Текст книги "Хронопилот"

Автор книги: Владимир Благов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

ССВ. 2 октября 2262 года

1

Перепачканный кровью, с бездыханной девушкой на плече мнеморг предстал перед шефом ССВ.

– Кого ты мне приволок? – скривившись, спросил Лекок.

– Задание выполнено. Генерала Бартона больше нет. Эту пришлось тоже убрать.

Нажатием клавиши на терминале рабочего стола Лекок вызвал заместителя – своего близнеца-клона.

– Надо определить личность девицы, – сказал Лекок, едва клон вошел в кабинет.

– Ее индивидуальная карта – в моей мнемотеке, сэр! – ни секунды не раздумывая ответил двойник. – Это Линда Пинелли – ассистент эксперта Лозовски. Девочка из пробирки. Маленький бунтарь. В прошлом проявила себя нелояльной, состояла в организации крайне правого толка.

– Она оказала сопротивление, – вмешался мнеморг. – Я не мог допустить срыва задания. Ее устранение не противоречило вводной.

– Она давно под подозрением, как, впрочем, и ее шеф-правдоискатель, – подтвердил клон. – Кстати, Лозовски жив?

– Жив. Я убрал только этих двоих. А Хорна, как следует, напугал.

– Довольно! – повысил голос Лекок. – Я доволен результатами твоей работы, Дик Секонд. Ты свободен, отдыхай.

– Мне не нужен отдых, господин! Всегда готов служить справедливости!

– Хорошо. А теперь позаботься о трупе, надо доставить его в морг. Этьен! – обратился Лекок к своему клону. – Соединись с моргом, зарезервируй холодильную камеру для малышки, пусть не торопятся ее кремировать. Кому-то, я уверен, захочется на нее посмотреть, пусть придадут ей более привлекательный вид.

– Сэр, что мне отвечать, если будут спрашивать о причинах ее гибели? – поинтересовался двойник.

– Через СБ задним числом оформим ей приговор, спишем как идеологического врага. Так что вопросов не возникнет. Если все ясно, оба свободны!

Проводив взглядом исполнителей, Лекок вызвал робота-уборщика: в кабинете на ковре остались следы крови. Потом, подумав, послал свой «имидж» в Рим, в лабораторию Лозовски. Майкл тотчас откликнулся и вошел в визуальный контакт с шефом.

– Эксперт Лозовски, не могли бы вы срочно явиться ко мне?

– Извините, профессор, я сейчас занят во Времени.

– Кого-нибудь потеряли? Ищете?

– Да, поэтому вынужден вам отказать.

– Я догадываюсь, кого вы ищете. Боюсь, ваши поиски будут безрезультатными. А я мог бы навести вас на след. Вам нужна Линда, не так ли?

– Да… – Майкл даже приподнялся в кресле. – Она что?.. Здорово наследила во Времени?

– Об этом я хотел бы переговорить с вами лично.

– Хорошо, сейчас буду у вас.

– Жду.

Долго ждать не пришлось. Уже через минуту в кабинете Лекока возникло «серое окно», из которого вышел Майкл. Он был хмур и суров, небрит и небрежно одет. В запавших глазах светился немой вопрос.

– Что с ней? – наконец вымолвил он.

– Сядьте, – с улыбкой предложил Лекок. – Я хочу знать, насколько серьезно вы к ней относитесь? Кто для вас Линда – рядовой сотрудник или нечто большее?

– Вам обязательно нужно это знать?

– Пожалуйста, будьте со мной откровенны.

– Она дорога мне.

– Понятно… А вы знаете, что ее нашли в Париже, в том времени, где вы недавно работали.

– Она занималась генералом Бартоном. Я лично контролировал ее передвижения во Времени.

– Почему в таком случае вы не можете ее найти?

– Возможно, что-то случилось, но, слава Богу, вы нашли ее?!

– Скажите, она брала с собой в Прошлое какое-нибудь оборудование, спецтехнологии, оружие?

– Профессор, ни она, ни я никогда бы не решились преступить закон.

