Текст книги "Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры"

Автор книги: Владимир Трухановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Мать Виктории в возрасте тридцати с небольшим лет оказалась второй раз вдовой, по существу в чужой стране, не зная языка этой страны и, главное, совершенно без денег. Но в это время скончался и дед Виктории, Георг III, и «только три пожилых дяди стояли между Викторией и короной». Денег не было, и вдова решила возвратиться в свое немецкое герцогство, где можно было как-то существовать. Но немецких родственников это явно не устраивало, ибо шансы Виктории наследовать английский престол, живя в Германии, были бы весьма шаткими. Дядя Леопольд воспротивился отъезду сестры из Англии и, будучи состоятельным человеком, дал ей средства, чтобы она могла вырастить и воспитать дочь на английской земле, как английскую принцессу. Сам он пристально наблюдал за воспитанием Виктории, его доверенное лицо Штокмар остался в семье, а когда Виктории исполнилось пять лет, ее воспитательницей стала Луиза Лехцен, дочь немецкого пастора.

Между членами этой немецкой партии шла междоусобная борьба за влияние на вдовствующую герцогиню и малолетнюю Викторию. Ситуация осложнялась тем, что одновременно действовал большой мастер интриги, честолюбивый сэр Джон Конрой. В свое время он был конюшим у герцога Кентского, а после его смерти остался в доме и занял положение «доверенного служителя» вдовствующей герцогини. Вскоре он приобрел на нее огромное влияние, целиком подчинив своей воле. В передачах Би-би-си употреблялась фраза, гласившая, что «в свете были убеждены, что герцогиня стала любовницей Конроя». Сама по себе эта ситуация была заурядной для английского придворного круга. Однако Конрой был слишком амбициозным и дерзким типом и вынашивал план, как захватить в свои руки королевскую власть. Конрой намеревался сосредоточить в своих руках закулисное влияние на английскую королеву. Он рассчитывал, что Виктория может унаследовать трон до достижения ею совершеннолетия, т. е. до 18 лет. В этом случае ее мать, находящаяся в полной власти Конроя, будет провозглашена регентшей, и Конрой станет хозяином положения. Имея власть над матерью, он рассчитывал так или иначе распространить ее и на дочь.

Доброжелатели просветили дочь относительно характера отношений ее матери с Конроем и его честолюбивых замыслов. По мере взросления у Виктории росло чувство упорного сопротивления Конрою и неприязни к нему. Когда она категорически возразила против его попытки стать ее личным секретарем, Конрой прибег к крайним мерам. Он начал распространять слухи, что Виктория психически ненормальна и не способна царствовать. Расчет был на то, чтобы повторить недавний прецедент, когда к сумасшедшему Георгу III был назначен регент. Назначение регентшей Виктории ее матери дало бы Конрою неограниченное влияние в делах английской короны.

А что же королевский двор? С июня 1830 г. после кончины Георга IV герцог Кларенский стал королем под именем Вильгельма IV. Детей – законных наследников короны у него не было. Виктория становилась первой и непосредственной наследницей. При дворе ее не любили, считая, что она вторглась со стороны и намерена заполучить не принадлежащие ей права.

При Георге IV двор был настоящим вертепом. В 1826 г. Викторию пригласили в Виндзор, где ее «дядя король» «открыто жил с последней в длинной цепи своих любовниц». Княгиня Ливен, «сверхинтриганка», жена русского посла при английском дворе, писала своему любовнику, князю Меттерниху, в Вену, что король – беспробудный пьяница, а двор – «это действительно сумасшедший дом». При Вильгельме IV буйная распущенность при дворе несколько поутихла. А добрая королева Аделаида любезно приветствовала и терпела при дворе «незаконных детей короля, всех этих Фитцкларенсов», В английском языке существует правило, по которому префикс «фитц», предшествующий имени отца, данному ему при крещении, составляет фамилию незаконнорожденного потомка короля или герцога королевской крови. В данном случае фамилия Фитцкларенс является как бы публичной декларацией того, что лицо, ее носящее, является прижитым на стороне сыном Кларенса, в свое время герцога Кларенского, ставшего затем королем Вильгельмом IV.

