Текст книги "Русский боевик"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

* * *

– Вот там, и там, – сказал Милн Эдуарду, передавая ему бинокль.

Эдуард, стоя в тени, в двух метрах от окна, посмотрел. Да – люди в хаки, человек пять, бродят вдоль кромки хилого леса. Один из них, возможно командир смены, посматривает в полевой бинокль.

– А ночью? – спросил Эдуард.

– Ночью они скорее всего перемещаются ближе к реке. Ночное виденье, по последнему слову техники. Ольшевский был совершенно прав.

– Но Демичев ему сказал…

– Демичев может и не знать. Демичев из армии ушел давно, он обыкновенный областного масштаба бюрократ. Это Вадим. И именно Вадим убил Ольшевского.

– С другой стороны тоже самое?

– Да.

– Может, откроем огонь первыми?

Милн даже рассмеялся.

– Дружба народов и разведок, – сказал он. – Из чего мы его откроем? Из пукалок наших, или отберем металлолом у кого-нибудь из тех, кто тут в хаки бегает по гостинице? Кроме того, я не снайпер. И подозреваю что вы тоже не снайпер. На таком расстоянии мы ни в кого не попадем, разве что в белку, случайно, если они тут водятся.

– Можно уйти.

– Да, – сказал Милн. – Уйти всегда можно. Хоть сейчас. Это не сложно – когда ты один. Но с вами дама, не так ли.

– А вы почему не уходите?

Милн строго посмотрел на него.

– Не забывайтесь, Чехов. Во-первых, меня лично пригласил Демичев. Во-вторых, откуда вам знать, может, я здесь на задании.

– В этом я не сомневаюсь.

– И не надо. В третьих, у меня за время моего здесь пребывания появились незакрытые счеты.

– И вы привыкли по счетам платить, – предположил Эдуард.

– Нет, не в этом дело.

– А в чем же?

– Не скажу. Но ваше положение еще забавнее моего. Знаете почему?

– Почему же?

– Потому что Ольшевский приехал не один, а привез команду. Что и было справедливо отмечено в общем разговоре. И теперь эту команду представляете вы. Насколько я понял из всей предыдущей трепотни, от Ольшевского ждали, что он даст согласие на постепенное присоединение Ленинградской Области к авантюре. Ольшевский согласия не дал – может не успел, может не хотел, а скорее всего отказал, после чего случилось то, что случилось. Дадите ли это согласие вы?

– Я не уполномочен решать…

– Сегодня вечером вас уполномочат.

– Меня будут шантажировать?

– Не знаю. Но на всякий случай я буду рядом. Можете на меня рассчитывать. Я не часто такое говорю людям. Вы тронуты?

– Весьма. Чего Демичев хочет от вас?

– Ну, это просто. По старой дружбе – он пригласил меня на роль американского наблюдателя. Я слежу за событиями, запоминаю, может даже записываю, и, возможно, гарантирую нейтралитет Соединенных Штатов.

– Передаете сведения?

– Каким образом? – удивился Милн. – А, да, ночью выхожу на крышу отеля и кричу по направлению пролетающего спутника. Не говорите глупости, Чехов. Лучше скажите, могу ли я рассчитывать на вас?

– В каком смысле?

– Мне, как и вам, вовсе не хочется быть убитым.

Эдуард отдал Милну бинокль.

– Можете, – нехотя сказал он. – Может, просто повяжем Вадима, и пусть он нам обеспечит безопасное отступление?

– Не думаю, что Вадим не предусмотрел этот вариант.

– Да, вы правы.

* * *

Как и в прошлый раз, охранник принял Демичева за помощника главного режиссера, а Некрасова, Марианну и Амалию – за статистов, хотя никакого сходства между помощником и Демичевым не было. Скандал, на который рассчитывали Демичев и Вадим в связи с утренней передачей, не состоялся – в основном из-за электроаварии в области. Людей, имеющих в домах и квартирах автономные генераторы, в области было мало, а сами работники новгородского канала передачу не видели, поскольку вообще редко смотрели эти передачи. Поэтому Демичеву пришлось еще раз прибегнуть к услугам Амалии.

