Текст книги "Синие шинели (сборник)"

Автор книги: Владимир Короленко

Соавторы: В. Кравченко,Ю. Кузнецов,Иван Плескач,Кабыш Баялин,С. Кыдырбаев,В. Якуб,Марк Веледницкий,Геннадий Работнев,Х. Султангалиев,Г. Смирнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Ю. Кузнецов, А. Шаульский
УЛИЦА КОЖАХМЕТОВА

Р е ш е н и е

исполкома Целиноградского городского Совета депутатов трудящихся

…Улицу Болотную переименовать в улицу Кожахметова.

И. О. председателя исполкома городского Совета депутатов трудящихся В.  В.  В е л и к а н о в.

Секретарь исполкома городского Совета депутатов трудящихся Ф.  И с а н г у л о в а.

12 февраля 1965 г.

Человек, именем которого названа улица… Человек, совершивший то, что люди зовут подвигом. Нет, не был он батыром. Ничего необыкновенного, героического не было в его облике. Невысокого роста, коренастый человек с простым и открытым лицом. И биография его была проста и повторяла десятки других. Рабочий парень, токарь. После армии пришел в милицию. Учился, мечтал стать офицером…

Что же, так-таки ничего в его характере, в его биографии не предвещало этих минут подвига, что сделали известным его имя? Нет, это не так. В скромных, будничных поступках милиционера Кожахметова порой приоткрывалась сталь его характера и основа его – живая, горячая любовь к людям.

Нурмухамбет женился вскоре после того, как вернулся из армии. Они очень любили друг друга. Но их любви пришлось выдержать суровое испытание. Через несколько месяцев после замужества Соня тяжело заболела и надолго слегла. Все время, остававшееся после службы, он проводил у постели больной жены. Мыл полы, стирал белье, готовил обеды, а когда кончал с хозяйственными делами, садился к кровати Сони и читал ей вслух. Неизвестно было, как повернется болезнь, на молодую женщину находили порой приступы хандры, и тогда Соня говорила мужу, что напрасно он губит свою молодость, что она не хочет быть ему обузой и не нуждается в жалости… И Нурмухамбет успокаивал ее, говорил, что дело вовсе не в жалости, а в любви, в одной любви. И врачи серьезно утверждали: в том, что пришло выздоровление, не последнюю роль сыграли эти слова.

Н. Кожахметов.

Это дома, в семье. Но таким он был и на службе. Недаром товарищи, пытаясь определить главную черту характера Кожахметова, часто повторяют слово «человечность». Много пришлось Нурмухамбету повозиться с Виктором Н., рабочим СУ-4. Сколько раз беседовал милиционер с хулиганистым пареньком, сколько сил приложил он, чтобы повернуть душу парня к хорошему. И повернул!

Да никогда и не делил Кожахметов свою жизнь на «домашнюю» и «служебную». Свой долг защитника людей, защитника порядка он одинаково помнил и тогда, когда был в милицейской форме, и тогда, когда снимал ее.

Дождливым летним вечером семья Нурмухамбета сидела у самовара. С улицы донесся женский крик: «Грабят!» Кожахметов выбежал на улицу, смело вступил в неравную схватку с двумя грабителями и спас девушку…

…Проходил областной фестиваль молодежи. Нурмухамбет и Соня побывали в фестивальном городке, погуляли в парке. Когда возвращались домой, на мосту через Ишим произошло несчастье: под тяжестью людского потока рухнул пролет. В сплошном гаме ничего нельзя было разобрать. Люди падали в воду. Упала и Соня. Мелькнуло ее яркое платье.

Нурмухамбет прыгнул в реку, схватил жену за руку и поплыл к берегу. Соня не умела плавать. Одежда тянула вниз. Казалось, что силам приходит конец. Но вот под ногами дно. Он остановился, перевел дыхание, и бросился на берег, стал рвать шнурки ботинок, сбрасывать одежду.

– Ты куда? – спросила жена.

– Надо спасать людей.

Русоволосая девочка барахталась в воде. Нурмухамбет спас ее.

– Родненький, помогите, помогите! Мой мальчик гибнет! – кричала какая-то женщина.