Мать Виктории была достаточно умной женщиной и посвятила свою вдовью жизнь воспитанию дочери. У Виктории не было даже собственной спальни – до 18 лет она спала в одной комнате с матерью. Считается, что это имело целью максимально парализовать и полностью подчинить матери волю дочери в предвидении ее возможного возвышения в будущем. Вероятно, для такой опеки была и другая причина: мать тем самым охраняла дочь от каких-либо могущих дискредитировать Викторию неожиданностей. Мать, конечно, знала о глубоком недовольстве в стране распущенностью королевской семьи и хотела, чтобы будущая наследница выглядела в глазах общества с точки зрения морали прямой противоположностью людям, обитавшим в Виндзорском замке.

Вспоминая детство, Виктория через много лет писала о том, как она жила в Кенсингтоне: «Меня растили с очень большой простотой. У меня никогда не было отдельной комнаты, пока я не стала почти совершенно взрослой. Я спала в комнате матери до того момента, когда взошла на трон». Как это часто бывает, Виктория сравнивала свое детство с роскошными условиями, в которых росли ее дети. Однажды она в порыве откровенности сказала Дизраэли: «Я знаю только, что меня растили совсем по-другому. У меня никогда не было своей отдельной комнаты. У меня никогда не было ни дивана, ни мягкого кресла, все ковры были изношены и вытерты».

Была ли Виктория образованным человеком? Интересно, что на этот счет мнения расходятся. Мать особенно настойчиво привлекала важных духовных особ, чтобы они воспитывали девочку в строгом религиозном духе, устраивала серьезные экзамены по закону божьему, через которые Виктория проходила успешно. Сама девочка время от времени читала книги, особенно по истории. Романы ей не давали, чтобы не «прививать фривольность нравов». Л. Стречи замечает, что она «все-таки читала не очень много. Это не было занятие, которое ее особенно интересовало». У Виктории были способности к изучению иностранных языков, и она впоследствии говорила и читала не только на английском и немецком, но и на французском и итальянском. Ничего похожего при дворе не наблюдалось. Виктория неплохо, правда по-любительски, рисовала, пела и очень любила танцевать. О чем же спор у историков? «Королева Виктория часто изображалась, – говорилось в сериале Би-би-си, – как в некоторой степени неинтеллигентная женщина. Это мнение возникло на основании утверждений тех, для кого сама мысль об интеллигентной и культурной королевской особе являлась почти личным оскорблением. Ряд академических историков, например, обладающих весьма ограниченными знаниями за пределами своих узких тем, продолжают невысоко оценивать женщину, которая бегло говорила на нескольких иностранных языках, была способной музыкантшей и художницей и хорошо литературно излагала свои мысли, о чем свидетельствуют ее письма и дневники».

Виктория, в силу принадлежности к женскому полу, избежала модного тогда досконального изучения древнегреческого и латинского языков и вместо этого приобретала знания, более полезные в ее будущей деятельности. Многие английские министры в то время в разговоре с иностранными дипломатами не могли и двух фраз произнести на их языке. Рассказывают, что министр колоний, имевший репутацию знатока древнегреческого, явившись к себе в министерство, не мог найти на карте Новую Зеландию. В этих вопросах Виктория была сильнее многих своих министров. Конечно, высокоинтеллектуальной женщиной она не была, но обладала хорошим здравым смыслом, тактом и основными знаниями в сферах, в той или иной степени относящихся к политологии.

Мать и ее советники стремились обеспечить определенную популярность скромной затворнице скромного Кенсингтонского дворца. В политическом отношении времена были бурные, в ходе борьбы за избирательную реформу позиции партии вигов укреплялись, и поэтому те, кто связывал свое будущее с судьбой Виктории, делали ставки на развитие отношений с влиятельными вигами. Это было тем более логично, что двор по своим склонностям и симпатиям ориентировался на партию тори.

В 13-летнем возрасте мать повезла Викторию в длительную поездку по стране, чтобы она могла познакомиться со своими возможными будущими владениями. Посетили Бирмингем и его промышленный район. Виктория, пусть мельком, но все же увидела страшную нищету и ужасающие условия существования трудовой Англии, что произвело на нее очень сильное впечатление. Но герцогиня-мать стремилась показать дочь «великим аристократическим фамилиям», чтобы заручиться их сочувствием и, если потребуется, поддержкой в будущем. В графстве Чешир посетили «баснословно богатого» герцога Вестминстерского. На Викторию произвело сильнейшее впечатление богатство этой семьи, ее образ жизни. Ее принимали и здесь, и в других аналогичных домах внимательно, вежливо, присматриваясь к скромной и умненькой возможной наследнице английского престола. Дома, в которых останавливалась Виктория, принадлежали вигской знати. В ответ на официальные приветствия мать «по тексту, подготовленному Конроем», подчеркивала преданность ее дочери «делу народа».