Прибывшие беспрепятственно прошли в студию под номером восемь, где их уже ждала Людмила – накрашенная эффектно, подтянутая, с дежурной телевизионной улыбкой. Операторы заняли позиции за двумя камерами. Демичев и Вадим действовали по плану, без отклонений – если первая передача дана была, пусть и негласно, в записи, вторую, во избежание подозрений и для разнообразия предполагалось сделать прямым эфиром – минус обычные секунды задержки для убирания несанкционированных высказываний на неудобные темы и мата.

Людмила элегантно свела колени вместе и отвела ступни в сторону.

– Итак, сегодня мы предлагаем вашему вниманию дискуссию на тему экономического кризиса, – сказала она таким тоном, будто рекламировала изящное нижнее белье. – У нас в гостях ведущий новгородский экономист Сергей Некрасов, а также один из самых уважаемых новгородских историков Марианна Иванова. Здравствуйте, Сергей Андреевич, здравствуйте, Марианна Евдокимовна.

В студию, сопровождаемый Амалией, тихо вошел Вадим – и встал за оператором таким образом, чтобы Марианна хорошо его видела – на тот случай, если ей придет в голову заявить, что никакой готики в Новгороде никогда не было. Была готика.

* * *

А тем временем по другую сторону Атлантики, в городе, расположенном в дельте большой живописной реки, в маленьком заведении у Верди Сквера, специализирующемся на мексиканской кухне – буритто, тако, содовая, пиво, больше столовка, чем кафе – за столиком, покрытым пластиком с узором под мрамор…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ИНТЕРМЕЦЦО

В маленьком заведении у Верди Сквера, специализирующемся на мексиканской кухне – буритто, тако, содовая, пиво, больше столовка, чем кафе – за столиком, покрытым пластиком с узором под мрамор сидел единственный в этот момент посетитель. Мексиканец за прилавком с опаской смотрел на посетителя. Он никогда в жизни до этого не видел живого скинхеда. Арабов и персов – видел, поляков и немцев, байкеров и рокеров, а скинхеды в Нью-Йорке не привились. Только по телевизору. И вот перед ним за одним из четырех столиков сидит скинхед и с аппетитом ест мясной бурито. И при этом время от времени перелистывает какой-то журнал.

Спину скинхед держал прямо, ловко орудовал ножом и вилкой, держа вилку в левой руке, а нож в правой, и перед тем, как перелистнуть страницу журнала, точным движением клал оба прибора на тарелку, не скрещивая их.

(«В угоду мещанскому сословию телевидение учит зрителя, что хорошими столовыми манерами маскируются, как правило, злодейские помыслы, направленные против простых, честных людей – ну, вроде нас с вами» – вещал тем временем Некрасов в Белых Холмах).

Мексиканец, прибегавший к услугам телевидения, когда душа его требовала развлечений, не находил ничего противоречивого в сочетании хороших столовых манер и облика скинхеда – напротив, утвердился в самых худших своих подозрениях. Но, может…

Может, это просто солдат – только что из Ирака, голову себе обрил? Нет. Солдатская униформа другой расцветки, да и ботинки у солдат не такие. Может, он не очень опасен и все обойдется.

Также можно, конечно, позвонить в полицию. Но, во-первых, мексиканец очень плохо говорил по-английски и сомневался, что сможет по телефону объясниться с полицией, во-вторых, что именно говорить – «вижу скинхеда»? – и что же? И наконец в третьих, мексиканец жил в Соединенных Штатах нелегально, без визы и права на работу, и полиции боялся не меньше, чем скинхедов.

Пока он раздумывал, делая каменное, в стиле его предков-ацтеков, лицо, еще один человек вошел в забегаловку – огромный толстый негр в нейлоновой синей куртке и с золотой цепью на шее.

– А ну дай мне два ебаных тако с курицей, ты, – велел негр.

Мексиканец обернулся и передал заказ поварам. Те одновременно начали что-то очень быстро делать, хотя два тако с курицей может приготовить один человек, одной рукой и не вставая со стула.

– Ты, – сказал негр. – Еще ебаного Спрайта мне дай. Сегодня не могу пить ебаное пиво, – пожаловался он грозно, возможно рассчитывая на сочувствие. – Вчера столько пива захуячил, на хуй, так сегодня утром моя ебаная голова болела, ты, я не мог думать на хуй. Сколько с меня на хуй?

