Текст книги "Граница у трапа"
Автор книги: Владимир Мазур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
– Спасибо, Юля. Новость, честно признаться...
– Юра, – растерянно спросила она. – Что мне теперь делать? Я не хочу и не могу туда возвращаться. Я их боюсь.
– И правильно, – согласился я, обнимая Юлю за плечи.
Я вспомнил о «чп» на судне. Кто «помог» Суханову «упасть»? Морозов не внушал мне доверия, но предположить, что этот в общем малосимпатичный мне парень, собирающийся жениться на Наташе, занимающийся перепродажей «левого» шампанского, убивает... Нет, тут что-то не так.
– Юра! – напомнила о себе Юля. – Что же мне теперь делать?
– Домой не хочешь вернуться?
Юля напряглась, сняла руку с плеч.
Я вздохнул. Еще одна проблема. Я был поставлен в затруднительное положение. Морозов мог, в случае чего, соврать, что купил меня за ящик красок, поэтому я и пропустил золото в портфеле. Может, поговорить с ним, убедить явиться с повинной? Нет, этого он не сделает. С границей шутки плохи – за контрабанду полагается от трех до десяти. С полной конфискацией.
Получалось, что я, жаждавший разоблачить шушеру, привозящую монеты, внезапно оказался перед альтернативой – промолчать или...
– Юра!
– Сейчас, сейчас. Мыслишка появилась. Идем!
Я отвел Юлю к тетке. Представив Юлю подругой моего знакомого, в два счета уговорил сдать комнату на месяц, уплатил деньги вперед и, оставив тетку опекать квартирантку, ушел.
В ближайшие часы надо было решить, как поступить со своими хорошими знакомыми.
Я позвонил Никитину в таможню, попросил выйти в скверик на припортовой площади.
Когда он пришел, я все еще не принял решение.
Сидел, тупо смотрел на памятник матросу, погибшему в девятьсот пятом, жевал сорванную травинку. Мой вид развеселил Никитина.
– Ну, что? Поругался со своей?
Я стал рассказывать. С самого начала. Во всех подробностях. О версиях и колебаниях, о фактах и умозаключениях, выдавая по ходу характеристики действующих персонажей.
Никитин слушал внимательно, не перебивал, не задавал наводящих вопросов.
– Что делать? – закончил я вопросом свой рассказ.
– Хочешь контрвопрос?
– Давай.
– Знаешь, чем отличается этот парень, – кивнул Никитин на памятник, – от тебя?
– Сравнил!
– Ты можешь назвать Морозова другом? Тебе Наташу жалко? Не забудь – у тебя мало времени. «Амур» уходит завтра.
* * *
Морозов находился у себя на даче, куда приехал сразу после событий у Наташи. Он не знал, сообщит ли кому-либо о подслушанном Юля, но за Наташу не беспокоился. Ей наврал с три короба, пообещал рассказать самое главное на следующий день. Напуганная до смерти, Наташа согласилась подождать.
Взвесив все «за» и «против», Морозов решил, что сейчас самое время исчезнуть. Раствориться, яко дым во мраке... И чем скорее, тем лучше.
Поставив портфель на стул, подошел к холодильнику, вынул бутылку сухого. Налил, задумался. Арест Ильяшенко означал конец не только его, Морозова, контрабандной деятельности. Придется бросать все. Все! Он не застрахован от того, что Ильяшенко, спасая шкуру, не укажет на него. Значит так... С документами в отделе кадров он уладит за полдня. Остается решить – куда и на сколько исчезнуть.
Он отставил стакан и почувствовал себя вновь собранным, целеустремленным, хладнокровным. Готов был действовать так же решительно, как прошлой ночью...
Прошел по коридорчику, поднялся по лестнице на чердак.
В углу нагнулся, приподнял доску, вынул сверток. Взвесил в руке, задумался. Жаль, до полных ста тысяч не хватает сущей ерунды. Впрочем, с монетами, которые лежат в портфеле, и с теми, что в подвале, у него даже больше. Много ли (кроме арестованного Ильяшенко) в городе людей, имеющих такую же сумму? Как бы не так!
Поспешно уложил кое-какие вещички в чемодан, поставил у порога. Теперь золото и – в отдел кадров.
