Текст книги "Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры"

Автор книги: Владимир Трухановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Эти антирабочие законы вызвали такую массовую демонстрацию в Гайд-парке, какой Лондон не видел со дня смерти Георга IV. В Гайд-парке собралось около 200 тыс. человек. Чартисты Блай и Финлен выступили перед собравшимися. Финлен говорил: «Шесть дней в неделю нас угнетают, а парламент хочет отнять у нас крупицу свободы и в седьмой день». Это был справедливый протест народа против мер административного регулирования, которые обоснованно были восприняты как произвол и насилие, как оскорбление человеческого достоинства.

У английской знати существует свой обычай совершать прогулки в карете или верхом в Гайд-парке по дорожке, называемой Роттенроу. На этот раз столкнулись два потока; трудящиеся препятствовали прогулке, оскорбляли проезжавших, улюлюкали им вслед. Появление больших отрядов полицейских только ухудшило дело. Высокомерные лорды и леди были вынуждены выйти из экипажей и пройтись пешком. В то время как на лицах рабочих можно было прочесть выражение гнева, на лицах буржуа играла блаженная самодовольная улыбка.

Под конец возбуждение демонстрантов дошло до апогея. Присутствовавшие начали размахивать палками, угрожая каретам, и нескончаемый гул слился в единый возглас: «Негодяи!» Энергичные чартисты в течение этих трех часов обходили массы, раздавая листовки, на которых крупными буквами было начертано:

«РЕОРГАНИЗАЦИЯ ЧАРТИЗМА! Большое публичное собрание состоится в ближайший вторник, 26 июня, в помещении литературного и научного института… Собрание созывается для избрания депутатов на конференцию по реорганизации чартизма в столице». Так описал эту демонстрацию от начала до конца подробнейшим образом на следующий день живший в то время в Лондоне К. Маркс. Это свидетельство очевидца, глубоко понимавшего обстановку и живо рисующего происшедшее.

В конце концов движение чартистов сошло на нет. На смену ему пришли другие формы борьбы. Английский историк Д. Томсон замечает на этот счет: «В период чартизма угроза насилия, а временами и само насилие часто имели место. Но правящие круги проявили огромный такт, ловкость и искусство государственного управления большие, чем во многих европейских странах, с тем чтобы избежать революции». И он прав. Рабочий класс Англии годами страстно боролся, прибегая даже к насилию, за «Народную хартию». Он потерпел поражение, но борьба произвела такое впечатление на победившую буржуазию, что с тех пор она бывала очень довольна уже тем, что ценою все новых и новых уступок ухитрялась предотвратить социальный взрыв.

Английские правящие круги приобрели на протяжении многих десятилетий огромный опыт и умение управлять своими трудящимися. Они использовали в этих целях и чередующиеся раз в десятилетие периоды экономического оживления, и годы экономических кризисов, и узаконенные в 1824 г. тред-юнионы, многие лидеры которых склонны были решать споры с предпринимателями компромиссами, а не революционными мерами, и, наконец, развернувшуюся в XIX в. массовую эмиграцию в Америку, Австралию, в другие районы, уводившую за пределы страны сотни тысяч безработных и по-боевому настроенных рабочих. Государство проводило, пусть с некоторым запозданием и под давлением, социальные реформы, содействовавшие сохранению социального мира. Справедливость выдвигавшихся в свое время чартистами шести основных требований история подтвердила тем, что правящие круги страны постепенно, к 1918 г., были вынуждены в законодательном порядке принять пять из них. Исключение составило лишь требование ежегодного избрания парламента. Но как показывает опыт, и другие страны не пошли по пути создания таких краткосрочных парламентов.

Чартизм вызвал появление в середине столетия – и в этом одна из его заслуг перед английской историей – широкого потока социальной литературы. Сразу же после выхода в свет «Конингсби» Дизраэли начал писать роман «Сибил». Он возник как продолжение замысла первого романа, в котором автору не удалось в полной мере реализовать свой план, т. е. дать и современное социальное положение страны. Опять Дизраэли работал очень быстро, но это была работа на пределе сил и возможностей. 1 мая 1845 г. Бенджамин пишет сестре: «Вчера закончил „Сибил“. Я думал, что никогда не закончу его… У меня никогда не было таких трудных четырех месяцев и, хочу надеяться, никогда больше не будет. Пришлось действовать в палате общин, что само по себе является полной нагрузкой для человека, и одновременно написать 600 страниц. Временами я боялся, что моя голова не выдержит».