И снова Нурмухамбет бросился в реку.

Не одного ребенка спас от смерти милиционер. И, возможно, не все родители спасенных знали, кому они обязаны жизнью своих детей.

Да разве перечислишь все происшествия, в которые приходилось вмешиваться ему, зачастую рискуя жизнью.

Этот день начался так же, как многие другие. Нурмухамбет встал, как обычно, в семь утра, взял со стула одежду и, осторожно ступая, чтобы не разбудить жену, прошел в кухню. Оделся, потом занялся хозяйственными делами. В полдень читал Соне роман Вилиса Лациса «К новому берегу».

В пятом часу Нурмухамбет стоял на автобусной остановке и нетерпеливо поглядывал на часы: сегодня особенно ответственное дежурство, надо быстрее попасть в клуб завода «Казахсельмаш». Подошел автобус. Только Кожахметов хотел войти в открывшуюся дверь, как услышал взволнованный женский голос:

– Около универмага дерутся! Смотреть страшно!

Нурмухамбет бросился к магазину. Какой-то тип избивал кастетом молодого парня. Парень еле держался на ногах. Белое, как мел, лицо заливала кровь. Собралась большая толпа, но вмешиваться в драку никто не решался – бандит часто оборачивался и кричал:

– Не подходи, убью!

Нурмухамбет узнал Могушкова – известного милиции вора-рецидивиста. Это был преступник, которого нелегко было задержать даже группе милиционеров. А сейчас он вооружен, пьян и не остановится ни перед чем. Может, сбегать за нарядом милиции? Но ведь преступник успеет забить свою жертву до́ смерти. Нужно брать его немедленно. Нурмухамбет решительно направился к Могушкову.

– Не подходи! – рявкнул Могушков, замахиваясь на милиционера.

Нурмухамбет отклонился в сторону от удара, а в следующее мгновение повис на руке преступника, сжимавшей кастет. Напряг мускулы, рванул на себя Могушкова и одновременно ударом под колено свалил что на землю. Потом заломил ему за спину сначала одну, затем другую руку и своим ремнем крепко связал их.

Из толпы вывернулся долговязый субъект в сером костюме.

– А ну, отпусти человека, – нагло сказал он. Правую руку он держал в кармане. Не было никакого сомнения в том, что это один из шайки Могушкова.

– Немедленно отойдите прочь!

– Нет, ты его отпусти!

Кожахметов вспомнил, где он видел это узкое лицо, этот покатый дегенеративный лоб. Нет сомнения, он знает этого человека, хотя, кажется, и не встречался с ним.

– А-а!..

Хлынул поток грязной ругани. Кожахметов не спускал взгляда с рук длинного субъекта и вдруг вспомнил. Фотокарточка! Его фамилия Алмагачиев! Объявлен его розыск. В Караганде он изнасиловал девочку и зверски убил ее.

– Милиция! – радостно крикнул кто-то.

Милиционеры Кутжанов и Кунакпаев уже были рядом. Они подняли и положили в кузов автомобиля связанного Могушкова. Алмагачиев сказал:

– Меня держать нечего. Я сам с вами поеду как свидетель. Еще узнаете, как честных людей вязать, – и тоже прыгнул в кузов.

Нурмухамбет и Кунакпаев склонились над Могушковым, продолжавшим буйствовать. Кутжанов объяснял шоферу, куда ехать. Вдруг Нурмухамбет вскрикнул – острая боль обожгла тело, будто кто-то вонзил в сердце длинные когти и раздирал его. Последним усилием повернулся. В руке преступника нож. Он тускло блестит и кажется огромным. На нем кровь. Его, Нурмухамбета, кровь. Сейчас бандит ударит Кутжанова, который стоит к нему спиной. И уже где-то за пределами сил, уже ничего не видя, деревенеющей рукой вырвал Кожахметов револьвер и нажал спуск. Выстрела уже не слышал, но сквозь пелену боли, обволакивающую все тело, прорвался последний крик убийцы…

Человек, совершивший подвиг… Человек, именем которого названа улица… Он был добрым. Он был человечным. Он, комсомолец, мечтал стать коммунистом и доказал, что был достоин высокого звания.

