Текст книги "Граница у трапа"

Автор книги: Владимир Мазур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Что стоишь? Проходи, располагайся.

Он повел меня по широкому, длинному коридору в самую дальнюю комнату.

Обставлена комната была по-старинке – пузатый резной буфет, в застекленных рамах – картины, писанные маслом, огромный кожаный диван, тяжелые портьеры, мягкие кресла. И тут же, контрастом – «Шарп», коробки с кассетами, стопки пластинок в ярких конвертах, столик на колесах.

– Все никак не обживу свое логово. Старики в Крым перебрались, хозяйство оставили. Я кое-что подновил, но хочется нового, в современном стиле. Или – еще лучше – обставить каждую комнату в стиле разных эпох. Заработаю и возьмусь серьезно. Наташка! – крикнул Морозов. – Ты где?

– Салат готовлю.

– Ну, давай, давай, старайся.

Морозов доставал из буфета бутылки разных форм и размеров.

– Да, тезка, как говорит мой папаша, каждый человек похож на портного. Портной живет, живет и умирает. Так и человек – живет, живет и умирает. Я писателем хотел стать, а что вышло? Как говорит классик – «в баре разным б... подаю ананасовую воду»... Духовной жизни никакой! Все материальное имею, а душа горит, пищи требует.

– Женился бы, завел детей, не знал бы, где пару лишних копеек взять.

– У меня другие отношения с деньгами, – улыбнулся Морозов. – Да ты пей... Когда я захожу в магазин, на цену не смотрю. Только на вещь. Нравится – покупаю. Могу доставать любые вещи. Понятие «дефицит» для меня не существует. Но для кого все покупать?

– Понятно, – ответил я Морозову. – Две вещи тебя интересуют – любовь и денежные знаки. Все остальное – до самой... лампочки. Так?

– А пусть и так. Садись к столику.

Он с профессиональной ловкостью сбил коктейль, разлил по хрустальным бокалам.

– Собственное изобретение. Название тоже собственное – «Билли Бонс».

– А ты уверен, что твое? – спросил я, попробовав коктейль.

– Еще бы! У меня литературы по коктейлям – целая библиотека. И еще одна есть...

Морозов вынул из шкафа небольшую картонную коробку, положил ее на стол.

– Визитные карточки коллекционирую. Артисты, академики, бизнесмены... Нужные люди, то есть, «нужники»... А сейчас угощу тебя коктейлем «Джеймс Бонд». Специально для мужиков нашего возраста. Как обухом! Предупреждаю!

Вошла с подносом Наташа. Она расставила тарелки, разложила вилки.

– Юра, у тебя каких-нибудь красок для Юрика нет? Он рисует.

– Да не надо! – воскликнул я, но Морозов уже сорвался с места.

– Есть! Случайно, как в кустах рояль... Сейчас покажу.

– Да не надо!

– Тс-с, – положила Наташа руку на мой короткий рукав. – Пусть. У него всего много.

Морозов достал из шкафа, похожего на спальное купе, завернутый в подарочную бумагу массивный ящик.

– Держи! Лучшие краски в мире! Химия у немцев – будь здоров!

– Это точно, – согласился я. – Отец до сих пор кашляет.

– Опять хвастался, – недовольно заметила Наташа, убирая картонную коробку с визитными карточками. – Как ребенок!

– Юра, держи! На память от старого друга!

– Ну, что ты, не надо! – отпихивал я ящик, раздираемый желанием принять бесценный подарок и опасением подвоха. Что-то уж больно напористо он меня обхаживает. Друзьями никогда не были, Наташку он «увел»... Или это начинает развиваться «профессиональная» болезнь – подозревать всех и каждого?

– Обижаешь!

– Юрочка, бери, у него еще будет!

Я принял ящик и не удержался, чтобы не полюбоваться тюбиками, аккуратно уложенными в ячейки. Потрогал, отвинтил колпачок у одного, понюхал. Ох, краски! Потолок!

Морозов наполнял стаканы, накладывал еду, рассказывал анекдоты из жизни бармена. Внезапно раздался длинный требовательный звонок.

Морозов замер, подождал, потом слегка изменившись в лице, пошел открывать. Вернулся с... Кучерявым. Вот кого уж меньше всего я ожидал увидеть здесь. За его спиной Морозов корчил недовольные гримасы, разводил руками.

