Текст книги "Синие шинели (сборник)"

Автор книги: Владимир Короленко

Соавторы: В. Кравченко,Ю. Кузнецов,Иван Плескач,Кабыш Баялин,С. Кыдырбаев,В. Якуб,Марк Веледницкий,Геннадий Работнев,Х. Султангалиев,Г. Смирнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Долго и внимательно изучали мы все материалы по трем последним убийствам, много спорили, еще раз консультировались с судмедэкспертом, звонили во Фрунзе. Оказалось, что и там не раскрыто аналогичное убийство, совершенное в ноябре 1930 года. Все мы пришли к выводу, что и здесь и там действует одна и та же банда с опытным «наводчиком».

Однажды, когда мы вели оживленный разговор о деталях нашего плана, в кабинет вошел Масанчи. Его приход для нас не был неожиданностью. В уголовный розыск он любил заходить. Мы уважали его, как одного из видных руководителей партизан Семиречья, любили за веселый нрав, умение вовремя подбодрить шуткой.

– О чем спорите? – спросил Масанчи, поздоровавшись с каждым за руку. Я рассказал ему о нашей беде.

– Чего же унывать-то, – заметил он. – Придерживайтесь совета Козьмы Пруткова: «Отыщи всему начало и ты многое поймешь». – Масанчи заразительно рассмеялся, но потом посерьезнел. – Не первая это у вас трудность и, к сожалению, не последняя. Много у нас еще недобитой сволочи, на вашу долю выпали трудные дела, но ведь было и труднее. Вспомните мятеж в Верном, вспомните банды Ибрагимбека. Нелегко было, ох, нелегко! Ваше дело незаметное, будничное, но нужное – надо советских людей оберегать от всякой нечисти.

Через три дня нашему сотруднику Ивану Прусенко, работавшему на Клеверном участке (тогдашняя окраина города), жители показали одного человека, бесцельно слонявшегося по улицам. Проходив за ним до ночи, Иван установил, что это некий Ералашкин с Горной улицы, молотобоец, работает в кузнице на Ташкентской аллее.

– Будь он проклят, этот Ералашкин, – рассказывал нам Иван. – Целый день мотался за ним, как неприкаянный. Люди говорят: «непутевый парень», а почему, не объясняют, мнутся. Был я и у хозяина кузницы. Интересный состоялся разговор.

– А Ералашкин тебя не заметил?

– Нет, я прятался в зелени, гимнастерку снимал. Завтра опять пойду смотреть за ним.

Иван Прусенко, среднего роста, крепкий тридцатилетний мужчина, служил в армии Буденного пулеметчиком, награжден орденом Красного Знамени за бои с белополяками. В угрозыске стал работать с 1923 года после демобилизации. Отличался смелостью, находчивостью, смекалкой.

– А может быть, не будем на него, на этого молотобойца, больше время тратить, а потихоньку проверим его? – предложил я. – Тем более, что наш кавалерист уже насторожил и кузнеца, и соседей.

– Я тоже за это, – поддержал меня Федоров.

– Сейчас около двух. Возьми эту операцию на себя, Александр Иванович, – сказал я Федорову. – Завтра с тобой поедет Прусенко, а сейчас пойдемте-ка отдыхать.

В шесть часов утра в конце Горной улицы, в тени густо разросшихся деревьев, стояла тележка с лошадью. Иван Прусенко наблюдал за домом Ералашкина. Как только молотобоец вышел из дому, Иван подал знак. Федоров, сидевший в тележке, тронул лошадь.

– Садись, парень, довезем до города, – весело крикнул Федоров и приостановил повозку. Ералашкин хмуро покосился, но сел.

Не доезжая до Головного арыка, Иван Прусенко выхватил револьвер, наставил его на Ералашкина и приказал: «Молчи!» Молотобоец дико повел глазами, но сопротивляться не стал. Ему быстро накинули на голову мешок и положили на дно тележки.

Допрос вели мы с Федоровым. Прусенко сидел и слушал не вмешиваясь.

– Ну что, правду будем говорить?

– А мне и врать нечего, – усмехнувшись, ответил Ералашкин, – не знаю, за что вы меня забрали…

Часа через полтора Прусенко вошел в кабинет и, положив на стол протокол допроса кузнеца, доложил, что сам кузнец находится здесь.