– Странно, но при ней было гравиружье… Она могла отправиться в прошлое без вашего ведома, по личной инициативе?

– Нет. Все подконтрольно, и она достаточно дисциплинированна.

– Что же получается?! Либо ее вооружили вы, чтобы помешать Секонду, либо она ушла в прошлое без вашего ведома. Так или иначе, вы лжете мне, Лозовски! Зачем?

– Она ни в чем не виновата!

– Поздно отводить удар от Пинелли. После ваших неудавшихся туров в 2141 год, после вашего фактического провала и закономерного отстранения вас от работы вы не имели права контактировать с Хорном и Бартоном ни лично, ни через посредников.

Взволнованный до предела Майкл перегнулся через стол к Лекоку:

– Это я послал ее, она здесь ни при чем! Расценивайте мои действия, как неисполнение приказа.

– Напрасно вы ее выгораживаете.

– Что с ней, профессор, объясните, что с ней!

– Знаете, Лозовски, для меня это было полной неожиданностью, но оказалось, что ваша Линда давно под колпаком у СБ. Ей заочно был вынесен смертный приговор.

– Этого не может быть! Это ужасно!

– Напомню вам, Лозовски, СБ никогда не ошибается.

– Что я могу для нее сделать?

– Для нее – уже ничего. Спасать вам надо себя, Лозовски! А увидеть Линду можно, и прямо сейчас. Вы знаете код морга?

Майкл опешил.

– Побывайте там! Проститесь с вашей девушкой, я приношу вам самые искренние соболезнования. Обещаю по возможности помочь вам и защитить вас!

– Мне ничего от вас не нужно. Неужели она, в самом деле, погибла?

– Согласен, в это трудно поверить, но, увы… Плохо другое: она брала с собой в Прошлое современное оружие. Против кого она собиралась его использовать? Вам придется ответить и на этот вопрос. Попозже. А пока вот вам мой совет: попрощайтесь с покойной и возвращайтесь к работе. Вы все же эксперт Службы Спасения, не позволяйте себе раскисать!

2

…Майкл впервые очутился в морге. Это было элитное заведение, больше похожее на больницу. Белизной стен и потолков, чистотой морозного воздуха морг мог поспорить даже с внутренним убранством жилых отсеков межпланетного корабля.

Безликая роботесса проводила Лозовски до холодильной камеры, без труда отыскала ячейку, в которой покоилось тело Линды, и извлекла из ниши овальный герметичный саркофаг из прозрачного пластика. Майкл сразу узнал Линду. Она лежала внутри саркофага на бархатной подложке, одетая в золотистый одноразовый костюм. Лицо ее было свежо и спокойно, яркие губы улыбались, чуть потускневшие глаза смотрели в потолок. Роботы-бальзаматоры и освежители потрудились на славу.

– Труп тщательно вымыт, произведена укладка волос, легкий макияж, маникюр, электростимуляция лицевых мышц. После вскрытия тело обезвожено и охлаждено до ста десяти градусов Кельвина. Это оптимальная температура для долгосрочного хранения. Все процедуры оплачены Службой Безопасности. Кремирование может быть осуществлено только по распоряжению плательщика… Если я вам больше не нужна…

– Да, оставь меня, – Майкл отпустил роботессу.

Молча постояв у саркофага, он нажал кнопку вывода информации на пульте мини-компьютера. На дисплее появились фотографии Линды анфас и профиль, потом побежали ряды сменяющих друг друга строк.

ЛИНДА ПИНЕЛЛИ.

30.05.2242 – 02.10.2262.

Данные о родственниках отсутствуют. Рост 170. Вес 55… Пять огнестрельных ранений в области груди и брюшной полости. Посмертный перелом голеностопа… Смерть наступила в результате механического повреждения аорты…

Майкл заглянул в потускневшие, но все еще улыбающиеся глаза возлюбленной и вдруг представил ее живой, веселой, счастливой. Всего несколько дней назад они были вместе, и он тогда даже не мог представить, что Линда решится на безумный подвиг ради него. Но ради него ли? Нет, Линда погибла во имя справедливости. Не той справедливости, которая является прерогативой СБ и являет собой справедливость возмездия, а во имя чистой справедливости, неуловимой субстанции, право на которую имеет каждый человек.

