Текст книги "Граница у трапа"

Автор книги: Владимир Мазур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Мы любили иногда пофорсить в редкие минуты свободного времени без свидетелей – сломать не слишком толстую палку ударом ребра ладони, крутнуть с контейнера заднее сальто, подержать между бочек «угол»...

Никитин в энный раз бросил меня на мешковину, я поднялся, потер ушибленное плечо, поднял с земли обломок доски, означавший «кинжал».

– Давай, Юрка, давай! «Он» ждать не станет...

Обмениваясь приемами, мы всегда упоминали некоего загадочного «его», подразумевая опаснейшего противника, который в скором будущем должен был угрожать нам то пистолетом, то ножом, то готовился вот-вот придушить в укромном месте. «Он» заставлял работать в полную силу, так как был самым коварным, самым жестоким, и мы старались держать против «него» в личном арсенале побольше приемчиков.

Никитин стал сзади, а я, развернувшись, бросился на него.

Опять ничего не получилось. Не успел пырнуть друга в живот (несильно, конечно же), как Никитин провел прием и еще раз швырнул меня на подмоченную мешковину.

– Юрка, – отирая пот со лба, засмеялся Никитин, – ты думаешь, если я к тебе хорошо отношусь, так позволю погибнуть во цвете лет на какой-то пьяной свадебке или в переулке у сахарного завода, где ошиваются перекупщики?

Бросив меня в третий раз, Никитин продолжал «вправлять мозги»:

– Зачем ты всегда фасонишь? Зачем при высадке за леера не держишься? Давай, давай, вставай, не ленись! Я хочу, чтобы в случае чего в тебе была не дыра, а дырочка. Маленькую легче штопать.

– Хватит. Теперь ты нападай, – отдал я «кинжал».

Мы закружили, настороженно приглядываясь друг к другу.

– О! – выпрямился Никитин и посмотрел в сторону. – Грузчики идут.

Я невольно отвлекся и получил тычок в бок.

– Вот так «он» тебя и поймал бы!

– Ой, да знаю я эти отвлекающие штуки! – выкручивался я. – Сам применял.

– Знать знаешь, а все равно попался. Запомни – приемы отрабатывают не для того, чтобы хвастать перед девочками, а...

Никитин сделал отвлекающий жест, но я успел отреагировать.

– Хватит? – спросил Никитин.

– Хватит. Устал.

Никитин воспользовался моим согласием и ударил сверху. Попал!

– Ты же сам предложил заканчивать!

– Пока в руках противника оружие, доверять ему нельзя никоим образом.

Тут я подхватил его и бросил в сторону. Он приземлился на четвереньки, а я в пылу схватки вырвал «кинжал» и чувствительно ткнул в ягодицу.

– У-у! – взвыл Никитин.

Я зашвырнул «кинжал» подальше, мы отряхнули брюки, надели блузы, прицепили галстуки, постояли, отдышались.

– Пошли, умоемся, – предложил Никитин. – Через час нам «западногерманца» принимать.

Мы пересекли площадку с мешковиной и, миновав воротца в невысоком заборчике, оказались на Австрийском пляже. Дошли до воды и стали умываться.

 
Утомленное солнце нежно с морем прощалось...
 

Я распрямил спину, прислушался. Началось. Томная мелодия старого танго скользила над портом, над морем, уплывала куда-то к судам на рейде, за горизонт...

– Танцы, – вздохнул я. – Нестареющие танцы.

– Все еще ходишь?

– Сейчас нет. Встречаюсь с одной... одним хорошим товарищем.

– А перестанешь встречаться?

– Опять пойду. Тянет, как цирковую лошадь.

Иногда мелодию заглушал шум порта – лязг цепей, гул моторов, требовательная речь репродуктора. Влажная духота сгущавшегося вечера, шелест волн, относительное спокойствие, царящее на припортовом пляже, настраивали на отнюдь не рабочий лад.

Я посмотрел на загоревшиеся огни парка, расположенного на высоком плато, философски изрек:

– Кому-то танцы, а кому-то...

Мы пошли назад. За нами остался пляж с темной полосой водорослей, выброшенных недавним штормом.

– Танцы – это не просто танцы, – просвещал я Никитина. – Это удачно придуманная кем-то система знакомства. Думаешь, все приходят ногами дрыгать? Ничуть! Познакомиться хотят. На улице ведь не обнимешь сразу девчонку, не станешь ей разную чепуху на ухо говорить. А на танцах – пожалуйста!

