Текст книги "Искатели необычайных автографов или Странствия, приключения и беседы двух филоматиков"

Автор книги: Владимир Левшин

Соавторы: Эмилия Александрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

– Да, это вам не чай пить, – довольно язвительно отозвался Мате.

– Согласен. Но на то мы и друзья, чтобы помогать друг другу преодолевать трудности. Как это сказал тогда Хайям? «Что видно на другом, то на себе не видно. Дурные стороны видней со стороны…»

– Иначе, вы мне будете помогать избавляться от моих предубеждений, а я вам от ваших, – уточнил Мате. – Что ж, по рукам!

Они обнялись, но тут за стеной раздались душераздирающие вопли. Фило и Мате бросились в кухню: Клеопатра и Пенелопа тузили друг друга почем зря! Мате хотел разогнать их, но Фило, улыбаясь, увел его обратно в комнату. Кто знает, может быть, они избавляют друг друга от предубеждений?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Числа и кролики

У ГОРОДСКИХ ВОРОТ

– Мате!

– Хррр…

– Мате, проснитесь!

Мате блаженно почмокал губами.

– Успеется, Фило… Еще рано.

– Какое там «рано»! Четверть тринадцатого.

– Что?! – Мате вскочил, испуганно моргая заспанными глазами. – Тринадцатый час?

– Тринадцатый век. Тысяча двести двадцать пятый год.

– Вот это да!

Их окружала безлюдная сельская местность. Хмурое утро освещало синеватые затуманенные горы и нищие, крытые соломой лачуги. Мате зябко передернул плечами. Не больно здесь тепло… Куда это их занесло? Уже не в Скандинавию ли?

– Скажите еще на Северный полюс! – проворчал Фило. – В марте, да еще по утрам, холодно бывает и в Италии.

Мате удивленно свистнул: так они в Италии! Где же именно? Фило укоризненно покачал головой.

– У вас не память, а решето Эратосфена. Не вы ли с пеной у рта уговаривали меня отправиться в город Пизу, чтобы разыскать там какого-то малоизвестного математика со странным именем Фибоначчи?

Мате, как всегда в таких случаях, смущенно потер лоб. Хорошо, что ему напомнили! Но с чего это Фило взял, что Фибоначчи мало известен?

– Странный вопрос! – Фило высокомерно выпятил нижнюю губу. – О нем в энциклопедии ровным счетом четыре строчки.

– Предубеждение номер один! – отметил Мате. – Интересно, сколько строчек останется в энциклопедии после вас?

– Грубо, грубо и в третий раз грубо.

Глаза у Мате сузились и стали совсем враждебными. А разве не грубо судить об ученом только потому, сколько почестей воздано ему в энциклопедии? Да знает ли Фило, что такое Фибоначчи? Это же основоположник новой эры в европейской математике! Да, да, эры, и ни на миллиметр меньше! Фибоначчи был тем самым человеком, который познакомил Европу с великой математикой средневекового Востока. Это благодаря ему здесь узнали о десятичной системе счисления. Да если бы не Фибоначчи, человечество, может быть, до сих пор пользовалось бы неуклюжими римскими цифрами или – страшно сказать! – какой-нибудь вавилонской клинописью.

Фило равнодушно пожал плечами.

– Ну и пусть. Мне-то что?

– Конечно, – напустился на него Мате, – вы же у нас филолог, счетом не занимаетесь. А ведь еще Чехов сказал: «Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя».

– С вашего разрешения, это сказал не Чехов, а Козьма Прутков.

– А что от этого меняется? Ваш флюс как был, так и остался при вас.

– А ваш – при вас. И при вашем Фибоначчи.

– Черт знает что! – вышел из себя Мате. – Так говорить об авторе знаменитой «Либер абачи»!

– «Либер абачи», – повторил Фило. – Если не ошибаюсь, учебник арифметики?

– Вот именно, и, смею вас заверить, замечательный, – с жаром подхватил Мате. – Среди математических книг того… простите, этого времени нет ему равных! Необычайное богатство и разнообразие задач, доказательность, оригинальные методы решений – все это сделало «Либер абачи» интересной и полезной не только для тех, кто изучает математику в практических целях, но и для настоящих ученых. Неспроста удивительная книга Фибоначчи стала источником, из которого черпали многие математики последующих столетий! Задачи и приемы решений «Либер абачи» встречаются в трудах итальянских, немецких, английских, французских, русских математиков. Их можно обнаружить даже в произведениях восемнадцатого века! А так называемые числа Фибоначчи? Да ведь им нет цены! Долгое время они оставались забытыми. Но теперь! О, теперь Фибоначчи и его числа известны всему просвещенному человечеству…

Мате говорил так искренне, с таким увлечением, что Фило невольно растаял.

