбинаций, присущих многим московским квартирам. Сейчас Тимофей вызванивал телеграфной азбукой начальную букву своей фамилии.

Вадим обрадовался. Он выскочил в коридор и чуть не сорвал цепочку с двери, распахивая ее перед желанным гостем.

Раздевшись, Бабкин степенно вошел в столовую. Его щеки румянились, как яблочки. Да и сам-то он похож был на сочное, крепкое яблоко. Он никак не ожидал встретить у Димки гостей, иначе он никогда бы не пришел в валенках. Валенки добротные, белые, фетровые и, главное, самые что ни на есть высокие. Казалось, что Тимофей выбрал их только затем, чтобы ходить по сугробам. Даже если он провалится по пояс, в его замечательные валенки совсем не набьется снег.

Бабкин шел к Ольге, протянув руку, а Вадим с улыбкой наблюдал за ним. Он думал, что Тимка так и не дойдет до конца. Еще бы! У него совсем не сгибаются колени… «И потом, – вспомнил Вадим, вовсе невежливо первому подавать руку. Это должна сделать девушка…»

Тимофей с чувством пожал Ольгину руку. Он смущен, неизвестно – то ли от неожиданной встречи, то ли из-за валенок.

– Тимочка, садитесь с нами завтракать, – пригласила Зинаида Павловна своего любимца.

«Ну и везет же Тимке, – с завистью подумал Вадим. – В Девичьей поляне Анна Егоровна в нем души не чаяла, а в Москве – мама. Непонятно, чем он полюбился им? Может быть, своей голубиной кротостью?»

– Почему сегодня опоздал? – покровительственно спросил Вадим.

– Да вот твой друг задержал. – Бабкин смотрел на Ольгу, которая рылась в своей сумочке.

– Какой друг?

– Жоржик Кучинский.

– Возьми его себе, – огрызнулся Вадим. – Странно, что этот важный барин снизошел до разговора с тобой.

– Знаешь, Димка, я злой, и не будем о нем вспоминать!

– Нет, это интересно. Мы сейчас о нем говорили. Мама его всегда защищает, Я думаю, что Оле просто нужно знать, какие типусы встречаются. А то она думает, что на нашем общем пути в ногах путаются только макаркины да кругляковы.

– Круглякова давно уже исключили на общем собрании, а с Макаркиной справились по-хорошему, – сказала Ольга, поднимая голову от сумочки и доставая оттуда конверт. – Сейчас у нее такие показатели, что и некоторые молодые позавидуют… Как-то она мне даже сказала, что ей просто совестно плохо работать, коли москвичи, – Это она про вас, – ради колхозников стараются, и, главное, им за это трудодни не начисляют, – Ну, а вы? – обратилась Ольга к друзьям. – Все-таки оставили в покое этого… Кучинского?

– Да что ж с ним сделаешь? – огорченно развел руками Вадим. – Как мама говорит, он обыкновенный мальчик. Мы его знали по школе, а сейчас в институте учимся на разных отделениях. Он – на дневном, мы – на вечернем… Предлагали Жорке заниматься настоящими полезными делами, а он только смеется. Силой, конечно, не заставишь. И вообще, он говорит, что его жизнь никого не касается, это… личное дело индивидуума.

– Оказывается, у вас все получается гораздо сложнее, чем в нашем коллективе, – задумчиво заметила Ольга. – С Макаркиной куда проще.

– Еще бы! – воодушевился Тимофей и решил рассказать о своей встрече с Кучинским. – Вот, например, сегодняшняя история. Жорка неприятный человек. Я не хочу с ним встречаться. Но он ходит по улицам и переулкам. Только что встретил меня здесь недалеко от дома. Идет с тремя девчонками. Сегодня мороз, а они в паутинках: ноги красные, как у гусят. Из-под шляпок абсолютно синие пудреные носы выглядывают. Хотел было я перейти на другую сторону, но Жорка заметил меня, взял за пуговицу и важно процедил: «Девочки, знакомьтесь… Это мой друг – начальник поросячьей фермы. Вчера пешком пришел из колхоза. Москву не видел, но просит, чтобы мы его повели в «Метрополь». – Бабкин смущенно заморгал бледными ресничками. – Конечно, это плоско и глупо. Но девчонки, видно, подстать Жорке: такие же пустые, поверили и, подсмеиваясь, потащили меня за собой…

– Ну и что же ты? – прикрывая рот ладонью, давясь от смеха, спросил Димка.

