Текст книги "Выздоровление"
Автор книги: Владимир Пшеничников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Ну, давай больницу смывать, – сказал Катерине, достирывающей в предбаннике Витькино бельишко.
– Сейчас, веник там распаривается…
Николай разделся в бане, вытащил из тазика веник, встряхнул его и положил на полок. И веник, и полы пахли лесом, древесиной – свежо и бодро. Николай слышал, как выплеснула воду Катерина, как подпирала дверь предбанника кочережкой, а в баню она вошла уже раздетой.
– Ты где будешь? – спросила. – На полку, наверное, чтоб не наклоняться?
– Угу, – отозвался Николай и провел ладонью по лицу.
– Рубец хоть глянуть, – попросила Катерина, и он послушно повернулся к окошку. – Ой, как. А я, Коль, думала, где-нибудь сбоку разрезали… Больно?
– Да так…
– Ох, а я боялась!
Николай коснулся жены и, ощутив прохладу полного белого тела, потянулся к ней, прильнул, обхватив руками за плечи. Ему как-то расхотелось мыться, но Катерина освободилась от его рук, окатила грудь и живот горячей водой.
– Мойся уж, – сказала с укоризной.
Николай вышел в предбанник, постоял под широкой трубой, глубоко вдыхая казавшийся прохладным воздух. «Все хорошо», – сказал он себе, а потом и помылся, только попариться не решился, оставив это удовольствие Катерине. Словно в легком сне добрел он до дома, сбросил на кухне пиджачок и повалился на застеленный старым одеялом топчан.
– Вот это да! – выдохнул.
Вот теперь он чувствовал себя дома, в покое и полной безопасности. Витька сидел у окна, играясь чем-то, а от двора послышался голос Катерины, зазывающей корову из проходившего по улице стада.
«Боялась, – думал Николай бессвязно. – Все хорошо…»
Потом они вместе поужинали, Катерина пропустила молоко, и, растворив окна, они легли спать.
– Ты прохладная, – прошептал Николай, дотронувшись до жены.
– А ты, Коль, чего-то горячий.
– Это баня.
– Ну, спи.
– Не хочу.
– Наломался и – не хочу… Перестань, Коль.
– Ну, хоть руку не убирай.
Николаю показалось, что жена улыбнулась в потемках.
– Все, – шепнула она.
Глава 7
ГОСТИНЦЫ ИЗ МОРДАСОВА
Николай решил, что с этого дня все еще быстрее пойдет на поправку, с этой мыслью и засыпал, но просчитался. Ночь после бани прошла беспокойно, мерещилась какая-то дребедень, и наутро он чувствовал себя нездоровым, разбитым. Подоив и выпроводив корову, Катерина немного погодя ушла готовить завтрак строителям, а он еще долго лежал, накрывшись одеялом и поджав ноги, чувствовал легкий озноб и шум, ломоту в голове. Осторожно дотронувшись рукой до рубца, он почувствовал, что майка над ним промокла насквозь, и это встревожило его. Откинув одеяло, он приподнял голову и, убедившись, что пятно светлое и совсем небольшое, немного успокоился. Но урок был хороший.
Потом, кормя Витьку нехитрым завтраком, подумал: пора показаться в районной больнице.
– Ну, что, Витек, поедем завтра в район? Газировку попьем, в тире постреляем. Хочешь?
– Хочешь! – оживился Витька. – На автобусе поедем, потом на поезде, потом на самолете, да?
– Это почему? – улыбнулся Николай.
– А мамка говорила, когда ты лечился.
Николай нахмурился.
– Нет, Витек, так разве что в Москву ездят. А в район мы на автобусе покатим. Или попутно с кем-нибудь. Ты пей молочко.
Немного задело его, что Катерина, пока он лежал в больнице, словно бы отдаляла его от сына, а может, и оправдывалась этим, что сама не едет навестить.
– А в город, Витек, тот же автобус ходит, только ехать дольше, – объяснил он сынишке.
– А-а, – рассеянно протянул тот, занятый уже обещанным путешествием.
