Текст книги "Комендант мертвой крепости"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Хродас не стал слушать – оттолкнул Бйолала, неуклюже – с третьей попытки – вставил ногу в стремя, запрыгнул в седло. Бархага под ним волновалась, нервно поводила из стороны в сторону брюшком, мотала головой. Сиврим помог забраться в седло мальчишкам: один перед Железнопалым, другой – позади, – подал им дорожные мешки.

– Да хранит вас Рункейр.

Хродас, не оглядываясь, неловко хлестнул бархагу – та зашипела и помчалась зигзагами, как будто пыталась сбросить седоков.

Когда они исчезли за воротами, Хакилс поглядел на Сиврима и криво усмехнулся:

– Ну, может, после полуночи будут в городе. Руки у него, конечно, затекли, но ничего, справится. Старая закваска… Всё, парни, – крикнул в сторону Надвратной, – закрывайте ворота. – Да они уже и сами это поняли: створки с привычным скрежетом начали сходиться.

– Что теперь? – тихо спросил Сиврим. – Выводим остальных бархаг и…

– Их уже должны были вывести, – рассеянно отозвался Хакилс. Мысли его сейчас явно занимали другие вопросы, этот он считал так или иначе решённым. – Бйолал, спроси у Ткача, нельзя ли что-нибудь ещё придумать, какие-нибудь силки… я не знаю… ему видней. И пусть не врёт про время – да, мало, но это лучше, чем ничего. И про то, что рук не хватает, не надо мне рассказывать. Надо взять и сделать.

Бйолал отрывисто кивнул и зашагал к Дозорной – именно там в одном из подвалов находилась вотчина Ткача.

– Вот видите, Вёйбур, – сказал Хакилс, – вы оказались правы. Вопрос в том, был ли прав Хродас, но это мы узнаем позже… Если на то будет милость Рункейра – не слишком поздно. Всё, теперь от нас здесь ничего не зависит, надо заниматься другими делами. – Он, чуть прищурясь, оглядел Сиврима с головы до ног. – Выглядите неважно, наместник. Шли б вы хоть на полчасика взремнуть.

– Вряд ли я засну, – спокойно сказал Сиврим.

– Ну, как хотите. Спросите у Рултарика, чем помочь, ему лишние руки не помешают. А я – к Форэйту, надо…

Его прервал крик с Надвратной.

Они вдвоём обернулись и сперва ничего не поняли. Ворота закрыты, над башней безоблачное, уже чуть потемневшее небо.

– Неужели началось? – процедил, играя желваками, Хакилс.

И – словно в ответ на его досаду и горечь – над зубцами стены взметнулась угловатая тень. Перемахнула через зубцы, помчалась вниз по отвесной стене. Не добежав и до половины – прыгнула. Сиврим с Хакилсом только и успели, что упасть на выщербленные плиты двора. Существо промчалось мимо них, стремительно перебирая лапами и возбуждённо пощёлкивая. Андэлни, увидев его, разбегались в стороны. Оно в два прыжка перемахнуло через гребёнку баррикад и скрылось с глаз.

– Ах ты гаррово семя!.. – прошептал Хакилс, глядя ему вслед. – Как же так вышло… Ну не мог ведь учуять, никак!.. с такого расстояния… – Он выругался и встал, отряхивая штаны.

Ворота уже открывались.

– Бегите, может, ещё не всех… – повернулся Хакилс к Сивриму.

Тот помчался к жучарне, хотя оба они точно знали, что на этот раз спешить совершенно ни к чему.

* * *

Невыносимей всего было ожидание. Сиврим задрёмывал, просыпался и опять соскальзывал в неглубокую жижу забытья. По всей стене горели костры, удушливая жара брала за горло, втискивалась в гортань. Он привык к смраду немытых тел, но вот к жаре почему-то привыкнуть никак не мог.

В полусне Сивриму начинало казаться, что время вывернулось наизнанку, прыгнуло назад – и вот он снова в осаде, а по ту сторону стен – сброд Плети Рункейровой. Это принесло ему неожиданное спокойствие – так, наверное, чувствует себя верующий после исповеди. Если всё вернулось, значит, он снова победит. По крайней мере не опозорится.

Эта мысль – мысль о позоре – обожгла вдруг его, он проснулся уже окончательно и потёр онемевшими ладонями лицо. Было темно. Отсветы костров ложились на лица и тела, расцвечивая их подобием харранских татуировок.

