Текст книги "Граница у трапа"
Автор книги: Владимир Мазур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
– Ты украл, – безжалостно дополнил я.
– Украл, – обреченно согласился Вовчик. – У дяди Марка.
– Почему ты ко мне не пришел? Почему у меня не взял денег?
Вовчик пожал плечами.
– Он сказал, что прибьет меня, если кому-нибудь скажу.
– Где его можно найти?
– У филателистического магазина. Но он сказал, что из меня котлету сделает, если заикнусь кому-нибудь.
Я немного знал публику, толкущуюся у филателистического магазина. В просторных парадных дома вовсю шла торговля марками, значками, этикетками и прочей дребеденью, интересующей коллекционеров. Как выяснилось, Вовчик знал «коллекционера» только с виду. Где тот живет, чем занимается, малый не имел понятия.
Тряхнув своими университетскими познаниями по педагогике, я пообещал Вовчику устроить его в группу начинающих боксеров. Спорт не является панацеей от бед и дурных наклонностей, но чем больше глаз будет следить за подростком, тем больше вероятности, что он не попадет в уголовную историю.
Расспросив о подробных приметах «коллекционера», я с ходу решил отправиться к филателистическому.
Магазин находился в старинном особняке с просторными парадными, со сквозными ходами, запутанными переходами. У его входа толпились в основном мальчишки, но были тут и солидные мужчины, и даже несколько увядших особ женского пола.
Для начала я потолкался в магазине, поглазел на серии красочных марок, порылся в каталогах, переговорил с продавцами, а потом выбрался наружу. Зажав в кулаке купленный целлофановый пакетик с «обменным фондом», стал переходить от группки к группке, прислушиваться к разговорам. Вскоре понял, что у магазина интересуются не только раритетами. Какие-то типы торговали зажигалками, жевательной резинкой, шариковыми карандашами и прочими мелкими «колониальными» товарами, привезенными из-за дальних морей и океанов.
Погода стала портиться, некстати заморосил дождь, и я отступил под козырек парадного, откуда было проще вести наблюдение за подходами к дому.
Через полчаса мне наскучила «натпинкертоновская» затея, захотелось спать, поэтому я решил больше не ждать. Если б не желание вернуть ордена Марку Фомичу, ни за что не стал бы разыскивать подонка, торгующего наградами. Куда проще сообщить его приметы милиции, а там – хоть трава не расти. Но я чувствовал угрызения совести – то, что Вовчик влопался в уголовщину, было и моей виной. Подсчитав, на какой день недели приходится мое дежурство ночью, решил прийти в следующий раз часика за два до начала смены. Сегодня здесь делать было нечего.
Я подождал, когда подойдет троллейбус, побежал к его раскрывшимся дверцам.
Надо было отдохнуть перед свиданием с Юлей.
* * *
Давно растаяла за кормой «Сансета» полоска земли. Жизнь на судне втягивалась в привычную рутину – вахты, принятие пищи, опять вахты.
Днем на камбузе один из новеньких, высокий, худой моряк в белых полотняных штанах, длинной рубашке и чалме готовил себе еду.
Хосе Феррачи, внесенный в судовую роль под другой фамилией согласно паспортным данным, варил рядом кофе. Спешить было некуда – его вахта вечерняя, развлечений никаких, судно в балласте, погода отличная, до Парамари несколько суток хода. На судне царил дух обособленности и скрытой неприязни.
Вошел стюард. Хосе немного знал его благодаря тому, что обоих наняли перед самым отходом «Сансета». Это обстоятельство сблизило их. Стюард был крепким парнем лет двадцати пяти, с хорошей улыбкой, открывавшей белоснежные зубы. Увидев Хосе, стюард улыбнулся, подошел сначала к коку, что-то сказал ему, потом спросил нового приятеля:
– Бразильский?
– Да. Угостить?
– Не откажусь.
Мимо них, что-то недовольно бурча, держа в руках мисочку с похлебкой, протащился моряк в чалме. Он мрачно посмотрел на друзей, вышел на палубу, сел у фальшборта, стал есть.
– Слушай, – спроси Хосе, – что за смазливая девчонка у капитана? Дочь?
– А, заметил! Нет, не дочь. Говорят, подобрал в каком-то порту. Или купил. Точно не знаю.
Начавшийся интересный разговор прервал чиф, заглянувший на камбуз.