В этот день они больше сидели дома. Витька притащил свой ящик, и Николай из покалеченных игрушек собирал причудливые, ездившие на разных колесах машины.
– Пап, это че? – донимал Витька.
– Это военная машина. А это – луноход! Нравится?
– Нравится!
– Ну, играй, а я в чулане порядок наведу…
Приходила кормить их обедом Катерина. Сказала, что Сурик даст бруски и немного шифера.
– А зачем нам шифер? – спросил Николай.
– А может, Коль, навес перед сенешной дверью сделаем, – не то спросила, не то сказала жена. – В дождь хоть грязные сапоги в сенцы не таскать…
– Да, правильно, – согласился Николай. – Сделаем, конечно.
– А еще, Коль, – осмелев, сказала Катерина, – я куль цемента попросила. Говорит, будет. Пригодится ведь, правда?
Николай согласился и с этим.
– Только ты все равно уходи от них, – сказал.
– Да все уже, договорились ведь.
Потом обсудили поездку в райцентр. Катерина отсчитала им деньги и написала на тетрадном листке, что посмотреть в магазинах. Приготовила одежду и новую сумку.
– А может, закроют больничный, – сказала как-то беззаботно.
Николай помолчал и ответил уже раздраженно:
– Я же говорил, что месяца на четыре. И вообще хуже мне после вчерашнего.
– А почему молчишь тогда? – удивилась Катерина. – Больше чтобы ни за что не брался! Тебе еще раньше говорили: берегись. О себе не думаешь, так хоть про нас с Витькой…
Сама она неизвестно о чем думала в тот вечер. Слова ее с языка срывались легко и неприятно задевали Николая. Отчего так было, он не знал.
Шагая на следующее утро к автобусу, он цепко посматривал по сторонам, но как-то не замечал ничего нового. Не потому, что все подметил, проходя с Тимкой позавчера, а как-то мысленно уже обжился, не выходя из дому. И на остановке встретился с земляками обыденно, коротко и неохотно отвечая на вопросы, как и все, нетерпеливо взглядывая вдоль улицы.
– А может, на конец выйти? – озабоченно сказал он, вспомнив свое возвращение.
– Да ну, теперь круглый год сюда будут доходить, – ответили ему, – жалобу кто-то накатал. И вчера автобус новый приходил. Теперь живо реагируют!
И, словно подтверждая сказанное, на улице, по-утреннему тихой и пустой, появился автобус, в окнах его мотались зеленые занавески. Николай заметил, как потянулся навстречу автобусу Витька, как разгорелись его глаза, и подумал, что теперь всегда будет радовать сынишку всем, о чем ему только мечталось. Витьку он посадил к окну, рассчитав теневую сторону на большую часть пути, до шоссе, и на всю дорогу подрядился отвечать на его бесконечные «это че?».
Они проезжали центральную усадьбу соседнего колхоза, когда Витька, указав на дальний увал, снова задал свой вопрос.
– Это гора, – ответил Николай, – а на горе вышка. Пробурят дяди скважину и будут нефть качать.
– А-а, – протянул Витька и уже направил свой пальчик в другую сторону, но тут к ним обернулся бывший совхозный бухгалтер Суздалев.
– Нет, сынок, это не та вышка, – сказал он с улыбкой. – Папка твой еще сам не знает. Это телевизорная вышка, ретранслятор. Есть у вас телевизор?
Витька посмотрел на Николая.
– Тогда покупайте, – оживился Суздалев. – Я вот за телевизором еду, через неделю, говорят, начнет показывать. Дожили и мы, а то все непроходимостью волн пугали. Начальство у нас непроходимое, вот что!
Николай кивнул только, и Суздалев отвернулся. А Витька до самого Мордасова задал только два вопроса, да и то с какой-то опаской поглядывая на умного деда, задремавшего на переднем сиденье.
С автобуса они сразу пошли в больницу. Витька живо вертел головой по сторонам, провожая глазами встречные машины и людей, но рта не раскрывал, стеснялся, наверное. Николай сам говорил ему, что к чему.
– А вот эти рогатулины на крышах, – сказал, – и есть телевизионные антенны. Купим мы телевизор и себе такую поставим.