– Вот слушай, что о тебе говорит хозяин кузницы. – Я зачитал ему протокол допроса. – Может быть, кузнеца позвать?

– Не надо, – тихо сказал Ералашкин.

– А теперь посмотри, знакомо тебе это? – и я показал фотографию – общий вид дома, где было совершено преступление, а затем фотоснимки комнат.

Ералашкин выпил подряд три стакана воды и закурил.

– Познакомился я с ними в Талгаре, – начал он свой невеселый рассказ. – Мать посылала купить муки. Там у нас есть знакомый казачок Конкин, у него я и остановился. Единоличник. Вот у Конкина они и были. Крепко выпили. Утром похмелились; дали мне муки, крупы, масла и сказали, что еще дадут, если я помогу им подыскать дом… Я всегда ломал двери – вышибал или срывал с крючка, а все остальное они делали сами… Где живут, не знаю. Оружие у всех есть, сам видел, меня припугивали.

– Сколько их?

– Трое. Завтра в двенадцать часов ночи я должен с ними встретиться.

– Где? – спросил я.

– В Верхних садах, у Шипунова.

– А кто он такой, Шипунов-то?

– Тоже казак из Талгарской станицы. Такая шкура!

Арестованного увели.

– Как думаешь, не врет?

– Думаю, не врет. Если не захватим бандитов у Шипунова, будем брать Конкина и следствием разматывать, – сказал Федоров.

Ералашкин без колебаний согласился пойти на явку с бандитами. В одиннадцать часов вечера от здания республиканского уголовного розыска отъехали дрожки, запряженные парой резвых лошадей. Лошадьми правил Прусенко. В дрожках сидели Федоров, еще один сотрудник Малышенко с собакой Дианкой и Ералашкин.

За Головным арыком дорога пошла мягкая, пыльная, и наши дрожки катились почти без шума. Ночь была звездная, но безлунная, предметы угадывались с большим трудом. Мы поднялись на первый пологий холм, и город оказался где-то ниже нас, тускло мерцая из-за густой зелени отдельными огоньками, а впереди, прямо перед нами, возвышаясь, темнели горы.

За холмом, подъехав к домикам, мы остановились, привязали у тополя лошадей и тихо тронулись по заросшей чуть заметной дорожке. Пройдя немного, Ералашкин показал нам дом Шипунова. Это была пятистенная изба. Двор окопан неглубоким рвом и огорожен со всех сторон забором. В глубине двора сад.

В доме горел свет. Несмотря на поздний час, хозяин не спал, видно, у него были гости.

Я и Федоров залегли в канаву перед воротами, Малышенко с Дианкой расположились неподалеку, а Прусенко – в саду. Прежде чем отпустить Ералашкина, условились, что он при первой возможности выйдет на улицу и, если банда в сборе, кашлянет столько раз, сколько бандитов; если нет, кашлянет один раз.

Ждали мы долго. Уже забрезжил рассвет, пополз туман. Наши гимнастерки стали влажными от павшей росы, а Ералашкин все не показывался.

Ночь уходила. Над землей вдруг побежал ранний ветерок и погнал туман.

Наконец заскрипела дверь, и пятеро мужчин стали спускаться с невысокого крылечка. «Посыльный» не кашлял, но нам и без этого все было хорошо видно. Федоров вынул из кармана гранату, положил ее впереди себя и, щелкнув курком нагана, громко крикнул:

– Ложись, сволочи! Сдавайтесь, вы окружены! – и почти одновременно все мы выстрелили из наганов вверх.

Один из бандитов бросился назад в дом, и свет в нем моментально погас; другой кинулся в глубь сада, а трое тут же легли. Через несколько секунд из сада раздался выстрел и затем – взрыв гранаты.

– Собаку! – крикнул я Малышенко.

Через несколько минут все было кончено. Бандиты стояли с поднятыми руками, в стороне валялось два револьвера. Прусенко и Малышенко вели из сада раненого. Малышенко держал в руке его револьвер.

В доме Шипунова слышался плач.

– Хозяин, выбрасывай оружие и выходи! – крикнул я.

Из избы со свистом вылетел обрез, и женщина, бранясь, вытолкнула на улицу Шипунова.

Акмолинск – Алма-Ата.