– Хорошо, хорошо, сдаюсь. Ваш Фибоначчи – гений. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Вот это верно! Мы сейчас же отправляемся на розыски.

– Прежде надо еще войти в город, – возразил Фило, указывая куда-то направо.

Мате повернул голову. Шагах в двухстах от них простиралась бесконечная крепостная стена. Тяжелые, обитые железом ворота были закрыты. У караульной башни прохаживались двое стражников с алебардами. Мате заметил, что маленькая сводчатая дверь башни приотворена.

– Все в порядке, – сказал он. – Башня наверняка служит проходной. Одна минута – и мы в городе.

– Так нас и пустят!

– Конечно, пустят. Мы же невидимки!

– Вы думаете, поэтическая шутка Хайяма сработает и на сей раз? А если не сработает?

– Рискнем.

– Э, нет! – запротестовал Фило. – Не желаю быть вздернутым на виселицу в качестве генуэзского лазутчика.

– Почему же непременно генуэзского?

– Следовало бы вам знать, что Генуя и Пиза – отчаянно конкурирующие морские державы. Они постоянно строят друг другу козни. Пройдет каких-нибудь шестьдесят лет, и Генуя нанесет Пизе удар, от которого ей уже никогда не оправиться. Пизанский флот будет разбит, авскоре Генуя в союзе с другими итальянскими городами нападет на Пизу с суши…

Мате ревниво заметил, что Фило неплохо подготовился к путешествию. Только с чего он взял, что Пиза – морская держава? Ведь она, кажется, стоит на реке Арно, а Генуэзский залив расположен в двенадцати километрах от города.

– Так-то оно так, – сказал Фило, – но не забывайте, что сейчас, в тринадцатом веке, Арно еще судоходна – и корабли из Генуэзского залива поднимаются до самого города.

Мате вздохнул:

– Они-то поднимаются, а мы… Ну да ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Видите плетеную изгородь? Ту, недалеко от стены? Подберемся к ней ползком, заляжем, а там улучим удобную минуту и – в башню!

Фило огорченно посмотрел на свои опрятные бумажные брюки, заменившие на сей раз шорты. Бедные джинсы, за пять лет он так с ними сроднился! Но, как поется в старинной венгерской балладе, еще больше было потеряно на Могашском поле…

Он отважно лег животом на холодную землю и, сопя от усердия, пополз. Мате сделал то же самое, и скоро они благополучно добрались до плетня, за которым раздавались грубые голоса стражников.

– Опять всю ночь выли волки, – сказал один.

– Совсем обнаглели, – отвечал другой. – И развелось же их! Пропасть…

– Немудрено. Убивать-то некому…

– Твоя правда. Прежде как было? Люди охотятся, звери прячутся в норы. Нынче звери рыщут в поисках добычи, а люди забились в свои норы и боятся нос наружу высунуть.

– Побоишься тут, когда от разбойников спасенья нет. Вот и на соседнюю деревню тоже напали.

– Да что ты!

– Не сойти мне с этого места. Стариков поубивали, остальных – в рабство. О скотине и не говорю: лошадей, ослов, свиней – всех угнали.

– Этак скоро все мы с голоду перемрем, – сокрушался второй. – Некому станет ни сеять, ни жать, ни возделывать виноградники. Если крестьяне где еще и работают, так только в пригородах. Да и то под вооруженной охраной… А все проклятые раздоры!

– Да, чего-чего, а этого добра у нас хватает. Кто только у нас не враждует! Города, провинции, семьи. Только и слышишь: осады, пожары, сражения…

– Что ж удивляться, если и верховные-то наши владыки – Папа с императором – и те дерутся не на жизнь, а на смерть. А кто из них прав, кто виноват? Поди разберись…

– Но-но-но! – неожиданно ожесточился первый. – Ты, может, не разберешься, а я разберусь.

– Это почему же?

– Потому что я чистокровный пизанец. Стало быть, гибеллин[22]22
  Гибеллины и гвельфы – две враждующие политические партии в Италии XII–XV веков.


[Закрыть] и сторонник императора. А твоя мать откуда родом?

– Ну, из Болоньи, – неохотно буркнул второй.

– Ага! Выходит, пизанец ты только наполовину. А болонцы – они все до единого гвельфы и паписты. Это уж как пить дать.

– Ну и что? Еще неизвестно, кто лучше: Папа или император. Папа хоть христианин, а император…

– Что – император? – горячился первый. – Ну, договаривай!