Ю. КУЗНЕЦОВ, капитан милиции,

А. ШАУЛЬСКИЙ, журналист.

г. Целиноград.

ВЕТЕРАНЫ МИЛИЦИИ ВСПОМИНАЮТ

За милицейской службой и милиционерами я наблюдаю давно и убедился, что они действительно являются друзьями народа; они вложили всю душу в святое дело защиты обиженных.

А. М. Горький.

ЭТИХ ДНЕЙ НЕ СМОЛКНЕТ СЛАВА
(Из воспоминаний Ф. И. Калюты, члена КПСС с 1920 г.)

Сын донецкого шахтера Филипп Иванович Калюта – активный участник Октябрьской революции. После установления Советской власти в центре России он отправился в Атбасарский уезд, куда к тому времени переехала его семья. Вместе с большевиками Ф. И. Калюта принимал участие в создании первых совдепов, а в период колчаковщины и гражданской войны был одним из организаторов партизанского движения в акмолинских степях. Все последующие годы он работал в органах ВЧК и милиции, находился на партийной и советской работе.

…Над степями Северного Казахстана полыхало пламя гражданской войны. В селах и аулах свирепствовали белогвардейские банды Колчака. Опираясь на зажиточное казачество и кулаков, местных баев и алаш-ордынцев, они устраивали в селениях повальные порки и расстрелы, вешали тысячи людей, не желавших подчиняться старым порядкам и служить в белой армии.

Учиняя кровавые расправы, колчаковцы хотели запугать население, склонить его на свою сторону, всеми силами отстоять старую власть. Но злодеяния белогвардейцев вызвали в народе лишь озлобление и гнев. Трудовой люд поднимался на борьбу за свободу и независимость. В деревнях создавались партизанские отряды.

Ф. И. Калюта среди первых комсомольцев республики. Слева направо: М. В. Оринич, член КПСС с 1920 года, К. А. Гадиев, член КПСС с 1924 года, А. И. Ворожеева, член КПСС с 1921 года, М. Ж. Жунусов, член КПСС с 1926 года и С. Темирбекова.

Руководители партизанского движения тайно созывали на собрания бедноту, фронтовиков, а также и молодежь, укрывавшуюся от мобилизации в колчаковскую армию. Помню одно такое собрание.

Стояла суровая сибирская зима. Деревня Каскатау потонула в сугробах снега.

– Вечером в хату Бельтюкова… – передавали по домам надежные люди.

Когда стемнело, в доме плотника Бельтюкова собрались партизаны нашего отряда. Их было 17. Хозяин хаты открыл собрание и предоставил слово мне.

– Товарищи, партизанские отряды действуют, – сказал я. – Земля горит под белобандитами. Но у нас мало оружия, мало людей. Надо, чтобы ни один человек из села не шел к Колчаку, а помогал нам. Надо, чтобы у каждого было оружие. Будем подрывать Колчаку тыл, соединимся с Красной Армией, а там – победа!

Единодушно решили собрать и передать партизанам оружие, патроны, лошадей, сбрую. В отряд записалось еще 29 человек. Жители деревни искренне сочувствовали нам. Люди эти не признавали колчаковской власти, отказывались платить налоги. Вскоре село Каскатау полностью стало партизанским.

Наш отряд, расположившись в окрестных сопках и лесах, внезапно нападал на колчаковские банды, тревожил обозы и мелкие части, двигавшиеся к Атбасару. Хорошо помню, как разгромили карательный отряд в Веденевке, забрали в плен трех офицеров и захватили богатые трофеи.

Партизанское движение разрасталось. Вскоре мы услышали о знаменитом восстании крестьян в селе Марьиновке, о действиях партизанских отрядов в Акмолинском, Кокчетавском и Петропавловском уездах.

Белогвардейцы усилили террор: в крови были потоплены восставшие крестьяне Марьиновки.