В Виндзоре хорошо видели и прекрасно понимали смысл этой политической игры. Королю и его окружению многое не нравилось в действиях Кенсингтонского двора – и скромное, пуританское поведение Виктории, невыгодно контрастировавшее с нравами Виндзора, и заигрывание с вигами именно тогда, когда отношения у короля с министрами-вигами резко ухудшались, и действия Конроя, направленные в конечном счете на захват королевских прерогатив, и активизация в немецких княжествах при связях с Кенсингтоном молодых принцев, готовых сочетаться браком с наследницей английского престола. Совершенно обоснованно король видел, что все это происки матери Виктории и близких ей людей.

Министр иностранных дел лорд Пальмерстон, когда это ему удавалось, перехватывал секретные донесения аккредитованных при английском дворе послов. И в письме австрийского дипломата в Вену Пальмерстон прочел, что «Конрой хвастает, что скоро он будет управлять Англией». Герцогиня-мать срочно вызвала из Германии своего сына от первого брака Карла Мейнингенского, чтобы он убедил Викторию назначить Конроя своим постоянным советником, т. е. по существу регентом. Карл услышал, как Конрой говорил герцогине: «Если принцесса Виктория не прислушается к голосу здравого смысла, ее нужно будет заставить».

Поэтому и король и королева с симпатией относились к Виктории и ненавидели ее мать. В конце концов разразился открытый скандал. В августе 1836 г. Вильгельм IV отмечал свое 72-летие. В Виндзоре был устроен официальный обед, на который были приглашены и Виктория с матерью, бывавшие в Виндзоре очень редко. Мать сидела рядом с королем. В конце обеда король, обращаясь к гостям, – а их было не менее сотни, – демонстративно заявил, что, хотя его здоровье быстро ухудшается, он надеется дожить до того момента, когда «эта молодая леди» в мае 1837 г. достигнет совершеннолетия, что помешает его невестке («персоне, сидящей рядом со мной, которая окружила себя злобными советниками») стать регентшей. Секретные интриги, раздиравшие королевскую семью, тем самым были официально объявлены на всю страну. Мать-герцогиня была в неописуемом бешенстве, сцена произвела тяжелое впечатление и на 17-летнюю Викторию.

Высшие слои английского общества с лихорадочным вниманием следили за состоянием здоровья Вильгельма IV и старались вычислить, протянет ли он до совершеннолетия Виктории. 24 мая 1837 г. Лондон шумно отмечал 18-летие Виктории. Король был еще жив.

19 июня Виктория рано, еще не было 10 часов, легла спать. Перед сном прочла несколько страниц биографии сэра Вальтера Скотта, написанной Локартом, и спала хорошо, хотя было известно, что король при смерти. В последние часы при нем находились архиепископ Кентерберийский и управляющий двором короля (лорд-чемберлен), на этот раз им был лорд Кэнингхэм. Король Вильгельм IV скончался в ранние часы 20 июня 1837 г. Архиепископ и лорд-чемберлен сразу же выехали из Виндзора в Лондон, в Кенсингтонский дворец. Прибыли в 5 часов утра; все спали, и их долго не впускали. Лишь в 6 часов мать разбудила Викторию и сообщила, что ее ожидают внизу. Виктория вышла к ним в халате. Оба джентльмена, преклонив колени, сообщили о смерти короля и заявили, что с этого момента Виктория – королева Англии.

Теперь события развивались с большой быстротой. За завтраком верный Штокмар давал советы, что должна заявить Виктория премьер-министру при их первой встрече. Другие источники говорят, что умиравший король успел направить ей письмо, врученное в собственные руки, с аналогичным советом. Вскоре пришло уведомление от лорда Мельбурна, премьер-министра, что он едет до дворец. Мельбурн появился в 9 часов утра. Виктория приняла его одна и заявила, что «ее давним намерением было сохранить у власти Мельбурна и его министров». Советы были исполнены, и ход был правильным. Этим путем Виктория сразу же делала своими союзниками премьер-министра и членов правительства. «Затем лорд Мельбурн прочел мне текст декларации, которую я должна была огласить перед Тайным советом», – записала Виктория в дневнике.