– Антихрист он, вот что.

– Да как ты смеешь! – зарычал первый, лязгая мечом в ножнах. – Говорят, наш государь, Фридрих Второй, получил корону не от Папы, а от самого Господа Бога. А уж Бог антихриста нипочем императором не сделает.

– Отчего же тогда твой Фридрих отлынивает от крестового похода? – продолжал наступать второй. – Отчего при дворе у него в почете иудеи и сарацины?[23]23
  В средневековой Европе сарацинами называли арабов.


[Закрыть] Молчишь? То-то. И потом, антихрист – он ведь должен быть сыном дьявола и монахини. Так ведь?

– Та-а-ак…

– А мать императора, эта сицилийка Констанция, до того как ей выйти за короля Генриха, говорят, и была монахиней. Значит, как ни верти, а все сходится.

Сраженный этим неопровержимым доказательством, первый не нашел, что ответить, и товарищ его, очень довольный своей победой, продолжал разглагольствовать. По его словам, гвельфы и гибеллины произошли от двух дьяволов – Гвелефа и Гибела, посланных из ада на землю, чтобы истребить человечество нескончаемыми войнами.

Мате чуть не фыркнул, слушая эту галиматью, но Фило вовремя ущипнул его за ногу: ничего смешного! Средневековье – время бескультурья, бездорожья и разобщенности. Неудивительно, что здесь процветают самые нелепые, самые чудовищные слухи.

От шепота его у Мате так защекотало в ухе, что он снова чуть было не фыркнул… Вдруг вдали послышалось заунывное пение. Друзья обернулись и увидели, что к крепостной стене движется нечто черное и бесформенное, какая-то стелющаяся по земле поющая туча. По мере того как туча приближалась, пение становилось все громче.

– Смотри-ка, Фило, да это люди!

Да, то были люди, хотя, скорее, их можно было принять за толпу призраков. Изнуренные, босые, в черных балахонах с красными крестами на груди, они шли, держа в руках ветки и зажженные свечи. Многие были опоясаны цепями или толстыми веревками, длинными концами которых время от времени наносили себе жестокие удары.

– Мира! Мира! – пела толпа. – Господи, дай нам мира!

– Что за изуверство! – возмутился Мате. – Зачем они калечат себя?

– Наверное, думают, что войны посланы им в наказание за какие-то грехи, и хотят замолить свою вину перед небом.

– Бедняги! Видно, крепко их допекло… Смотрите, среди них дети?!

Лицо Мате исказилось от жалости, и Фило впервые подумалось, что у этого язвительного человека доброе и легко ранимое сердце.

Тем временем в крепости тоже заметили бичующихся и стали готовиться к встрече. На верхнюю площадку зубчатой стены высыпали солдаты. Холодным сумрачным блеском заиграли на свету металлические каски и нагрудники.

Когда солдаты построились в длинную шеренгу, на стене появился человек с жестким, словно высеченным из камня лицом.

– Наверное, военачальник, – шепнул Фило, – доспехи у него побогаче, чем у других.

Человек подошел к самому краю стены и негромко спросил, обращаясь к толпе:

– Эй, вы, зачем пожаловали?

Слова его, тяжелые и отрывистые, казались такими же каменными, как он сам.

Из толпы, которая успела уже почти вплотную приблизиться к воротам, выступил старик с безумными, запавшими глазами.

– Впусти нас в город! – истошно закричал он, простирая руки. – Пусть жители Пизы присоединят свои голоса к нашим. Может быть, тогда Господь услышит нас и ниспошлет нам мир.

– Впусти нас, впусти! – завыла толпа.

– Назад! – зычно скомандовал человек на стене. – Поворачивайте, пока я не приказал забросать вас камнями. В Милане для острастки таких, как вы, воздвигли шестьсот виселиц. Мы, пизанцы, милосерднее: мы подросту перебьем вас, как сусликов.

Но не так-то легко напугать людей, доведенных до крайности. Обезумевшая толпа ринулась к воротам, исступленно молотя по ним кулаками, в кровь разбивая лбы о кованое железо. Самое примечательное, что никто из этих ослепленных отчаянием страдальцев и не подумал воспользоваться открытой дверью караулки. Не то – наши приятели!

– Теперь или никогда! – сказал Фило. – В башне сейчас наверняка никого нет: гарнизон наверху. Все внимание сосредоточено на толпе.

– Уйти, ничего не сделав для этих несчастных? – заколебался Мате.

– Но что мы можем? Позвонить по телефону в двадцатое столетие и вызвать наряд московской милиции?