Сиврим потянулся за флягой и сделал несколько глотков, вслушиваясь в приглушённые разговоры. Кто-то недовольно ворчал, дескать, если бэр-маркады до сих пор не появились, то уже и не появятся; «А мы здесь, как косолапое мужичьё, с немытой шеей который день!..»

– Это кто немытый?! – отозвался Бйолал Рубленая Шея.

Вся стена грохнула от хохота, Сиврим чуть не подавился очередным глотком, так смеялся. В этом общем смехе не было истерики, он был искренним. Хотя в другой раз Сиврим бы на такую шутку только пожал плечами, здесь и сейчас она показалась ему невероятно удачной. Он смеялся с лёгкой душой: теперь, когда от них самих уже мало что зависело, всё сразу как-то стало проще. Что бы там ни говорил Эттил Хакилс, но сейчас Сиврим чувствовал себя своим среди этих воинов, даже среди ветеранов. Он и сам по-настоящему не понимал, насколько это для него важно.

Что-то в нём менялось. Пока ещё незаметное, неясное, такое, что не поймаешь словами. Он вспомнил свои прежние мысли по поводу взросления: в столице и здесь, когда подслушал разговор Синнэ и Хромого. Теперь они казались ему смешными. Может, когда-нибудь и нынешние покажутся такими же…

Он туго закрутил флягу и встал, чтобы оглядеться. Его отряд занимал юго-восточную часть стены. Впрочем, отряд – это громко сказано: из восемнадцати воинов многие были ранены, и все ослаблены. За последние сутки ни один не отдохнул как следует. Сколько они смогут продержаться против «скоморохов»? Вряд ли дольше, чем в прошлый раз. А им нужно выиграть время, затянуть схватку и не позволить ей выплеснуться со стен во внутренний двор…

Хакилс понимал это не хуже Сиврима. Однако на закате, собрав их всех у ворот, опальный дворянин прямо сказал: когда удерживать позиции станет невозможно, будем отступать. Без паники, но и без промедления. Запасов в Дозорной хватит на месяц-полтора.

Сиврим отметил для себя это его «когда». «Когда», а не «если».

– И я хочу, чтобы вы ещё кое-что уяснили, – сказал Хакилс. Он не стал взбираться на парапет или хотя бы на крышу гончарни, его и так все видели; их – «всех» – осталось не много. – Большинство из вас я знаю не один год. Других в бою пока не видел. Но то, что скажу, касается и ветеранов, и новичков. Перед сражением многих начинает трясти, в голову лезут шелуховые мысли про подвиги, геройство и прочую книжную ерунду. Я и сам такое испытывал не раз. Так вот, вбейте себе в головы, – он сплюнул в сторону, – мы тут не геройствовать будем. Кто собрался красиво пожертвовать собой во имя идеалов или там дарги ведают чего – руки в ноги и давай сразу во Врата. Мне здесь такие не нужны. Почему? Потому, что, когда дойдёт до дела, они себя ни за медяк угробят и других в могилу уволокут. Спорить будем? – Он выждал, обводя всех угрюмым чёрным взглядом. – Не будем. Дальше. Мы вообще здесь не для того, чтобы умереть – красиво там, некрасиво – неважно; не для этого – и точка. Мы здесь выполняем свою работу. У нас с Вратами уговор: они по мере сил снабжают нас зерном, сырьём и оружием. Мы их – защищаем от напастей. Они свою часть уговора всегда выполняли. Мы свою – тоже. Причин расторгать договор не вижу. Поэтому никому не предлагаю выбирать: хочешь ты сегодня рискнуть жизнью или нет. Этим я оскорбил бы вас и себя. Все знали, на что идут. Сегодняшняя ночь ничем не отличается от прежних. Повторяю: мы здесь для того, чтобы раздавить поганых жуков, которые придут из Рёберного леса. Вчера мы начали это делать, сегодня закончим. Всех не передавим? Может быть. Но проредим так, чтобы те, кто выживет, если и доберутся до Врат, вреда городу и горожанам не причинили. Вот для этого мы здесь. Вот это мы и будем делать. У меня всё. Кто-то хочет высказаться? Нет? Тогда – за дело, каждый знает, чем ему заняться.

Он тут же повернулся к Ткачу и начал обсуждать с ним канаты, сети, «сколько запасов осталось» и прочее-разное. Сиврим слушать всё это не стал, а позвал своих и повёл наверх.

