Текст книги "Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры"

Автор книги: Владимир Трухановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

ЗИМА 1842/43 ГОДА В ПАРИЖЕ

С деньгами у Мэри Энн было довольно свободно, и зиму с 1842 на 1843 г. семья провела в Париже. Жили опять в понравившемся отеле «Европа» на улице Риволи. Дизраэли не отдыхал и не сидел сложа руки. Он внедрялся во французский высший свет, был хорошо принят и завязал полезные связи, включая короля Луи-Филиппа. Одновременно он обдумывал возможности создания новой партии под своим руководством, обсуждал эту проблему с членами «Молодой Англии», навещавшими его в Париже. Здесь же у него сформировался большой интерес к внешней политике, и он, будучи человеком, у которого за мыслью немедленно следовало дело, окунулся во внешнеполитическую сферу.

Через 38 лет в романе «Эндимион» Дизраэли изложил свой психологический поворот к проблемам внешней политики устами одного из героев: «Это парламент политической экономии; обе стороны в равной степени заняты размышлениями о ценах на зерно и тому подобными вещами. Финансы и торговля – вот предмет интереса всех. По этим сюжетам людям легче всего произносить речи – тем людям, которые не говорят на французском языке и кто не получил образования. Настоящая политика – это обладание властью и ее применение. Я хотел бы, чтобы вы обратили свой ум в направлении внешней политики… Но постигнуть внешнюю политику просто чтением нельзя. Книжные черви не становятся министрами иностранных дел. Вы должны узнать великих актеров, действующих на великой сцене. Ничто не может заменить личного знакомства с деятелями, контролирующими внешнюю политику… Я думаю, что вам следует воспользоваться этим перерывом в заседаниях парламента и отправиться в Париж. Ныне Париж – столица дипломатии».

Рассуждения о том, что английский парламент занимается почти исключительно экономическими проблемами, вызваны тем, что экономика в жизни страны играет огромную роль. Отсюда и внимание к ней парламента. Любителям чистой политики действительно скучно слушать все время о промышленности, торговле, ценах. В 30-х годах XX в. рассматривалось даже предложение образовать в Англии два парламента – экономический и политический. Но из этого ничего не получилось: отделить политику от экономики невозможно.

Сохранились многочисленные подробные письма Дизраэли из Парижа к сестре Саре. Они свидетельствуют, с каким наслаждением он купался в лучах высшего парижского света – письма заполнены длинными перечнями знатных фамилий, с носителями которых Дизраэли довелось встречаться на вечерних приемах. В Париже светская жизнь бурлит вечером. Его охотно принимают в больших домах, и он неизменно подчеркивает, что должное внимание при этом оказывается Мэри Энн. Легкость, с какой Дизраэли вошел во французские аристократические круги, свидетельствует о том, что его политическая репутация была уже значительной – английская печать донесла информацию о нем как о политике и литераторе до Парижа.

Революция сильно потрепала французскую знать. Дизраэли отмечал, что по финансовой мощи она не может равняться с английской. Восторгаясь одним из приемов, на котором он присутствовал, Дизраэли писал: «Какие имена! Но где у них земли? Во Франции насчитывается всего 100 человек, имеющих годовой доход в 100 тыс. Генри Хоуп и Ротшильд могут купить их всех». Генри Хоуп – один из примыкающих к «Молодой Англии», очень богатый человек, находившийся в те зимние месяцы во французской столице. Что касается Ротшильда, то эта фамилия не нуждается в представлении. Были Ротшильды французские и английские. 2 декабря Бенджамин пишет сестре Саре, что на обеде у министра иностранных дел Гизо он сидел между генералом Себастиани и Ротшильдом. Банкир без церемоний обратился к Дизраэли: «Я полагаю, вы знакомы с моим племянником?» Дизраэли, конечно, хорошо знал лондонского Ротшильда.

Дизраэли всегда стремился играть главную роль в любом деле. Так и в данном случае: решив заняться улучшением англо-французских отношений, он не ограничился контактами с влиятельными политическими деятелями, ему оказалось мало даже встреч с министром иностранных дел Гизо. Предприимчивость Дизраэли была такова, что ему удалось выйти на самого короля Луи-Филиппа.