– Ваша правда, – мрачно согласился Мате.

Они покинули свое укрытие и ползком добрались до двери. Как и предполагал Фило, караулка, напоминавшая внутренность круглого каменного колодца, была пуста. На грубых дощатых столах в беспорядке валялись игральные кости, опрокинутые второпях глиняные кружки… А вот и дверь в город!

Фило потянул на себя массивное позеленевшее кольцо. Тяжелая, обитая железом створка со скрипом поехала внутрь.

– Добро пожаловать в Пизу, Мате!

Они вышли из башни, и сейчас же по ту сторону стены послышались вопли и стоны вперемешку со звуками, похожими на дробный топот копыт. Это солдаты обстреливали безоружную толпу камнями.

УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА

Они шли по извилистым, отороченным узкими галерейками улочкам, мимо пустынных покуда торговых рядов с запертыми лавками и надменных, обособленных кварталов пизанской знати. Город только еще просыпался, распахивая ставни и скрежеща отодвигаемыми засовами.

Где-то на втором этаже отворилось забранное узорной решеткой оконце, оттуда выглянула одутловатая физиономия в надвинутом на уши ночном колпаке. Потом физиономия исчезла. Вместо нее в окне появилась деревянная лохань, и на середину улицы хлынули помои. Фило и Мате едва успели отскочить.

– Что за свинство! – негодовал Мате. – Не понимаю, куда смотрит санитарная инспекция?

Фило снисходительно пожал плечами. Ничего не поделаешь, средневековье! Жаль, что они не захватили зонтов…

Появились первые прохожие. Пришпоривая богато убранного коня, в туче пыли проскакал нетерпеливый всадник. Перья на его шляпе вскипали, как мыльная пена.

Мате вынужден был признать, что всадник выглядит весьма эффектно. Впрочем, их, вероятно, ждут зрелища более живописные. Выезд императора, например…

Фило посмотрел на друга с покровительственной усмешкой. Вряд ли Фридрих Второй находится в Пизе! Скорей всего, блаженствует в своей любезной Сицилии.

– Почему же в Сицилии? – удивился Мате. – Ведь он, кажется, король Германии?

– Германию он унаследовал от отца, Генриха Шестого Гогенштауфена, а Сицилию – от матери, принцессы Констанции.

– А, это от той, что была до замужества монахиней, – вспомнил Мате.

– Фи, фи и в третий раз фи! Охота вам повторять россказни невежественного солдата. Может, скажете еще, что Фридрих – антихрист?

– Ну нет! – засмеялся Мате. – Это небось измышления папистов? Представляю себе, как он им насолил…

– Так насолил, что через два года его даже отлучат от церкви.

– В таком случае, ваш Фридрих – личность незаурядная.

– Смеетесь? А он, между прочим, и в самом деле человек недюжинный. Я бы даже сказал, необычайный. Император-филоматик. Обладатель замечательной библиотеки. Знаток многих языков. Сочинитель книг об охоте и по уходу за лошадьми. Автор нескольких песен. При дворе его собираются знаменитые ученые разных вероисповеданий и национальностей, и нет науки, которой бы он не интересовался. А в тысяча двести двадцать четвертом… виноват, в прошлом году он даже основал университет в Неаполе.

– Что?! – изумился Мате. – Фридрих основал университет? Значит, он непременно пригласил туда Фибоначчи!

– С чего вы взяли? – холодно осадил его Фило.

– Нелепый вопрос. Не мог столь просвещенный монарх обойти такого выдающегося ученого.

– Как знать! У императоров своя логика. А уж Фридрих… Самая противоречивая и самая загадочная фигура средневековья! Вытеснил, например, арабов из Сицилии, а сам как ни в чем не бывало переписывается с арабскими философами и предоставляет сарацинам самые высокие должности при сицилийском дворе. Как это понимать?

– Широкая натура.

– А то, что он, отъявленный атеист и откровенный враг церкви, преследует еретиков в Римской империи?

– Это уж черт знает что!

– По-нашему – черт знает что, а с точки зрения самого Фридриха – разумный политический ход. Как видите, принципиальностью здесь и не пахнет. И все-таки человек этот обладал такими достоинствами, что их признавали даже враги. Ярый ненавистник Фридриха, известный средневековый летописец, францисканский монах Салимбене, уж на что не жалел на него черной краски, а под конец все же не мог не сказать, что тот был учтив, веселого нрава, шутлив, обворожителен и весьма даровит.

– Обаяние таланта, – философски изрек Мате.

