Текст книги "Твой день и час"

Автор книги: Владимир Соколовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

6

В кабинете Анны Степановны лежали три полушубка, пахло свежей, добротной овчиной.

– Неплохо снабжают сельское хозяйство, – потрогав один, заметил Михаил.

– Ну, на холоде же люди работают, – отрываясь от писанины, сказала начальник отделения. – Подозреваемого я уже допросила и отправила, ты его арестуй где-нибудь перед праздниками; а теперь иди к себе, пиши характеристику, и я ее сама отстучу на машинке.

– Что это – сам на себя, что ли?..

– Да Господи! Так везде делают. Напиши, что хороший производственник, активный общественник, защищает спортивную честь отдела, пользуется авторитетом, читает лекции, в быту устойчив, брака в работе не допускает… что там еще? Сам придумай – мало ли тебе этих характеристик читать приходится?

– Там совсем другое…

– Ну, что другое… схема везде одна. Иди, иди, не морочь мне голову!

Характеристику он написал быстро. Демченко посмотрела, поправила что-то карандашом, сняла с подоконника старую машинку и начала, кряхтя, устанавливать ее на столе. Носов вернулся к себе. И был застигнут Розкой Ибрагимовой, старшим лейтенантом, инспектором отделения профилактики.

– Привет, дорогая… Как тебе пухнется?

– Ой, не говори. Токсикозы, миздозы… Я что пришла-то: в дежурке куча новых полушубков лежала – мужики сказали, что твои.

– Это они тебя, Роза, обманули. Откуда у меня столько новых полушубков! У меня и одного-то нет. Старого даже. Это вещи, изъятые по делу.

– Так я же все понимаю! – Ибрагимова помолчала. – Слушай, коньячку не выпьешь?

– Какого еще коньячку? Чего это вдруг?

– Да я купила. Сходила вот сейчас и купила.

– Ну говори же, чего ты крутишь!

– Мишенька… сделай мне один, а? Ну, я очень хочу своему Гургенчику купить такой.

– Так купи. Вон, на толкучке их навалом.

– Ого, на толкучке! Там за него сотни три – три с половиной надо выложить, а у тебя он по госцене идет, рублей по восемьдесят.

Носов покачал головой:

– Ох и ушлая ты, Роза! Сразу все сообразила. Ну, и как ты себе это мыслишь? Я что, должен для тебя его выпрашивать? У кого? И почему ты думаешь, что мне его продадут, а не скажут: «Ступай-ка ты, парень…» Делай-ка все сама. Сама иди к директору, сама с Шишкиным разговаривай. А я в эти дела мешаться не хочу. Ходить, просить… давай уж сама!

– Ну я, в случае чего, могу на тебя сослаться? – осторожно спросила Розка.

– Да хоть сто раз. Мне – лишь бы расписка была.

– Так ты выпей тогда, – она вытащила из сумки бутылку коньяка.

– Нет, сегодня я – мимо. Надо к Феде-комбайнеру идти, то-другое… Не время, понимаешь?

– Я оставлю, – Розка сунула бутылку за сейф. – После выпьешь… или в другой раз как-нибудь…

Вот, прости Господи, бабенка! И добьется ведь своего, выцыганит за бесценок отличный полушубок для муженька. Что делать – в милиции нет, наверно, человека, который так или иначе не пользовался бы своим удостоверением, формой, должностью. Михаил сам покупал несколько раз водку по удостоверению позже установленных для продажи часов. На большее его как-то не хватало, не мог решиться. Какие-то были все-таки понятия, которые он не мог перешагнуть, как бы ни толкала к этому жизнь. Однажды в отпуске он решил слетать в Москву и опоздал на регистрацию к обратному рейсу. И все равно, прорвавшись на аэродром, к стоящему у трапа экипажу, он не стал махать корочками и уверять в служебной необходимости немедленно вылететь, а по-человечески попросил захватить его. И командир, чванный низенький мужик с оттопыренной губой, похожий на Муссолини, грубо отказал ему. А попер бы буром, внаглую, да пригрозил, – и улетел бы.

Вот бутылка от Розки – другое дело. Из-за нее не надо унижаться. Сама принесла, оставила – и слава Богу.

Стук машинки из кабинета Демченко затих, и Михаил отправился туда.

– Что, вместе пойдем? – спросила Анна Степановна.