Вышел из дома, свернул за угол, подошел к массивной двери подвала. Двадцать одна ступень – и он в холодящем сумраке. Хороший подвал отгрохали старики! Отвалив в сторону большую бочку, принялся копать припасенной для такого случая саперной лопаткой. Прокопав с полметра, взялся за лежавшее в земле пластмассовое кольцо, потянул.
Вытряхивая монеты из трубы в кожаный мешочек, еще раз порадовался своим знаниям.
Как разведчик попадается на несовершенной связи, так, считал Морозов, и валютчик или контрабандист ловятся на второстепенном. Начав копить деньги, задумался о различных способах сокрытия. Примитивные стеклянные банки, бачки унитаза с двойным дном, сараи с поленницами дров – все было неразумно, несовершенно. Прятать надо было так, чтобы в любой момент можно было бы извлечь, упаковать и увезти.
Морозов так увлекся мелодией пересыпающихся монет, что не расслышал легких шагов. Чья-то тень легла на его руки. Он вскочил и с перехватившимся дыханием, бледнея от испуга, увидел стоявшего в проеме двери Кучерявого.
* * *
Я медленно поднимался по ступенькам, ведущим в город. Лестница была сделана из ноздреватых морских камней. В воздухе – ни малейшего движения. Хотелось пива или молока. На худой конец хотя бы стакан минеральной.
У ближайшего киоска млела гигантская очередь. Пена с кружек сдувалась под ноги. Под завистливыми взглядами замыкавших очередь пиво исчезало в пересохших глотках, вызывая умиротворенный блеск в глазах счастливчиков.
Я понял, что здесь мне не пробиться к заветному прилавку, и зашагал дальше. В двух кварталах находился бар интуристовской гостиницы, где я иногда пил кофе или минеральную воду.
Через десять минут сидел за столиком у окна и с наслаждением попивал густое от холода молоко.
На улице, идеально чистой, с красивой, фигурно выложенной мостовой, зеваки рассматривали сверкающие никелем и лаком иностранные машины. Я тоже уставился на одну, похожую на гигантскую акулу, и очнулся оттого, что кто-то тронул меня за плечо.
– Я рад. Очень рад, – улыбался старик. – Вы вспомнили обо мне, все же зашли. Это так мило с вашей стороны. А я завтра уезжаю. Знаете, приехал, приболел, лежал в вашем прекрасном госпитале, и, представляете, с меня не взяли ничего. Совершенно ничего. Ни сантима! Был сейчас в городе, вас вспоминал, вернулся, вы сидите. Знаете, я навел справки у администратора, у прислуги... Вы позволите, я присяду рядом? Вам заказать еще что-нибудь? Тогда выйдем на воздух? Здесь душновато. Сердце...
Я мучительно вспоминал фамилию болтливого старичка, когда мы пошли прочь от гостиницы. Нет, не помню. Долго же он гостит! Наверно, просто приехал подлечиться. Билет стоит дешевле, чем пребывание в больнице.
– Так администратор подсказал, где приблизительно может находиться моя улица. Я ведь ничего не помню. Только церковь И огромное поле. Я поехал на место, указанное мне... Увы! Ничего не нашел. Все изменилось! Все!
– У нас много строят.
– А мне-то каково! Приехать за тысячи километров и ничего не найти. Ни дома, ни даже улицы.
Старик обмахивался панамой, тяжело вышагивал рядом. Мне наскучила его трескотня. Сначала уезжают, потом ищут воспоминания. У меня были дела поважнее, но я не находил повода удрать.
– Гм... А родные у вас есть?
– О нет. Я совершенно один. И там, и здесь. Мне ведь было очень немного лет, когда отправился в свой первый рейс на старом угольщике. Я был крайне романтичен. А тут – первая мировая война. Нас, уже говорил, интернировали. Потом хотел вернуться домой, но из этого ничего не получилось. Вместо того, чтобы приблизиться, удалялся. Занесло в Австралию... Потом – Новая Зеландия. Там женился, держал маленькую ферму. Овцы, молоко, сыр... А перед второй мировой войной переехал во Францию, где жене оставили маленькое наследство. И вот жена недавно умерла. Детей нет, друзей почти нет. Я решил приехать сюда. Вам покажется смешным... Казалось, что здесь встречу кого-то родного, знакомого. Я понимаю, что это глупо, но... так как связь с родными утерял еще до второй мировой войны, но... так уж скроен человек. Ничего нет и не будет, а он все надеется.