«Сибил» вышла в свет в мае 1845 г., ровно через год после появления «Конингсби». Новый роман был посвящен жене. Посвящение было высокопарным и вычурным, но оно говорило о многом. Совместная жизнь открыла в Мэри Энн ряд таких качеств, которые побудили Бенджамина относиться к ней не только с большой симпатией, но и с уважением. Он, не смущаясь, пишет для всего белого света, что она «отличная жена» и что «ее вкус и суждения водили его пером» при написании романа, «самым строгим критиком» которого она была.

И это была искренняя дань признательности Мэри Энн. Когда он работал, жена никогда не появлялась в кабинете без приглашения. Творческая работа требует полной концентрации интеллекта и не терпит, чтобы чье-нибудь неожиданное вторжение прерывало с трудом найденную мысль. Мысль – такая капризная вещь, что очень часто, если ее не вовремя прервать, исчезает навсегда и бесследно. Поэтому, когда Дизраэли работал над этими двумя романами (а также и в дальнейшем) и хотел что-то сказать жене, он писал ей записочки на клочке бумаги. Многие из них сохранились и говорят о том, что он делился с женой успехами в написании того или иного куска, спрашивал о ее самочувствии, договаривался пойти прогуляться, просил стакан вина или разрешения выкурить сигару. Часто он просил ее подняться к нему наверх, чтобы обсудить тот или иной вопрос, возникший в процессе письма. Это подтверждает, что замечание в посвящении о ее «вкусе и здравом смысле» не было простой данью вежливости. Примерно так строились семейные отношения у Уинстона Черчилля, который тоже был и государственным деятелем, и литератором.

Позднее Дизраэли вспоминал, что в «Конингсби» он раскрыл «первую часть темы», т. е. политическое положение в стране. «В следующем году в „Сибил“ я рассмотрел положение народа… В это время агитация чартистов все еще была свежа в памяти, и ее повторение было больше чем вероятно». Следует признать, что это обстоятельство было главным мотивом, побудившим его заняться в романе положением народа. Автор основательно подготовился к изложению избранной темы, не полагаясь особенно на свое воображение. Он специально поехал в промышленные районы севера страны, где пристально наблюдал за жизнью рабочих. В предисловии к роману автор отмечал, что картины жизни рабочих в промышленных районах «он в основном рисовал на основании собственных наблюдений». Затем ему удалось заполучить некоторые ценные материалы о чартизме. В палате общин у Дизраэли был друг – Томас Данкомб, с которым он поделился замыслом романа. И Данкомб добыл для него всю переписку Фергюса О’Коннора периода, когда тот редактировал орган чартистов «Норзерн стар». Это была переписка с лидерами и другими активными деятелями чартистского движения. Наконец, в распоряжении автора были так называемые «Синие книги», т. е. доклады правительственных комиссий по изучению социальных проблем, и среди них детского труда. Многое дали и дебаты в парламенте по закону о бедных, закону о промышленных предприятиях и т. п.

В «Сибил», как и в «Конингсби», сюжет очень прост. Автор выводит двух аристократов – Чарльза Эгремонта и лорда Мэйрни. Лорд – владелец богатого поместья, циничен, жесток, он свирепо эксплуатирует своих сельскохозяйственных рабочих и при этом считает, что им нужно быть довольными своей судьбой. Эгремонт – его брат – прямая ему противоположность. У него доброе сердце и возвышенная душа. Осматривая руины аббатства Мэйрни, Эгремонт встречает там трех странников: Уолтера Джерарда, управляющего одной из текстильных фабрик, человека благородного, сочувствующего горю народа, стремящегося помочь ему, социалиста Морли и дочь Джерарда – Сибил. Она – «символ великой идеи», представительница трудового класса, полна энергии и энтузиазма. Она стоит за народ, за нацию и за бедных, сочувствует их страданиям и жаждет им помочь. Все трое восхищаются добрым прошлым страны, любят его за его мистическую романтику и считают, что возвращение к нему принесет народу справедливость и счастье. Эгремонт, влюбившись в Сибил, следует за ней и ее отцом в промышленный городок, скрывая свое истинное социальное положение. И с этого момента целью его жизни является любовь к Сибил и исправление зла, причиняемого бедным; обе эти цели сливаются для него воедино.