– Передал коку? – спросил стюарда. – У кого здесь бразильский? – С видом гурмана втянул он запах. – Принесешь нам с капитаном, – приказал стюарду, мало заботясь, станет ли Хосе делиться припасами.
– Слушаюсь, сэр, – замешкавшись, ответил стюард.
Чиф ушел, и Хосе первым нарушил неловкое молчание:
– Не переживай. Отолью и твоим хозяевам. На всех хватит. Чего вот только ты перед ним тянешься?
– Нанялся – продался, – вздохнул стюард.
Раздался металлический звон. Стюард и Хосе выглянули наружу.
Пакистанец стоял над выбитой из рук посудиной, сжав костистые кулаки. Огромный матросище, толкнувший его, не извинился, а проворчал, входя на камбуз:
– Расселась собака на дороге, Смотреть надо.
Он напился кипяченой воды из бака, вытер пасть мохнатой рукой и вышел.
Тем временем пакистанец выбрал из посудины остатки пищи и, когда матросище проходил мимо, треснул его сзади со всего размаха звонкой посудиной по затылку.
Не ожидавший нападения матросище споткнулся, тут же пришел в себя и ринулся на пакистанца. Тот бросился наутек.
Хосе, сняв банку со вскипевшим кофе, выглянул на палубу, и увидел, как матросище почти догнал пакистанца у трапа. Тот неожиданно присел, и матросище прогрохотал по трапу, распластался на грузовой палубе.
Выглянул из камбуза и стюард.
– Началось? Пошли посмотрим.
Матросище бросился за пакистанцем, который успел укрыться в надстройке.
Пакистанец вихрем пронесся по жилой палубе, визжа, как недорезанный. Из кают стали выскакивать моряки.
Здоровяка-матроса уложили тут же, и через несколько секунд клубок тел выкатился на бак.
В основном команда состояла из людей крепких, видавших виды, владевших телом лучше, чем умом. Дрались не до смерти, но так, чтобы доставить противнику максимум неприятностей и последующих хлопот, связанных с восстановлением двигательных функций.
Сторонники пакистанца налетали, словно осы, на медлительных дружков здоровяка-матроса, погрузившегося в нирвану, били, убегали, прятались за коммингсы.
Зато если сторонника азиата ловили на удар, то это был, как правило, чистый нокаут.
Уже трое лежали недвижимо, уже кто-то выплюнул зубы, кто-то выл, отползая к трапу...
Стюард зорко наблюдал за происходящим. Хосе стоял рядом, помешивал кофе.
– Пошли, успокоим? – сверкнул стюард зубами.
– Драться нехорошо, – покачал головой Хосе. – Убить могут.
– А! – махнул рукой стюард и прыгнул в самую гущу.
Раздавая удары направо и налево, он в считанные мгновения «успокоил» пяток дерущихся.
Чиф, до этого спокойно наблюдавший за сражением из рулевой рубки, выругался, повернулся и исчез.
Стюард, оказавшийся один на один с типом из новеньких, застыл на месте. В руках противника был нож. Тип сделал одно, другое обманное движение, явно намереваясь выпустить из стюарда содержимое. Стюард не реагировал.
Хосе, видевший все сверху, подошел поближе к трапу и выплеснул дымящийся кофе на типа с ножом. Тип заорал, и тут стюард ударом ноги выбил нож.
Второй удар – в челюсть.
Раздался пушечноподобный выстрел.
На спардеке стоял чиф с огромным кольтом.
– Кончай ярмарку! – спокойно сказал он. – А те, кто хочет остаться без уха, могут продолжить.
И, почти не целясь, разнес выстрелом сигнальный фонарь на мачте.
Драчуны мигом исчезли с палубы. Остался стюард.
– А тебе нужно особое приглашение? – заорал чиф. – Где обещанный кофе?
Убрался и стюард.
– Эй, ты, смени фонарь! – приказал чиф Хосе. – Да поживей!
– Слушаюсь, сер.
Хосе пошел на камбуз, оставил там свою банку. С удивлением обнаружил у плиты пакистанца, который, как ни в чем не бывало, готовил еду.
Пакистанец подмигнул подбитым глазом:
– Драка дракой, а есть надо.
Хосе рассмеялся.
Чиф спустился на палубу, где жили офицеры, увидел Мэй, стройную девушку лет семнадцати.
– Мэй, зайди ко мне на секундочку.
