Текст книги "Русский боевик"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Эдуард отсутствовал продолжительное время. Стали обмениваться репликами, и в конце концов историк Кудрявцев поведал Амалии и Аделине кое-какие малоизвестные детали средневековых шведских будней. Время от времени Марианна встревала в рассказ историка, уточняя и поправляя. Стенька сидел тихо и старался ни на кого не смотреть. Вернувшийся с аспирином Эдуард некоторое время созерцал Стеньку, и в конце концов ему надоело. Встав, он кивнул Стеньке. Стенька с неохотой поднялся, отметив про себя с мученической отрешенностью, что Аделина даже бровью не повела. Они вышли в вестибюль.

– Позволь указать тебе, Стенька, что ведешь ты себя, как мальчишка. Сидишь, молчишь, всех игнорируешь. Выглядит это глупо. Ну что ты на меня взъелся? Кому-то ведь надо работать в ФСБ.

– Да, это очень интересная теория, – откликнулся Стенька. – Кому-то надо работать. И в ФСБ, и в ЦРУ, и в инквизиции, да и вообще – ежели один перестанет головы рубить на плахе, на его место два других найдутся. Расскажите мне про то, как вы доблестно защищаете нашу молодую демократию, Эдуард Васильевич. И как америкосы защищают свою по всему миру. Обо всем этом написано в Откровении, и о защите демократии тоже.

– Написано?

– «И видел я, что одна из голов зверя была как бы смертельно ранена, но смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?»

– Занятно. Ну и при чем здесь я?

– Как свалили гебистов, да разворошили их поганое гнездо – вот и рана. Но гебисты снова поднялись, только название переменили. Исцелела рана.

Эдуард пожал плечами.

– Вон сидят там люди, в баре, – продолжал Стенька. – И всем не по себе. Сидят со Зверем, боятся его. У историка этого, Кудрявцева, живот заболел – четыре раза уже бегал в туалет. Кому-то нужно работать. Вот вы и работаете, Эдуард Васильевич.

– Исцелела, говоришь, рана?

– Эдуард, я сказал тебе давеча, для чего мне Аделина. Для чего она тебе? Неужели тебе баб не хватает в жизни? Бабы любят силу. За тобой – сила. Страшная, грозная, они это чувствуют. Многие. Выбирай любую. Отдай Аделину мне.

Эдуард вздохнул.

– Наивный ты человек, Стенька. Умный, наблюдательный, но – наивный.

Ольшевский в безупречном костюме проследовал мимо них в бар, делая вид, что не знает их и даже не замечает.

* * *

– Сам по себе Милан очень красивый, – объяснила Марианна. – А где у них здесь сахар? – Она насыпала себе в чай сахару и тщательно размешала ложкой. Ложку положила на салфетку. – Очень интересно местами, своеобычно. Люди, правда, неприветливые.

– Да, действительно? – поинтересовался Ольшевский.

– Да. Не как в Москве, нет той душевности.

– Идет, – тихим голосом сообщил Кудрявцев.

– А? – переспросил Ольшевский.

– Ах, да, мы забыли вам сказать, – заговорщическим шепотом заговорила Марианна. – молодой человек, тот, что давеча с нами сидел – он из органов.

– А, да? – удивился Ольшевский. – Вот ведь везде они, а? Не то, чтобы кому-то было что скрывать, а как-то неприятно. Ну, не будем обращать на него внимание. Так вы говорите, в Милане не очень уютно?

– Нет, не очень. Да…

– А оперу вы любите?

– Конечно, – утвердительно кивнула Марианна, поправляя очки. – Я, когда в Москву наведываюсь, всегда в оперу хожу. Очень люблю Чайковского.

– А в Милане?

– А что в Милане? Там русские оперы не ставят.

Кудрявцев поджал губы.

– А нерусские? – спросил Ольшевский.

– Нерусские я не люблю. Это все не то, – с достоинством объяснила Марианна. – Нет той душевности.