И вот прошло часа два, а то и больше, и теперь они маялись от выматывающего ожидания, от неизвестности. Раненые, оставленные на башнях часовыми, раз за разом выкрикивали: «Чисто!»

Это было хуже всего, потому что позволяло надеяться на благополучный исход. Расслабляло. Подтачивало изнутри.

Чтобы не заснуть, разговаривали о пустяках.

– А вот говорят, чтоб из призрачного вернуться, надо обязательно под язык покласть пёрышко…

– Чьё?

– Да хоть чьё. Главное – оно будет щекотать – ну и… вроде как заставит тебя всё вспомнить: кто ты есть, откуда взялся. А когда докумекаешь, что ты в призрачном, тогда начнёшь шукать выход. Иначе никак.

– Это почему это?

– А потому, сибарухова твоя башка, что иначе будешь думать, что всё в порядке. Что ты обычной жизнью живёшь. А сам будешь таять помалёху, покуда душа вконец не истончится. И тогда – всё. Была душа – и нет, был андэлни – весь кончился.

– Врёшь. А если не пёрышко, а что-нибудь другое?

Сиврим слушал их вполуха, а сам жалел, что так и не успел переговорить с Грэлтом. Хакилс – не жрец, он и лекарь-то больше по случаю. Акки? – слишком молод, что он может знать. А Грэлт уже ничего не расскажет, после такого из призрачного мира не возвращаются, хоть всю подушку за щёку затолкай.

– Как думаете, господин Вёйбур, может, алаксар знает секрет?

– А? Это ты, Обруч… Какой ещё секрет?

– Которым воспользовался старый Грэлт.

– Вряд ли. – («И кстати, а где, собственно, Хромой?») – Да если бы и знал… нам с того какой толк? После того, что сделал Грэлт, если ты помнишь, наши тоже пострадали: задело всех, кто был рядом. Это во-вторых. А во-первых – кто-то ведь должен будет пожертвовать собой.

– А разве мы и так…

– Хватит болтать, – спокойно сказал Клоп. – Вон, явились уже.

Он быстро поднёс ко рту правую руку, затем отнял её и больше не произнёс ни слова до самой смерти.

На дальнем берегу вади расцветали порталы. Словно пустынные цветы, срок жизни которых исчисляется часами, они стремительно распускались, вспыхивали всеми оттенками зелёного, тянулись к небесам и, извергнув порцию «семян», с режущим ухо треском умирали.

«Семена» падали на песок, выпрямляли поджатые лапы и превращались в бэр-маркадов. Сиврим смотрел на них с тупым оцепенением. Не верил своим глазам. После прошлого штурма «скоморохов» не могло быть так много!..

– Прицельный огонь! – невозмутимо скомандовал Хакилс. – Только по чёрным жукам. Давай!

И Хакилс, и стрелки знали, что даже днём попасть с такого расстояния предельно сложно, ночью – и подавно. Они стреляли по жучиным торникам в последней отчаянной попытке выполнить свой долг перед Вратами Пыли. Теперь уже никто не сомневался, что «скоморошья» Матерь была лишь живой утробой, а главные в колонии – чёрные «гвардейцы». Убить их – значит обезглавить колонию.

– Давай! Давай! Давай!

Стрелы с протяжным выдохом-свистом уходили во тьму. И падали в пересохшее русло. До дальнего берега долетали единицы.

Все – мимо.

– Точней, дарговы ублюдки! Точнее!

Несколько стрел ткнулись зазубренными клювами в жучиные панцири. Отскочили, покатились по склону. Канули во тьме.

– Рункейрова требуха! А ну-ка залп огненными.

Без толку. Две хлестнули песок перед самой мордой «гвардейца», ещё одна выцелила щель между надкрыльями, но погасла.

Торники мигнули друг другу скоплением ядовито-зелёных пятен на рожках и попятились. Недалеко – так, чтобы самые шальные стрелы не долетели.

«Солдаты» тем временем уже бежали по склону на дно вади. Вот-вот вскарабкаются на северный берег и атакуют крепость.

– Отставить! – рявкнул Рултарик. – Забыли про чёрных. Бейте по тем, кто спускается. Цельтесь в головы. Жадюга! Купели готовы?

– Да.

– Хорошо, скоро пустим в дело.