– Эмь двада шет, – сказал мексиканец.

– Чего?

– Эмь двада шет.

– Семь двадцать шесть на хуй? Ни хуя себе. Это что, на хуй, классный ресторан у тебя тут на хуй? Я бедный ебаный ниггер, ты. Ты обворовываешь ебаного ниггера, сука. Не, я, на хуй, шучу, не бойся, ты.

По получении заказа негр вторгся за столик напротив скинхеда и стал неряшливо поедать тако, звучно чавкая. Скинхеду, наверное, стало противно. Он отодвинул от себя тарелку с бурито, закинул ногу на ногу, положил на колено журнал и углубился в него.

– Все готово? – спросил негр.

– Что именно? – осведомился скинхед, поднимая голову.

– Я говорю, все готово?

– В общем, да.

– Это хорошо.

Некоторое время негр ел, чавкая, а скинхед читал журнал. Кончив есть, негр тщательно вытер толстые губы и толстые пальцы пятью бумажными салфетками, которые вытаскивал одну за одной из алюминиевого салфетника, вынул из внутреннего кармана нейлоновой куртки с эмблемой хоккейной команды «Койоты из Феникса» большой кожаный бумажник, встал, и раскрыл бумажник перед лицом скинхеда.

– Пойдем со мной.

В бумажнике сверкала, отражая косо бьющий в открытую дверь забегаловки солнечный луч, бляха.

Скинхед закрыл журнал, встал, и вышел спокойным шагом чуть впереди негра.

Мексиканец за прилавком с облегчением вздохнул.

– Твоя ездилка? – спросил негр, указывая на припаркованный в непосредственной близи забегаловки японский агрегат средних размеров, возле которого столпились трое дюжих полицейских – два ирландца и один негр.

– Моя, – сознался с некоторой грустью скинхед.

– Открывай багажник.

– Хмм. А в чем меня обвиняют?

– Не умничай, – сказал неугомонный негр. – Открывай.

Скинхед вынул из кармана ключи. Один из ирландцев тут же навел на него видеокамеру, а двое других полисменов возложили длани на рукоятки пистолетов. Скинхед подошел к машине и открыл багажник.

– Стань вот сюда, руки положи на крышу ладонями вниз, – скомандовал негр.

Скинхед занял позицию у боковой двери. Переодетый полицейский обхлопал его и с некоторым сожалением сообщил:

– Чисто.

Один из полицейских вытащил из багажника сумку, а из нее – массивный полиэтиленовый пакет, набитый туго порошком тускло-белого цвета.

– Это что? – спросил он.

– Миранду не забудьте, джентльмены, – напомнил скинхед. – В Миранде – сила и надежда.

Негр сказал:

– У вас есть право не отвечать на вопросы до прибытия адвоката. У вас есть право на один телефонный звонок. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас на суде. Устраивает?

– Руки можно снять с крыши?

– Можешь.

Скинхед предупредительно поднял вверх указательный палец.

– Ты не проверил, что у меня тут на шнурке болтается, – сказал он негру.

– Где?

– Здесь, на груди. Нет, не беспокойся.

Он расстегнул куртку и показал сперва негру, а потом остальным, бляху.

Помолчали.

– А это?… – спросил один из ирландцев.

– Соль, – объяснил скинхед. – Я думал – сахар или соль положить? Решил, что соль лучше. Что ж, джентльмены, позвольте представиться. Чак Хьюз из третьего участка, хотя я не очень люблю, когда меня называют Чак. Но все равно называют, мерзавцы. У меня к вам есть дело.

– Дело? – спросил огромный негр.

– Вы будете меня сопровождать, прямо сейчас. Я должен арестовать того, кто вам указал вот это самое место. Он явно кому-то недоплатил, раз за него взялись настолько, что выписали даже ордер на арест, да заодно уж и на обыск. Мы его арестуем, и подождем, пока приедут те, кто будет его обыскивать.

– Нас послал капитан, – сказал негр.

– Я не сказал – послал. Я сказал – указал место. Живет личность на Бульваре Сейнт-Николас, всем хорошо известном. Там живописно, но не очень чисто.

Некоторое время он с сомнением смотрел на полисменов.