ВАС РАССТРЕЛЯЮТ НА ЗАКАТЕ…
(Из воспоминаний Г. М. Анциферова, подполковника милиции в отставке)

Георгий Михайлович Анциферов вступил в ряды рабоче-крестьянской милиции двадцатилетним юношей в первые годы становления Советской власти на Акмолинщине. Он служил рядовым милиционером, инспектором, а затем многие годы возглавлял Акмолинское городское управление милиций, работал начальником одного из отделов Семипалатинского областного управления охраны общественного порядка.

Г. М. Анциферов.

Волостную милицию в селе Алексеевке Акмолинского уезда организовали в начале 1920 года. Я пришел на работу туда месяца через три в первых числах мая.

Пустые комнаты… Только у делопроизводителя есть мебель – грубо сколоченный неструганый стол да колченогая табуретка.

В кабинете начальника толкутся милиционеры. Одеты кто во что горазд – в солдатские гимнастерки, в кожаные куртки. Некоторые щеголяют в наскоро перекроенных офицерских френчах, бекешах: формы тогда у нас не было. Все курят махорку.

Начальник милиции – вижу его как сейчас – посланец питерских рабочих Евгений Алексеевич Долгих, повидавший окопы империалистической бойни, понюхавший пороху в жарких схватках гражданской войны, дает задания, принимает рапорты. Рядом с ним подтянутый, строгий инспектор милиции – уфимский металлист Мансуров…

Служба наша была нелегкой. Приходилось не только охранять общественный порядок в селах, вести борьбу со спекуляцией, воровством, но и помогать частям Красной Армии в борьбе с организованными, хорошо вооруженными бандами. «Милиция – сестра и боевой резерв славной Рабоче-Крестьянской Красной Армии», – такой лозунг был у нас в то время.

Очень сложной стала обстановка в уезде осенью 1920 года. Зашевелилось по селам кулачество, объявились мелкие бандитские группы, которыми часто руководили недобитые офицеры – колчаковцы, дутовцы, каппелевцы.

Особенно напряженно было в больших богатых селах нашей волости – Сосновке и Никольском. Там кулаки в открытую выражали недовольство Советской властью, подстрекали крестьян к мятежу, к расправе над коммунистами. Поддерживали подстрекателей и богатеи из других сел поменьше, но тоже зажиточных. Были и в них мужички, которые жили очень крепко и которым новые порядки пришлись не по нутру.

У многих имелось оружие – наследство минувших войн. Винтовки и обрезы, пистолеты и револьверы различных систем, гранаты, шашки хранились в сундуках, на чердаках, в укромных местах, на огородах. Вскоре из уездного управления милиции пришло указание изъять все имеющееся у местного населения оружие, включая и охотничьи ружья. Прибавилось работы сразу – весь личный состав Алексеевской милиции занимался этим нелегким делом весь ноябрь и декабрь 1920 года и даже половину января

1921 года. Собранное оружие свозили в Алексеевку, складывали в помещении школы. Скопилось его там много…

А в январе 1921 года слухи о готовящемся мятеже уже стали реальностью. Обстановка накалилась. Мы уже знали, что в селе Никольском расположился «штаб» мятежа, что кулаки начинают сколачивать бандитские отряды. Но скоро ли начнут они действовать, кто руководит мятежом – этого мы не знали. Нужно было пробраться в стан мятежников, произвести разведку.

Никольское – мое родное село. Там жили мои близкие – четырнадцатилетняя сестренка и женщина, которая в детстве заменила мне мать. Начальник милиции тов. Долгих решил, что мне легче всего будет пробраться в село для разведки. Я с волнением и радостью согласился: это было мое первое настоящее боевое задание.

Дали мне хорошего верхового коня и наган. Больше никакого оружия брать нельзя было. Одел я дубленый белый полушубок и отправился в путь ранним утром 25 января – памятный это для меня день, день боевого крещения.

К обеду добрался до небольшой деревеньки Серьговки. До Никольского оставалось около семи верст. Еду улицей. Вижу: возле сельсовета рядком несколько подвод, человек с винтовкой. Чего бы это?

Не остановился я, не стал расспрашивать, чтобы не возбуждать подозрений. Проехал рысью. Решил для отвода глаз заехать к кому-нибудь из кулаков. Подумают, раз к богатому завернул, значит, не выведывать приехал. По пути попался дом Рогозы – кулака из первых в Серьговке. К нему-то я и пожаловал во двор. Спрыгнул с коня, держу его под уздцы.