Майкл мог бы проникнуть в прошлое в тот день и час, когда погибла Линда. Но он не стал этого делать. Он мог увидеть убийцу, но изменить уже ничего не мог. Что случилось, то случилось. Коррекция свершившейся реальности требовала огромных мощностей и влекла за собой слишком большую ответственность. Вряд ли бы ему позволили что-то сделать. А имя убийцы Майклу было хорошо известно. Сам Старик и убил Линду. Конечно, не лично, а руками мнеморга, но это вовсе не умаляет его вины. Придет время, и Майкл отомстит.

3

Лекок явился на виллу Петреску для доклада о проделанной работе и застал патрона в дурном расположении духа. Петреску нервничал, не обращая внимания на приставания «заводной куклы» Зубейды, отказывался от предлагаемых ею деликатесов и без конца запрашивал мнемозаписи последних умонастроений Хозяина. Тому могло прийти в голову все что угодно, а функционеров, желающих занять столь важный пост всегда было в избытке. Лекок тоже боялся за кресло и голову, но не так сильно, как начальник СБ.

– С хорошими новостями! – натянуто улыбаясь, предупредил он вопрос шефа. – У меня все схвачено!

– Не могу похвастаться тем же… – хмуро ответил Ион. – Что Бартон?

– Он больше никому не сможет помешать.

– Отрадно слышать. Хорна обработали?

– Да, теперь он пойдет на уступки.

– Откуда такая уверенность? Вы по-прежнему делаете ставку на вашего эксперта? Как там его?..

– Вы о Майкле Лозовски? С ним небольшая проблема…

– Надеюсь, преодолимая?

– Мнеморг заодно с Бартоном убрал и его подружку, некую Линду Пинелли.

– Скверно! Я бы не рискнул теперь положиться на этого парня.

– Обещаю основательно все обдумать. Возможно, помощь Лозовски не потребуется.

– Мы очень долго возимся. Мы в цейтноте. В худшем случае наши головы слетят в одночасье. В лучшем – ваша полетит первой.

– Все так серьезно?

Молчание Петреску было красноречивей всяких слов.

– Ион, а что с хронопилотом?

– Не знаю, я потерял робота.

– Он до сих пор не вернулся?

– Теперь я понимаю: было ошибкой посылать туда простого бироба!

– Тогда Дик Секонд к вашим услугам! Я готов сегодня же отправить его в 1947-й год. Мнеморг не может не победить!

– Вы предлагаете мне своего истукана, будто я сам не в силах найти ничего лучше! Чего-чего, а этого барахла у меня хватает. Я мог бы послать десяток мнеморгов на миллионы лет назад!

– И разорились бы! – ухмыльнулся Лекок.

– Сдается мне, этот Химмель – большой хитрец, фаворит Фортуны. Или ему помогает сама Судьба. Хотел бы я знать, что он сотворил с Джо Файфом!

– Только не делайте из него античного героя, Ион! Скольких уже любимцев Фортуны отправил мой Дикки в лучший из миров!

– Ладно, займитесь этим сами. Надо продублировать устранение хронопилота.

– Что делать с трупом Линды Пинелли? Я отправил его в элитный морг.

– Правильно сделали. Как я понимаю, оформление обычное: по статье «идеологическая диверсия»?

– Именно.

– Пусть подружка Лозовски пока полежит в морге. Я подумаю и решу, что с ней делать.

Хроноразведка. 22 сентября 2141 года

Когда Максу Хорну сообщили о гибели Бартона, он срочно вылетел в Париж. Сидя в уютном кресле в салоне гравилета, Макс поглядывал в иллюминатор на снежно-белую облачную пелену, укрывшую пол-Европы, и думал о том, что же он будет говорить на последней пресс-конференции, посвященной проблемам Хроноразведки. Хорн твердо решил отречься от своего детища. Теперь уже все равно. Очень жаль генерала, еще больше Алекса. Скорее всего, ему не дадут вернуться обратно в будущее. Но надо подумать и о себе. Они не отстанут, эти потомки. Кто бы мог подумать, что у нашей цивилизации окажется такое мрачное будущее!