От зверской руки карателей погиб в те дни пламенный революционер Адильбек Майкотов. До революции он работал в Атбасаре медицинским фельдшером. Его знала и любила вся казахская и русская беднота. Майкотов являлся первым организатором Советской власти в уезде. Белобандиты давно охотились за ним. Но Адильбеку удавалось скрываться и вести энергичную революционную работу среди крестьянства. Однако уберечься он не смог. По доносу предателей его схватили в Атбасаре и вскоре казнили.

Но как бы ни зверствовали колчаковцы и их ставленники, они не в силах были потушить огонь народного гнева. Крестьянские восстания усиливались, нарастали. Партизаны подрывали тыл белогвардейцев, приближая желанный час победы.

И вот наступила осень 1919 года. В села и аулы вступили части полка имени Степана Разина 5-й Красной Армии. В уезде начала устанавливаться Советская власть. Военный комиссар полка Николай Денисович Веденеев (впоследствии генерал Советской Армии) и политрук Точин остались в Атбасаре, чтобы помочь создать ревкомы и местные органы управления. Началась кропотливая и сложная работа.

Веденеев происходил из рабочих Джетыгаринских золотых приисков. Это был прекрасный организатор, энергичный и решительный человек. Возглавив Атбасарский ревком, он провел большую и тщательную работу по объединению разрозненных партийных сил и организации уездного и волостных Советов.

В этот период и были созданы в Атбасаре уездная Чрезвычайная комиссия и уездная милиция. Председателем ЧК ревком назначил меня, а начальником милиции – Ивана Плескача. И вот мы, вчерашние партизаны, приступили к созданию учреждений, которые должны стоять на страже завоеваний революции.

– Какие будут инструкции, с чего начинать? – спросили мы у председателя ревкома.

– Инструкции подскажет вам ваша революционная совесть, – ответил Веденеев. – А дела?.. Вот получайте дела, – и, улыбнувшись, он вручил нам по карандашу и блокноту. – Остальное организуйте сами. Партийная ячейка и народ помогут вам.

Найти помещения для своих учреждений было несложно. Милицию разместили в здании бывшего станичного правления, а для ЧК заняли один из домов буржуя Попова.

Гораздо труднее оказалось подобрать кадры. Самоотверженных, закаленных в боях и преданных Советской власти людей было много. Но почти все они были неграмотны. Да и сами мы, руководители, не имели достаточного образования. А надо было уметь вести следствие, принимать решения в соответствии с революционными законами, надо было, в конце концов, знать, как составлять различные протоколы. Никаких инструкций, уставов и наставлений по этим вопросам в ту пору не было.

Между тем время не ждало. Жизнь требовала каких-то решений. Посоветовавшись, мы с Плескачом решили объехать уезд, поискать надежных людей. Он направился в южные и западные волости, я – на север и восток. Встречаемся как-то с ним в одном селении, он с улыбкой и говорит:

– А знаешь, я раздобыл-таки одного специалиста по юридическим вопросам. Будем у него учиться и… приглядывать за ним.

Оказывается, в Кийме сидел под арестом урядник Семиразумов. Он не симпатизировал контрреволюции, был безвреден и положительно настроен по отношению к Советской власти. Вот у него поначалу мы и брали уроки составления протоколов, ведения следствия, оформления различных документов. Потом стали получать из центра газеты, различную литературу, директивы. Работать стало легче.

На службу в милицию люди шли охотно, хотя мы ничего не могли предложить им взамен за их нелегкую и опасную в то время работу: ни формы, ни жилища, ни пищи, ни даже зарплаты. Оружием и лошадьми снабжали только конную милицию. Остальные должны были обеспечивать себя кто как мог. Несмотря на это, служба в милиции считалась большой честью – в людях горел боевой дух.

На работу в органы охраны общественного порядка пришли бывшие фронтовики и красные партизаны Семен Клименко, Григорий Грищенко, Василий Редовский, Новак, Хомяков, Исайкин, Ашихмин и многие другие. Изъявивших желание работать принимали осторожно, бдительно, только по рекомендации аульных и сельских обществ, которые гарантировали, что будущий милиционер «является сыном трудового народа и общество доверяет ему защиту Советской власти».