– Стало быть ты, Томми, сядешь ко мне в машину… нет, не так. Ты сядешь за руль, а я сяду справа и буду на тебя время от времени с укоризной посматривать. А Джейсон, Пат, и Тайроун сядут в свою дискотеку на колесах и будут за нами следовать на почтительном расстоянии.

– Откуда вы знаете, как нас зовут? – спросил один из ирландцев, любопытствуя.

– Профессия такая. Детектив, – объяснил Чак Хьюз. – Я разве не показывал бляху? Может, вы с первого раза не заметили. Так вот же.

Он снова показал бляху.

– А пошел бы ты… – начал Томми.

– Видишь ли, Томми, старина, не один ведь девятый участок владеет искусством видео– и звукозаписи.

Он слегка кивнул. Посмотрев по указанному направлению, полисмены увидели на противоположной стороне Семьдесят Второй улицы – широкой, с двухсторонним движением, граничащей северной стороной с Верди Сквером, парня богемного вида с видеокамерой, наведенной прямо на них. Парень помахал им рукой – очевидно, микрофон с точечным наведением давал ему возможность слышать все, что говорилось возле машины Хьюза.

– Э… – сказал Томми.

– Это что-то вроде страхового полиса, на всякий случай, – прокомментировал Хьюз. – А то мало ли кого ваш капитан, человек бывалый и страстный, захочет перекупить. Он богат, ему Джонни Сканк ежемесячную пенсию назначил, и он даже с вами, дураками, делится.

– Он не делится.

– Тише. Не нужно себя оговаривать раньше времени, успеете еще. Зарвался ваш Джонни Сканк, вот что. Приличия требуют, чтобы время от времени производились аресты наркодилеров, не так ли. В обязанности Джонни входит поставлять вам кандидатов, дабы капитан мог нарисовать птичку в нужной графе. Этим многие нынче занимаются. Коррупция у нас не как в Луизиане, но тоже значительная. А только разборчивей следует быть. – Он строго посмотрел на Томми. – Обычно мексиканцев подставляют на это, но Джонни стало лень. И вот как-то, будучи в Бруклине по делу, вызвал Джонни такси. И везет его таксист. Так и так, разговорились. И тут Джонни вдруг ему говорит – не желаешь ли перевезти три фунта кокаина? Получишь десять тысяч. Обычное дело, когда капитану птичка в графе нужна, но – место назначили странное. Наркотиков в Верди Сквере не видели уже лет двадцать. Вы тоже хороши – вам сказали, что будет парень в хаки. Но вам ведь не сказали, что будет скинхед? Томми как увидел хаки, так и обрадовался.

Помолчали.

– А знаете, почему я детектив, а вы все – нет? – Выдержав паузу, Хьюз сам ответил на свой вопрос. – Это каприз судьбы.

* * *

Все было проще – и сложнее. На самом деле.

На самом деле, четвертый участок посетил русский иммигрант, живущий в Америке десять лет, но изъясняющийся по-английски посредственно – безобидный на вид мужик, с густыми каштановыми с проседью волосами, гнилыми зубами, и застенчивыми серыми глазами, в неглаженной рубашке. Позвали Хьюза – внука иммигрантов из Ростова-на-Дону, свободно владеющего русским языком. Иммигрант поведал о том, как его нанял наркодилер и он сообразил, что его подставляют, только после того, как он согласился везти товар.

– Вы с ума сошли, – удивленно сказал тогда Хьюз. – Вы же не первый год в Нью-Йорке. А до этого жили в Москве. Как же вас угораздило?

– Деньги очень нужны, – признался пришедший.

– Есть другие способы их добывания.

– Собственно, э… я бы хотел вернуться в Москву.

– И что же?

– Нет денег на билет. Все, что зарабатываю, уходит на жилье и еду. И на одежду. И на воспитание дочери еще.

– Ничего не понимаю, – Хьюз нахмурился.

– Видишь ли, мужик…

– Мы разве на ты?

– Извините… Я… Я приходил уже в полицию… Не здесь. В Бруклине.

– С этим делом?

– Нет. Месяца три назад приходил. Я хотел, чтобы меня депортировали.

Хьюз засмеялся.