Никитин остановился.

Две женских фигурки виднелись на ступеньках небольшой деревянной будки, стоявшей поодаль.

– Занятно. Весьма занятно.

Он направился к будочке. Я за ним.

– Что здесь делаете, девушки? – строго спросил Никитин сидящих девчонок, которые охотно захихикали и засмущались.

– Мы тальманы, – ответила одна, побойче. – Работы нет, купались. А вы не хотите искупаться? Или боитесь, что форму украдут?

– Мы на службе.

– Ой, кто узнает! Мы постережем.

– Они, наверно, в семейных трусах, стесняются, – заметила вторая, поскромнее. – Закурить не найдется?

Никитин вынул пачку сигарет, подал.

– Прошу. А кто же груз считает, пока здесь сидите?

– А кто контрабандистов ловит, пока вы с нами болтаете? – парировала бойкая.

Никитин галантно щелкнул зажигалкой, закурил.

– А вы не курите? – спросила скромная, затягиваясь так, что сигарета затрещала.

– Ему нельзя, – поспешил ответить Никитин, – Бывший олимпийский чемпион.

– Правда? – заинтересованно уставились на меня девчонки. – А по какому виду спорта?

– Подводное ориентирование в условиях плохой видимости. Выхожу из моря в любом месте, где на берегу танцы.

– С аквалангом и в ластах, – засмеялись девчонки. – Ой, шутники!

– Извините, пора идти, – откланялся Никитин. – Служба. Вы здесь не засиживайтесь. Пограннаряд не любит, когда по пляжу шастают.

– А может, мы как раз пограничников и поджидаем, – захихикала бойкая.

Мы потопали дальше.

От «красных складов», к которым приближались, до здания таможни пешком добрых минут двадцать. Сегодня суббота, начальство отсутствует, работы никакой, кроме «западногерманца», можно не торопиться.

– Насчет теории о танцах, – сказал Никитин, когда мы шли по дороге, огибавшей причалы. – Знакомиться можно всегда, везде, в любой обстановке. Всяк тянется к себе подобному, живет в ожидании любви и дружбы. Ему общаться хочется не меньше, чем есть и спать. А ты – танцы, танцы. Робкий ты, вот в чем дело.

Справа были пришвартованы и лагом, и кормой суда – сухогрузы, пара «китобоев», буксиры. Здесь производился средний и мелкий ремонт, поэтому причалы были захламлены кусками листового железа, конструкциями, будками для сварочных аппаратов, асфальт забрызган краской и мазутом. Борта судов ободраны, покрыты болезненными пятнами сурика. Редко в какой каюте светился огонек. Команды на судах не было, и только парочка-другая матросов жили на них. Обезлюдевшие, с шаткими сходнями, суда производили унылое впечатление.

Слева были нагромождены огромные трубы, более метра в диаметре. Дальше шли мастерские по ремонту портовых механизмов, а потом дорога сворачивала под прямым углом к портовым воротам.

– Купаться предлагали, – хмыкнул Никитин, все еще находясь под впечатлением встречи. – Был у нас как-то один... Окунулся разок, а у него часы и потянули. Не знал, что запрещено в рабочее время... Пошел к начальнику и жалуется – мол, часы сперли, порт виноват, пусть возместит убытки...

– Ну и что?

– Начальник поддакивал, посмеивался, посоветовал написать подробное заявление на его имя. Потом наложил резолюцию – уволить. Суров закон, но на то он и закон.

В воздухе в свете вспыхнувших фонарей металась мошкара.

Нудно гудели моторы, лязгало железо. Изредка прорывалась мелодия из парка.

– С новенькими всегда морока, – согласился я. – Впрочем, все мы когда-то были новенькими.

– Особенно ты. С тобой до сих пор приходится держать ухо востро! А, вообще-то, тех, кто сразу себя не зарекомендует, отправлял бы на почту. Там для них и соблазнов поменьше, и всем спокойней.

– Как зарекомендует? То есть, будет строго выполнять инструкции и никакой инициативы?

– Инициатива, – назидательно произнес Никитин, – есть волевое применение инструкций и наставлений в данной ситуации.