– Что же вы теперь будете делать?
– Не ведаю.
Старик остановился и задумчиво посмотрел на стоявшие в порту суда. Нахлобучил панаму, и мы пошли дальше.
– Торопился, ждал встречи, и вот... Никого не встретил, кроме родной земли. Никому не нужен.
– Завтра назад?
– Да. К себе, во Францию. Там у меня маленький домик, маленькая пенсия, маленькие радости. Несколько друзей, с которыми вечерами играю в картишки... Сколько мне осталось? Хочется умереть окруженным теми, кто хоть немного знает тебя, кого знаешь сам. А здесь... кому нужен я здесь? Там у меня остались средства к существованию, привычки... Иногда тоскливо, но... Нет, это трудно объяснить. Ощущение, будто сидишь на двух стульях. И сюда хочется, и там надо остаться. Была жена, было спокойней. Теперь я понимаю, что поздно. Слишком поздно.
– Наверно, вам у нас не понравилось?
Старик хотел выговориться, и я не мешал ему.
– Нет, нет... Меня поразили у вас две вещи. Во-первых, красный флаг, который у нас увидишь нечасто. Помню, как-то в молодости я бастовал. Шли с красным флагом. Была прекрасная пора... На нас набросилась полиция, отняла флаг. Хорошо подрались. А теперь, подумать только, ваши спортсмены выступают на соревнованиях, выигрывают, и на трибунах буржуи и короли поднимают свой зад, чтобы приветствовать их нелюбимый цвет. Это потрясающе!
– А что второе?
– Второе... Не взяли деньги за лечение. У нас тоже есть бесплатное, но в такие больницы лучше не попадать. И еще цены. На всех вещах проставлены цены. Вот, смотрите, – вынул он из кармана открытки. – Шесть копеек. Я знаю, что не переплатил. А у нас никогда не знаешь, надули тебя или нет. На этом углу открытка стоит двадцать сантимов, на другом – франк. У нас за лишний франк могут со свету сжить, горло перерезать...
Я очнулся.
– Извините, – посмотрел я на часы. – Мне пора. Счастливой вам дороги!
* * *
Кучерявый медленно спускался, не сводя завороженного взгляда с золота. Морозова передернуло.
– Ты чего приперся? – прорычал он, закрывая собой золото. – Катись! Ну!
Очнувшись, Кучерявый что-то пробормотал и вышел. Трясясь от возбуждения, Морозов торопливо закончил перекладывать монеты, расставил все на места. Тут он вспомнил о портфеле и вихрем вылетел из подвала.
– Чего приперся? – набросился на Кучерявого. – Чего тут шаришь?
Немного поостыл, увидев, что портфель закрыт. Внимательно посмотрел на Кучерявого.
– В чем дело, спрашиваю? По-моему, о встрече не договаривались.
– Разве? Без грубостев, шеф! – осклабился Кучерявый. – Ты, я вижу, собираешься куда-то. И между прочим, не предупредив меня. Это я должен спросить – в чем дело?
Морозов сунул мешочек в портфель, не отвечая.
– У меня нет больше времени на болтовню.
Кучерявый несколько секунд что-то соображал, потом лениво поднялся и, насмешливо улыбаясь, подошел к Морозову.
– Слушай, Юрик, – остановился он совсем рядом. – Я приехал по делу... Мы горим. Или скоро погорим. А ты намыливаешься и не хочешь помочь другу. О долге забыл? Я имею в виду не моральный, а денежный.
Морозов деловито проверял содержимое своего бумажника, рассматривал какие-то справки. Кучерявый, не выдержав, положил руку на портфель.
– Не спеши, шеф. Ты мне кое-что должен, и придется мешочек вынимать назад.
– Что? Что ты сказал?! – не поверил ушам своим Морозов. – Пьяный, Сашенька?
– Я сказал, – спокойно повторил Кучерявый, – чтобы ты вытащил мешочек.
Он вынул из кармана нож. Легкий щелчок, и хорошее лезвие из нержавеющей стали застыло у животика Морозова.
– Раз ты, такой фраер, смываешься, не расплатившись, не предупредив, придется взять самому.
– Ты что делаешь, идиот? – попятился Морозов. – Ты сядь, поговорим спокойно.