– Куда путь держишь, малец? – крикнул он мне с крыльца. – Заходи в избу!

– Благодарствую, дядя, некогда. Еду в Никольское, домой. А к вам заехал попить.

Рогоза усмехнулся недобро. Крикнул, чтоб вынесли воды, и сказал:

– Ну что ж, ехай, ехай… В самый раз попадешь…

Я прикинулся простачком. Придурковато посмотрел на хозяина.

– Приметил подводы возле сельсовета? Мобилизация у нас идет. В Никольском новая власть теперь, чисто советская, без коммунистов. Соберем людей и двинем на Алексеевку, бить краснопузиков. Хе-хе…

Старик оказался из говорливых. Пока я пил, он мне выболтал, что новые «советы» возглавляют в Никольском Степан Ефремов и Иван Окатов. Знал я их. Первый – местный торгаш, купец, второй – кулак. Из самых злых мироедов. Военную власть взял на себя Козодуб – бывший прапорщик царской армии.

Выболтал он мне это самодовольно, и понял я, что в Никольском мне делать нечего. Вывел лошадь со двора, вскочил в седло.

– Куда? – рявкнул Рогоза. – Погоди-ка…

– В Никольское, – крикнул я, а сам пустился во весь дух в обратный путь – в Алексеевку.

Возле Серьговского сельсовета уже не было подвод – убрались в Никольское. Видно, кое-кто знал, что я в милиции служу, вот и решили, что сейчас приехал не один, а показываю путь красным отрядам. Испугались.

От Серьговки гнал тридцать километров – половину пути до Алексеевки – и остановился на хуторе у знакомого еще кое-что узнать. И правда, узнал. Знакомый посоветовал не задерживаться – кругом казачьи разъезды и вообще неспокойно.

Только сел я в седло, слышу конский топот. Недалеко совсем.

– Гони, – крикнул мне хозяин, – казаки!

Выскочил я на дорогу, пришпорил коня, а сзади защелкали выстрелы, запели пули над головой. Знать, спохватился Рогоза, послал погоню.

Спасли меня сосновый бор да добрый конь. Как пошла дорога лесом, перестали стрелять преследователи, отстали.

Прискакал я в Алексеевку. Мороз, а конь весь в мыле. Доложил начальнику: так, мол и так. Нужно действовать.

Начальник сразу же послал в Акмолинск, в уезд, конного курьера, и мы принялись готовиться к нападению бандитов-мятежников.

В то время в Алексеевке стоял продотряд – 19 штыков, – которым командовал питерский рабочий Жимоловский. Вместе с продотрядцамй нас было немногим больше тридцати человек.

Сперва решили обеспечить себе тыл. Арестовали кулаков в ближайших селах, в том числе задержали кулака Козодуба – брата того прапорщика, что командовал бандитами. Приготовились к обороне. Всех нас, милиционеров, перевели на казарменное положение, организовали общее питание.

В этот же день в Алексеевку прибыл военный комиссар Акмолинского уезда Пасиковский с отрядом в 30 человек. Отряд он направил на подавление кулацкого мятежа в село Сосновку, хотя ему и советовали не делать этого, а встретить общими силами кулацкие банды у Алексеевки: ведь были точные данные о том, что мятежники пойдут на Алексеевку. Им нужно было оружие, и мечтали они захватить его именно в алексеевской школе. Это данные были раздобыты мной и другими разведчиками. Рассказывали об этом и Никольские крестьяне, не желавшие идти заодно с мятежниками.

Не послушался Пасиковский, дал команду отряду идти в Сосновку. Сам же остался в Алексеевке. Дорого обошлась нам эта неосмотрительность.

Через два дня показалась со стороны Никольского первая казачья сотня мятежников. Ворвались в село, рассчитывая на легкий успех. Знали, что основной наш отряд ушел на Сосновку, а она-то дальше Никольского.