– Вот, – подтвердил пришедший. – Там тоже смеялись. Я им объясняю – я нелегальный иммигрант, у меня рабочая виза просрочена семь лет назад. Депортируйте меня в Москву.

– И что же? – спросил Хьюз, делая усилие, чтобы снова не засмеяться.

– Они говорят – у тебя работа есть? Я говорю – есть. А жилье есть? Я говорю – есть. А они говорят – иди домой. И разговаривать больше не захотели. А в Москве я был музыкант. Джазист.

Хьюз недолюбливал джазистов, но почему-то проникся к соплеменнику симпатией. Покопавшись в архивных данных, он обнаружил, что на Джонни Сканка заведено дело, и арестуют его в ближайшие месяца два. И решил, что джазисту из Москвы вовсе не зачем отбывать десятилетний срок из-за того, что машина правосудия забыла переключить скорости. И позвонил окружному прокурору.

– Смените стиль одежды, – посоветовал он джазисту. – На солдата вы не похожи, на скинхеда еще меньше.

* * *

– Не горюй, Томми, – порекомендовал Хьюз, доставая папку из-под сидения и вынимая из нее ордер на арест. Полюбовавшись ордером, он показал его Томми, многозначительно и с уважением кивнув. Томми фыркнул и мотнул головой. Вложив ордер обратно в папку, Хьюз открыл перчаточное отделение и вытащил оттуда автоматический пистолет. – Не горюй. И не сопи так. В России есть такой фольклорный инструмент, жим-за-жим. Звук напоминает твое сопение.

– Сука этот Сканк, – сказал Томми. – Разгильдяй.

– Да, – согласился Хьюз. – Его счастье, что мы с тобой его сейчас арестуем. Удивительно, как он с таким расхлябанным отношением к делам до сих пор в живых ходит. Его бы через неделю-другую свои же коллеги и ликвидировали бы. Но ты не волнуйся, его заменит Ланки, без денег не останетесь.

– Зачем мне Ланки…

– Если ты боишься, что Сканк расскажет на суде о вашем капитане и о вас – ты не бойся. Не такой он дурак.

– Я ничего не боюсь, – гордо заявил Томми.

– Вот и хорошо, – с неодобрением заметил Хьюз. Он недолюбливал людей, которые имеют привычку сами себя уговаривать и делают это вслух, утомляя окружающих.

На углу Бульвара Сейнт-Николас и Сто Восемнадцатой Улицы Хьюз велел Томми остановиться.

– Зачем?

– Чтобы не пугать охрану.

Полицейская машина остановилась сразу за ними.

– Слушайте меня, орлы мои, – сказал полисменам Хьюз. – Мы с Томми пойдем наверх, а вы остановитесь за квартал от входа. Дадите нам время подняться. Потом подойдете ко входу и – чтобы никто не посмел ни войти, ни выйти. И будем ждать команду обыска.

– А они задерживаются?

– Я им позвоню, когда сочту нужным.

Хьюз и Томми маршевым шагом прошли два квартала. Некогда запущенный, этот участок Гарлема стремительно восстанавливался. Еще лет десять назад белый человек не рискнул бы здесь появиться, а теперь – вон молодая семья с коляской, вон клерк, вон официантка, думающая, что она художница, вон медсестра, склонная к замужеству. Но старожилы района, включая подрастающее поколение, все еще чувствовали себя здесь хозяевами – собираясь в группы на углах и у подъездов, ведя разговоры, на две трети состоящие из междометий, забавляясь пивом и марихуаной на виду у всего света, и беззастенчиво разглядывая всех прохожих подряд (а те отводили взгляд, и чем больше отводили, тем пристальнее их разглядывали). Справа и слева выстроились в элегантную бульварную прямую дома, идеально сочетающиеся со скально-парковым ландшафтом – по левую сторону за домами высился зеленеющий скалистый хребет, за гребнем которого располагался невидимый отсюда величественный Колумбийский Университет. Благородный известняк неоклассических строений здесь, на Сейнт-Николас, почти не тронутый вкраплением возведенных после Второй Мировой кирпично-цементных коробок, ошеломлял своей невозмутимой принадлежностью к великим вселенским концепциям. Как все вдумчивые жители города, Хьюз ценил достойную архитектуру.