– Это ты сядь. Пока резать я тебя не буду. А вот за грубости я еще больше возьму.
Морозов присел осторожно на краешек стула, переводил взгляд с лезвия ножа на Кучерявого, на портфель.
– Сколько ты хочешь?
– А! Испугался! Шутю, шутю... Половину возьму. Любую. Предстоят расходы... И еще ты обещал за рацпредложение, за риск... Про Суханова я буду молчать даром. Так что быстро доставай монеты, сыпь пополам. Чтоб никому не было обидно.
– Половину? Тебе половину? За что? Что ты, кроме черновой работы, делал? Тайники у кого? Связи у кого? У тебя?
– Не торгуйся, не на Привозе. У меня хреновое положение, мне тоже нужны деньги. Сыпь, скотина!
– Я тебе обещал десять тысяч, я тебе их дам. Совзнаками.
– Совзнаки оставь себе. Сыпь!
– Кучерявый! – гипнотизировал взглядом Кучерявого Морозов. – Спрячь нож! Пока мы тут цапаемся... за нами могут прийти. Сейчас в милиции или где там... из Ильяшенко вытряхивают наши координаты. Чем раньше мы исчезнем, тем лучше.
Кучерявый сглотнул слюну и на секунду задумался. Недоверчиво прищурился и вдруг вспылил.
– Сыпь, зараза! – завизжал по-бабьи. – А то сам отсыплю! Зарежу!
– Куда сыпать? – процедил Морозов.
– У карман. Шутю. Сыпь пока на стол. Не скупись, Морган!
Морозов нехотя вынул из портфеля мешочек, стал развязывать тесемку. Ухнул на стол больше половины монет. Несколько солнечными зайчиками брызнули со стола, зазвенели по полу.
– Подавись!
– Спокойно, шеф, – заулыбался Кучерявый. – Все законно. Согласно статье...
Он взял старую газету, свернул кулек, стал сгребать монеты со стола.
Морозов обреченно скручивал похудевший мешочек, но последние слова взорвали его. Одним прыжком он перекрыл расстояние, отделявшее от склонившегося над столом улыбающегося Кучерявого, наотмашь ударил своеобразным кистенем. Что-то хрустнуло. Морозов ударил еще. Коротко. С оттяжкой. Кучерявый пошатнулся, осел. Попытался подняться, рухнул на пол. Глаза потускнели, как бы втянули в себя дневной свет. Он дернулся, захрипел и затих.
Морозов не смотрел в его сторону. Сгреб монеты со стола в портфель, подобрал рассыпавшиеся, пересыпал из кулька остальные и только после этого удостоил врага взглядом. Злость улетучивалась, уступая место страху. Зачем он это сделал? Ну, Суханов, понятно... Подсмотрел моторист. А этого зачем? Сам виноват, недомерок!
Убедив себя таким образом, что поступил верно, все же присел и всмотрелся в серевшее лицо. Острием поднятого с пола ножа кольнул в щеку. Неужто в самом деле готов? Встал, лихорадочно соображая, что делать дальше. Взял портфель, в котором находились золото и деньги, посмотрел на чемодан. Нет, будет только мешать. Все нужное можно купить потом. Вышел, хлопнув дверью, закрывавшейся на автоматический замок, постоял несколько секунд на пороге, затем быстрым и решительным шагом направился по аллее к калитке.
Шел по улице, уже точно зная, что станет делать через минуту, через час. Всевозможные планы, идущие в обход основного, возникали и рушились, как карточные домики, не выдерживая первых же логически выстроенных, как боевые порядки, натисков, сокрушающих доводов. Мысли бешено сменялись, и казалось, что череп распирается изнутри тысячами тонких иголок.
Навстречу, рядом шли люди. С работы, в гости, с пляжа, по делам и так. Вдали завели знакомую мелодию. Жара спала, и на улице стало оживленней. У всех все нормально, хорошо, отлично. А у него – кошмар! Что за жизнь!
Морозов плюхнулся на скамейку трамвайной остановки, поставил увесистый портфель на колени. Надо было обдумать основной план, представить себе, как воплотить его в реальность.
Он понимал, что рано или поздно его найдут. Может, уже ищут. Найдут, и он получит за все сполна. «Вышка»? Легкий холодок пробежал по его спине. Ну, нет! Он не из тех, кто сдается. Надо идти ва-банк.