– Лучше б не пришлось, – пробормотал Обруч. Он, как и все остальные, нет-нет да поглядывал на дно вади. Сейчас там царила тьма, но когда огненные стрелы не долетали до цели и падали вниз, они высвечивали каменистый склон с обугленными остовами веток и – изредка – хитиновые обломки, тоже обгорелые. Первые «скоморохи» уже спустились и сейчас пересекали русло, проворно перебирая лапами.

Сиврим вглядывался туда, как и все. У него не было лука, а Досгридров арбалет не годился для дальней стрельбы. Оставалось только ждать. Сиврим уже трижды проверил, легко ли выходит меч из ножен, и, перекладывая арбалет из руки в руку, бессчётное количество раз вытирал потные ладони о пыльник.

– Перешли, – разочарованно сказал кто-то.

Некоторое время ничего нового не происходило: стрелы по-прежнему сбивали бэр-маркадов на южном склоне, «гвардейцы» стояли на дальнем берегу и ждали. Те из защитников, кто не стрелял, тоже ждали.

Потом над северным берегом взметнулся лес «скоморошьих» рожек – и твари начали выбираться на узкую полоску между вади и стеной.

– Купели!

– Готовы.

Сиврим снова переложил арбалет из руки в руку и с досадой подумал: «Всё зря». Он оглянулся посмотреть на Хродаса, который с отрешённым лицом доставал из ножен меч. Похоже, Железнопалый не испытывал ни горечи, ни разочарования из-за того, что его план не сработал. Разве только облегчение: скоро всё это закончится… уже скоро.

– Окропите даргово семя! Давай, ребята!

С металлическим скрежетом чаны наклонились, и кипящее вино хлынуло по желобам на бэр-маркадов. «Скоморохи» подыхали, визгливо шипя на таких высоких нотах, что хотелось заткнуть уши; хмельной дух смешивался с запахом варёной плоти. Сиврим ткнулся носом в сгиб локтя, закашлялся – и поэтому пропустил тот миг, когда первые бэр-маркады перемахнули через зубцы и запрыгнули на парапет.

Он успел разрядить арбалет и, оскалясь, выхватил меч.

– Ну, храни нас Рункейр, – сказал Обруч – и его голова, оторванная шипастой клешнёй, укатилась куда-то под ноги сражающихся.

Времени не стало. Не стало и самого Сиврима: его «я» отступило, как отступает лучник за линию щитоносцев, когда враг оказывается слишком близко. Тело само отвечало на удары, уворачивалось и контратаковало. Он был только сторонним и бесстрастным наблюдателем.

Мир сузился до пятачка вокруг Сиврима. Всё прочее он видел, но в полной мере не осознавал: так во сне невнятные события и полузнакомые лица мелькают, не оседая в тенетах памяти.

Он видел, как там, за пределами незримого круга, вспыхивают живыми факелами бэр-маркады. Видел, как первый напор «скоморохов» разбивается о щиты и мечи воинов Шандала – подобно волне, накатившейся на каменистый утёс и с яростным шипением отхлынувшей. Видел, как стоят насмерть андэлни его отряда. Как «скоморохи» пятятся, падают под ударами мечей, как их тела превращаются в вязкую мясную кашу и кровь растекается, попадает в костры, дымится… Как Хродас сражается наравне с остальными; его лица не видно, но скупые, точные движения выдают настоящего мастера клинка; нет нужды заглядывать ему в глаза, чтобы понять: в них сейчас – ни радости, ни грусти, ни облегчения; они пусты. «Я» Железнопалого точно так же отступило, чтобы не мешать телу.

В бурлящем потоке тел здесь, на парапете, бэр-маркады видны издалека – они выше защитников на пару локтей – и Хродас, покончив с очередным, хищно вертит головой, находит ближайшего и направляется туда с угрюмой решительностью, от которой Сиврима передёргивает. Это андэлни, сравнявшийся со «скоморохами» по крайней мере в одном: как и они, Хродас не боится смерти. Попросту не думает о ней.

В этом своём пограничном состоянии Сиврим обнаруживает, что сам он, оказавшись вне времени и вне боя, размышляет о вещах не то чтобы далёких, но сейчас не важных. В первую очередь – о Вратах Пыли. Это единственное, что по-прежнему не даёт покоя. Он, наместник Шандала, должен был предупредить город.

Не сумел. Выбрал между безумием и предсказуемостью, поставил на безумие и проиграл. Не важно, что этот план придумал Хродас, – именно Сиврим догадался о нём и убедил Хакилса рискнуть.