* * *

Сидя у бара и потягивая лимонад (ее тактично оставили в покое на какое-то время), Амалия наблюдала, как эф-эс-бэшник Эдуард понуждает бывшую жену к перемещению из бара в номер, а та артачится. Неожиданно в бар вошли вместе давеча выходившие раздельно – священник и долговязый негр. При этом священник медленно и терпеливо что-то разъяснял негру на плохом английском, а негр с уважением кивал и соглашался. Они заняли столик неподалеку от бара. Через некоторое время священник оглянулся через плечо, ища глазами бармена. Но бармен отсутствовал. Амалии стало жалко священника. Слезши со стула, она непринужденной походкой прошла мимо столика и сделала жест – повела рукой вверх-вниз. И священник, и негр посмотрели на нее удивленно. А когда снова перевели глаза на столик, там уже стояли непочатая бутылка холодного лимонада и два идеально чистых стакана. Негр невольно слегка отодвинулся вместе со стулом.

– Не беспокойся, – сказал знающий священник. – Это Амалия Акопян, фокусница.

– Фоукес? – переспросил негр.

– Ши из фокусник. Фокусник. Ши даз фокусес, – объяснил священник. – Иллюзионистка она. Ши мейкс иллюзион он телевизион.

– Аделина, перестань капризничать! – возмущенно сказал Эдуард. – Посидишь несколько часов в номере, посмотришь телик! Эка невидаль!

– Лин, раз говорят, надо идти, – с оттенком презрения к себе вторил Эдуарду Стенька. – Пойдем, а? Я тебе чего-нибудь расскажу. Историю какую-нибудь.

– Мне здесь хорошо, – упрямилась Аделина. – Здесь люди. Не хочу быть одна. Я им спою чего-нибудь. Вон рояль стоит.

– Ты не на гастролях, – возразил Эдуард. – Пошли же!

Некоторое время Аделина смотрела прямо перед собой, а затем из глаз у нее потекли слезы. Эдуард смутился, а Стенька нахмурился.

– Ты понимаешь, что произошло? Ты не понимаешь! Ты ничего не хочешь понимать! – обвинила Эдуарда Аделина. – Сейчас как раз репетиция в театре. А меня там нет. И я даже не могу им позвонить и сказать, что у меня ангина или бронхит. У них теперь есть полное право меня уволить. Они только этого и ждали, особенно Бертольд Абрамович, сука такая, лизоблюд, образованщина совковая. Вернется Валериан – они про меня такого ему наговорят…

* * *

– Скажите, молодой человек, ваш сотовый телефон работает? – спросила Марианна у снова присоединившегося к компании со стаканом сельтерской Ольшевского.

– Знаете, нет, – сокрушенно ответил он. – Какие-то помехи. Пытался позвонить из номера – тоже самое. Что-то у них тут со связью. И телевизор не работает. На экране – только песок, как в Сахаре.

В бар вошел новый посетитель. На вид ему было лет сорок, одет он был в камуфляжную форму хаки, и пострижен по-армейски. Выражение лица у него было серьезное, а под мышкой находилась аккуратная кожаная папка.

– Здравствуйте, – сказал он хорошо поставленным голосом, так, что его услышали во всех концах бара. – Я закрою дверь, хорошо?

Створки толстой стеклянной двери выехали из стен проема и сомкнулись.

– Меня зовут Вадим, – сказал новый посетитель. – Пожалуйста, сядьте все поудобнее. Музыка…

Бармен выключил музыку.

Эдуард покосился на Ольшевского – долговязый негр присутствовал в баре, но Ольшевский не обращал на негра внимания. А вдруг негр что-нибудь поймет? Впрочем, еще не известно, что собирается поведать нам Вадим. Знаем мы этих армейских. Пехота.

– Я надеюсь, что все уже поняли главное – каждый из вас здесь потому, что его вызвал Трувор Демичев. По разным причинам.

Колода карт возникла у Амалии в руке, затем вылетела вперед и вверх, растягиваясь в ленту, и растворилась в воздухе без следа. Вадим выдержал паузу. Затем мрачно посмотрел на Амалию. Та послала ему воздушный поцелуй. Он даже не улыбнулся. У Стеньки восхищенно округлились глаза.

– Мы не собираемся спасать весь мир, – веско сказал Вадим. – Мы – прагматики. Мир может спасти только сам себя. И это не наше дело. Наша цель – оградить некую часть территории от грядущих потрясений. А именно – Новгородскую и Псковскую области. Вопрос о Ленинградской области решенным пока не является.