Мэй отрицательно покачала головой.
Чиф посмотрел на кольт в своей руке, обезоруживающе улыбнулся.
– Да не бойся, Мэй. Есть дело. Зайди.
Секунду-другую Мэй колебалась, потом бочком вошла в каюту чифа, остановилась на пороге, не закрывая дверь.
– Мэй, – негромко, мягко сказал чиф, кладя кольт на письменный стол. – Ты уже большая и очень неглупая девушка. Я хочу поговорить о твоем будущем. В твои годы надо иметь хоть какие-нибудь документы, жить на берегу, иметь семью... А что с тобой делает кэп?
– Капитан – добрый человек.
– Добрый? Разве? Держит тебя взаперти и полтора года не пускает на берег.
– Меня полиция не выпускает ни в одном порту, – поправила Мэй.
– Вот видишь! А у меня к тебе предложение... Если ты убедишь капитана сменить курс, куда я укажу, у тебя будет много денег и документы. Настоящие, с печатями. Не захочешь – в любой стране, в любом порту куплю тебе вид на жительство. По выбору. Ну, как? Согласна?
Мэй колебалась. Предложение было очень заманчиво.
– Я не обманываю, Мэй.
– Сейчас поговорить с капитаном?
– Нет, моя умница. После того, как погрузимся в Парамари. Обдумай хорошенько, как преподнести нашу просьбу капитану.
Мэй кивнула и ушла.
Чиф закрыл за ней двери, спрятал кольт в ящик письменного стола, сел, закурил. Он прикидывал, правильно ли поступил, заговорив с Мэй о деле до захода в Парамари. Конечно, рискованно, но, в случае чего, можно убедить капитана, что Мэй не так поняла. Убеждать придется запасным вариантом.
* * *
В досмотровом зале недавно делали ремонт, привезли новое оборудование, поэтому наши столы находились впритык друг к другу.
Я стоял на своем месте, смотрел, как старший смены Женя Стенько, изрядно пополневший в последнее время благодаря заботам жены, работает на досмотре.
Из созерцательного состояния меня вывел носильщик, подвезший очередную порцию багажа. Отвернувшись, я подавил зевок.
– Зеваешь? – негромко спросил расположившийся за соседним столиком Никитин. – Не выспался?
– Кто зевает днем, – парировал я, – тот не зевает ночью.
Никитин головой лишь покачал. Не одобрял, значит.
Я посмотрел на паспорт, протянутый холеной рукой мне через стол, на его владельца – чопорного англичанина средних лет с аккуратно подстриженными усиками. Изучив декларацию, попросил:
– Саквояж откройте, пожалуйста!
Англичанин повиновался.
Мой наметанный глаз сразу увидел несоответствие таможенным правилам.
– Четыре бутылки водки нельзя. Превышение нормы.
– Но... понимаете... Я всем купил подарки, – стал оправдываться англичанин. – Балалайка – начальнику. Матрешку – детям. Жене – самовар. Одну бутылку себе, вторую – брату, третью – другу. Четвертую себе про запас. Я вас прошу!
– К сожалению, нельзя.
– Я вас очень, очень прошу!
– Нельзя!
– Сделайте исключение!
Я развел руками.
Англичанин со вздохом взял злополучную бутылку, повертел в руках, поставил на маленький столик у моего колена.
– От щедрой Великобритании русским таможенникам.
– Уберите! Что за манеры!
Мы уставились на бутылку. Ни я, ни англичанин не знали, что с ней делать.
Англичанин взял бутылку с маленького столика, откупорил и, приставив ко рту, стал пить.
Я в крайнем изумлении смотрел, как содержимое с легким бульканьем исчезает на глазах.
Англичанин допил бутылку, поставил на столик.
– Все дело в практике, – задумчиво произнес он. – Интересно, осилю вторую?
– Забирайте все и уходите! – заторопился я. – Идите быстренько на судно!
– Господи, помоги добраться до каюты!
Англичанин вознес глаза к плафонам и пошатнулся.
Я торопливо поставил печать на декларацию и подал ее на глазах пьяневшему англичанину.
Он четко повернулся, не сгибаясь, присел, взял саквояж, так же аккуратно встал и по прямой пошел к выходу. В проеме, ведущем в зал накопления, остановился, повернулся направо и прошествовал дальше.
Меня привела в чувство наплывающая гора багажа, за которой не было видно носильщика.