– …В принципе, я все это могу и не читать, – сказал Федор Ильич Коротаев. – Товарищ Демченко у нас парторг, не доверять ей я не могу. Кроме того, конечно, что она еще и твой начальник. Лично у меня к тебе, Миша, никаких претензий нет. Работник ты хороший. И парень неплохой. Мои оперативники в тебе души не чают. Только ты водку с ними поменьше пей, чтобы душа меру знала. Так-с… Так-с… Ну, все верно… Э-эх, была не была! Вот Монин-то взгреет нас, поди-ка, как узнает – а, Анна Степановна? Гы-гы-ы!..

Федя приложил печать к штемпельной подушке, оттиснул ее на бумаге.

Домой он пришел уже около девяти. Димка встретил его: «Папка, папка, давай играть в ГАИ!» Лилька сидела в комнате, вязала, поджав ноги, на тахте. Он хотел ее погладить – мотнула головой, уклоняясь.

– Зря ты, ей-богу, – сказал Михаил. – За вчерашнее и позавчерашнее ты прости меня. Виноват, конечно… Позавчера дежурство дурное выпало, устал, руку вон рассадил, вчера – Борька Фудзияма, Славка Мухлынин… думали посидеть просто, попрощаться, а вышла дурь какая-то… Зато сегодня – гляди! – он положил перед ней характеристику. Жена прочла ее – и вдруг заплакала.

– Скорей бы… скорей бы уж… не могу больше, не могу, Мишка… Но только ты уж, пожалуйста, не пей там у себя больше, Христом-Богом заклинаю…

СЕДЬМОЕ, СРЕДА1

Утром Демченко представила нового следователя, лейтенанта Васю Калугина. Вася был рыжий, коротконогий, с едва намечавшейся плешкой, благообразный, с выражением какого-то скопческого достоинства на круглом лице. Против прежней новая должность казалась ему верхом желанного. Говорил он по-крестьянски медлительно, морща нос.

После представления старики собрались в кабинете у Хозяшева.

– Мне кажется, следователь из него может получиться, – сказал Коля. – Мужик, по-моему, дотошный, обстоятельный, бумаги составлять научится – чего еще надо?

– Да он на своей службе ни черта, кроме шиворота, не видел! – закипел снова Лешка Зенков. – Окончил, понимаешь, какой-то заочный милицейский ликбез – чему его там могли научить, ну скажи?

– Да хоть бы и ничему. Велика наука – протоколы да постановления строчить! Главное – чтобы желание к работе чувствовал. Ничего-о, освоится помаленьку…

– Нет, участковые для следствия народ мелковатый, не верю я им. Службисты, начальству в рот глядят… На следствии так нельзя.

– Зато он, как я узнавал, водки совсем не пьет.

– Как это?!

– Ну совершенно. Не то что мы с тобой, раздолбаи покровские. Так что он еще наведет тут шороху…

– Если раньше не заворуется. Такие тихенькие – они тоже, знаешь, крепко себе на уме. Ладно, если только карьеристы…

Слушая их, Михаил вспомнил неожиданно о председателе суда Зырянове. Пакость какая… лучше бы миновало его это дело. Надо идти, писать по нему постановление… а потом что? Потом отдать все Степановне, пускай сама разбирается с судьей. С него хватит…

И каждое утро начинается со звонков. Не знаешь, за какую трубку хвататься.

– Это вам звонят из отдела аспирантуры, – защебетало в ушах. – Что же вы, Михаил Егорович, нам документы не несете? Мы ведь ждем.

– Да вот… недосуг все, понимаете? Но я на днях все сделаю. Что там… сфотографироваться, копию с диплома снять. В фотографию прямо в обед сегодня сбегаю.

– Вы бы зашли к нам. Прямо вот сейчас. Хоть бы познакомиться. Кстати, и проректор по науке, Юрий Витальевич, на месте, он тоже изъявлял желание с вами встретиться. Давайте, подходите. Мы ждем.

И – хлоп! – положила трубку. Даже не узнала, есть ли время (ведь на работе же человек), готов ли, прочее… Ну конечно, что им, небожителям, интересоваться подобными делами! Они знают: сказали – прибегут, приползут, упадут к стопам.