Сразу устремились к школе – манило оружие. Но на площади мы встретили их дружным огнем… Стали валиться с коней бандиты. Увидали – дело плохо, повернули назад. Но мы понимали, что ушли они не совсем, скоро вернутся, и были бдительны. Напряженно прошла ночь. Потом день и еще ночь. Из Сосновки тем временем вернулся отряд, посланный туда Пасиковским. Вернулось, собственно, несколько бойцов… Остальные, в том числе и начальник отряда, сложили свои головы под Сосновкой. Так обошлось нам легкомыслие одного человека.

Увидел это Пасиковский, весь увешанный гранатами вскочил в кошевку, запряженную парой крепких лошадей, и был таков. Только мы его и видели.

Теперь нас в Алексеевке было около сорока человек… Вооружены мы были двумя пулеметами. Один, помнится, высокий, на треногах – американский «сетен». Был еще ручной пулемет «шоша».

А сила на нас шла немалая: кулацким заправилам угрозами, принуждением и обманом удалось собрать в свои отряды около трех тысяч человек. Правда, нам помогал снег. Много его было в тот год. Стоило чуть свернуть с дороги, и лошади проваливались по брюхо, увязали в сугробах люди. Завалено снегом было и село Алексеевка. Горы снега лежали чуть не до крыш. Мятежным отрядам нельзя было наступать широким фронтом, а мы могли держать оборону.

Однако слишком велика была сила, осаждавшая Алексеевку. В первые часы боя погиб инспектор милиции – уфимский рабочий Мансуров… Один за другим, сраженные вражескими пулями, падали бойцы.

Целый день продолжалась жестокая перестрелка, а к вечеру у нас кончились патроны. Ворвались бандиты в село, кинулись в рукопашную. Тут же, в бою был пронзен штыком командир продотряда питерский рабочий Жимоловский… Меня ударили прикладом по голове. Потерял сознание…

Ночью нас, оставшихся в живых и захваченных в плен, отправили в Никольское, в главный штаб банды. Меня, избитого и почти раздетого, вместе с несколькими товарищами бросили в холодный сарай. На другой день состоялся «суд». Приговор был коротким: расстрелять. Оставалось нам жить до вечера.

Так и сказали нам бандиты:

– Глядите в последний раз на белый свет. Когда солнышко зайдет, кокнем.

А вечером в село Никольское с севера, со стороны Петропавловска, ворвалась Красная конница. Наши отряды спешили и с юга, из Акмолинска.

Главари мятежников Степан Ефремов, Иван Окатов и прапорщик Козодуб бежали. Многих бандитов в тот день побили… Нас, пленных милиционеров, освободили. Несколько дней отхаживали меня мачеха и сестренка. Лечили раны, ушибы. С перевязанной головой, с незажившими кровоподтеками вернулся я в Алексеевку, в свою милицию. А через неделю опять на коне. Все лето 1921 года мы продолжали борьбу, ликвидируя остатки кулацкой банды.

с. Алексеевка Целиноградской области.

И. Пепеляев
ОПАЛЕННЫЕ ПОРОХОМ

Они выехали вчетвером. Четверо коммунистов, четверо боевых испытанных товарищей. Начальник милиции города Чимкента Никон Сурдушкин и его помощники Усманов, Троянов и Маматказин. Задача была не из легких: ликвидировать в Бостандыкском районе басмаческую банду Канаева. По сведениям, поступившим в милицию, Канаев скрывался в горах, где-то в районе Чаткольского перевала.

Было это беспокойным летом 1929 года.

Маленький отряд Сурдушкина выехал сразу, как только было выяснено приблизительное местонахождение банды. Медлить было нельзя. Только внезапность могла решить успех схватки в горах. Они ехали молча. Потому что давно знали друг друга и каждый был уверен в товарищах, как в самом себе.

Никон Сурдушкин с ранних лет связал свою жизнь с большевистской партией. Еще четырнадцатилетним пареньком, в 1916 году он был связным в подпольной организации политических ссыльных Чимкента. В доме его отца – Макара Никитовича – часто устраивались тайные собрания большевиков. Смышленый мальчуган слушал и запоминал разговоры революционеров. Здесь он и получил азы марксистской политграмоты.

Н. М. Сурдушкин – начальник Чимкентского городского отдела милиции. 1929 год.

В 1918 году Никон Сурдушкин вступает в партизанский отряд и с оружием в руках защищает молодую Советскую республику. После гражданской войны работает в рабоче-крестьянской милиции.