– Ну, хорошо, отправишь новичка на почту, – не сдавался я, хотя уже понял, что Никитин постепенно переходит на мою личность. – А на почте не такие же трудности?

– Там соблазнов меньше. Сам знаешь – то жвачку суют, то рюмку подносят, то порнография попадается... Хорошо, если парень кремень...

– Как я?

– А если слабак?

– Перевоспитывать надо,

– Это у нас-то? На границе? Нам нужны сиюминутные бойцы, такие...

– Как я?

– Ладно, как ты, хоть у тебя дури много в голове. На тебя, к примеру, можно положиться.

Мы шли по дороге, уступая автопогрузчикам – «пособникам смерти». Из-за лап и направляющих они так и норовили придавить зеваку.

– Хочешь анекдот? – спросил я Никитина.

– У тебя они не смешные.

– Да ты послушай. Спрашивают ротозея: «Что это у тебя за болячка во весь рот?» А он отвечает – «Ехал какой-то ротозей и меня оглоблей в рот».

– Про тебя анекдот, – засмеялся Никитин. – Помнишь, как ты забыл на судне фуражку – все оттого, что не носишь на голове – и она уплыла в жаркие страны?

Я с протяжным вздохом нахлобучил фуражку почти на самые уши. У, нудный Никитин! С тоски с ним помереть можно!

* * *

Когда склянки пробили полночь, чиф сказал, ни на кого не глядя:

– Через сутки войдем в русские территориальные воды. Надеюсь, все понимают, что это значит?

В кают-компании «Сансета», освещенной только лампами, горевшими над баром, устроенным в углу, присутствовали трое – чиф, пугливого вида второй помощник и кто-то, сидевший в полумраке. Это был Раджа, убийца Ортопеда, человек Метиса.

Второго помощника не интересовали взаимоотношения чифа и Раджи – он придерживался золотого правила – чем меньше знаешь и видишь, тем легче живется.

– Для подстраховки, – продолжил чиф, – вместо «заболевшего» капитана комиссию приму я. В случае «недоразумений» можно будет цепляться за параграфы законов. Лучше, конечно, чтобы все прошло гладко. Ты, – «обратился чиф ко второму, – не показывайся на глаза, а то со страху штаны обмараешь. И перестань записывать! – взорвался он, видя, как второй принялся старательно чиркать что-то в небольшой записной книжке.

– А как быть с погрузкой? – с видом послушного ученика спросил второй.

– Грузить будем прежде всего в твиндек носового трюма. Сам трюм задраить наглухо. В остальные – потом.

– А дифферент на нос? Он и так уже...

– Плевать на дифферент! Судно выдержит! А не выдержит... Словом, это твоя забота. И вообще – держись во время приема подальше от кают-компании. Заболей, сломай себе ногу, напейся – что угодно. Чем меньше людей будет шататься на глазах у властей, тем лучше. И чтоб никаких... «неожиданностей»! – обратился чиф к Радже. – Чтоб не повторился случай с новеньким!

– Дальше грузовой палубы никто не попадет, – заверил Раджа. – Есть парочка надежных ребят. О своем «падении» новенький помалкивает.

– Ладно, думай сам. Теперь забота о грузе – на твоих плечах. Тебе за это неплохо платят.

– Тебе тоже, – не остался в долгу Раджа.

Чиф несколько секунд всматривался в плохо различимое лицо Раджи, не выдержал, машинально дотронулся до верхнего кармашка форменной блузы.

Обращаясь ко второму, добавил помягче:

– Итак, трюм задраить. Подготовить документы. Из русского порта курс на Манти. Не забудь о бункере.

Второй дернулся записать распоряжения, но под взглядом чифа лишь поспешно кивнул.

* * *

Город растворялся в удушливо-липкой ночи, когда наш «рафик» шпулькой несся вдоль разделительной полосы одной из центральных улиц.

Мигали неоновые рекламы, пятнами проскакивали освещенные витрины.

На одном из перекрестков пришлось притормозить, так как пустынную улицу переходила пара. Парень, наклонившись, что-то говорил девушке, а она, запрокинув голову, шла, ничего не замечая.

– Елки-моталки! – резко обернулся я. – Оп-ля!

Мне показалось, что девушка – Юля. Неужели она? С кем? Да нет, быть не может! Вечером у пляжа расстались. Мне надо было отправляться на смену, ей – отдыхать перед ночной.