Внезапно музыка включилась снова, самопроизвольно. Какая-то джазовая вещь с расхлябистым аккомпанементом засурдиненных медных. Бармен, честно потыкав в кнопки, по ошибке увеличил звук до громоподобного и в аварийном порядке выдернул вилку из розетки.

– Не секрет, – продолжил Вадим, выдержав паузу, – что пик нефтедобычи на планете либо пройден, либо вот-вот будет пройден. Согласно всем экономическим моделям, по прохождении пика нефти благосостояние всего мира пойдет на спад. Некоторые страны пострадают больше, некоторые меньше. Предотвратить этот процесс невозможно. До нефтяной индустрии на земле проживали единовременно около миллиарда человек. Сегодня население планеты приближается к семи миллиардам. Их кормит нефть – техника, работающая на нефти, химия, основанная на нефти, распределение, напрямую зависящее от нефти. За время нефтяной индустрии люди расселились по планете не самым лучшим образом, и нынче многие обитают в местах, где жизнь невозможна без нефти. Вообще. Например, в мерзлых регионах, где земледелие может прокормить от силы несколько тысяч человек, а живут там теперь миллионы. Или в очень жарких регионах, где проблемы сходны. При отсутствии нефти возможны внутренние конфликты крупного масштаба. В некоторых случаях делающие прогнозы опасаются каннибализма. Нефть также обеспечивает военную мощь многих стран. С уходом нефти неизбежны перегруппировки в политическом балансе планеты.

Эдуарду все это было не слишком интересно, и он незаметно стал разглядывать слушающих.

Лицо Ольшевского не выражало ровно ничего.

Негр был занят изучением улыбчивых и страстных женщин уже в другом журнале – «Новгородский Экономист».

Стенька слушал внимательно.

Священник, сидящий за одним столиком с негром, чуть передвинул стул, так, чтобы смотреть на Вадима не через плечо, но в пол-оборота. Лицо также непроницаемо, как у Ольшевского.

Историк Кудрявцев был грустен. Наверное, ему было жаль военную мощь многих стран.

Марианна слушала идеологически – делая внимательное лицо.

Аделина хмурилась с легким оттенком отвращения – то, что говорил Вадим в данный момент никак, видимо, не влияло на ее положение. Видимо, она надеялась, что вскоре он заговорит о чем-то для нее важном, относящемся к ней хотя бы косвенно, и ее раздражала длинная преамбула.

Амалия откровенно скучала, вытянув длинные стройные ноги и скрестив голени.

– Америка, судя по всему, потеряет немалую часть своей военной и экономической мощи, и, возможно, распадется на несколько государств.

Я тоже так считал, пока Ольшевский меня к себе не взял, подумал Эдуард. Америке все этого желают далеко не первое десятилетие. И многие выглядят при этом дураками. России желают того же, и тоже выглядят дураками.

– Объединенная Европа перестанет быть объединенной.

И что же, подумал Эдуард, завоевывать он ее собрался, что ли, разъединенную?

– Многие страны Африки и Азии откатятся в первобытность, или, во всяком случае, в какой-то из более простых вариантов феодализма. Население Китая начнет стремительно вымирать от голода, как и население Южной Америки.

Сейчас начнет про Россию, подумал Эдуард с грустью. Все вымрем к свиньям за два года. Рождаемость низкая, жрать нечего, в мозгах болото – слышали, помним. А еще армейский. Пехота. Дать бы ему по лбу. А может и дам, если будет момент.

Вадим начал издалека – с Киевской Руси.

Это мы так до завтрашнего вечера тут просидим, лекцию слушая, подумал Эдуард. Тоже мне, секретное дело. Да на любой кухне это можно услышать, в любом маргинальном журнале прочесть. Стоило нас сюда вызывать.

… экстратерриториальность… плохой контроль… отсутствие законности… бездорожье… замедленность ритмов жизни… татаро-монгольское нашествие… геноцид… постоянное отставание от остальных цивилизованных стран… крепостное право… наследие крепостного права… большевистский переворот… семьдесят лет бесправия… пятнадцать лет политического гангстеризма…

Хоть бы Амалия какой-нибудь фокус еще показала, вдруг подумал Эдуард. Забавная тетка.