Ближайший соратник Сурдушкина – Ерназар Усманов – тоже с оружием в руках защищал Советскую власть. Октябрьские события 1917 года застали юного Ерназара в одном из аулов. Он тянул батрацкую лямку у бая Таира. В декабре 1917 года Ерназар приезжает в Чимкент. Ему удается сколотить группу единомышленников из таких же молодых батраков, как и он. Юноши путешествуют из аула в аул, рассказывая землякам о революционных событиях в России.

Баи и духовенство создали в это время в Чимкенте контрреволюционную организацию «Шуран-Ислам». Они запугивали и терроризировали население. В подвале одной из мечетей подвергались пыткам советские активисты. Людям, отмеченным агентами «Шуран-Ислама», тайно подсовывались повестки с требованием явиться на допрос. После этого люди бесследно исчезали. Такую повестку получил и Ерназар. Над ним нависла угроза попасть в руки террористов. Юноша скрылся. Вернулся он в родной город в составе красногвардейского партизанского отряда под командованием З. М. Романенко. Ерназар помог найти и арестовать членов организации «Шуран-Ислам». Потом Усманов участвовал в боевых операциях против крупного басмаческого отряда Ибрагимбека, боролся с кулаками в селе Дмитровке, с бандой Осипова в Ташкенте. В 1922 году Ерназар пришел в Чимкентскую милицию.

* * *

Забрезжили огни горного аула. Сурдушкин приказал спешиться. Посоветовались. Решили послать Маматказина на разведку. Он хорошо знал местность, так как бывал здесь раньше. Ему удалось узнать многое. Басмачи мелкими группами, по четыре-пять человек, рассредоточились в трех аулах. Они гуляли по случаю какого-то религиозного праздника. Сам главарь банды Яйшибек Канаев пьянствовал в одном из аулов у местного муллы.

Они проехали еще немного и остановились у подножия горы. Никон предложил продумать план действий. Решили дождаться темноты и атаковать ближайший аул, а пока дать отдохнуть лошадям.

– Нужно создать как можно больше шума. Пусть подумают, что нас много, – сказал Сурдушкин. – Будем действовать гранатами: кроме басмачей, как доложила разведка, там никого нет.

Как только опустилась ночь, четверо всадников подъехали к первому аулу. В крайней хате горел свет. Из-за дувала доносились пьяные песни басмачей.

– Гранаты, – скомандовал Никон.

В окна и двор полетели гранаты. Раздалось несколько взрывов. Свет погас. И все стихло.

Усманов вошел во двор, быстро вернулся.

– Ни один не ушел, – сказал Ерназар.

– По коням! – крикнул Сурдушкин, и отважная четверка поскакала ко второму аулу.

Во дворе дома муллы видны были в лунном свете силуэты людей, кто-то зло бранился, лаяли собаки. По-видимому, бандиты услышали взрывы гранат и готовились оказать сопротивление.

На скаку милиционеры бросили гранаты во двор. За дувалом взметнулось пламя. Загорелся стог сена. Четверо всадников открыли стрельбу по ошалевшим бандитам.

– Сдавайся! – крикнул Сурдушкин, воспользовавшись секундным затишьем. – Вы окружены!

Спустя несколько минут из-за дувала показалась длинная жердь с белой тряпкой. Бандитам было невдомек, что их окружили лишь четверо храбрецов.

В тот же миг сзади послышался конский топот. Усманов обернулся и увидел мчавшегося во весь опор всадника.

– Уходит курбаши! – крикнул Усманов, разглядев под лохматым треухом черную повязку главаря.

Бандит вскинул винтовку и выстрелил в Усманова. Но промахнулся. Канаев резко повернул коня и исчез в темноте. Все это произошло неожиданно, и ни одна из пуль, посланных вдогонку курбаши, не достигла цели.

Воспользовавшись появлением главаря, окруженные за дувалом бандиты попытались оказать сопротивление. Но полетевшие во двор последние гранаты закончили дело.

Третий аул встретил всадников темнотой и молчанием. Вышедший из крайней мазанки казах рассказал, что четверо басмачей ускакали в сторону горного ущелья. Преследовать бандитов ночью в горах было бесполезно, и милиционеры решили остановиться и немного отдохнуть.