– М-да, – подал голос шофер. – Такая ночью приснится, можно не просыпаться.

– Что случилось? – спросил Никитин.

– Показалось, – пробормотал я. – Мираж.

– Рекомендую забыть мираж и настроиться на рабочую волну, – менторским тоном изрек Никитин.

«Рафик» остановился. К нам подсели ждавшие пограничники.

– Кто ночью не спит? – задал обычный вопрос старший лейтенант Кондратюк. – Ночью не спят грузчики, воры и... представительницы древнейшей профессии. Ну, залетный, гони! Чем скорее примем «Сансет», тем больше времени для отдыха останется. Никитин, что за судно? Не успел по картотеке посмотреть.

– Давно не было видно. Наверно, ремонтировался. Старая калоша.

Мы подъехали к воротам порта. Охранник сунулся к машине, увидел форменные фуражки, знакомые лица, махнул рукой – можно ехать. У будки охраны стоял пограничный наряд – автоматы за плечами, фляги оттягивают пояса, фуражки чуток на затылке. Солдаты вытянулись, завидев в машине своего старшего лейтенанта.

Никитин посмотрел на часы.

– «Ростов» быстренько отпустим и – на «Сансет».

– «Быстренько», – не удержался я. – По инструкции!

С «Ростовым» мы разделались относительно быстро – закрыли на нем границу, оформили отход. В самый последний момент оказалось, что у второго помощника и диспетчера нефтегавани не сходятся цифры погрузки, поэтому судно какое-то время вынуждено задержаться у причала.

Мы сошли на берег и совсем недолго постояли в ожидании рейдового катера «Озерейки». Однако оказалось, что в этой части порта, запруженной танкерами, негде пристать, поэтому пришлось вновь грузиться в «рафик».

Машина помчалась по порту, мягко подпрыгнула несколько раз на переезде и остановилась у домика карантинной инспекции.

Шофер коротко просигналил. Свет в окошке погас. Через полминуты к нам выхромал Владимир Николаевич – инспектор карантина по растениям. Он с трудом забрался в машину – мешал протез, и мы поехали за врачом.

Опять остановка. Шофер несколько раз просигналил, включил и выключил дальний свет фар.

– Доброй ночи, товарищи, – поздоровалась она, и мы дружно ответили, заулыбались. Как-никак – единственная женщина в комиссии.

– Поехали! – похлопала она шофера по плечу. – В «Инфлот» заезжать не будем. Он ждет у катера.

Мы опять промчали вдоль складских зданий, железнодорожных путей, металлоконструкций на двадцать пятый причал, где ждал катер.

Когда перебирались на «Озерейку», от громады холодильника ветер донес оглушающий запах аммиака.

– Фу! – зажала врач нос – Опять у них утечка. Приеду, оштрафую.

Мы не успели устроиться в носовом салоне, как катер, отвалив от причала, ринулся в ночь.

На переднем сиденье дремал с папкой в руках агент «Инфлота», невысокий, кучерявый крепыш.

– Эй! – похлопал его по спине Саша Кондратюк. – Почему на рейде принимаем?

– Причалы забиты, – равнодушно ответил агент.

– Завтра к вечеру поставим под погрузку.

– Станем высаживаться, – тихонько напомнил мне Никитин, – не забудь фуражку надеть.

– Не забудь потемнее накидку, – замурлыкал сидевший сзади Кондратюк.

Все рассмеялись. С Кондратюком было весело.

На «Сансет» высаживались тяжело – трап смайнали не до конца, и пришлось подсаживать друг друга. Особенно досталось врачу – юбка у нее была узковата. Она высадилась первой, кого-то отчитала наверху на ломанном английском, узнала, как дела на судне, и громко сказала нам, ждавшим внизу:

– Поднимайтесь! Говорят, все в порядке.

У входа в надстройку ждал высокий, плечистый парень в белой куртке стюарда. Черные прилизанные волосы красиво, контрастировали с белоснежной улыбкой. Каждому стюард говорил традиционное «хаудуюду», каждому показывал на двери.

Мы вошли в надстройку и затоптались на месте, не зная, куда идти. Судно старенькое, нетиповой постройки. Я ни разу не был на подобном. К тому же неизвестно, где принимал капитан, – у себя или в кают-компании.