… если кризис охватит всю Россию… северу придется хуже всех…

– Пожалуйста, прошу Вячеслава Павловича Кудрявцева, историка, определить для всех нас, здесь находящихся, что такое – русский народ.

Ага, он и эту часть маргиналов охватил, подумал Эдуард. Теперь будем про национализм слушать, какой он полезный. Или вредный.

– Я? – переспросил Кудрявцев.

– Да, вы. Пожалуйста, Вячеслав Павлович.

– Ну, что ж, – сказал Кудрявцев, оглянувшись на Марианну, которая нахмурилась, как старшая по званию. Вопрос должны были задать ей, а не ему, сопляку со странными понятиями об истории, от которых он, правда, публично отказался, но… – Русские – восточнославянский народ, основное население Российской Федерации.

– Этнически?

– Восточные славяне.

– С вкраплениями, – подсказала начальственным тоном Марианна.

– С вкраплениями, – повторил Кудрявцев.

– А какими именно?

– Вкраплениями?

– Да.

– Ну…

– Угро-финны, – скрипуче-официальным, с оттенком непререкаемого превосходства, сказала Марианна, – поляки, татаро-монголы, тюркские народности.

– Да, именно так, – без интонации подтвердил Кудрявцев.

– Очень хорошо, – кивнул Вадим. – Исторически, где селились русские изначально?

– Ну, как, – начала Марианна, но Вадим ее прервал.

– Вопрос задан был Вячеславу Павловичу.

Она гневно посмотрела на Вадима.

– Прошу вас, Вячеслав Павлович, – Вадим спокойно смотрел на Кудрявцева.

– Э… где селились?

– Да. Где именно.

– Ну… на территории сегодняшней России, до Урала.

– Территория сегодняшней России граничит на юге с Украиной, – подсказал Вадим.

– Да. Ну и на Украине… то есть, в Украине… тоже. Селились. Постепенно.

– Где именно впервые появился термин Русь?

– Это очень спорный вопрос, – влезла опять Марианна. – Мнения специалистов расходятся.

– Где именно на территории сегодняшней России, и Украины, стали говорить – Русь? – уточнил Вадим.

– Так нельзя ставить вопрос, – возразила Марианна.

– Можно, – ответил Вадим.

– Нет, нельзя. Мнения специалистов…

– Вы не на кафедре, Марианна Евдокимовна, – строго заметил Вадим. – «Мнения специалистов расходятся» – это кодовая фраза, означает «не знаю». А раз не знаете, так дайте сказать тому, кто знает, – отчеканил несносный Вадим. – Вячеслав Павлович?

– Вы не хамите только… – возмущенно начала Марианна.

– Вам будет предоставлена возможность высказаться, но не сейчас. Вячеслав Павлович?

– Вообще-то по данным… конкретным… – пробормотал Кудрявцев.

– Чуть громче, пожалуйста.

– Вообще-то в Киеве стали сперва так говорить. Русь.

А ведь действительно, подумал Эдуард, Русь-то она была – Киевская. Сперва.

– Что представлял собою путь из варягов в греки?

Вообще-то, подумал Эдуард, это еще в школе не очень понятно было – Киевская Русь. Сперва она киевская, а потом вдруг Киев – Украина, а украинцы вовсе никакие не русские. Может, украинцы выгнали русских из Киева? А русские им в отместку построили Москву и Большой театр, куда Аделина все время рвется. Как-то глупо.

– Что могли предложить варяги, профессиональные воины, Константинополю – самому богатому городу мира в то время?

На чистую воду выводит историка, подумал Эдуард. Сейчас историк начнет темнить.

– Рабов, – сказал Кудрявцев.

– Да ты опять за свое! – воскликнула Марианна возмущенно. – Тебе мало было в прошлый раз? Опять за русофобские шуточки взялся? Ну вот, подожди…

– Марианна Евдокимовна, – Вадим даже слегка помахал ей рукой.

– Нет, ну вы подумайте! – не унималась Марианна. – Никто ему не авторитет.