Всё, наверное, получилось бы, окажись у них больше времени. Бархаги были взбудоражены уже после вчерашнего боя, даже то, что жучарня располагалась под землёй, не помогло. Как потом рассказал Сивриму Тоханмир Щетина, бархаги весь день не знали покоя, пытались выпрыгнуть из загонов, грызли прутья решёток, скребли каменный пол… Неудивительно, что, стоило их выпустить, жуки тотчас помчались к убитым горбачам. Одни превратились в самок, другие – в самцов; они зарыли туши, может быть, даже успели спариться. А тот единственный, который предназначался для Хродаса и мальчишек, наверняка учуял запах самок, не выдержал и в конце концов избавился от своих седоков…

Будь у них больше времени, они не стали бы выпускать жуков до того, как Хродас с мальчишками отъехали на безопасное расстояние. Будь у них больше времени, самки успели бы отложить яйца, а самцы завершили бы своё перерождение и теперь обороняли гнёзда от чужаков; Шандал обзавёлся бы ещё одной внушительной армией и всякий «скоморох», спустившийся на дно вади, был бы атакован бархатами.

Не вышло.

В итоге зря угробили всех горбачей и жуков, не сумели предупредить Врата Пыли и позволили мальчишкам остаться в крепости.

Хродас, конечно, вернулся с ними в Шандал. Идти в город пешком было долго, а значит, опасно: слишком велика вероятность того, что бэр-маркады настигнут их на полпути.

Правда, как подозревал Сиврим, Хродас возвратился не поэтому. Железнопалый не боялся ни риска, ни смерти, скорее – того, что из-за «подлого» Хакилсового решения останется жить теперь, когда жить ему незачем.

Однако о детях, которых доверили его опеке, Железнопалый не забыл.

Он не стал дожидаться, пока створки северных ворот распахнутся до конца, протиснулся в щель и, поманив за собой мальчишек, подошёл к Хакилсу почти одновременно с Сивримом.

– Не удержал, – сказал спокойно, как будто речь шла о сорвавшейся с крючка рыбёшке. – Поторопился ты выпускать остальных… хотя, может, и правильно… Другого дашь?

Запыхавшийся Сиврим только мотнул головой.

– Нету других, – объяснил Хакилс. – Поздно.

Хродас кивнул на мальчишек:

– Ну, тогда надо их запереть в одном из подвалов Дозорной.

– За что?! – вскинулся Ярри.

– Запрём, – не обращая на него внимания, согласился Хакилс. – И еды оставим на неделю. Это уже наша забота, раз ты не справился.

– Забываешься, Эттил.

– Это всё? Если да – будь здоров, – Хакилс изобразил поклон и, едва не натолкнувшись на Сиврима, зашагал к Дозорной башне. Каблуками вбивал в плиты пыль. Сиврим успел взглянуть на его лицо – там не было и тени тщеславия. Только глухое отчаяние того, кто оказался загнан в тупик.

– Эй, комендант, – позвал Железнопалый.

Хакилс обернулся рывком, разве что меч не выхватил.

Хродас не шелохнулся.

– Когда начнётся – куда мне встать?

– Никуда. Вряд ли кто-то захочет выполнять твои команды.

– Ты не понял.

Тот помедлил, качнул головой:

– Даже если… – Поиграл желваками. – Хорошо. Найди десятника, который согласится иметь с тобой дело, и – изволь.

Он ушёл. Мальчишки, оробев, попятились и, зачем-то пригнувшись, побежали к Полой Кости.

Сиврим не торопился уходить: дел у него особых не было, хотел отдышаться. К тому же…

– Стремительная карьера, – сказал сам себе Хродас. – Из коменданта в комедианты. «Найди десятника!» Ни один же не возьмёт…

– Это вопрос гордости.

– Что?..

– У меня не так много андэлни. Наши позиции – на юго-востоке, на углу. Приходите, возьму.

Железнопалый то ли изумлённо, то ли презрительно фыркнул.

– Почему вдруг? Наслушался в детстве легенд, в которых прощённый злодей спасает героя от гибели? В благородство решил поиграть? Зря.

– Вот об этом я и говорил: вопрос гордости.

Хродас пошевелил губами и скупо сплюнул точно в отделявшую его от Сиврима щель между плитами.

Тот не стал говорить, что предложение остаётся в силе. Оба знали, что Железнопалый придёт, – он и пришёл, когда начало смеркаться. Андэлни Сиврима сделали вид, будто так и надо: он предупредил заранее и пообещал оторвать голову любому, кто смешком или взглядом выкажет что-нибудь, кроме приязни.