– А она будет че?
– А она будет передачи нам ловить…
В больнице, поговорив с регистраторшей„ Николай немного расстроился: хирург принимал с половины двенадцатого.
– И проторчим мы тут с тобой целый день, – раздосадованно сказал он сынишке. – Пошли, посидим где-нибудь.
А посидеть можно было на крыльце амбулатории под лозунгом «Здоровье народа – основное богатство страны», где пока еще держалась тень. Неподалеку торчал полуголый тополь, под ним – порушенная беседка, а остальное – так, посадки какие-то, прутики, торчащие из пересохших лунок. Витьке хоть интересно было разглядывать двухэтажный больничный корпус, а Николай живо представил, какая тоска лежать тут на излечении. И правда хорошо, что в город попал со своей язвой… За забором стояли легковые машины, разворачивались автобусы, прибывающие из хозяйств, и он повел сынишку туда, коротать время вблизи машин.
– Это «москвич», – объяснял негромко, – а это «жигуль», – на хозяев он старался не смотреть.
К хирургу Николай попал перед самым обедом. В коридоре амбулатории было не продохнуть и казалось, что в воздухе плавает всякая зараза. Витьку Николай вывел наружу, усадил на кирпичики под стеной, а сам поневоле стоял в шевелящейся, гудящей толпе, прислушивался, кого выкликнут следующего.
– Акимов, – негромко сказал, выходя от хирурга, худющий мужчина, но Николай как-то не узнал, не поверил своей фамилии.
– Акимов, спишь?! – выкрикнул кто-то распорядительным баском, и он заторопился, стараясь и на ноги сидящим не наступить, и заранее приготовить свои бумажки.
Осмотр был коротким. Пока он впихивал рубашку под брючный ремень, хирург, молодой еще парень, что-то написал в его карточке и сказал:
– После обеда на комиссию, в первый кабинет.
Николай потянулся было за бумагами.
– Это у нас останется. Вас вызовут… А кто тебя в городе оперировал?
– Левшов вроде.
Хирург неопределенно хмыкнул и отвернулся к медсестре.
– Мне идти? – спросил Николай.
– Да, свободен.
Облегчения он не почувствовал. Выдумали еще какую-то комиссию… Витька смотрел на него молча и обиженно.
– Пошли теперь в центр, – бодрясь, сказал Николай. – Эх, и гульнем сейчас с тобой! Давай руку.
– А к мамке когда поедем?
– Поедем. Еще потом заглянем сюда и – жжиньк! – на автобусе…
– Жа-арко, – вздохнул Витька.
– Жарко не жалко, лишь бы не мороз!
«Все, в первый и последний раз», – думал про себя Николай, и шутки у него выходили вялыми.
Время было обеденное, и они попали в довольно оживленный поток служащих, спешивших по домам. И молодки, и замужние женщины щеголяли тут в платьях с завязочками на плечах. От ходьбы эти тесемочки то ослабевали, то заметно впивались в розовые и смуглые плечи некоторых, и Николай немного стыдился перед сынишкой за эти мелкие наблюдения. Их обгоняли, а они плелись по асфальту, как казалось Николаю, чужими тут и лишними.
– Ну, что, – спросил он, когда добрались до центра, – поедим или сначала в магазины заглянем?
– Есть я не хочу, – вздохнул Витька.
– Ну, раз так, – вперед!
Сынишка ожил немного в игрушечном отделе «Культтоваров». Хоть и выбирать там было нечего, Николай купил ему пакетик с коричневыми капроновыми самолетиками и какую-то глупую машину с вихлястыми колесиками, надетыми на оси разной длины, тоже коричневую.
– Дешево и сердито, – сказал он продавщице, протягивая рубль.
– Не нравится – не берите, – равнодушно сказала девчонка.
Витька покупкам был рад, и Николаю стало отчего-то жалко его. А Катеринины наказы все оказались невыполненными.
– Какая шампунь? – удивленно отозвалась на его вопрос продавщица в универмаге.
«А какая?» – подумал Николай и сказал:
– Да в бане мыться.
Продавщица фыркнула.