Стюард вывернулся из-за наших спин и на прекрасном английском пригласил следовать за ним. Я шел первым, смотрел на его накрахмаленную спину и мечтал о стакане минеральной со льдом.

Вентиляция была дрянной – откуда-то полз сладковатый запах приправ.

– Клопов морили, что ли? – спросил сзади Кондратюк.

– Ничего, – успокоил карантининспектор. – Сейчас как все враз закурим, ничего не будет слышно.

В кают-компании, как обычно, – большой стол, на котором искрились бокалы, отдельно – распечатанные пачки сигарет. Спички фирменные.

– Подождите, пожалуйста, минуту, – ослепительно улыбнулся стюард. – Капитан сейчас придет.

Карантининспектор подмигнул мне и показал взглядом в сторону, где на маленьком столе, кроме батареи разнокалиберных бутылок, лежал поднос с крохотными бутербродами, нанизанными на «спички».

– Ишь, приготовились. Споить хочет буржуазия.

Мы рассаживались, вынимали из портфелей и раскладывали перед собой бланки, штампы, штемпельные подушечки, устраивались поудобней.

Стюард застыл в углу манекеном.

Карантининспектор любовным взглядом окинул стол, шлепнул бланки на скатерть, энергично сказал:

– Приступим?

Заметив взгляд карантининспектора, стюард приблизился скользящим шагом, доверительно спросил вполголоса, склонившись:

– Пиво? Коньяк? Виски? Оранжад? Кока-кола? Ром? Вино?..

Карантининспектор глазами указал на красочную бутыль.

Я выбрал оранжад со льдом.

Никитин сделал вид, что ничего не слышит.

Мы, как и пограничники, должны быть стойкими, но уж больно хотелось пить.

Стюард приготовил мне оранжад – откупорил бутылку, достал щипцами из никелированного ведерка кусочек льда, наполнил бокал.

Карантининспектору, заговорщицки улыбаясь, налил стопку «Фундадора».

Мой сосед обвел стол скучающим взором, небрежно взял рюмку, выпил, после чего с преувеличенным видом углубился в изучение пустых бланков.

– Слышь, Юр, – выдохнул он мне на ухо, – что за пойло он мне плеснул? Жжет.

– По-моему, это виски «Белая лошадь», – громко заметила со своего места врач. – Самое гадкое, от которого чаще всего случается белая горячка. И цирроз печени.

– Так я ж для расширения сосудов, – забеспокоился карантининспектор, удрученный тем, что его маневр не прошел незамеченным. – Я, так сказать, соблюдаю дипломатический протокол...

– Послушайте, где капитан? – спросил Кондратюк стюарда, – Уже начало второго.

Старшего лейтенанта было не узнать. Куда девался прежний балагур! Здесь он был подтянут, суров, ни капли улыбки.

Стюард вежливо улыбнулся, хотел ответить, но в это мгновение стеклянные двери кают-компании открылись, и перед нами предстал капитан, которого вела под руку смуглая девушка.

Карантининспектор, с наслаждением затягивавшийся американской сигарой, поперхнулся дымом, закашлялся. Коробка спичек с наклейкой, изображавшей красивое судно, выпала из его пальцев на палубу. Я поднял ее, зажал в кулаке, уставился на капитана. Невероятно, но мастер был в стельку пьян. Покачиваясь, словно в десятибалльный шторм, капитан с помощью девушки добрался до своего места и дрожащими пальцами прикрыл вспотевшее чело.

Я сунул коробку спичек в карман – наклейка предназначалась Вовчику.

Негромко спросил Никитина:

– Выход есть, каково же будет представление?

– А дочка у него ничего, – тихо сказал мне карантининспектор. – Вот батька... Н-да...

– Что с капитаном? – обратился старший лейтенант Кондратюк к стюарду.

Тот пожал плечами и сделал удивленные глаза.

Никто не улыбался. Работы невпроворот, а тут такие дела...

Капитан молчал, подперев обеими руками тяжелую голову.

– Вспоминает, в какой порт зашел, – шепнул я Никитину. – Ну, что делать будем?

– Мистер капитан, заполните, пожалуйста!

Никитин протянул бланк.

Капитан, мутно глядя на бумагу, чиркнул ослабевшей рукой в ненадлежащих местах, что-то промычал и опять погрузился в самосозерцание.