Создали мы волостные отделения, распределили участковых милиционеров. Если бы спросить тогда любого работника милиции о его задачах, он, не задумываясь, ответил бы: «Охрана завоеваний Октября». Каждый из них делом доказал, что это так и было.

Многие работники милиции отличались высокими моральными качествами, душевной красотой. Милиционер на своем участке был и представителем Советской власти, и проводником идей Коммунистической партии.

Милиция тесно была связана с населением. Чуть что случится – появится ли в деревне подозрительный человек, прибудет ли неизвестный к односельчанину, заметит ли кто непорядок какой – обо всем немедленно ставили в известность милицию.

В горячую пору сельскохозяйственных работ милиционеры помогали крестьянам пахать, сеять, косить сено, убирать хлеб. Работники милиции были инициаторами общественной помощи одиноким и сиротам. Засевались зерном специальные делянки для детских домов, которые в ту пору начали организовываться при активном участии органов ЧК и милиции.

Жизнь постепенно налаживалась. Не редкостью стали концерты художественной самодеятельности. Организаторами их были опять же работники милиции. Никто не жаловался на отсутствие помещений. Спектакли и концерты ставили в приспособленных для этого сараях, складских помещениях, а то и просто на открытых площадях. В Атбасаре под клуб отвели магазин бывшего купца Харламова. Организовали в нем русскую и украинскую группы, большой хор. К самодеятельности привлекали учителей, девушек, ребят. Ставили украинские пьесы «Наймичка», «Бесталанна», а также пьесы А. Островского и А. Чехова.

Находились у нас и свои сочинители. Правда, художественный уровень произведений оставлял желать много лучшего, но содержание приводило в восторг как исполнителей, так и зрителей. Помню, мы, группа бывших партизан, написали пьесу «Колчаковщина». В постановке наших кружковцев она прошла с большим успехом.

Хорошие постановки и концерты привлекали много людей, вызывали горячие симпатии, самодеятельный театр стал своего рода агитпунктом. Сюда шла не только молодежь, но и пожилые станичники. В этих самодеятельных выступлениях люди видели проявление народных дарований, ростки новой культуры.

* * *

Контрреволюция не успокаивалась. Недобитые колчаковцы, белоказачество и эсеры организовывали вооруженные банды, устраивали мятежи. Большую роль в их разгроме сыграли отряды милиции.

Весной 1920 года на юге уезда появилась вооруженная банда Кийке, организованная баями и алаш-ордынцами. Основная цель ее была – сорвать продовольственные мероприятия Советской власти. Бандиты нападали на продотряды, убивали советских работников, терроризовали крестьян.

Рабочие Карсакпайского завода и крестьяне сообщили о местонахождении банды, ее численности, вооружении. Для уничтожения банды был послан отряд атбасарской милиции под командованием Мазутова. Отряд успешно справился со своей задачей.

В подавлении контрреволюции, разгроме различных белогвардейских банд отряды милиции являли пример мужества и беззаветной преданности молодой Советской республике. Население, измученное колчаковщиной и жаждущее скорейшей победы над врагом, оказывало милиции всемерную помощь и поддержку.

…В штабе отряда, стоявшего в то время в селе Петровке, шло заседание командиров. Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату вошел бородатый, весь в снегу, старик. Сняв шапку и тулуп, он громко спросил:

– Где тут Плескач?

– Здесь, – обернулся Иван Иванович и, узнав деда Ивана из села Борисовки, с радостью спросил, переходя на украинский язык:

– Чого, дидусь, прыихав?

– Да ось гостынцы вам привезлы.

– Яки гостинцы?

– А подывися, – с хитрецой ответил дед и потом добавил: – Продовольствие, одежду, а заодно и 60 хлопцев прыихалы к вам для пополнения.

Через полчаса на площади собрался митинг. Дед Иван взволнованно рассказывал о том, как в селах женщины пекли хлеб, из старых полушубков шили для бойцов шапки и рукавицы, а мужчины чинили валенки и рубили табак. По дороге к обозу присоединялись все новые подводы с гостинцами для красных воинов.