У входа в дом с роскошным, почти барочным, порталом, тусовался в одиночку бандитского вида парень лет двадцати. Томми мрачно поглядел на Хьюза.

– Не вижу рвения, – сказал Хьюз.

Томми оборотился к парню.

– Ты, – сказал он. – Джонни дома?

– Тебе-то что, ты? – вопросил парень.

– Ты, следи за своей ебаной речью, ниггер. Дай я тебя еще раз спрошу, ты. Джонни дома на хуй?

– Дома. Ну и?

– Попользуйся интеркомом, ты.

Парень посмотрел, подумал, и нажал кнопку.

– Ну? – сказали в динамике интеркома.

– Ты, тут какие-то двое, один ниггер и один хонки, спрашивают, ты, дома ли Джонни.

– Чего им надо?

– Чего вам надо?

– Семьсот тысяч, – наугад подсказал Хьюз.

– Семьсот тысяч, ты, – передал парень.

Наверху, очевидно, задумались. А потом щелкнул селектор и дверь приоткрылась.

Пройдя поражающий воображение масштабами вестибюль, Хьюз и Томми вызвали лифт.

– Ордер наготове? – спросил Томми.

Хьюз не удостоил его ответом.

– А, блядь, на хуй, – сказал Томми невесело, щупая кобуру под курткой.

На третьем этаже их встретили двое негров-громил, ростом и телосложением напоминающих Томми.

– К стене, – сказал один из них.

Томми показал ему бляху.

– А я ебал тебя и твою бляху, – сказал громило.

– Повтори, ты, – сказал Томми.

– А?

– Повтори, что ты сказал. Кого ты ебал?

– Тебя и твою…

Томми въехал ему хуком в ухо. Громило стал оседать на пол орнаментально-стенного коридора. Второму громиле Хьюз показал пистолет дулом вперед, и тот отпрыгнул и посторонился.

– За честь департамента, – объяснил Томми. – Я никогда департамент в обиду не даю, ты. А ты уйди и встань вон там, ты.

Громило послушно отошел шагов на двадцать, что, по его представлениям, приблизительно соответствовало координатам, обозначенным термином «вон там».

Дверь квартиры оказалась незапертой.

Хьюз недолюбливал запахи негритянских квартир – даже достойных квартир с состоятельными хозяевами. У двух разных рас до сих пор сохраняются разные пристрастия к одеколонам, дезодорантам, мылу – возможно на генетическом уровне. В добавление к этому, в данной квартире часто бывали, из-за специфики деятельности ее хозяина, представители негритянского дна, принося с собой и оставляя запах очень крепких, вульгарных духов, пота, грязных носков, дешевого алкоголя, и въедающегося в любой текстиль дыма ментоловых сигарет. Тем не менее, в просторной квартире с очень высокими окнами и новой, не слишком вычурной, мебелью было чисто. Хозяин квартиры восседал за обитым кожей кабинетным столом в гостиной. Обстановка отдаленно напоминала интерьеры апартаментов ведущих американских политиков времен Томаса Джефферсона.

Хозяину было лет сорок пять. Высокий, крепкий, благообразный негр с неглупым лицом – средний эшелон теневой стороны цивилизации.

Выдержав паузу, хозяин спросил ледяным тоном:

– Кто вы такие?

– Мы из общества любителей античности, – сообщил Хьюз, подходя к столу и держа на весу ордер двумя пальцами.

Положив ордер на стол, он снял, не спросясь, трубку с телефона на столе, поморщился, вытер наушник и микрофон рукавом, и набрал номер.

– Олшевски? – сказал он. – Это Хьюз. Все как обещано. Можете выезжать. Нет, ни малейшего сопротивления. До встречи.

Положив трубку, он повернулся к Томми.

– Не забудем Миранду.

– Ты, ты арестовываешь, ты и говори.

– А в чем меня обвиняют? – поинтересовался Джонни Сканк. – Миранду я сам знаю, не трудитесь.

– Я не помню точную формулировку, – откликнулся Хьюз, недолюбливавший наркодилеров, но ценивший вежливость. – Но, вроде бы, что-то с наркотиками связано.

– Но вы же не нарки.

– Мы не нарки. Мы орки. И Гарсии Лорки.