Хродас только и спросил:

– Где?

Сиврим указал ему на место возле одной из бойниц, между Обручем и Одноухим Элом, – и только позже, когда окончательно стемнело, решился спросить.

– Грэлт что-нибудь говорил вам?

Железнопалый снял шлем и монотонно водил ножом от лба к затылку, срезая прядь за прядью.

– О чём? – спросил, не глядя на Сиврима.

– Есть ли шансы… иногда оттуда возвращаются.

Железнопалый замешкался, провёл ладонью по левой, уже выбритой части черепа.

– Куда ей возвращаться? – сказал, не отрывая взгляда от тьмы за зубцами. – Зачем?

– Так Грэлт не…

– Грэлт был себе на уме… Умный был, гаррово семя. Если б раньше знать… – Железнопалый стряхнул очередную прядь и занёс нож. – Не трави душу, наместник. Нам ещё сегодня вместе умирать.

– В свою идею с бархатами вы уже не верите?

Хродас покосился на Обруча, Бйолтэйра и других воинов. Как будто смутился и кивнул:

– Ну да, бархаги. Конечно. Как я мог забыть.

«Неужели Железнопалый уже тогда понимал, что толку от них не будет?» – с лёгким удивлением думает Сиврим. Он уворачивается от удара клешнёй, коротким взмахом отсекает её, развернувшись, вонзает клинок в то место, где брюшко «скомороха» переходит в торс. Тварь молча, словно соломенная кукла, заваливается вперёд.

Сиврим чудом успевает высвободить меч и с отвращением отталкивает дохлого бэр-маркада в сторону. У него остаётся времени ровно на три вдоха-выдоха, потом на парапет запрыгивает новый. «Пока ещё живой», – последняя мысль касается то ли «скомороха», то ли самого Сиврима, он соображает сейчас туго, устал, устал, уста… удар, прикрыться щитом, внимательнее с тем, куда ступаешь, под ногами может оказаться кусок клешни или чья-то рука… «чья-то рука с мечом!..» и тогда ты сам… не думать… не думать о поражении… «так в детстве накрывался с головой одеялом: если ты не видишь, не видят и тебя…» шаг в сторону, удар, не успе… успел, это Бйолтэйр, у него не только острый язык, но и топор бьёт в самую точку, сын лесничего, ему привычнее топором, он рубит этим тварям лапы, с одного удара уделывает гарровы отродья, словно молодые деревца кладёт, молодец! Вдох-выдох, вдох… вот и следующий, ну, Бйолтэйр, не дадим спуску тварям, а?

Сердце стучит так, что в ушах отдаётся. Надо бы передохнуть…

Кто-то трясёт его за плечо.

– Бйолтэйр?

– Барабан, три раза. И трижды труба.

– Да. И что?

– Вспомните, о чём говорил Хакилс.

«Хакилс»? «Говорил»? Кажется, это было вечность назад, и уж точно сейчас не имеет никакого смысла.

– Отступаем! – хрипло кричит Хродас. – Без паники, не спеша. До баррикад.

Да. Точно. Но… – почему? Разве мы не можем удержать стену?

Сиврим раздосадованно смотрит вправо и, словно получив пощёчину, моргает, моргает, не в силах поверить в то, что он видит.

Откуда там столько бэр-маркадов?! Невозможно!

С растерянностью, едва ли не с детской обидой Сиврим качает головой: не может быть! Как же так!

– Отходим, – повторяет Железнопалый. Тычет пальцами в Грелгарка-Луковицу, Малыша Ита и Мохнатого Ивунка: – Будем прикрывать отступление, надо поставить заслон на лестнице. Живо, живо!

Всё это время бой не прекращается ни на миг: надсадный, изматывающий, вдруг обнаруживший свою схожесть – столкновением тел, нарочитой плотскостью, неожиданными вскриками – с боями иного рода. Как и в них, здесь всё решает настрой, и если запал прошёл, скоро наступит бесславная развязка.

Сиврим отбивается от очередного бэр-маркада, совершая ошибку за ошибкой; если бы не Бйолтэйр с его топором да юркий Усы-В-Молоке – давно бы уже оказался в призрачном мире.

– Назад, назад! – рычит Хродас. – Чтоб вам удавиться Рункейровыми кишками – назад!