Против беспримерного мужества и героизма наших бойцов, которых единодушно поддерживало население, не могли устоять никакие вражеские силы. Во второй половине 1921 года все белогвардейские банды были разбиты, очаги контрреволюции подавлены.

В Атбасарском уезде наступила мирная трудовая жизнь.

г. Атбасар.

ОГНЕВЫЕ ГОДЫ
(Из воспоминаний генерала внутренней службы III ранга К. И. Григорьева)

Константин Иванович Григорьев – один из старейших ветеранов советской милиции. Комсомолец с 1921 года, член партии с 1930 года, он всю свою жизнь посвятил нелегкой, но почетной работе.

Еще в 1925 году К. И. Григорьев был направлен комсомолом в Акмолинский уездный уголовный розыск. Там он работал и учился. А уже в 1930 году он возглавил в республике отделение по борьбе с бандитизмом. Был начальником уголовного розыска г. Уральска, затем – Хабаровского края; участвовал в войне с самурайской Японией, а после победы вернулся в органы милиции.

К. И. Григорьев прошел путь от рядового уполномоченного до руководителя крупного управления охраны общественного порядка, заслужил высокое генеральское звание. Имеет шесть боевых орденов и пять медалей, дважды награждался боевым оружием.

К. И. Григорьев.

ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ

Пара сытых крестьянских лошадей бойко бежала по проселочной накатанной дороге.

Был октябрь – сухая осень с холодными ночами, с ощутимыми морозами по утрам.

Лошадьми правил молодой крестьянин. Разговаривал со мной он неохотно. Назвав себя Алексеем, коротко и односложно отвечал на вопросы, понукал лошадей, настороженно поглядывал по сторонам.

Вокруг расстилалась равнина, не тронутая плугом. Клочки обработанной земли я видел только возле двух деревень, стоявших на нашем стокилометровом пути.

Шел 1926-й год. Нэп был в «расцвете». В захолустном уездном Акмолинске бойко торговали частники. В деревне, прикидываясь смирными, обрастали и набирали силу кулаки. Маловеры хныкали и шептались, что нэп укоренился, если не навсегда, то надолго. Советский аппарат в отдельных волостях уезда был еще слаб, нередко на руководящие посты в волисполкомы пробирались кулаки и гнули свою линию.

В пути мне невольно вспомнился разговор с секретарем укома партии Сухининым.

Нас (меня и еще одного комсомольца) вызвали в уездный комитет комсомола и дали направление на работу в уголовный розыск. Конечно, о деятельности этого учреждения мы не имели еще никакого представления.

– Пойдете бандитов ловить, – сказал секретарь укома комсомола Семенов.

А затем мы были приглашены в уком партии. Беседа была обстоятельной.

– Работа опасная, – говорил Сухинин, – но благородная. Книжки потом писать будут о вас. Преданность ваша нам известна. Сохраняйте чистоту комсомольского имени. Не зазнавайтесь, власть вам дается большая. Помните слова Дзержинского: «Тюрьмы нам нужны для капиталистов, контрреволюционеров, саботажников и бандитов, но не для трудящихся». Вы должны работать ради счастья и благополучия советского человека. У вас нет опыта, его у нас вообще пока мало. А услугами царских специалистов – жандармов, полицейских, сыщиков мы не пользуемся. Царские кадры чужды и враждебны нам. Опыт будете приобретать сами, – закончил секретарь укома и, пожав нам руки, отпустил.

Памятен и тот момент, когда нас ввели в кабинет, в котором предстояло работать. Это была большая комната, в которой стояли четыре стола. За двумя из них сидели угрюмые на вид люди в полувоенной форме, с наганами на боках. Прямо от двери на глухой стене был намалеван масляными красками черт, влево – Адам и Ева под яблоней… Только через два месяца нам удалось уговорить старых сотрудников и привести в порядок нашу служебную комнату; вместо «страшных и назидательных» картин мы повесили портрет Ильича.

* * *

В уезде было беспокойно. То и дело в деревнях, разбросанных по степи, обнаруживали убитых. Уничтожались иногда даже целые семьи. Преступники бесследно исчезали. Действовала какая-то хорошо замаскированная банда, не оставлявшая ни следов, ни свидетелей. Бандиты, как правило, брали только деньги и ценности.