Тайный совет собрался в 11 часов 30 минут здесь же, в столовой Кенсингтонского дворца. Королевский тайный совет – важный и весьма древний орган в системе государственной власти страны.

В годы, последовавшие за норманнским завоеванием Англии, бароны и крупные деятели образовали совет при короле. Впоследствии совет превратился в парламент, однако одновременно существовал как бы неофициальный совет, приобретавший все большее значение и известный с XIV в. как Тайный совет. По мере развития государственной системы, появления политических партий и возникновения кабинетного правительства влияние совета сокращалось. Он, однако, сохранил важные административные функции, право утверждения «указов монарха в совете», имеющих силу закона. Ряд прерогатив короны осуществляется таким образом, например созыв или роспуск парламента и др. В состав совета пожизненно входят действующие и бывшие министры и другие выдающиеся лица государства, назначаемые монархом по рекомендации премьер-министра. Полный состав совета насчитывает свыше 300 членов, но он собирается редко (чаще действуют его различные комитеты), а именно по таким случаям, как смерть монарха или его намерение сочетаться браком.

20 июня совет собрался в полном составе. Это было весьма живописное зрелище – высшие деятели государства явились в ярких мундирах, украшенных перьями и орденами со сверкающими бриллиантами. Атмосфера была торжественно-приподнятая. Дизраэли, конечно, не присутствовал, но там были некоторые его друзья и знакомые, и он с жадностью и завистью впитывал малейшие детали торжественной церемонии, которую затем описал в романе «Сибил».

Церемония была недолгой. Виктория появилась в зале в сопровождении двух герцогов королевской крови, села в приготовленное для нее кресло и прочла написанную Мельбурном речь. Она произнесла традиционную присягу вступающего на трон монарха в том, что будет соблюдать права, которые были дарованы ее предшественниками своим подданным. Затем легкая заминка. Мельбурн быстро набрасывает на клочке бумаги записку, передает ее Виктории, и она твердым голосом читает ее: «Я назначаю Генри, маркиза Лэнсдоуна, президентом моего совета». Так Виктория стала королевой Англии.

Одновременно произошло разделение династических связей между Англией и Ганновером. По конституции женщина не могла наследовать ганноверский трон, и его получил герцог Кумберлендский, став королем Ганновера под именем Эрнст. В этот день Виктории было всего 18 лет. Это была совсем юная девушка, «очень небольшого роста, стройная», с «лицом, которое нельзя назвать красивым, но оно располагало к себе – белокурые волосы, яркие голубые глаза, нос с горбинкой; когда рот открывался, обнажались верхние зубы; маленький подбородок, чистый цвет лица». С самого начала она вела себя спокойно, сдержанно, достойно, с большим тактом.

20 июня Виктория начала утверждать свою независимость дома. Она распорядилась, чтобы ее кровать была перенесена из спальни матери в отдельную комнату. Вечером она пожелала обедать одна – случай чуть ли не единственный до сих пор в ее жизни. Она хотела избежать, хотя бы на время, неприятных разговоров с матерью. Стало ясно, что впредь она не намерена терпеть материнский руководящий гнет и будет действовать самостоятельно.

В истории английской монархии начинался новый период. Именно тогда Бенджамин Дизраэли делал политическую карьеру, последние годы которой отмечены тесными отношениями между ним, уже крупным государственным деятелем, и королевой Викторией. Однако до большого успеха Дизраэли было еще очень далеко. Пока же, в 1837 г., когда Виктория стала королевой, Дизраэли все еще предстояло преодолеть первый этап дистанции, т. е. добиться избрания в члены палаты общин.

НАКОНЕЦ ДИЗРАЭЛИ – ЧЛЕН ПАРЛАМЕНТА

В декабре 1834 г. Дизраэли исполнилось 30 лет. Это было достаточно много, а цель, которую он поставил перед собой, все еще была неуловима. Держался он бодро, был полон решимости продолжать борьбу за избрание в парламент. Препятствия лишь закаляли его волю, хотя и портили настроение, но он старался не афишировать свои чувства. В январе 1835 г. он не без наигранной бодрости публично заявлял: «Я никоим образом не чувствую себя побитым человеком. Возможно, это потому, что я привык к этому». В первой фразе он сказал правду, а во второй в свойственном ему стиле кокетничал.