Быстро примерил новую роль. Выходило, что жить, в общем, можно. Сила и воля к победе у него есть. Сильные мира сего начинали и с меньшего. Может быть, кое в чем придется уступить, кое-что потерять, но всякое новое дело требует предварительных расходов. Там, где свирепствуют волчьи законы, он свое наверстает. Ему не привыкать, учиться не надо. Денег для начала хватит.
Подбадривая себя, видел уже солидное предприятие, поездки в другие страны. Не раз в чужих портах заходил в магазины, на вывесках которых было написано «Одесса», «Россия», «Москва». Или просто – «Здесь торгует Боря». Владельцы на чистейшем русском языке лихо ругались, хватали за полы, торговались до посинения и были рады, когда моряки выбирали из кучек тряпок нужное.
У него все будет поставлено с учетом современной экономики. Главный козырь в предстоящей операции – «Амур».
Вопрос «быть или не быть» больше не терзал Морозова. К нему он был готов давно. Только вперед! Он поднялся, вспомнил, ощутил смятение. Наташа! Что делать с ней? Там она ему здорово помогла бы. Если б с ней! Поговорить сейчас или потом? Лучше в рейсе. Если не согласится... Или, когда сойдут на берег? Поставить перед фактом. А сейчас надо наплести ей, успокоить. Кучерявый... Возвратиться, спрятать тело? Не стоит. И примета плохая, и вообще... С покойниками он обращаться не привык. Где-то в глубине души надеялся, что ошибся, что не до смерти. Придет в себя. Живучий... Надо уходить. Первым делом поменять кое-что из денег на «зелень». Брать все и много. Не торгуясь.
Как ни крути, а попасть в покойники куда хуже, чем в последний раз совершить увлекательный круиз по Средиземному морю.
Наташа выдернула из рук приставалы подстилку, подхватила сумочку с вещами и зашагала к выходу с пляжа.
Захмелевший от солнца и бутылки «биомицина» усатый бабник передернул тощими плечами, поднялся и, не стряхивая мокрый песок с обвисших зеленых в белый горошек трусов, направился в другую сторону искать приключения.
Сегодня должно было состояться объяснение с Юрой. Поговорят и о монетах, и о дальнейшей жизни. Наташа и хотела, и боялась предстоящего разговора. Ночью, оставшись одна в квартире, дрожала от страха, понимая, какой опасности подвергается. Страшили и Морозов, и возможная расплата за контрабанду, терзали вопросы, ответ на которые она должна получить сегодня. Как быть с Морозовым дальше? Хотела позвонить Хорунжему, но решила не спешить. Юрка влюблен в нее по-прежнему, никуда не денется. Поманит – прибежит, как миленький. Ей страстно захотелось тихой, спокойной жизни в кругу семьи, с мужем, с летним вареньем, зимними театрами, сопливыми детьми...
Дома Морозова не оказалось, и она поехала к нему на дачу.
Подойдя к калитке, остановилась, не решаясь войти. Страшила встреча с Морозовым, и в то же время хотелось увидеть его, услышать те редкие слова, которые он говорил ей в начале знакомства... Пересилила страх, толкнула калитку, вошла.
Дверь дома была заперта. Она постучала, потом заглянула в окно. Холодея от недоброго предчувствия, увидела ноги лежавшего в углу за столом человека. Не Юра. Кто? Почему лежит? Пьян?
Забарабанила в стекло. Это ни к чему не привело. Схватила лежащий у стенки камень, выбила стекло, открыла окно, влезла в комнату и, трясясь от страха, подошла...
Перед ней лежал Кучерявый, механик с «Амура».
С замершим в горле криком Наташа попятилась, увидела за ножкой стола что-то блестящее, желтое, круглое... Она не стала поднимать. Знала, что это.
Морозов спокойно прошел через проходную, демонстративно неся пузатый портфель.
Целый день он провел, объезжая знакомых валютчиков, платя втридорога за доллары, фунты, марки, франки. Не брезговал и другой валютой. Домой не заезжал, вещи не брал, чтобы не привлекать внимания.
Сутулый, с хитрыми глазками, вертлявый охранник проверял вещи только у тех, кто шел в город.