Отношения между двумя странами были сложными. В 1830 г., когда во Франции устанавливалась новая монархия, английский министр иностранных дел занял в отношении нового монарха Франции дружескую позицию. Это в Англии многим не понравилось. Дизраэли опубликовал брошюру под названием «Галломания», в которой осуждал позицию Пальмерстона. С тех пор прошло 10 лет. Пальмерстон в 1841 г. был вынужден покинуть Форин оффис, причем произошло это в момент, когда его же усилиями отношения с Францией оказались основательно испорченными из-за противоречий в Леванте. Позиция Дизраэли за 10 лет изменилась на 180 градусов, и сейчас он хотел работать над сближением двух стран. Этим в данный момент как раз и занимались министры иностранных дел Англии – Абердин – и Франции – Гизо.

Взаимопонимание с Англией было важно для существования трона короля Луи-Филиппа и династии. Поэтому он благосклонно принимал Дизраэли («Галломания» была предана забвению) и подолгу с ним беседовал. В ходе этих бесед Дизраэли вручил в конце 1842 г. Луи-Филиппу подробную записку о том, как при содействии его, Дизраэли, могут быть радикально улучшены англо-французские отношения. При этом собственная роль Дизраэли и возможности «Молодой Англии» очень преувеличивались.

В документе Дизраэли писал, что он внимательно изучил во Франции все, что относится к делам с Англией. Затем скромно заметил, что «многие годы размышлений, действий и близких взаимоотношений с лидерами английских партий позволяют ему знать действующих лиц политического мира Англии и мотивы, которыми они руководствуются». Он пришел к убеждению, что существующая система отношений между двумя странами должна неизбежно привести к провалу. Затем в изящных выражениях, но явно подхалимски он порассуждал о «гении великого принца», т. е. Луи-Филиппа. Он, Дизраэли, полагает, что во Франции «просвещенные слои в общем настроены благожелательно к Англии, но большая часть народа – враждебно. В Англии же, наоборот, огромное большинство народа дружественно относится к Франции, тогда как высшие слои смотрят на Францию без какой-либо сердечности». Автор документа по тактическим соображениям явно смягчает ситуацию. В Англии из-за многолетнего соперничества и вражды Франция почти всеми считалась «традиционным врагом». Не будем, однако, излишне строги к автору. Он, как это особенно в моде сейчас, делал упор на том, что «сближает», а не на том, что «разъединяет».

Дизраэли утверждал, что если осуществить три мероприятия, то они в комплексе со здравомыслящей политикой Франции приведут к восстановлению «истинного и сердечного союза между двумя странами». Во-первых, в английском парламенте, который привык заниматься внутриполитическими проблемами, должен выступить «влиятельный депутат, к которому прислушивается палата общин» и привлечь внимание к англо-французским отношениям. Ясное и убедительное заявление заставит людей задуматься, и в результате создастся возможность, при которой «большая часть оппозиции отвергнет недавнюю политику лорда Пальмерстона». Во-вторых, до обсуждения этого вопроса в парламенте должна быть организована новая влиятельная оппозиционная партия, которая «могла бы осуществлять непреодолимый контроль над поведением премьер-министра». Далее показывается, что такая партия уже в действительности существует – это «Молодая Англия» во главе с Дизраэли. Затем содержится туманное, хотя и многозначительное замечание: «Было бы правильно утверждать, что руководство парламентской партией в Англии повлечет за собой дополнительные расходы в очень больших размерах». Что это было – намек? Если да, то результат его неясен. В-третьих, рекомендовалось тщательно организовать выступления прессы в Англии «в поддержку союза между Англией и Францией».

Пресса обладает огромной властью, и если ее умело направлять, то она может оказать важное влияние на решение вопросов огромного значения. Дизраэли предлагал составить план манипулирования английской прессой в нужном направлении и готов был взять на себя реализацию такого плана. Во всяком случае он мог бы осуществлять «общее наблюдение, такое, как сейчас проводит лорд Пальмерстон за антифранцузской прессой».