«Прикрывать лестницу? – проносится в голове у Сиврима. – Что за вздор! Бэр-маркады ведь легко бегают по стенам…»

И вдруг он слышит то, чего слышать никак не может, потому что – откуда бы здесь! сейчас!! кому-то вздумалось и захотелось петь – но вот же, поют, сперва только два звенящих от нерастраченного боевого пыла юных голоса, затем – вплетаются другие голоса, подхватывая, насыщая песню твёрдостью и силой, каких нет в телах их хозяев, они звучат высоко, почти в небесах, словно Рункейров хор, снизошедший к нам: грязным, потным, отчаявшимся.

И слова… – в них нет ни призыва к бою, ни памяти о прежних выигранных сражениях. Слова в общем-то немудрящие, их славно распевать хором, когда сгустились сумерки и вас в трактире много, все – друзья-приятели, хотя бы на нынешний вечер, и во рту – сладкое послевкусие, на душе – уютно и тепло, такие песни отлично подходят к подобным вечерам, как перчатки, скроенные по снятой мерке, к рукам заказчика, – и совершенно нечего им делать, этим песням, в крепости, осаждаемой безмозглыми уродливыми тварями.

Нечего. Но вот же – звучат!

 
Я с детства мечтал о дальних краях,
хэй, мечтал о дальних краях!
Где сладки плоды на упругих ветвях,
где ждёт-не дождётся любовь моя —
туда отправился я!
 

Сивриму даже не нужно оглядываться, он и так знает: это на верхушках башен поют раненые, там же – мальчишки, гарры бы их побрали, – значит, не послушались приказа! Хотя… Сиврим не помнит, отдавал ли кто-нибудь такой приказ, всем, наверное, было не до того, и мальчишки спрятались в Полой Кости.

Он понимает их. Он бы и сам… что бы он делал, оказавшись на их месте? Просто наблюдал бы, как сражаются и гибнут те, с кем он жил в крепости, делил хлеб и воду, рискуя, ловил сетями кляксы радужных чернил?

 
Железных сапог истоптал я пять пар,
хэй, а, может, семь пар!
Коренья ел и под небом спал,
и всё мечтал однажды припасть
к её медовым губам.
 

Немудрящий мотив что-то перекраивает в нём, ломает.

– Держать строй! – рявкает Хродас, но Сиврим вместо того, чтобы отступить, атакует ближайшего бэр-маркада и, охваченный прозрачной, словно ледяной родник, яростью, с двух ударов уделывает его, гаррово отродье, уделывает легко и с удовольствием. Он врубается в скопище этих тварей, словно хлебнувший лишки лесоруб в молодой подлесок; слышно, как позади сквернословит Железнопалый и как Бйолтэйр с Росиндултом Юбочником, Одноухим Элом и Грэнтмаром Бубенцом прикрывают Сивриму спину. Так прикрывают, что жучиные клочья летят во все стороны.

Им даже удаётся оттеснить «скоморохов» к самому краю парапета.

Ненадолго.

По стене взбираются всё новые и новые твари – и в конце концов Сиврим даёт команду отступать. Не к лестницам – сейчас это граничит с самоубийством, – а на восток по стене.

К Полой Кости.

Впервые за ночь Сиврим оборачивается и внимательно смотрит на башню, которая в последние месяцы стала для него вторым домом.

На башню, из срезанной верхушки которой валит курчавый чёрный дым.

* * *

…Повезло: в какой-то момент «скоморохи» попросту перестали обращать на них внимание. Твари преследовали отступавших к баррикадам андэлни Хакилса, и та горстка бойцов, что осталась у Сиврима, их не интересовала.

– Спуститься во двор можно чуть дальше, рядом с Полой Костью, но толку от этого будет чуть, – подытожил Хродас. – Вопрос не в том, как нам присоединиться к Хакилсу или Рултарику… это уже незачем. У них теперь один путь: отойти к Дозорной. И нам бы тем же озаботиться… – Он заметил блеск в глазах Одноухого Эла и вскинул руку: – Я, мальчик, воинами разбрасываться не привык. Посмотри, сколько этих тварей там, внизу. Что мы сделаем, если пойдём на них в атаку? Убьём с десяток. Остальные всё равно прикончат воинов Хакилса и Рултарика, если, конечно, те не уберутся в Дозорную. А мы просто сдохнем ни за медяк.

– Не за медяк – за тех, кому дали клятву защищать!