Михаил дописал постановление, отнес на машинку. Перетащил к себе полушубки из кабинета Демченко, сложил возле тумбочки. Надо бы подготовить на сегодня арест этого хмыря-полушубочника, впереди снова праздники… А, гори пока все огнем!

2

Двое рабочих стягивали с фронтона главного корпуса потускневший лозунг: «Исторические решения ХХIV съезда – в жизнь!» Готовились заменить его другим, расстеленным на траве: «30-летию Великой победы в Отечественной войне – достойную встречу!» Носов поднялся на второй этаж, робко постучал. Заведующая аспирантурой – крупная брюнетка с густыми бровями – поднялась навстречу.

– Так вы и есть следователь Носов? Ну вот, столько разговоров, а я вас и не знаю…

– Ну, какие обо мне могут быть еще разговоры… – заскромничал Носов. – Кто я такой? Как это в математике – ничтожно малая величина…

– Идут, идут разговоры! – быстро сказала брюнетка. – Вы вообще очень вовремя сегодня подошли: Юрий Витальевич сейчас здесь, он хотел с вами сам переговорить. Подождите, я сейчас ему доложу.

О проректоре Клыкове Михаил не знал ничего ни хорошего, ни плохого: во времена, когда он учился, тот заведовал кафедрой истории КПСС; помнил только его лысину и несколько лягушачий рот. Но вот – защитил диссертацию на тему борьбы партии с оппортунизмом, попер наверх…

Ждать пришлось довольно долго: за дверью что-то бубнили, звякал телефон. «Ну мало ли у них дел и без меня! – думал Носов. – Университет – хозяйство немалое». Но предстоящий разговор тревожил его. Недаром ведь Морсковатых сказал: «Она проректора по науке в скрытом диссидентстве заподозрила. Однажды секретарша вышла куда-то, вернулась, слышит – кто-то шуршит, стучит в его кабинете; заглянула – а это Клюева в столе шарится… И пишет, и пишет на него заявления…» Так что Клыков больше, чем кто-либо другой, заинтересован в клюевском деле.

Наконец голоса стихли, дверь распахнулась, и Носов услыхал:

– Заходите!

Брюнетка сразу вышла, и они остались один на один.

– Рад вас видеть! – проректор протянул руку. – Будем знакомы. Слыхал, слыхал о вас.

– Но, мне кажется, не в научных кругах?.. – пытался пошутить Носов, но тотчас сообразил, что сморозил глупость: широкий рот профессора дернулся, желвак стянул кожу. Надо бы поосторожнее с ними, это тебе не Фаткуллин с Колей Хозяшевым.

– Д-да, обстоятельства сложились таким образом, что мы вынуждены в данный момент прибегнуть к вашей помощи… Но мы справлялись у руководителей факультета, у доцента Литвака, руководителя вашего диплома, у самого Григория Александровича, будущего вашего научного руководителя – ни у кого нет возражений против вашей кандидатуры. Литвак так вас даже просто рекомендует, говорит, что вы были старостой у него в научном кружке, защитились на отлично… Так что – давайте, давайте… У самого-то есть желание?

– Да, я бы очень хотел.

– Ну вот видите.

Тихонько приоткрылась дверь, и в кабинет шмыгнул Кириллин. Поздоровался только с Михаилом и тихо сел на стул возле стеночки. «Выходит, они уже виделись сегодня. Все заранее обговорено, подготовлено, – игра идет по их плану. Мое дело тут маленькое: сидеть и не трепыхаться».

– Зна-ачит, так… – продолжал Клыков. – Мы поддержим вашу кандидатуру. Были, не скрою, известные сомнения, руководство факультета, сама кафедра выдвигали поначалу другого человека; однако мы с парткомом заняли принципиальную позицию, и вас удалось отстоять. Все-таки вы из рабочих, имеете стаж практической деятельности… это тоже, согласитесь, имеет значение. Правда, не член КПСС – но ведь это дело поправимое, верно же?

Носов закивал.

– Отлично… Оформляйте документы и сдавайте экзамены. Да! – как бы спохватился он. – Как у вас движутся дела относительно нашей уважаемой Татьяны Федоровны?

– Ну… лежит у меня этот материал. Там официально вынесено постановление об отказе, за отсутствием события преступления… но, поскольку она не унимается, боюсь, его придется снова возобновлять, проводить новую проверку…

– … Менять формулировки… – подал голос Кириллин.