Макс перелистал свежие газеты. В них еще ничего не сообщалось о гибели Бартона, но прошла информация о находке двух хрономаяков в окрестностях Брянска. Краткое сообщение Химмеля породило массу противоречивых мнений о судьбе экспедиции. Большинство репортеров рисовали мрачную картину: в прошлом случилась трагедия, и Химмель навсегда остался пленником времени.

Хорн со злостью скомкал газеты и бросил их в соседнее кресло. Внизу, за стеклом иллюминатора, показались парижские предместья. Сена была серо-фиолетовой от скопившихся в ней канцерогенов…

Первым, кого увидел доктор, сойдя по трапу на землю, был вездесущий эксперт ССВ. Макс сразу заметил перемену, происшедшую с Лозовски: на висках заблестела внезапная седина, брови угрюмо сдвинуты, губы поджаты.

– Что-то случилось? – участливо спросил Хорн.

Майкл кивнул, пожевал губами.

– Линда погибла. Ей было только двадцать, и я любил ее!

– Сочувствую…

– Она хотела перехитрить Службу Безопасности. У нее почти получилось.

– Я сейчас в «Ритц». Вы со мной?

– Нет. У меня еще дела.

– Вернетесь к себе – непременно передайте своему шефу, что Хорн подавлен и готов исполнить любое предписание свыше. Сегодня буду рушить то, что так долго строил и так ревностно защищал. Я не хочу новых жертв, тем более, сам не хочу становиться жертвой. Я побежден и сдаюсь на милость победителя. Так и передайте…. Но все-таки она вертится!

– Вашей иронии можно позавидовать!

– Честно говоря, не знаю, под каким соусом подать решение о завершении программы Хроноразведки, какие найти аргументы.

– Придется опираться на косвенные данные, апеллировать не к здравому смыслу, а к фантазийной области подсознания. Нарисуйте мрачную картину всепожирающего средневековья, заострите внимание на нелепой гибели Бартона. Подайте это как факт неизбежной инерции времени, мести самой природы за поспешное и необдуманное решение. Больше кайтесь, ругайте только себя, и тогда вас оставят в покое. Если вы все сделаете правильно, возможно, мне не придется больше посещать ваше смутное время.

– Нормальное время, не хуже вашего, – вдруг обиделся Хорн.

– Ладно, пусть будет нормальное, – чуть улыбнулся Лозовски. – Поезжайте в «Ритц», желаю удачи!

– А вы, Майкл?

– Я намерен найти вашего хронопилота. Может, удастся спасти его. Во всяком случае, я должен сделать для него то же, что сделала Линда для Бартона…. Или немного больше.

Эксперимент. 22 июля 1947 года, вторник

1

В лесу было сыро и прохладно. Невидимое за деревьями солнце рассыпало розово-золотые блики по изрытой траншеями поляне. Возможно, совсем недавно здесь был последний форпост брянских партизан.

Гордеев лежал на боку на росистой траве и на все лады проклинал судьбу и злой свой язык. Резкая боль в правой ноге не позволяла подняться. Единственное, что он успел сделать с тех пор, как неловко упал и повредил ногу, так это только погасить парашют и обрезать стропы. Собирать пятнистый шелк и как-то маскировать его не было ни сил, ни желания. Парашют стелился по траве, висел на кустах, полоскался на ветру. Когда Гордеев начинал думать о дальнейшей своей судьбе, к горлу нежданно подкатывал горький комок, а глаза начинало щипать. До ужаса ему было жаль нелепого злоязыкого клоуна, возомнившего себя диверсантом. Ну, какой теперь из него вояка?!

Гордеев сознавал, что, потеряв возможность быстро передвигаться, он стал похож на живую мишень. Противная жалость к самому себе и сознание безысходности давили все попытки смятенного разума найти единственно верное решение.