Повествование построено на контрастах. Оно начинается с описания богатейшего, роскошного лондонского клуба, где собрались знатные бездельники, обсуждающие предстоящие скачки. Позднее им будет противопоставлена мрачная жизнь трудового народа в шахтерском поселке.

Первая же встреча Эгремонта с тремя странниками, как ее описывает автор, представляется самым важным эпизодом всего романа. Здесь мы находим гимн старым порядкам, возвращение к которым, по мнению автора, необходимо для решения всех социальных проблем, восхищение старой верой, которую необходимо восстановить в ее прежнем авторитете, и восхищение монархией и молодой королевой, которым необходимо вернуть отнятые у трона прерогативы. Рассуждая обо всем этом, странники явно излагают программу «Молодой Англии». Здесь же происходит диалог, прославивший роман и нашедший отражение не только во всех биографиях Дизраэли, но и во многих трудах по истории Англии. Когда Эгремонт заявил, что английская королева царствует над «величайшей нацией, которая когда-либо существовала», один из незнакомцев ответил, что существует не одна нация, а две – нация богатых и нация бедных. Это высший интеллектуальный пункт романа Дизраэли.

Роман открывается многозначительным эпиграфом – словами епископа Латимера: «В народе ворчат и говорят: „Никогда не было так много джентльменов и так мало благородства“». В обращении к «широкому читателю» автор заявляет, что целью книги является «показать условия жизни народа». Поскольку у читателя может возникнуть подозрение, что у автора есть склонность кое-что преувеличивать, Дизраэли считает необходимым сообщить, что «описания сделаны на основании собственных наблюдений автора; он надеется, что ничего не предположил такого, что не соответствовало бы истине, и в то же время он счел совершенно необходимым ограничить рассказ лишь тем, что является безусловно истинным». Автор заключает введение знаменательным утверждением, что «мы так мало знаем о положении нашей собственной страны», что его рассказ может создать у читателя впечатление неправдоподобия. Автор безусловно прав. Нередко создаются такие ситуации, что не только писатели, но и государственные деятели делают аналогичные признания. Они – результат отставания сознания, научного обобщения от реальностей конкретной жизни.

Роман содержит яркую критику, временами переходящую в сатиру, в адрес знати, и прежде всего той, которая является опорой вигов. И делает это Дизраэли с глубоким знанием предмета. Автор показывает, что вигская знать прибрала к рукам все престижные и материально выгодные должности, не обладая ни интеллектуальными, ни иными данными. «Они (представители семей вигов) блистали в больших посольствах в важных странах, имея у локтя умных секретарей». Как это часто бывает в жизни, высокопоставленный, но тупой начальник держится, паразитируя на способностях помощников. В данном случае такими помощниками были дипломатические секретари посольств. Автор замечает, что виги незаслуженно получали и огромные награды, и высокие титулы, тогда как «Нельсон, завоевавший Средиземное море, умер только в ранге виконта». Они в результате происходившей ранее в стране борьбы за гражданскую и религиозную свободу «приобрели обширные поместья и блестящие короны пэров, не говоря уже о том, что это гарантировало каждому из них полдюжины надежных мест в парламенте, в конце концов это обеспечивало им герцогские титулы». Но знать отвечала на все эти блага, что называется, черной неблагодарностью. Многие из них отмечены «неверностью своей церкви и предательством в отношении своего короля», – заключает автор.

Дизраэли показывает такую семью вигов под именем Эгремонтов (герой романа происходит из этой семьи), которые отличались крайней бездарностью, но весьма преуспевали. «Ни один из них никогда не сказал ничего такого, что запомнилось бы».

Сверяя свои утверждения с английской историей, автор заявляет, что «в течение более шести десятилетий деятельности правительства исключительная коррупция сделала враждебными олигархии все сердца. Кстати, эта олигархия никогда не пользовалась особой симпатией у большинства народа. Уже нельзя было скрывать, что… власть перешла от короны к парламенту, члены которого назначались особой ограниченной группой, не ответственной перед страной, обсуждавшей дела и принимавшей решения в обстановке секретности. Они регулярно вознаграждались небольшой группой крупных фамилий, использовавших этот механизм для того, чтобы постоянно распоряжаться королевской казной. Нация чувствовала запах разлагающегося вигизма».