– Да, да, и это… Мы, к сожалению, скованы здесь в своих действиях: не имеем возможности, к примеру, провести психиатрическую экспертизу потерпевшей… по некоторым причинам…

Ученые мужи сочувственно, понимающе закивали.

– Что ж, будем, как говорится, выбираться своими силами…

– Вся надежда только на вашу помощь! – умоляюще загудел Кириллин. – Ну это же невозможно, что она творит!

– Н-ну ладно… – проректор снова дернул ртом. – Я полагаю… смею надеяться, что мы найдем в этом вопросе общий язык. Но вот что я хочу еще спросить: долго нам… ждать вашего окончательного решения? Или как – постановления, да? Не разбираюсь я в ваших юридических тонкостях.

Но следователь твердо помнил совет Морсковатых: выдать им бумагу только тогда, когда будет уже подписан приказ о зачислении. Иначе – могут бортануть, все переделать, забыть вообще…

– Думаю, раньше лета вряд ли что получится. Ну посудите: надо теперь собирать документы, готовиться к экзаменам, сдавать, другие материалы рассматривать… С Клюевой ведь, сами понимаете, не так просто, с ней надо разбираться капитально, ответственно…

– Мы понимаем, понимаем! – донеслось от стеночки. – Дело почти политическое, что вы! И вот в связи с этим, Михаил Егорович, мне о чем хотелось бы вас просить: вы, когда будете формулировать свой документ – не поленитесь, позвоните мне! Даже домой, я дам телефон. Приду, и мы с вами… Чтобы не было, так сказать, никаких уж двусмысленностей, недоговоренностей. Да и само слово вузовского партийного органа не будет, мне кажется, лишним для следственного аппарата!

Носов великодушно кивнул.

– Договорились.

Все остались довольны друг другом. Конечно, Михаил понимал: он завис на крепком крючке у этих людей. Но ведь и они зависят от него. Значит – как бы то ни было, а в аспирантуру он поступит. И неважно даже, в конце концов, закончит он ее или нет, – по крайности там, в тихом месте, всегда будет возможность найти приличную работу. А главное – он уйдет из милиции: без нервотрепки, без пакостей, которые любят здесь устраивать в спину каждому увольняющемуся.

Заведующая аспирантурой послала его на факультет: обговорить с Морсковатых тему реферата, сроки экзамена по специальности. Впервые Носов подумал всерьез об этих экзаменах, и ему стало не по себе: в истории государства и права он вообще пень пнем, а надо еще сдавать английский, историю КПСС! Истории он боялся меньше, память на даты и события была у него неплохая, но вот иностранный! Ведь все, все забыл. Действительно, приходится уповать разве что на кириллинскую поддержку… ну, если тот порадеет, тройка обеспечена. Но все равно же надо выбирать текст, читать, хоть немного восстанавливать произношение… Морока, право! Надо ее выдержать, не вечная же она, кончится когда-нибудь…

Что касается Клюевой… Ну доброе же дело, как ни толкуй, делают эти мужики: сколько можно ее терпеть, несет разную ересь, ведь позор! Надо, надо помочь. Носов приосанился, ощутив причастность к большим, таинственным вузовским делам.

3

В отделе его встретил матом дежурный Вася Меркушев:

– Ты где, в душу тв-вою, пропадаешь? Почему не сказался, куда ушел?

– А я и не обязан сказываться. Пошел вообще в баню со своими претензиями.

– Я тебе покажу еще «в баню»! Я тебе еще сделаю! – Вася наполовину высунулся из окошка: вот-вот выпадет. – Тебя сам Монин ищет, рвет и мечет, давай к нему бегом!

– Бегом еще? И не подумаю…

Ишь ты – сам Моня его обыскался. Что такое еще стряслось? Может, разбушевался насчет характеристики, которую они вчера сотворили втроем? Не должен… Аня и Федя-комбайнер не такие болтуны, чтобы сразу нестись к нему с подобной вестью.

Выждав, когда Моня исторгнет из себя весь крик типа: «Вы где пропадаете в рабочее время, т-товарищ старший лейтенант? Поч-чему вас должны искать всем отделом?!! Опять продолжаете свое прежнее разгильдяйство?!» – Носов осведомился:

– Все у вас, Алексей Гаврилович? Можно идти?