– Марианна Евдокимовна, считаю своим долгом вас предупредить, – отчеканил Вадим, – что время у нас ограничено, зашли мы очень далеко, пути назад отрезаны. Поэтому если вы будете мешать, я буду вынужден применить к вам аварийные меры убеждения, вплоть до физических.

Ишь ты, восхищенно подумал Эдуард. Эка отмочил – аварийные меры убеждения. Надо будет запомнить. Провинциально, но эффектно. Эка тетка побелела аж вся. Иную тетку по часу доставать надо, пока она так побелеет, а тут одна фраза – и готово.

– … занимаясь работорговлей…

Кудрявцев тоже струхнул, подумал Эдуард. Зря. Он говорит именно то, что Вадим желает слышать, и Вадим его одобряет и любит. А еще Вадим воображает, что он здесь главный, хотя на самом деле главный – Ольшевский. И вообще Ольшевский – молодец, надо отдать ему должное, хоть и недолюбливаю я его. Новатор он. Придумал сам нашу «Чингиз-бригаду» – как она на самом деле называется, официально, уже никто не помнит, настолько у всех она на языке. В Питере о ней слышали везде, да и не только в Питере. Придумал ей особый кодекс чести, особое обращение, без чина, а просто – господин такой-то. Дисциплина стальная, а платят всем очень прилично, остальные завидуют. И тридцать сорвиголов безропотно следуют кодексу, а все почему – потому что Ольшевский главный. Он таким родился, Ольшевский, и все это понимают. А этот Вадим – он так себе. Начальник, конечно, это сразу видно, но второстепенный. Ого – кажется, Аделина заинтересовалась лекцией. Возможно, решила, что это к ней тоже относится – как рослые шведы низкорослых славян грекам в рабство продавали. Не верь, Линка. Во-первых, хуйня это, тупой русофобский ревизионизм, фоменко-наоборот, а во-вторых, мать у тебя русская только по паспорту, а сама – татарва-татарвой, а отец и вовсе еврей, к тому ж его давеча арестовали. Впрочем, выпустят, наверное. Поскольку правительство состоит в основном из бывших экономистов плешивых, закончивших в свое время скучные провинциальные институты, и им кажется, что все зависит от цифр и граф, и что посади кого-нибудь из очень богатых – так государство тут же и рухнет. Ну, владел линкин отец нефтью, газом, эфиром, и еще чем-то. Ну, забрали его. Так что же – нефть, что ли, кончилась из-за этого, или эфир американцы заблокировали, и теперь хочется посмотреть новогоднее шоу с песнями советских времен, а тебе кажут борьбу питтсбургской полиции с мафией? Нет. Как было, так все и есть.

– … обосновались в Ладоге, Новгороде, Пскове…

Урок истории затягивается. А у Стеньки аж челюсть отвисла, так впечатлился. Ничего. Стенька парень умный, часа два поистерикует, а там, глядишь, и разберется, и расскажет почему историк не прав, почему Вадим этот козёл, и всё такое. А армянку даже инцидент с исторической теткой не развеселил. Армянка полуприкрыла глаза – ну, уж ее эти наши русо-скандинаво-славянские трения и вовсе не касаются, это точно, а что человека не касается, от того у человека хандра бывает.

Историк замолчал. И Вадим молчал. А Ольшевский вдруг оживился и улыбнулся.

– То есть, вы хотите сказать, – очень четко выговорил он, как хороший актер в большом зале, чтобы последние ряды слышали, – что потомки шведов и… астрен?… населяющие нынче север России, к славянам отношения не имеют?

– Небольшое, возможно, имеют, – уточнил Вадим. – Очень небольшое. Славян они себе оставляли, как рабов, для своих нужд. Естественно, без смешения не обошлось. Но вкрапления незначительны, и дело, разумеется, не в этом.

– А в чем же? Боюсь, что до сих пор не уловил сути, – вежливо заметил Ольшевский.

– Дело в том, что эти самые потомки, жители севера, то есть мы, не имеют отношения к русским.

– Ах вот оно что, – удовлетворенно сказал Ольшевский. – Благодарю вас. Продолжайте, пожалуйста.