Дизраэли чуждо бездумное восторженное восхищение такими «национальными героями», как Питт, руководивший страной в годы военной борьбы с Францией, и герцог Веллингтон, слава которого была связана с односторонним представлением о его роли на поле Ватерлоо. Но в то же время Дизраэли считал, что служба адмирала Нельсона явно недооценивалась.

Дизраэли пишет в романе, что Питт «создал плебейскую аристократию и срастил ее с патрицианской олигархией». «После смерти Питта и до 1825 г. политическая история Англии – это история великих событий и мелких людей», – сурово констатирует автор. Он также справедливо суров и в оценке деятельности Веллингтона, когда тот был премьер-министром. При правлении Веллингтона опытные и умные люди «были изгнаны из правительства», а их места были заполнены неизвестными личностями, которые «ни при каких обстоятельствах не могли претендовать на что-либо большее, чем управление какой-либо колонией». «В конце концов его светлость герцог Веллингтон скорее бежал, чем ушел в отставку».

Автор убедительно рисует положение второй, трудовой, обездоленной Англии. Он делает это на примере жителей небольшого городка, расположенного в сельской местности Мэйрни (название вымышленное). Сильное впечатление производит описание условий жизни и работы жителей поселка при угольной шахте. Рабочий день под землей длится 16, а иногда и 20 часов. Работают мужчины и женщины, взрослые, подростки и дети обоего пола начиная с 5 лет. Их нещадно избивают, подвергают изощренным издевательствам. Это делается руками так называемых мастеров, вышедших из среды самих же рабочих. Такая жизнь доводит работающих до крайнего отупения, до полуживотного состояния. Многие из них забывают даже собственное имя и фамилию. «Сегодня в Англии больше рабства, чем когда-либо после завоевания ее норманнами», – эти слова Дизраэли вкладывает в уста одного из героев романа при описании поселка углекопов. Средняя продолжительность жизни этих обездоленных составляет, как утверждает автор, всего 17 лет. Он пишет, что «большая часть рабочего класса Англии существует на грани животного состояния… Их ничто не отличает от животных, если не считать, что мораль их еще ниже».

Дизраэли пишет, что «чартисты… давно перестали делать различия между двумя партиями, которые ранее и теперь боролись за власть». В Англии «призрачные различия могла лишь стимулировать оппозиция с целью поднять шум и содействовать своей победе на выборах». Все правители и правительства при всех радикальных различиях между ними клянутся народом, провозглашают, что их действия осуществляются от имени народа и для блага народа. Так было в Англии в XIX столетии и в более ранние времена, так есть и в XX в. В романе «Сибил» затрагивается эта проблема. Интересен диалог между Сибил и Эгремонтом. «Лидерами народа являются те, кому народ доверяет», – сказала Сибил. «И кто может предать его», – добавил Эгремонт.

Во многих местах романа – и в этом сказываются идеи «Молодой Англии» – Дизраэли сожалеет по поводу того, что монархия не пользуется в XIX в. той реальной властью, которой она обладала в прежние времена. Она превратилась в символ, не имеющий реального значения, тогда как абсолютная власть была захвачена людьми, претендующими на то, что они являются слугами народа. В эгоистической борьбе группировок два важнейших фактора были вычеркнуты из истории Англии – это монарх и народные массы, ибо власть короны сократилась, а привилегии народа исчезли, и в конце концов королевские регалии превратились в декоративные атрибуты, а подданные короля опять дегенерировали в рабов. Эти сильные формулировки принадлежат автору романа.

Роман заканчивается обращением-призывом к молодым. «Я молюсь, – говорит автор, – чтобы мы дожили до тех времен, когда увидим Англию со свободной монархией, а народ процветающим и пользующимся правами. Я убежден, что эти великие перемены могут быть обеспечены только энергией и преданностью тех, кто сейчас молод. Мы живем во времена, когда быть молодым и быть безразличным нельзя. Мы должны готовиться к грядущим временам. Требования будущего содержатся в страданиях миллионов. Молодое поколение несет ответственность за будущее нации».