– Нету, что ли?
– Он еще удивляется!
– Я не удивляюсь, я спрашиваю, – обиделся Николай.
Поэтому в хозяйственном с вопросами уже не спешил, а сначала сам оглядел полки, уставленные желтыми пластмассовыми вазами, витрину с металлической мелочью.
– Крышек, капроновых хоть, нет, случайно? – осмелился наконец спросить.
– Случайно нет, – усмехнулась продавщица, заполняя какую-то квитанцию, но потом все же подняла голову. – За одну металлическую надо пять яиц сдать.
– Куриных?
– Куриных, куриных, – засмеялась продавщица.
Николай подозвал Витьку, прицеливавшегося было сесть в пыльное темно-зеленое кресло, и они вышли на улицу, где не пахло так удушающе хозяйственным мылом.
– Нет тут, наверно, Витек, ни газировки, ни мороженого. Пошли щи хлебать в чайную.
– А почему ты знаешь? – спросил сынишка.
– А потому, что и тир вон на замке…
«Шампуни нет, ниток нет… Капроновых крышек – дерьма-то!.. Может, и спички скоро на яйца будут продавать», – так думал Николай, глядя, как Витька возит в тарелке ложкой.
Комиссия, как он узнал после обеда, должна была начаться в три. А в пятом – автобус… Захотелось попуститься всем и вернуться на остановку, чтобы там, никуда не трогаясь, скоротать оставшиеся часы. Николай распаковал самолетики, прочитал вслух их названия под крылышками и сказал-Витьке:
– Играй спокойно, нам еще тут до-олго загорать.
– Тебя резать будут? – настороженно спросил сынишка.
– Уже зарезали, Витек, без ножичка…
На остановку они потом бежали. У Николая все сковало внутри от страха опоздать и окончательно угробить день, измучив вконец сынишку. Палило солнце, и над дорогой, над объездом висела желтая густая пыль, наползающая на будку автобусной остановки. Из пыли выныривали автобусы, машины, приостанавливались и трогали дальше, уже по асфальту, быстро набирая скорость.
Они опоздали бы, если б не Суздалев, заставивший грузить свой телевизор чуть ли не всех попутчиков…
В Богдановке, выходя из автобуса, Николай жестко встал одной ногой на землю, и толчок отозвался не болью, а тем неприятным предельным ощущением, которое пережил он, возясь в бане.
– Все, – сказал он сынишке, когда не спеша шли к дому, – буду только один ездить.
Дома он пролежал на топчане до самого прихода жены. Не хотелось даже шевелиться. Он обдумывал слова, услышанные на комиссии, вздыхал и прикидывал, как растолковать их Катерине. А она пришла домой уже со своего огорода, принесла какую-то зелень. Отвернув край обоев, чтобы видеть улицу, подсела к нему.
– Ну, и как? – спросила.
И Николай начал с магазинов.
– А ты как хотел? – не удивилась жена. – Везде только и разговоров, что про дефицит. И, главное, так нету, а на масло, на яйца – пожалуйста… Это уж я вам на всякий случай наказывала. Витька, наверное, умаялся?
Николай рассказал про их похождения.
– Ну, и не бери его больше. Много еще ездить придется?
– На комиссии сказали: не меньше как до августа.
– Вот так тебе и надо, – наставительно выговорила Катерина. – Сколько тебе втолковывали: курить брось, съезди в больницу… А газировки привезли?
– Отку-уда…
– Да это ты все егозил, – Катерина усмехнулась. – Нашел город. Как только там люди живут…
«А ведь живут», – подумал Николай, вспомнив гурьбу ухоженных, справных женщин, спешащих по домам на обед. И вспомнил про телевизор.
– Да я сама хотела сказать, – согласилась Катерина. – Все говорят. Денег рублей триста надо? Вот, а ты все: заче-ем нам сберкнижка!..
Николай, кажется, ни разу так не говорил, но возражать не стал.