– Куда идти?.. Зачем еще? – захлопал белыми ресницами начальник отдела. – Я разве неясно сказал: в райком, в райком партии тебя вызывают! Уже три раза звонили. И мне выговорили: где это шляются ваши сотрудники!

– Ну и зачем я им там?

– Насчет Клюевой, как я понял. Возьми материал, садись в машину – Меркушев знает – и дуй. Зайдешь к Виктору Сергеевичу, в двенадцатый кабинет, и там все обговорите. И – к секретарю.

– К первому, что ли?

– Нет. По идеологии. Вера Константиновна такая.

Тут в кабинет вбежал замполит Ачкасов, захлопал руками, словно курица крыльями, по бокам, заблажил:

– Вот вы где, товарищ Носов! Как вы можете заставлять ждать работников директивного органа! Подумайте: сам райком партии вызывает какого-то следователя, а он изволит разгуливать неизвестно где!

– Во-первых, я не какой-то следователь, а лицо, предусмотренное законом; во-вторых, я не святой Дух… – начал заводиться Носов, однако, глянув еще раз на исполненное животной преданности, озаренное лицо замполита, махнул рукой и вышел.

В райком он вступил с опаской, хоть и не чувствовал за собою никакой вины. Но черт знает, что за здание, что здесь работают за люди, чего они захотят, потребуют? И – снова Клюева, второй раз на дню эта Клюева… Велико ли дело – сумасшедшая! Ан нет, оказывается… А, да, у нее ведь еще, Морсковатых говорил, старый друг секретарем обкома работает… Ну, пускай работает. Главное теперь – чтобы не отобрали материал, не передали другому. Случись так – накроется вся аспирантура…

За дверью с номером «12» стояли два стола: один был пустой, за другим… сидел Витек, давний друг, Лилькин однокурсник, член забубенной Феликсовой компании. Михаил обрадовался ему; стал жать руку, издавая приветственные возгласы.

– Здорово! – говорил он. – Ты чего здесь делаешь? Ждешь кого-то, что ли? А меня вот вызвали, понимаешь… Черт знает, что им надо. Ну, как житуха? Как праздники проводил? Керосинил, поди? У нас только Феликс появился. Распадается компания…

О Галочке Деревянко он как-то забыл: до того велика оказалась радость, что в чужом, пугающем доме встретил знакомого человека.

Витек, усмехаясь, слушал его. Этак похмыкивал, затаенно чему-то улыбаясь.

– Да, да, жду тут одного, понимаешь, товарища, – наконец произнес он. – Из милиции. Носова некоего… Ты его не знаешь случайно? Опаздывает, опаздывает товарищ…

– Чего это ты меня ждешь? – не понял сначала следователь. – Мне сказано так: двенадцатый кабинет, Виктор Сергеич… Постой… Вот так финт… Так ты здесь теперь и работаешь?

– Да. Инструктором.

– С ума сойти…

– Ладно, давай с ума сходить не станем, а займемся делом. И так припозднились, Вера Константиновна звонила уже два раза по этому вопросу. Ты принес материал по Клюевой? По доценту Клюевой? – зачем-то подчеркнул он. – Сначала работа, Миша. Остальное… потом, потом! Давай сюда бумаги, я просмотрю сначала сам.

Носов вынул из порфеля папку, положил перед инструктором. Внутри у него все бушевало. Ах ты, ничтожество. Дорвался… Погукиваешь, стучишь кулаками по столу на занятых людей. Еще воспоминание о Галке хлынуло, ослепило его… Но вслух он ничего не сказал. Потому что был въевшийся страх перед учреждением, где находился, перед работающими в нем людьми; и еще сознание того, что вся его аспирантура, научная карьера повисла теперь на волоске. Нельзя выпустить клюевский материал из своих рук; нельзя позволить, чтобы вырвали! Носов сверху вниз глядел на аккуратный, круглый затылок, причесанные короткие волосики склоненной над бумагами Витьковой головы. Да, интересно все складывается…

– Насколько я понимаю, вина самой Татьяны Федоровны из материалов дела не усматривается?

Вот как, оказывается, ставится вопрос.

– Ну как же она может усматриваться, если все проверки велись по ее заявлениям? Это она обвиняет людей в покушениях на ее жизнь, на собаку, – наша задача проверить, соответствует ли это действительности, или нет. И установить, есть ли в действиях виновных лиц состав преступления.