И зарубежное, и отечественное литературоведение сходятся в том, что роман «Сибил» – это вершина творчества Дизраэли. Общественно-политические и художественные достоинства романа, безусловно, весьма значительны.

ДИЗРАЭЛИ СВЕРГАЕТ ПИЛЯ

Этот весьма важный эпизод в политической жизни Дизраэли историческая литература интерпретирует по-разному. Соответствующие главы имеют различные заголовки: «Свержение Пиля» или «Падение Пиля». Первый вариант несет в себе тот смысл, что Дизраэли сверг премьер-министра тори, второй – что сумма обстоятельств привела к уходу Пиля. Второй вариант ближе к истине при условии, что будет признана важнейшая роль Дизраэли в разыгравшихся событиях. Во-первых, обстановка в стране сложилась для правительства крайне трудная. Неурожай картофеля в Ирландии – главного продукта питания ирландцев, – захвативший также ряд районов Англии, вызвал голод населения. Это требовало от правительства принятия решительных мер, а их поиски наталкивались на важнейшие интересы партии и, следовательно, доктрины, которых она придерживалась многие годы. Межпартийная и внутрипартийная борьба крайне обострилась, что дало возможность активным людям строить и реализовывать различные комбинации. Во-вторых, Дизраэли совершенно неожиданно приобрел в борьбе против Пиля мощного союзника – лорда Джорджа Бентинка, сына герцога Портленда, члена парламента с 16-летним стажем, человека богатого и влиятельного.

В 1844 г. в Америке возникла болезнь картофеля, погубившая почти весь урожай; через год она была занесена в Европу. Ирландию постигла страшная катастрофа. Из 8-миллионного населения страны половина питалась только картофелем, так как не было средств для покупки хлеба. Ситуация сложилась такая, что вряд ли можно было предотвратить массовый голод. Пиля ужасала эта перспектива, он ее достаточно хорошо понимал. Он предложил отменить хлебные законы, предусматривавшие высокие пошлины на ввозимое зерно, разрешил свободный ввоз хлеба в Англию и, следовательно, в Ирландию. Тори всегда были партией протекционизма, а теперь ее лидер порывал с важнейшим политическим принципом, выгодным землевладельцам, и предлагал политику, идущую вразрез с интересами земельной знати. Пиль выдвинул программу, которую традиционно отстаивали виги, мотивируя свою позицию чрезвычайными обстоятельствами – голодом в Ирландии. Все смешалось на политической сцене, парламент бурлил. По существу борьба шла между различными классами и партиями, а также между амбициозными политиками, рвавшимися к власти.

Пилю трудно было убедительно отстаивать поворот в своей позиции на 180 градусов. И он пошел на маневр – подал в отставку, чтобы решение сложной ситуации возложить на вигов и их лидера лорда Джона Рассела, который сам не так давно стал сторонником свободной торговли.

Пиль поймал Рассела на слове. С целью дискредитировать Пиля Рассел 22 ноября 1845 г. обратился с письмом к своим избирателям в Сити, обвинив Пиля в том, что тот до сих пор не вмешался в вопросы ввоза продуктов питания в Ирландию. Пиль тут же подал в отставку, написав королеве письмо, в котором обещал Расселу свою поддержку, если тот возьмется осуществить отмену хлебных законов. Королева вызвала Рассела и поручила ему сформировать кабинет. Тот думал шесть дней, затем согласился, но через два дня отказался из-за разброда в руководстве вигов. Королева обратилась к Пилю, и тот с готовностью сформировал кабинет.

Во время этих событий Дизраэли находился в Париже, наслаждался близостью с французским двором и не очень хорошо понимал происходящее в Лондоне. «Молодая Англия» в это время была, по оценке Р. Блэйка, «вряд ли более чем мечтой». Пиль сформировал новый кабинет в декабре, и Смис – самая яркая после Дизраэли фигура в «Молодой Англии» – по настоянию отца согласился занять пост заместителя министра иностранных дел. Это означало, что из противника Пиля он становился его сторонником. Чувствуя большую неловкость, Смис попытался оправдаться перед Дизраэли: «Все складывается так, чтобы вы сочли меня подлецом», «Извините, что я причиняю вам боль». Но пойти на окончательный разрыв с отцом, виконтом Стрэнгфордом, он не мог. «Молодая Англия» распадалась. Дизраэли отнесся с пониманием к «предательству» Смиса, и дружеские отношения между ними сохранились.