Его непонятное поведение поразило всех.

Я попытался завязать беседу, но ничего, кроме ограниченного набора псевдоанглийских слов, которые выслушал из чисто лингвистического интереса, не добился.

Порой капитан для разнообразия добавлял кое-что из испанского фольклора.

Время шло.

– Скоро светать начнет, – громко оповестил я заскучавшее собрание.

Никитин сердито рассматривал испорченные капитаном бланки, старший лейтенант совещался с агентом «Инфлота».

– Хулиган какой-то, а не капитан, – подытожила общую мысль врач. – Надо сообщить его руководству.

– Лучше его бабушке. Одно и то же.

Разнося оранжад и кока-колу, стюард иронически улыбался, показывая глазами на капитана. Заметив его ухмылку, девушка что-то сердито сказала, и стюард ровнехонько застыл в своем углу, рядом со столиком с напитками.

Капитан на глазах становился полным идиотом. Видно, вся его энергия уходила на сохранение вертикального положения, потому что он не мог даже подобрать расползающиеся губы. По всему было ясно – ему не до приема комиссии.

– Все! Уходим! – решительно поднялся Никитин. – Юра, собирай портфель!

– Согласен!

Поднялся и старший лейтенант.

Капитан, которому было наплевать на наши тревоги, все более клонился набок, и если бы не вовремя подскочивший стюард, грохнулся бы на пол.

Заметив, что члены комиссии стали собираться, девушка извиняющимся тоном сказала, что капитан очень, очень болен, ей неловко...

– Мы покидаем судно, – прервал ее агент «Инфлота». – Простой за счет судна.

– Прошу прощения, господа! Все обернулись.

В дверях стоял приятного вида мужчина в форме чифа.

– Я – чиф «Сансета». К вашим услугам.

Он подошел к капитану, сделав знак стюарду.

– Если не возражаете, я помогу капитану. Он простыл во время шторма и, видимо, решил поскорее вылечиться, но... не рассчитал дозу.

Лукавая, заговорщицкая улыбка скользнула по симпатичному лицу чифа. Веселые глаза, приятные манеры располагали, и мы поостыли.

– Бывает, – проворчал карантининспектор, первым возвращаясь на свое место.

– Что касается формальной стороны дела, – добавил чиф, – то я могу воспользоваться факсимиле капитана.

– Не возражаю, – сказал старший лейтенант.

Мы не возражали тем более. Небо начинало сереть, еще немного, и взойдет солнце, а мы до сих пор не приступали к делу.

Спустя минуту кают-компания преобразилась.

Агент «Инфлота» торопливо заполнял свои бумаги, карантининспектор в сопровождении повара исчез в дебрях судна, отправился на поиски жучков и тараканов. Врач листала санитарные книжечки и требовала акт о дератизации. Пограничник аккуратно штемпелевал паспорта моряков.

Стюард едва успевал подливать в бокалы прохладительные напитки.

Чиф, свойский парень, восседал рядом с капитаном, вел беседу сразу со всеми, не задумываясь, прижимал факсимиле в указываемых местах, улыбался, шутил, интересовался, как налажены развлечения в нашем городе.

Я тем временем отправился вместе со стюардом в каюту капитана, опечатал в сейфе огромных размеров кольт и пачку патронов.

– На кого собрались охотиться? – подивился я, зажимая пломбиратором свинцовую пломбу.

– Оружие входит в инвентарное имущество судна, – охотно пояснил стюард. – Как везде.

Возвращаясь в кают-компанию, я поразился безлюдию в коридорах.

Правда, стояла глухая пора ночи, все или спали, или очень хотели спать, но шел прием судна, и вызванные на контроль моряки могли бы расходиться и не сразу.

Я вошел в кают-компанию в тот момент, когда агент «Инфлота» обратился к чифу.

– Мне надо переговорить с вашим вторым. Хочу уточнить – это транзитный рейс или...

– Второму нездоровится, – развел руками чиф. – Я могу ответить на любой вопрос.

– Минуточку! – всполошилась врач. – И второй нездоров? Уже двое! А мне сказали, что больных на борту нет. Как прикажете понимать? Я должна немедленно осмотреть вашего грузового помощника.

– Да нет же, – с легкой досадой ответил чиф. – Ничего серьезного.