Я работал, ставил печать, оформлял документы, искал и порой находил предметы контрабанды, поражаясь самому себе – с такой легкостью все получалось. В самом начале моей практики в таможенной службе, я переживал, трясся от страха забыть что-то, вглядывался в глаза контрабандистов, пытался постичь их заблудшие души, а теперь меня не интересовали ни причины, побудившие заниматься грязным делом, ни заискивающие взгляды. Все свершалось как бы само собой, без моего полного участия.
Во-первых, никак не продвигалось дело с орденами. Поиски «коллекционера» сводились к нолю.
Вовчика я пристроил с грехом пополам к знакомому тренеру в группу начинающих боксеров, но малому там не понравилось – бьют, видите ли, по физиономии. Бокс – не его стихия! Без моей помощи он в два счета перевелся в секцию фехтования и теперь успешно сражался со всеми корешками своего двора, вооружившись выбивалкой
Во-вторых, с Юлей у меня произошла закавыка. Мы вовсю целовались в самых неожиданных местах, бродили за полночь по улочкам и аллеям парка, но к себе в гости она не приглашала – в общежитии слишком много глаз – и ко мне не торопилась.
Размечтавшись, я едва не пропустил пятидесятирублевую купюру.
– От, черт! – ругался побагровевший мужчина. – Все жена! Она спрятала! Специально подстроила!
Не обращая внимания на оправдания, я стал заполнять протокол, думая, что вечером, если не задержат на работе, надо пойти с Юлей или в бар, или в дискотеку. Авось расшевелю ее.
– Подпишите, – протянул протокол контрабандисту. – С женой дома поговорите о ее моральном облике.
* * *
Вечером, когда солнце раскрашивало последними мазками нежную стайку облаков, на корме «Сансета», облокотившись на фальшборт, стояли двое – стюард в затрапезной, некогда белой, куртке и Хосе Феррачи. Смотрели на кипевшую внизу воду, перебрасывались замечаниями по поводу вчерашней погрузки в Парамари.
– Странный рейс, – сказал Хосе. – Тащимся в балласте в такую даль, затем берем сущую ерунду ночью и опять топаем черт знает куда.
– Дела у боссов, – сплюнул в воду стюард. – Не наше это дело, вот что скажу. Чем меньше знаешь, тем спокойней живешь.
– Эх, ты! В кают-компании крутишься, а ничего не рассказываешь. А помнишь тот день, когда нас наняли?
– Ну.
– Говорят, той ночью пришили кого-то в порту. И в море сплавили.
– Подумаешь! В Бимбао и не такие истории случаются.
– Пришили на причале, где стояла наша старуха-развалюха.
– А ты откуда знаешь? – искоса посмотрел на Хосе стюард. – Такие дела вроде без свидетелей обделываются.
– Да знаю уж.
– Сообщил полиции?
– Что я – идиот? По мне, что полиция, что те, кто убил... Лучше держаться и от тех, и от других подальше. Но о себе тоже подумать надо. Я сразу сообразил, что мы что-то такое везем... Посмотреть бы на ящики, которые грузили в Парамари, а? В них что-то ценное, как ты думаешь?
Стюард инстинктивно оглянулся.
– Тише. За такое можно угодить в тюрьму. Капитан арестует и сдаст в первом же порту.
– Капитан занят своей девчонкой. Боишься?
Стюард неопределенно пожал плечами.
– Пойдешь со мной? – осторожно спросил Хосе.
– Нет.
– Тогда я тебе ничего не говорил.
– А я ничего не слышал. И все же не советую.
– Я твой совет в кошелек не положу. Если в ящиках что-то стоящее, можно хорошо заработать. – Хосе помолчал и добавил, оправдываясь: – У меня дома четверо. И у всех вот такие рты и вот такие желудки, – развел он руки.
– А если поймают?
– Не поймают. Других ловят, не меня.
Стюард стоял и смотрел на тающий за кормой пенный след. В густом, насыщенном влагой воздухе разливались аппетитные запахи приправ.
– Пакистанец готовит, – принюхавшись, заметил стюард. – Ну и команду набрали! Половина сама себе еду готовит.
– Потому что платят нам половину.
– Да нет. Вера у них такая.
– И вера, и деньги – все по разным углам людей распихивает.
Хосе посмотрел на небо, на море, уверенно заметил:
– Будет шторм.