Выехали чуть забрезжил рассвет. В глубоком ущелье еще клубился туман. Копыта коней милиционеры предусмотрительно обмотали кошмой, и теперь лошади неслышно несли всадников по каменистой горной дороге.

Едущий впереди Ерназар Усманов натянул поводья:

– Смотрите! Костер.

Присмотрелись. Действительно, сквозь молочную пелену мигал огонек. Милиционеры спешились и, привязав коней к боярышнику, тихо двинулись к огненной точке. Расчет был прост: окружить людей у костра и, если это бандиты во главе с Канаевым, заставить сдаться без боя.

Подойдя совсем близко к костру, Сурдушкин подал знак остановиться. Долго вглядывались в силуэты. Наконец Усманов тихо сказал:

– Вон тот, справа, Канаев.

Прячась за скалы, милиционеры замкнули кольцо.

Басмачи, прижавшись друг к другу, сидели возле угасающего костра. Неожиданно над их головой прогремел выстрел. Бандиты всполошились, схватились за оружие. Властная команда Сурдушкина и Усманова заставила их побросать винтовки.

Но тут случилось непредвиденное. Тот, что с черной повязкой, метнулся в сторону, пытаясь уйти. Следом за ним рванулся Ерназар. По ущелью прокатились выстрелы. Через некоторое время Усманов, прихрамывая, вернулся и доложил, что раненный в плечо главарь Яйшибек Канаев связан и лежит у скалы шагах в семидесяти. В схватке с ним Ерназар был легко ранен в ногу.

Так закончилась боевая операция на Чаткольском перевале. Банда Яйшибека была ликвидирована. Но это не означало, что в Сыр-Дарьинской области наступили мирные дни. Предстояли новые дела, новые трудные походы.

* * *

Глубокой осенью в Бостандыке вспыхнул басмаческий мятеж. Бандиты убивали партийных и советских работников, комсомольцев, учителей, сжигали аулы, угоняли скот. В срочном порядке был сформирован конный отряд милиции. Командование принял на себя Никон Сурдушкин.

Недалеко от Бостандыка отряд Сурдушкина, насчитывающий чуть более тридцати человек, встретился с крупной и хорошо вооруженной бандой.

Попытка атаковать залегших бандитов окончилась неудачей. Милиционеры были встречены сильным пулеметным и ружейным огнем. Пришлось отступить за песчаные барханы, вынося из-под огня раненых товарищей. Отряд окопался, организовал оборону. Но бандиты не спешили с атакой. Приближался вечер. Со стороны села тянуло дымком, слышно было мычание коров и лай собак. Мирная картина села насторожила Сурдушкина и его товарищей. По всему было видно, что бандиты что-то затевают. Но что? Решено было послать в село разведгруппу. С наступлением ночи трое милиционеров во главе с Александром Трояновым отправились на задание.

Обогнув село, разведчики подошли к крайней хате. Троянов тихонько забарабанил в затянутое бычьим пузырем окно. Скрипнула дверь, и на пороге выросла сгорбленная фигура.

– Не бойся нас, старик! – шепотом сказал Троянов. – Не злая воля принесла нас к тебе. Нам нужна твоя помощь.

Узнав, что перед ним работники милиции, старик стал жаловаться на бесчинства и зверства басмачей, назвал их приблизительную численность. Однако, что они намерены предпринять – не знал.

– Надо добраться до штаба бандитов, – решил Троянов.

Он попросил у старика халаты и папахи. Разведчики переоделись и вышли на улицу. Было за полночь. Они шли к площади, держась в тени домов. Вот и площадь.

Справа темнела мечеть, а налево светилось здание конторы «Заготзерно». Через незанавешенные окна было видно, что дом полон басмачей. То и дело хлопали двери, впуская и выпуская связных.

Разведчики, прижавшись к плетню, стали наблюдать. Прискакала новая группа всадников. По тому, как почтительно расступились перед входящими в дом, Троянов догадался, что в числе всадников главарь банды.

– Оставайтесь здесь, – сказал Троянов товарищам. – А я попробую подобраться поближе. Если что случится – отходите.

Александр осторожно перелез через плетень и от дерева к дереву стал пробираться к дому. Вот уже слышны голоса совещающихся басмачей. Вдруг рядом мелькнула черная тень, и перед разведчиком вырос детина в лохматом треухе.

– Стой! – прохрипел басмач.