Хродас, вопросительно вскинув левую бровь, посмотрел на Сиврима:

– Если кто-нибудь из моих парней осмеливается спорить или обсуждать приказы во время боя – получает зуботычину. А как у вас с этим, наместник?

– Бежим к Кости, – сказал Сиврим. – Все разговоры на потом.

«Бежим» – это он преувеличивал. Пошли быстрым шагом: Кнувтоурк Крючок хромал, Мохнатого Ивунка кое-как, прямо на ходу, перевязывали Рабивулв Запевала и Баривулв Запивала. Их взяли в кольцо, чтобы в случае чего защитить.

Чем дальше от Прибрежных ворот, тем меньше на стене было факелов и светильников. Ещё по прошлому разу знали, что бэр-маркады нападают в лоб, с фронтов обойти крепость в голову им не приходит; да Хакилс и не мог выставить заслон по всему периметру – не хватило бы воинов.

Отряд двигался быстро и молча, башня впереди была подсвечена на самой верхушке неестественно белым сиянием, стена утопала в колышущихся волнах тьмы. Вдруг из черноты справа вынырнули пять «скоморохов» и молча накинулись на андэлни.

Вскрики, удары клинками, чьё-то предсмертное «Аг-х-х!..» – и всё было кончено.

– Кого там? – спросил, тяжело дыша, Хродас.

– Клопа, – ответил Сиврим. Он присел рядом с телом и потянулся, чтобы закрыть покойнику глаза. – Что это?

Пальцы нащупали мокрый кругляш, застрявший в складках между стёганой курткой и пыльником.

Монета.

– Давай скорей, наместник, – тихо сказал Железнопалый. – Потом будем хоронить своих мёртвых… – Он не окончил фразы, все и так понимали: будем, если сами выживем.

Сиврим кивнул и поднялся. Но прежде положил выпавшую монету Клопу под язык и закрыл ему веки.

Шагали; стук сапог отдавался гулким эхом – словно сердца барабанили не в такт. Тяжело дышал Мохнатый Ивунк, его приходилось поддерживать с двух сторон, по сути – вести. Чем ближе к башне, тем больше, казалось, сгущается темнота.

Зато во внутреннем дворе метались огни и вспыхивали крики. Твари накатывались на баррикады приливной волной: стремительно и неотвратимо. Ударили, разбились яростным шипением, сверканьем клинков, сцепившимися в смертельной схватке телами… – отхлынули.

И снова накатились, обтекая со всех сторон, отыскивая щели в заслонах, выплёскиваясь на стены башен и обрушиваясь на защитников сверху.

Бойцы Рултарика закрепились на западе, за баррикадами между Дозорной и Сеновальной. Андэлни Хакилса пытались сдержать врага в пространстве между Дозорной башней и Полой Костью. Оба отряда отступили уже слишком далеко от входа в Дозорную.

– Болваны! – буркнул Хродас. – Всех угробят!..

И тут – словно эти его слова были долгожданной командой – с башен сбросили длинные свёртки. Падая, они развернулись и оказались сетями. Вслед за ними полетели факелы.

Всё занялось мгновенно: сети, баррикады, «скоморохи»!.. Над крепостью взвился предсмертный визг жуков, угодивших в ловушку.

Отряды Рултарика и Хакилса перешли в наступление и методично вырезали тех бэр-маркадов, которые не попали в сети.

– Интересно, куда они собираются отступать… – проворчал Железнопалый.

Но Сиврим даже не стал забивать себе этим голову: Хакилс наверняка продумал всё на три шага вперёд, а у них тут своих забот по горло.

– Проклятье! – Это Голенастый первым добрался до башни. От стены к ней протянулся небольшой мостик-пандус, и Голенастый уже взбежал по мостику…

…до запертой, гаррова сыть, двери!

– А ты чего ждал?! – процедил Хродас. – Что всё нараспашку: здрасьте, «скоморохи», заходи по одному?! – Он отошёл к краю парапета, запрокинул голову и, приставив руки ко рту, рявкнул: – Эй, на башне! Эй! – Жилы у него на горле вздулись, казалось, вот-вот лопнут. – Сбрасывай верёвку, не тяни, а то поднимусь и сам натяну – жопу на уши! Шевелись! – Заметил, что Сиврим глядит на него, и ухмыльнулся: – В бою по-другому нельзя, наместник. Учись. – Снова запрокинул голову… и осёкся.