– Ну, и… нет?

– Конечно! Все бред и чепуха.

– Но ведь бред – это, как бы сказать… – инструктор покрутил пальцем у виска, – понятие… клиническое, что ли?

– Да это всем ясно уже из ее заявления, – угрюмо сказал Михаил. – Тут даже никакая экспертиза не нужна. Другое дело, что по материалам подобного рода следствие обязано ее проводить. Чтобы иметь окончательный документ с диагнозом, на который можно опереться. Но нам же не разрешают ее провести! В первый раз материал затребовало наше управление и указало: «Нецелесообразно», в другой раз – областная прокуратура, в третий – позвонили Бормотову, бывшему нашему начальнику, он даже и не говорил, кто и откуда, – просто сказал, чтобы об экспертизе забыли, и все. Ясно же, что у нее, этой Татьяны Федоровны, есть покровители, и очень сильные, я даже знаю о них… – он глянул на Витька с некоторым торжеством и злорадством: не считайте, мол, меня круглым дурачком, я тоже посвящен в ваши игры…

Тот задумался на мгновение, поднялся.

– Ладно, идем. Ты подожди в приемной: я доложу.

Носов сидел там минут пять, пока Витек не позвал его.

Секретарь – полная, вальяжная, улыбающаяся – поднялась навстречу.

– В общем и целом я с вашими документами по Татьяне Федоровне ознакомлена; вот и Виктор Сергеевич помог мне. Что скажу: ситуация непростая. Я лично Татьяну Федоровну знаю довольно давно: это очень грамотный, идейно выдержанный, надежнейший боец нашего идеологического фронта. Редкий кадр. Притом участница войны. Послезавтра празднуем тридцатилетие Победы, а к ветеранам вот как относимся. Верно, Виктор Сергеевич?

– Да, да!.. – подсуетился тот.

– Так вот: нам не нравится возня, поднятая в настоящее время вокруг доцента Клюевой… Вы что-то хотите сказать? – моментально отреагировала она на движение Носова.

– Позвольте… какая же возня, Вера Константиновна? Она сама ходит, сама подает заявления… мы же обязаны проверять! Этак и всю нашу работу можно назвать возней. Не хочешь – так и не поднимай ее сама!

– До вашей работы мы еще дойдем! – отчеканила секретарша. – Речь идет пока о возне вокруг доброго имени этой замечательной женщины. Помните, была антисолженицынская компания? Нам в ту пору никто так не помог, как она. Сколько среди самих преподавателей было колеблющихся, скрытых противников. Нет, борьба шла серьезная. И по предприятиям, учреждениям читала лекции, помогала организовывать собрания… И вы хотите, чтобы мы ее отдали кому-то на растерзание? Не-ет, этого не будет.

– Лично я никаких растерзаний никому не желаю, – с тоской произнес Михаил. – Мне бы только разобраться… Но, согласитесь – если эта замечательная женщина пытается уверить, что замышляется злодейство против ее собачки, что на нее воздействуют некими лучами, если она устраивает тайные обыски в кабинете проректора…

– Да клевета!

– Что клевета?

– Насчет этого обыска. Почему надо верить какой-то секретарше? Может быть, человек чего-нибудь там забыл, просто зашел за своей вещью… А эта клика все раздула. Лучи… ну могут же быть в ее возрасте естественные странности? Что касается собачки – ну разберитесь! Возможно, ее действительно хотели отравить, устранить каким-то иным способом… Здесь вам и карты в руки. И не поддавайтесь, не поддавайтесь на провокации, не следуйте вы дурным советам, будьте сами политически зрелым человеком! Давайте выработаем такую твердую позицию. Тем более что за ней стоит и областной комитет партии, и лично сам секретарь его, Иван Филиппович Гвоздунов. Согласны вы? Ну, отвечайте честно, Михаил Егорович.

– Так… и что же я должен делать?

– Значит, составите документ по делу Татьяны Федоровны, совершенно, разумеется, объективный, согласовав его с Виктором Сергеичем, где укажете, что факты, заявленные гражданкой такой-то, нашли частичное подтверждение. Ну, в частности, укажите насчет собаки… соседи ведь высказывали замечания на ее счет, наверняка! Однако, ввиду того, что высокой степени опасности для общества действия лиц, на которых жалуется Клюева, не представляют – уголовного дела в их отношении решено не возбуждать, и ограничиться… ну, скажем, беседой… или предупреждением… Если так сделать, а, Михаил Егорович?