– Охотно, – откликнулся Вадим, отвечая улыбкой на светское благодушие Ольшевского. – Что представляет собой история Новгорода после порабощения его бандой разбойников и рабов из Киева, я расскажу сам. А Вячеслав Павлович меня поправит, если я буду неточен в каких-нибудь деталях. Итак…

Что-то я потерял нить, подумал Эдуард. Какие разбойники из Киева? Хрущев, что ли?

– В то время, как остальные страны севера приняли христианство более или менее стихийно, и, спешу заметить, добровольно вступили в союз с Римом, Новгород, будучи республикой, не имел возможности быстро последовать их примеру. Кроме того, чувствовалось давление с юга. Астрене откупались от киевской швали данью, формально швали подчинялись, но не желали принимать на себя дополнительное бремя константинопольской доктрины. Астрене собирались на вече, занимались ремеслами и торговлей, и поглядывали на соседей – шведов, с их свободой вероисповедания, и датчан, с их католичеством. И подумывали о католичестве, скрывая это от киевских феодалов. Об этом догадывались и в Константинополе, и в Киеве. И, конечно же, боялись, что Новгород – потенциальный северный форпост – отойдет Риму. И отбить его у Рима будет невозможно – за Новгородом встанут Швеция, Дания – и это еще полбеды, но встанет также Священная Римская Империя, с ее немецкими полчищами. И с благословения Византии Киев решился на полномасштабное вторжение. Как красноречиво только что поведал нам Вячеслав Павлович, астрене не были близки русским ни этнически, ни лингвистически – не были тогда, не близки и сейчас. Вторжение было ничем иным, как карательной экспедицией в чужую страну, а ярость недавних рабов по отношению к недавним господам – дело известное. Огнем и мечом – не крестили Новгород, но преподали Новгороду урок. С этого момента Киев насильственно насаждает в Новгороде свои порядки. До этого посадник киевский сидел в детинце и носу в город не казал. После усмирения – на всех улицах стояла киевская охрана. Насильно вводился в Новгороде русский язык. Насильно крестили в греческую веру. Рушили демократические традиции астрен. Геноцид, принудительная ассимиляция – вот что нес Киев Новгороду. Что было дальше – известно всем, но в русских школах потомки оккупантов учат нас, что это русский свободолюбивый дух поднимал новгородцев на восстания раз за разом, столетие за столетием. На самом деле русские никогда не были сводолюбивыми. А астрене были таковыми всегда, и есть сейчас. Восстания подавляются – самим Владимиром, затем его сыном Ярославом, затем всеми последующими киевскими посадниками. Позднее, татары захватывают Киевскую Русь.

Марианна хотела возразить, но побоялась.

– Воспользовавшись моментом, – продолжал Вадим, – Новгород пытается выгнать киевлян. Предлагают помощь крестоносцы. Но князь Александр Невский с русской дружиной, пополненной татарами, которых в Новгороде до того не видели, а так же незначительным контингентом лояльных к нему новгородцев, оттесняет крестоносцев – и карает непокорный город и весь регион.

– Позвольте, – возразил Кудрявцев, – как это никогда не видели…

– Не сейчас, Вячеслав Павлович. Киев терпим к татарам, но нетерпим к астренам. Киев хиреет, теряет свой статус международного центра, и русские объединяются вокруг новой столицы – Москвы. Московская верхушка смешивается с татарскими князьями. Слабеют татары, крепнет Московия. И вот Москва свободна от татарских налогов. Астрене, решив воспользоваться моментом, и боясь, что теперь Москва за них возьмется, объявляют независимость. Правитель московский, Иван Четвертый, тут же предпринимает невиданную карательную экспедицию, жжет Новгород, убивает половину населения региона, снова устанавливает дикие феодально-рабские порядки. Впоследствии, Новгород еще несколько раз пытается объявить хотя бы автономию. Ему отказывают, и его наказывают. Соседняя Эстония отстраивается, а Новгород продолжает стоять деревянный – Московия не любит самодеятельности. С развитием кораблестроения астрене устремляют взгляды на исторические свои земли, имеющие выход к морю, но очередной московский правитель, упреждая их, заставляет население работать на себя, и строит там – сначала крепость, а затем и столицу, боясь, что если астрене вдруг укрепятся в устье Невы без его участия, их поддержат шведы. При этом идет непрерывная переписка истории, и через сто лет после строительства новой столицы русский поэт напишет лживое «где прежде финский рыболов, печальный пасынок природы, бросал в неведомые воды свой ветхий невод» – детей новгородцев заставляют учить это наизусть вот уже больше века. Но Петербург парадоксальным образом присоединяется к Новгороду. Все-таки основное население Петербурга – те же потомки астрен. Из всех городов России Петербург – самый неуемный, самый буйствующий, больше всех глядящий на север и на запад, склонный к католицизму. Астрене Петербурга не знают, что они астрене, но кровь их кипит, они инстинктивно противятся славянскому гнету. Этим в свое время воспользовались большевики, и почти сразу же после того, как свободолюбие астрен сослужило им службу, перенесли столицу снова в Москву. И именно Петербург все годы существования Советской Власти постоянно навлекал на себя гнев Москвы. Астрены – свободный народ. Москали – рабы. Тысячелетний конфликт не прекращается до сих пор. Но сегодня, в век свободы информации, мы чувствуем себя достаточно уверенно, чтобы заявить – мы свободны. Нефтяной и экологический кризис сотрясет Россию – мы не желаем страдать вместе с ней, у нас достаточно своих забот.