Почему все же неоднократные попытки пройти в парламент заканчивались для Дизраэли неудачей? Он был склонен объяснить это недостатком денег для проведения избирательной кампании. В письме Остину он писал: «Выборы или, скорее, избирательная кампания обошлись мне не более 80 фунтов; это расходы на предвыборную агитацию и т. д. Расходы Грея составили не менее 800 фунтов. Имей я возможность сорить деньгами, я безусловно прошел бы. У меня нет сомнений в том, что в следующий раз успех будет сопутствовать мне». Цифры дают представление о размерах подкупа избирателей и толпы уже в пореформенное время. Вероятно, Бенджамин несколько занизил свои денежные издержки, но вряд ли преувеличил суммы, истраченные его противником.

Итак, к следующим выборам нужно больше денег. Это, конечно, была проблема, но Дизраэли решал ее по принятому в те времена методу: занимал деньги у ростовщиков под огромные проценты.

Принципиально более важным было то, что в начале 1835 г. Дизраэли пришел к выводу, что для проникновения в парламент нужна поддержка определенной политической партии. Позировать в роли «независимого», не похожего ни на вигов, ни на тори и критикуя и тех и других, было приятно для «исключительной» натуры Дизраэли, но нерезультативно. Три провала на выборах убедили его в необходимости примкнуть к определенной партии. Колебаний в выборе не было. Хотя Бенджамин происходил из среды средней руки финансистов и, следовательно, ему должны были быть ближе виги, но в душе он был снобом-аристократом, и это определило его сближение с тори. К тому же он слишком уж поносил вигов в своих избирательных речах, газетных статьях и литературных произведениях, что делало сближение с ними крайне сложным.

Да он и не думал об этом. Его влекли тори.

В те годы еще не существовало специальной организационной структуры, ведающей делами партии, как в наше время, хотя потребность в таком аппарате уже становилась все более настоятельной. Все партийные дела вне стен парламента тори вершили в Карлтон-клубе, в этом «замкнутом, привилегированном социальном братстве». Клуб и был штаб-квартирой тори. Впоследствии, когда был создан партийный аппарат, роль клуба несколько уменьшилась, но он оставался идейным центром консерваторов и в следующем столетии.

Решив примкнуть к консерваторам, Дизраэли предпринял попытку вступить в члены Карлтон-клуба. Но верхушка тори ему не доверяла, и он получил весьма неприятный для него отказ. Однако это не побудило его изменить свое политическое направление: он и впредь намерен был искать место в парламенте как сторонник тори.

Срок следующих выборов в парламент был пока неизвестен, и для Дизраэли жизнь вошла в нормальную колею. Он по-прежнему активно вращался в фешенебельных кругах, культивируя отношения с нужными людьми. Все меньше и меньше у него находилось времени, чтобы посетить своих верных друзей Сару и Бенджамина Остин, относившихся к нему бескорыстно. Друзья огорчались.

Отношения с Остином портились из-за денег. Дизраэли ему задолжал и не выполнил своих обязательств в срок. Переписка между ними принимала все более напряженный характер. Как вошло уже в обычай, Дизраэли назначает срок урегулирования платежей, не выполняет его и в результате получает такое относящееся к 1836 г. письмо: «Прошло почти две недели. Вы окончательно истощили мое терпение и причинили мне самые серьезные неприятности».

Проходил последнюю, заключительную стадию его роман с Генриеттой Сайкс. Странные это были отношения. Муж уехал надолго в Венецию, но денег неверной жене оставил в обрез. Дизраэли пишет Сайксу письмо, в котором сообщает, что у Генриетты нет средств, чтобы «вести жизнь, достойную жены баронета». Предлагает приехать к нему в Венецию, чтобы обсудить этот вопрос. Баронет уклоняется от такой встречи, но подбрасывает немножко денег Генриетте, чтобы достоинство баронета было обеспечено.