Но врач была полна решимости выполнить служебный долг.

– Я обязана сделать это! Обязана!

– Проводи, – кивнул чиф стюарду. – Господа, – обратился он ко всем, – позвольте капитану отправиться к себе.

Мы посовещались. Никто не возражал. Формальности заканчивались, и в пьянице-капитане особой нужды не было.

– Мэй, – обратился чиф к девушке. – Уведи!

Мэй помогла капитану выбраться из-за стола. Поддерживая его, повела к выходу.

Следом вышли врач и стюард, направлявшиеся ко второму.

Чиф немедленно перебрался в капитанское кресло.

– Заход у нас обычный, – ответил он агенту «Инфлота». – Да, обычный.

– Хорошо. Дополнительный бункер сможем погрузить сегодня в двенадцать ноль-ноль.

– Не к спеху, сэр. Вы ведь все равно не скоро поставите нас к причалу.

– Володя, – шепнул я Никитину, – смотри: чиф показал, что топливные баки почти пусты, а у них – дифферент на нос. Заметил?

– Чиф! – тут же обратился Никитин к чифу. – Вы в балласте или в грузу?

– Никакого груза. В балласте.

– Судно старое, – объяснил мне Никитин. – Само заваливается.

Явился слегка порозовевший карантининспектор. Он скромно сел на свое место и сделал характерное движение нижней челюстью. Так достают застрявший кусочек.

– Ну, как? – спросил я его. – Жучки в тесте попадаются?

– Чисто, – косясь на пустой бокал, недовольно ответил карантининспектор. – Эй, стюард, налейте-ка водички!

– Чиф, – информировал агент «Инфлота», – причал готовят к погрузке. Как только пришвартуетесь, будут поданы загоны. Можете сразу начинать погрузку. Странно, что вы пойдете в Манти с фанерой. Обычно туда отгружаем другой генгруз.

– Не знаю. Фирма заказала, мы возим. Мы всего лишь извозчики.

Ждали врача.

Я расслабился в кресле и попивал охлажденный оранжад. Стало ясно, что мечты о быстром оформлении «Сансета» напрасны.

Вернулся стюард. Чиф сделал знак. Стюард мгновенно разнес всем спиртное.

Чиф сделал приглашающий жест.

– Прошу, господа. Официальная часть почти закончена. Мне хотелось бы выпить с вами за дальнейшее сотрудничество.

Мы с Никитиным переглянулись. Знакомая песня.

– Мы все спортсмены, – улыбнулся Никитин, – пьем только соки.

– Ну, что ж, – еще шире улыбнулся чиф. – Мне это по душе. Хоть немного и обидно. В рейсе не с кем пообщаться... Вы видели, какой у нас мастер? Законченный алкоголик. Кроме него, на судне полным-полно пьяниц, подозрительных типов, бездельников, которых я с удовольствием высадил бы в первом же порту. По вине одного судно во время шторма получило несколько крепких ударов в борт, от чего образовался дифферент. Другой подрался. При этом я не могу выгнать никого. Капитан – размазня. Все знают, что он купил свой диплом в Сингапуре за сто фунтов...

Расстраиваясь все больше, чиф налил себе еще. Мы слушали, не перебивали. Истосковался человек по обществу. Пусть выскажется.

– А профсоюзы! Выгоню, например, бездельника, он пожалуется в профсоюз, назавтра команда забастует, судно не выйдет в море, их поддержат на других судах, и фирма выставит за двери... меня.

Чиф налил себе третью.

– Видели девчонку капитана? Купил в Кувейте, возит с собой уже полтора года, на берег ее не пускает из-за отсутствия документов...

Вошла врач. Она была заметно возбуждена.

– Ну, что? – спросил я. – Бубонной чумы не предвидится?

– Его надо на обследование, – сказала врач, садясь к столу и начиная копаться в санитарных книжках. Нашла нужную и принялась быстро писать что-то в своих бумагах. – Совершенно непонятная картина. Жалуется на одно, боли нетипичные, температуры нет. Сейчас же снять на берег, госпитализировать.

– С вашего позволения, – обратился Никитин к чифу, – я пошлю своего коллегу ко второму. Необходимо проверить вещи, которые он возьмет с собой.

– Если это необходимо...

– Сам-то не идешь, – проворчал я, неохотно поднимаясь. – Боишься, что второй чихнет на тебя, и ни одна поликлиника не поможет.