Бабкин заметил, что друг смеется, убрал под стол свои валенки и грубовато ответил:

– Не буду же я драться с девчонками. Кое-как освободился… Но, откровенно говоря, мне не было так смешно, как некоторым моим друзьям.

Тимофей недовольно посмотрел на Вадима.

Тот сразу съежился под этим взглядом. Он обнял товарища и виновато заглянул ему в лицо.

– Тимка, прости, но я невольно представил себе, как ты отбивался от этих девчонок с синими носами. А вообще Жорка – мерзавец.

– Утешил, – буркнул Тимофей. – Это и без тебя всем известно. Мне досадно, что такие бездельники пока еще пыжатся, и как ни в чем не бывало ходят по чистым московским улицам.

Молчание. Зинаида Павловна вытирала чашки.

В стеклах горело холодное зимнее солнце. Вадим встал из-за стола и увидел оранжево-розовые крыши. Лиловые тени прятались под ними.

«Удивительно, – подумал он. – Вот такими же глубокими контрастами, как на этой картине в окне, отличаются люди…»

Он вспомнил ясную и светлую целеустремленность Стеши и рядом ничтожное самодовольство Жорки.

– Да, чуть не забыла, – услышал Вадим голос Ольги и повернулся от окна. Ольга протягивала Бабкину запечатанный конверт.

– Это от Стеши.

Снова отвернулся Вадим.

Тимофей почувствовал неловкость. И чего эта Шульгина сообщает всем, от кого письмо? Он сам прекрасно знает, кто ему пишет из Девичьей поляны.

Бабкин повертел письмо в руках. Распечатать или нет? Если спрятать, то, пожалуй, будет неудобно, – подумают, что секретничает. Да мало ли что подумают!

Краем глаза смотрел Вадим на конверт. «Лично. В собственные руки», прочел он вверху. «Не положено так писать на документах, – невольно подумал техник. – Надо ставить гриф по-настоящему – «Совершенно секретно». Просто и ясно… Проклятое любопытство! До чего ж невежливо засматривать в чужие письма, но что делать? Так и косит глаз, как у зайца.

Все-таки решился Тимофей распечатать письмо. Не глядя, равнодушно он разрывал конверт. Но Димка – любопытный хитрец – смотрит на его руки. Они чуточку дрожат. Почему? Тимофей не понимает… Впрочем, он и не хотел об этом думать.

Бабкин быстро пробежал глазами первую страницу. Бросил письмо на стол и дружески протянул обе руки Ольге.

– От души, Оля, поздравляю! – Глаза Бабкина светились радостью. – Вы наконец-то поняли, что это за человек!

– Кто? Кто? – засуетился Вадим. Он выхватил у товарища письмо, но, будто обжегшись, тут же бросил его. – Почему я ничего не знаю?

– Стеша пишет, что ребята из ОКБ готовятся к Олиной свадьбе, торжественно произнес Тимофей. – Назначена на пятое декабря. Закупили все шампанское…

– Приезжайте, пожалуйста, – сказала Ольга, опустив голову. – Кузьма тоже просил.

– Ну, это мы еще посмотрим, – загорячился Вадим. – Стоит ли? Разве так хорошие друзья поступают? Приехала, сидит целый час и молчит. Нет, дорогой Тимка! – звонко хлопнул он друга по плечу. – Потеряли мы у них доверие. Какие же мы члены ОКБ, если ничего не знаем? Друзья Золотые Звезды получают и молчат. Замуж выходят – тоже молчат… Скажите, уважаемый бригадир, насмешливо поклонился он Ольге, – может, вы нас под шумок там исключили?

Оля не поднимала головы. На губах ее блуждала улыбка… Разве можно говорить о своем счастье? Нет таких слов! И пусть друзья не сетуют на нее.

– Поздравляю вас, дорогая девочка! – Зинаида Павловна приподняла голову Оли и поцеловала ее в лоб. – Пусть счастье поселится навсегда в вашем новом доме…

Ольга ласково прижалась к ее руке. Так хорошо было здесь, в этом доме, где встречают ее друзья.