– А вы не считаете, что я себя поставлю тем самым в нелепое положение? Перед теми же соседями. Они сами ни сном, ни духом, на них вешают разную дурь, – а потом приходит вдруг милиция и начинает им втолковывать, что это они сами во всем виноваты…

– Ну, зачем так? Просто побеседовать с ними, объяснить: больной, мол, человек, надо отнестись с пониманием… Вопрос о смене ее квартиры уже, кстати, поставлен – есть надежда, что на какое-то время она переключится, успокоится.

– Но, Вера Константиновна! Суворов говорил так: каждый солдат должен понимать свой маневр. Так и со мной: вынося какой-то конкретный документ, я должен знать и конкретную цель, на которую он работает.

– А вы не знаете? Так наивны? Тем самым мы выбиваем козыри из рук наших врагов, которые хотят избавиться от товарища Клюевой под разными надуманными предлогами, вплоть до обвинения в этой… – она брезгливо скривилась, – психической неполноценности. Но мы спасем ее. В этом наша задача. И вы должны нам помочь. Мы вам доверяем. Практические работники правоохранительных органов всегда были нашими большими помощниками, более того – нашима активом. Когда мы будем составлять разнарядку на прием в партию по организациям, я лично буду иметь вас в виду. А там… жизнь покажет. Как, согласны на такие условия?

Вот попал! Что же ответить?

– Есть такие сведения, – заговорил вдруг Витек, – что там, – он кивнул головой вбок, презрительно усмехнулся, и стало ясно: там – это у врагов, – что там Михаилу Егоровичу за документ, устраивающий их сторону, предлагают ни много ни мало – место в дневной аспирантуре.

Носов обмер.

ТАК ВОТ ГДЕ ТАИЛАСЬ ПОГИБЕЛЬ МОЯ!..

– Аспирантура не уйдет от него. Не в его интересах ввязываться сейчас в сомнительные предприятия. Тем более, когда нам известны все их нечистоплотные планы. Там, если не ошибаюсь, Александр Андреич Кириллин руководит этой акцией? Так вы не очень обольщайтесь относительно этого человека. Не пройдет и недели, как он в корне изменит свою точку зрения. И тогда – берегитесь! Пока он будет в парткоме – вы и близко не подойдете к университету. Я его хорошо знаю, сама училась у него. Просто не сориентировался еще, бедняжка… Ну, мы ему поможем. И поменьше думайте о Клыкове – он оказался нулем, дутой величиной и скоро снова уйдет на кафедру. Ну вот, теперь вы все знаете. И если шатнетесь вдруг в сторону от нас – сильно себе навредите…

Она встала, протянула ладонь, улыбнулась. Оглядела его так ласково-горделиво, будто напутствуя в опасную, но славную дорогу. «Смотрит, как Гитлер на Скорцени в кино», – мелькнуло в тяжелой голове следователя. Попрощался и пошел к выходу. Сзади бодро топал Витек. Виктор Сергеевич. Романтик. Певун. Спортсмен. Физик-лирик. Обольстительный мужчина, гроза невинных однокурсниц. Ныне партийный работник средней руки.

– Слушай, – спросил Михаил, когда зашли в кабинет. – Откуда, скажи, просочилась к вам эта информация – насчет аспирантуры?

Инструктор хохотнул, потрепал Носова по плечу:

– Здесь, брат, своя система… И агентура работает не хуже, чем в ваших органах. Причем абсолютно добровольно и бескорыстно. Ну, когда придешь с этим своим, как его – решением, постановлением? Время, учти, не ждет. Наверху торопят, сам Иван Филиппович раз в день обязательно звонит по этому делу.

Носов тяжело глядел мимо него.

– Надо… пойду я… Виктор Сергеевич…

– Что уж ты так сразу официально-то! Мы ведь теперь как друзья разговариваем.

– Да-да… Насчет этого материала – я извещу.

– В обязательном порядке, старик!

Хотел хоть под конец сказать ему что-нибудь насчет Галочки Деревянко – и смолчал все-таки, побоялся чего-то. Здесь ляпнуть лишнего нельзя. Не то место.