– А! Таможня! – икнул Кучерявый, делая ударение на последнем слоге. – И ты туточки? Спиваешься? А кто ж границу стерегеть, пока ты накачиваешься?

– Саша, перестань! Юра мой друг. Нечего выступать, – пытался остановить его Морозов.

– Значит, все мы – дружная семья? Юра! Гляди! Этот таможенник везде успевает. Шюстрый, как электровеник. Он у тебя Наташку отобьет. Ты ему палец в рот не ложи!

– Не клади, – поправил я. – В русском языке нет слова «ложить».

– Чего-о? – не понял Кучерявый. – Чего туточки раскомандывался?

– Я сказал – не клади!

Кучерявый выпучил глаза.

– А я вот возьму и положу!

Он резко сунул указательным пальцем мне в лицо. Еще б немного, и его неверная рука... Я легко отбил кисть. Кучерявый пошатнулся.

– Юра, если это тоже твой друг, – сказал я поднимаясь, – убери его в чулан. Пусть проспится.

– Вместе плаваем, – с неловкостью сказал Морозов. – Трезвый он ничего. Уймись же, сукин сын! – зашипел на Кучерявого.

– Он меня ударил! – ерепенился Кучерявый. – Имею право убить! На, бей! Обыскивай! Ты ж больше ничего не умеешь!

Он стал выворачивать карманы. Сцена получалась безобразнейшая, и надо было как-то прекратить ее.

– По-моему, тебя в детстве мало пороли, – заметил я.

– Может, ты хочешь исправить ошибку? – двинулся на меня Кучерявый. – Только тронь! У меня в милиции связь есть. А, боишься!

Становилось ясно, что вечер окончен. Пора надевать галоши. Я направился в прихожую, но Кучерявый не отставал.

– Мальчики, перестаньте!

– Юра, не обращай на него внимания, он пьян. Мерзавец! Принесло тебя!

Кучерявый вырывался из рук Морозова, визгливо кричал:

– Идем поговорим, если ты мужчина!

Поскольку я давно считал себя мужчиной, то остановился.

Наташа пыталась удержать нас, но уставший от перебранки Морозов остановил ее.

– Наташка, не лезь в мужские дела. Пусть разберутся. Сядь!

Спускаясь по лестнице, я корил себя за то, что согласился ехать к Морозову, что дал втянуть себя в идиотскую историю. Очень надо – после рабочего дня перевоспитывать алкоголиков! В голове шумело.

Если Кучерявый зацепит по физиономии, как завтра показаться с синяком на работе? Ну и коктейли!

– Идем, идем, – гундосил сзади Кучерявый. – Сейчас я тебя пристрою в хирургию на два месяца. Ни один слесарь не соберет. Формы на тебе нет, бить можно.

За гаражами Кучерявый стал в позу каратиста. Именно не в стойку, а в позу. Наверно, видел где-то в журнале или в кино.

– Не упади, – посоветовал я.

– Иди, иди сюда, – подбадривал он не то себя, не то меня. – Щас за все получишь!

Финт, средней силы удар, – и Кучерявый, скрючившись, рассматривал песчинки на земле. Я похлопал его по плечу.

– Эй, морфлот! Жив? Не притворяйся.

Держался настороже – черт знает этого подонка. Вскочит, ударит головой.

– Не в счет, – шепотом заявил Кучерявый. – Тут темно, я поскользнулся. Я тебя уважаю, таможня.

Он с трудом переводил дух.

– Драться, товарищ Кучерявый, надо уметь. А ты дерешься неграмотно.

– Да, вам, в таможне, хорошо. Вас приемчикам обучают.

– Нас учат только делу. Мы – от Министерства внешней торговли. Знать надо, чем страна живет и дышит. А то и за границей бываешь, а что такое таможня не знаешь.

Все-таки я тревожился. Больно долго сидит. Кучерявый пошевелился, и я ступил в сторону.

– Знаем, что такое таможня, – хмуро сказал Кучерявый, поднимаясь. Дышал он уже ровнее. – А ты ничего – ногами лежачего не бьешь. Только не трепись, что уделал меня. Я, понимаешь, всем говорю, что каратэ знаю. Меня за это уважают.

– Тренироваться надо.

– Я и тренируюсь самостоятельно. Так сказать, каратист-заочник. Наверно, поэтому меня все и бьют.

– Пить надо меньше.