«Сансет» тяжело переваливался на волнах. Он то исчезал в неожиданных провалах, то его выталкивали мощные толчки свирепо-грозных бугров. Взрыхленная поверхность, однако, только поигрывала, забавлялась. Схватка была впереди.
Чиф поправил лампу на кронштейне и склонился над ярко освещенной картой, лежавшей на штурманском столе. Тонко зачиненный карандаш, зажатый сильными, короткими пальцами, чертил паутинку линии, пересекавшую бледную поверхность бумаги. Чиф поставил точку, отметил ее крестиком, разогнул спину. Посмотрев на часы, направился в рулевую рубку.
Завтра Мэй должна поговорить с капитаном.
Чиф приблизился к рулевому, неслышно ступая по протертому коврику, и увидел, что человек, отвечающий за правильность курса, за сохранность судна и людей, дремлет, привалившись спиной к переборке.
Стрелка компаса ощутимо виляла из стороны в сторону. Прямая линия на карте превращалась в извилистую дорогу «Сансета» на поверхности злобствующего моря. Если неожиданный поворот руля совпадает с мощным ударом волны, то...
Чиф с размаха влепил рулевому оглушительную пощечину, разразился ругательствами и, оттолкнув записного алкоголика, положил судно на курс. Ткнув кулаком в физиономию виновато сгорбившегося растяпы, обдал его виртуозной бранью и, продолжая ругаться, вышел из рубки. Оставив дверь открытой, вынул сигареты, раздраженно закурил, загораживая спиной огонек от ветра. Щелчком избавился от плохо загоравшейся сигареты, взял из пачки еще одну, перешел на противоположную сторону, чтобы взглянуть на ют.
Едва чиф исчез, Хосе, пригибаясь, скользнул к носовому трюму. Бак скудно освещался одними ходовыми огнями, так что вряд ли можно было увидеть его фигуру в кромешной тьме.
Чуть слышно охнул запор двери, ведущей в тамбур лаза, и Хосе протиснулся в щель. Закрыв дверь, вынул из кармана фонарик, включил его, повесил за веревочку на шею, прислушался.
Ничего, кроме шума волн да легкого гула изношенных дизелей, не было слышно.
Умирающий свет севших батарей освещал напряженное лицо Хосе, грязную майку, жилистые руки.
Хосе открыл крышку лаза, ведущую вниз, зажал под мышкой туго скатанный мешок и, быстро перебирая руками и ногами, принялся спускаться по скобам.
Спустился на дно и замер. То ли показалось, то ли в самом деле наверху что-то стукнуло?
Показалось.
Подошел к следующему лазу, ведущему глубже, из твиндека в трюм. Отдраив винты, открыл крышку, поставил ее на стопор, заглянул вниз – там были ящики.
Оказавшись в трюме, вынул из кармана припасенные клещи, склонился над ближайшим ящиком. Отдирая крышку, не забывал иногда замирать, прислушиваться. Вскоре успокоился и стал работать не торопясь.
Когда поднял крышку, лицо его вытянулось от разочарования. Быстрыми, точными ударами вбил гвозди, подхватил мешок, полез наверх.
Винты задраивал сразу обеими руками. Шли они туго, скрипели, и, может быть, поэтому не расслышал шагов выросшего за его спиной человека.
Удар по голове свалил Хосе. Фонарик погас, и тотчас рядом вспыхнул мощный луч...
...Натужно рассветало. «Сансет», переваливаясь на крутых волнах, шел в сторону светлеющего горизонта. Волны, по гребням которых шелестела пена, вздымались и опадали, раскачиваемые надвигающимся штормом.
...Хосе неподвижно лежал у трапа, ведущего на грузовую палубу.
Несколько минут слабо шевелился, приходил в себя. Встав на четвереньки, пополз вдоль борта, стал карабкаться по трапу, оставляя на ступеньках капельки крови.
Когда добрался до своей каюты, пакистанец, проснувшийся от шороха, ахнул, увидев его в столь плачевном состоянии.
– Хосе, кто тебя?
– Упал с трапа, – прошепелявил Хосе. – Спи.
Кое-как загрузил непослушное тело в койку-корыто и прикрыл глаза.
«А могли убить, – подумалось. – Могли. Могут».