Гордеев вспоминал свои слова, сказанные перед самым отлетом: «Лететь к немцам в тыл я не боюсь!» Оказывается, это была бессмысленная бравада. На деле все оказалось намного сложней и мрачней. Если его возьмут в плен, то ни форма, ни хорошее знание немецкого не спасут. Выдать себя за эсэсовца не удастся: его обязательно спросят, в какой части служит, как здесь оказался, какое задание выполнял. А на эти вопросы Гордеев отвечать был не готов. Никакой легенды у него не было.

Морщась от боли, ученый освободился от ранца, снял автомат, вынул из кобуры «парабеллум» и некоторое время занимался осмотром оружия. Разрядив пистолет, несколько раз оттянул затвор и спустил курок. Потом стал заниматься со «шмайссером», попробовал, насколько быстро сможет менять магазины. Работа с оружием немного успокоила и отвлекла от мрачных мыслей. Внезапно Гордеев понял, что подсознательно готовит себя к предстоящему бою. Если здесь появятся немцы, он станет отстреливаться до последнего патрона, но живым в руки врага не дастся. Наступил такой момент в его жизни, что героизм требуется уже от него, Гордеева Олега Осиповича, инженера-неудачника.

Справа захрустел валежник, послышались тяжелые шаги и натужный кашель. Гордеев схватился за автомат, полуобернулся, готовый открыть огонь, и тут увидел вышедшего на поляну сержанта Дегтева.

– Вот уж кого не чаял встретить, – проворчал сержант. – Жив, значит, ракетчик, елки-палки? Что с тобой?

– Накаркал – ногу сломал. Идти не могу. Хреново.

– Эк, угораздило тебя! Да и мне не повезло: на сук напоролся.

Только сейчас Гордеев заметил, что комбинезон на боку сержанта набух от крови.

– Да ты ранен! – догадался он. – Тебе перевязка нужна!

Дегтев тяжело вздохнул.

– Ну, положим, не ранен, а так…. Царапнуло. А ты, физик, глазастый…. Однако долго рассиживаться нам тут не след. Сейчас тебе шинку наложим и поковыляем, – Дегтев стал озираться по сторонам, выискивая подходящую ветку.

– Брось, не стоит! – остановил его ученый. – Я и так для группы – ноль, обуза, а теперь втройне. Обойдется майор и без меня. Я решил остаться здесь.

– Нельзя оставаться! В километре немцы – лес прочесывают. Собаки у них!

– Вот и двигай, а я фрицев сколько смогу, задержу. Один ты еще оторвешься, а если меня потащишь – погибнем оба! Так что уходи.

– Черта с два ты их задержишь! Стрелять-то, как следует, не умеешь.

В это время оба услышали приглушенный отдаленный лай собак.

– Слыхал?! Такое впечатление, что ждали нас, елки-палки, – Дегтев плюнул с досады. – Четыре псины у них, здоровые, злые, должно быть! Как ни крути, а придется мне с тобой оставаться!

– Оставайся, – кивнул головой Гордеев. – Авось, вместе отобьемся?! Сколько там фашистов-то?

– Да ерунда, – улыбнулся Дегтев. – До взвода, не больше.

– До взвода? – присвистнул Гордеев. – Хреново.

– Не дрейфь! Мы их пополам поделим: половина – тебе, половина – мне. Они вон оттуда пойдут, – сержант показал направо. – Вон в том ельнике мы и схоронимся, там позиция удобная. Надо нам с тобой туда переползти. Сможешь? Или помочь?

– Смогу.

В ельнике оказалась неглубокая траншея, удобная для двоих. Дегтев еще немного подправил ее саперной лопатой и стал выкладывать содержимое своего ранца на рыхлую влажную землю. Справа от себя положил «шмайссер» и две «лимонки», слева – «парабеллум» и запасные обоймы к пистолету и автомату. Потом достал плитку шоколада и объяснил, оборачиваясь к физику:

– Консервов не люблю, а шоколад уважаю. Съем сейчас. Потом, может, и не захочется. Да ты устраивайся поудобнее, как дома. А под ногу давай я тебе лапника подложу, помягче будет.