– Ну, ты прямо, как наш первый. Тоже проповеди любишь читать. Ну, чего привязался? Вмазал – все! Слушай, а чего ты на меня на проходной взъелся? Что я тебе плохого сделал?

– Не тебя одного досматривали. Повторный был.

– Может, я могу чем помочь? Ты там насчет экспертизы говорил...

– Что-то знаешь? – насторожился я.

– Ты мне скажи, что узнать. С детства люблю приключения.

– Морфлот! – усмехнулся я. – Поиск контрабанды – моя работа. Моя!

– А ты обопрись на массы. Я – как раз масса.

– За плату?

– Живы, бродяги? Ищу вас, ищу. Не поубивали друг друга? Пошли в дом, разопьем мировую.

Морозов возник из темноты так неожиданно, будто все время находился неподалеку. В его голосе слышалось легкое разочарование.

– Беседа прошла в теплой и дружеской обстановке, шеф, – оживился Кучерявый. Он втянул живот и распрямил спину. – Выпить – я всегда готов.

Морозов обнял нас за плечи и повел к дому. Я шел, чувствовал его руку и думал, что здесь мне появляться незачем. Несмотря на радушие хозяина, чуял фальшь. Кучерявый попроще, но с дурью в голове. Иль то была рассчитанная хитрость? Словом, компания не для меня.

Для приличия посидел еще немного, забрал краски и убыл восвояси.

Шел по ночным улицам и думал, насколько проще обращаться с простыми людьми – с грузчиками, швартовщиками, с теми кто не выгадывает, не хитрит, не подличает.

Наступал вечер. Я шел по территории порта. На время пересменки жизнь на причалах замирает. Вот и сейчас не работали портальные краны, не носились, как угорелые, машины, стояла относительная тишина.

Впереди из-за штабеля ящиков вышла девушка в просторной брезентовой куртке, ярко-оранжевой косынке. Что-то знакомое почудилось в ее походке, и я ускорил шаг.

Юля оглянулась, узнала меня, обрадовалась.

– Это вы? – заулыбалась, как родному. – А я вам тогда даже спасибо не успела сказать.

– Ерунда. Ну как дела, Юлия... Юлия Константиновна? – спросил, дивясь тому, как она привлекательна. Или это отсвет оранжевой косынки делает лицо таким? Ну, ясно – оранжевое на фоне голубого моря. Весь секрет в удачном сочетании красок, не более.

– Работаю я тальманом, – старательно рассказывала Юля. – Сложного ничего нет, но грузчики уж больно ругаются. Такое говорят!

– А вы уши плотнее завязывайте.

– Какой там! Вы на смену заступаете? Все хотела вас разыскать, поблагодарить, да минутки свободной нет.

– Общежитие дали?

– Пока мест нет. Я у бабки одной устроилась. Она ничего, добрая, только сын у нее... Пристает. Хочу другую квартиру искать. Сейчас лето, трудно.

– М-да, – не мог я оторвать глаз от Юли. – Понимаю, почему он пристает.

– Не надо.

– Что – не надо?

– Вы, наверно, хотите комплимент сказать, а я не хочу.

– Тебе неприятно?

Юля пожала плечами.

– Как сказать... Когда от души и без всяких там... А когда просто так, да еще с намеком... Едешь на работу, а к тебе начинают приставать – «Девушка, вы кошелек уронили!» Очень оригинально!

– Слушай, Юля, – предложил я, – хочешь, поспрашиваю насчет квартиры? Определенного ничего не обещаю, но постараюсь. Как тебя разыскать в случае чего?

– Хотите зайти в гости? – обрадовалась Юля. – Педагогическая, пять. Спросите Семеночкину. Бабу Клаву.

– Запомню.

– Или ищите меня на втором районе. Обычно я там работаю.

– На визу подала?

– Еще нет. Документы должны прислать из дому. Справки, характеристики. Я и не знала, что все так сложно.

– Сложновато. Юль, а почему ты хочешь пойти плавать?

– Ведь говорила. Море нравится.

– Море с берега красивое. А шторм прихватит – всю душу вымотает.

– Ничего. Перетерплю. Мир посмотрю... А то старенькая стану, детьми обзаведусь и уже ничегошеньки не увижу. А вы разве не хотите мир посмотреть?

Я увидел, как от переезда в нашу сторону шагают Никитин и Кобец.

– Конечно, конечно. Ну, всего хорошего, – поспешил распрощаться. – Найду квартиру, сообщу.