* * *
Рачки мы держали со вчерашнего вечера в холодильнике, поэтому в воде они сразу раскисали. Несмотря на это, клевало отменно. Едва грузило касалось дна, как незамедлительно дергало леску, словно требуя – «вира!». Мы вытаскивали дергающихся «каменщиков», насаживали добычу на кукан, как было уговорено, и Вовчик с восхищением смотрел на все удлиняющийся рыбий хоровод за бортом лодки.
– Я только три, а ты уже девятнадцать, – не вытерпел он. – Как у тебя получается?
– Половишь с мое, – рассмеялся я, – еще больше поймаешь.
Ни зыби, ни ветерка. Вдали, на пляжах, – сотни, тысячи загорающих. Небо – выцветшая голубизна. Вечером – встреча с Юлей. Что еще желать от жизни!
Я посмотрел в сторону порта. Какая-то малопривлекательная туча наползла с противоположной стороны залива.
– Что-то не нравится мне эта тучка, – поскреб я затылок. – Может, смотаем удочки, пока не поздно?
– Да ты что! Так клюет!
Я отвлекся от тучки и забросил «закидушку» подальше.
И сразу клюнуло. Хорошо так клюнуло, тяжело.
– «Кнут»! – заорал Вовчик, глядя, как я осторожно подтаскиваю к борту огромного лупоглазого бычка.
Увлекшись, мы не обратили внимания на поднявшийся ветерок.
Когда нас совсем раскачало, я понял – пора улепетывать.
– Вовчик! – встревоженно поглядывая на поднимающиеся волны, сказал я. – Быстро сматываемся, пока трамваи ходят.
Вовчик и сам уж видел, что дальше тянуть не стоит.
Он лихорадочно сматывал «закидушки», а я, перебравшись на нос, вытаскивал якорек. Мокрый нейлоновый трос ложился на решетчатые пайолы лодки, мы прошли немного вперед, и тут якорек заклинило. Мне пришлось стать на колени, из всех сил дернуть. Якорек освободился и легко пошел наверх.
А если б пришлось маневрировать?
При такой волне...
Я уложил якорек на носу и поспешил к веслам – как раз вовремя: лодку раскачивало так, что она вот-вот могла черпнуть воды.
Со всех сторон нас окружала не спокойная гладь, а взрыхленное огромным плугом густо-синее море.
Вовчик испуганно сжался на корме, вцепившись в борт.
Я бешено заработал веслами, ставя лодку кормой к набегавшей особенно большой волне, гребнул раз, другой, чтобы уйти от нависшего гребня.
Поздно!
Волна с шелестом обогнала не успевшую развернуться лодку, и мы по щиколотки оказались в воде, которая плескалась поверх пайол, носила взад и вперед кукан, снасти.
Вовчик посерел.
– Не дрейфь, – спокойно говорил я, наваливаясь на весла. – Пересядь поближе к моим ногам и начинай потихоньку вычерпывать воду. Только не торопись, не торопись.
Надо было чем-то отвлечь пацана.
Вовчик сполз поближе к моим ногам, взял шполик и стал черпать воду под кормовой банкой.
Я зорко следил за тем, чтобы ветер, гнавший волну нам на корму, не сбивал лодку с курса. Хуже пришлось бы, если б он дул в нос. Тогда б до вечера не выгребли. Порой налетевший шквал уносил зазевавшихся рыбаков в море, и им на помощь спешили и пограничники, и спасательные катера.
Мы же худо-бедно чапали в направлении нашего берега.
Вовчик вопросительно смотрел на меня.
Я подмигнул ему.
– А ну, давай, пой!
И сам заорал во все горло:
Стоит у моря известный «кастом хаус»,
Там люди ходят в серых сюртуках...
Вовчик мне вторил. Он уже не боялся. Ему даже нравилось небольшое приключение.
Я орал слова, оглядывался на белый бурун у волнореза, прикидывал, в каком месте проскочить гак, чтобы и лодку не разбить, и самим за борт не сыграть. Определил место поглубже, где откатывавшаяся волна не обнажала плиты, поросшие ракушками, на скорости подошел поближе, выждал, а затем, едва подняло крупной волной, бешено заработал веслами, привставая на банке. Мы стрелой проскочили над белой пеной, красиво вошли в заливчик, я ловко «стабанил», успел выскочить на мелководье из лодки и вырвать ее прямо из-под вставшей дыбом атакующей волны. С помощью подбежавших береговых матросов благополучно вытащил лодку подальше от наката.