Он выдержал долгую паузу, а затем сказал совсем другим, мягким, вкрадчивым голосом, глядя на Ольшевского:

– Остается узнать, с кем сегодня Петербург – с нами или с Москвой. Впрочем, это вы скажете не мне, а Трувору Демичеву. В семь вечера. А до семи вечера, – обратился он ко всем, – прошу никого из вас из гостиницы не выходить.

* * *

– Хороший вестибюль, господин Чехов? – спросил сквозь зубы, рассматривая бесполезный сотовый телефон, Ольшевский.

– Хороший, господин Ольшевский.

Имелось в виду, что записывающих устройств нет.

– Нет связи, – задумчиво сказал Ольшевский. – Никакой. Ни с кем. Нет, я всегда знал, что Демичев сволочь. Но такого даже я не ожидал. Каюсь. Какой ширины река с восточной стороны?

– Метров четыреста-пятьсот. У стрелки шире.

– Да… Впрочем, всё он, конечно, подлец, предусмотрел. И стоят там везде его снайперы. Скотина.

– Вы уверены, господин Ольшевский?

– Вы что же, господин Чехов, подвергаете сомнению слова командира?

– Нет, но… Как-то оно… Стрельба на поражение, военная акция…

– Да какое там поражение. Чье поражение. Любит молодежь книжные фразы. Чеканные. Надо же – «стрельба на поражение». Вы не сержант армейский, господин Чехов. Ампулами стреляют. Долбанут в вас такой ампулой, потом будешь неделю боком ходить, а в голове игра. Это если снайпер умелый. А если нет – может и в глаз ампулой засветить, будете потом всю жизнь с повязкой, как пират. Не догадались вы, господин Чехов, взять этого Вадима вовремя.

– Как это?

– Очень просто. Прыгнул через стойку, руки ему назад, и всё.

– Вы сидели там же и не отдали мне приказ, господин Ольшевский.

– Приказ, господин Чехов, надо чувствовать, а не слышать.

– А сами-то что ж через стойку не прыгнули?

– Господин Чехов, мне прыгать через стойку не к лицу. Я не в том чине. Генералы через стойку не прыгают, и президенты тоже. Представьте себе – весь Генштаб будет через стойки прыгать, как стадо попрыгунчиков каких-нибудь. Прыг, прыг. Сраму не оберешься.

– Ну, хорошо, вот допустим повязал бы я Вадима, а дальше?

– Дальше мы бы сели в то, на чем Вадим сюда прибыл, и вместе с ним уехали бы к ближайшей связи. Впрочем, вы правы, господин Чехов, наверняка Демичев предусмотрел и этот вариант. В общем, устроил он нам цирк, наш друг Демичев, и сообщить об этом цирке наверх шанса нам не дал – пока что, во всяком случае. А потом будет поздно, наверное. Заварил кашу. А вы еще бабу свою сюда приволокли, и любовника ее. Чтобы совсем смешно было.

– Позвольте задать вам откровенный вопрос, господин Ольшевский.

– Задавайте.

– Что теперь будет?