Юля растерянно посмотрела на меня, не понимая причин поспешного бегства, и продолжила путь.

Я остановился подождать товарищей.

Все смотрели вслед удалявшейся Юле. В эту секунду оглянулась и она. Заметив, что ей уделяют внимание, поспешно отвернулась и ускорила шаг.

– Агентурную сеть налаживаешь?

– Просто знакомая.

– Для внеслужебных интересов? – заржал Кобец. – Ну, Хорунжий! То версии насчет монет придумывает, то на лету девчонок сшибает. Все успевает!

– Жениться, непременно жениться! – напуская на себя озабоченный вид, сказал Никитин.

– Он не женится. Он на танцы ходит, – поддержал игру Кобец.

– Не на танцы, а на спецмероприятия, – поправил я. – Между прочим, там такие симпатяги есть! И красивые, и умные, но почему-то не замужем, как ни странно.

– А потому, что такие, как ты, – сказал Никитин, – поматросят – и бросят.

– Да перестаньте! – урезонивал я. – Болтун – находка для контрабандиста.

Но Никитина и Кобца было трудно остановить.

– Выдвигаю предложение, – свирепо выпятив челюсть, сказал Кобец. – Взять с Юрки повышенное обязательство – до конца этого года подыскать невесту и официально зарегистрироваться.

– А если сам не найдет, мы ему подыщем, – обрадовался Никитин. – Дадим в «Вечорку» объявление.

– И тогда-то уж он не отвертится.

Я делал вид, что сержусь, но на самом деле было приятно, что ребята хоть в шутку стараются наладить мою жизнь.

Как Юля сказала? Педагогическая, пять?

Я стоял на трамвайной остановке, которая то переполнялась пассажирами, выходившими из вагонов, то пустела, когда очередная сцепка уходила. Спадал дневной зной. Небольшая площадь походила на карусель – машины, выезжавшие на нее, в любом месте должны были совершить хоть четверть круга, чтобы направиться дальше.

Сначала я старательно процеживал взглядом всех, кто выходил из трамваев, но, когда минутная стрелка моих стареньких часов далеко оставила за собой условленное время, расслабился, поняв, что она не придет.

И тут из трамвая выпорхнула она – в белом платье, с красными гладиолусами в руках. Шлейф внимания повис и на мне, едва Юля, раскрасневшаяся, чуть смущенная, подошла и протянула букет.

– Это за опоздание. Извини, не рассчитала время. Пришлось ездить к вокзалу.

– Спасибо, но... за что? – растерялся я. – У меня сегодня не день рождения.

На нас уставились зеваки, и я увел Юлю с остановки. Мы перешли улицу и направились в сторону моря.

– Даже не знаю, – не переставал поражаться. – За что такой подарок?

– Не догадываешься? – беззаботно улыбалась Юля. – Да просто так. Дарят же парни девушкам цветы. Вот я и подумала, что можно наоборот. Ничего в этом плохого нет. Можно взять тебя под руку?

– Валяй, – разрешил великодушно и тут же поправился: – С удовольствием.

Мы чинно шествовали рядом – Юля в белом платье и я с букетом. Ни дать, ни взять – жених и невеста.

– Может, сегодня праздник у тебя?

– Да нет никакого праздника! – громко рассмеялась Юля. – Ехала к тебе, было хорошее настроение, подумала, что надо отблагодарить и – махнула к вокзалу. Тебе никогда девушки не дарили цветы?

– Н-нет.

– Я первая! – захлопала в ладоши Юля.

Навстречу невыносимо любопытствующей чередой тащились загорелые, разморенные дневным пеклом пляжники. Они бесцеремонно осматривали нас с ног до головы, и я не знал, куда деваться от смущения.

– Чего же ты молчишь? Рассказывай, развлекай меня.

– Угу. Сейчас. Юля, – предложил я, вспоминая, сколько у меня в кошельке совзнаков, – тут неподалеку – маленький, уютный бар. Мороженое, шампанское... Рядом – парк и кинотеатр.

– В бар не хочу, в кино не хочу, хочу в парк.

Я бросил украдкой взгляд на загорелое, оживленное лицо Юли. Решительная девочка, ничего не скажешь. Сама – в парк!

– Только не думай, что я тебе навязываюсь, – посмотрела она мне в глаза. – Просто в этом городе ты для меня самый близкий человек.