Вот поэтому в октябре всем сотрудникам уголовного розыска дали задание – разъехаться по уезду и нащупать следы неизвестной банды. Только нащупать, но не предпринимать активных действий. Это было первое ответственное поручение, выпавшее на мою долю.

Вечерело, когда мы вброд переехали небольшую речку и поднялись на бугор.

Впереди открылась панорама невысокого горного кряжа, вершины сопок еще были освещены лучами заходящего солнца, а в долину уже опускался сумрак.

У подножия горы, километрах в трех от нас, раскинулось большое село Константиновка, там предстоял нам отдых и смена лошадей.

Мой возница остановил лошадей, осмотрел сбрую и, обращаясь ко мне, сказал: «Вот здесь в прошлом году убили моего отца, – и кнутовищем показал влево от дороги. – Вон у того куста стоял стог сена. В него бандиты запрятали труп отца и телегу и подожгли. Был ветер, стог вспыхнул, и крестьяне прибежали его тушить, чтобы спасти другие скирды. Вот тут и нашли остатки трупа и железные части телеги. Приезжала милиция, осмотрела, протокол составила… Дня три пили самогон у богатых мужиков, с тем и уехали», – хмуро закончил Алексей и стал садиться на облучок.

Узнав, что я работник уголовного розыска, он рассказал мне, что в 1924 году в Константиновке останавливался большой и богатый табор цыган. После их отъезда оказался обворованным магазин единого потребительского общества (членами которого были в основном местные кулаки). Кулаки подняли почти всю деревню, вооружились кто чем мог – вилами, топорами, ружьями, – сели на коней, догнали цыган и всех мужчин, женщин и детей поубивали, а имущество – лошадей, ковры, телеги, сбрую, золото – поделили между собой.

– А слух по деревне ползет, что лавку-то ограбили сами же кулаки… Только вы один-то не беритесь за это дело, – предупредил меня Алексей. – Кулачье у нас такое: убьют – и концы в воду.

Заниматься этим делом, действительно, не входило в мой расчет, и я сказал Алексею, что не буду. А случай с табором действительно имел место, но виновные были преданы суду только в 1928 году.

Так за разговорами мы незаметно и въехали в село Константиновку, и Алексей пригласил меня ночевать к себе.

Семья его состояла из четырех человек – сестра пятнадцати лет, семилетний брат и мать. Вдова убитого угостила нас сытным деревенским ужином.

Утром Алексей неожиданно вызвался везти меня дальше, правда, на одной лошади. Я охотно согласился, меня это устраивало – ехать уже со знакомым парнем, с которым установились хорошие отношения.

Позавтракав, мы выехали из Константиновки и направились к хутору Дермень, где мне предстояло встретиться еще с одним работником уголовного розыска и уже вместе с ним продолжать путь.

Хутор был последним населенным пунктом Акмолинского уезда, дальше шел Павлодарский уезд. Располагался он в широкой пади, по которой протекала быстрая неглубокая речка. Хуторяне часто вели доходившие до драк споры со своими соседями-павлодарцами из-за сенокосных угодий. Как только я появился в сельском Совете, с этим вопросом и обратились ко мне крестьяне. Ответив, что у меня нет полномочий устанавливать границы и разрешать подобные споры, я стал наводить справки: нет ли кого в хуторе из уезда. Оказалось, никто не появлялся. Оставалось ждать. К вечеру дежурный сельсовета отвел меня с Алексеем на квартиру к местному жителю.

Когда мы зашли в дом, семья сидела за ужином. Хозяин дома – плотный мужчина среднего роста, с густой черной бородой, лет сорока пяти; жена выглядела лет на пятнадцать моложе, очень подвижная, красивая женщина. Детей не было.

Встретили нас неприветливо, особенно хозяин. Тем не менее к столу пригласили, и хозяйка нарезала нам хлеба и сала, налила чаю.