Хьюзу самому стало смешно, но он не показал виду. Он недолюбливал неожиданные и не относящиеся к делу выходы из образа.

– Пойду поищу туалет, – сказал он. – Мне нужно руки помыть.

– Туалет…

– Я сам найду, – перебил хозяина Хьюз. – Обожаю искать и находить. Как Шлиманн. Он искал, искал, и вдруг нашел Трою. Правда, историки против. И это правильно. Должен же кто-то быть против. Люди ведь, а не роботы. Томми, имей в виду, что Олшевски здесь будет через пять минут. Не давай себя искушать, пока я руки мою.

Томми придвинул пустое кресло к столу.

– Может, наденем ему наручники? – спросил он, а затем посмотрел на Джонни. А вдруг Джонни злопамятный?

– Не нужно, – сказал Хьюз. – Вдруг он злопамятный. А Миранду все-таки ему прочти, у тебя хорошо получается, я сегодня слышал, и до сих пор впечатлен.

И Хьюз отправился на поиски туалета.

В просторной многокомнатной квартире найти туалет оказалось делом непростым. Третья дверь, которую открыл Хьюз, привела его в гостевую спальню. Перед большим, «театр-на-дому», телевизором сидел мужчина средних лет, свирепого вида – не негр, а… Хьюз, неожиданно его узнав, слегка улыбнулся, удивляясь – тесен мир, дамы и господа, тесен. Мужчина, не знавший Хьюза, обернулся и вперился в детектива свирепыми зелеными глазами.

– Добрый день, – вежливо заметил Хьюз. – Я туалет ищу, руки помыть.

Мужчина отвернулся. Это было невежливо, но Хьюз не обиделся. Он гордился своим умением не обижаться на невоспитанность. Затем он посмотрел на экран телевизора и вслушался во фразы, идущие от телединамика. И заинтересовался не на шутку.

Русские телепрограммы входят в пакеты многих кабельных компаний – по желанию клиента. Но в то время, как все эти программы, либо московские, либо местные, бруклинские – более или менее соответствуют американским методам телетрансляции, данная программа таковым не соответствовала совершенно.

Показывали студийное помещение с диваном, двумя креслами, и каким-то очень русским фикусом на журнальном столике. Ведущая – броского вида блондинка – сидела справа. По центру, на диване, помещалась отталкивающего вида дама средних лет. Слева весьма представительный мужчина, явно импровизируя, но очень, очень связно, без мекания, без запинок – вещал. Речь лилась плавно, красиво, и по тому, как взгляд мужчины переходил с неприятной дамы на ведущую, с ведущей на линзу камеры, с линзы снова на даму, можно было заключить – нет, за камерой не помещался дисплей с бегущей строкой, и все, что говорил вещатель, приходило ему в голову тут же, прямо сейчас. И говорил он то, что по обычным каналам, американским ли, русским ли (насколько Хьюз мог судить) не говорят. Говорят – в маргинальных журналах, публикуют в маргинальных книгах, обсуждают на радикальных форумах в интернете, но, насколько Хьюзу было известно, по телевизору рядовой гражданин цивилизованной страны (Америки, России, или, скажем, Англии – не читающий маргинальные журналы, не знающий о существовании маргинальных книг, а в интернете ищущий только сплетни о кинозвездах, порнографию, или товары со скидкой) такого не видел никогда.

К примеру, вещающий объяснил, очень доходчиво, очень просто, что изначально запас нефти на планете составлял два триллиона баррелей. Что сегодня мы либо прошли, либо проходим, пик нефтедобычи, и истрачена примерно половина всех запасов. Что основную часть этой половины истратили за последние пятьдесят лет. Что при современных темпах потребления нефти ее может хватить на тридцать семь лет – если выкачать ее всю до последней капли. И что это совершенно невозможно, поскольку легкодобываемая нефть вся уже выкачана, а то, что осталось, лежит глубоко и выкачивается плохо. И что кризис наступит вот-вот, поскольку по прохождении пика спрос превысит предложение. До нефтяной индустрии, согласно вещающему, население планеты составляло примерно миллиард жителей. Нефть сделала возможным существование шести с половиной миллиардов, и с уходом нефти пять с половиной миллиардов так или иначе прокормиться не смогут. Технологии, развивающиеся только при наличии нефти (а все современные успехи прогресса именно от нефти зависят), никого не спасут.