Излагаемый Дизраэли план был грандиозным, и его автор допускал, что король может счесть его химерой. Поэтому в заключение в меморандуме говорилось: «Планы эти, возможно, могут показаться слишком огромными, но это не фантазия. Наоборот, эти планы в своем существе реалистичны». Король Франции отнесся к замыслам Дизраэли благожелательно. Хотя он не мог не понимать, что ни правительство, ни даже отдельный английский министр не давали Дизраэли никаких полномочий или советов на этот счет. Это была сугубо личная инициатива, и вряд ли она могла понравиться правительству. «А между тем, – замечает Ричард Фарбер, – „великий человек“, который действительно водил дружбу с Луи-Филиппом, безмерно наслаждался бурным чувством обладания международной властью, не связанной ни с какой ответственностью». Он помышлял о создании большой партии, которая будет диктовать Пилю его внешнюю политику, полезную для англо-французских отношений.

Последствия «внешней политики на высшем уровне», которой Дизраэли занимался в Париже, сказались на его поведении в палате общин, когда он возвратился в Лондон. Он настаивал в своих выступлениях, чтобы правительство заключило с Францией торговый договор, с особым усердием атаковал действия Пальмерстона в сфере внешней политики и убеждал Пиля и Абердина проводить в отношении Франции более благожелательную политику.

1 марта 1843 г. Дизраэли выступил с речью в переполненной палате общин. Это выступление особенно интересно сопоставить с действиями Дизраэли четверть века спустя. Речь шла о катастрофе, постигшей Англию в первой англо-афганской войне. «До того как начались несчастья, – говорил Дизраэли, – мы имели очень хорошую границу. Но, предполагая, как нам казалось, движение со стороны России, мы произвели вторжение в Афганистан и тем навлекли на себя несчастье». Россия, он допускал, «угрожала, но только своим географическим положением. Ее политика не была агрессивной. Истинным агрессором был наш недавний министр иностранных дел. Это он посылал секретных агентов к берегам Черного моря, чтобы плести интриги против России, которая, естественно, реагировала посылкой таких же агентов в Центральную Азию».

Друзьям Дизраэли в Париже речь понравилась: они терпеть не могли Пальмерстона. Политика, как и люди, крайне изменчива. Пройдет три десятилетия, Дизраэли развяжет вторую англо-афганскую войну, и оппозиция будет подробно цитировать ему его речь от 1 марта 1843 г.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ РОМАНЫ

«Молодая Англия» была популярна в Англии и в некоторой степени за рубежом. Это объяснялось ее большой активностью в палате общин, а также тем, что она состояла не просто из знатных людей, но из достаточно ярких литераторов и политических деятелей. Пресса, падкая на сенсацию, много писала о молодых, выделявшихся из основной массы парламентариев своими взглядами и поведением.

Однако Дизраэли и некоторые его друзья считали, что политические и социальные взгляды группы необходимо четко и компактно сформулировать и популярно изложить, с тем чтобы они стали достоянием широкой аудитории, тем более что 40-е годы в Англии были отмечены появлением нового литературного жанра – художественной литературы, преследующей пропагандистские цели. Это важный элемент истории культуры. С тех пор вот уже более полутора веков значительная часть художественной литературы, а в действительности пропагандистские издания, лучше или хуже замаскированные под художественную литературу, заполняют книжные рынки многих стран во все большем количестве. В Англии этот жанр был порожден объективными условиями: вызывающим тревогу «положением Англии», возникшими глубокими сомнениями по социальным, религиозным, политическим проблемам, всеобщим разочарованием в деятельности обеих главных политических партий – вигов и тори.

Интересно, что в английских литературных кругах уже тогда наблюдалось явление, характерное и для наших дней. Его суть в том, что писатели и историки, как правило, не читают или читают явно недостаточно современную им литературу – продукт труда их коллег, если только у них нет особых соображений для такого чтения. Ведущей фигурой в 40-х годах в Англии в области художественно-публицистической литературы был Томас Карлейль. И у Роберта Блэйка мы читаем: «Неясно, читал ли Дизраэли когда-либо Карлейля». Он мало читал современников, хорошо знал Байрона и Скотта, но все, что было после них, его внимание не привлекало.