– Слышишь, совсем близко лают! – заметил Гордеев, мысли которого уже были в предстоящем бою. – Сейчас появятся!

– Патроны экономь, стреляй только наверняка, подпускай гадов ближе!

Из чащи на прогалину выскочили четыре огромные черные овчарки. Следом показались их проводники и два офицера в черных мундирах. Собаки почуяли людей и рванулись к ельнику, отпущенные проводниками. Они помчались громадными прыжками, в глазах их горело бешенство.

– Псин бей из «парабелла»! – крикнул Дегтев. – Близко не подпускай: вцепятся – хана.

Гордеев кивнул и стал медленно прицеливаться, щуря левый глаз. Наконец он выстрелил, но промахнулся. Дегтев, отличный стрелок, двумя выстрелами положил двух овчарок, третью убил почти не целясь, когда та была готова наброситься на ученого. Четвертая овчарка все же успела вскочить сержанту на спину, стараясь добраться до шеи, но Дегтев умело сбросил собаку, придавил ее тяжестью своего тела и несколько раз ткнул ей под ребра ножом, вытащенным из-за голенища сапога. Гордеев, молча наблюдавший эту сцену, отвернулся и стал целиться в приблизившихся эсэсовцев, поливавших ельник свинцом.

– Теперь брось пистолет, бей с автомата! – прикрикнул на него сержант. – Да очереди покороче! Делай, как я!

С этими словами Дегтев выпустил три коротких очереди в набегавших немцев. Один солдат сразу покатился по земле, офицер в темной шинели схватился рукой за шею и поспешил укрыться за деревом. Но подходили свежие силы. Дегтев насчитал больше двадцати эсэсовцев. Они растягивались в линию, окружая то место, где залегли парашютисты. Прячась за деревьями, обменивались мнениями, как лучше и быстрее расправиться с русскими.

– Похоже, нас сейчас гранатами закидают, – предположил Дегтев. – Отползу я немного в сторону, чтобы нас разом не накрыло. Не бойся, как увидишь, что гранату кидают, сразу вжимайся в землю насколько возможно. Земля спасет.

С этими словами сержант отполз метров на десять с прежней позиции. Гордеев остался опять наедине со своими страхами, со своей проклятой неподвижностью. Он тихо лежал, вцепившись в теплый ствол автомата, и наблюдал за действиями немцев. Дегтев смел и опытен, думал ученый, если бы не он, я один не справился бы даже с овчарками. От этих размышлений его оторвал резкий стук автоматной очереди где-то слева. Пули взрыли землю совсем близко, и Гордеев похолодел от сознания смертельной близости окруживших его фашистов. «Шмайссер» сам ожил в его руках, посылая порции свинца в осмелевших врагов. Заговорил и автомат Дегтева. Упали еще два немца. Одного из них – во время перебежки – срезал Гордеев. Убить человека оказалось делом совсем несложным. Гораздо сложнее было ожидание собственной гибели.

Автомат замолчал, и Гордеев не сразу понял, что в магазине кончились патроны. Он полез в подсумок за свежей обоймой, и тут вдруг близко так рвануло, что Гордееву показалось, будто само небо рушится на землю. Все звуки разом потонули в непрерывной звенящей тишине. Ученый понял, что его контузило. Краем глаза он увидел подползавшего к нему Дегтева. Тот что-то кричал, но Гордеев не слышал его голоса и не понимал его знаков. Рядом вырос еще один черный куст взрыва, и обоих парашютистов забросало комьями чернозема. Дегтев был грязен, лицо в крови, но полон оптимизма. Внезапно Гордеев вновь услышал все звуки боя и крик сержанта:

– Ничего, товарищ ученый, сейчас мы их совместными усилиями…

Он не успел договорить, застонал от боли: пуля раздробила ключицу. Дегтев зарылся головой в траву и в бессильной ярости вцепился ногтями землю. Гордеев наконец справился с непослушным автоматом, и как раз вовремя. Трое гитлеровцев были совсем рядом, на их лицах уже читалась радость легкой победы. Гордеев срезал всех троих в одну секунду и сам поразился, как просто у него это получилось. Он покосился на неподвижные тела врагов, перевел взгляд на тех, кто еще не получил свою порцию свинца, и громко окликнул Дегтева. Тот немедленно ответил:

– Да жив я, жив, только влепили мне крепко, рукой не пошевелить! Придется одной левой… Вон смотри, опять обходят!