– Профессионально подошли, – похвалил усатенький матрос.
– В твои годы, – весело ответил, – я в Бискайском заливе на грудь девятый вал принимал... Когда тонули, еле у друга успел спасательный пояс выхватить...
Береговому матросу было некогда слушать мою травлю – в заливчике показалось еще одна лодка запоздавших отдыхающих.
Мы забирали одежду, снасти, укладывали в полиэтиленовый мешок кукан с рыбой и смотрели, как борются опоздавшие с почти вертикальной волной, вырастающей на мелководье.
– У, шквалище! – поежился Вовчик. – Вовремя смылись.
То ли у них было мало опыта, то ли им просто не повезло. Они решили подойти кормой к берегу, но начали табанить рано, их накрыло волной, и лодку едва не перевернуло. Пока вскочившие в воду береговые матросы сражались с волнами, отнимая у них плавсредство массового пользования, пока тащили к урезу воды, пока отдыхающие догадались соскочить, в лодке уже было полным-полно воды.
На берегу отдыхавшие – два парня – сгребли в охапку мокрую одежду, вылили из «Спидолы» воду и побрели к домику «боцманской» забирать документ, оставленный в залог.
– А мы не зачерпнули, – гордо сказал Вовчик. – Салаги!
Я протянул ему мешочек с рыбой,
– Неси домой.
– А ты?
– Останусь позагорать, поплавать.
– И я с тобой.
– Хорошо. Но с одним условием – пристрой нашу рыбу так, чтобы не испортилась. И чтоб не стянули.
Вовчик метнул на меня быстрый взгляд, но я сделал вид, что вовсе не обмолвился.
Он взял кукан, поднял валявшийся прут, стал вгонять его в песок у самой воды.
– Вымоет волной и унесет, – покачал я головой. – Лучше вырой этакую лагуну, дай туда побольше воды и оставь в ней кукан.
Он с увлечением принялся за работу.
Я лежал на полосатой подстилке, смотрел на малого, вспоминал беззаботные годы отрочества. Как было хорошо – каникулы, никаких хлопот... Главная проблема – гулять как можно больше! Хорошо было!
* * *
– Раджа! – сказал чиф собеседнику, мывшему руки в умывальнике команды. – Подстрахуешь меня.
– Так серьезные дела не делаются.
– Сам знаю. Эта дурочка сейчас говорит с ним. Я не уверен, что ей удастся убедить его, поэтому подготовь все.
– А что станем делать с Ортопедом?
– Что захочешь. На твое усмотрение.
Чиф стряхнул капли воды с рук и вышел в коридор.
Мэй слишком долго медлила, но сегодня твердо пообещала переговорить с капитаном – время торопило. До русского порта оставалось совсем немного. Предстояло определить – с кем капитан, клюнет ли на жирную приманку. Если не согласится...
Чиф закрылся в своей каюте и стал ждать условленного с Мэй времени.
С капитаном он встретился в узком коридорчике на нижней палубе у входа в нежилую каюту за минуту до назначенного срока.
– Прошу!
– После вас.
– Боитесь, что всажу нож между лопаток? – нехорошо усмехнулся капитан. – Это не мой стиль.
Чиф грустно улыбнулся в ответ и вошел в нежилую каюту первым.
Он стал спиной к открытому иллюминатору.
Капитан остановился у выхода.
– Зачем вызывали меня через Мэй? Сами не могли?
– Мэй передала мою просьбу?
– Она сказала, что вы хотите видеть меня. В чем дело?
– Хотел посоветоваться насчет бункера, – невинно сказал чиф. – По-моему, в русском порту вместо двухсот тонн надо взять четыреста.
– До Бимбао хватит и двухсот. Если вы намерены отправиться дальше, можете сойти и взять билет. Кстати, кто заплатил бы за лишний бункер?
– Мы. И гораздо больше, чем обычно.
– Вы будете платить, а я расплачиваться?.. Вы подумали о том, что мы можем вообще не бункероваться и не брать груз?
– Как это?
– А так. Хозяин на судне я. Мы пойдем прямо в Бимбао.
– Вы забыли...
– О приказе Донована?
– О Мэй.
Капитан секунду-другую молчал, потом шагнул в сторону, открыл двери.
В дверном проеме показался высокий парень – человек Донована по кличке Ортопед. Он шагнул в каюту, закрыл дверь, и в это мгновение что-то мелькнуло в иллюминаторе, в воздухе просвистело лезвие, которое воткнулось ему в горло.