– Да чего там, – засмущался. – Человек человеку... И свидание назначил я, а не ты... – Я запутался и не нашел ничего лучшего, чем промямлить: – Личной жизни – никакой! Работа, работы, работе...

– Ой, интересно! – сжала мне локоть Юля. – Расскажи!

– О, это есть большой секрет.

– Тебе помочь? Скажи. Я сделаю.

Посмотрел на нее внимательней. Очень симпатичная. И этот пушок над верхней губой. Поблизости никого не было, и Юля, наверно, не отвергла бы поцелуй. Что-то удержало меня.

– Да не надо. Сами управимся.

На краю небольшой поляны, под кленом, стояла лавка, сделанная из располовиненного ствола дерева. Мы уселись, предварительно сдув невидимую пыль.

– Идея! – воскликнул я. – Кажется, есть для тебя комната!

Мимо, по аллее, шурша гравием, проехала велосипедистка в шортиках. Бронзовые загорелые ноги равномерно крутили педали. Это была та самая Света, с которой я так поспешно расстался когда-то на краю обрыва.

И она узнала меня, даже притормозила, но, поняв, что может помешать, слегка улыбнулась и поехала дальше.

Я со вздохом обнял Юлю за плечи, и она сразу притихла, слегка привалилась ко мне, стала сосредоточенно рассматривать носки туфелек.

Я чувствовал ее напряженное ожидание. Еще раз вздохнул и легонько погладил по плечу.

– Что это ты меня, как папа? – хмыкнула она. – Хочешь, я тебе песню спою?

– Давай. Только не очень громко и с чувством.

Она запела. К счастью, тихо, старалась. Я слушал, терпел. Было приятно и как-то не по себе. Черт знает что! Отучился воспринимать искренность, что ли?

– Ну, как? – спросила, закончив.

– Приятно, – соврал. – Хорошо.

– Еще хочешь?

– На сегодня хватит.

Юля погрустнела.

Смеркалось. Вдали, на другом конце парка, в летнем кинотеатре начался первый сеанс, и бравурные звуки журнала «Новости дня» (за прошлый год) донеслись до нашего укромного уголка.

Я украдкой посмотрел на часы. Сейчас на танцах пятнадцатиминутный перерыв. Можно успеть.

– Ты устал? – спросила Юля. – Тогда... пошли домой?

Я поднялся первым.

– Цветы не забудь, – упавшим голосом напомнила она. – Правда, красивые?

Мне больше нравились фиалки, пришлось соврать еще раз:

– Очень.

Кажется, не поверила.

Я проводил Юлю до трамвайной остановки, помахал вслед рукой и поскакал на танцы. Букет сунул по дороге одной из бабуль, торгующей под гастрономом цветами и малосольными огурчиками.

Я сидел в комнате Наташи между столом и сервантом, прикидывал, как поизящней начать разговор о Юле.

Наташа разгуливала по комнате в легком халатике, щедро открывавшем стройные ноги, собирала на стол – доставала из серванта чашечки, вазочки, намеревалась поить чаем. Настраивая на легкомысленные эмоции, мурлыкал магнитофон.

Свет торшера был мягким, розовым. Комфорт и уют.

Доставая из серванта очередной предмет сервиза, Наташа прижалась ко мне бедром, и я, чтобы не мешать, отстранился. Она потеряла равновесие, плюхнулась мне на колени. Руки сами собой обняли ее.

– Ну! – поощрительно улыбнулась она. – Ну же!

Я неуверенно поцеловал в щеку.

– Только попробуй сказать, что разонравилась! Все вижу: «глазами, кажется, хотел бы всю он съесть»...

Я засмеялся и овладел собой.

– Наташ, я по делу.

– К красивой женщине по делу? Выкладывай.

– Есть маленькая просьба,

– Вот это уже лучше. Просьбу можно удовлетворить. Что же ты хочешь просить у меня? Если откажу, рассердишься?

Она ласково взъерошила мне волосы.

– Наташ, погоди... Понимаешь, есть девушка. Знакомая. Приехала издалека, устроилась на работу в порт, хочет плавать. Романтичная такая... Живет на квартире у старухи. А там один тип на нее виды имеет. В общем, не могла бы ты взять ее на время к себе, пока общежитие не дадут? Ты ведь сама говорила, что дома почти не бываешь.

– Юрка! – с упреком посмотрела на меня, отстраняясь. – Она – твоя любовница, и вам негде встречаться?