Троянов нанес бандиту молниеносный удар. Падая, басмач успел выстрелить. Пуля обожгла Троянову щеку и ухо. Привлеченные выстрелом, из дома высыпали басмачи. Чтобы отвлечь их внимание от оставшихся в засаде товарищей, Троянов бросился в противоположную сторону. Но скоро почувствовал, что попал в кольцо. Со всех сторон налетели басмачи. Удар прикладом по голове… Александр потерял сознание.

Очнулся в темноте. Страшно болела голова, огнем жгло щеку и простреленное ухо. Первая мысль была о товарищах. «Где они? Может быть, так же, как и он, попали в руки бандитов?»

Превозмогая боль, стал наощупь знакомиться с помещением. Окон не было. Значит, подвал. Троянов нащупал кучу какого-то тряпья и лег на нее. Опять им овладело забытье…

Разбудил лязг железного засова. В глаза больно ударил свет факелов.

– Выходи, красный шайтан!

Под конвоем издевавшихся басмачей Троянова провели через площадь в штаб. В большой комнате, полной бандитов, за столом сидел маленький человек в лохматой папахе.

– Так. Попался, большевик. Говори, где твои люди? – сказал тот, что за столом.

Радостно забилось сердце. Значит, друзья-разведчики вне опасности. Троянов не удержался, чуть заметно улыбнулся. Но басмач заметил улыбку.

– Да ты еще смеешься, – крикнул главарь. – Научим тебя плакать…

Двое бандитов подскочили к Александру, выкрутили руки. Еще трое сорвали с него одежду, сбили с ног. Били камчами, шомполами, прикладами. Били долго.

Сквозь кровавый туман доносились резкие голоса:

– Где твои друзья, шайтан? Что собирался делать? Сколько сабель в отряде?

Троянов молчал. Тяжелые и страшные удары сапогом в спину. Изо рта Троянова хлынула кровь.

– Сдыхает, собака, – сказал маленький. – Убрать…

Но Троянов уже не слышал этих слов.

Истерзанного разведчика бросили в низкую сырую землянку, рядом со штабом.

Очнулся он только ночью через сутки. Сквозь щели землянки лил дождь. Троянов подполз к натекшей лужице, напился и снова потерял сознание.

Никто не видел, как темная фигура, крадучись, подобралась к землянке, где лежал Троянов. Караульный в это время ушел погреться. Через несколько минут человек с тяжелой ношей на спине показался на пороге, скользнул между деревьями сада и исчез в густой завесе падающего дождя.

Александр пришел в себя. Темное бородатое лицо склонилось над ним. «Сволочь! Не скажу ни слова…» Но бородатое лицо, улыбаясь, склонилось еще ниже.

– Товарищ… Это я. Не узнаешь? – Лицо старого таджика, снабдившего Троянова и его товарищей одеждой, осветилось слабым огоньком коптилки. Троянов облегченно закрыл глаза…

Днем и ночью таджик не отходил от раненого. Присыпал раны кизячным пеплом, отпаивал травяными настоями.

Могучий организм Троянова победил. Уже мог он, кривясь от боли, подползать к порогу, прищуривая отвыкшие от света глаза, смотреть в степь. Дело шло на поправку.

Однажды старик вбежал в хату взволнованный.

– Саша! Конец бандитам. Вокруг аула много-много красных бойцов…

14 ноября 1929 года в район Бостандыка на помощь милицейскому отряду Сурдушкина прибыли курсанты Ташкентской школы красных командиров имени В. И. Ленина.

Заметались окруженные со всех сторон басмачи. Зло и жестоко расправлялись они с жителями аула, пытавшимися наладить связь с бойцами милиции и курсантами.

– В этот же день к вечеру басмаческая группа была разбита, – рассказывает Ерназар Усманов. – Сашу Троянова мы нашли во дворе. С первыми же нашими выстрелами он взял охотничье ружье у старика и выполз во двор, чтобы помочь нам. Но сил хватило лишь на полдороги. Так и застали мы его лежащим во дворе возле колодца с охотничьим ружьем в руках. Он отлежался в госпитале, выздоровел. Его мужество и храбрость стали легендой. Немало опасных преступников помог он задержать. Погиб Александр Троянов в схватке с вооруженным уголовником. Ему не успело исполниться и двадцати семи лет.