В 1848 г. один из сторонников «Молодой Англии» – Генри Хоуп – убеждал Дизраэли изложить в литературном произведении те политические идеи, которые дискутировались в группе «Молодая Англия». Дизраэли после долгих размышлений решил написать художественное произведение, так как такая форма, «как показывает опыт, предоставляет наилучшую возможность для воздействия на общественное мнение». Решение было принято в 1843 г., и осенью Дизраэли начал писать роман «Конингсби».

Пиль оказал большую услугу английской литературе, не взяв Дизраэли в 1841 г. в свое правительство. У него образовалось время для литературного труда, определилось политическое направление литературного творчества, а разочарование и определенная злость на Пиля придавали писаниям Дизраэли полезную остроту.

В 1844 г. Дизраэли издал «Конингсби». Это был самый яркий из появившихся затем в изобилии в Англии политических романов. Таким образом, открытие жанра политического романа – безусловная заслуга Дизраэли. Через год он издал роман «Сибил». Это был один из первых и, пожалуй, самый знаменитый социальный роман в Англии. Обе книги свидетельствуют о возросшей художественной и политической зрелости Дизраэли. Впоследствии он писал еще, но эти два романа – вершина его творчества. Дизраэли не может равняться с такими корифеями английской литературы, как Вальтер Скотт, Диккенс или Теккерей, но его социально-политические романы принесли ему заслуженную славу, переиздавались много раз и до сих пор пользуются вниманием читателя.

Дизраэли писал очень быстро. По сравнению с сегодняшними темпами в те годы литераторы вообще работали значительно быстрее и, как, например, Чарлз Диккенс, вручали читателю шедевры. Но почему? Кажется, убедительный ответ на этот вопрос отсутствует. Дизраэли обладал острым умом, широкой эрудицией, сильным воображением и, конечно, глубоким знанием предмета, о котором вел речь. Но и для него литературное творчество не было легким занятием. Роман рождался тяжело. Может быть, потому, что Дизраэли уже был зрелым человеком и подходил к делу более требовательно. Он просит друга, Джона Маннерса, прочесть рукопись, замечая при этом, что «авторы не лучшие критики своих собственных произведений. Мне более важно ваше мнение, чем свое собственное. Длительное, непрерывное усилие по написанию произведения – очень болезненно. Я ежедневно убеждаюсь все больше и больше, что нет более тяжкого труда, чем литературный». Справедливая и вечная истина. Будучи только политиком или только писателем, Дизраэли не написал бы «Конингсби» и «Сибил». Они продукт синтеза качеств и данных политика и писателя.

«Конингсби» вышел в свет в мае 1844 г. Книга быстро расходилась и принесла автору гонорар в 1000 фунтов. Успех романа объяснялся, наряду с его литературными достоинствами, также тем, что его воспринимали как манифест «Молодой Англии», которая уже ряд лет имела большой общественный резонанс. К тому же книга в персональном плане была весьма острой. В ней в изобилии присутствовали ядовитые ссылки на еще живых политических деятелей, упоминались даже имена. Многие действующие лица получили портретное сходство с известными персонами. На страницах романа были разбросаны различные намеки, заставлявшие читателя строить догадки, кого же автор имеет в виду. Все это придавало роману своеобразную сенсационность.

Главный герой романа Гарри Конингсби – внук маркиза. В этом сказалась неистребимая тяга Дизраэли к аристократии. Автор сурово критикует аристократию, но это критика, исходящая из любящих уст некоего «старшего Миллбэнка», владельца «образцовой фабрики» в Манчестере. У аристократии нет особых качеств, которые выделяли бы ее из других слоев. Она не богаче других – имеются в виду, конечно, владельцы «образцовых фабрик», – она не мудрее, не лучше информирована и не выделяется особым рвением в деле службы общественным и частным интересам. Да и с происхождением у нее не так уж гладко. Война Алой и Белой розы истребила почти всю родовитую феодальную знать. Существующая аристократия пополнялась из трех «позорных источников». Это «грабеж церковных имуществ, открытая и скандальная продажа титулов последними Стюартами и комбинации с избирательными округами в наше время». В связи с этими рассуждениями Монипенни замечает: «Безусловно, Дизраэли нельзя будет обвинить в том, что в этом романе или в следующем… он льстит классу, стать политическим лидером которого он стремился».