В это время «Молодая Англия» для Дизраэли уже стала пройденным этапом. Она использовалась им для партизанских действий в политике, вдохновляла при написании романов, но средством достижения власти служить не могла. Как замечает X. Пирсон, «Дизраэли не мог удовлетвориться ролью капитана ограниченной группки… Он хотел и намерен был стать премьер-министром Англии и поэтому начал операции по достижению этой цели, предприняв сокрушительную атаку на действовавшего тогда премьер-министра, наиболее сильного и популярного политического деятеля как в стране, так и в палате общин».

Переходя в генеральное наступление против Пиля, Дизраэли воспользовался тем, что, когда стало известно о намерении премьер-министра отменить хлебные законы, в среде землевладельцев возникло сильное движение за сохранение существующего положения. Появились соответствующие организации: Антилига (против лиги, выступавшей за отмену хлебных законов), Центральное сельскохозяйственное протекционистское общество и др. Они содействовали консолидации в парламенте протекционистской партии и тому, что Дизраэли получал такого союзника, как Бентинк.

Выступления Дизраэли в парламенте были выдержаны в крайне резких, язвительных, граничащих с оскорблениями выражениях. Он стремился полностью дискредитировать Пиля как партийного и государственного деятеля, остро критиковал и саму партию тори в том виде, который она приобрела под лидерством Пиля. Дизраэли не мешало это делать то обстоятельство, что он сам принадлежал к этой же партии. Для Дизраэли «это была просто враждебность, – замечает Пирсон, – испытываемая амбициозным человеком против любого, кто стоит на его пути и препятствует его продвижению».

Дизраэли обвинял Пиля в том, что он перехватил у вигов их программу. Формулировалось это следующим образом: «Достопочтенный джентльмен захватил вигов в момент купания и унес с собой их одежду». Эта образная форма такого обвинения впоследствии часто встречалась в политических речах в Англии и в XX в. Пиля справедливо упрекали в том, что, до того как он стал премьер-министром, он придерживался протекционистских принципов, а теперь занимает прямо противоположную позицию. Возразить против этого было нечего.

В своих выступлениях Дизраэли дал характеристику консервативного правительства, с восторгом встреченную вигами. Она была настолько яркой, что впоследствии неоднократно использовалась в Англии либералами и лейбористами для оценки других консервативных правительств. «Что касается меня, – говорил он, – то, если мы действительно нуждаемся в свободной торговле, я, отнесясь с уважением ко всякому гению, предпочел бы, чтобы такая мера была предложена Кобденом, а не человеком, который, применяя ловкое парламентское маневрирование, обманывает благородное доверие великого народа и великой партии. Что касается меня, то мне безразлично, какой будет результат. Распустите, если вам так нравится, парламент, который мы предали, и апеллируйте к народу, который, я уверен, не доверяет вам. Мне остается по крайней мере возможность публично изложить свою уверенность в том, что консервативное правительство – это организованное лицемерие».

Впечатление от этой речи было настолько сильным, что рядовые тори – члены парламента, хотя и несколько застенчиво, приветствовали Дизраэли. Одни министры-тори сидели с каменными лицами. К этому времени Дизраэли стал прекрасным оратором в палате общин. В Англии ораторское парламентское искусство – важное условие для того, чтобы занять видное положение в политической и государственной жизни страны, оно создает авторитет тому, кто им владеет. Дизраэли владел им в совершенстве. Он всегда досконально знал обсуждаемый вопрос, представлял себе юридические и процедурные правила, которые встретятся на пути его предложений или соображений. Его речь всегда была строго логичной, живой, образной, построенной так, чтобы постепенно, по нарастающей возбуждать интерес слушателей, даже самых пассивных и недалеких (такие встречались, и в немалом количестве, в палате общин). Неотразимая логика в сочетании со строго продуманной эмоциональной подачей материала производила очень сильное впечатление. Знание человеческой натуры и дремлющих в ней эмоций, умение разбудить их, апеллировать к ним и привлечь на свою сторону было сильной стороной ораторского искусства Дизраэли. Хорошую службу в этом сослужили ему глубокое знание истории, опыт талантливого литератора, способного глубоко понять души своих героев, и, конечно, актерские способности. Каждый по-настоящему видный политический деятель в той или иной мере актер. Именно актерские данные помогают ему эмоционально довести до слушателей свои идеи, внушить им согласие со своей позицией, наконец, сформировать в их воображении свой благоприятный образ. Каждый человек, как правило, стремится предстать перед другими с лучшей стороны. У политиков это стремление превращается в целеустремленную линию поведения.