– Абсолютное отставание города от деревни! – смешно взмахнув руками, воскликнул Багрецов. – В Девичьей поляне будут поздравлять вас, поднимая бокалы с шампанским, а здесь… Простите нас, Оленька! В нашем доме, где торжествует медицина, я с момента рождения не видел ничего более крепкого, чем дистиллированная вода. Похоже на то, что гости, которые переступают порог нашей квартиры, сразу молодеют настолько, что хозяйка (по специальности детский врач) относит их к категории грудных младенцев.

– Болтушка ты! – Зинаида Павловна запустила пальцы в спутавшиеся волосы сына, нагнула его голову и оттолкнула от себя. – Возьми на верхней полке. Да не разбей бокалы!

– Не может быть, – рассмеялся Вадим, подбежав к буфету. – Ну, значит, сейчас отметим и будущую свадьбу Оли и мое совершеннолетие.

Как истый лакомка, Вадим тянул сладкое винцо из тонкого бокала и хотел даже подсыпать в него сахару. Однако «совершеннолетние» так не делают.

Неожиданно он ощутил, что радость его за Ольгу чем-то омрачена. Радость не могла быть полной. Вадим еще не совсем хорошо понимал, что вспышка веселости, которая сейчас уже прошла, не что иное, как внутренний протест. Чем-то его обидели, что-то отняли… О нет! Ни на минуту он не мог представить себя на месте Кузьмы… Смешно… Может, и вправду он, «Вадик», пьет сейчас вино потому, что именно сегодня, а не полгода тому назад стал совершеннолетним. И пусть Оля смотрит на него, как на мальчика. Так и должно быть… И… пусть они будут счастливы!

Вадим залпом опрокинул бокал и встал из-за стола.

– Оля, теперь мы будем показывать свадебные подарки, – сказал он. Правда, они предназначены не только тебе, но и всей твоей бригаде, однако, я думаю, что такие подарки наиболее ценны.

– Еще бы, – мило улыбнувшись, согласилась Ольг. – Нет ничего приятнее подобного сочетания. Но неужели у вас уже все готово?

– Кое-что, – загадочно сказал Вадим. Он потащил за рукав Бабкина. Пойдем, поможешь.

Тимофей пошел вслед за Димкой на своих несгибающихся ногах. Проклятые валенки!

– Мне даже как-то неудобно, – осторожно начала Ольга, обращаясь к Зинаиде Павловне, когда друзья вышли из комнаты. – Ваш сын и Бабкин так много работают для нашей бригады.

– Простите, Оля, но ведь они же не одни.

– Знаю, целая комсомольская бригада в институте. А кто все это организовал? Кто был первым в этом замечательном деле? Уверена, что теперь многие студенты найдут самое широкое применение своих способностей, своих творческих сил. Вот увидите, что будет летом…

– Экспонат номер один, – провозгласил Димка, появляясь вместе с Тимофеем в дверях. – «Сегодня мы займемся чудесами», как говорит Маяковский.

Друзья несли небольшой ящичек с круглым измерительным прибором. Под стеклом прибора дрожала черточка стрелки. В руках у Вадима блестела трубка. От нее тянулся зеленый шнур к аппарату.

– Мы вам писали о нем, – начал пояснять Бабкин еще на ходу. – Это прибор для определения влажности зерна, то есть влагомер. Сделали, как говорится, по вашим техническим условиям.

Он поставил ящик на скатерть и виновато посмотрел на Зинаиду Павловну.

– Ничего, ничего, – успокоила она своего любимца. – Все равно стирать.

– Очень простой аппарат, – морща лоб, важно рассказывал Тимофей, открывая крышку ящика. – Всего три пальчиковых лампы. Здесь батарейки, их на несколько месяцев хватит.

– Погоди, Тимка, – досадливо прервал его Вадим. – Никого не интересуют эти технические подробности: три или четыре лампы в аппарате. Какая разница? Мы сейчас покажем его в действии… Значит, так… – Он повернул ручку на панели. – Устанавливаем на нуль. Видите, стрелка движется.

Изобретатель обратился к матери.

– У нас какое-нибудь зерно есть?

Зинаида Павловна непонимающе пожала плечами.

– Ну, скажем, рожь или пшеница? – спрашивал он.

– Откуда? – еще больше удивилась она.