– Фуражку захвати!

Стюард вышел из кают-компании.

Я взял фуражку, укоризненно посмотрел на Никитина. Вот – весь он в этом: человек идет к заразному больному, а он о фуражке беспокоится. Эгоист несчастный!

Вышел в коридор, свернул налево. В конце коридора, у выхода из надстройки, чья-то фигура исчезла при моем появлении. Везде тихо.

Увидел табличку «Второй помощник», постучал.

– Войдите!

Второй лежал в постели, укрытый по шею простыней. Он молча и, как показалось, испуганно следил за мной из-под полуприкрытых век.

– Ну, мистер, – бодро начал я, – берите самое необходимое и – в госпиталь. Там вас в два счета поставят на ноги. Советская медицина – самая передовая. И бесплатная к тому же.

– Но я здоров! – испугался второй. – Просто голова побаливает. Никуда я не поеду.

– Здоровы или нет – врачи скажут решающее слово. Дома с вас три шкуры содрали бы, а у нас даром. Многие иностранные моряки мечтают попасть в советский порт, чтобы подлечиться. Ну, одевайтесь же! Зубная щетка, тапочки...

Второй нехотя поднялся, и меня удивило то, что он одет. Я отвернулся, чтобы не мешать. И чтобы он не чихнул на меня. Кто мог поручиться, что на судне не какая-нибудь экзотическая лихорадка! Прививки, которые нам делали, были эффективны против известных науке болезней. А если эта еще не зарегистрирована медицинскими светилами?

На столе, рядом с начатой бутылкой виски, лежала пачка рассыпавшегося табака. Рядом россыпью – шариковые карандаши. Стопкой – деловые бумаги, из-под которых выглядывал порножурнал.

Еще я увидел каргоплан – схему загрузки судна. На носу краснела какая-то пометка.

– Каргоплан готовите? А этот журнал не вздумайте брать на берег.

Неожиданно второй подскочил к столу, прихлопнул пятерней бумаги, завопил:

– Чего роетесь? Что ищете? Не имеете права!

Я попятился.

– Да я не роюсь, ничего не ищу. Извините.

– Выйдите! Мне надо переодеться.

– Хорошо, хорошо.

Я вышел в коридор, полный недоумения. Чего это второй взбеленился? Какая его муха укусила!

Едва закрылась дверь, как второй схватил со стола злополучный каргоплан, скомкал его, швырнул в открытый иллюминатор. Потом лихорадочно запихнул в сумку пару рубашек, бросил туда же книжонку, бритву, зубную щетку, мыло.

Выйдя в коридор, замялся:

– Мне... в гальюн.

Я его не узнавал – он опять был тихим, напуганным.

– Конечно, конечно. Я подожду.

Второй нырнул в дверь рядом.

Я посмотрел на руки, покачал головой. Надо бы помыть. Черт знает, что за болезнь у второго. Бросается, как укушенный, в гальюн бегает. Холера?

Я вышел из надстройки, посмотрел по сторонам.

В подсвеченном судовыми огнями небе тускло мерцали звезды. Впереди стояло какое-то крупное судно. Справа – россыпь огней порта, алые тире маяка. Провел рукой по лееру – роса.

Уже алел восток.

Я вернулся в надстройку, поколебавшись, вошел в дверь рядом с гальюном, где был расположен умывальник. Стал мыть руки, мыля пахучим обмылком.

Дверь открылась. Вошел, насвистывая, странного вида моряк, полуголый до пояса. Вид его был ужасен. Смуглое лицо покрыто зеленовато-лиловыми синяками, тело в ссадинах.

– Извините, – сказал он, останавливаясь.

– Прошу. Я закончил.

– Спасибо.

Моряк, искоса поглядывая на мою форму, стал умываться, осторожно дотрагиваясь до ссадин и ушибов.

– Береговая полиция?

– Таможня. Кто это вас разукрасил?

– Задумался, упал с трапа.

– Долго пришлось падать?

– Минут пять.

– Заткнись! – рявкнул появившийся в умывальнике второй. – Вон отсюда! Я готов, сэр, – подобострастно улыбнулся он мне.

Я чуть не сплюнул. Хамелеон, а не второй. Тут он орет, тут извиняется. Ну, типчик!