Сраженный лезвием, Ортопед, не пикнув, сполз спиной по переборке к ногам капитана.
Чиф скользнул вперед и ударил капитана ребром ладони по кадыку. Капитан свалился на подручного.
Чиф метнулся к иллюминатору.
– Скорее!
Кто-то, распластавшийся за бортом на люльке, с которой чистят и красят борта, по-обезьяньи вскарабкался на палубу.
Чиф открыл рундук, вынул припасенный большой мешок с застежкой, расстелил его на палубе.
В каюту вошли без стука. Вошедший рывком задрал рукав капитанской блузы, вынул из кармана коробочку, из которой был извлечен шприц, воткнул иглу в тело.
Те же руки помогли чифу засунуть Ортопеда в мешок, закрыть застежку.
– Ловко у тебя получается, – похвалил чиф.
– Когда-то служил в санитарной роте.
– Пошли. Ночью выбросишь.
Подхватили и выволокли безвольное тело капитана. Закрыли двери на ключ, потащили одурманенного наркотиком капитана по коридору в его каюту.
Едва троица скрылась за углом, как у двери нежилой каюты оказался Хосе. Действуя отмычкой, он открыл двери, вошел, нагнулся над мешком, открыл застежку, посмотрел на убитого, не признал в нем никого из команды, закрыл застежку.
Двери каюты закрыл той же отмычкой.
В каюте капитана чиф свалил тело хозяина на постель, сказал забившейся в угол Мэй:
– Ну, что, Мэй? Ты не убедила его, что нам надо обязательно попасть в Манти. А могла, могла бы. Он часто рассказывал, как хорошо вы понимаете друг друга. Теперь слушай внимательно и запоминай... Если ты хоть словом, хоть взглядом дашь кому-нибудь понять, что мы везем, куда везем и что с капитаном, я не ручаюсь за твою жизнь. Если в русском порту что-то заподозрят, все мы, и ты в том числе, сядем на много лет в тюрьму. У русских закон построже, чем в других странах. Это в Голландии дают максимальный срок двенадцать лет, а у русских... Если же рейс пройдет благополучно, я выполню обещание. Я добрее капитана. Но с условием, что ты станешь моей послушной девочкой. Подойди-ка!
Чиф уселся в кресло, вытянул ноги.
Мэй медленно шла к нему, а он уже был мыслями в Манти. Предстояло много работы – наладить контакты, договориться с регулярными поставщиками, переоборудовать «Сансет», обеспечить транспорт, расставить в нужных местах свой персонал и, главное, обеспечить безопасность груза. А также свою.
* * *
Мы с Вовчиком брели со своего поста у филателистического магазина.
– Может, ты его не заметил? – спросил я. – Или позабыл, каков он с виду?
– Не было его, – хмуро ответил Вовчик. – Не пришел.
Я вздохнул. Или малый темнит, или действительно «коллекционер» больше не ходит к магазину.
– Юра, а ты много контрабандистов поймал?
– Сорок бочек, – пошутил я, – и все с ножами. А что?
– Да так, просто...
– Почему спросил?
– Жалко мне их.
– Да? Странно.
– Я недавно «Челкаша» читал...
Я рассмеялся.
– Эх, Вовчик! Старой информацией питаешься. Плохо, что литература больше не занимается нашим городом. Начитаются люди Горького, Бабеля, Паустовского и прут к нам за романтикой. Приезжают и – разочарованы. Контрабандистов нет, пивных мало, Яшки Япончика нет... Думают, тут на каждом углу матросы в клеше и скрипачи на скрипках «вышивают».
– Но контрабандисты же никому ничего плохого не делают. Вон Челкаш...
– Да? А куда, к примеру, уплыли бы ордена Марка Фомича, которые ты продал «коллекционеру»?
Мой аргумент был очень силен. Вовчик скис и больше не расспрашивал меня о таможенных подвигах.
* * *
Вечерело.
На небольшом пространстве складской площади, загроможденной кипами подмоченной мешковины, которую сушил морской ветерок, мы с Никитиным валяли дурака – отрабатывали приемы самбо. Дневная жара сменялась легким вечерним бризом, но все равно было душно, поэтому мы сбросили блузы и в который раз хватали, бросали друг друга – благо море в двух шагах, можно ополоснуться.