Глава 8
«СУТЬ ПРАВДЫ – В КОРНЕ ЖИЗНИ»
Николай опасался приниматься за дела, подобные ремонту полов в бане, а, бездельничая, кажется, еще хуже изматывал себя. Наскучивала возня с Витькой, надоело и Катерину уговаривать, чтобы та ушла наконец от сезонников. Но на каждый день у жены находились новые убедительные доводы, а последним она вообще отмела все разговоры: управляющий Подтелков не то пообещал, не то даже попросил ее поработать поварихой на время уборочной.
– И че тут осталось? Дотерплю, – вроде как смиряясь с чем, сказала она.
Терпеть оставалось и Николаю.
Во второй раз на перекомиссию он поехал один, опять истомился в ожиданиях и на рейсовый автобус благополучно опоздал. Но это его как-то не очень и тронуло, и до дома он добрался на попутных. Только от центрального отделения до Богдановки пришлось прогуляться пешочком. Он шагал пустынной в эти предвечерние часы дорогой, взглядывал на слабые, бледные посевы пшеницы, на пыльно-бурые придорожные кусты и до странности равнодушно думал о прямо грозящем неурожае. Может быть, он бы так и всегда думал, если бы не работал в совхозе, вместе со всеми?..
Дома сынишка известил его, что приходил Пашка Микешин.
– И давно он был? – спросил Николай.
– Днем. Дядя Паша кайбайн делает.
Николай помылся и переоделся.
– А мать наша где?
– Там, – махнул рукой сынишка.
– А ты?
– А я дома, тебя жду.
– Ну-ну, – Николай улыбнулся виновато. – Скучно? Или ты не соображаешь?
– Соображаешь, – Витька вздохнул.
Николай привлек его к себе, заправил маечку в трусишки.
– Давай к дяде Паше тогда сходим…
У комбайнов и правда кто-то маячил. Подходя, Николай почувствовал неловкость, но встретили его запросто, и он со всеми перездоровался за руку. Кроме Пашки, были тут Иван Дементьевич Лукин и отслужившие в армии, почти одногодки, Санек и Борис.
– Что, или автобус пришел? – удивился Пашка.
– Давно, я на попутных и то приехал, – сказал Николай.
– Ну вот! А мы тут без часов, как карлы… Сгребай, Санек, ключи!
– Для первого дня сойдет, – заметил и Иван Дементьевич.
– Так вы тут уже вроде возились, – сказал Николай.
– На сено снимали.
Санек и Борис принялись собирать инструмент, а они втроем присели на баллон от колеса комбайна.
– Есть сено? – спросил Николай.
– Да откуда, – отозвался Пашка. – Рожь косили. А на буграх давно как на току.
– В восточных районах нынче красота, – сказал Иван Дементьевич. – Целина и с кормом, и с хлебом будет.
– Значит, и мы не пропадем, – заметил Пашка. – Только золотая оттуда пойдет соломка…
– Ну, а вы что убирать собрались,? – спросил Николай с улыбкой; для него сейчас важно было лишь то, что вот он, сидит с мужиками, разговаривает…
– Да и мы тоже: комбайны соберем, а работать на стороне будем. В районе и то кое-где хлебушек будет. Вот в «Весне», говорят… Ты сам-то как?
– Да я-то! – отмахнулся Николай. – На выдержке до сентября, считай, – и неожиданно добавил: – По работе соскучился.
– Тю-у, нашел заботу! Скажи, Катерина деньгу требует.
– Да нет, – Николай пожалел, что так вот, вдруг, вынесло его.
– Это правильно, – рассудил Иван Дементьевич, – без работы с тоски изойдешь.
– Физзарядку делай! – подал голос Санек.
– Да при чем тут зарядка? Тут вообще… От людей же стыдно.
– Кольке некого стыдиться, – словно нехотя проговорил Пашка. – После такой операции радуйся, что хоть живой.
– Нарадовался, – улыбнулся Николай.
– А я бы на больничный сейчас с превеликим, – заявил Санек, оставивший Бориса одного добирать ключи и всякую мелочь под комбайнами. – Кино Самотуев каждый день крутит, подруг – завались… И в магазине – тетка родная!