Узнав, что я из уездного центра, хозяйка стала интересоваться, какие есть в городе магазины, много ли товаров, какие цены. Хозяин спрашивал, нет ли с кем войны – с Англией или Францией. Ни радио, ни телефона в те годы не было, и я не удивлялся таким расспросам. Неторопливо отвечал, что знал. Алексей сидел молча.

Перед сном мы с ним вышли и направились к речке напоить лошадь, а заодно и размяться. Как только оказались у речки, я спросил Алексея, понравились ли ему наши хозяева.

– Совсем не нравятся, – мрачно ответил он. – Знаете, товарищ сотрудник, среди хозяйской одежды на стене висит зипун моего отца…

Это известие ошеломило меня.

– Что же будем делать? – спросил я растерянно.

– Не знаю, – сказал Алексей. – А только завтра я зипун заберу и отвезу показать матери.

– Ни в коем случае не делай этого, – запротестовал я, лихорадочно соображая, что же предпринять. – Подождем, должен еще приехать сотрудник, посоветуемся и решим. А сейчас молчи, не выдавай себя. И пойдем скорее, а то обратят внимание, что нас долго нет, еще что-нибудь заподозрят.

Мы быстро возвратились, хозяйка указала нам место в горнице, где на полу была постлана постель, и, позевывая и крестясь, ушла на кухню.

Укладываясь спать, я думал: что же делать, какое принять решение? А вдруг Алексей ошибается, а если даже не ошибается, вдруг хозяин этот зипун купил у кого-либо? Решение не приходило.

Ночь тянулась тревожно и долго. Оба мы прислушивались к каждому шороху, рука моя то и дело тянулась под подушку и ощупывала рукоять нагана. Но все было спокойно, наш хозяин мирно похрапывал на кухне.

Усталость все-таки взяла свое, и под утро мы уснули.

Проснулись от яркого света. Солнечные лучи били в окна. Хозяйка погромыхивала ухватами. Все выглядело так мирно, будто и не было кошмарных вчерашних подозрений.

Утро взбодрило меня, и я решил действовать. Тихо, чтобы не услышала хозяйка, посоветовал Алексею отъехать от хутора версты три-четыре, сломать колесо у ходка и дожидаться. Я же буду просить хозяина, чтобы он довез до Константиновки.

– Как только поравняемся с тобой, будем брать хозяина…

Кивнув мне в знак согласия, Алексей встал и засобирался к отъезду.

Позавтракав с хозяйкой (хозяин поехал рано в поле за соломой), я ушел в сельский Совет и занялся своими делами. В беседе с секретарем сельсовета узнал, что наш хозяин Пашков – бывший казачий урядник, служил у Анненкова, правда, сейчас ни в чем предосудительном не замечен. Это сообщение меня еще больше насторожило и заставило серьезно продумать все детали операции.

Во второй половине дня погода изменилась, небо заволокло тучами, и они пошли так низко, что стали цепляться за вершины сопок. Мой товарищ так и не приехал. Я спросил у секретаря, чья очередь отбывать трудгужповинность, то есть везти (в те годы должностные лица использовали частный транспорт, имея на руках открытые листы, выдаваемые административными отделами исполкомов; плата взималась пять копеек с версты). Секретарь сказал, что увезти может мой хозяин – лошади у него хорошие и его давно уже никуда не посылали.

Все складывалось, как надо.

К Пашковым я пришел вместе с секретарем сельсовета. Спросив хозяина, сможет ли он увезти меня, и получив утвердительный ответ, секретарь ушел.

Пашков стал собираться. Сердце мое билось учащенно, и я боялся чем-либо выдать себя – впереди предстояла серьезная операция, по существу, она уже началась.

Погода ухудшилась. Заморосил мелкий дождик.

В ходок был запряжен резвый гнедой мерин. Простившись с хозяйкой, я вышел первым и стал поудобнее усаживаться в ходок, гадая: а что наденет хозяин? Может, зипун…

Хозяин вышел одетым в полушубок и сверху в грубый брезентовый плащ. К моему удивлению, в руках он держал охотничью берданку (в квартире я оружия не видел и даже не предполагал, что оно может быть в этом доме).

Обстановка, как говорят, осложнилась, настроение у меня испортилось.