Дизраэли из-за близости с аристократами и глубокого изучения прекрасно знал их слабые места и недостатки. Он безжалостно критикует аристократию, но не затем, чтобы содействовать лишению ее ведущей роли в общественной системе, а затем, чтобы она могла подвергнуться самоочищению и самосовершенствованию и заняла действительно руководящую роль в обществе.

В романе идет напряженная дискуссия, каким должен быть политический курс тори. Один из героев заявляет: «Если какой-либо парень спросит меня, в чем заключается курс консерваторов, я уверен, что не смогу ему ответить». Почему же, возражают ему, ведь это курс на восстановление и защиту наших славных институтов – «короны, которую лишили ее прерогатив, церкви, контролируемой комиссией, и аристократии, не осуществляющей руководящей роли». Нужно восстановить былую роль не только этих институтов, но и тех, кто трудится на земле, ибо «орден крестьянства», «гордость страны», «исчез с лица земли и был заменен расой рабов, которых именуют работниками и которые поджигают стога».

Руководители партии тори организовали консервативные ассоциации – организации, призванные содействовать победе партии на выборах. «Но зачем они организованы? – вопрошает Конингсби. – В лучшем случае, чтобы убрать вигов из парламента. А затем, когда вы устраните вигов, что дальше? Что же касается нас, – здесь явно звучат идеи „Молодой Англии“, – то мы не собираемся производить новых герцогов или подготовлять старых баронов. Мы намерены установить великие принципы, которые смогут поддержать страну и обеспечить счастье для народа». Он выражает надежду, что власть будет опять уважаема, что будет существовать вновь почтение к нашему образу жизни, что он «сможет увидеть, как богатство признает, как это было в старину, что труд – это его брат-близнец и что обязанностью каждого является исполнение его долга». Итак, цель автора и его единомышленников – возврат к старому, к временам, когда якобы бок о бок существовали, как братья-близнецы, и имущие классы, и трудовой народ.

В этом построении сказывался идеализм Дизраэли и «Молодой Англии». Дизраэли любил историю и выводил из нее свои концепции для Англии середины XIX в. Действует он, несомненно, искренно. Но он не учитывает, что в прошлом, во времена «доброй старой Англии», труд и богатство не сосуществовали мирно друг с другом, что прошлое страны густо насыщено классовыми противоречиями и острейшими, временами кровавыми внутренними столкновениями. Поразительно, но он, широко образованный человек, не учитывает, что возврата к идеализированному прошлому быть не может, что история не может, даже по велению «Молодой Англии», развиваться назад, повторяться, что историческое развитие пусть не прямолинейно, но идет вперед. Он забыл, как в юности в библиотеке отца читал у древних греков: «Нельзя два раза войти в одну и ту же реку».

Перед читателем «Конингсби», а затем и «Сибил» является противоречивая фигура их автора с его сложными и часто несовместимыми взглядами на политические реалии английской жизни середины XIX в.

Радикальные преобразования в английской жизни, замышлявшиеся Дизраэли и его соратниками, автор теснейшим образом связывает с молодостью и человеческой натурой. Герои романа настойчиво утверждают, что подобные исторические преобразования способна осуществить только молодая часть нации. В романе автор применяет свой излюбленный прием – вводит некоего незнакомца, окруженного мистическим ореолом, в уста которого вкладываются наиболее важные мысли. Здесь незнакомец вразумляет Конингсби поверить в решающую роль характера личности и в созидательные возможности интеллекта, которым «достигается величие в юности. Почти все великое в этом мире, – утверждает странник, – было осуществлено молодостью». Однако одной юности для великих дел недостаточно. Сама по себе молодость еще не означает гениальности. «Гениален тот молодой человек, которому гениальность дана свыше», от природы. Далее приводится масса исторических примеров вроде того, что «великие капитаны древних веков и нового времени завоевывали Италию в возрасте двадцати пяти лет… Паскаль, величайший из французов, Рафаэль и Байрон – все они умерли в тридцать семь лет. Ришелье в тридцать один год был государственным министром, Питт и Болингброк были министрами уже до того, как другие молодые люди перестали играть в крикет. История героев фактически есть история молодых».