Одновременно Дизраэли работает над новым романом – «Венеция, или Дочь поэта». Это роман о Байроне и Шелли, об их жизни в Италии. Как и роман «Генриетта Темпль», «Венеция…» писалась быстро, неотработанно, это был труд литературного поденщика, лихорадочно строчащего из-за денег. Эти книги в творчестве Дизраэли были переходными от первых страстных автобиографических сочинений к серьезным социально-политическим романам 40-х годов. Создается впечатление, что в конце 30-х годов Дизраэли мало заботился о впечатлении, какое произведут в обществе его очередные литературные творения. Это была явная неосторожность. В «Венеции…» он писал о сексуальной любви, о любовницах, что явно шло вразрез с расхожими христианскими идеалами публики. Многие из знавших Дизраэли проводили связь между описываемыми им в романах вариантами любви и его романом с Генриеттой. «Венеция…» вышла в свет в мае 1837 г. Дизраэли получил за нее не слишком много, но достаточно, чтобы урегулировать неотложные финансовые обязательства с Остином. «Никогда еще два человека не были так довольны, что им наконец удалось избавиться друг от друга», – замечает по этому поводу Жермен.

Положение Дизраэли в политических кругах укреплялось. В то же время политическая ситуация становилась все более сложной и запутанной. Правительство тори во главе с Робертом Пилем (1834–1835), хотя и обладало большинством в парламенте, потерпело 6 раз поражение при голосовании, ибо против него объединились виги и ирландские радикалы. Король поручил формирование нового правительства лидеру вигов лорду Мельбурну. Влиятельным членом нового кабинета стал старый знакомый Дизраэли лорд Линдхэрст. Дизраэли стал его близким доверенным лицом, как бы неофициальным личным секретарем министра – его официальный секретарь из рук вон плохо справлялся со своими обязанностями. Поскольку политическая ситуация оставалась неустойчивой, шли лихорадочные закулисные переговоры о создании коалиции между партиями. Дизраэли был правой рукой Линдхэрста в этих переговорах, наслаждался своей ролью и отмечал невидимый рост своего политического авторитета.

Переговоры велись с лидерами тори и с О’Коннелом, стоявшим во главе ирландских радикалов.

Откуда появилась ирландская партийная группа в английской палате общин? Англия начала завоевание Ирландии еще в XII в. Процесс был очень долгим и кровавым для ирландцев, которые из века в век восставали с целью обрести независимость. Эти попытки освободиться топились англичанами в крови. Последняя, и весьма опасная, попытка имела место в 1798 г., когда Англия вела войну против Французской революции. В Ирландии существовал свой парламент, возможности его были невелики, да к тому же англичане старались руководить им, используя, как говорит английский историк С. X. Стейнберг, «свое влияние и подкуп».

Английский премьер-министр Уильям Питт-младший, отдавая себе отчет, какую опасность в этой обстановке представляла для Англии бунтующая, озлобленная против колонизаторов Ирландия, провел в 1801 г. закон об англо-ирландской унии. Согласие ирландского парламента было опять-таки получено классическим способом – при помощи подкупа. Факт настолько общеизвестный, что о нем сообщают даже краткие исторические и биографические справочники. Ирландский парламент самоликвидировался, а взамен ирландцы получили право посылать своих депутатов в парламент Соединенного королевства: в палату лордов – четырех пэров – священнослужителей и 28 обычных пэров, пожизненно избираемых, а в палату общин – 100 избираемых в Ирландии членов палаты. Наиболее активную роль играло радикальное крыло ирландских парламентариев, отстаивавшее интересы своего народа и причинявшее много забот и неприятностей и вигам и тори. Ирландские парламентарии представляли собой солидный блок голосов, и поэтому каждая из партий стремилась привлечь их на свою сторону.

Весной 1835 г. в этих закулисных маневрах участвовал и Дизраэли, но наладить соглашение не удалось не по его вине. Он считал, и не без оснований, что замысел не удался потому, что у тори нет сильных лидеров. Он не считал таковыми ни Пиля, ни своего друга-покровителя Линдхэрста. О Пиле он писал своим домашним, что «остается фактом то, что Пиля запугивает его жена, а она особа нервная». Эти слова Дизраэли примечательны по двум причинам. Они лишний раз иллюстрируют, как жены политиков, пользуясь своей специфической властью, участвуют в политической жизни и тоже делают политику. Одновременно высказывание Дизраэли свидетельствовало о том, что у него не получался контакт с Пилем, а это грозило открытым сведением счетов в будущем. Случилось так, что лидер тори и молодой, рвущийся в политику человек сразу же не понравились друг другу.