Морозов уверенным шагом шел по дороге, ведущей к причалам, где был отшвартован «Амур». С болезненным любопытством смотрел на работающих, на крутые склоны берега, на такие знакомые картины, с которыми прощался если не навсегда, то надолго. Кто знает, под чьей фамилией и когда придется побывать здесь вновь! Как ни жаль, а уезжать надо.
Он свернул за угол огромного складского здания и остановился, словно громом пораженный – «Амур» исчез. Пусто! Нет! Дырка! Причал сквозил пустотой. Впереди – ничего, кроме синей черты горизонта.
Морозов побежал вдоль причала, проскочил между штабелями грузов к стенке, остановился у самой кромки, шарил взглядом по акватории, разыскивая свое спасение, надежду.
– «Амур» не видел? – хрипло спросил у проходившего швартовщика.
Дядя Миша остановился, понимающе посмотрел на элегантного моряка с пузатым портфелем.
– Загулял, молодой? На доску объявлений не смотришь...
– Где «Амур»?
– Его ж час назад перешвартовали на двадцать первый. Ты объявления читай. Я и то все знаю...
Морозов ругнул швартовщика и сломя голову побежал на двадцать первый, проклиная свою рассеянность. Вчера был так поглощен батарейками, что пропустил мимо ушей объявление. Сходя на берег, не посмотрел на доску с напоминаниями. Рассеянность могла дорого обойтись. Надо же быть таким идиотом! В его профессии такие ошибки стоят дорого. Очень дорого!
У поднятого трапа стоял молодой пограничник со сдвинутой на затылок фуражкой. На одном боку тяжело висел пистолет в кобуре, на другом – фляга в чехле. Вечернее солнце не припекало, но пограничнику было жарко в полушерстяной форме. Чтобы хоть немного остудиться и охладить гудящие ноги, солдат отошел на метр от трапа и стоял в луже, оставшейся после недавней мойки причала.
Загнанно дыша, Морозов спросил:
– Досматриваете?
Пограничник осмотрел его с ног до головы, помолчал и спросил в свою очередь:
– В чем дело?
– Да я плавал... плаваю на нем. Опоздал.
– Опоздавших не пускаем, – бездушно ответил солдат. – Прошу отойти от трапа. Запретная зона.
– Друг! Будь другом! – взвыл Морозов. – Пропусти! Или вызови старшего! Мне вот так в рейс надо! Я тебя по приходу так отблагодарю – век помнить будешь!
– Не положено, – насупился пограничник. – Проходите, гражданин!
Слезы, навернувшиеся на выпуклые глаза Морозова, тронули сердце первогодка.
– Ладно. Вызову капитана. А то – отблагодарю... Сильно надо.
Прошло несколько минут, прежде чем часовой у трапа заметил своих, досматривавших судно.
– Мелешкевич! – позвал он. – Серега! Вызови капитана. Тут один опоздал.
– Пожалуйста, – подвыл Морозов. – Умоляю!
Через пару минут над бортом появилось недовольное лицо капитана погранвойск.
– Кто звал?
– Товарищ капитан, – козырнул часовой. – Вас просили. Опоздал...
– Товарищ капитан, – чуть ли не рыдая, просил Морозов, – я – бармен. Морозов моя фамилия. Мне в рейс надо. Без меня там никто не справится, никто не знает, что где... Я товар никому не передавал, выручка в кассе. Что хотите, делайте, но пустите в рейс. Умоляю! Судно не может без бармена! Вы ж меня помните! Капитан долго рассматривал его, потом приказал:
– Пропустить!
И тут же скрылся.
– Мелешкевич! – позвал часовой. – Смайнай трап!
– Сам не знаю, как получилось, – обрадованно оправдывался Морозов перед часовым. – Объявление проморгал. А там – по базам, по делам...
Трап смайнали, и Морозов взбежал на палубу. Еще сутки-полтора, и он будет вне пределов. Вне досягаемости. Вне прошлого. Вне! И никакие Соввласти его не достанут! Потому что он будет – вне
Закоулками, кратчайшим путем прошмыгнул в бар.
Здесь находился самый надежный тайник, в который можно было прятать так же спокойно, как в сейф Швейцарского национального банка.
По пути встречал ребят, девушек из обслуживающего персонала. Они стояли на переходах, следили за тем, чтобы никто из посторонних не прошел незамеченным. Сочувственно посмеивались, пропускали разнесчастного Юрку Морозова, не требовали объяснений.