Отсюда следовал и практический вывод: человек должен становиться депутатом парламента рано. Депутат, вступивший в палату общин поздно, в своей деятельности чувствует себя связанным независимо от таланта, которым он обладает.

Здесь мы видим четко выраженную концепцию, гласящую, что историю делают герои. Ее придумал не Дизраэли, он лишь повторял широко распространенную идею. Но он добавил к ней положение о том, что истинные герои – молодые люди. Эта мысль явно перекликалась с возрастом его друзей по «Молодой Англии».

Интересно обращение Дизраэли в романе «Конингсби» к вопросу, почему люди не всегда ведут себя в согласии с велениями разума.

Автор утверждает, что после наполеоновских войн в Англии имели место попытки реорганизации общества на «чисто рациональной основе, руководствуясь материальными мотивами, соображениями выгоды. Они провалились и не могли не провалиться, ибо человечество направляется не соображениями разума, а воображением». Далее автор утверждает, что «мы не обязаны человеческому разуму никакими великими достижениями, являющимися важнейшими этапами усилий человека и человеческого прогресса… Не рациональный момент вызвал Французскую революцию. Человек поистине велик, когда он в своих действиях движим страстью…»

Вряд ли Дизраэли вполне серьезно недооценивает роль рационального мышления, рассудочности в жизни общества. Это противоречит его постулату о том, что в развитии человечества ведущая роль принадлежит таланту, гениальности личностей. Но в этих высказываниях все же что-то есть, и это что-то – протест против бурно развивавшегося в Англии капитализма на основе «материальных стимулов», прямой выгоды и голого практицизма.

Дизраэли утверждает, что истинный государственный лидер в своих действиях должен учитывать «человеческую натуру» во всей ее сложности. Способность совершать самоотверженные, героические поступки – это черта человеческой натуры. Для того чтобы она сработала, человек должен воодушевляться определенными идеалами. Возникающие у него убеждения становятся настолько сильными, что в определенный момент переходят в страсть, которая и порождает безграничный энтузиазм или героические действия. Здравый смысл в этих рассуждениях присутствует. История знает, что не раз великолепные планы построения разумного, гуманного, справедливого общества не срабатывали, ибо не учитывали важнейших сторон человеческой натуры.

Набор этих элементов сложен и велик. Дизраэли подчеркивает один из них, вероятно, потому, что считает его важнейшим, – это духовность, идейность человека. «Человек рожден, – читаем в „Конингсби“, – чтобы преклоняться и подчиняться. Но если вы не будете направлять его, если вы не дадите ему то, что он мог бы почитать, он сконструирует свои собственные священные идеалы и найдет вождя в своих собственных эмоциях». За этой сложной литературной формулой скрывается здравая мысль о том, что только человек, одухотворенный великой идеей, верящий в нее настолько сильно, что готов во имя нее на самые большие жертвы, способен совершать великие дела. Автор верно уловил роль духовности и идейности в XIX в. По мере развития человечества эта роль все больше возрастала.

Дизраэли в романе говорит не только о благородных чертах человеческой натуры, но и об отрицательных и делает это на материале, который ему хорошо знаком и близок. Он вывел двух «политических паразитов», «политических интриганов», которые стремятся пройти в парламент исключительно из эгоистических соображений, а не для того, чтобы служить стране или какой-либо идее. Тэдпол и Тапер – «это необычный сорт людей. Для них 1200 фунтов, выплачиваемые поквартально, составляют и их политические идеи, и их человеческую натуру… Для них человек, если он стремится пройти в парламент и при этом не руководствуется желанием получать ежегодно 1200 фунтов, то он слабоумный».

Роман «Конингсби» вместе с другими произведениями этих лет занимает важное место в английской литературе XIX в. Именно поэтому его не обошли своим вниманием и советские литературоведы. Они оценивали роман как непосредственный отклик на события тех лет. Действие романа разворачивается в 30—40-х годах. Дизраэли позволяет себе иногда довольно решительно выступить против уродливых последствий буржуазного развития Англии. Устами своего героя – аристократа Конингсби – он резко осуждает английское законодательство, парламентскую реформу 1832 года, а в качестве радикального средства оздоровления общественной атмосферы предлагает возвращение к твердым принципам монархии и религии. Да, осуждение можно признать резким, особенно когда автор вкладывает в уста одного из действующих лиц такие слова: «Виги износились, консерватизм – это мошенничество, а радикализм – осквернение».