– Ну ладно! Дело не в этом, а в принципе. Нам нужно определить влажность сыпучих тел.

Вадим пододвинул к себе сахарницу и, прежде чем Зинаида Павловна успела всплеснуть руками, сунул в песок блестящую трубку.

– Вот смотрите, – торжественно произнес он. – Стрелка поползла вправо. Пока мы еще не поставили здесь шкалы, которая определяет процент влажности, но прямо могу тебе сказать, дорогая мамочка, что в буфете у нас сыровато.

– Вадик! – воскликнула мать. – Как тебе не стыдно совать в сахар всякую гадость.

– Пустяки, – авторитетно заявил техник и поморщился. Ему не понравилось, что его аппарат получил столь незаслуженную оценку. – Видишь эту трубку? – Он вынул се из сахарницы и поднес к глазам Зинаиды Павловны.

– Так вот я тебе скажу, что она абсолютно стерильна, как хирургический инструмент в твоей клинике.

– Признаться, у меня было совсем другое понятие об антисептике, недовольно заметила мать, дернув за шнурочек пенсне.

– И потом, к твоему сведению, – продолжал Димка, размахивая трубкой, – наш аппарат называется не гадостью, а «Индикатор ББ-один».

– Неправда, – тут же возразил Тимофей. – Мы же с тобой договорились.

– Ничего, – отмахнулся Вадим. – Ребята из бригады согласны.

– Так что же это означает? – спросила Ольга. – «Бэбэ»… странное название.

– Обыкновенное, – с подчеркнутой небрежностью усмехнулся Вадим, Багрецов, Бабкин… первая модель.

– Нам очень нужен такой прибор, – с извиняющейся улыбкой обратилась Ольга к Зинаиде Павловне. «Мало ли какое название ему придумают увлекающиеся изобретатели», – словно говорили ее глаза. – Иной раз требуется быстро и точно определить влажность зерна, причем в разных местах хранения. Обычно мы это делаем в лаборатории, делаем хлопотливо и долго. Вадим Сергеевич, повернулась она к изобретателю. – Могу ли я взять с собой этот индикатор?

– Обязательно. Только вот завтра мы поедем в академию, там нам обещали помочь в градуировке. Тимка, тащи «Бэбэ-два».

– Вот выдумал собачью кличку, – хмуро заметил Тимофей и медленно направился в Димкину комнату.

Вадим свертывал шнур и укладывал трубку в нижнее отделение ящика.

– Дима, – по-дружески обратилась к нему Ольга. – Я попрошу удлинить шнур и сделать приспособление, чтобы трубку надевать на палку. Нам надо определять влажность зерна не сверху, а на большой глубине.

– Понятно. Завтра будет выполнено пожелание заказчика. Итак, «Бэбэ-два», громко возгласил Димка, увидев входящего Бабкина.

Осторожно, на вытянутых руках, Тимофей нес два небольших прибора. Один из них с тонким прутиком антенны.

– Докладывай, – шутливо приказал Вадим.

Бабкин неторопливо поставил приборы на стол.

– Об этом мы вам тоже писали, – сказал он, обращаясь к Ольге. – Влажность почвы на полях определяется на расстоянии. Вот этот маленький приборчик зарывается в землю где-нибудь среди посевов, – приподнял он за прутик ящичек. – В нем передатчик, работающий на ультракоротких волнах. Это его антенна. Она почти скрывается среди колосьев. На диспетчерском пункте в деревне стоит вот этот приемничек, – указал он на аппарат. – Автоматически, раз в сутки, полевой передатчик дает сигналы, определяющие влажность почвы. Если она понизится до недопустимой величины, то ваш диспетчер откроет шлюз и пустит воду на поля или, если это необходимо, пошлет дождевальную установку. Ну, хотя бы ту, что тогда сделал Тетеркин…

– Доклад окончен. – Багрецов комично поклонился и расшаркался. Начинается демонстрация. Как заметили уважаемые слушатели, я у профессора Бабкина хожу в ассистентах. Большего он мне не доверяет. Итак, предположим, что здесь, – он быстро подошел к окну, – колхозное поле, отстоящее от деревни на расстоянии нескольких километров. «Берем вышеуказанный прибор, – как говорит руководитель одного из наших семинаров доцент Форматов, – и вводим его индикаторную часть в почву».