Ольшевский засмеялся.

– Этот вопрос мучает человечество уже далеко не первое тысячелетие, господин Чехов, и точного ответа на него я вам дать не могу, несмотря на всестороннюю подготовку. Возможны варианты.

– Хотелось бы… в общих чертах…

– В общих чертах Новгород и Псков могут вдруг выделиться в отдельное суверенное государство, совершенно блядское по сути и гангстерское по структуре.

– Почему же непременно гангстерское?

– Потому что все государства так или иначе – гангстерские. К власти приходят либо сами гангстеры, либо их потомки. Помню были выборы в Америке, когда я там в резидентах числился, и кто-то из книжных червей не поленился, покопался в архивах, и нашел, что один из кандидатов в президенты – прямой потомок Ивана Грозного и косвенный – Генриха Восьмого Английского. Впрочем, это не важно. Поскольку есть и второй вариант – это когда Новгород и Псков не выделяются в отдельное государство, а остаются в составе Российской Федерации, где им и положено быть, несмотря на авантюрные теории Демичева и его клики.

– А теория эта… э…

– Вы хотите спросить, господин Чехов, является ли теория, изложенная Вадимом, правомочной. Что ж. Все теории так или иначе правомочны. Мне больше импонирует другая теория.

– Какая, господин Ольшевский?

– По которой не то Россия часть Китая, не то Китай часть России, Батый – чистокровный русак, в крайнем случае грузин, Иерусалим находится под Витебском, а Константинополь – пригород Тулы. Ну и, конечно же, со времен Римской Империи прошло всего ничего, и Вещий Олег был мушкетер. Или флибустьер, не помню. Что-то я нынче говорю много. Это, наверное, от восхищения авантюрой Демичева. Идите в бар, господин Чехов, там вас заждались. А я поднимусь пожалуй к себе в номер на полчаса.

– Э…

– У меня там полевая рация под матрацем. На полигоне нашел, от немцев осталась, от Первой Мировой. Либо свяжусь с Питером, либо буду слушать радио «Свобода». Зачем этот гад пригласил попа? Историков – понимаю. Негра – понимаю. Но попа-то зачем? Забавник какой.

* * *

– Но как же это, как же! Мне на лекции нужно! – воскликнула Марианна. – У меня там лекции. Студенты ждут.

– Радуются, что вас нет, – зло бросил Кудрявцев.

– Ты, Славка, хам. Вот подожди, вот вернемся, я добьюсь, чтобы тебя поперли! Я им всё расскажу про твои игры с мафией.

– Кому это вы собираетесь это рассказывать?

– Декану!

– Декан – брат главного мафиозо города. Вообще-то, Марианна Евдокимовна, вы мне так остопиздили за последние два года, это не передать. Достали меня покруче, чем студентов.

– Хамье! Придержи язык! Мафиозник!

– Что прикажете делать, Марианна Евдокимовна, коли городом правит мафия.

– Это тебе так хочется думать. Вот мы разберемся, какая там мафия. В прошлом году Решку посадили, и всех остальных тоже посадят.

– Чего разбираться. Всем известно, что Новгород – самый мафиозный город России. Сколько ни сажай. Посадили – значит недоплатил кому-то в администрации. Вы, Марианна Евдокимовна, такая сволочь, каких поискать.

– Да тише вы! – прикрикнула на них Амалия. – Разорались оба…

– Ты заткнись, армянская рожа! – взвизгнула Марианна. – Развелось вас повсюду, хачи чернявые! Сталина на вас нет!

– Хотите, я сделаю так, чтобы вы вдруг исчезли? – осведомилась Амалия.

– Вот только попробуй подойти!

– А мне не нужно подходить. Мигну – и нету вас.

– Но-но! Иллюзионистка, подумаешь! Где это видано! В пентхаузе ее поселили, суку!.. Не смей на меня таращиться! Не смей! Славка, скажи ей! Где этот Вадим, чтоб ему провалиться!

В соседнем помещении раздался выстрел. Историки вскочили на ноги. Амалия обернулась. Аделина вжалась в кресло, Стенька привстал, священник обернулся и нахмурился, долговязый негр отложил журнал. Ольшевский и Эдуард вошли быстрым шагом из вестибюля.