– Или талант обаяния. Не случайно Фридрих – герой многочисленных хроник, преданий, рассказов, легенд. Между прочим, одна из них утверждает, что Фридрих не умер, а скрылся в горе Кифгейзер и вернется, как только восстановится слава древней Римской империи.

– Постойте, – встрепенулся Мате, – что-то в этом роде я уже слышал, только не о Фридрихе Втором, а о Фридрихе Барбароссе.[24]24
  Фридрих I (1125–1190) – дед Фридриха II, король Германии, император Римской империи. За огненно-рыжие волосы прозван Барбароссой (по-итальянски: Красной бородой).


[Закрыть]

– Да, да, – важно закивал Фило, – очень любопытный случай. С течением времени эта легенда перенеслась с внука на деда. Не больно справедливо, но тут уж ничего не…

Он не докончил. В соседнем переулке послышались крики и звон клинков. Друзья опасливо выглянули из-за угла: два длиннокудрых молодых человека в бархатных безрукавках дрались на шпагах. Лица их раскраснелись, в глазах пылала жгучая ненависть. Они скрежетали зубами и осыпали друг друга яростными оскорблениями.

По обе стороны дерущихся двумя враждебными стайками расположились их приятели, такие же юнцы. Они с интересом следили за поединком и разжигали страсти желчными шутками.

– Клянусь решетом Эратосфена, где-то я уже это видел, – шепнул Мате.

– Не иначе как в трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта», – разрешил его сомнения Фило. – Правда, действие ее происходит в Вероне, но, как видите, свои Монтекки и Капулетти имеются и в других итальянских городах.

Бой разгорался. Теперь уже дрались несколько пар, а вскоре побоище и вовсе стало всеобщим.

– Что делается! – волновался Мате. – Этак они перебьют друг друга по-настоящему… Я разниму их!

– Да вы что? – Фило даже побледнел от испуга. – От вас же мокрое место останется!

Но в Мате точно бес вселился. Он выхватил из рюкзака логарифмическую линейку и, отчаянно размахивая ею, устремился вперед. Фило ухватил его сзади за пояс и потянул изо всех сил обратно. Мате неистово отбрыкивался. Еще немного – и число дерущихся стало бы на одну пару больше…

Но тут в переулке появился человек в коричневой рясе, с волосами, подстриженными кружком, и выбритой макушкой.

– Во имя Господа нашего и пресвятой церкви, – закричал он, раскинув руки в широких рукавах, – остановитесь!

В пылу драки его не сразу расслышали. Тогда он закричал опять, прибавив к прежним словам новые: под страхом отлучения. Видимо, добавление оказалось внушительным. Противники опустили шпаги и стояли, тяжело дыша, обмениваясь исподтишка злобными взглядами.

– Нечестивцы! – обрушился на них монах. – Разве вы забыли, что сегодня суббота? Мало вам трех дней недели, отведенных церковью для подобных забав? Детям таких почтенных фамилий следует знать, что поединки разрешены от среды до пятницы. Дождитесь положенного срока – и бейтесь на здоровье. А сейчас ступайте с миром и благодарите Бога, что я не донес на вас епископу.

Мате просто из себя вышел, услыхав эту речь. Каково! Убийство в субботу – грех, а убийство в пятницу – милая шутка, разрешенная законом. Можно ли представить себе что-нибудь более дикое?

Юные пизанцы тоже были сильно раздосадованы, но совсем по иной причине.

– Старая лиса, – сквозь зубы проворчал один из них, глядя вслед уходящему монаху. – Пусть скажет спасибо, что мы до сих пор не выставили его епископа из нашего города.

– Дай срок – выставим! – пригрозил другой. – Не для того Пиза добилась права называться вольным городом, чтобы подчиняться папскому ставленнику.

– Что выдумал, – возмущался третий, – драться только от среды до пятницы… А если у меня семь пятниц на неделе?

Оба враждующих стана громко захохотали.

– Хорошо сказано, Уберти. – произнес тот юноша, что грозился прогнать епископа. – Что его слушать! Пойдем сейчас к крепостной стене и додеремся без помехи. Если только эти презренные трусы не собираются показать нам пятки…

– Эй, ты, замолчи, – вспылил кто-то из враждебной партии, – не то заткну тебе глотку здесь, на месте.

– Потерпи, Андреа, – остановил его другой. – Заткнешь ему глотку там, у стены.

И, воинственно потрясая шпагами, компания удалилась.

Мате утер рукавом влажный лоб. Жутко! И откуда столько ненависти?

– «Ужасный век, ужасные сердца», – процитировал Фило и тут же пояснил: – Пушкин, «Скупой рыцарь».