– Вот это вот, по-вашему, самый и жизнь, – с укором сказал Иван Дементьевич. – Мои тоже распустились – дальше некуда. Старшему тридцать первый, с институтом, а до сих пор дурью мается.
– Серега – классный гитарист, – заступился Санек. – К нам бы его со всем ансамблем!
– Он и в городе знает, где вином торгуют, – Иван Дементьевич построжел. – А заговори с ним – в момент заткнет. Матери, безграмотной совсем, и той мозги напудривает. Умный человек, по-его, до одного только может правильно додуматься: работа нужна, чтоб деньгу зашибить, на которую завтра попить-поесть можно будет. А как и где заработать – не важно! Такие, говорит, мотивы!
– Ну, и чего ты, – лениво отозвался Пашка. – Он же свои зарабатывает, не ворует.
– Да с такими «мотивами» долго до воровства, что ли?
– Я думаю, та́к это он, для красного словца. Болтать сейчас все болтают.
– Да ну нельзя же так, елки-моталки! Стыдно!
– Стыдно, дядь Вань, – сам знаешь! – засмеялся Санек.
– Да уж вы знаете! Эта молодежь, Николай, устроила на пасху концерт… Может, слыхал?
– Да где же, на пасху-то…
– Ну да. А эти в понедельник к тракторам пришли, механик их за культиваторами посылает. Они на него: молчи, заср… конвой, пока не похмелимся на этом месте, никуда не поедем! И ведь нарочно, паразиты, трактора по линеечке поставили! А теперь обижаются, что докладную на них написали.
– Кто обижается-то? – живо отозвался Санек.
– Ну, это, конечно, озорство, – сказал Пашка. – Но ведь и Подтелкова тогда с перепоя отхаживали. А он же с ними вот первые стаканчика три перехватил. Натуральный пример – чего ж тогда требовать?
– А почему ж тогда я, например, да и ты, и вон Борька, почему же мы в их ряд не встали? – спросил Иван Дементьевич.
Пашка ухмыльнулся.
– У нас, как твой Сережка говорит, мотивы другие. Да и не по годам.
– Борьке не по годам? Борис! Иди-ка сюда. Ты нам скажи, зачем ты работаешь?
– Так я же молодожен, – Борис широко улыбнулся. – Мне теперь денег море надо!
– Я серьезно.
– Да серьезно, дядь Вань! И вообще… все же работают.
– Ну-у – разъяснил, – протянул Пашка и заявил решительно. – Деньги и мал-мал почет – вот и все.
– А почет зачем? Это ж вроде из разных конституций.
– Да нет, – ровно проговорил Пашка. – Будь ты на виду, тебя и премией не обойдут, и новую технику кинут без очереди. Деньги – не секрет, они у всех есть, а новье не у каждого.
– Ты про личную, что ли?
– Да хоть про какую. Вот в уборку будем с Карасем соревноваться. Мы на этих вот драндулетах с перекошенными рамами, а они на «Нивах». Да с личным вагончиком, да со сварочной, да с запасным комбайном! А два года назад тоже ходили, сопли на кулак мотали. Выдвинулся – все, значит, выплыл. Мы тут корячиться еще недели три будем, а они уже готовы, ждут команды, потому что с прохладцей всю зиму ремонтировались.
Пашка мог, наверное, продолжать в том же духе, но сбил его Иван Дементьевич:
– Так ты, на Карасева глядя, с автомашины удрал?
Пашка усмехнулся и махнул рукой, словно сожалея, что высказался. Николай чуть было не сказал, что вовсе не с прохладцей ремонтировали комбайны ребята из звена Карасева, но побоялся, что это не к месту будет.
Иван Дементьевич заплевал окурок, вздохнул.
– Все правильно, – сказал. – Болтать все теперь болтают, а коснись до работы – приманка нужна. Оно и начальство: навыдумывали премий, доплат, орденов… Сама по себе работа никого уже не манит. Сама по себе-то?
– Да ясно все, – небрежно протянул Пашка.
И все – конец разговору.
К дому Николай шел вместе с Пашкой, сынишка бежал впереди. Разговорились не сразу.
– Ты чего днем-то заходил? – спросил Николай.