Морозов хмыкал, вспоминая их плебейские рожи, вскрывал тайник и все больше верил в свою удачу.
По судовой трансляции объявили:
– Внимание! Бармену Морозову срочно зайти в кают-компанию! Повторяю – бармену Морозову срочно зайти в кают-компанию!
Морозов застыл, прошибленный холодным потом, руки задрожали, ноги стали ватными. Неужели все стало известно, и его ищут? Дверь на даче он закрыл? Наташку не видел? Нет. Кучерявого нашли? Ильяшенко раскололся? Кто? Как?
Прошло несколько секунд, прежде чем он догадался, что его вызывают для «фитиля» и заполнения таможенной декларации.
Возиться с «супертайником» не было времени, так как по «спикеру» опять передали объявление.
Он спрятал портфель в другое место, хлебнул для видимости из какой-то бутылки и помчался на вызов.
– Стойте! – сказал кто-то, схватив его за поворотом коридора.
За его спиной стоял рослый пограничник с громоздким фонарем и аккумулятором, оттягивавшими плечо. Сопровождающий электрик сочувственно подмигнул побледневшему Морозову: «Придирается!»
– Ваш паспорт!
– Я... бармен. Меня вызывают в кают-компанию.
– Это Юрка Морозов, наш бармен, – поддержал электрик. – Юрка, гони паспорт, а то на берег сведут.
Пограничник долго сверял оригинал с копией, пригласил:
– Прошу в кают-компанию!
Они втроем вошли в кают-компанию. На Морозова опять накатила волна такого страха, что он едва переставлял ноги.
– Товарищ капитан, привел задержанного! – козырнул пограничник.
– А, опоздавший, – недовольно сказал приземистый капитан погранвойск. – Отметь его в судовой, – передал он паспорт Морозова сержанту, корпевшему над судовыми документами. – А вы, товарищ первый, – обратился капитан к первому помощнику, – напомните товарищу Морозову о правилах досмотра судна.
– Напомню, – многозначительно пообещал первый помощник и протянул Морозову чистый листок декларации. – Заполняй. Потом поговорим.
Морозов сел за стол, щелкнул зажимом карандаша, быстро написал везде «нет», расписался.
– Сколько советских денег? – спросил первый.
– Как – сколько?
– Ну, взял в рейс дежурную двадцатку? Взял – сдай. Да ты что, в первый раз?
Он учуял запах спиртного, покачал головой.
– А... двадцатка, – обрадовался Морозов. – Фу, забыл. Склероз одолел.
– Пить надо умеючи, – проворчал первый, принимая деньги. – Иди!
– Товарищ бармен! – позвал Никитин Морозова. – С вами пойдет наш товарищ. Предъявите валюту на вывоз, список погруженных товаров и все остальное. Список в двух экземплярах. Знаете?
– Все готово, все сделаем.
– Действуйте!
Морозов посмотрел на таможенника, с которым ему предстояло досматривать бар, и сердце его ухнуло куда-то вниз.
...«Амур» отходил в ноль-ноль. До этого времени следовало закрыть границу. Сотни пассажиров, их багаж, автомашины, декларации, квитанции, спешка.
Мы с Никитиным оформляли отход. Кают-компания обезлюдела. Солдаты пограннаряда, переодевшись в светло-голубые от частой стирки спецовки, ушли с сопровождающими на объекты. За столиками оставались мы, капитан с сержантом-контролером и первый помощник капитана.
Еще двое моих знакомых – Павлик и Петя Шекеры – стояли на палубе у открытого иллюминатора кают-компании, тихо разговаривали, ждали. Светловолосые, с пшеничными усами братья-близнецы были здесь еще до моего прихода.
Почерневший от переживаний первый помощник помогал оформлять судовые документы.
– Эти двое в рейс не идут? – спросил Никитин, показывая на пустые клетки напротив фамилий Морозова и Кучерявого.
– Даже не могу себе представить, что с ними случилось – развел руками первый. – Такого за ними не наблюдалось. Я уже послал за резервом. Ну, рейсы пошли! Инфаркт можно получить. Кстати, недавно с «Казахстана» сняли пассажирского помощника Письменного, моего друга, с инфарктом... Казалось бы – круизы, ничего серьезного...