– Да нет же! Просто... Она скромная, хорошая, дитя, так сказать, природы... Смеется, правда, громковато. Хочется помочь ей. У нее, понимаешь, здесь никого нет.

– И ты взялся опекать ее?

– Я с ней даже не целовался. Не в том дело. Возьми ее к себе. Сейчас ведь курортный сезон, мест нет...

– Честное слово, ты ненормальный! – с обидой сказала Наташа и ущипнула меня за ухо.

Пересев к зеркалу, стала расчесывать волосы. А они были очень хороши – золотистые, густые. Наташа перехватила мой взгляд в зеркале, показала язык.

– Ну и дурак ты, Юрка! Ведь нравлюсь тебе. Что же ты сам себя мучишь? Нравлюсь? Скажи!

– Нравишься. А Морозов? Вы, кажется, собираетесь расписаться?

– Расписаться? Не знаю. Он молчит... Может, да, может, нет. Когда-то очень хотела. А теперь не знаю. Подумаю.

– Мне кажется, он тебя любит. А ты его?

– Любит, не любит... Нет, Юр, готовить обеды, бегать на базар, стирать белье... Это не для меня. Я еще хороша и хочу пожить в свое удовольствие. Не моя вина, что меня так воспитали. В меня въелась тяга к красивой жизни в хорошем смысле этого слова. Конечно, когда-то надо выходить замуж... Но хотелось бы попозже.

Я растерялся. Такую Наташу я не знал.

– Наташка! Да как же ты? Ты что? Если люди любят друг друга, им не надо расставаться. Верно? А вы с Юрой...

– Милый, одной любви мало. Для семейной жизни нужен достаток, уверенность в завтрашнем дне. А кто такой Морозов? Всего-навсего бармен. Сегодня бармен, а завтра кто? Ну, не додаст сдачу, ну, продаст «налево» пару ящиков шампанского...

Она спохватилась, взглянула на меня в зеркало. Я сделал вид, что не расслышал. Коммерческие подвиги Морозова меня не интересовали.

– Ты сколько зарабатываешь? – поспешила Наташа похоронить свою ошибку в новой теме.

– Да разве в деньгах счастье? – не удержался от соблазна попроповедничать. – Живут же люди...

– Мучаются, а не живут, когда денег не хватает. Хватит об этом, хватит! Она хороша?

– Обыкновенная.

Я вспомнил улыбку Юли. Обыкновенная? Вот сидит Наташа. Красивая, холеная. Что еще надо? Чего ищу? Для чего придумываю несуществующие препятствия, пытаюсь усложнить самое простое?

– Хорошо. Приводи. Денег с нее брать не буду. Пусть иногда убирает.

Я вскочил, подошел к Наташе, благодарно поцеловал куда-то под маленькое ушко. Она отстранила меня.

– Не подлизывайся. Странный ты, Юрка. Чай пить будем?

– До утра! – голосом заправского донжуана сказал хвастовски.

Наташа рассмеялась. Вот такой – смеющейся, без вывертов, без потребительской философии – и любил я ее когда-то.

Наташа, Наташа...

* * *

В легких сиреневых сумерках светлое пятно фургончика хорошо различалось на фоне черного борта «турка». Чем ближе я подходил к судну, тем больше деталей проступало в общей картине – вспыхнувший свет в иллюминаторе, застывшие фигурки часовых у швартовов, матрос, опорожнявший ведра в баки, привьюченные на корме.

Полчаса назад я заступил на дежурство. Тарасов, протирая очки, долго песочил меня за вчерашний случай. Подозревая, что с одного из наших сухогрузов станут сносить монеты, я надел спецовку, вооружился гаечным ключом, обломком водопроводной трубы и битых три часа просидел на пришвартованном неподалеку водолазном боте, делая вид, что занимаюсь ремонтом. Кобец, к несчастью, засек меня в столь странном облике и не преминул доложить начальству. Тарасов обозвал меня авантюристом и, видимо, желая выбить из следовательской колеи, отправил контролировать выгрузку грязного белья с «турка».

– И чтоб без фокусов, Хорунжий! – напомнил он. – Мы не «чека», а всего лишь таможня. Заруби себе на носу!

...Жилистый парень в расстегнутой до пояса выцветшей шелковой безрукавке, завидев меня, выскочил из фургончика.

– Начнем?

– А как же! Накладная есть?

– Чтоб ее да не было!