– Да хоть глянуть, мимо же к комбайнам идти. А тебе ничего еще не выплатили?
– Откуда…
– Надо бы напомнить.
– Больничный на руках – оплатят, чай?
– А нет – за тебя суд.
Помолчали.
– Вот эта вот канитель и надоела, – сказал Николай на прощанье. – Только и гадаешь, что да как там дальше будет.
И он опять остался один. Так-то, если рассудить, ничего зазорного в его положении не было, но уж лучше бы до окончательного выздоровления в больнице пробыть, чтобы потом день-другой оклематься – и на работу.
«На работе» – это всегда значило: вместе со всеми, как все. «Не на работе» – значит, что-то случилось: заболел, запил, торжество ли какое, похороны… Помнились отцовы рябые ладони, плоские, большие, раздавленные работой. Никто не подгонял его напоминаниями о сроке, о плане, о долге, он просто работал. Теперь почему-то нельзя просто.
Год назад, отцепив лопату, Николай пахал вместе со всеми зябь. С неделю, пока все ладилось, выдавал по две нормы, и к нему подослали корреспондента из «районки». Но разговора не получилось, потому что тот парень задавал вопросы, на которые Николаю отвечать было нечего. Всех он уже вспомнить не мог, но было: «Какие обязательства у вас по зяби? С кем соревнуетесь? Награды имеете? А в конкурсах участвовали?» – «Да я бульдозерист», – несколько раз повторил Николай и чем-то не угодил корреспонденту, ничего про него так и не напечатали. А потом дожди зарядили, на ферму стали переводить скот с пастбищ, и снова понадобился бульдозер.
Не нравилось Николаю, да и кому понравится, если работой норовили еще и наказать. Было на отделении дальнее, неудобное поле – Чертова клетка, овражистая, засурченная, с камнями по трем сторонам. Туда как на каторгу и трактористы, и комбайнеры ехали. Но, главное, посылая кого-нибудь на Чертову клетку, и Подтелков всем своим видом показывал, что делает это неспроста. «Ссыльные» вольно или невольно начинали грешить на поле, хотя и понимали, что Подтелкову именно это и надо…
«Мотивы». Это все увертки, думал Николай. Это только у врачей: определил болезнь, назвал ее, и, если она не смертельная, то, считай, что и вылечил. Но там, если ошибся, – беда, а тут и ошибаются, и угадывают, а что меняется?
Хотелось, однако, какой-то ясности, была же она?
Наверное, была. Отец все ее добивался, за что и прослыл наравне с богдановскими дурачками. Ото всех ему правда и суть нужны были. А разве это желание всякому понятно? Технику новую, денег побольше – это ясно, это для семьи в конце концов, для стола и продолжения жизни. А правда, суть? Николай с детства боялся этих слов, сгорал со стыда от насмешек над отцом, лысым, задиристым, не пьющим водку даже в собственный день рождения.
«Так, значит, Сергей Иваныч, суть правды в корне жизни?» – поддразнивали отца, а тот под конец уже не зажигался, а гаснул, мрачнел, молча и помер.
«А слабоват твой корень, Сергей Иваныч!» – подсмеивались еще, и Николай точно знал, что это и над ним, большеголовым доходягой. Поэтому, наверное, с самого малого ребячества много разговаривать на людях он не решался. Да так ему было и спокойнее. К такому быстрее привыкли.
Ковыряясь в железках, в который раз перепахивая знакомые поля, он и не думал, зачем, да ради чего…
Николай вздохнул.
– Чего опять? – настороженно отозвалась Катерина.
Сидели они за столом, вяло ужинали.
– Так, лезет муть разная, – сказал Николай.
– А ты лишнего в голову не забирай, – заметила Катерина. – Опять, поди, начнешь: когда от сезонников уйду?
– Сама гляди.
– Сама… Пашка не говорил, купили они телевизор? Да теперь уж купили. Вся Богдановка ощетинилась.
Николай промолчал.
– Чего напустил-то на себя? Снять, говорю, деньги с книжки? Три сотни хватит?
– Хватит, – кивнул Николай. – А на что́, ты говоришь?..