Я мог бы подсказать, что Морозова он теперь долго не увидит. Если не взяли в городе, то сейчас катит очень далеко с чемоданами под лавкой, а его фотография наверняка лежит в карманах не одних постовых и патрульных.
– Товарищ капитан! – нарушил ход моих мыслей солдат досмотрового наряда. – Там какой-то опоздавший просится на судно.
Никитин посмотрел на меня, я – на братьев Шекер.
– Сейчас выйду, – отозвался капитан погранвойск.
Шекеры вопросительно посмотрели на меня, и я сделал успокаивающий знак – все пока в порядке, сейчас работаем мы.
Я поднялся на шлюпочную палубу, откуда был хорошо виден и трап, и жалкая фигурка Морозова, топтавшегося рядом с часовым. Сейчас он сам принесет в кают-компанию то, что находится в его портфеле.
– Пропустить! – приказал капитан погранвойск.
Я вернулся в кают-компанию, сказал пару слов Шекерам, шепнул, что надо, Никитину.
К моему удивлению, Морозов не явился ни через минуту, ни через две.
Пришлось давать объявление.
Я шел бок о бок с Морозовым, посматривал на его пятнистое, напряженное лицо, ощущал тяжелый страх, таившийся в каждом его движении. Так вот ты какой, тезка Юрик! С тобой надо поосторожней! Подонков, улыбавшихся перед тем как ударить сплеча, я встречал немало. Ты – из их сословия.
В баре, пока я бегло осматривал помещение, Морозов возился за стойкой, открывал и закрывал холодильник.
– Не мельтеши! – приказал я. – Мешаешь.
– Юра! – деланно удивленно протянул он и обиженно застыл в углу.
Я посмотрел на своего бывшего сокурсника. Лицо Морозова растянулось в гримасу, которая должна была означать улыбку.
Он шевельнулся. Одной рукой наполнил два приготовленных стакана, другой показал банки. С ветчиной. С икрой. С крабами.
Хорошая закуска.
– За отход, тезка! – силился улыбнуться Морозов дрожащими губами. – За нас с Наташкой!
Он двигал и двигал в мою сторону банки, протягивал стакан, а я, всматриваясь в его лицо, понимал, что он сейчас чувствует.
– Не мельтеши!
Морозов сел на табурет.
Мне надо было найти портфель. В то же время следовало остерегаться разного рода неожиданностей. В таком состоянии он мог натворить бед.
– Где список товаров?
– Да успеешь, – устало сказал Морозов, успокаиваясь. – Что это ты сегодня на себя не похож? Подозреваешь в чем-то?
– Почему так подумал?
– Тогда к чему спешить? Товар распихан по подсобке. Портфель с тобой?
– Какой?
– Служебный. Ты мне друг, я хочу тебе немного деликатесов дать. Такое ни в одном гастрономе не достанешь.
Я улыбнулся. Дешево же он меня оценил!
– А где твой портфель?
– Какой портфель? – насторожился Морозов.
– С которым пришел.
– А, портфель... Где-то в каюте, кажется, оставил. А что?
Я еще раз прошелся по бару, зашел за стойку, обшарил все углы. Ничего нет. Может, он действительно оставил портфель в каюте? Тогда здесь искать нечего.
На осмотр бара у меня ушло минут двадцать. В моем распоряжении оставалось минут десять. Так было условлено.
– Дернем по семьдесят грамм? – предложил Морозов. – Помнишь, как у меня пили?
Поняв по его расслабленному лицу, что в баре зря время теряю, хотел уж выйти из-за стойки, да вспомнил о холодильнике. Осмотрел со всех сторон, открыл, выгрузил часть продуктов, увидел тоненькую щелочку, поддел отверткой. Открылся вместительный тайник, в который можно было бы спрятать портфель. Пусто! Стоит закрыть тайник, полить немного щель водой, и замерзший лед скроет тайник наглухо. Умно.
Морозов ответил на мой взгляд лучезарной детской улыбкой.
– Напрасно, Юра. Мне можно верить.
– А это что? – показал я отверткой на тайник.
– На заводе так сделали. При чем тут я?
Пошел в подсобку. Морозов – за мной. Я чувствовал, что он совсем раскрепостился. Неужели в каюте? Неужели так уверен, что не найду?