«Конингсби» является литературным произведением и манифестом «Молодой Англии», так как «Молодая Англия» занимает в романе очень важное место.

Литературное творчество Дизраэли в 40-е годы определялось объективными и субъективными условиями. Положение Англии, хотя это и был ее «золотой век», как утверждают историки, было отнюдь не «золотым». В парламенте и в обществе ходили выражения «положение Англии», «английский вопрос», под которыми подразумевались язвы английского общества. Наибольшую опасность для правящих кругов представляло продолжавшееся чартистское движение, несмотря на все усилия правительственных органов обуздать его. Конечно, при этом прибегали к сложным английским методам: уступкам трудящимся или их видимости (последняя выражалась в бесконечных биллях, беспрестанно обсуждавшихся в парламенте), внесению в ряды чартистов раскола и – как крайнее средство – применению силы. Игнорирование парламентом требований миллионных народных масс, выраженных в чартистских петициях, чрезвычайно накаляло атмосферу. Все это захватывало воображение Дизраэли. К этому прибавлялась его решимость твердо занять враждебную премьер-министру Пилю позицию в парламенте, всячески дискредитировать его и мешать при проведении правительством любых мер, демонстративно голосуя против них. Эти события приходятся на период между написанием романов «Конингсби» и «Сибил».

Второй роман не только содержит больше ожесточения в критике партий, политической системы, но и проникнут пристальным вниманием к чартизму, стремлением понять движение, что было непростым делом.

40-е годы ознаменовались началом нового этапа в чартистском движении. Прослеживается зависимость роста активности в рядах чартистов от экономических кризисов и спадов, увеличивавших нищету низов населения. Когда экономическое положение улучшалось, активность чартистов снижалась. И наоборот. 20 июля 1840 г. в Манчестере возникла Национальная чартистская организация, вскоре объединявшая уже 50 тыс. членов. Это была первая в истории страны массовая рабочая партия, возглавившая борьбу за допуск трудового народа к политической власти. Произошло размежевание по-боевому настроенных чартистов и буржуазных радикалов. Была подготовлена новая петиция в парламент, содержавшая важные социальные требования отмены закона о бедных, по которому обнищавшие люди помещались в работные дома, уменьшения налогов, сокращения рабочего дня, увеличения заработной платы. Под петицией подписались 3300 тыс. человек. Эта вторая петиция также была отвергнута парламентом.

Во многих районах страны начались стачки, перераставшие в стихийные восстания. В конце 1842 г. движение пошло на убыль. Правительству удалось справиться с революционными выступлениями чартистов, чему способствовал раскол в их рядах. Боевое крыло продолжало активно действовать, развернулась подготовка к вооруженной борьбе. Парламенту была представлена третья петиция, но и на нее правящие круги ответили высокомерным отказом. Многих лидеров чартизма арестовали, местные выступления подавлялись силой. Чартизм, составивший революционную эпоху в английском рабочем движении, после 1848 г. вступил в период заката. Однако тенденции чартизма еще долго в том или ином виде проявлялись в английской жизни, оказывали мощное воздействие на социальную борьбу, политическую жизнь, работу парламента, на литературу.

Поводом для выступления масс в Лондоне 24 июня 1855 г. послужило принятие двух законов: «пивного билля», запретившего открывать по воскресеньям какие-либо общественные увеселительные заведения кроме как от 6 до 10 часов вечера, и билля о запрещении воскресной торговли. Это были меры принуждения в отношении трудового народа. Законы были выгодны союзу «развратной, разлагающейся, жаждущей наслаждений аристократии с церковью». Союз основывался на «грязных расчетах на прибыль пивных магнатов и крупных торговцев-монополистов». Поскольку рабочие в Англии получали заработную плату вечером в субботу, то новый билль был направлен только против них. Первый билль лишал трудовых людей возможности провести выходной день в пабе, т. е. в пивной, за кружкой пива, отвлечься от житейских тягот. Отсюда и популярность пабов – этих клубов простых людей Англии.