Он полез в кабину и из ящичка на приборной доске вынул сложенную вчетверо накладную.

– О! Чин чинарем!

Я проверил накладную, вернул шоферу.

– Грузи!

– Эй! – заорал шофер кому-то на судне, закрывавшему корпусом акваторию. – Бой! Майнай! Быстро!

Бледное лицо появилось у борта. Оно внимательно посмотрело на меня, на шофера, на пограничника у трапа и исчезло.

– Сейчас кинет, – сказал шофер, похлопывая себя по плоскому животу. – Они, нехристи, тоже спать на грязном не любят.

Я подошел к вопросительно глядевшему на нас пограничнику, стоявшему у трапа. Хоть на мне была форма, он заметно расслабился, когда я предъявил удостоверение и объяснил свою «почетную» миссию.

– Будем снимать белье. Грязное.

Часовой понимающе кивнул.

К нам дерганой, подпрыгивающей походкой подошел шофер.

– Задали под вечер работенку. А? Я уже хотел домой намылиться, а тут с «Инфлота» звонят, говорят, надо срочно белье забрать. Начальство говорит – дуй. Слышь, сигареткой не угостишь?

Пограничник, поколебавшись, вытащил из кармана «Приму».

Пальцы шофера, протянувшиеся к пачке, замерли в воздухе.

– О! – разочарованно протянул он. – А вражеских нет?

Пограничник отрицательно покачал головой и спрятал пачку.

– Непруха! – сокрушенно вздохнул шофер. – Ладно. Нашу курнем. Наша тоже ничего. По крайней мере, сразу тухнет, если не затягиваться. А с «вражеской» зазеваешься, уже сгорела.

Он достал из кармана грязных джинсов измятую пачку, выудил толстыми, серыми от въевшегося машинного масла пальцами сигарету, закурил.

– Эй! – крикнул неожиданно, задирая голову. – Бой! Кончай резину тянуть! Люди ждут! Шнель, доннерветтер твою муттер! Тайм из аут! Люди ждут!

Он прямо-таки не мог устоять на месте. Словно застоявшийся конь, перебирал ногами, шагал то в одну, то в другую сторону. При этом шевелил плечами, раскачивался.

– Мне тут старики грузчики рассказывали, что на этом самом причале Горький сачковал. Бригада, понимаешь, вкалывает, а он в холодке на мешках лежит, что-то на бумаге карябает...

Я заглянул в глаза шоферу, увидел покрасневшие белки.

– Слушай, – встревожился я, – ты что, того?..

– Кто – того? Я – того? А, это... Да стаканчик всего. Я ж рассказывал, что уже работу закончил. Ты не дрейфь! Мне ж всего пару кварталов ехать. Так что все у порядке, шеф!

Наш разговор был прерван окликом сверху:

– Э! Ю!

На фальшборте лежал огромный белый узел. Его придерживал крепкий, коротко стриженный черноголовый моряк с крупными чертами лица. Он знаками показал на узел.

– Давай, скидывай! – замахал руками шофер. – Времени нету!

Узел шлепнулся точно ему под ноги, взметнув пыль.

Шофер подхватил узел и потащил, кренясь набок. Открыл заднюю дверцу, швырнул поклажу в середину.

Хоть народу на причале было мало – грузчики заканчивали крепить у борта предохранительную сеть, поодаль стивидор что-то втолковывал бригадиру – ворошить на глазах у зрителей грязное белье я не желал. Поэтому, забравшись в темный кузов фургончика, склонился над узлом и кое-как пошарил в салфетках, наволочках, простынях.

Выбравшись наружу, стал наблюдать, как шофер снует между шлепающими с неба узлами и машиной.

Второй, третий, четвертый... На пятом темнело пятно.

Пятно как пятно. Мало ли пятен есть на белом свете! Это, на узле, было то ли от масла, то ли от краски.

Когда шофер пронес меченный узел мимо меня, странно при этом косясь, и зашвырнул его в дальний угол, к самому сиденью, я нырнул в кузов. Простыни, занавески, скатерти... Ничего лишнего, все в порядке.