Во время дискуссии о хлебных законах Дизраэли уже полностью владел вниманием членов палаты общин – как своих единомышленников, так и противников. Когда объявлялось, что он собирается выступить, члены парламента терпеливо сносили скуку обычных дебатов, с тем чтобы не оказаться без места на скамье в тот момент, когда будет выступать Дизраэли. В палате общин наблюдается странное явление: мест на скамьях меньше, чем депутатов. Обычно многие из них во время бесконечных неинтересных прений пребывают в буфете за двойным виски или в курилке, обмениваясь новостями, сплетнями и анекдотами. Когда начинается выступление интересного оратора, все бросаются в зал заседаний, и тому, кто не очень торопится, придется, стоять в проходе или сидеть на ступеньках лестницы. Так бывало на выступлениях Дизраэли. В общем к этому времени он как оратор был уже сильнее Пиля.

Атаки Дизраэли на Пиля поражают своей бесцеремонностью и резкостью. Его обвинения не всегда были справедливы, но всегда эффективны. «Люди должны отстаивать принципы, которых они придерживались, когда возвышались, независимо от того, верные это принципы или нет. Я не допускаю исключений. Если эти деятели оказываются неправыми, они должны уйти в отставку и посвятить себя личной жизни, чем нынешние правители так часто нам угрожали», – говорил Дизраэли. Он призывал вернуть палате общин ее утраченное влияние: «Давайте сделаем это немедленно и тем способом, который необходим, а именно: сбросим с трона эту династию обмана и положим конец невыносимому ярму официального деспотизма и парламентского обмана». Услышав эти слова, Пиль изменился в лице, уронил голову и закрыл глаза шляпой. (Еще деталь английского парламента – депутаты заседают в цилиндрах.)

Пиль пытался игнорировать нападки Дизраэли, но ему просто нечего было сказать: логика и факты восстали против него. За свою долгую парламентскую карьеру с таким неблагоприятным стечением обстоятельств и с таким сильным врагом он столкнулся впервые. Это – общепринятое мнение. Даже У. Гладстон, устойчиво неприязненно относившийся к Дизраэли, признавал, что «ответ Пиля был совершенно беспомощным. Он отвечал своему противнику поразительно скучно».

Однако в конце концов Пиль нанес противнику удар, который привел последнего в смятение, а в палате вызвал оживление. Он объяснил нападки Дизраэли личными мотивами, тем, что при формировании правительства Дизраэли просил Пиля дать ему пост, но получил отказ. Этот неприятный эпизод, действительно имевший место, был изложен Пилем в спокойно-вежливой парламентской форме. У Дизраэли имелась возможность спокойно объяснить, как было дело. Ничего позорящего его старая просьба собой не представляла, такие действия встречались в жизни многих депутатов. Еще проще и лучше было бы просто проигнорировать сказанное Пилем, поскольку обстановка в палате допускала такой вариант.

Но у Дизраэли отказали нервы. Он поднялся и категорически заявил: «Я заверяю палату, что ничего подобного никогда не имело места. Я никогда не буду просить о каком-либо назначении, это совершенно противоречит моему характеру… Я никогда прямо или косвенно не добивался для себя какого-либо назначения». Это была заведомая неправда, ведь у Пиля могли быть письма самого Дизраэли и его жены с просьбой включить его в формируемое правительство. Более того, здесь же сидели министры, к которым Дизраэли обращался с просьбой дать какую-либо приличную должность в государственном аппарате его брату. Дизраэли, демонстративно выдавая заведомую ложь, шел на огромный риск. Доказав, что он лжет, Пиль навсегда загубил бы его карьеру. Есть данные, что письмо Дизраэли, о котором идет речь, Пиль имел в тот момент при себе. На что мог рассчитывать Дизраэли? На джентльменское поведение Пиля, который не станет оглашать частную переписку? Но борьба шла не на жизнь, а на смерть, и полагаться на подобное соображение означало вести азартнейшую игру.