И в то же время позиции Дизраэли в партии тори укреплялись, ее лидеры все больше и больше ценили Бенджамина как будущего активного, энергичного деятеля, которого следует удержать в сфере влияния партии. Поэтому, когда весной 1835 г. открылась вакансия в избирательном округе Тонтон, тори выдвинули Дизраэли, хотя и предупредили его, что «не пойдут на очень большие издержки» ради его избрания. Место было ненадежное. К тому же противником Дизраэли оказался виг, член правительства лорда Мельбурна, ранее уже 5 раз избиравшийся в парламент от Тонтона. Но смелости и воли Дизраэли было не занимать, и он бросился в борьбу.

Противники Дизраэли сделали все возможное и невозможное, чтобы дискредитировать его в ходе избирательной кампании. Издавна избирательная борьба идет по двум линиям: сторонники определенной кандидатуры стремятся максимально преувеличить ее достоинства и еще больше стараются дискредитировать соперника. Так было и на этот раз. Избирательный округ наводнили слухами о денежных долгах Дизраэли. Рассказывали, что он пишет романы, что должно было пониматься как занятие компрометирующее. Пускались в ход и оскорбительные намеки на его национальное происхождение. Его участие в недавней закулисной игре по неудавшемуся налаживанию коалиции в парламенте использовалось, чтобы представить Дизраэли в политическом отношении человеком беспринципным, непоследовательным, ненадежным. Это был наиболее сильный удар в политическом плане. В моральном отношении ему наибольший ущерб причинили утверждения противников, что у него в Лондоне есть любовница. Подобные факты были нередки, и по этому признаку можно было бы отвести многих членов парламента, но Дизраэли нарушал «правила игры», демонстрируя публично, афишируя свой роман с Генриеттой. Американский корреспондент сообщал в те дни, что Дизраэли прогуливался по Лондону в открытом экипаже с Генриеттой Сайкс и что «отсутствующий баронет (как мы знаем, он находился в Венеции. – В. Т.), место которого Дизраэли занял, собирается возбудить против него судебное дело, которое положит конец его карьере». Для избирателей, придерживавшихся христианской морали, это было уж слишком.

Неудивительно, что в этих условиях Дизраэли в четвертый раз потерпел поражение на выборах. Победил, как и следовало ожидать, его противник-виг. Но за время выборов тори внимательнее присмотрелись к Дизраэли и укрепились в убеждении, что этот человек им нужен. После объявления результатов выборов тори закатили в честь своего, пока еще пусть не победившего, кандидата пышный банкет. Это было большой психологической поддержкой для человека, четырежды провалившегося на выборах, и вселяло веру в долгожданную победу в недалеком будущем.

Психологическое и физическое напряжение в ходе избирательной кампании явилось для нервной системы Дизраэли чрезмерной нагрузкой и привело к тому, что он совершил крупную политическую глупость, которая дорого обошлась ему. В ответ на обвинения критиков в его ненадежности Дизраэли многократно провозглашал в избирательном округе: «Если существует что-либо, чем я действительно горжусь, так это мое постоянство». Случилось так, что как раз в это время виги сблокировались с лидером ирландских радикалов О’Коннелом против тори. Будем иметь в виду, что это тот О’Коннел, который помогал Дизраэли ранее в выборах в Хай-Уикомбе, что придало последовавшему конфликту особенно неприятный оттенок. Увлекшись ораторскими приемами, Дизраэли обвинил своих старых врагов-вигов в лицемерии и в качестве доказательства привел богатый набор крайне отрицательных, предельно оскорбительных их заявлений об О’Коннеле, но сделал это так неосторожно и необдуманно, что пресса подала его речь как собственное мнение Дизраэли об О’Коннеле. А в речи были такие выражения, как «поджигатель», «предатель», и кое-что похлестче.

О’Коннел был взбешен. Услышать обвинение в предательстве, да еще от кого – от человека, который в свое время искал его поддержки и получил ее! Это уж слишком. Ирландец был прекрасным оратором, которому наиболее удавался критически-бичующий стиль. Он ответил немедленно и убедительно показал, что Дизраэли поначалу пытался пройти в парламент как радикал, но теперь переметнулся на сторону тори. Это к вопросу о «постоянстве». О’Коннел не постеснялся в выражениях, назвав Дизраэли «воплощением лжи», «негодяем», «пресмыкающимся», и заявил, что ему присущи «именно те качества, которыми был наделен нераскаявшийся вор, распятый на кресте» (подразумевался распятый рядом с Иисусом Христом).