Кузов фургончика не был отделен глухой перегородкой от кабины шофера, и в окошко дверцы я мог видеть и узлы, и шофера, тащившего к машине очередную поклажу, и пограничника, следившего за трапом, и грузчиков у борта. Нагнувшись пониже, увидел и матроса, стоявшего у борта. Меня он не замечал. Зато я отлично видел, как он, дождавшись, когда шофер забросит очередную ношу в машину и вернется назад, столкнул следующий узел и поднял на мгновение указательный палец. Я пробкой выскочил на свежий воздух. Везде на причалах включили фонари. Был тот час, когда вечер еще не стал ночью. Во влажном воздухе, насыщенном запахами моря, смолы, машинного масла, пиленой древесины, сахара-сырца, носились звуки работающего порта – лязг железа, гудение моторов, неясные восклицания грузчиков, короткие гудки маневровых тепловозов. Слева от меня, вплоть до поворота, образуемого причальной линией, тянулись складские площадки, загроможденные всякой всячиной. Справа, куда уходили грузчики и стивидор, до самого железнодорожного переезда были также расположены складские площадки, упиравшиеся в стоявший отдельно бетонный двухэтажный домик. Громада «турка», высоко вознесшегося над водой, осветилась – загорелись почти все иллюминаторы, вспыхнули фонари на палубах, на мачте.

Я быстрым, твердым шагом подошел к груде. При моем приближении узлы зачастили, образуя небольшой холм. Мне пришлось отступить, переждать. Я понял, что найти тот самый, над которым был поднят указующий перст, будет непросто.

– Не торопись! – остановил шофера.

– А чего? Чего не торопиться?

– Надо кое-что проверить.

– Шуруй, – легко согласился он. – Я перекурю. Только, друг, побыстрей. И так сверхурочно.

Он присел на откатившийся в сторону узел и с наслаждением закурил.

Мне захотелось согнать его и досмотреть именно этот узел, но сдержался. Ни этот, ни все остальные никуда не денутся.

Обошел вокруг груды, пытаясь определить, где  т о т  узел. Извлекши один, показавшийся наиболее подозрительным, хотел уж заставить шофера отнести его в фургончик, но мне помешали...

Пока кружил вокруг кучи, по трапу сошли два моряка. Они обменяли свои паспорта на пропуска у пограничника и направились к дороге, ведущей вдоль причалов к выходу из порта. Шли, перебрасываясь словами. Я мельком посмотрел на них, узнал одного – бледного. Они остановились неподалеку. Трах! – и крепкая зуботычина свалила к моим ногам бледного. Тут же он вскочил и, размахивая руками, бросился на противника, который, увернувшись, перепрыгнул через груду белья, толкнул шофера, обежал вокруг меня.

– Эй! – крикнул пограничник у трапа. – Прекратить!

Куда там! Моряки, словно спущенные с цепи, принялись гоняться друг за другом. Дрались с таким остервенением, с таким знанием дела, что я, опешив в первые секунды, понял – если не вмешаться, быть обоим в морге. Преследуя друг друга, моряки мелькали между мной, узлами, шофером, застывшим с потухшей сигаретой, фургончиком и часовым – глаз не поспевал.

– Стоп! – крикнул я. – Брэк!

Судейские окрики не действовали. Удары сыпались по-прежнему. Не все достигали цели, но уже один из драчунов размазывал кровь по подбородку, был оторван рукав рубашки у другого...

– Прекратить! – надрывался часовой. – Немедленно!

Самое время вызывать тревожную группу.

Я не знал, как остановить драку. Судя по искаженным яростью рожам, моряки сцепились серьезно. Судовые законы сурово карают беспорядки на борту, поэтому эти дождались, по всей видимости, увольнения на берег, чтобы свести счеты. Бледный так хватил приятеля в живот, что несчастный мелко засеменил на полусогнутых ногах, не удержался и свалился подле меня.

– Пропуска! – потребовал пограничник у тяжело дышавших моряков.

Присмиревшие, сообразившие, что драка в советском порту может дорого обойтись, моряки поспешили отдать пропуска, которые незамедлительно перекочевали в ящик. Паспорта пограничник сунул себе в нагрудный карман и аккуратно застегнул пуговичку.

– Стоять и не двигаться!

Лицо у него было очень серьезное, поэтому моряки поняли без перевода.

Моряки, стоявшие почти навытяжку, с беспокойством переговаривались. Я увидел отъезжающий фургончик.

– Стой! – крикнул я и с места бросился в карьер.

Шофер не слышал меня. Или не желал слышать. Фургончик продолжал катить вдоль причалов. Возле двухэтажного домика он должен был повернуть направо, миновать железнодорожный переезд и поехать в обратном направлении по дороге к воротам порта.