– Вижу. Ты стрелять-то сможешь одной левой?

– А как же! Я левой, можно сказать, даже лучше могу.

– Так уж и лучше, – не поверил Гордеев.

В следующие три минуты им пришлось здорово попотеть. Гитлеровцы бросили еще несколько гранат, а потом ринулись все вместе вперед, решив подавить врага мгновенным натиском, в надежде на численное преимущество. Гордеев и Дегтев стреляли почти без перерыва. Когда атака захлебнулась и эсэсовцы отошли, оставив на земле еще четверых солдат, Дегтев мрачно сказал:

– Однако, товарищ Гордеев, у меня последняя обойма осталась. А у тебя?

– У меня еще две.

– Неужто?! Молодец! Выходит, недооценил я тебя, товарищ Гордеев. Экономный ты человек!

– Возьми у меня один магазин, – предложил Гордеев. – Все равно я больше мажу.

– А вот так думать нельзя! Ты целься, а сам Бога проси, чтобы попасть. Бог поможет.

– Что ж получается, сержант, и земля у тебя помогает, и Бог?!

– А это не у меня получается, товарищ физик, а бывает на самом деле. Закон природы: ты ее уважаешь, и она тебя никогда не обидит и защитит.

– Народная мудрость?

– Понимай, как хочешь, а только так оно и есть! Скажи, почему мы с тобой до сих пор живы, а этих гадов уже с десяток положили? Молчишь? А я тебе отвечу: потому они тут лежат, что пошли против нашего Бога да против нашей Земли. Вот Отец наш да Мать наша их и покарали… нашими руками.

– Что это ты, религиозную пропаганду разводишь? – удивился Гордеев. – Или ты не партийный? Как тебя с такими взглядами в чекистах держат?

– Никто моих взглядов не знал и теперь уже не узнает. А в целом я – преданный делу партии человек… Да что они там, заснули что ли?

Будто в ответ на его слова совсем близко разорвались сразу четыре гранаты, вслед за грохотом взрывов послышался сухой треск автоматов и крики офицеров. Пули засвистели над головой. Гордеев приложился щекой к мокрой от росы траве и, скосив глаза, посмотрел на сержанта. Дегтев лежал суровый и умиротворенный. Из громадной раны на виске, пульсируя, обильно текла кровь. Неподвижные глаза, казалось, внимательно рассматривают травинки, а губы так плотно были прижаты к земле, словно целовали ее.

Гордеев оцепенел, им овладело такое сильное чувство обреченности, что он ощутил себя наполовину мертвым. Трудно было подавить смертельный ужас, захлестнувший сознание. К действительности ученого вернула рваная, короткая команда немецкого офицера. Гордеев подгреб к себе все четыре «лимонки» и стал по одной бросать их как можно дальше.

Поднявшиеся было немцы снова залегли. Гордеев получил несколько секунд отдыха. Он смежил веки и засопел носом. Вспомнилось деревенское детство, тощая соседская корова Пеструха да покосившаяся хата на краю села. Еще немного потерпеть, подумал Гордеев, и меня не станет. И тогда мир может заново придумать сам себя, чтобы через миллионы лет возродить меня из пепла уже в новом обличье.

Страх прошел. Сжав зубы, Гордеев методично и щедро начал выплескивать через ствол автомата всю накопившуюся в нем ярость и боль. Он вошел в состояние, близкое к трансу, и не заметил ни одной из трех пуль, рвущих на части его плоть. Но вот автомат замолчал. Патроны оставались только в обойме «парабеллума». Но использовать их ученому уже не пришлось. Жизнь угасала в нем. Предметы и люди раздваивались перед глазами, приобретая странные очертания. И вдруг лавина удивительной тьмы обрушилась на сознание, гася все видения зримого мира.