Очевидно, нефть была единоразовым подарком человечеству. Нефть – это конденсированная солнечная энергия, собранная за миллиарды лет. «Зеленая Революция» – огромные урожаи – получилась благодаря не научному подходу к агрономии, но неимоверному количеству нефтяных удобрений и пестицидов, а так же массивному механизированному (с помощью нефти и газа) орошению полей.

В целом, все это было понятно и не ново. Новым был сам способ подачи информации – вещающий почти не обращался к цифрам, а просто вел цепочку от одного факта к другому таким образом, что уследить за его мыслью не составляло труда.

Затем появилась и первое действительно крамольное высказывание. По утверждению вещающего, сегодняшняя мировая экономика на девять десятых состоит из всевозможных способов бессмысленного сжигания нефти – в моторах, и в индустрии, обслуживающей моторы. Сжигается нефть без оглядки, и никто не задумывается о том, что мы завтра будем есть, где спать, и так далее.

Затем вещающий обратился к неприятной даме с риторическим вопросом о жизни древних римлян.

Неприятная дама, пожевав губами и глядя в сторону, сказала, что не знакома с этой частью теории какого-то Кудрявцева, но, в принципе, можно и так сказать.

– Значит, – подхватил вещающий, – в Римской Империи процветание большинства обуславливалось небольшим населением и неистощимым количеством ресурсов, в том числе и еды. Гражданину Рима не нужно было думать, что он будет есть сегодня на обед, и даже – где это можно купить, поскольку еды хватало на всех, и половина этой еды росла на деревьях перед его домом.

– Не надо вульгаризировать… – возразила дама.

– Нет, позвольте мне высказать мысль до конца. Затем наступили средние века. Население выросло, ресурсов стало не хватать на всех, за исключением периодов эпидемий чумы, когда лишние рты попросту вымирали. Затем, когда вырубили – например, в Англии – значительную часть леса, стали жечь уголь, и уголь очень помог – началась индустриальная революция. Машины начали искусственно создавать условия, сходные с римскими. А нефть приблизила эти условия к римским, почти их продублировав. Колоссальное количество энергии, заключенное в нефти, дало возможность многим людям не думать о том, что они сегодня будут есть, во что одеваться, где спать, и так далее. Индустриальный прогресс вызвал и спонсировал прогресс научный, то есть, по мере освоения ископаемого топлива стали делаться открытия и создаваться изобретения. Какой-то полоумный американец долбанул копалкой у себя на участке в Пенсильвании, затем какой-то непутевый поляк придумал способ перегонять то, что вытекло в Пенсильвании, в то, что можно сжигать в моторах – и изобретения посыпались, как из рога изобилия.

Хьюзу стало почему-то так интересно, что он чуть не вышел из образа и не присел на край кровати.

– Ват ду ю вонт? – спросил его наконец свирепый обитатель гостевой комнаты. И добавил по-русски, – Иди отсюда.

– Well, in fact I was just looking for a bathroom, – объяснил Хьюз, отвлекаясь от телевизора. – I got a bit distracted by the talk show. That fellow is really quite something, wouldn't you say?

– Ай донт андерстэнд. Пошел отсюда. Пошел, пошел, – и свирепый обитатель помахал волосатой рукой с золотым браслетом в направлении двери. – Ну, донт ю андерстэнд, блядь?

– Я только руки помою, – миролюбиво сказал по-русски Хьюз. – У вас здесь ванная есть, я вижу, дверь открыта.

– Ты кто такой, а? – спросил обитатель с грузинским (не Атланта, но Тифлис) акцентом. – Что тебе надо? Откуда ты взялся, блядь?

Ага, подумал Хьюз. Он принимает меня за наркодилера с Брайтон Бич. Что ж.

Он пожал плечами и прошел в ванную. Было чисто, и Хьюзу это понравилось. Зеркало над умывальником не заляпано, раковина блестит, вода приятно шуршит. Свирепость не располагает к самоличному поддержанию ванной комнаты в чистоте. Наверняка здесь орудовала какая-то прислуга. Джонни Сканка обслуживают человек пятнадцать.